Они прилетели на Вираксель в разгар сезона дождей. Во всяком случае, так это здесь называлось. Разумеется, не было никакого сравнения с безумными ливнями, весело и отчаянно хлещущими по бескрайним лесам Балатвы или в одно мгновение переполняющими высохшие за лето русла горных ручейков Мистига и сгоняющие в них селевые потоки, холодные, безжалостные, охочие до зазевавшихся путников.
Дожди Виракселя, казались скучными и неказистыми, как и эта планета, где серое небо нависало над серым камнем, мостившим людские усадьбы, и тусклым серо-зеленым камышом или тростником, простиравшимся на множество лиг вокруг человеческих поселений.
Мама вздыхала, листая красочные клипы, где синева моря соперничала с ослепительной снежностью горных вершин, где в роскошных залах дамы в великолепных одеяниях отплясывали сверлай, а крыши уютных разноцветных вилл венчали площадки для аэробилей.
Прилетавший на выходные отец обнимал их обеих и разливался в чудесных повествованиях о замечательных планетах, на которых они непременно будут жить после того, как он выполнит сложную дипломатическую миссию в этом убогом, но стратегически крайне важном мирке.
Он терпеливо объяснял своим дорогим девочкам, что настолько, насколько бедны, просты и уродливы здешние хутора и поместья, настолько же богаты недра Виракселя. Бесценный лифтений переполняет огромные подземные пазухи под его почвой. Всего несколько литров редчайшей в Галактике жидкости перерабатывается в горючее, которого хватает на сотни взлетов и посадок межзвездных лайнеров. Земле необходимо заключить дипломатические отношения со Светлейшим Властителем этого мира. И это должно стать венцом папиной карьеры, а также залогом их более, чем обеспеченной дальнейшей жизни.
Олаф Берг был красноречив. Его жена и дочь терпеливы и послушны. Но, когда затихал шорох крыльев битюгов-драгенов, уносивших отца к Светлому Престолу, в доме повисала гнетущая тягостная тоска в отзвуках клиповых мелодий и шуршания гундосого дождя.
Рика забиралась с ногами на широкий мраморный подоконник, часами наблюдала за редкими толстыми каплями, медленно вжимающиеся в холодные плиты двора. Они не собирались лужицами, по которым можно было бы пробежаться в фейерверке задорных брызг. Влага покрывала серый камень тонкой скользкой противной пленкой. Сырость сочилась сквозь стены дома. И скелетообразные слуги с синюшными губами постоянно соскребали и забеливали пятна гнили, черными кляксами выступающие на стенах и потолках.
Лопоухий Томми, трехмесячный щенок сенбернара, сидел рядом, добродушно посапывая, время от времени роняя капельки слюны от переполнявших его чувств, и перебирал большими неуклюжими лапами. Рике было уютно рядом с этим забавным великаном щенячьего царства. В самые гнетущие мгновения она заглядывала в его преданные глазенки, и ноющая тоска отступала. Томми сочувственно выслушивал все ее жалобы. Иногда они даже веселились, гоняясь друг за другом в большом мрачном холле нижнего этажа, вызывая переполох и смятение у вечно снующих здесь слуг.
Казалось, главной заботой туземцев была прополка чахлых серо-зеленых побегов, пробивавшихся не только среди плит двора, но и сквозь керамику пола в жилых помещениях, расположенных внизу.
Однако, если не обращать внимание, на эти плиты в паутине трещин, новое жилье оказалось куда роскошней их прежних домов на тех планетах, где уже довелось побывать двенадцатилетней дочери дипломата. Еще никогда не было у них и такого обилия угодливой прислуги. Стряпуха, полноватая по сравнению с остальными ее соотечественниками, а потому более смахивающая на человека, научилась готовить блюда во вкусе землян. И еда превратилась в любимое развлечение молодой госпожи Берг, заметно пополневшей от сытных блюд и безделья. Портниха тоже отличалась сообразительностью и ловкостью. В шкафах матери и дочки появилось множество роскошных платьев. Да вот, красоваться в них было не перед кем.
Нарядившись, как принцесса, Рики часами сидела на подоконнике, вперившись в редкую сеточку дождя и лениво почесывала Томми за ушком. Компьютер призывно жужжал, постоянно напоминал о пропущенных занятиях, но у девочки не было никакого желания торчать у экрана с математическими задачками или даже с любимыми прежде уроками по программированию. Ее томная мамочка теперь вовсе не интересовалась учебой дочки.
Олаф хмурился, изредка просматривая отчеты электронного наставника, пытался объяснить Рике необходимость образования. Но и он выглядел утомленно-расслабленным, а потому, приезжая домой, большую часть времени проводил у головизора, обычно, слегка похрапывая.
В день пропажи Томми внезапно выглянуло солнце. На пару минут, не более. Но Рика со щенком тут же выскочили на улицу попрыгать и побегать под внезапно подобревшим небом. Даже дышать стало легче, девочка замурлыкала веселую песенку, не желая замечать моросящих капель, вновь пробиравшихся за ворот легкого платья. Однако дождь становился все назойливее. Рика окликнула малыша-сенбернара, но не услышала счастливого лая и топота неуклюжих лап. Она оглянулась, Томми нигде не было. И лишь обогнув почти весь огромный двор, девочка разглядела следы щенка на размокшей земле за оградой. Он выбрался наружу через небольшой лаз в ограде, раскрошившейся в этом месте под напором несносных серо зеленых побегов.
"Конюший" Джи перехватил девочку, когда она уже взобралась на каменный парапет и собиралась перелезть по чугунному плетению решетки, украшавшей прозрачный пластик, отделяющий усадьбу от окружающего ее рва и подступающих к нему серо зеленых зарослей с уныло торчащими стеблями "камыша". Рика сопротивлялась, даже изо всех сил лягнула слугу.
- Нельзя, нельзя! - твердил Джи, - Трастеры не любит.
Казалось, он был ужасно напуган, но в его стрекочущей речи было слишком много слов, еще не известных девчушке. И это не только злило ее, но и отчего-то пугало.
Щенка найти так и не удалось. Рика, изрядно вымокшая в тот день, слегла с температурой. Болезнь тянулась так же долго и нудно, как и проклятый вираксельсий дождь. Папа приехал среди недели, долго сидел в ее комнате, держал за руку, обещал привезти другого песика и очень серьезно просил никогда не покидать территорию усадьбы в одиночку, потому что в зарослях камыша водятся чрезвычайно опасные звери.
Рика натянула одеяло на голову и отвернулась к стене. Олаф взял на руки мрачно сопевшую дочку, покачал ее, словно младенца, и тихо сказал:
- Маленькая моя, я знаю, что тебе здесь тоскливо и скучно. Наверное, в этом и моя вина. В прошлом месяце сюда приехали еще три семьи моих сослуживцев. Они живут далековато, но в конце следующей недели приедут к нам в гости. Там есть дети приблизительно твоего возраста. Мы устроим настоящий бал, и ты будешь его маленькой хозяйкой. Подумай, какие вкусности стоит заказать поварихе Кимли.
Подготовка к званому вечеру захватила девочку и отвлекла от переживаний. Но "бал" оказался на редкость неудачным. Ее сверстники жили в одной большой усадьбе. Ранг их отцов был пониже, чем у господина Берга. Возможно, поэтому, а, может быть, от того, что их отношения уже сложились и закрепились, а она была для них чужачкой, эти дети отнеслись к Рике весьма неприязненно.
- Какое у тебя смешное и нелепое платье, - скривила губы высокая не по возрасту Милица, с завистью разглядывая воздушное кружево бледно сиреневого платьица маленькой хозяйки.
Плотный веснушчатый Эрик долго и презрительно молчал, его глаза просто буравили исхудавшую за период болезни девчушку. Затем он вынес вердикт:
- Не похоже, что ты с Земли, такая же тощая, как эти синегубые.
Он первым расхохотался своей дурацкой шутке. Востроглазые близнецы по фамилии Фиштины угодливо захихикали вслед за ним. А пухлая Паулина с мышинными хвостиками в восторге закричала:
- Синегубая вирка! Вирка Дурирка! - от крика Паулина захлебнулась в кашле, и ее собственные губы начали наливаться синью, как это нередко случалось на Вираксиле из-за нехватки кислорода. Но Рика не испытала и капли жалости к противной девчонке.
Она с трудом дождалась окончания этого ужасного вечера. А вот взрослые, как оказалось, провели время преотлично. Пахнущий коньяком и сигарами отец весело распрощался с гостями, приглашая их приезжать почаще. Голос разрумянившейся мамы звучал давно забытыми переливами, когда мужчины целовали ей на прощание руку, а дамы чмокали воздух у нее над ушком.
Но Рика была непреклонна:
- Никогда! - заявила она опешившим родителям, - никогда больше не хочу видеть здесь у нас этих противных детей!
И тогда в их доме появилась Коаа, невероятно тощая даже для туземки с горящими глазами дикой кошки и ужасающе неловкими движениями. Эта девчонка все время что-то роняла, разбивала, ломала. И от нее остро и чуждо пахло зверем.
Маленькая туземка даже не пыталась стать Рике подружкой, она была угодливой и услужливой до чрезмерности. Но земную девочку лишь раздражали и ее подобострастность, и этот навязчивый одновременно отталкивающий и дразнящий запах. Она потребовала, чтобы аборигенка каждый день мылась во второй ванной комнате просторных апартаментов детской части дома. Но то ли это мало помогало, то ли Коаа лишь делала вид, что плещется в душе. Рике мерещилось, что даже стены и мебель теперь пропахли мускусом и еще чем-то совершенно незнакомым землянам.
Однажды Олаф взял жену и дочь прокатиться на драгенах в сторону цепочки озер на северо-западе. Госпожу Берг полет в люльке наподобие гамака изрядно напугал, от страха и качки ее даже стошнило. Рике же поездка пришлась по нраву. Однако, вбежав в свою комнату, она внезапно застала там Коаа, вертевшуюся перед зеркалом в том самом любимым Рикой бледно сиреневом платье из кружев. Больше она его не надевала. Ей казалось, что даже после нескольких стирок оно по-прежнему пропитано терпким потом маленькой аборигенки.
И все же девочка постепенно привыкала к своей туземной сверстнице. Через несколько месяцев они уже неплохо понимали друг друга, а в скуке вяло текущих будней даже такая приятельница была лучше, чем никакая. Впрочем, освоив обиходные слова виракси, Рики по-прежнему не понимала многого из болтовни Коаа.
Аборигенка так и не смогла ей объяснить, отчего "трастеры" с одной стороны ужасны, но с другой стороны даруют жизнь. Да и было совершено непонятно, кто они собственно такие. В качестве ответа Рика получала сущую невнятицу: "Очень тоненькие(? Худенькие? Ломкие?),.. прекрасные дышащие цветы,.. выпивают кровь,.. дарят жизнь. Каждое из этих определений, как и слово "тоненькие", можно было перевести иначе: "...лепестки пагубной красоты, ...питаются силой души,.. заставляют рождаться...".
Вся эта невнятица раздражала до безумия. Рика злилась, топала ногами, однажды, разгорячившись, даже ударила Коаа, больно ушибив при этом ладонь о костлявую спину девчонки. Но ясности так и не наступило, потому что туземка неохотно говорила о трастерах. А, когда Рика попросила показать ей их или хотя бы нарисовать, Коаа втянула голову в плечи и застыла, зажмурившись от страха.
Дождливая зима подходила к концу. Дышать стало еще тяжелее. Родители твердили, что в атмосфере катастрофически снизилось содержание кислорода. Большую часть дня и ночи приходилось носить кислородную маску. Коаа щерила зубы в своей странноватой улыбке, обещала, что после "гилюро-миали" все будет замечательно и жалела, что из-за "намордника" Рика становится некрасивой. Туземка, разумеется, считала, что синюшный оттенок губ очень к лицу ее малолетней хозяйке.
В один из выходных дней Олаф ворвался в дом с озорной мальчишеской улыбкой и, пыжась от гордости, вручил жене и дочке искусственные золоченные цветы странной формы. Это было приглашение во дворец Властителя Светлого Престола на главный праздник года "гилюро-миали".
Соскучившуюся по балам и развлечениям госпожу Берг перспектива великого торжества, конечно, обрадовала. Беспокоила лишь необходимость длительного перелета. Драгены в качестве средства передвижения ее по-прежнему пугали. Рика же была счастлива. Она обожала летающих монстров, особенно молоденького сине-зеленого Соталу. "Конюший" Джи вначале удивлялся, наблюдая, как сине-зеленый подставляет девочке незащищенное пятнышко на шее для почесывания. А потом с таинственным видом сообщил, что его маленькая земная хозяйка на самом деле наделена душой виракси, да и внешне - настоящая вираксийская красавица.
Рика не подала виду, но этот сомнительный комплимент ей очень понравился и придал решимости настоять на своем, когда родители попытались заставить лететь вместе с ними в сетке, подвешенной под брюхом Соталу. Джи тоже помог уговорить отца. И девочка с гордостью устроилась позади "конюха" на гибкой шее сине-зеленого, вставила ноги в сложную конструкцию веревочных стремян и ухватилась за шлейку упряжи. Коаа уселась за ее спиной. Рика чуть сморщила носик и решила, что так даже к лучшему. Во время полета до нее не будет доноситься резкий запах вираксийки. Даже от сидевшего впереди нее Джи не так несло, как от тощей девчонки.
Вылетели они на рассвете, а в столицу прибыли лишь после полудня. Мать с отцом с трудом передвигали затекшие ноги и не скрывали раздражения. Рика же лучилась восторгом. Полет взбодрил ее. Над бескрайними просторами серых зарослей камыша ей даже лучше дышалось, и, казалось, девочке передавалась радость парившего в воздушных потоках драгена.
Когда они опустились на просторную церемониальную площадь, Соталу опустил голову, девочка легко спрыгнула вниз и собственноручно привязала узду к дракеновязи на каменном парапете. Справившись с замысловатым "морским узлом", которому ее обучил кто-то из космолетчиков, она погладила сине-зеленого и подбежала к родителям, изумленно разглядывающим это странное место.
Они стояли на четырехгранной пирамиде со срезанной вершиной. К трем граням ее вели глубокие желоба, начинавшиеся у искрящегося золотыми звездочками камня, прямо над которым громоздилась непонятная конструкция, а чуть поодаль силуэтом готовой клюнуть птицы нависал деревянный помост. Рика влезла на парапет ближайшей грани и заглянула вниз. Желоб, нырнув под балюстраду из грубо отесанных колонн, прорезал боковину и скрывался в зарослях тростникового моря, в котором гигантская пирамида казалась крошечным островком.
У девочки вдруг закружилась голова. В этот миг Соталу, привязанный неподалеку, стремительно выбросил вперед узкую голову на длинной шеи и ухватил Рику за платье. Затем ее подхватили сильные руки Джи, послышались визгливые причитания Коаа, и возникли бледные лица родителей.
Впрочем, Рика быстро пришла в себя и продолжала вертеть головой, разглядывая все вокруг. Она во все глаза смотрела на пышно разукрашенный навес, скрывавщий подход к четвертой грани пирамиды. Тяжелая парчовая завеса не позволяла увидеть то, что было внутри помещения со стенками из плетеного камыша.
Несмотря на колоссальные размеры площадки, она уже была заполнена народом. А шум хлопающих крыльев не умолкал, прибывали все новые и новые дракены со своими пассажирами. Расталкивая виракси, к Бергам подбежал господин Фиштин, за ним прыгали противные близнецы и пыхтела его толстая супруга. Вскорости объявились и другие чиновники земной миссии. Их дети сгрудились в сторонке. До Рики донеслись колкости в ее адрес, которыми обменивались ехидные Милица с Паулиной, злоязыкий Эрик и нагловатые близнецы.
- Они злятся потому, что ты самая красивая, - Коаа будто бы понимала, о чем говорят враги ее маленькой хозяйки. - Вот увидишь, тебя выберут, ты достигла возраста...
Запели трубы, к ним присоединилась тревожная барабанная дробь. Златотканая завеса раздвинулась. В проеме появились крепкие виракси в серой с серебром форме. За ними шествовали старцы в зеленых хламидах. Затем появились дети в желтых хитонах. Музыка смолкла и в полной тишине вперед выступил тонкий как жердь очень высокий туземец. Его алый наряд из шкуры дракена осыпали драгоценные камни. Огромный кровавый рубин сиял в усыпанных золотой пудрой желтых волосах. Он поднялся на высокий помост, нависавший над камнем.
- Как прекрасен наш Властитель! - прошептала Коаа Рике на ухо. Девчонку прямо трясло от восторга. И эта нервная дрожь передалась ее земной сверстнице. А когда цепкий завораживающий взгляд Светлейшего упал на Рику ее пронзило неведомое доселе ощущение, девочку безумно пугал и в то же время безумно притягивал верховный виракси.
На непослушных ногах она сделала несколько неверных шагов вперед. Воины в сером подхватили ее и перенесли на помост, бросили к ногам Властителя. Тот протянул руку, поднял ее, поставил рядом с собою, обняв за плечи. Толпа внизу бушевала. Растерянная Рика увидела прорывающихся к ней родителей. Серо-серебряные мундиры окружили их, поволокли к искрившемуся камню. Конструкция над ним пришла в движение, гигантский пресс смял тела Бергов. Брызнула алая кровь.
В ту же минуту десятки туземцев бросились к камню. Они вопили, протягивали руки пытаясь дотронуться до сияющей поверхности. Тяжелая плита поползла вверх и снова опустилась, превращая живую плоть в раздавленное тряпье. Среди прыгнувших под смертельный пресс была и Коаа. Именно это, а не гибель родителей вдруг вывело Рику из ступора. Она изумленно огляделась.
Вокруг происходило нечто невероятное. Те аборигены, которых не потянуло к жертвенному камню, сбрасывали с себя одежды, прижимались друг к другу и совершали нечто немыслимое, совершенно постыдное и возбуждающее в Рике темное, доселе неведомое ей самой чувство. Она увидела извивающуюся под обнаженным вираси Милицу. Старец в зеленой хламиде и юнец в оранжевом хитоне волокли к чавкающему прессу Паулину. Кто-то из землян трижды выстрелил из пистолета. Несколько туземцев упало, истекая кровью. Толпа нахлынула, поглощая дерзкого чужака.
Воздух словно сгустился, стал пьянящим, острый звериный запах аборигенов уже не вызывал у молоденькой землянки отвращения, наоборот - привлекал. Цепкие пальцы Властителя рванули ворот ее платья из золотистых кружев. Это отрезвило девочку, она попыталась вывернуться из стального захвата, извернулась и укусила сжимающую ее руку. Рот обожгло, как от сильно перченого мяса. Позади нее раздалось шипение, потянуло паленым. Повернув голову, девочка увидела бьющегося на привязи дракена. Языки пламени, струящиеся из его пасти, прожгли проход в бушующей толпе.
Она не помнила, как, вырвавшись из рук Властителя, бежала к дракеновязи. "Морской узел" рязвязала одним движением, вспрыгнула на чешуйчатую шею, и сине-зеленый взмыл над пирамидой. Внизу открылось жуткое зрелище. Желоба каменных граней бурлили алым, а у подножья пирамиды золотой поток стремительно заливал серые заросли камыша.
Соталу летел тяжело и неровно. Обычно торжествующе закрученный вверх хвост обвис и тянул его вниз. Рика догадалась, что дракен ранен. Она прижалась к чешуйчатой шее и шептала успокаивающие слова, но сама ощущала лишь страх и растерянность. Девочка вовсе не была уверена, что юный сине-зеленый самостоятельно, без помощи опытного Джи, найдет дорогу домой. О том, что ждет ее "дома", она старалась не думать.
Стемнело, но дракен не стал снижаться на ночевку, он упрямо летел сквозь сумрак. И Рике казалось, что на Виракселе нет никого более, только они с Соталу и крупные, мертвенно мерцающие над их головами звезды. Ночь Виракселя благоволила молоденькой чужеземке. Тьма милосердно скрыла небольшие пирамиды провинции, попадавшиеся им по пути. И Рика оставалась в блаженном неведении о вспоенных кровью золотых потоках, растекавшихся по всей планете.
На рассвете вдали показались знакомые очертания неуклюжей каменной громады их жилища. Но дракен к этому времени совершенно выбился из сил. Кожистые крылья хлопали все реже. Соталу резко снижался и, наконец, беспомощно упал. Раздался сухой треск ломающихся стеблей. Рика мертвой хваткой вцепилась в шершавую шлейку упряжи и вдруг замерла. Прямо перед ней четыре суховатых серо зеленых побега склонились друг к другу, схваченные воедино пластиковой ленточкой с золоченной медалькой. На вершине самой высокой из них белел череп.
- Томми, - не веря своим глазам, прошептала Рика. Она с трудом спрыгнула вниз, едва не потеряв равновесие, подошла поближе к пугающей группе растений, протянула руку к медальке. Да, надпись "Наш милый Томми" не могла ей привидеться. Не приходилось сомневаться, что косточки, белевшие у основания камышовых побегов, принадлежали ее неудачливому щенку.
Хрипящий звук заставил оглянуться. Сапфировые глаза Соталу прикрывала белесая пленка, из крутого лба торчал золотистый рог. Нет, не рог, - серо-зеленая ветка, увенчанная золотым скрученным спиралью цветком. Рика хотела броситься к дракену, но не смогла сдвинуться с места и упала на колени, с изумлением рассматривая собственную ступню, пригвожденную к земле пробившейся сквозь нее тростинкой, на которой набухала золотистая почка.
Боли не было, разум тоже подернула зыбкая дымка. Рике на мгновение привиделся собственный череп, торчащий на высокой сухой камышинке. Пригрезилась россыпь золотых цветов, напитавшихся ее кровью. Она в последний раз вдохнула пьянящий воздух, а затем все исчезло.
В сонной мертвой тише серые стебли трастеров наливались свежей зеленью и на них с немыслимой скоростью распускался вираксельский златоцвет. Кровь млекопитающих давала ему необходимые для продолжения рода вещества, он же в свою очередь творил чудо, возвращая планете кислород.
Отшумел гилюро-миали, главный праздник Виракселя. Услышавшие зов с радостью напоили своей кровью почву. Теплая влага из артерий чужаков даровала редкие элементы, от которых златоцвет был крупнее, ярче и щедрее разливал животворный воздух. В животах оставшихся женщин зрела новая жизнь.
- Она была прекрасна! - Джи в который раз пересказывал события минувшего праздника молоденькой служанке, но, бросив взгляд на сгустившиеся тени, оборвал себя на полуслове и строго приказал мечтательно вздохнувшей девушке, - уже поздно, на сегодня хватит бесед. Поторопись, завтра прибудут новые чужеземцы, а в их спальнях еще не прополоты всходы трастеров. Чужая кровь сейчас нам уже не нужна. Нить существования пришельцев должна протянуться до следующего гилюро-миали.