Ненавижу сумрак! Ненавижу! Хоть дядя Сок и говорит, что ненависть - чувство нехорошее, но я все равно ненавижу! И буду ненавидеть всегда! Я люблю свет! Много света! Люблю всходящее утреннее солнце, люблю утреннюю зарю, люблю голубое чистое полуденное небо, люблю даже грустное заходящее солнце. Ведь закатный свет - тоже свет! Я и лунный фальшивый полусвет научился ценить только здесь. Ведь в этом месте, где я сейчас, нет даже лунного отблеска: всегда и везде сумрак. Можно сколь угодно наблюдать за небом - если можно назвать небом это окружающее пространство - оно не изменится. Да и не небо это вовсе. Это просто фон (так сказал дядя Сок и я с ним полностью согласен), причем фон, про который забыли. Здесь нет верха и нет низа, потому что все обитатели этого мира как бы парят в нем, в чем, поверьте, нет ничего привлекательного. И времени здесь нет. 'Здесь безвременье', - говорит дядя Сок.
Но я помню Свет, памяти у меня не отнять, я помню белые пушистые, словно пух одуванчика, сметанистые облака. Я помню Солнце, яркий небесный яичный желток, я помню белизну маминой руки, я помню ее светлую добрую улыбку, словно маленькое Солнце, помню белое платье Светлячка, моей любимой девушки. Но здесь нет моей любимой, нет мамы, нет облаков, нет ни малейшей искорки света: вечный сумрак. Нет даже тени, а обитатели мира прозрачны и призрачны. Я могу глядеть сквозь себя. Попервоначалу это меня забавляло, но потом стало раздражать, и теперь я стараюсь на себя не смотреть. Это вечное напоминание о вечном сумраке.
'Это небытие, сынок', - говорит дядя Сок. Он умный, он эллин, а эллины - народ мудрецов. Меня же упрямо все кому не лень кличут скифом, ладно 'черняки' - от них и ожидать ничего хорошего нельзя, но так зовут меня все обитатели этого мира. Только я появился здесь - скиф, скиф, скиф... Меня это злит, потому что я никакой не скиф, я урсус! Мое племя жило в лесах у великой реки Ра, а потом на нашу деревню напали эти подлые скифы, скрутили, продали в рабство. Я урсус! Я не могу быть рабом! Люди родились для свободы, а не для клетки. Я бежал, меня поймали, долго били. Я бежал во второй раз. Меня поймали и во второй раз, опять били... Последние слова, которые я слышал, были: 'Живодер, ты опять не рассчитал свои силы, ты, его, кажется, убил. Будет тебе выволочка от его хозяина. Этот молодой мальчишка был силен и мог бы пригодиться в хозяйстве'. Тот, кому предназначались эти слова, отмахнулся: 'Такого добра полно в каждом племени, хозяин богатый, купит еще'. Как я потом узнал, этот Живодер не рассчитал удар и рассек плетью мне висок. Вот тогда я и перестал видеть Свет. Нет, я не ослеп, я просто попал в мир, где нет Света вообще. Дядя Сок сказал, что я умер. Но я ему не верю. Как же я умер, если я чувствую, я думаю, я вижу, я передвигаюсь, просто у меня отобрали мое тело и отобрали Свет! Если бы я умер по-настоящему, я бы стал медведем, все урсусы после смерти становятся медведями и спят в берлоге в лесу вечного сна, пока не придет Великая Медведица и не разбудит для того, чтобы дать всем урсусам новые шкуры. Кто был смелым воином или доброй женой - тот получит самую лучшую шкуру, а кто был трусом, подличал и предавал - тот получит разодранную блохастую шкурку, и это навсегда! Мы - урсусы - в это верим! Но для меня будет другой расчет. Ведь мне не исполнилось еще и восемнадцати солнц, на меня даже еще не надевали медвежью шкуру и не заставляли идти через горящую дорогу, порог моей комнаты так и не переступила женщина, которая была уготована мне в жены. Я так и не стал мужчиной. Я любил Светлячка, прекрасную дочь нашего волхва, но скифы напали на деревню накануне свадьбы. Эх, если бы хоть краем глаза повидать ее, посмотреть в ее прекрасные глаза, провести ладонью по ее волосам, сказать одно слово - люблю - и... можно еще терпеть сто, двести, тысячу лет сумрака.
В этом сумраке очень сложно что-то увидеть. Поэтому обитатели этого мира ('черняки' зовут нас тенями, хотя какие мы тени) больше чувствуют, чем видят. Все тени внешне почти как две капли воды похожи одна на другую. И в то же время, не знаю, как объяснить, но тень дяди Сока я никогда не спутаю ни с какой другой тенью, потому что есть оттенки, и у каждой тени свой неповторимый оттенок, как узор на кончиках пальцев у живого человека. Только 'черняки' без оттенков, но они отличаются размерами. Однако если несколько 'черняков' собираются вместе, получается одна большая жирная клякса. Иногда путаешься, думаешь, что идет один 'черняк', а потом - хвать - смотришь, раздваиваются на две маленьких кляксы.
'Жить' в этом царстве мертвых можно, если вообще применимо слово 'жить'. Если бы не две неприятных вещи. Если бы хоть раз можно было увидеть Светлячка и если бы не 'черняки'. Навстречу им лучше не попадаться. Они - хозяева этого мира, мы их вечные рабы. А вернее еда, ибо они нами питаются, нашим страданием, нашим отчаяньем, осознанием неисправленных ошибок и того, что больше жить нам не суждено. Они чуют это, как голодный стервятник чует запах 'свежей' падали. И тогда горе отчаявшемуся. 'Черняки' будут рвать его душу на части. Лукавят те, которые говорят, что тени не испытывают боли. Еще как испытывают. И что самое страшное - душа после этого не погибает (как может погибнуть бессмертное?) и 'черняки' могут рвать и питаться одной душой десятки, сотни, тысячи раз. Чем больше отчаяние, чем больше ошибок совершил при жизни человек, тем чаще и больнее рвут его 'черняки' и тем мглистей место его обитания. Дядя Сок сказал умную фразу: 'Это фантомные боли'. А мне плевать, как они называются: главное, что очень больно.
Там, где поселили меня, царит полумрак, потому как в царстве теней нет ни гор, ни равнин, ни морей, есть только сумрак. Правда, неоднородный, есть места посветлее, есть места потемнее. Не хотел бы я оказаться в темных местах. Там, говорят, совсем жутко, и царит не наш сумрак, а непроницаемая мгла. Там обитают те, кто при жизни совершил большие преступления. Многие тени там не имеют дара общения. 'Самоубийцы!' - потом узнал я. Дар общения отобран у них ровно настолько, насколько им уготовано было прожить, если бы они не наложили на себя руки. Наивные, они считали, что лишая себя жизни, решают и свои неудавшиеся дела. Как бы не так. Мы называем такое место кормушкой, потому что оттуда доносится непрерывное чавканье. 'Черняки' там пируют без перерыва и отдыха.
Дядю Сока это возмущает, он все время кричит: 'Мой семилетний сын ничего не успел сделать, а все равно во мраке, и 'черняки' рвут его душу на части так же, как душу какого-нибудь разбойника'. Кричит-то он кричит, если так можно сказать о тени, да кто ж его слушает, кроме меня.
Жить можно - существовать. Даже есть свои плюсы: в этом мире не надо заниматься поисками еды, она просто не нужна таким бесплотным существам как я. Хотя вру, питание и у нас все-таки есть: это общение друг с другом. Но 'черняки' всегда стремятся разлучить тех, кто при жизни любил друг друга, им это выгодно, это причиняет душе больше страданий и боли, следовательно, для черных больше еды. Поэтому и нет рядом со мной мамы, нет отца и других близких. Я еще удивляюсь, почему меня до сих пор не разлучили с дядей Соком. 'Черняки' обычно, если видят, что какие-то тени начинают дружить и привязываются друг к другу, стремятся побыстрее их разлучить. Для них дружба и любовь как смертельный яд. Дядя Сок говорит, что еще для питания души нужен Свет, потому как на самом деле мы должны быть не тенями, а лучистыми почти солнечными, но из-за того, что не видим Света, серые и бледные. И мы влачим полуголодное существование, хватая всем своим существом небольшое просветление сумрака. Это суррогат света, но большего нам не дано.
Я устал, я смертельно устал быть тенью, я очень соскучился по маме, по Светлячку, по солнышку, по Свету, по настоящей жизни. Да медведь с ней, с жизнью, я устал без Света, без Солнца, без Свободы. Без любимого человека рядом. Я хочу быть Свободным и Любимым!
Многие живут надеждой на древнюю легенду, которая гласит: когда-то, рано или поздно, но придет Разрушитель сумрака, который разгонит всех 'черняков' и освободит человека.
Но дядя Сок говорит, чтобы я смирился и оставил глупые иллюзии: 'Оставь надежду всяк сюда входящий. Это только легенда. Мы здесь НАВСЕГДА! Света и любимых людей мы теперь никогда не увидим'. Однако тайком от меня дядя Сок упорно ищет каждую новоприбывшую тень и тихо спрашивает, что слышно там, в мире живых, не родился ли Тот, кто придет разрушить этот сумрак? Естественно, никто ничего сказать не мог, и для него этот вопрос превратился в своего рода ритуал, он заведомо знал, что ему ответят, но все равно спрашивал. Значит, в тайниках души в нем сохранилась мельчайшая крупица надежды на Спасение.
'Почему мы здесь?' - спрашивал я дядю Сока. Он только качал головой: 'Не знаю'. Одни говорят, на людях какое-то страшное проклятье. Другие, что Вседержитель мира ненавидит людей и создал их для ненависти. Третьи утверждают, что мы случайное скопление молекул и что нет никакого Вседержителя и даже черные - это плод нашего больного воображения и то, что мы сейчас переживаем - это просто медленный распад молекул, что мы в вечной могиле и превращаемся в чернозем. Четвертые... Я им не верю, никому! Они отчаялись и придумывают причины для оправдания этого отчаяния. Я все равно верю, что увижу Свет, увижу Солнце, увижу маму, поцелую любимую. Я верю, я не суглинок и не чернозем, я живая душа, и я еще увижу Свет, не могу Его не увидеть!
Когда я еще не был тенью, мама (какое сладкое и светлое слово - мама) рассказывала мне, что когда великий Медведь Косолап создал из пня человека, то поселил свое создание в прекрасном саду. И был человек не просто человек, а медведь-человек. И ни в чем не нуждался. Косолап все разрешил есть человеку, кроме медвежьей ягоды, эта ягода предназначалась только для Косолапа. И человек никогда не нарушил бы запрет, если бы не явилась Кривая Клюка - враг Косолапа: чудовище с головой медведя, телом змеи и лапами дракона. Однако человеку, чтобы он не испугался, она явилась в образе мухи. Муха сказала человеку: съешь эту ягоду и сразу же станешь таким же сильным, как Косолап. Несмышлен был человек, послушал Кривую Клюку, нарушил запрет и съел одну ягодку. И тут же Кривая Клюка схватила и проглотила человека, но через несколько мгновений выплюнула. Съесть не съела, но бед причинила. Проглотила она сильного и здорового, а выплюнула больного и слабого. Она забрала у человека бессмертие. И сразу же превратился человек из медведя-человека просто в человека. Время Косолапу возвращаться, и стыдно стало человеку, что нарушил он запрет и кинулся он бежать прочь из сада. И с тех пор ищет человек тот сад, но найти не может. Косолап же поклялся, что призовет человека в Сад только тогда, когда человек попросит у него прощения. Но человек был горд, он обиделся, что превратился из медведя-человека в простого человека, и не захотел просить прощения, и закрылись врата Сада... Но еще мама рассказывала, что врата Сада закрылись не навсегда, что в одно прекрасное время родится Медведь-богатырь, который убьет Кривую Клюку и откроет врата Сада для всех людей. Насчет всех она, конечно, погорячилась. Мне, к примеру, не хотелось бы бродить по этому саду вместе с Живодером. Но вот дядю Сока, не говоря уже о Светлячке, я хотел бы видеть рядом с собой всегда.
Человек, даже мертвый, ко всему привыкает. И все-таки к одному я привыкнуть не могу - к 'чернякам'. Сначала я думал, что они настоящие хозяева этой темноты, но потом понял: они такие же рабы сумрака, как и мы. Конечно, они сильней нас во сто крат, они хищники, мы зайцы. И все-таки при этом мне непонятно одно: почему они нас так ненавидят? Дядя Сок однажды сказал, что они в этом сумраке из-за нас. Но он что-то путает, они же титаны против нас, как мы могли им помешать? Они сильней нас, проворней нас, быстрей нас. Они выше нас не на две-три, на десять голов.
Взгляд у 'черняков', конечно, не приведи великий Косолап, как острой щепкой насквозь протыкают, да еще поворачивают внутри. Они почти никогда с нами не разговаривают, считают ниже своего достоинства. Да это и к лучшему. Если они вдруг заговорят с тенью, то это только хуже для тени. Они начинают вспоминать жизнь человека, виноватить его. И нет ничего тягостнее для человека, чем напоминание об ошибках, которые он совершил и не смог исправить. Многие пытаются оправдываться, но это бесполезно. 'Черняки' уничтожают спорщика убийственной логикой, они же умней во сто крат даже дяди Сока. В них нет милосердия и прощения. Иногда бывает все гораздо проще, вместо спора 'черняк' усмехается: толку с того, что ты тогда был прав, ты умер и теперь твои благодеяния никому не нужны, про них забудут, а твоя могила покроется пылью, паутиной и полным забвением. И без разницы, кем ты был при жизни - первым праведником или последним разбойником - все равно попадешь сюда. Теперь ты забыт, ты никому не нужен, ты НИКОГДА не увидишь Свет, ты ничтожество, ты никто. И бороться с этим нельзя. Ибо они хищники, а мы еда для хищников. Правда, дядю Сока они уважают, нет, не то слово, скажем так, почти не трогают, только подсмеиваются: 'Старый идеалист! Где твои боги? На Олимпе амброзией давятся?'
Я ненавижу Косолапа, или кто там вместо него. Почему? Очень просто. Потому что много добрых, хороших людей, которые при жизни и мухи не обидели, творили добро, да тот же дядя Сок, и находятся здесь в этом проклятом сумраке в одной компании с этими черными. Разве дядя Сок и его семилетний сынишка, разве они заслужили такого посмертия? Это несправедливо! И я иногда думаю, может, правы те, которые считают, что вседержитель мира бездушное жестокое существо, для которого человек - просто игрушка или как для нас комар. Попался под руку - прихлопнул.
Да, я ведь еще не рассказал про самое гнусное существо в этом мире - про Церберуса. Нет же, я рассказывал, просто имя его не называл. Помните, я говорил, что 'черняки' без оттенков и можно спутать - перед тобой один 'черняк' или несколько. Так вот - Церберус - это огромная клякса из легиона 'черняков', когда они собираются вместе и превращаются в огромного зверя. Иногда этот зверь свирепеет и тогда горе тому, кто оказался перед ним, тогда есть ли запах отчаяния, нет ли запаха отчаяния, нападает на любую попавшуюся на дороге тень. Однажды им попался на дороге дядя Сок, я нашел его растерзанную тень. Дядя Сок плакал, ему никогда еще не было так больно. О Косолап, что этот проклятый Церберус с ним сотворил. 'Для чего я сотворен? Для чего? Лучше бы меня вообще в мире не было', - таких слов от находящегося всегда в приподнятом настроении дяди Сока я никогда не слышал.
Этот миг я запомню на всю жизнь, хоть и посмертную. Я увидел странную тень, даже не тень, нет, я увидел человека, от которого исходил мягкий теплый спокойный свет. И что самое удивительное - 'черняки' боятся и шарахаются от него, как от чумного. Только Церберус пытался напасть, но - я такого никогда не видел - отскочил, словно горох от стенки. Странного человека, который совсем не похож на тень, зовут Иоанн. Он ходит повсюду, даже в самые мглистые уголки нашего темного царства, успокаивает людей и говорит, что те, кому сумрак надоел, скоро могут от него избавиться. Из-за этого Иоанн очень сильно переругался с дядей Соком. Такого сердитого дядю Сока я никогда не видел. Хотя именно дядя Сок подошел к нему первый со своими вечными приставаниями: родился ли Тот, Кто спасет от сумрака? И вот когда получил неожиданно для себя утвердительный ответ, разозлился.
Иоанн сказал: 'Не бойтесь сумрака, он не вечен, скоро, совсем скоро будет светло, придет Тот, Кто избавит вас от сумрака'. Дядя Сок в ответ вспылил: 'Хватит молоть чепуху! Зачем говорить то, чего не будет никогда! Мы небытие, мы никому не нужны, мертвые думают о мертвых, живые думают о живых. Зачем этот обман?' 'Я не обманываю, нет ничего вечного в этом мире, кроме Бога Сущего, - спокойно отвечал Иоанн, - Тот, Кто придет вслед за мной, будет сильней меня'. Дядя Сок не остался в долгу: 'Мы не нужны Богу Сущему, Он не любит нас, Он бросил нас на съедение 'чернякам'. 'Опять неправда, пройдет немного времени, Сократ (Иоанн не любил сокращенных имен, и всегда называл человека его полным именем), и ты увидишь, как Свет разорвет Сумрак, и Единосущный придет к нам, и 'черняки' будто побитые собаки будут прятаться по темным углам, боясь попасть на глаза Единосущному'. 'Единосущный, к нам? Не смеши меня, что Он у нас забыл? Место богов - высоко, а не низко'. 'Опять неправда, Он везде - и высоко, и низко, и далеко, и близко', - не уступал Иоанн. 'Везде? Даже здесь, в царстве 'черняков'? Сказки', - хмыкнул Сократ в ответ и поспешил уйти прочь.
Впрочем, дядя Сок не единственный невера. Иоанну никто не верит. В лучшем случае, кивают в ответ, но как только он отвернется, хмыкают в спину - еще один юродивый. Этих людей можно понять, в этом царстве были уже такие, что предрекали скорую смерть сумраку, но потом и они стали, как все. Но ведь Иоанн не все, он настоящий. Он и не похож на другие тени, он выглядит почти как живой человек. И от него исходит Свет! Не как от солнышка, а как от полной луны, котороая светит отраженным солнечным светом.
Я верю Иоанну! Потому что не может сумрак царить вечно, НЕ МОЖЕТ! Рано или поздно все равно будет светло и здесь, может, Иоанн ошибается по срокам, но только по срокам, если не очень скоро, если не скоро, то все равно когда-нибудь, но все равно настанет срок, по которому мраку настанет конец.
Однажды после одного из споров дядя Сок сорвался, как тот Церберус, и наорал на Иоанна: 'Ты даришь людям пустой орех! Даришь надежду тем, у кого нет и не может быть никакой надежды! Это подлость, и ты во сто крат хуже 'черняков'! По крайней мере, они нам говорят все, как есть на самом деле!'
Иоанн побледнел, свет от него стал тусклее, он почти стал тенью, как и мы. Он уединился далеко от всех и, по-моему, за ним по пятам стало следовать отчаяние, готовое в любой момент схватить за горло. Это я понял по тому, как вплотную к нему подобрался Церберус - этот зверь еще никогда так близко не подбирался к пророку. Большая жирная клякса-туча навострила уши, готовясь в любой момент броситься на Иоанна и разорвать его. Мне стало жаль пророка. Я подошел к нему. 'Ты мне тоже не веришь?' - грустно поднял он на меня свой печальный взор. 'Верю', - сам не знаю почему, но я сказал это слово уверенно и твердо. 'Спасибо', - проговорил он тихо. С тех пор мы стали друзьями. И когда мне было туго, и от всепоглощающего мрака некуда было деться, я шел к Иоанну, мне не надо было слов, я просто видел тихий свет, исходящий от него, видел его печальную улыбку, и мне становилось покойно и хорошо. 'Я устал от сумрака, когда же придет Тот, Кто разгонит эту темноту?' - спрашивал я по десятому разу. Иоанн тихо улыбался: 'Устал от мрака, так не носи в себе этот мрак, сам стань светом, и дари этот свет людям. И ты сам вскоре заметишь, что вокруг стало хоть чуть-чуть, но светлее'. 'А как?!' 'Да очень просто - люби того, кто рядом с тобой, помогай, делай добро и не требуй ничего взамен'.
Я иногда задаюсь вопросом: если этот человек дарит столько Света, то какова же сила Того, Кто придет вслед за ним?! Ведь Он сильнее Иоанна во много раз.
Сегодня, если такое слово применительно для места, где времени нет - я узнал новость - даже не знаю хорошую или плохую - потому как смерть для людей новость плохая, а для нас это просто новость. Сегодня я узнал, что в мир теней попала Светлячок, моя любимая девушка, которую мне прочили в жены, если бы не тот проклятый набег, та девушка, которую я любил да и до сих пор люблю. Желать смерти живым людям и в мире теней считается делом постыдным, зачем желать человеку вечного мрака? Поэтому я даже был рад, что во время набега Светлячок не пострадала, и я всем сердцем желал, чтобы она нашла любимого человека, которой ей стал надежной опорой на всю жизнь.
Ее убили во время очередного набега на нашу деревню. Теперь она здесь. И я захотел увидеть ее: как она переносит этот проклятый сумрак? Со Светом расставаться тяжело, и 'черняки' пользуются этим, нагоняя тоску на новоприбывшего.
Мгла по пути сгущалась все больше и больше. Я старался не попадаться на глаза 'чернякам' или Церберусу. 'Светлячок!' - позвал я. Я узнал ее сразу. Даже став тенью, она осталась для меня прекрасным и светлым существом во всем мире. И она отозвалась.
'Здравствуй, Светлячок!' 'Здравствуй, Урсус!' Если бы я мог прижать ее к своей груди, я обязательно сделал бы это. 'Как ты, тяжело тебе?' 'Очень темно', - пожаловалась она.
И тут мы заметили Церберуса, он издалека следил за нами, а затем неожиданно с диким рыком набросился на тень моей возлюбленной. Видимо, почуял тоску. 'Оставь ее', - мне было безразлично, какие у него когти, пусть рвет и мою душу на части. Но неожиданно Церберус остановился и прохрипел: 'Ты ее больше никогда не увидишь!' Я не успел удивиться, потому как 'черняки' впервые со мной заговорили. 'Я люблю ее, я готов на все, чтобы видеть ее!' 'На все?!' - неожиданно для меня с Церберусом произошла любопытная метаморфоза: из зверя рыкающего он превратился в холодную ледяную черную глыбу, прожигающий меня своим взглядом насквозь. Случись это при других обстоятельствах, я почел бы за благо улепетнуть подальше, но сейчас речь шла о Светлячке, и я не мог, никак не мог отвести взгляда, иначе больше никогда бы себя не уважал: 'Да, на все!'
'Ты бросаешь мне вызов, - ухмыльнулся Церберус, видимо, он увидел в моей решительности какое-то неуважение к его драгоценной персоне. - Я предлагаю тебе соревнование: ты берешь свою драгоценность (небрежный кивок в сторону Светлячка) и бежишь с ней, я даю вам фору до счета ста. Если вы добежите до границы светлого сумрака (он так и сказал - светлый сумрак, только что ж в нем светлого), даю слово, ты будешь рядом со своей драгоценностью, но в темном сумраке - навсегда! Если проиграешт, то все равно попадешь в темный сумрак, только без своей драгоценности. Ты согласен перебраться в темный сумрак?'. 'Да', - у меня не оставалось выбора. Пусть это будет еще более мрачное место, но там я смогу видеть и разговаривать со Светлячком. Я смогу быть рядом с любимым человеком. Это же счастье - быть рядом с любимым человеком. 'В этом сумраке вряд ли что можно разглядеть', - в голосе Церберуса сквозило неожиданное благодушие.
Как же я обгоню этого зверя, если я бегу как черепаха, а он как ветер. Ведь его сила в тысячекрат могучей моей. Я уже немного жалел, что погорячился, но у меня не было другого выбора. Церберус заключил заведомо выигрышный спор, словно бы заяц и черепаха поспорили, кто из них быстрее. Я был в шкуре черепахи.
Я поделился своим горем с Иоанном. 'Сделка с обманщиком - бестолковое занятие, но я тебе помогу'. 'Но как?' - я и не просил о помощи, я не думал вообще, что в моем положении мне кто-то и чем-то может помочь. Мне просто надо было облегчить душу, я уже готовился обитать в более черном месте. Как я ненавижу сумрак, но я люблю Светлячка, и моя любовь во мне побеждала ненависть.
'Есть очень добрые слова, которых черные боятся - ты только скажи - господи Иисусе Христе, помоги. Вот увидишь, это поможет'. Конечно, Иоанн очень мудрый человек, даже мудрее дяди Сока, но как могут помочь какие-то слова в битве с такими сильными существами как 'черняки'. Их мечом бы каким волшебным порубить в капусту, да кто его выкует и какой богатырь этим мечом совладает. Хоть какое-то оружие, а не слово. Дядя Сок это состязание не одобрил: 'Зачем тебе темный сумрак, ведь тебя никто в него не гонит'.
Мы с Светлячком взялись за руки, если только так можно сказать про руки теней. Многие 'черняки' пришли поглазеть на это действо, в мире теней развлечений мало. За моей спиной они переговаривались о чем-то своем. Один шептал: 'Скоро Ему конец, Его убьют'. Сначала было я принял это на свой счет, но потом здраво подумал: я и так уже убит, значит, речь идет не обо мне, тогда о Ком? Другой отвечал: 'Он пришел спасти их, но они Его и убьют. Мы загнали Его в ловушку. Ему не стать Царем мира, у мира есть свой князь. Он проиграл сражение. Все от Него отреклись'. 'И даже Петр, он же клялся, что самый преданный Его слуга?' 'Петр первый от Него и отрекся, петух три раза не успел прокукарекать'. 'Значит Он скоро будет у нас'. 'Да, мы Ему приготовили самую глубокую темницу, не успеет закончиться эта забава, как Он будет в наших руках, тогда позабавимся по-настоящему'. 'На что Он рассчитывал?' 'Он - плохой расчетчик, мы трижды предлагали Ему сделку: владеть этим миром вместе, и трижды Он отказывался'. Я ровным счетом ничего не понял из этого разговора, догадался только, что в мире живых должен умереть какой-то важный человек, царь, и что 'черняки' приготовили для него место в своем царстве.
Один из 'черняков' дал отмашку, и мы со Светлячком понеслись. Верили ли мы в свой шанс - вряд ли, для нас было важнее, что сейчас мы вместе, что у нас есть общая цель. Как и следовало ожидать, Церберус нарушил свое обещание, он бросился в погоню не на счет сто, а на счет пятьдесят. Нагонял он нас не спеша, большими плавными скачками, потом молнией оказался за спиной, протянул свою кляксистую лапу и... 'Господи, помоги!' - хором воскликнули мы. И услышали жуткую брань за спиной, осторожно оглянулись: Церберус застыл на месте, не смея двинуться ни вперед, ни вбок, ни назад. Поистине волшебные слова. Мы припустили еще быстрее. Если помогли такие простые слова, значит они не такие простые! И мы на бегу стали шептать их: 'Господи, помоги! Господи, помоги!'
Но вот Церберус наконец 'отлип' и опять бросился в погоню. Но было уже поздно, и мы буквально влетели в полосу светлого сумрака. Мы победили! Однако Церберус подленько усмехнулся: 'Ну вот и побегали, а теперь ты (он кивнул мне) иди в свой светлый сумрак, а ты (он кивнул Светлячку) пойдешь в свой темный сумрак. И вы никогда, никогда больше не встретитесь!' 'Ты же обещал!' - мои слова прозвучали по-детски глупо. 'Я не помню своих обещаний перед червяками'. Мы со Светлячком мертвой хваткой вцепились друг в друга, решив сопротивляться до последнего. 'Черняки' во главе с Церберусом стали нас окружать, образовав плотное непроницаемое кольцо, которое, будто удавка, стало сужаться. Со стороны казалось, будто внутри огромной кляксы образовалось небольшое светлое пятнышко и эта клякса медленно заливает его своей чернотой. 'Прощай, Светлячок!' - крикнул я. 'Я люблю тебя!' - крикнула она...
То, что произошло дальше, не ожидал никто, ни я, ни Светлячок, ни даже 'черняки'. Сначала я подумал, что у меня от переживания начались галлюцинации, такое бывает и с тенями, потому как вначале перед глазами вспыхнула яркая молния. Но это была не галлюцинация. Потому как вспыхнув, она не погасла, а наоборот - моментально превратилась в один сплошной всеохватный Свет. Целая лавина света, которая заполнила все окружающее пространство. Церберус взвизгнул, как ошпаренный кипятком и заметался, не зная куда деться от этого всеохватного обжигающего Света. Но Свет обжигал только 'черняков'. Они как тараканы попрятались по разным щелям и углам от всепроникающего Доброго Света. Для меня и Светлячка этот свет был как улыбка мамы, как теплый свежий ветер, как... Мы зажмурились от удовольствия. Сколько же времени я не видел Света?! Я Его увидел! Я наконец опять Его увидел. Кто-то прикоснулся ко мне - это был Иоанн, но Всепроникающий Свет исходил не от него, хотя и он сам источал благоухающее сияние. Иоанн улыбнулся:
- Я сдержал обещание - пришел Тот, Кто разрушил мрак, - мы посмотрели в ту сторону, в которую указывал Иоанн, и увидели Спасителя. Он простер к нам руки и улыбался по-детски наивно.
- Вы пойдете с нами? - спросил Иоанн.
Он еще спрашивает! Мы со Светлячком без раздумий последовали за ними.
- Куда мы идем? - спросила у Иоанна Светлячок.
- Туда, где всегда светло, туда, где всегда царит Любовь, туда, куда человек стремился попасть всю жизнь. В прекрасный сад... - ответил он.
'Здравствуй, сынок!' - я оглянулся и увидел свою маму. 'Здравствуй, дочка!' - Светлячок увидела своего отца. Мы были не единственные, кто пошел за Спасителем. За нами шел и дядя Сок со своим сыном, и много-много других, тех, кого радостный Свет не обжигал, а согревал всем своим Вселенским теплом.
И этот Свет теперь навсегда! Теперь мы никогда не увидим 'черняков', теперь мы всегда будем видеть любимых людей рядом с собой, теперь мы всегда будем улыбаться Свету, теперь мы спасены!