Ибо, кто даёт, тот получает, кто забывает себя, тот обретает, кто прощает, тому простится...
Молитва Св. Франциска Ассизизского
Навсегда расстаемся с тобой,
дружок.
Нарисуй на бумаге
Простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него -
и потом сотри.
Иосиф Бродский
ЭНДИ, ДРУЖОК
1
Я с детства мечтал ограбить банк. Но вместо этого промышлял мелкими карманными кражами в супермаркетах. Восемьдесят процентов мужчин хранят свои бумажники в задних карманах джинсов, во внутреннем кармане пиджака или боковом кармане куртки. Такое же количество женщин носят их в сумочке или попросту держат в руке.
Вытащить кошелек у случайного прохожего проще, чем украсть пачку жвачки в Гросери. Меня можно встретить на стадионах и выставках, в вагонах метро. Я никогда не избавляюсь от бумажников сразу, а стараюсь использовать все вещи, находящиеся внутри по максимуму, например, за драйвер-лайсенс и карточку с номером Social Security на черном рынке платят довольно высоко. Профессионалам своего дела достаточно немного над ними поработать и любой желающий за относительно пустяковую плату может обзавестись основными американскими документами без лишних проволочек, ведь для определения их фальшивости требуется дорогостоящая экспертиза и время.
Данные о медицинской страховке, чековые книжки, фудствипные карточки, подарочные карты, gift cards (сертификаты), membership cards (карты членов различных клубов и организаций), купоны на скидки в супермаркетах, рецепты на получение лекарств тоже имеют свою цену. Как-то мне удалось получить сто капсул метадона для Бобби и соответственно небольшую прибавку к жалованью, ведь Бобби мой босс. И да хранит Господь забывчивых и безалаберных американцев, которые все еще пишут пин-коды своих кредитных и дебетовых карт шариковой ручкой на внутренней стороне кошельков.
Однажды я попался. Раздувшийся от карт и наличных денег бумажник какого-то толстосума, заставил меня забыть о бдительности, мне снесло крышу от неожиданной удачи. Какой-то умник по телеку говорил, что в случае экстренной ситуации мозг отключается и типа пытается получать кайф, так вот у меня все плыло перед глазами. Облегчение я почувствовал только тогда, когда меня затолкнули в полицейскую машину и я больше не видел осуждающих взглядов. Даже отрезанный Бобби Гарольдом, моим "сутенером", мизинец на левой руке был меньшим для меня наказанием. Черт возьми я всю жизнь боялся попасться. Бобби пришлось выложить за мое освобождение всю выручку за неделю, поэтому я его понимаю. Гораздо хуже лишиться руки или сразу двух. Недавно в газетах писали про какого-то психа, отрубившего две руки по локоть своему психоаналитику.
И вот в 1983 году я встретил Энди. В одной забегаловке, где местные шлюхи два через два превращались в стриптизерш. Он сидел в углу и потягивал виски. Такие, как Энди, частенько захаживали сюда, преимущественно с компанией себе подобных, и им никто не препятствовал, ведь они оставляли здесь приличные деньги, в отличие от таких, как я. Энди был один. Такое обстоятельство не могло не подтолкнуть меня на мысль поживиться его карманами, ну или хотя бы выпить за его счет.
Однако Энди был не так прост, как мне показалось на первый взгляд. Я плохо разбираюсь в шмотках и прочей дряни, но костюм на нем был высший класс. Мужики вроде него снимают баб прямо в офисах с образованием и справкой от гинеколога. Бывают, конечно, и исключения, но очень редко, вышибалы на входе ведут что-то вроде статистики, по их подсчетам среди клиентов нашего "Птенчика" семьдесят процентов извращенцев и девственников. Девственником Энди точно не был.
Он сразу же недосчитался мизинца на моей левой руке и злобно ухмыльнулся, очевидно заключив, что это как-то связано с моей работенкой, поэтому заливать ему про детскую травму, было бесполезно. Я в свою очередь рассматривал его рубашку застегнутую на все пуговицы, несмотря на жару.
- Египетский хлопок, - почти без интонации сказал он, будто читая мои мысли.
Энди не любил запах пота и кажется эти рубашки помогали ему дольше оставаться свежим. От него всегда пахло корицей и мятой.
Оказываясь в супермаркете возле прилавков с аппетитными только что из печи булочками "техас", я неизменно вспоминаю Энди. Не то чтобы я когда-нибудь переставал о нем помнить, но эти горячие, с хрустящей корочкой булочки с корицей вызывают образ Энди из глубин моей памяти во весь его чуть больше шести футов рост и я всегда делаю шаг ему навстречу, пока продуктовая тележка какого-нибудь здоровяка не выбивает из меня эту дурь. Забавно, Энди терпеть не мог мучное. В то время как я готов был продать душу дьяволу за порцию "твинки" с ванильной начинкой или мраморный чизкейк-брауни с рикоттой, а от "Lemon Bars" обильно посыпанных сахарной пудрой я едва сдерживал слезы. Энди говорил, что я умру от ожирения и диабета.
Так вот, возвращаясь к нашему знакомству. Энди на вид был немногословным и не расположенным отвечать на вопросы. Но я рискнул.
- Эй, дружище у тебя какие-то проблемы?
Большинство мордобоев и поножовщин начинается с этой фразы, но она первая пришла мне на ум, а я обычно сначала говорю потом думаю, в довершение ко всему я улыбнулся, сверкнув железной коронкой, которая была у меня вместо верхней правой двойки. У Энди зубы были крупные и белые как молоко, то что надо для рекламы зубной пасты. Всякий раз, когда я открывал рот, Энди сверлил взглядом мою коронку, давно выпавшую, возвращаемую обратно кончиком языка и методичным постукиванием по ней нижней правой тройкой, эту процедуру я проделывал раз триста на дню. Я терпеть не могу зубодеров. Энди всегда упивался недостатками других и считал своим долгом подчеркивать их. Что уж тут говорить, и одежда и зубы у Энди были лучше чем у меня, кроме того...
У Энди был гостиничный бизнес. Двадцатого числа каждого месяца он должен был отстегивать кругленькую сумму на уплату налогов. Для этих целей раз в год он брал кредит и платил вперед. Но совершенно неожиданно банк отказал ему в кредите без объяснения причин. Не знаю, быть может, Энди просто достал их, а может, он сказал мне неправду.
- Я должен надрать этим ублюдкам задницу, - сказал он.
Так мы решили ограбить банк.
- Выручку пополам, - заявил я.
- Можешь забрать себе все, - сказал Энди.
Я карманник. Мое кредо быть незаметным. Изящность движений, плавность и ловкость рук, каучуковые запястья, в детстве я мечтал играть на пианино. Моя кисть такая легкая, что я могу минут десять стоять у вас за спиной и держать руку на вашем плече, оставаясь незамеченным. Это своего рода искусство. Поэтому когда Энди купил мне помповый дробовик двенадцатого калибра я испугался, потому что я никогда не держал в руках оружие, о чем я постыдился ему признаться.
Спрятав ружье под курткой, так что половина ствола вместе с деревянным прикладом была у меня в штанах, я вошел в отделение банка подавленным. Энди шел сзади меня. Охранник тут же на меня отреагировал и подался в мою сторону. Энди прибавил шагу и чуть подтолкнул меня в бок к стенду с листовками предложений банка и громко что-то сказал, что именно я не помню. Только охранник потерял ко мне всякий интерес.
Еще на улице, Энди предупредил меня, что я должен первым достать дробовик и снести кому-нибудь голову, чтобы заявить о серьезности наших намерений. Я бы так и сделал, но ствол зацепился за ремень, и я тщетно пытался его вытащить. Нервы сдали! Двое, бывших у кассы, упали на пол. Энди не на шутку разозлился и смерив меня ужасающим взглядом, тем самым который свидетельствовал о появлении другого Энди, неуправляемого и непредсказуемого, молниеносно выхватил пистолет из-за пазухи и выстрелил в охранника, даже не успевшего схватиться за кобуру. Все было так быстро, что я не расслышал сколько прозвучало выстрелов. Мне сразу вспомнился лихой парень из газет, попавший в книгу рекордов Гинесса, который быстрее всех доставал пистолет из кобуры и производил выстрел, кажется, его звали Боб Манден. Но я думаю он и в подметки не годится Энди.
Звякнула мелочь, градом посыпавшаяся из карманов обмякшего тела охранника, грузно плюхнувшегося на кафельный пол. Одна монетка оказалась очень живучей, она выкатилась на середину зала и долго кружилась пока полоска крови не повалила ее навзничь. Энди ухмыльнулся. Я заметил, как один мужик, высунулся из-за колонны, пытаясь разглядеть его пушку. Антикварный отполированный до серебряного блеска Colt Dragoon. Об этом револьвере Энди мог говорить часами. Я держал его в руках всего один раз, когда Энди выпил лишнего и швырнул его в мусорный бак придорожной кафешки.
- Не вздумай вытащить его оттуда, - завопил он во все горло.
Как ни пытался Энди храбриться и держаться на ногах после двух выпитых бутылок, одних тянет громить витрины магазинов и отстреливать все что движется, Энди клонило в сон как после снотворного. Зная, что наутро он вынесет мне мозг, я конечно достал ствол из мусорки и долго разглядывал его в заходящих лучах солнца, обжигающих даже сквозь лобовое стекло, пока Энди спал на заднем сиденье.
Ручная работа славится огромным количеством мельчайших деталей, которые при желании можно рассмотреть только через лупу, но и то что я увидел поразило меня. Ствол в передней и казенной части был отделан гравированным орнаментом бутонов роз. На барабане с внешней стороны имелась надпись на непонятном мне языке, со следами позолоты. Латунная литая рукоять украшена барельефными изображениями какого-то сражения также со следами позолоты. Роковая вещь! Я почувствовал как на меня нахлынуло дьявольское наваждение, в глазах начало двоиться, предметы расплываться, сердце бешено заколотилось, пульс ударил в виски пронзительной трелью, на руках отчетливо выступили вены.
Кольт словно стал продолжением моей руки и сделавшиеся вдруг мерными удары сердца и пульса укачали меня как младенца в колыбельке. Позади я услышал бормотание Энди и обернулся. Барабанная дробь в голове и бормочение Энди слились в упоительную музыку, плавно переходящую в абсурдное клокотание его глотки, на мгновение мне показалось что вместо рта у него пасть змеи, в которой бешено колотился язычок-ленточка с диким шипением. Потом наваждение пропало, я ведь тоже не мало выпил.
Вложив пушку Энди ему за пояс, я опустил голову на руль и забылся тревожным сном.
В банке мы застряли дольше предполагаемого времени и все из-за этой проволочки с охранником, к тому же кассирши медлили выгребая деньги из сейфов, поглядывая на входную дверь в ожидании копов. Энди терпеливо ходил взад вперед изредка поблескивая чертовым кольтом. Мужик за колонной, испытывавший ранее не более чем праздное любопытство, теперь уже смотрел на пушку в руках Энди с нескрываемым вожделением, о чем свидетельствовала тонкая струйка слюны, стекавшая у него изо рта.
- Сейчас нагрянут копы, - шепнул мне Энди, - надо взять кого-то в заложники.
Это была безвыходная ситуация. Копы заблокировали все выезды, кроме одного перекрытого дорожными знаками, где велись строительные работы. При таком раскладе всего два выхода - сдаться или увязнуть по уши в крови. Энди велел забраться в тачку и ждать его на конце улицы с открытой задней дверью. Одной рукой прижимая к себе девчонку заложницу, другой кое-как зажав тяжеленный дробовик, я сделал как велел Энди.
Он захватил огромный трейлер, очевидно оставленный на обеденный перерыв дальнобойщиком, развернул его поперек дороги, тем самым преградив путь полицейским машинам и с двумя тяжелыми баулами приземлился на заднее сиденье угнанного два дня назад старенького вольво, улыбаясь во весь рот, как ребенок. У меня тряслись руки.
- Жми на газ, - крикнул он.
- Там же все перекопано?
Энди хитро улыбнулся.
- А с ней что делать? - я показал на заложницу.
Девчонка смерила Энди оценивающим взглядом больших черных глаз с редким агатовым оттенком и покопавшись в кармане розовой куртки с синими бабочками, протянула ему маленькую цветную афишу.
- Вам случайно не в ту сторону? - спросила она, мило надув губы в подобии улыбки.
И тут на выезде из чертова проулка, раздались пистолетные выстрелы, которые градом рикошетили от тротуара. Копы прятались в засаде, выжидая, уверенные, что мы давно избавились от заложницы и нас можно основательно продырявить в отместку за пару трупов на их участке. Энди выбил стволом заднее стекло и открыл ответный удар.
- Пригнись, - сказал я девчонке и вдавил педаль газа в пол со всей силы.
Раритетный даже по тем временам вольво выжал запрещенные сто миль, несколько раз мы чудом не перевернулись. Позади виднелся почти призрачный и пустынный штат Аризона. К счастью нас прикрыл здоровенный молоковоз, и мы кое-как оторвались от погони. И тут я, наконец, заметил, ветровое стекло треснуто, на приборной доске качается из стороны в сторону несколько пуль, Энди тяжело дышит.
- Кажется, слегка задело, - Энди широко улыбнулся, эта улыбка показалась мне дикой, все равно как если бы он увидел что-то страшное, но смеялся над этим в истерике.
- Сверни налево, - задыхаясь, сказал он.
Признаться, я никогда не любил заброшенные шоссе, но Энди смертельно побледнел и нужно было где-то укрыться. Рейджинальда, так звали девчонку, заерзала, напомнив о себе.
- Хочешь, высажу? - предложил я.
В случае если бы Энди умер, перспектива одному мотаться по богом забытым окрестностям в сгущающихся сумерках пугала меня не хуже полуночных радиоспектаклей Тома Льюиса. Я трусил, сбавив скорость, по ухабистой, заросшей сорняком дороге, стараясь не вдаваться слишком вглубь, без устали сверля исчезающую из вида автостраду в боковом зеркальце.
- Поедем до конца, - как будто читая мои мысли, потребовал Энди.
Возражения что-то вроде того, что конца может не быть несколько дней к ряду, бензин на нуле, так и не слетели с моих губ. Пусть Энди и выглядел как побитый зверь, но он все равно был за главного. А мне назад дороги нет! Либо явка с повинной к Бобби Гарольду, черт знает, что ему на этот раз взбредет в голову мне отрезать, либо... Так вот из двух зол я выбрал Энди. Что-то внутри меня прикипело к этому парню.
- Что у тебя? - холодно спросил я Энди, надеясь что он не расслышит дрожь в моем голосе.
- Я в полном порядке, - стиснув зубы, ей-богу этот парень и впрямь читал мои мысли.
А если совсем начистоту, я не уверен, что Энди вообще можно было убить.
- Могу посмотреть, - предложила Рэнни.
Энди невзлюбил Рейджинальду с первого взгляда. В вихре спутанных и не очень чистых волос, стоящих дыбом мы не сразу приметили в ней красавицу, оттого быть может ни у меня, ни у Энди не возникло ни одной похотливой мысли. Но конечно главная причина крылась в другом, девчонка встала между нами, третий в такого рода делах, всегда лишний. Она была очень болтлива, но ее занимательные истории о приключениях в колледже, грели мне душу. Это как у Хемингуэя: "я из тех кому по ночам нужен свет", мне необходимо чувствовать почву под ногами, а с Энди я всегда висел на краю пропасти. Ее длинное имя, я предложил укоротить до "Рэй" или "Рэнни".
- Меня, правда, все зовут Джина, - улыбнулась она, - но у вас дробовик... пусть будет Рэнни.
Энди раздражала наша болтовня. Он терпеть не мог психов, потому что он сам был психом. А Рэнни была с прибамбахом, да еще с каким. Следовать с двумя преступниками в неизвестном направлении, не сопротивляясь, да еще и вызваться помочь одному из них, звучит как минимум странно. Психи или притягиваются друг к другу, или в упор не признают друг друга. Я хотел взглянуть на афишу, которую Рэнни дала Энди, но он вышвырнул ее в окно.
- Ты что подрабатываешь в доме для престарелых? - съязвил Энди.
- Второй курс ветеринарного колледжа. Ну, так что посмотреть? - повторила она.
Рэнни завязала волосы в хвост и собрала их на затылке в пучок, старательно приглаживая челку, спадающую на тонкие черные брови. Я не мог не заметить ее белоснежной шеи с крохотной коричневой родинкой и сходства с молодой Бетти Пейдж с плакатов моего детства.
Она перелезла на заднее сиденье и подступилась к Энди. Мне кажется, девушкам было трудно с Энди. Он не любил когда его трогали, особенно волосы. Белокурые, средней длины, развивающиеся на ветру подобно сочным колосьям спелой пшеницы, по тогдашней моде, такие носили только пижоны. Как говаривал мой отец есть два вида причесок, достойных мужика: наголо и ежик и Энди бы ему точно не понравился.
Рэнни помогла ему снять пиджак и расстегнуть рубашку. И как-то поубавила пыл, покраснев. Энди был дьявольски хорош собой и знал об этом, сверля ее светло-серыми рыбьими глазами.
- Док, я буду жить? - злобно ухмыльнувшись, растягивая слова, спросил он.
- Пуля прошла навылет, кажется, жизненно-важные органы не задеты, но с этим все же лучше к хирургу.
- Энди, ты везунчик, - я заржал как лошадь.
- Когда пуля проходит навылет, она только разрезает ткани, а если останавливается, то ее кинетическая энергия передается тканям и разрывает их, в данном случае все решает калибр и скорость пули.
Рэнни протянула Энди свой носовой платок, который он приложил к ране, брезгливо нахмурив бесцветные брови. Немного успокоившись Энди заснул. Рэнни снова перелезла на переднее сиденье и принялась без умолку болтать.
Солнце совсем почти скрылось из вида и непролазная тьма стремительно следовала за нами.
Мы проехали единственную на пустынной магистрали заправку. Я не рискнул останавливаться, опасаясь преследования копов, а потом мы заехали так далеко, что не встретили ни одной попутной машины. Здесь даже не пахло бензином.
Последний человек, которого мы видели из окон машины, был немощный старик, беззаботно раскачивающийся в кресле-качалке возле какого-то повалившегося амбара, на нем была широкополая соломенная шляпа, но он и тот даже не приподнял ее нам вслед, равнодушно уставившись прямо перед собой.
- Рэнни, ты что-нибудь видишь? - вырвалось у меня, довольно нервно.
- Да, - хихикнула, она, - как несколько глистов ползут по заднему проходу.
Под глистами она имела в виду нас. У Рэнни специфическое чувство юмора, чтобы привыкнуть к нему, надо время. Одним словом, от ее шуток скверно пахнет и веет чудовищной жутью, для меня это как блюда высокой кухни с запашком. С задним проходом у нее ассоциировалась длинная предлинная дорога, то спадающая вниз, то взмывающая вверх, подобно американским горкам, разнообразие ей придавали разве что сгущающиеся вечерние сумерки. Но это уже смахивало на другой аттракцион, поезд ужасов. Помните ли вы разбитую вдрызг вагонетку, мчащуюся в кромешной темноте на бешеной скорости, а леденящие кровь загробные голоса вампиров, вылезающих из стен и впивающихся прямо в горло, огромный топор, занесенный над головой и чудовищную мертвую хватку мумии, пытающуюся вытащить вас из вагончика и навсегда оставить в склепе чудовищ. Не знаю, как теперешние дети относятся к подобным развлечениям, но в мое время прокатиться на таком поезде, значило не меньше чем отслужить в армии, любой ребенок, прошедший через это испытание с наибольшим количеством ссадин, сухими штанами и победными трофеями, считались крутыми.
На смену какой никакой цивилизации, которую мы принимали за нагромождение обветшалых пустующих хижин по обочинам длинной дороги, явились бесконечные поля, плохой знак, скажу я вам. Они петляли с плоских долин на обманчивые высокие холмы, казалось вот-вот и там за ними покажется "Гриль-бар" или в дымке тумана, обволакивающей землю после захода солнца, словно огни летающих тарелок сверкнут фонари соседних городов. Я включил противотуманные фары и дворники.
- Неужели тебе не страшно? - осторожно спросил я, подобные вопросы от меня всегда воспринимались как угроза.
- Страшно тому, кто боится что-то потерять
- Нечего терять, - с сомнением сказал я.
Мы уже проехали ни одну милю, как вдруг Рэнни приметила поворот.
- Там вроде бы есть ферма, - заметила она, так и не ответив на мой вопрос.
Столько всяких историй ходит об американских заброшенных фермах, что меня передернуло, но я не стал возражать. Езда по ночным дорогам без единого фонаря тоже не для слабонервных. А ночи здесь темные, хоть глаз выколи не видно на расстонии вытянутой руки. Помню, мы как-то с моим приятелем и двумя девчонками, я тогда еще учился в средней школе, угнали красный Crown Victoria и всю ночь гнали к океану. Притормозив для поворота, на перекрестке мы увидели крест с фоткой какого-то парня, разбившегося в прошлом году насмерть. Я не совру, если скажу, что на повороте в зеркальце заднего вида, я увидел, как тот же самый парень, что и на фотке, стоял рядом с крестом. Доби резко вывернул руль вправо прямо навстречку и не разбирая дороги понесся вперед. Он тоже это видел. Мы все его видели и очень испугались.
- Об этом сплошь и рядом пишут в журналах и по телеку говорят, - зевнула Рэнни. - Я, думаю, это была душа того парня. Он преследует тебя?
Прочитав на моем лице скептическое выражение, Рэнни громко вздохнула. Единственное, что преследовало меня до сей поры, после того инцидента, отсутствие свидетельства о среднем образовании.
- Ты Энди дала какую-то афишу.
- У меня всего одна была.
Я плавно вписался в поворот, который заметила Рэнни и в свете фар, за окном уже было плохо видно, мы разглядели ферму и ряд домов, разветвляющийся от нее в разные стороны.
- Остановимся на ночлег? - предложила она и ехидно улыбнулась. - Как думаешь, здесь есть кто-нибудь?
- Лучше остаться в машине, - ответил я и погасил фары.
Рэнни приложила указательный палец к губам.
- Что не так! - недовольно буркнул я.
Она умела нагнетать атмосферу, происходящее ее забавляло. К тому же она была на редкость наблюдательной и замечала любую мелочь, придавая ей особый тайный смысл.
- Послушай, как тихо, - прошептала она.
Если прислушаться и правда, единственным звуком, нарушавшим тишину, был звук мотора.
- Скоро полночь, - я взглянул на часы, как будто это что-то объясняло.
- Я как-то всю ночь провела на улице, чуть не оглохла от стрекотания сверчков, жужжания комаров, уханья ночных птиц и шелеста травы.
- А как насчет пустыни? - спросил я.
- Откуда мне знать, - удивилась она.
Я снова хотел расспросить ее об афише, но побоялся показаться назойливым.
- Это очень плохо, - подытожила Рэнни, отчего у меня по спине пробежал холодок.
Рэнни решительно отдернула мою руку и включила свет. Я содрогнулся. Едва различимые контуры домов, деревьев слились в непроглядную тьму, всматривающуюся во все окна нашей освещенной, будто лампада, кабины.
Рэнни дернула плечами и продолжила бормотать что-то себе под нос, но к счастью для меня на заднем сиденье зашевелился Энди.
- Вот, дерьмо! - Энди приложил ладонь ко лбу.
Я снова выключил свет. Мне очень хотелось его выключить. Рэнни начала кашлять и театрально задыхаться, откинувшись на ветровое стекло, сжимая шею ладонью, будто ее мучили смертельные тиски. Как вдруг по ту сторону стекла, то есть на улице я увидел чье-то лицо, белое, в завесе тумана, неестественное. Не уверен, что видение не было игрой моего воображение, ну знаете, когда привыкаешь к свету, а потом вдруг все погружается в темноту, расплывается, в глазах двоится, отчего кажется, что предметы движутся, до тех пор пока фокус не приобретет привычную остроту. Но я здорово перепугался. Это лицо я до сих пор иногда вижу во снах.
Заметив испуг в моем взгляде, Рэнни как ошпаренная отпрянула от окна.
- Что ты видел? - спросила она.
- Твою смерть, - сказал Энди и открыл дверь.
Да, Энди вернулся! Воспрянув духом, порывшись в бардачке в поисках фонаря, я вышел из машины следом за ним. Спустя несколько секунд показалась и Рэнни.
- Мне надо отойти, - сказала она. - Вы подождете меня?
Энди сделал вид, что не расслышал и направился в сторону фермы. Мне не хотелось отставать от Энди, с ним я чувствовал себя в безопасности, он умел находить выход из любой ситуации, но и Рэнни оставить одну я не мог, в конце концов мы втянули ее в эту заварушку, тем более что она скрылась в том самом направлении, где я видел что-то пугающее. Кроме того в машине на заднем сиденье лежала куча денег.
Пока Рэнни возилась за деревом, я по пояс залез в салон и положил мешки под заднее сиденье, хотя бы что-то.
- Ты чувствуешь? - сзади раздался голос Рэнни и я чуть в штаны не наложил.
- Ты точно ходила по-маленькому, - открыто улыбнулся я, забыв про свой железный зуб, которого я очень стеснялся.
Рэнни весело загоготала.
- Воздух паршивый.
Верно, в воздухе было что-то не так, словно его основательно подпортили. Мне сразу вспомнился супермаркет, на крыше которого красовалась здоровенная вывеска "свежая рыба", однако, уже на входе запах стоял такой, что сбивал с ног крепкого мужика, тех же кто был послабее и заморил червячка, выворачивало наизнанку, о чем свидетельствовали отвратительные разводы на полу с кусочками плохо прожеванной пищи.
Энди к тому времени уже скрылся за забором, и мы потеряли его из вида.
- Он какой-то странный, - прошептала Рэнни, опасаясь что Энди может ее услышать даже с такого расстояния.
- Со мной в школе учился мальчик, его бил собственный отец, он колотил его как боксерскую грушу. Мать все знала, но никому не говорила. Раскрылось все в тот день, когда его отца и мать нашли мертвыми. Он их так отделал, что на них живого места не осталось. Опознавали их по стоматологическим картам.
- У Энди вроде бы не было проблем с законом, - проглотив ком в горле, выдавил я.
Рэнни призадумалась.
- А как же коп в банке, ловко он его. У того полицейская академия, а у Энди Бостонский колледж. Поверь мне, на курок он нажал, словно делал это не в первый раз. Я маньяков за версту чувствую. В случае с моим одноклассником, благочестивые отцы семейств и их женушки предпочитают подобное говно перелистывать или затыкать уши и закрывать глаза, но есть и те, кто кайфуют, - Рэнни замолчала и смерила меня прищуром бездонных черных глаз, как бы спрашивая, не из тех ли я, кто кайфует. И надо сказать, глаза у нее были адские, как два подземных тоннеля, стоило дольше обычного задержать на них взгляд как мгновенно оказывался в лабиринте кромешной тьмы без малейшей надежды когда-нибудь увидеть в нем свет.
- Мир не так уж и плох, - не знаю зачем я сказал это, но я правда в это верил.
Призрачная мечта когда-нибудь попасть в комфортабельный и упорядоченный мир социопатов Рэнни и Энди представлялась мне теперь не такой соблазнительной, как если бы я был затравленным кроликом, брошенным в клетку с тиграми. Не в оправдание, а так на досуге, выводы не мое, но я вырос на улице, улица меня воспитала, дала работу, пусть и не совсем чистую, я своего рода охотник, который убивает лесных зверей не ради развлечения, а чтобы прокормиться, в моем случае зверушками выступают кошельки, сумочки и карманы. Я не сомневаюсь, что у Энди были скелеты в шкафу, у кого их нет и у Рэнни тоже они были, тот багаж грязных мыслей который она таскала в себе изредка открывая его и выставляя его содержимое на всеобщее обозрение, не мог не отравлять ее изо дня в день, поэтому я бы нисколько не удивился если бы вместо мозгов в голове у нее оказался гной.
Про мир и про то что он не так уж и плох, Рэнни, разумеется, пропустила мимо ушей. И сосредоточилась на доме, вырвав у меня из рук фонарь в тот самый миг, когда в зазорах между штакетинами забора что-то мелькнуло. Кошка или собака подумал я.
- Да, что с нами может случиться, в самом деле, - Рэнни вздохнула и направила свет фонаря на ворота, за которыми скрылся Энди.
2
Это был большой двухэтажный особняк с высокими окнами и глухой мансардой на крыше, очков ему прибавляло его местоположение на восточной стороне улицы, которая тянулась по всему периметру высоким пригорком лихо уходящим вверх, с просторным двором, конюшней и какими-то пристройками. Из-за чего он как бы возвышался над другими постройками, что безусловно было не столько его заслугой сколько крутого склона холма, где он пустил корни. Парадная дверь была открыта и настойчиво лязгала ржавыми засовами замка словно от ветра, которого в помине не было.
Энди уже был внутри.
Внезапно на самом конце открытой террасы под потолком еле-еле замерцала лампочка с противным стрекочущим звуком, как будто внутри нее застряла пчела или муха. Рэнни вздрогнула. Я не заметил поблизости протянутых электрических проводов, очевидно в доме был генератор, иногда он имеет свойство барахлить, то есть включать или выключать электричество в неподходящий момент. Рэнни занесла ногу над ступенькой высокого крыльца и провалилась одной ногой, сильно исцарапав лодыжку. Ничего странного, все деревянные перекрытия в доме были изъедены жуками и не удивительно, что доска обвалилась под тяжестью Рэнни. Со временем все имеет свойство дряхлеть. Но Рэнни углубилась в психоанализ, почему именно она первой пролила кровь, а не Энди или я. В этом ее монологе больше всего меня поразило слово "первой".
- Здесь есть кто-нибудь? - я услышал голос Энди и толкнул входную дверь.
Меня словно окатили ведром помоев. Зловоние, царившее внутри было ужасным, хуже чем в том супермаркете с протухшей рыбой, я даже не могу ни с чем его сравнить. А сравнивать я люблю, как вы уже заметили. В холле Энди зажег свет, неяркий, с гулким жужжанием, высасывающий последние капли энергии, но все же это был свет, мощный разряд вызвал колебание в полусгнивших проводах и реанимировал на короткие доли секунды лампочку на террасе, этакий слабый пердеж на дальние рубежи, иначе не скажешь.
- Обожаю такие вещи! - вырвалось у Энди.
- Брось, Энди, что мы здесь делаем? Надо валить отсюда, пока копы не взяли след.
В этот самый момент появилась Рэнни. Энтузиазма в ней поубавилось, и она выглядела потерянной. Энди бросил взгляд на ее окровавленный носок.
- Почему она преследует нас? - спросил Энди. - Что ей нужно? Пусть проваливает.
- Эй, ты мудак! - да, Рэнни не была кисейной барышней.
Энди выхватил пистолет, я помню как это было в прошлый раз, и не на шутку испугался. Я встал между ними. Преграда в виде меня, а я выше Рэнни на две головы, смею предположить спасла ей жизнь, потому что Энди намерен был всерьез прервать ее жизненный путь. Ему нравилось убивать, но не думаю, что в его планы входила моя смерть. Он остановился.
- Ты даже не врежешь ему? - спросила Рэнни.
- Ударить Энди, все равно что ударить дьявола, - сказал я.
Вдруг за спиной у Энди, на маленьком столике, на таких еще обычно стоит телефон, заиграл граммофон "Only You" Битлов на полную громкость, в семьдесят пятом эта песня была хитом, но сейчас она не вызывала ничего кроме отвращения, отдающегося в ушах противным скрипом иглы по пластинке.
- Что за хрень?! - выругался Энди.
Внезапно прямо над нашими головами на втором этаже, что-то рухнуло. Удар бы такой силы, что я и Рэнни подпрыгнули, инстинктивно согнув ноги в коленях и прикрыв голову руками, только Энди оставался неподвижен. Не знаю, что им двигало, я не видел в нем ни заинтересованности, ни страха, быть может, злоба, что с ним играли в невидимую игру, впрочем, и он часто играл не по правилам, хотя уверен, ему было плевать на правила. Граммофон замолчал, пластинка замерла, будто кто-то зажал ее невидимыми пальцами.
Энди выхватил револьвер, взвел затвор толчком большого пальца и ринулся вверх по лестнице. Ни я, ни Рэнни на сей раз не чувствовали угрозы, потому как агрессия Энди была направлена не на нас и по правде говоря она была нам на руку, с таким парнем как Энди впору было бы бояться нас, а не нам кого-то.
Опомнившись, я бросился следом за Энди. Рэнни протянула руку, пытаясь меня удержать. Оглянувшись, в ее глазах я прочел отчетливое желание, вернуться в машину и уехать, куда глаза глядят. И тут я вспомнил, что забыл вытащить ключ зажигания. Я должен был бы схватить ее за горло и потащить силком за собой, в противном случае оставив ее внизу, я предоставил ей прекрасный шанс завладеть нашей тачкой, а заодно и нашими деньгами и беспрепятственно смыться в неизвестном направлении.
Но Рэнни огляделась по сторонам, свет едва освещал середину холла, поежилась и нехотя, набрав воздуха в грудь, последовала за нами.
Надо думать, что именно так оставляют прошлую жизнь налегке.
Дом состоял из центральной части и двух боковых крыльев или пролетов, фронтоны которых поднимались вверх частыми ступенями двух невысоких лестниц, ведущих на второй этаж. Наверняка на втором этаже были еще несколько лестниц, по которым можно было взобраться на чердак. Вообщем дом был двухэтажным и небольшим по размерам, я бы даже сказал тесноватым для такого нагромождения лестниц, потолков и дверей, пыль в глаза, я чувствовал себя здесь великаном. Но на втором этаже между левым и правым крылом, я остановился в смятении, в каком же из них скрылся Энди и тихо позвал его.
Здесь, явно, что-то произошло. Во всяком случае, меня не покидало ощущение чего-то плохого и будто в подтверждение моих тревожных мыслей я заметил на обоях полоску запекшейся крови, тянувшейся неровным контуром от лестницы и до спален. Мое воображение пыталось воссоздать картину произошедшего, я невольно начал гадать каким образом жертва оставила эти следы, приходившиеся мне на уровне пояса, ведь для этого ей нужно было ползти на коленях или же ее все-таки кто-то нес на руках, а, может быть, это был ребенок. Любопытство раздирало меня помимо моей воли, потому как я чувствовал чьи-то отчаяние и страх, навсегда поселившиеся в этом месте и ощущал, нависшую над нами угрозу.
Борясь с неотвратимым желанием удрать отсюда куда глаза глядят, я все-таки дотронулся кончиками пальцев кровавой отметины на стене, чтобы поверить в реальность увиденного и ощутил шероховатости, бывшими остатками запекшейся слизи. Низ живота стянуло острыми спазмами, именно в этот момент я вспомнил, что не ел ничего со вчерашнего вечера, однако это не помешало потоку слюней подступить к горлу с решительным намерением вырваться наружу.
Я уже почти скрючился, не в силах сопротивляться рвотному потугу, как за моей спиной возникла Рэнни. Мне так не хотелось, чтобы когда-нибудь в своих красочных историях она упоминала о здоровенном парне, которого стошнило прямо у нее на глазах, что я невозмутимо проглотил вдруг комом в горле вставшую слюну, скривив губы. На скулах моего лица предательски заиграли желваки, чтобы хоть как-то скрыть метаморфозы, происходящие со мной, я отвернулся.
- Где Энди? - спросила она.
Не знаю зачем, но я намеренно указал ей в ту самую сторону и прикрыл спиной кровавое пятно, хотя едва ли она его заметила бы, стоит упомянуть Рэнни была близорукой. Она недоверчиво посмотрела на меня, исподлобья.
- С тобой что-то не так, - прошептала она.
Да, со мной было что-то не так. Я чувствовал себя не в своей тарелке. Меня мутило, бросало то в жар, то в холод от чего я нервничал как девка перед месячными.
- Пойдем, посмотрим что там, - предложил я, избегая говорить о моем состоянии.
Не успел я сказать это, как Рэнни буквально растворилась в проеме, таком длинном и темном, что о длине его я мог судить только по иногда вспыхивающему всполоху в электрической лампочке в самом конце коридора. На короткую долю секунды, попытавшись вспомнить, планировку дома, действительно ли он был такой громадой, я представил гигантского червя, выевшего беззубым, но чертовски сильным ртом, дьявольский туннель, в котором исчезла Рэнни, смачно хлюпнув кедами, будто угодив в лужу или даже кишечник какого-нибудь огромного монстра.
Пока я мешкал, Рэнни скрипнула дверью. Спустя минуту я услышал глухой щелчок захлопнувшегося замка. И нырнул в темноту. Под ногами хлюпала вода. Самым простым объяснением этому было запущение и смрад, царившие вокруг, заброшенность, некому было чинить прохудившуюся крышу или незачем, второе я сразу отбросил, и дождевая вода потихоньку затапливала этажи, хотя мне все равно показалось это странным. В полумраке я едва нащупал круглую дверную ручку, открывающуюся поворотом в правую сторону или поворотом ключа в центре, ключа не было, поэтому я провернул ее в сторону изготовившись увидеть что-то неприятное, но она не поддалась, - заперто, причем изнутри. Не колеблясь, я отступился. Должно быть Рэнни в соседней комнате. Во всяком случае, я слышал где-то совсем рядом хлопанье и грохот сорванных с петель ставней и сдавленный стон.
Моя нога почти по щиколотку утонула в воде, от неожиданности я чуть не потерял равновесие и не рухнул на пол, меня снова накрыл морок каких-то странных видений, которые я до этого принимал за свое больное воображение и я чуть не захлебнулся, подобно моему отцу в следе от коровьего копыта в дождливый полдень 1961 года. В гробу мой отец улыбался, потому что даже после смерти он был все еще в стельку пьяный. К счастью я устоял на ногах, воспоминание о бесславной кончине моего отца всегда отрезвляло мой рассудок. Ставшая темно-красной река, бурлившая под моими ногами, как будто я находился в водосточной трубе, разверзлась выцветшей полуразложившейся ковровой дорожкой и я вздохнул с облегчением. Занесся ногу, чтобы сделать шаг в сторону соседней комнаты, где наверняка была Рэнни, я как никогда нуждался в компании, из той самой запертой изнутри комнаты раздалось странное всхлипывание. Я снова дернул ручку замка, полагая что предыдущая неудача была последствием минутного наваждения и уж теперь-то дверь подастся. И действительно, дверь поддалась, с тяжелым протяжным скрипом она приоткрыла большую кровать с высокой желтой периной и грубым железным изголовьем, и темно-зеленые обои на стенах. Подавшись любопытству, отчего в комнате так светло, я уверенно шагнул внутрь, приготовясь увидеть самые невообразимые ужасы: кровавое месиво, чудовищ, но вместо этого увидел будто загипнотизированную Рэнни, прислонившуюся к спинке кровати и смотрящую прямо перед собой.
Я взглянул туда, куда был обращен ее взгляд и содрогнулся. На стене над изголовьем огромной кровати висел портрет Рэнни. Правильнее было бы сказать портрет девушки, как две капли воды похожей на Рэнни, но тогда бы я не смог передать вам то чувство смятения и страха, охватившие меня вдвое сильнее чем у двери.
Нарисованная смотреть прямо перед собой, плоско и туманно, она все же отчего-то смотрела на Рэнни, то есть чуть в бок. Несколько минут я дико и ошеломленно наблюдал за этой немой сценой, переводя взгляд то на Рэнни, то на портрет и вдруг заметил как Рэнни тяжело выдохнула. Я снова перевел взгляд на злосчастный эстамп, чтобы понять что же произошло и к немалому своему сожалению увидел как девушка с портрета уставилась на меня, что было совершенно противоестественным для нее поскольку я был далеко от середины, почти у самой двери, отчего ее взгляд мне показался еще более ужасающим. Если бы на ее месте был человек он не смог бы взглянуть мне в глаза не наклонившись немного вперед, повернув шею и даже будучи лишенным какой бы то ни было возможности двигаться, под таким углом это было просто невозможно. И потом разве портреты должны смотреть на людей? Но она совершенно непостижимым образом, вперившая в меня острый насмешливый взгляд, продолжала пожирать меня неестественно вывернутыми черными зрачками, оставаясь неподвижной, при этом у меня по спине пробегали колючие мурашки, которые словно шипы впивались в тело. Меня даже посетила мысль, что в портрете вместо глаз проделаны дырки, как в приключенческих фильмах и кто-то за стеной наблюдает за мной из плоти и крови. Эта единственная мысль, посетившая меня тут же потонула и мой рассудок начал мутнеть в абсолютной пустоте, меня то приближало к ней, то отбрасывало и я даже не имел возможности сопротивляться, в окутавшем меня словно туман абсолютном безразличии к окружающему и страшном притяжении одновременно.
Лишь капля здравого рассудка заставила меня схватить с кровати покрывало, пожелтевшее от времени с застывшими на ней черными пятнами и набросить его на дьявольский портрет. Но даже сквозь него я чувствовал, как она злится и скалится.
- Что это за чертовщина? - спросил я.
Рэнни задумчиво, прикусила нижнюю губу, в такие минуты она казалась мне особенно обворожительной.
- Фух, нам крупно повезло. Обычно подобные фрески проявляют себя иначе. Они обволакивают жертв духом уюта и неземного блаженства, никак не выдавая себя. И когда жертва надежно скована невидимыми узами покоя и неизбывного счастья, портят воздух в прямом и переносном смысле, смертоносным гнилым дыханием отравляя окружающее пространство. Жертва начинает чувствовать чудовищное смятение, настойчивое беспокойство, ужас, мечется по комнате, будто в клетке, пытаясь понять что же стало тому причиной, нередко все это сопровождается посторонними шумами, шепотом, музыкой, ей кажется что кто-то стоит у нее за спиной и она торопливо оглядывается, озирается по сторонам, запрокидывает голову, вдруг причина всех ее бедствий на потолке и тут случайно взгляд ее сталкивается с нечеловеческим блеском нарисованных зрачков над изголовьем кровати, жадно за ней наблюдающих. Неосознанно больше всего на свете человек боится увидеть что-то неподдающееся объяснению, даже смерть близкого человека не так страшна. Поверь мне!
- Ты всерьез?
Не опасаясь моих дальнейших расспросов, Рэнни продолжала.
- Не веришь, а ведь есть те, кто дарят такие картины своим женам, друзьям, деловым партнерам, смертельный подарок для избранных. Во все времена найдется кучка придурков, питающая страсть к изощренным убийствам.
- Кто же рисует эти картины? - наивно спросил я. - Какая-то секта?
О, Рэнни умела разгонять страх. Я уверен, что еще минутой назад она чуть в штаны не наложила от страха, а теперь для нее все представлялось таким очевидным. Рэнни была чертовски убедительна. Ее болтовня завораживала, она обладала даром убеждения, вселяя в меня то надежду, то безысходность. Она могла бы ободрять осужденных на электрический стул и разочаровывать богатеев.
- Аха-ха, - Рэнни злобно ухмыльнулась.
- С чего ты взяла про все это?
- Да-да, нам все показалось, мы видим мир как плоскость и будем продолжать это делать несмотря ни на что. Но есть и те, кто видят мир иначе, сквозь изогнутые грани хрусталя, прекрасные для нас вещи кажутся им уродливыми и наоборот. В школе нас учили, что свет это благо, а тьма - упущение, на вопрос кто такие инопланетяне, нам хитро отвечали, что в библии о них не написано, а раз так это вовсе не отрицает их существование, но означает, что нам не дано о них знать. Недаром нас волновали такие вопросы. Разве мрак не был изначально, во тьме родилась вселенная, в темноте чрева матери возник зародыш, ночью мы блаженствуем во сне. Я помню в нашем городке жил мальчик, он говорил, что по ночам его похищал обжигающий свет. Его вводили в гипнотический сон и в редкие минуты, когда психологу удавалось пробиться в его подсознание, он рассказывал жуткие вещи. В завесе ослепляющего чистого лазурного света над ним проводили опыты какие-то неизвестные существа, ему отделяли голову от тела, вставляли в зрачки трубки и заменили все внутренние органы. Его заперли в больнице, в одиночной палате, напичканной камерами, у входа поставили охранников, что однако не помешало обжигающему свету похищать его и дальше. Не знаю, насколько все это было правдой и что удалось выяснить врачам, о таком обычно не пишут, но что-то мне подсказывает, что его нет в живых. Свет и тьма относительны, не стоит слепо доверять ни тому, ни другому.
- Ты начиталась всякой дряни, - я скептик и слабо верю в такие вещи, для меня это все равно, что признавать эльфов и леприконов. - Ты, стало быть, видишь мир иначе, раз придаешь этим басням такое значение?
- Я всегда хотела, чтобы меня кто-нибудь спросил, чтобы тебе нравится больше свет или тьма. И я бы ответила ему: свет заходящего солнца, когда на смену ему приходит звездная ночь, - голос ее дрогнул. Ее что-то тяготило, я вспомнил листовку, которую она дерзко, как мне показалось, всучила Энди и снова задал ей вопрос.
- Что за листовку ты дала Энди в машине?
3
- Кстати, куда он подевался? - поколебавшись, спросила она, едва ее беспокоила судьба Энди, намеренно уводя разговор в другое русло.
Впрочем, когда мы дошли до конца коридора, где мерцала та самая жужжащая лампочка то на короткий миг погружая все в кромешный сумрак, то обжигая слепящим глаза электрическим светом, нам снова волей неволей пришлось забыть об Энди. Стена с высоким витражным стеклом, должная быть тупиком, окончанием левого крыла второго этажа, продолжалась вглубь сквозь стену, которая, как я был убежден, была здесь, не менее длинным и темным коридором.
- Черт возьми, ты тоже это видишь?! - нарушил я молчание.
Рэнни широко открыла рот, выпятив два ряда белоснежных зубов, как будто ее озарила какая-то светлая мысль и она уже готова была поделиться ею со мной, но что-то ее остановило. Она впилась зубами в нижнюю губу, которая и без того у нее была вся покусана и громко хмыкнула. Ее привычка кусать губы, практически грызть их, завораживала меня, она делала это так мило и обольстительно, что я подозревал ее в каком-то неуместном флирте со мной, очень самонадеянно с моей стороны. О, ни одна красотка в мире не сравнится с Рэнни, так и вижу ее с припухшими от постоянного покусывания, красными словно кровь, губами. До встречи с Рэнни, я не придавал такому значение, ни одна девка не будила во мне того восторженного трепета, который я испытывал при виде ее обветрившихся губ. Она вытащила из кармана фонарь как рогатку, угрожающе показав мне свои маленькие зубы, словно они только вылезли из десны и внезапно ослепила меня ярким светом фонаря, так сильно, что зрение ко мне возвращалось вспышками, из-за чего блики на стенах и отблески от них я принимал за что-то живое и злое, выжидающее наших дальнейших действий.
- Мы должны проверить, что там, - сказала Рэнни, я уловил в выражении ее лица какое-то странное удовольствие, которое она пыталась скрыть от меня, но нетерпение с каким она торопилась вступить в царство теней насторожило меня. Даже в темноте я не ог не заметить зловещего блеска ее влажных глаз.
- Пожалуй, пора найти Энди и сматываться отсюда, - признаться, я сказал это очень тихо, мной овладело любопытство, и Рэнни естественно не услышала меня.
- Боги с нами, - сказала она и, осветив предстоящий путь фонарем, шагнула вперед.
Я частенько прокручиваю в голове разные варианты событий, чтобы хоть как-то оправдать свой идиотизм, размышляя, червоточина ли уже тогда поглотила меня, еще в той комнате с бесовской картиной, а может, всему виной была Рэнни, как будто оживляющая вокруг себя предметы и тени, неведомо для самой себя, вдыхая в них запретную жизнь.
Рэнни в корне изменила мое представление, о пропащей молодежи, по мнению, переваливших за шестидесятилетний рубеж, ссыкунов и маразматиков, облепивших словно мухи все социальные конторы страны. Страшно представить, но я уже взрослый дядя и Рэнни, будь ей на пять лет меньше, могла приходиться мне дочерью. Я ужасно отстал от жизни и не знаю, кто они нынешние дети, потому как мне до недавнего времени казалось, что я сам еще ребенок. Те ли они, кем был и я, пукающие в общественном транспорте, рыгающие за столом школьной столовой, харкающие густой табачной слюной под ноги смазливой училки. Нет, Рэнни была представителем прогрессивного поколения, несмотря на это само по себе благонадежное словосочетание, часто его употребление вызвано желанием вежливо дать характеристику тому, кто несколько веков назад просто получал хорошую порцию розг, но даже я будучи отъявленным негодяем, одним из тех уличных ублюдков , что получали кайф от африканской дури, разбадяженной в Польше из русской конопли, которая била по печени не хуже яда, не был из их числа. Иначе говоря, защищая своих детей от насилия, жестокости, несправедливости внешнего мира, знайте, что вместе с ними растут другие дети, в которых не вкладывают, а отбирают и что они, подчиняясь внутреннему импульсу, будут отбирать у ваших детей.
- Твои родители, наверное, ищут тебя? - спросил я.
Рэнни как ошпарило кипятком. Она покачнулась, на мгновение потеряв равновесие и исчезла в плотной завесе темноты коридора, ведущего в неизвестную глубь, торопливо убегая от ответа. Напоследок, по ее касательному взгляду, словно она боялась, что я прочту ответ в ее зрачках, она сильно зажмурилась, но не от страха.
Рэнни любила повторять: "если убегая от чудовища, на пути возникнет храм в окружении райских кущ, обещая защиту, трехразовое питание, не обольщайся, в аду тоже есть церковь". Она так часто затрагивала религиозные темы, что я стал подозревать, уж не из тех ли она проповедниц, пересказывающих каждую субботу и среду по телеку библейские притчи или теток с вечерних семинаров, которые посещала моя мать, где из года в год раскладывали по полочкам чудесное исцеление одной из прихожанок от базедовой болезни. А та афиша Рэнни, не рекламный ли буклет компании, производящей экологически чистые моющие средства по баснословным ценам, которые моя мамаша фанатично втюхивала соседям и просто прохожим, втянутая в экономическую пирамиду, устроители которой зомбировали ее несколько лет подряд на тех самых семинарах, что она прилежно спускала всю свою мизерную зарплату на дезинфицирующие средства для унитаза, которого у нас не было. Набрав тысячу бонусов ей гарантировали прекрасный вид с высоты Эйфелевой башни, не правда ли хороший финал для человека, чьи дети почти с рождения ели в социальных столовых, чей дом и все его обитатели были заложены под долги. Впрочем, она нашла выход, спрыгнула с седьмого этажа клиники, при этом у нее никогда не было медицинской страховки, я вообще не понимаю, на кой черт она решила покончить с собой в медицинском центре. Возможно, она беспокоилась о нас и решила, что так нам хотя бы не придется вызывать неотложку. В последние мгновения ее жизни, ей не отказали в помощи, даже невзирая на отсутствие страховых взносов, хотя все действия врачей были абсолютно напрасными, она скончалась от множественных переломов и внутреннего кровотечения. Да, да именно так она решала все свои проблемы, она срала на них с высоты птичьего полета. Эта история недолго будоражила общественность, поскольку таких летунов по всей стране была целая туча. Мы с братом и до этого были не на очень хорошем счету, а после и вовсе оказались размазанными. Словно она прыгнула всеми двухстами семьюдесятью пятью фунтами своего веса не на голый асфальт, а на нас, окончательно, смешав наши имена с грязью. Конечно после такого из меня никак не мог получиться прилежный налогоплательщик или скажем примерный семьянин. Хотя я мог бы быть лучшим, самым лучшим из всех, потому что узнал этому цену и для меня это дороже, дороже чем, как там говорила Рэнни, чем космический скафандр НАСА.
Гигантская корпорация, подмявшая под себя мою слабохарактерную мать, думается мне, и придумала лозунг: "увидеть Париж и умереть", хотя говорят ее придумал какой-то русский. Русских принято винить во всех озоновых дырах Америки, но я ничего не имею против них и склонен считать, что это проделки какого-то гребаного космополита. Вдруг у Рэнни та же история, сколько детей по всему миру страдают от таких безвольных родительниц. Моя огромная ненависть и презрение к матери все же не останавливает потока редких слез при виде рекламных зазывал на страницах ТВ-программы с видом Эйфелевой башни: "соберите пять этикеток от коробок молока и выиграйте незабываемое путешествие в Париж", в глубине души у меня есть для нее оправдание, она всегда мечтала летать, а мы с братом тянули ее вниз. Поэтому, когда Рэнни, спросила меня о чем я мечтаю, я ответил: "увидеть Париж и умереть".
Я не мешкая, нырнул в бездну, следом за Рэнни. Она преисполнилась такого бесстрашия, что я предпочел идти с ней, чем в одиночку.
Потухла моргающая лампочка, ее словно накрыло черной вуалью, отчего она то ли возмущенно, то ли блаженно гудела. И за высоким расписным витражным стеклом можно было заметить непонятное на первый взгляд свечение, украдкой заглядывающее во все окна коридора, который, выжигая на стенах и потолке лучом фонаря, изучала Рэнни. Я взглянул на улицу сквозь искусно вырезанные и покрытые разной краской квадраты и треугольники витражного стекла и увидел, что на улице зажглись фонари.
Блики фонарей напрягали не только мое зрение, но и воображение, мне казалось, что от стандартных предметов, расставленных в коридоре, как и в любом другом коридоре похожего на этот дом, мебели, от ваз до прозрачных занавесок на высоких окнах, из которых струился лунный свет, отделяются тени и играют с нами в прятки, ну знаете те, когда кто-то прячется у вас за спиной или за занавеской. В редких домах, коридоры украшали статуями. Это был как раз такой дом, мы насчитали пять статуй ростом с человека. До одной из них я имел неосторожность дотронуться и она была холодна как лед, хотя температура в доме на удивление была комфортной. Я резко одернул руку, на что Рэнни моментально отреагировала и поспешила дотронуться того же места. Ничего не почувствовав она укоризненно посветила мне в глаза фонарем.
- Вы оба придурки!
- Ни где нет пыли, - заметил я.
- Комнаты заперты, - она перемещалась от одной двери к другой и, не сдерживаясь, нервно дергала за ручки. - Что?! Мною движет любопытство. Семьдест процентов женского оргазма приходится на стимулирование клитора, хотя мою соседку по колледжу, представляешь, заводило исключительно поглаживание коленок. Мне приходилось затыкать уши берушами, чтобы через стену не слышать, как она кричала: "погладь мою коленку, дотронься ее". Понимаешь, парням всегда было со мной сложно, секс не возбуждает меня как детективы. Я просто тащусь по сериалу "Филип Марлоу: частный детектив", - и она томно закатила глаза. - Не беспокойся, мне нравятся мужчины постарше, потому что несмотря на то, что я выгляжу молодо, в душе я давно дряхлая старуха и предпочитаю таких же любовников.
Было бесполезно пытаться понять, когда Рэнни говорила всерьез, а когда шутила, Энди это злило, меня сбивало с толку. Моя бабка всегда говорила: "если нравишься всем, ты никто иной, как мешок с дерьмом". У Рэнни никогда не было друзей, все персонажи ее увлекательных и веселых историй про колледж, приходились ей соседями по комнате в общежитии или напарниками по лабораторной работе и знаете что, отсутствие хотя бы одного близкого друга - повод для серьезных раздумий.
- Мне любопытно, что может быть в этих комнатах, разве тебе нет?
- После того,что мы видели? Нет. Хотя... постой...
Я подошел к крайней из дверей, примеряясь, добротная дубовая дверь, не привычная фанера, цвета темной вишни, как и весь здешний интерьер, карнизы на окнах, наличники на полу. Мой приятель по темным делишкам, обожал вышибать двери ногой, он считал это своим даром, от которого всегда было много шума и веяло дешевыми понтами, но как-то он напоролся на прочную американскую сосну в самый неподходящий момент, сместив коленную чашечку. Я надолго запомнил его вопли, они раздавались в моей голове и тогда пушечными выстрелами, разубеждая в задуманном.
- Ты пугаешь меня! - Рэнни раздраженно замахала руками и закрыла уши ладонями.
У меня получилось, я выбил дверь ногой. Что было потом... мне тяжело описать это словами. Словно удар топором по голове. Какой-то мертвец, голый скелет, обтянутый серой кожей сидел за большим черным роялем и долбил по клавишам словно живой, внезапно он прервался и посмотрел на нас черными пустыми глазницами. Едва и у меня получилось сказать об этом так же молниеносно как быстро, как все произошло на самом деле. Ничего ужаснее я никогда в жизни не видел.
Высоко под потолком лязгала разбитая рама небольшого окна, словно парус дыбилась белоснежная прозрачная тюль, тонкий серп месяца серебрил черный рояль с открытыми клавишами, если бы не это ужасное существо, там было бы вполне мило, не считая перелистывающихся самопроизвольно нотных листов. Вдруг скелет нажал левую клавишу, раздался рассеивающийся долго стоящий в ушах густой звук, по сообщению Рэнни, как выяснилось разбирающейся в нотной грамоте, ре-бемоль самой нижней октавы. Потом стукнул по второй клавише, третьей и этот стук напоминал мне скрежет когтей, оставляющих после себя фарфоровую стружку. Я долго не мог отделаться от этого ощущения, пока наконец не услышал пугающую, но не лишенную мрачного очарования мелодию, вселяющую в душу тревогу, словно призывающую на лесной шабаш ведьм и прочую нечисть. Звуки становились все резче и звонче, написанные в мажорном ладе, они намеренно изрыгались в минорном, чтобы вызвать в слушателях как можно больше печали. Это все равно как играть самую веселую песенку наоборот. Разве что в этих звуках было что-то древнее и гипнотическое, что даже я не искушенный в музыкальной эквилибристике, чувствовал и понимал их. Как понимала их и Рэнни. Я видел ее округлившиеся слезящиеся глаза, она будто не смела их закрыть и компенсировала эту невозможность кусанием губ, отчего на нижней посередине залегла глубокая трещинка и на ней проступила отчетливо жирная красная капля крови. Она раздувалась, как спело сочное яблоко в райском саду, пока она не раздавила его верхней губой, еще долго водя кончиком языка по розовой трещинке, соблазнительно облизывая губы, и я облизывался вместе с ней, ей-богу меня сводила с ума, эта ее привычка.
Только представьте, что вы в комнате совсем одни, вам знаком каждый предмет, каждая деталь, свет от камина или настольной лампы уютно освещает темные уголки или отбрасывает мягкие тени на потолок, вы чувствуете себя в абсолютной безопасности и приятная нега охватывает вас с головы до ног, вы блаженно откидываете голову на спинку кресла и поглубже кутаетесь в теплый плед, не подозревая, что за вашей спиной стоит бестелесный призрак давно умершего родственника, он смотрит на вас через плечо, его безмолвие будь он виден насторожило бы вас и напугало, он громит телевизор огромным поленом, несколько раз замахивается на вас, но вы не слышите его, максимум что вы способны различить щелчок в проводах, а завывание ветра за окном сольется с его громким истошным криком.
Есть вещи, которые лучше не ворошить, я хотел увести ее и закрыть дверь, но Рэнни была настойчива в своем нежелании убегать от того, что будет преследовать ее в самом темном углу комнаты, за дверцей шкафа, под кроватью, как бы сильно это не пугало ее, как бы не деревенели ее конечности от дикого ужаса. Ей-богу я видел как шевелились волосы на ее голове, ее словно обдувал ветерок, где-то вдали раздавались сдавленные тихие стоны и мне на мгновение померещилось, что Рэнни в больничном халате.
- Ты летаешь во сне? - спросила она, это сразу напомнило мне мою мать и я разозлился.
- Нет. А ты?
- Постоянно.
- И к чему же это.
- К сердечнососудистым заболеваниям.
- Не понимаю к чему ты клонишь, но все это и правда похоже на ночной кошмар, - сказал я, просто для того, чтобы стряхнуть с себя наваждение, которое не покидало меня с того самого момента как мы свернули с дороги.
- У тебя, что больное сердце? - спросил я.
- Не такое, как у всех. Это сложно объяснить.
Я доверял Рэнни. Во всяком случае я принимал за чистую монету ее слова только после того как пропускал их через собственную черепную коробку, естественно неосознанно. Как-то по телеку, была передача, в которой физик, похожий на обезьяну говорил, что пытаясь представить размеры вселенной, человек может сойти с ума, поэтому его мозг устроен так, что он никогда не сможет такое представить даже в воображении. Быть может и тогда, слушая Рэнни, мой мозг пропускал все ее слова через какой-то фильтр и не давал мне представить что-то выходящее за грани человеческого разума. А она между тем продолжала и я чувствовал как очистное сооружение в моей голове давало сбои, тогда я впервые услышал о ее матери.
Она сначала примирялась ко мне, подступала как хищник к раненной добыче осторожно, кротко, ее глаза были такими влажными и блестящими, губы казались распухшими, искусанными до крови, ее мягкие черты лица исказила ненависть и она буквально бросала в меня огненные брызги черного взгляда, полные смятения, отчаяния, первобытного страха перед своим естеством, не такое, как у всех сердце, черт возьми, что это значит, она чудовище, гораздо хуже если б его вообще не было и в то же время незримого превосходства. Кому-то идет ангельское обличье, особенно хорошеньким женщинам, пышущим здоровьем, с белокурыми прядями соблазнительно брыкающими по голым плечам, ямочки на румяных щеках, то появляющиеся то исчезающие, улыбка приоткрывающая ряд белоснежных зубов, сменяющаяся аппетитным почмокиванием и облизыванием кроваво-красной помады на пухлых губах.
Именно так я представлял себе роскошную женщину, оставившую не одну насечку на мужской спине, они танцевали в нашем "Птенчике", я знал их в лицо и даже мог пользоваться услугами некоторых из них по блату, но я довольствовался только дешевыми стареющими мымрами, страдающими эмфиземой легких от беспрерывного курения даже во время отсасывания члена и артритом, который не позволял им задирать ноги достаточно высоко. Секс как ничто в мире сближает двух незнакомых людей, меньше всего мне хотелось душевного единства с женщиной, поэтому я справлял естественную потребность, подавляя в себе брезгливость и тошноту в темном переулке пытаясь словить кайф как можно быстрее, что было очень трудно сделать иногда я ничего не чувствовал двигаясь взад вперед словно в водосточной трубе, обуреваемой зловонными сквозняками. Рэнни как будто читала мои мысли и презирала меня.
- Черт, думаю, стоит разыскать Энди! - сказал я. - У меня ощущение, что мы обкурились дури.
- Как мы выберемся отсюда? - спросила Рэнни, и по голосу ее было понятно, что она скована страхом.
- На улице стоит тачка, набитая деньгами, поверь, для меня это все равно, что кошачий корм для енота. Ничто не может помешать мне.
- Даже это?
Рэнни отступила в сторону и в полутьме я увидел, что проход через который мы проникли сюда, был замурован стеной.
- Это врата.
- Черт бы меня побрал! Какие еще врата?! - нервно выдохнул я
- В другой мир, - заговорщически прошептала она, доведя меня до исступления, хотя я и без того был на взводе. - Разве ты не видишь? Все изменилось.
- Я ни хрена не вижу такого!
- Даже замурованной стены? сам воздух стал другим.
- Ты что-то вроде дозиметра? Я заметил, тебе все время не нравится воздух.
Ее глаза горели как два черных солнца, ей-богу, вокруг была темнота, но ее глаза были еще темнее.
Мутный электрический свет фонарей, едва проникающий внутрь, тускло осветил ее лицо.
- Взгляни, - сказала она.
- Ну же, - позвала она, но без тени настойчивости или нетерпения. - Уверена, мир вертится вокруг меня, но надо учесть, что это мой мир и в нем нет других людей кроме меня. Чаще всего происходит так, что людям, которых я люблю и о которых думаю едва ли не каждую секунду, нет до меня никакого дела. Я научилась не принимать это близко к сердцу, тогда как других это угнетает. Я знаю, когда-нибудь это точно пройдет, и не будет иметь никакого значения, так зачем тратить напрасно время.
Что бы это ни было, поверьте мне, я прощупал стену от одного конца до другого, ни где не осталось ни одного намека на то, что в ней был когда-то проход, это крайне неприятная штука. Я слышал, что человеческое подсознание порой выкидывает всякие коленца, но психологи всегда находили этому разумные объяснения, например, детство, психотропные вещества, первые два варианта я сразу отсекаю в детстве я был крайне туп, чтобы расстраиваться по пустякам, иначе говоря я судил о вещах поверхностно и не заморачивался на их счет, если вдруг что-то казалось выходящим за рамки моего понимания, я просто забывал об этом, по тем же причинам психотропные вещества не помогали мне расслабляться, потому, как я попросту не напрягался и потом я из тех, кто любит вкусно покушать, это единственное, что может сделать меня по настоящему счастливым.
- Значит надо выбираться отсюда, - сказал я.
- Попробуем выбраться через окно, - предложила Рэнни и осеклась, прикусив губу, мои габариты не позволяли мне пролезть в него, тем более спрыгнуть вниз с приличной высоты.
- Поищем другой выход, - я нервничал, именно этого я и боялся, много раз я представлял, как меня оставляют умирать в узком проходе или в салоне тонущего автомобиля просто потому что я слишком толстый. Мнимое превосходство людей, вписывающихся в стандартные параметры одежды, раздражает. Взгляд у Рэнни был такой словно я болен лейкемией, хотя раньше я не замечал его, чаще всего он появляется именно тогда, когда встает вопрос, кто достоин, остаться в живых а, может, наоборот, все дело в том, что в момент опасности я острее всего чувствую себя толстым. В любом случае Рэнни мне стала неприятна. Я ожидал, что она воспротивится и предложит мне самому выкарабкиваться из этого дерьма, но она покорно помотала головой в знак согласия искать другой выход.
Неплохой ход, толстяка наверняка съедят первым, кто знает, что у Рэнни было в голове.
![[]](/img/f/f_m/endidruzhok/25220_original.jpg)