- Маша! Дядя! Где вы? - весело кричала Уланулуна, и уносилось к сводчатым потолкам озорное звонкое эхо, по пути цепляясь за хрустальные грани люстры.
Кирилл стоял рядом, и душа его радовалась встрече с этим домом. Он всегда ощущал здесь необыкновенное тепло, испытывал необъяснимое чувство защищенности, какое, наверное, возникало у одинокого странника, когда он входил в крепостные ворота, за ним запирались тяжелые засовы на кованых створах, и теперь крепкие стены надежно охраняли его от невзгод и опасностей, сопровождавших во время долгого пути.
Правда, Кириллу показалось, что сегодня это чувство было не таким сильным, как обычно, но задумываться было некогда. Из библиотеки уже вышла Мария Николаевна и махала им рукой, свесившись с перилл третьего этажа.
- Я сейчас к вам спущусь, - крикнула она - голодные, наверное, так у меня уже все готово.
- А дядя где? - спросила Уланулуна.
- Вчера приезжал, а сегодня опять уехал.
- Я соскучилась... - грустно вздохнула девушка, - Машенька, нам нужно столько интересного тебе рассказать, просто ужас! Ты не поверишь - мы побывали в настоящем раю. Я Кириллу тоже сначала не верила, что рай на земле еще есть, а оказалось, что это правда. Он, знаешь какой, он солнечный, хвойный и с тайной. А еще он с памятью. Она живет в людях, в старой заброшенной церкви и в нашем будущем, потому что мы теперь перед этой памятью в долгу.
...Мария Николаевна? - неожиданно прервала свою речь Луна, -что это с вами?
- Что? - не поняла Маша и даже осмотрела свое платье.
- По-моему, ты помолодела.
- Правда, Мария Николаевна - восхищенно подтвердил Кирилл, Вы всегда были женщина интересная, но сейчас...!
- Да, ладно вам, - засмущалась Маша. - Какая была, такая и осталась.
- Нет! - требовательно возразила Луна - лучше тебе признаться. Правду говори, тебе дядя предложение сделал?
- Какое? - оторопела Маша.
- Руки и сердца, будто не понимаешь.
- С ума сошла! - рассмеялась Мария Николаевна, - вот придумала.
- И ничего я не придумала. Я сколько раз видела, как он на тебя смотрит. Он на тебя такими глазами смотрит!
- Хватит глупости говорить, - Маша даже начала сердиться, - лучше идите в душ, а потом бегом в столовую - я ужин накрывать пошла. Тем более, что мне тоже вам кое что рассказать нужно. ...Да, не про это совсем! - укоризненно посмотрела она на Луну, видя, как та снова хитро замотала головой.
Когда из сумок были вынуты кедровые шишки, душистый сибирский мед и прочие таежные дары, а из души выплеснута значительная часть радостных воспоминаний, Кирилл, наконец, заметил, что Мария Николаевна не притрагивается к пище:
- А почему вы ничего не едите? - спросил он.
- Пост держу. Сегодня Апостольский заканчивается - ничего есть нельзя.
- Ты же обычно другой пост соблюдаешь, а что в этот раз случилось?
- Не знаю, не задумывалась - душа велела, а я в таких делах с ней не спорю. Лучше послушайте, что я вам расскажу. Я утром была у Нины, меня туда Генрих по дороге подвез. И я хочу вам сказать, что с ней что-то произошло. Я даже вашу радость до конца разделить не могу - все время над ее словами думаю.
- Как это, над словами? - удивилась Луна. - Она же ни с кем не разговаривает. Она тебе что-то сказала?
- В том то и дело, что сказала, только я понять не могу, что. Когда я к ней в палату вошла, сначала все, как обычно, было. Сидим мы друг напротив друга, и она смотрит сквозь меня своим пустым взглядом, а рядом Ниночка глаз с обеих не спускает.
- Это медицинская сестра, - пояснила Луна Кириллу, - ее тоже Ниной зовут. Она такая, вроде бы и приветливая, и доброжелательная, но это все напускное. Без ее ведома мы там ни одного шага ступить не можем, как будто она к Нине Ивановне соглядатаем приставлена. Это вообще не клиника, а тюрьма какая-то, только что условия, как в дорогом пансионате. Мы когда-то хотели тетю Нину другим врачам показать, но Иннокентий был категорически против. Тогда мы решили запросить копию медицинской карты, чтобы заочно проконсультироваться, но нам их тоже не дали.
- Да, забыла совсем, - неожиданно опомнилась Маша, - лучше сначала я вам про другое расскажу. Тут ведь еще одно событие произошло. Ко мне Денис в гости приходил. Это нынешний Нинин муж, приемный отец Кеши, - кивнула она Кириллу.
- Да ты что? - ахнула Луна, - и чего хотел?
- Душу свою отмыть хотел, - тяжко вздохнула Мария. - Позвонил в ворота, я к нему вышла, а он несчастный такой, похудел очень сильно. И он мне говорит:
- В дом пустишь, или здесь будем разговаривать?
А я отвечаю:
- Отчего же здесь, проходи. Мой дом всегда открыт, это ты меня к подруге не пускал.
- Прости, - пробормотал он, - только там не совсем так было, как ты думаешь. Плохо мне Маша, - говорит, - и вообще все плохо, и особенно без Нины.
- Что, - спрашиваю, - бизнес, что ли рушится?
- Да, нет, - отвечает, - бизнес в крепких руках. Жизнь моя, Маша, рушится. Спиваюсь я совсем, и Нина никак не выздоравливает.
- А давно ли ты по ней скучать начал? - удивилась я.
- Не поверишь, уже почти год, как меня эта тоска грызет.
- Так проблема-то в чем? Возьми жену, поезжайте за границу к хорошим докторам, может быть, они вас обоих и вылечат.
- Я хотел. Давно уже хотел, - вздохнул он, - только сын не разрешает. Сказал, что и тут доктора не хуже, а в ее случае покой необходим, смена обстановки ей только навредит. Меня, правда, и доктор об этом же предупреждал. Он вообще говорил, что после посещений у нее обострения случаются. А какие обострения, она же такая спокойная?
- Этот доктор и нам то же самое твердит, - вмешалась в Машин рассказ Луна. - Только мне кажется, что он Кешей купленный.
- И я так же Денису сказала.
- Маш, а я вот о чем часто думаю. Не просто так он маму в больнице держит. Она ведь вправду спокойная, вполне могла бы и дома находиться. А таких медсестер, как Ниночка, батальон нанять можно. Мне иногда кажется, что она ему чем-то мешает - как будто он ее боится. Он даже в больницу ездить перестал.
- Чего ее бояться - она ангел. Она за свою жизнь никого не обидела, не то что грубого слова не сказала, ни разу без ласки ни к кому не обратилась.
- Да, Кирилл, знаешь, какая Нина Ивановна светлая женщина, - согласилась Луна, - только она мне всегда очень слабой казалась и беззащитной.
Маша согласно кивнула головой:
- Она и сама о себе так же говорила.
- А дальше-то что было? - опомнилась Луна.
- А дальше я ему говорю: "Что ты его слушаешь, будто ты сам не хозяин"? А он, знаете, что мне отвечает?
- Я уже год, как все на сына переписал. Дела такие были, что одного из-под удара выводить пришлось, вот я и решил, что, в случае чего, он мне больше поможет. Только я не думал тогда, что в такую зависимость попаду. Да, если бы не Нина, я, может быть, сейчас об этом даже не жалел. У меня такое чувство в последнее время, будто за моей спиной беда стоит и уже руку на плечо положила. Так чего ж дергаться - с собой все равно в другую жизнь ничего не заберешь...
- Много не заберешь, но кое-что взять все-таки нужно, если, конечно, накопить сумел. С пустыми руками, Денис Павлович, мы там тоже не нужны. Там ведь душу свою предъявлять придется. Ну, это тебе, наверное, понять трудно.... Так ты пришел-то чего? - спрашиваю. - Чтобы я тебя пожалела?
- Чтобы ты меня простила, - говорит, и по щекам слезы потекли.
Ну, тут мне его и вправду жалко стало. Чувствую, что у меня на него злобы прежней нет, что он и так самым страшным судом к наказанию приговорен. И только я ему об этом сказать хотела, как он вдруг добавляет:
- И, если можешь, за Нину меня прости, она сама ведь этого не сделает.
- Я-то, - говорю - тебя прощаю, а за нее не могу. Права у меня такого от жизни нет, это ты чудное что-то придумал.
Он помолчал немного, а потом сказал:
- Сам не знаю, на что надеялся, только чувствую, что ты очень многое можешь, чего другим не дано.
- Что? - не поняла я.
- Не знаю... многое.
- Посмотрела я на него, - в очередной раз вздохнула Маша, - и, знаете, какая мне страшная мысль в голову пришла? А что если скоро Кеша и его в какую-нибудь психушку положит?
- А тут никто, кроме Дениса не виноват, - рассудила Луна, - он сам свою жизнь сделал. Ты всегда говорила, что грехов у него не счесть.
- Говорила, только не нам его за это судить, - строго поправила ее Мария.
- Почему? - вмешался Кирилл. - Разве люди не должны иметь свое мнение?
- Мнение они иметь, конечно, могут, - согласилась Мария Николаевна, - а судить должен суд.
- Знаем мы, какой у нас суд, - улыбнулся Кирилл.
- А мы и про другой суд знаем, от него ни один не уйдет, не беспокойся. Так что прежде, чем о людских грехах заботиться, лучше нам, пока не поздно, со своими разобраться. А то в чужом покопаемся, а на свое уже ни сил, ни желания не остается. Ладно, не будем больше про Дениса. Короче говоря, я Нине яблок принесла и одно ей прямо в руку положила. Она его в другую перекладывать стала, да уронила, и яблоко к стенке откатилось.
Нина сидит и на яблоко смотрит. Я сначала его поднять хотела, но потом что-то меня удержало. Вспоминаю, как она его перекладывала, и понимаю, что не просто так оно упало. И тут я медсестре говорю:
- Яблоко поднимите, разве не видите, что она на него смотрит.
Когда та за яблоком пошла, Нина вдруг посмотрела на меня, и взгляд у нее был совершенно здоровый. Луна, ну, поверь мне! Ну, прямо такой, как прежде: ясный и добрый, но только в нем столько было силы - ты даже представить себе не можешь. Вот ты сказала, что она всегда была беззащитной. Я согласна, раньше - да. Раньше я только один раз у нее такой взгляд видела, когда она свое право на Кешу отстаивала. Лун, ну скажи, ты веришь, что я это видела, а то мне уже самой начинает казаться, что померещилось.
- Нет, Маша, я тебе верю, - твердо сказала Луна. - Если ты тогда так решила, зачем теперь сомневаешься?
Кирилл никогда не слышал в голосе своей любимой столько воли. И от этой ее убежденности он и сам поверил, что Мария Николаевна точно не ошибается.
- А потом, когда Ниночка к нам повернулась, - продолжила она, - Нинин взгляд снова потух, но она вдруг произнесла:
- Хочу, чтобы было душно!
Мы переглянулись с медсестрой, а она снова:
- Хочу, чтобы было душно!
- Может быть, она окно просит открыть? - предположила я.
Пока сестра открывала окно, Нина снова посмотрела на меня светлыми и умными глазами и в третий раз настойчиво повторила:
- Хочу, чтобы было душно!
И вот сегодня я весь день над этими словами думаю.
- Да, интересно, чтобы это могло значить? - тоже задумалась Луна.
- Я, как человек, побывавший в детективной переделке, и набравшийся аналитического опыта, - улыбнулся Кирилл, - хочу вам сказать:
Пункт первый. То, что у нее прояснилось сознание - очевидно.
Пункт второй. То, что она видит для себя опасность в том, что об этом узнает медперсонал, еще раз подтверждает первый пункт.
Пункт третий. Если действительно существует такая опасность, лучше идти обходными путями.
- Можно дядю попросить, - вмешалась Луна, - мы его никогда в этом деле о помощи не просили, а я чувствую, что он может все.
- Не проси. Не может, - твердо сказала Маша, и Кирилл увидел, как замерла Луна, а в ее глазах застыло молчаливое удивление.
- Как только в этой клинике узнают, что она здорова, - продолжил Кирил, - они ей таких уколов навкалывают, что она опять рассудок потеряет - и ни одна комиссия потом не разберется. Поэтому, пункт четвертый. Она вам, Мария Николаевна, явно о чем-то напоминала. Наверное, у вас был или разговор с ней очень важный, или случай особенный, когда что-то было связанное с духотой, или удушьем. Вспоминайте! Ты сама-то, Луна, ничего такого не помнишь?
- Уже думаю, - послушно ответила та.
- Я весь день над этим думаю, сколько еще можно? - расстроено спросила Маша.
- Главное, не сдаваться, - ответил Кирилл. - Помните того лягушонка, который из сметаны взбил масло. Он себе вопросов не задавал, он дело делал. А ничего не придумаете, опять в больницу ехать придется, наверняка Нина Ивановна что-то еще подскажет. Только вы же понимаете, что процесс хождения не может быть бесконечным. Так что лучше все-таки думать.
Через некоторое время Луна нарушила тишину:
- Моя память предъявила все, что смогла на данный момент. Велела заходить позже - говорит, что должна сосредоточиться, - вздохнула она. - Маш, а какое у тебя еще дело на сегодня намечено?
- Да я его уже на утро отложила, поздно для него сейчас. А потом я думаю, может, это и к лучшему, что так получилось.
- А хотела-то что?
- Как что? Когда мне совет нужен, я куда иду?
- В церковь, - догадалась Луна.
- А давайте, мы вас туда на машине отвезем, - предложил Кирилл, но Маша отрицательно покачала головой:
- Спасибо, только в церковь я всегда пешком хожу, тут через лес не так уж далеко. Понимаешь, Кирилл, это сложно объяснить, но я чувствую, что дорога к храму - это труд. Труд во всем: в своем сердце, разуме, в прожитии собственной жизни, а для меня еще и в этой дороге. Вот прийти туда покаяться я могу и просто так - "бесплатно", а если чего-то попросить хочу, то право на это заработать должна. А может быть, пойдем туда вместе? Завтра большой церковный праздник.
- Я очень хочу, - сразу согласилась Луна и с надеждой посмотрела на Кирилла.
Присутствие на службе его совсем не привлекало, но от прогулки по свежему воздуху, да еще в приятной компании отказываться не захотелось.
- У нас, Кирилл, раньше священник был очень хороший, только совсем уже старенький, - сказала Маша. - Он до последнего своего дня служил. И вот, когда он отошел в мир иной, к нам прислали другого. Крепкий такой сорокалетний мужик, как потом выяснилось, бывший военный. Объяснил, что когда в Чечне воевал, ему был дан знак службу сменить, и больше он тогда никаких подробностей рассказывать не стал.
Мы с ним очень сильно за это время сдружились. Зовут его отец Александр, он удивительно интересный собеседник. Проповеди - это одно, а вот душевные беседы - это совсем другое. Он очень много знает, не так, конечно как Генрих...
Глаза Маши на секунду вспыхнули гордостью.
- Только с Генрихом можно разговаривать лишь тогда, когда он приезжает, а с отцом Александром всегда, когда потребность испытываешь. И потом меня не оставляет ощущение, что Генрих знает гораздо больше, чем говорит, он иногда будто на полуслове себя обрывает. Рядом с ним требуется совсем немного - только желание слушать.
А с отцом Александром все по-другому. Он когда в первый раз на мой вопрос ответить не смог, то сказал так:
- Мне не стыдно признаться, что я этого еще не знаю Я иду по пути познания, у которого нет конца, зато я твердо знаю, куда ведет эта дорога. И я предлагаю идти по этой дороге вместе. Я обязательно найду ответ, но если с вами это случится раньше, то с благодарностью приму от вас помощь.
Понимаешь, - все это время Маша обращалась исключительно к Кириллу, - рядом с отцом Александром возникает потребность трудиться самому. Я, Кирюш, теперь не только библию читаю, или книги церковные, я еще разные лекции по Интернету слушаю. И богословские, и научные: и те которые "за", и те, которые "против", и сама потом своим выводам удивляюсь. Да и не я одна - и Луна, и многие другие.
"Где-то я уже это слышал"? - мысленно улыбнулся Кирилл.
- И знаешь, сколько во мне этого знания накопилось? Только оно необычное, оно в одиночестве сидеть не хочет и все время наружу просится: то радуется, то плачет, то кулаками стучит. Поэтому я все время испытываю потребность делиться. Отец Александр это понимает и устраивает для нас замечательные вечера, а мы их называем беседами.
А вот недавно он мне про тот случай на войне все-таки рассказал:
"Я холостой был, - говорит - уже двадцать седьмой год пошел, а судьбу свою все никак встретить не мог, поэтому, когда в Чечню направили, жалеть было не о чем. Однажды в горах мы попали в засаду. К тому месту, где мы находились, вело два ущелья: одно узкое, и там засели боевики, а второе широкое, но они его заминировали. Патроны у нас заканчивались, связи нет, а, значит, помощи ждать неоткуда. Двое наших рискнули пробраться через минное поле. Только недолго они бежали, почти одновременно на мины наскочили. Дело к вечеру, еще немного, и солнце за горы сядет. И вдруг вижу, как по этому ущелью бежит парень, наш русский офицер, но странно так бежит, будто препятствия огибает. А прямо над ним летит белый ангел, и как только он взмахивает крыльями, человек сразу обходит невидимое препятствие.
Я товарищам кричу: "Смотрите, смотрите"! Но никто кроме меня этого ангела не увидел. И тогда я зарок дал, что если он нас отсюда выведет, то уйду к монахам в монастырь. И, что вы думаете, вывел! Нас на следующий день перебросили в другое место, так что даже поговорить с ним не получилось. Знаю только, что парня того звали Николаем и, что он на четыре года младше меня. Недавно вот запрос сделал, может, найдется?
Когда я в ущелье умирать собирался, то много чего себе наобещал, и каждому своему слову верил. А потом закрутило, и прошедшие события перестали казаться такими уж значительными, потеряли силу и данные мною обещания.
Но мир устроен так, что мы забываем про свои слова, а жизнь никогда не забывает про нас. Через год я тяжело заболел. И главное, врачи никак понять не могли, что со мной происходит. Вроде бы ничего не болит, а силы уходят, тощий стал, от ветра качаюсь.
И начал мне сниться один и тот же сон: будто бежит по полю Николай, а ангел над ним, неожиданно улетает, и сразу после этого яркая вспышка, будто мина подорвалась. На этом месте я каждый раз в холодном поту просыпался. Посмотрел я это кино недели три, рапорт на увольнение написал и в далекий Успенский монастырь, что под Читой, отправился. Почему туда? Не знаю - случай. Пять лет там, среди братьев жил, здоровье мое как-то само собой поправилось, но монашеский постриг я принять так и не смог.
Я раньше думал, что в этом ничего особенного нет. Одел черную одежду, молитву выучил, а телевизор выключил - вот и вся наука. А потом понял, что к монашескому служению великое призвание нужно, тяга неодолимая, даже особенный талант, если хотите. А просто так идти - это все равно, что на инженера выучиться, а потом проситься в хирургическое отделение аппендицит вырезать. Но туда без медицинского диплома не пустят, а без таланта, то даже и с дипломом лучше не соваться.
Но жизнь я себе вне церковных стен уже не видел. Поступил в семинарию, пока учился, матушку свою встретил, а потом дорога к вам привела".
Такая вот история, - поучительным тоном закончила Маша.
- А моего полицейского спасителя тоже Николаем звали..., - задумчиво произнес Кирилл.
- Почему же он спаситель? - удивилась Луна. - Просто очень хороший человек. Против тебя никаких улик не было.
- Знаете, я потом об этом думал. Если бы он тогда захотел, то кое-что уликами вполне могло бы стать. Это ведь только от его желания зависело, опровергать их или присваивать им обвинительный статус. И, глядишь, сидел бы я бы сейчас все в том же изоляторе и наставлял Ивана Дмитриевича на путь истинный, или... это он меня? - мечтательно закончил Кирилл, в ответ на что Луна показала ему свой кулачок.
Молодежь ушла наверх, а Маша еще долго стояла у окна, смотрела на затухающий небосвод и ждала, когда белая лодочка полумесяца приплывет на свое звездное озеро...
...
Нина поднялась с кровати, и через прозрачную штору взглянула на небо. Месяц еще только поднимался над линией горизонта. Наверное, к своему озеру он плыл из очень далекой гавани, потому что, звездное и безбрежное, оно уже разлилось по небу без него.
- Господи, помоги Маше все вспомнить, помоги ей понять, что я здорова, что мне нужна ее помощь, чтобы выбраться отсюда, - шептали Нинины губы. - Машенька, прошу тебя, вспомни, ты же видела мои глаза. Господи, помоги Маше...
Она бесконечно повторяла одни и те же слова, она вырывала их из самого сердца, а когда небо начало избавляться от черных красок, она вернулась на кровать и перед ее глазами уже в который раз встала картина недельной давности.
...В ту ночь сон никак не приходил.
Уже наступило такое вот раннее утро, и проникающий через штору свет заполнил комнату тревожным полумраком.
Медленно начала открываться дверь.
Не было дробного стука быстрых шагов, предваряющих приход медицинской сестры, не щелкал ключ в замочной скважине...
Дверь открывалась бесшумно.
Из дверного проема в комнату хлынул удивительный свет, в котором проявился отчетливый мужской силуэт. Нина уже хотела обрадоваться тому, что пришел Иннокентий, но не успела - на пороге стоял совсем другой человек, а из-за его спины исходило чудесное сияние. Оно согрело, уняло телесный озноб, и из глубины сознания Нина услышала собственный голос:
- Как хорошо, что это не Рок...
Мужчина подошел к Нине и положил на ее голову руку. Рука была теплой, и ощущать ее было приятно. Она смотрела на него снизу вверх и никак не могла вспомнить, где уже видела это лицо.
- Вы кто? - Нина почувствовала, что все больше радуется гостю.
- Меня зовут Николай.
Имя ей ни о чем не говорило, но и оно почему-то тоже радовало.
- Не плачьте, Нани, не надо, - голос незнакомца был таким же теплым, как рука, и Нина, коснувшись своей щеки, нашла ее мокрой от слез.
- Да, меня звали так когда-то. Очень давно, еще в детстве. А вы откуда это знаете?
- Мне сказал об этом один хороший человек.
- Он прислал вас за мной?
- Нет, он просил вам передать, что вы очень сильная. Только вы должны это твердо знать. Вы... очень... сильная..., - произнес он с расстановкой. Рука его стала горячей, почти огненной, и веки Нины сомкнулись.
...
Двенадцатилетняя она стоит на тротуаре и смотрит на ненавистный автобус, который через несколько минут увезет ее отца. О приближении этого события её каждый раз предупреждала мама. "Папа скоро уходит в море", - говорила она.
Нина уже была на море дважды и знала, как оно велико и прекрасно, но каждый раз, когда он начинал собираться, она представляла себе это "Вморе" в виде темного тоннеля, по которому медленно уходит ее отец. Но сегодня в конце тоннеля горел свет, поэтому больше всего она сейчас ненавидит этот автобус.
По ее щекам потекли слезы, и она стиснула зубы, отчего получилось смешное дрожащее мычание. Подходит отец и привычно кладет свою большую ладонь на ее голову. Рука тяжелая, но Нина готова терпеть эту тяжесть бесконечно.
А еще она знает, что сейчас он прочитает стишок, придуманный им в ее крошечном детстве. Она очень рано научилась говорить. Даже самые сложные слова давались ей легко, и только простое свое имя лет до трех она произносила, меняя буквы местами...
- Ты не плачь, моя Нани, не плачь.
Солнца луч пусть иссушит слезу.
В Золотую страну унесу
Я тебя ото всех неудач.
...
Нина открыла глаза - в комнате никого не было, и только яркий солнечный свет радостно бился в оконное стекло. По коридору простучали Ниночкины каблучки, и щелкнул замок.
- Добрый день, Нина Ивановна, - дежурно пробормотала медсестра.
- Добрый, - чуть слышно прошептала Нина.
Уже много лет Нина не разговаривала ни с кем, кроме Иннокентия. Но даже с ним она могла произнести звуки, только отдаленно похожие на слова. Ниночка не сразу сообразила, что произошло, а когда опомнилась, быстро выскочила из палаты. Ключ снова повернулся в замочной скважине, и раздалось ее испуганное:
- Ой!
- Смотреть надо, куда идешь, - услышала Нина недовольный голос своего доктора и тихо подошла к двери. - Что у тебя вид такой, будто что случилось? С пациенткой что-то не так?
- Не так! В том смысле, что хорошо все с ней. Поздоровалась со мной и смотрит совершенно нормальными глазами. Я ее такой первый раз вижу.
- Этого не может быть. Эта пациентка неизлечима. Она - стабильно-продолжительная статья дохода в бюджете нашей клиники.
- По-моему эта статья очень скоро может укоротиться. И что-то мне подсказывает, что ее родственника не сильно обрадует позитив произошедшего, - Ниночка язвила довольно смело, потому что считала, что это право она сполна отрабатывает каждое совместное ночное дежурство за закрытой дверью ординаторской комнаты.
Виктор Алексеевич был уставшим, поэтому раздраженным и к шуткам нерасположенным.
- Открывай, - буркнул он, - посмотрим.
Нина сидела на кровати, привычно ссутулившись, и безразлично смотрела в пол.
- Здравствуйте, - Нина не реагировала, и Виктор Алексеевич вопросительно посмотрел на девушку, - та только удивленно пожала плечами.
Он подошел к больной, сел на стул и приподнял ее голову за подбородок. Взгляд Нины ничего не выражал и по-прежнему искал пол. Виктор Алексеевич тоже пожал плечами.
- Понаблюдай за ней сегодня внимательнее, - сказал он, когда они вышли в коридор. - Но я думаю, что ты ошиблась. В ее ситуации уже ничего изменить нельзя.
...
Утренний воздух был спокоен, лес безмолвен, а туман прятал от глаз дальние деревья, и отдавал их с большой неохотой, будто в награду за каждый проделанный путниками шаг. Неподвижные листья собирали в зеленые ладони влагу, изредка роняя мелкие прохладные капли.
Они шли гуськом по узкой тропинке и молчали. Кирилл и Луна думали друг о друге, а Маша думала о них, о Хранителе, но больше всего о Нине...
Вот так же тринадцать лет назад они в последний раз шли с ней меж этих деревьев, только дело было к вечеру, и тропа тогда была немного шире. До обеда моросил мелкий дождь, а потом небо немного просветлело.
Очередная капля упала Маше на лицо. "И это тоже, как тогда..." - вспомнила она.
Когда они подошли к церкви, Кирилл хотел остаться на улице, но Уланулуна посмотрела на него умоляюще, и он сдался. Храмовое пространство было ему плохо знакомым и даже чужим. Ему не нравился излишний блеск золота, неправильные с точки зрения привычной живописи изображения людей на стенах, а запах горящих свечей напоминал скорее панихиду, чем большой праздник.
Он остановился недалеко от входа. Луна дала ему три тонкие длинные свечки, и он поставил их все возле висевшей рядом иконы. Почти сразу по свечам потекли прозрачные недолгие слезы. "Как будто они плачут по моим грехам, - подумал Кирилл и закрыл глаза.
Там, в невидимом ему мире, все время что-то происходило: звучали слова, музыка, а временами даже тишина... Он вспомнил свою тишину, вспомнил, как долго живет без нее, почувствовал, как остро ее не хватает - и она охотно откликнулась. Сначала ее мысли были о каждодневном - никакой особенной мудрости она ему сегодня не подарила. Только некоторое время спустя, она вдруг начала рассказывать Кириллу о нем самом.
И откуда она только откапывала эту информацию? Странным образом начали вспоминаться все его промахи и жизненные косяки. Стало стыдно за то, что не смог или забыл когда-то исправить. Исправлять некоторые вещи он просто не посчитал нужным, и вот только сейчас начал понимать, что зря принимал такие решения. Он даже успел почувствовать, будто где-то рядом есть нечто вроде опоры, или помощи... Но чувство это пришло слишком поздно, когда все уже закончилось, и Луна тронула его за плечо:
- Спишь? - ласково спросила она.
- Да, вроде бы нет, наоборот, просыпаюсь, - ответил Кирилл.
Ответ был неосмысленным, скорее, в тональности вопроса, но неожиданно Кириллу показалось, что это сказал не он, а кто-то другой произнес для него эти слова. Что-то непонятное, неуловимое снова возникло рядом. Это ощущение длилось всего лишь миг, но было настолько необычным, что Кириллу захотелось непременно повторить когда-нибудь этот эксперимент.
Они заметили, как грустная Маша подошла к тому месту, где продают свечи, купила еще несколько и начала по второму разу ставить их к иконам, непрестанно шевеля губами. Неожиданно пара свечей выпала из ее рук, и Луна, опомнившись первой, подбежала, собрала их и протянула Марии Николаевне:
- Ты свечи поставь, - сказала она, - а мы пока на воздух выйдем.
...И тут Маша вспомнила!
Она так и застыла, как вкопанная, не видя, как Луна подошла к Кириллу, как выходили на улицу люди. Перед ее глазами стояла совсем иная картина:
"По Нининому лбу и щекам выступили крупные капли пота. Капель становилось все больше, они собирались в тонкие струйки, скапывали с подбородка. Нина начала хватать ртом воздух и еле слышно сказала:
- Мне душно, душно... я выйду на воздух...
- Пойдем, пойдем, - заторопилась Маша.
- Нет, ты свечи поставь, - она сильно отодвинула Машу рукой и нетвердой походкой двинулась к выходу, - ...и за мою душу тоже, - обернувшись, прошептала она".
- И за мою душу тоже... - повторила Мария, и тут же пришла мысль: "Нина просится в церковь".
"Или она хочет, чтобы к ней привели священника? - уже по-другому рассудила она. - Да, правильно! Правильно. Нина хочет исповедаться.
Мария Николаевна поискала глазами батюшку и отозвала его в сторону:
- Отец Александр, я к вам с просьбой. Только я не знаю, как эту мою просьбу у вас исполнить получится.
Про Нину батюшка знал и раньше, но тут Маша выложила ему абсолютно все, включая все свои домыслы и предположения.
- Вот я и боюсь, что вас к ней не допустят, - со вздохом закончила она.
- Как не допустят? - удивился отец Александр, - какое они право имеют? Хотя... если все и вправду, как вы говорите... Но это еще проверить нужно, может быть ситуация не такая уж безнадежная. А за исполнение намеченного я сегодня молиться буду, и вам того же советую, а завтра после утренней службы я за вами заеду.
- Иван Дмитриевич, дорогой! Ты тут какими судьбами? - удивленно воскликнул Кирилл, встретившись с хитрым взглядом бывшего сокамерника.
Случилось это сразу, как только Кирилл вышел из церкви и неизвестно, что он испытал при встрече больше: удивление или искреннюю радость:
- Ты же в турне по родным краям собирался, в последнюю ходку, так сказать?
- Да, тесен мир... - никак не мог опомниться Кирилл.
- Мир, Кирюшка, просторен и велик, - услышал Кирилл знакомые интонации, - только умные люди по его лесам и буеракам, как оголтелые, не носятся. Умные люди столбовыми дорогами ходят. Их не так уж и много, дорог этих, поэтому мы на перекрестках и встречаемся. Только, видишь как, мы с тобой в прошлый раз на красный свет проскочить хотели, да, слава Богу - не вышло.
- А если короче? - рассмеялся Кирилл.
- Ну, если тебе философия жизни не интересна, то рассказу тебе о ее прозе. Короче, забрала та женщина, у которой я деньги украл, свое заявление. В тот же день, что тебя выпустили, пришла и забрала. Сказала, что ошиблась, а деньги дома нашлись.
- Так ты украл или нет? - переспросил Кирилл.
- Я же сказал - украл.
- Не понял.
- Вот и я ничего не понял, - вздохнул Дмитрич, - дождался я субботы и прямо с утра поехал к ней за ответом на этот вопрос, ну, и деньги ее еще вернуть - пятьдесят тысяч, все-таки. Она как раз в этом селе живет, мне ее адрес Соболев дал.
- И как же тебе эта женщина сей феномен объяснила?
- Удивительно! Оказалось, что она эти деньги дочери на шубу собирала. Та в городе живет и сильно об этой шубе мечтает. Вот Татьяна моя ей деньги как раз и везла.
- Твоя? - улыбнулся Кирилл.
Иван Дмитриевич тоже улыбнулся и озорно подмигнул:
- Не опережай события, парень - чтобы кусок пирога удовлетворил не только желудок, дрожжи в тесте должны перебродить. Так что, все по порядку. Приехал я к ее дому и вижу: у калитки одна петля совсем разболталась, доски на крыльце поскрипывают, а занавесочки на окошках беленькие, и стеклышки чистотой сверкают. Одним словом, я понял, что хозяйка она хорошая, а вот мужика в доме нет.
Когда она мне дверь открыла, я ей сразу деньги протянул:
- Спасибо тебе, - говорю, - только мне больше злые деньги не нужны.
- Отчего же злые? - спрашивает. - Я их честным трудом заработала.
- Ты - честным, а мне их Зло в руки положило.
- Как же так? - возразил Кирилл. - Я твои теории хорошо запомнил. Если следовать их логике, то Зло ты в душу свою впустил, а уж руки сам протягивал.
- Видишь, какой толковый у меня ученик? - обратился Дмитрич к Луне, которая все это время стояла рядом с Кириллом. - С блеском экзамен прошел. Крепкая пятерка тебе, Кирюша. Главное, что я Злу глубоко пробраться не дал - это меня и спасло.
В общем, Татьяна меня спрашивает:
- А на что же ты жить будешь, опять ведь воровать придется.
- Не придется, - отвечаю, - я верю, что когда Бог помогать начинает, то он свой промысел на половине пути не бросает, обязательно что-то подскажет.
- Ну, тогда заходи, - говорит она, - хоть чайку с дорожки попьешь. Я вчера пирогов напекла, и повода, вроде не было, а что-то меня заставило. Может тебя дожидалась?
И вижу я, что смотрит она на меня с тоскливой надеждой - даже сердце защемило.
- Нет, говорю, пироги твои мне еще заработать нужно, а то прощение и так уже даром досталось. Так что давай инструмент, буду калитку чинить.
- Хорошо, - отвечает она, - как раз щи доварятся, так что сразу и пообедаем. У меня даже бутылка красного вина с майских праздников осталась.
Но ты ведь знаешь, я не пить, не курить не люблю, благодаря чему здоровье имею отменное. Видишь, бороду сбрил - уже и не старик, вроде? Да? - и Дмитрич озорно подмигнул Кириллу.
- Угу, - одобрительно откликнулся тот.
- Так вот, мы с ней за разговорами до позднего вечера просидели, - продолжил Дмитрич - я ей про всю свою жизнь рассказал, она мне про свою, даже на ночлег оставаться пришлось. Одинокая она: дочь с мужем в городе своей жизнью живут. И как живут, она понять не может. Детей не хотят, готовить себе пищу тоже не хотят, по кафе и ресторанам ходят. Каждый отпуск на заморских курортах тела греют. А кто их душу согреет, если желания у них такого нет?
- Я когда на них смотрю, - говорит Татьяна - только две мысли у них в глазах вижу: чтобы еще купить и где на это денег взять? А в твоих глазах тогда на опознании я совсем другое разглядела, мне показалась, что душа твоя вся израненная и будто в клетку запертая, и что очень ей из этой клетки хочется на волю. Подумала, может это твой последний шанс. А моя дочь и дубленкой обойдется, еще только одну зиму ее относила.
Утром, когда проснулся, Татьяны в доме не было, она только через час пришла. Я уже и картошки наварить успел, и салат из огурцов с помидорами нарезал. У меня на все дела руки заточены. Карманник - это моя вторая специализация, этому меня один талантливый человек во время первой отсидки научил, - тут Дмитрич опасливо покосился на Уланулуну, но та, отчего-то, все время безмятежно улыбалась, - а поначалу-то я классным медвежатником был, до сих пор интересуюсь новейшими разработками, но сменил, так сказать, романтику на эстетику. Так что я не только головой работать умею, я на зоне даже иконы из дерева вырезал.
Когда Татьяна вернулась, то объяснила, что ходила в церковь, а после службы спросила у отца Александра, нет ли для меня работы при храме, рассказала ему, что руки у меня золотые. Она слышала, что батюшка уже давно себе помощника по хозяйственной части ищет.
- Только я за тебя, Ваня, - говорит, - твердое слово дала. Ты уж меня не подведи. Не погуби мою душу.
Я, Кирюш, уже давно забыл, что у меня есть слезы, а тут в голос плакал и не стыжусь этого. А она меня утешала.
В этот момент к ним подошла маленькая рыжеватая женщина с веселыми веснушкам на лице. Она уже давно смотрела на них со стороны, но не решалась прерывать разговор. И вот теперь, сильно стесняясь, она ласково спросила:
- Иван Дмитриевич, ты домой-то скоро? А то дочка моя позвонила, говорит, что они на пару часов заехать решили. Так они в пути уже.
- Иду, Танечка, иду, - заботливо погладил ее по плечу Дмитрич.
И тут Луна в каком-то необъяснимом порыве крепко обняла Татьяну и прошептала:
- Спасибо вам, светлая женщина.
- И тебе спасибо, солнышко, - все также ласково отозвалась та.
- Мне-то за что, и, потом, я Луна, - улыбнулась Уланулуна.
- Нет, ты Солнышко, ты согревать умеешь, - покачала головой Татьяна Петровна.
Вечером Кирилл уехал в город - нужно было подготовиться к работе. Прошедшие две недели казались ему теперь такими же длинными, как вся прежняя жизнь. Оставалось только непонятным, почему они так быстро закончились. А еще непонятным оставалось то чувство, которое прикоснулось к нему в храме. Память уже стерла ощущение, но крепко хранила убежденность в том, что это точно было.