В зале суда, в котором присутствовали многочисленные свидетели недавних ужасных событий, бойкие репортёры с остро наточенными карандашами и блокнотами наизготовку, солдаты в строгих мундирах и просто зеваки, привлечённые на процесс безошибочным чутьём к грандиозному скандалу, некуда было ступить, не то что сесть. Старый судья с великолепным мясистым носом и строгими беспощадными складками вокруг рта постучал деревянным молоточком. Шушуканье и разговоры в зале стихли, однако ощущалось, как над возбуждённым скопищем людей проскакивают невидимые электрические искорки. Даниэль Пиллсбери, корреспондент газеты 'Дэйли Ньюс', прибывший сюда издалека, застыл как породистая охотничья собака, почуявшая дичь, крепко сжимая свой неизменный блокнотик.
Два солдата ввели в помещение главную фигуру процесса - Виктора Франкенштейна. Видно, перенесённые испытания не прошли для бывшего когда-то статным и привлекательным распространённой аристократической красотой человека. Он потерял свою гордую осанку, сломленный лавиной невзгод. Пытливые глаза блестящего, гениального выпускника Ингольштадтского университета теперь потухли, в них читались лишь безраздельные боль и отчаяние. Плечи его, казалось, несли какой-то чудовищный груз. Скитания по холодным арктическим водам на корабле Роберта Уолтона к полюсу, за злобным монстром, навсегда испортили его кожу, придав ей серый нездоровый оттенок. Как выяснилось минутой позже, охрип и огрубел и его голос, не перенеся жестоких северных ветров. Но всё же, несомненно, это был тот самый человек.
Даниэль Пиллсбери проводил глазами в тяжело прошествовавшую к своему огороженному месту фигуру, через секунду неистово застрочив в своём блокнотике. Впрочем, другие газетчики не отставали от него.
- Виктор Франкенштейн, поклянитесь говорить правду и только правду!
Человек вздрогнул, положив руку на Библию, но не отвёл её. Он задумчиво взглянул на распятие, находившееся над креслом судьи. Взгляд его внезапно прояснился, а на губах заиграла зловещая улыбка.
- Я, Виктор Франкенштейн, клянусь говорить правду и только правду!
Его глаза устремились куда-то вовнутрь, в скрытое от людей тёмное прошлое.
- Вы заявили, что располагаете новыми фактами, освещающими дело об ужасном монстре, которого вы создали в результате ваших научных экспериментов, и который вышел у вас из-под контроля, превратив исследования в цепочку жестоких убийств. И от этих убийств в первую очередь пострадали вы сами. Так ли это?
- Да, ваша честь.
- Ну что ж, начнём с вашего младшего брата Уильяма. Есть ли у вас новые сведения, противоречащие приведённому в исполнение приговору, согласно которому была осуждена и казнена служанка вашей семьи, девица Жюстина Мориц?
- Да, ваша честь. Но я хочу раскрыть, что Жюстина Мориц не убивала моего младшего брата Уильяма, и, следовательно, была невинной жертвой слепого правосудия.
Возбуждённый гомон поднялся в зале суда. Люди, блестя от плохо сдерживаемого любопытства глазами, принялись переговариваться друг с другом. Раздался стук молотка, призывающего к порядку.
- Знали ли вы об этом, когда девица Жюстина Мориц была осуждена на смертную казнь?
- Разумеется, ваша честь, я знал об этом уже в то время.
Приглушённое шушуканье в зале затихло, и недоумённые лица уставились на говорившего. Пиллсбери, до этого неутомимо строчивший карандашиком, тоже застыл в немом изумлении.
- Почему же вы не сообщили ничего судебным органам? - отчеканивая каждое слово произнёс судья.
- Потому что это я сам убил своего младшего брата Уильяма.
В ту же секунду зал взорвался тысячью неразборчивых выкриков. Люди повскакали с мест. Судья судорожно схватил стакан с водой, опрокинул единым рывком его содержимое себе в рот и после этого решительно треснул молотком. Нехотя, люди стали опускаться на свои места.
- Каковы были мотивы вашего, как вы утверждаете, убийства? - тихо спросил судья.
- Уже два года я использовал Уильяма, - говоривший чуть помедлил. - как объект моих сексуальных вожделений, поочерёдно угрожая ему и задабривая его щедрыми подарками. До поры до времени мальчишка подчинялся мне, но становился всё более и более строптивым и жадным с возрастом, часто отказывался выполнять мои прихоти и постоянно грозился рассказать о моих порочных домоганиях. Едва научившись писать, маленький мерзавец слал мне какракули, полные шантажа и угроз.
На лицах слушающих появилось выражение крайнего отвращения и брезгливости.
- Я сломал ему шею и запустил версию о причастности к его смерти Жюстины Мориц.
- Но зачем вы погубили безвинную девицу? Она ведь даже не достигла шестнадцати лет!
- Во-первых, она не была так уж невинна. Одновременно с совращением Уильяма, я совратил и её. И всё это время находился с ней в недозволенной связи.
На устах Франкенштейна появилась кривая похотливая ухмылка. Лица сидящих людей на глазах добавляли к отвращению всё усиливающуюся печать ужаса.
- Кроме того, - победоносно обведя зал взглядом продолжал говоривший. - Она была уже беременна, и вскорости её положение стало бы очевидно всем, что потребовало бы от меня необходимых объяснений перед обществом, судом, ваша честь, и в конце-концов, перед моей невестой Элизабет. Убив Уильяма и подвесив обвинение Жюстине, я укрывал себя от множества ненужных мне тревог и волнений, решая одним махом две сложных задачи. Вот здесь, - Франкенштейн похлопал себя по нагрудному карману. - её любовные письма ко мне, подтверждающие мои слова.
Люди уже более не могли сидеть на местах, повскакав и выкрикивая в адрес Виктора Франкенштейна проклятия и угрозы. Солдаты с трудом сдерживали желающих прорваться и ударить учёного. Усмехаясь, Франкенштейн надменно оглядывал бушующую толпу.
Пришлось объявить перерыв.
Когда люди снова собрались в зале, судья, роняя слова, как капли раскалённого олова, спросил:
- Что вы можете сказать по поводу гибели Генри Клервала, вашего друга детства? По официальной версии его задушило чудовище, созданное вами, но более вам не повиновавшееся.
- Да, несчастный монстр был для меня настоящей находкой. На него легко было списывать мои преступления и пустить слепую негодующую толпу по ложному следу. Видели бы вы его ярость и негодование, когда я погубил приготовленную для него невесту, также шествовавшую из царства мёртвых, как он закричал мне в припадке бешеного гнева 'Я буду с тобой в твою брачную ночь!', даже не понимая значения этих слов. Оставим это нелепое чудовище в покое, всё равно я догнал его недалеко от полюса и разнёс вдребезги его тупые мозги из доброго ружья, какие применяют охотники на слонов в далёкой Африке. Так вот, Генри Клервил действительно был моим другом детства, но перестал им быть, когда познакомился с Элизабет, моей будущей невестой. Элизабет оказалась обыкновенной шлюхой, позарившейся на мои фамильные деньги, а Генри беспринципным подонком. Они переспали чуть ли не со второй встречи, однако Элизабет не хотела отказаться от обещанного ей богатства и не думала расторгать помолвку. Генри же вполне устраивала такая ни к чему не обязывающая связь - днём он растягивал мне свои губы в улыбке, а по ночам забавлялся с моей невестой. Их наглость зашла так далеко, что они обменивались записками, устанавливая амурные встречи уже и в дневные часы, пользуясь моей чрезмерной занятостью в лаборатории. Но я, конечно же, следил за ними, и позже мне удалось достать несколько записок, которые эти глупцы хранили у себя. Вот они, ваша честь. Это я придушил Генри Клервела, свалив всю вину на бедного тупого монстра. Смерть Генри на некоторое время остудила Элизабет, но она что-то справедливо подозревала, считая что я замешан в случившемся. В брачную ночь она затеяла настоящий скандал, достойный рыночной торговки, крики которого отпугнули даже безмозглое чудовище, прятавшееся в кустах около дома, я заметил его нелепую тень. Мне пришлось заткнуть рот этой стерве, и не моя вина, что на поднявшиеся крики вышел мой отец и увидел как раз финальную сцену убийства Элизабет. Все знают, что он умер от сердечного приступа, не в силах перенести картины злодеяний, якобы причинённых моим созданием, вырванным из мира смерти. Но это не так. Я просто придушил его подушками. Зачем мне нужен был лишний свидетель? К сожалению, никакого доказательства, что это именно я убил отца, у меня нет, но вам придётся просто поверить сказанному, потому что по всем остальным убийствам я предъявил достаточно веские доказательства.
Зал встретил окончание речи Виктора Франкенштейна гробовым молчанием. Никто даже не заметил, как пара женщин сползла на пол, потеряв чувства. Никто не пытался им помочь. Было слышно, как звякает пуговица о приклад ружья одного из солдат, рука которого дрожала мелкой дрожью. Франкенштейн обвёл зал взглядом, полным победного ликования.
- Но зачем, в таком случае, - раздался хриплый голос судьи. - если по всем убийствам у вас было стопроцентное доказанное алиби, зачем вы пришли и отдали себя в руки правосудия?
- Преследуя проклятое чудовище почти до самого полюса, я был сильно обморожен, и теперь, как врач, я могу с уверенностью сказать, что уменя были повреждены жизненно важные органы и я умру в любом случае через несколько месяцев медленной мучительной смертью. Того ли желал великий учёный Франкенштейн? Я хочу умереть в зените славы, пусть даже и величайшим злодеем. Я не боюсь смерти. Что такое смерть? Я победил её. Я стал способен отнимать у неё подданых... Хорошо, части тел подданных, но всё же это несравненно больше, чем достигли все учёные до меня. Мой труд раскапывания могил и расчленения трупов не пропадёт зазря. Я слышал, какая-то вздорная девица напридумывала про меня всяких сплетен и даже выпустила глупую романтическую книжку. Я опровергаю всю эту писанину, рассказав вам правду, ужасную правду. Я останусь в вашей памяти как человек рассмеявшийся а глаза Смерти и плюнувший ей в лицо!
Зрачки Виктора Франкенштейна горели адским пламенем, черты его лица исказились. От выпускника Ингольштадтского университета не осталось и следа, на его месте оказался сгусток сконцентрированной, дикой ярости и абсолютного, беспредельного зла.
Повинуясь чуть заметному движению руки судьи, офицер и четыре солдата увели Виктора Франкенштейна под гневные крики толпы. Даниэль Пиллсбери, убрав затупившийся карандаш в свою сумку, внимательно следил, куда уводят заключённого. Взбудораженные репортёры побежали в разные стороны сообщать скандальную весть редакциям своих газет и журналов, но Пиллсбери не двинулся с места.
С наступлением ночи он щедро отдал на подкуп солдат практически все имеющиеся у него деньги. Стражники, разумеется, тщательно обыскали его, и он проник к камере Франкенштейна, оставаясь при этом в поле видимости офицера, но не досягаем для его слуха. Виктор сидел в камере неподвижно, уставившись пустым взглядом в стену.
- Эй! - приглушённым сдавленным шепотом окликнул он заключённого.
- Что вам нужно? - не поворачивая головы спросил тот усталым хриплым голосом. - Уходите.
- Вы не Виктор Франкенштейн! - торжествующе зашептал репортёр.
- Кто же я по-вашему? - человек, сидящий в клетке, смерил Пиллсбери тяжелым взглядом.
- Вы тот самый монстр, чудовище, искусственный человек, которого создал Виктор Франкенштейн. Я не знаю как, но вы получили его лицо. Я могу даже различить ещё не зажившие шрамы у вас за ушами и на шее под воротником. Умоляю вас, расскажите мне правду!
Узник в клетке встал и подошёл к толстым прутьям, внимательно рассматривая репортёра.
- Ну что же, - тяжело вздохнул он. - Вы необыкновенно проницательны. Я тот самый монстр без имени, надевший маску Виктора Франкенштейна. Возможно, я оказался немного умнее, чем предполагал мой создатель. Я постоянно следил за всеми его гнусными деяниями, осторожно скрываясь в тени. Всё, или почти всё, что я рассказал - чистая правда. Мальчишку, Генри, Элизабет и его отца убил действительно он, я не имел к ним никакого отношения, он же подстрекал к казни Жюстины, хотя молодая романтическая писательница и представляет события иным образом. В её пуританский мозг просто не могли вместиться весь ужас и омерзение происходящего. Она даже краешком своего сознания не могла заподозрить о пороках, которым был подвержен Виктор Франкенштейн, свалив все преступления на меня, ни в чём не повинную тень создателя. Мери Шелли искала монстра вовне, он же притаился внутри, спрятанный за респектабельной оболочкой гениального учёного. Франкенштейн в самом деле преследовал меня до самых арктических льдов, но не потому, что ненавидел меня, как убийцу его родных и близких - ведь он сам убил их. Я выкрал у него все те письма, которые представил в суде. Он заметил меня, стреляя мне в спину. Но пара пуль не могла причинить большого вреда моей и так уже мёртвой плоти. Однако ему удалось взять мой след, который и вывел его в страну вечного холода. Льды оказались для него ловушкой. Он никак не мог предположить, что я окажусь умнее его. Создание не может быть умнее создателя! Но случилось обратное. Я следил долгими часами из темноты за окном и заучивал каждое его действие, каждое движение его рук, когда он работал в своей страшной лаборатории. Самодовольный учёный, он всегда и везде брал с собой кейс с хирургическими инструментами. Это и погубило его, но помогло мне. Я захватил его и связал, когда тот отошёл на достаточное расстояние от корабля, идя по моим заранее хитроумно оставленным следам. Направив разыскивающих его людей по ложному пути, я тайно, под прекрытием темноты проник на корабль и добыл кейс с инструментами. Я уже давно следовал за ним среди льдов, и видел как он препарировал несчастных тюленей, ненасытный в своём желании познать живое и мёртвое, при этом неся смерть. После этого я вернулся в строение из кусков снега, которое я соорудил, и в котором оставлял замерзающего и беспомощного Виктора Франкенштейна, и приступил к операции. Мне было очень трудно, но я оказался способным учеником своего создателя. Я разрезал себе лицо и снял скальп. Франкенштейн смотрел на меня выпученными глазами, не в силах поверить в происходящее. Завывающий ледяной ветер заглушал его крики и проклятия. Люди с корабля Роберта Уолтона были за много миль отсюда, затерянные в снежной пурге. Точными ударами ножа, и с помощью системы специальных зеркал, зажимов и разъёмов я вскрыл свой череп, удалил череп и лицевые кости. Вы знаете, очень трудно оперировать одной рукой - второй я поддерживал свисающие на нервах глаза. От этого мир странно вращался и прыгал передо мной. Таким образом, от моей головы не осталось почти ничего, кроме мозга с обломком черепа, болтающихся глазных яблок и облитого кровью языка, которым я слизывал, а затем глотал стекающие по трепещущей обнажённой плоти жидкости. Мой создатель действительно перешагнул границу смерти. Не смотря на всё проделанное, я ещё жил. И я вонзил мой острый скальпель в его сердце. Он дёрнулся и затих. Тогда я аккуратно отрезал его голову, разделил её на две части, оставив, как вы справедливо заметили, шрамы около ушей и на шее, выпотрошил ненужный более, злобный и гениальный мозг, вырезал его глаза и язык и вдел свой в получившуюся оболочку, подправляя глазные яблоки, чтобы они встали на свои места в черепе. Ни один из смертных не смог бы пережить такую операцию, но, теперь уже мёртвый, злобный и гениальный мозг наделил меня какой-то фантастической способностью к жизни, которая и совершила невозможное, приняв и подлаживаясь к чужой плоти, как раньше подлаживалась и к другим расчленённым трупам, бывшим в гораздо менее свежем состоянии. Затем я вернулся сюда и рассказал всё суду. Рассказал свою, гораздо более правдивую и справедливую версию, хотя и замолчал некоторые малозначащие для публики факты.
- Но позвольте, раз Виктор Франкенштейн мёртв, зачем же вы сейчас идёте на верную гибель? - пролепетал ошеломлённый репортёр. - Не лучше ли вам было, получив человеческое лицо, и завладев всем капиталом Франкенштейна, продолжать жить как обыкновенный человек?
- Нет! - горячо зашептал заключённый за толстыми прутьями решётки. - Он уничтожил мою невесту! И я поклялся отомстить ему. Пусть люди знают, кто настоящий монстр! Я решил, что должно быть уничтожено само имя Франкенштейна. Мне нужно, чтобы его честь была втоптана в грязь. Мне недостаточно его физической смерти, я хочу его смерти и презрения в умах и сердцах всех людей, когда-либо его знавших, а также их потомков. Казнив меня, они совершат правосудие над ним. Да, я делаю это ценой собственной жизни, но у меня нет другого выхода. Никто не поверит безобразному монстру, но все верят учёному аристократу. Таково свойство человеческого мозга! Но что значит жизнь для меня? Меня, поднятого злой волей из небытия?! Я жажду правды, своей правды! Я жажду смерти и справедливости! И ты не помешаешь мне в этом!!
Внезапно две мощные руки как распрямлённые пружины вылетели из-за решётки, схватив голову Пиллсбери и с чудовищной силой ударили её о железный прут, полностью проломивший лицо и череп несчастного репортёра, и откинули уже бездыханное тело от клетки.