I. Россия в XXI веке

В начале века утвердится жестко государственно-ориентированный, считающий себя хищным двуглавым орлом, но на самом деле только хищнический капитализм. Это станет, с одной стороны, реакцией российского государственного организма на экономическую либерализацию 90-х годов XX века и на угрозу утраты территориальной целостности страны, а с другой - более адекватным воплощением все еще живой (но по "зимнему" ослабленной) формулы национального Духа, в которой самодержавный абсолютизм занимает почетное второе место после народной воли.

При любом раскладе сил и событий в начале века Российское государство "возьмет свое", ограничив политические и экономические свободы.

Но государственный капитализм, действительно наведя элементарный порядок, не создаст эффективный и устойчивый общественный механизм. При "мягком" огосударствлении сохранится самостоятельность и мотивация среднего и мелкого частного бизнеса, но крупный бизнес будет полностью интегрирован с госаппаратом. Его политика будет определяться политикой всесильного президентского окружения или же самого президента - "царя". Высшая сфера бизнеса, как и политики, будут заражены коррупцией, которая будет усиливаться год от года.

Только постепенно, где-то в 20-е годы XXI в. русский неолиберализм частично отвоюет свои позиции, завоеванные в 90-х годах XX века, причем эти позиции будут опираться не на кучку интеллектуалов и отталкиваться от живых еще воспоминаний о тоталитарном прошлом, а обопрутся на широкие общественные и экономические круги, на отталкивание теперь уже от нового отрицательного опыта жизни в огосударствленной коррумпированной экономике.

Но либерализм, став серьезным течением и приведя к демократизации общества, не сможет дать ему новый импульс к развитию.

Все это реализуется только при условии, если российское общество не втянется в большую и затяжную Кавказскую или иную внутреннюю войну. Война смешает все карты и приведет к более жестким, продолжительным и устойчивым вариантам авторитаризма.

Причем, "жесткий" вариант может начать реализовываться уже в ближайшие два-три года. Его причинами в этом случае будут та же большая внутренняя война, сильное общественное раздражение либералами и либерализмом любого толка, в целом отталкиванием от "ельцинского прошлого", от полуразложившегося политического и экономического режима. "Жесткий вариант" ограничит экономическую свободу среднего бизнеса и даже может покушаться на свободу малого бизнеса, опутывая его лицензиями, повинностями, "тяглами" разного рода.

Малое лето госкапитализма 2005-2017 годов сменится малой осенью 2017-2029 годов. Малой зимой либерализм снова имеет шанс на власть. Но реализует ли он этот шанс? Ведь ситуация в мире изменится очень значительно.

Резко усилится Китай, Европа запутается в проблемах собственного объединения, а США переживут очень болезненный экономический кризис и завязнут в неожиданной по своей тяжести проблеме бунта Латинской Америки и латиноамериканцев, в т.ч. в самих США.

Нельзя сбрасывать со счетов и внутреннее неприятие большинством россиян либеральных принципов, основанных на свободном индивидуализме.

Возможно, как раз в это время в мире усилятся идеи корпоративного социализма или близкие к нему идеи, основанные на антилиберализме, на осознании необходимости социального регулирования труда, рынков и частной собственности.

Эти идеи не могут не быть восприняты россиянами в условиях полной неудовлетворенности собственным государством, российским частным капиталом, российским рынком, местом России на экономической и политической карте Евразии.

Россия "заболеет" одной из новых идеологий, обещающих создать жесткую систему, регулирующую общественные отношения в дополнение (и помимо) к недостаточно легитимным, с точки зрения россиян, рыночным и капиталистическим отношениям.

Поэтому более вероятной, чем "настоящая" либерализация, станет реализация незнакомой для России "фашизации" общества. Вместо ставки на регулирование экономических отношений исключительно или почти исключительно рыночными методами, ставки на отработку и отшлифовку законодательных процедур, вместо содействия росту авторитета судов, развитию конкуренции и политике демонополизации, в России власти и партии (не только правящие) предпримут усилия как раз в обратном направлении, создав политические, административные и социальные механизмы централизованного контроля над крупной собственностью.

"Зима" опасна тем, что господствующие общественно-политические, социальные и экономические идеи ее являются ложными. Они не спасают, а способствуют разрушению общественного организма. Но, в отличие от очень опасной третьей четверти большой осени, когда ложные идеи захватывают массы и разрушительным ураганом проносятся над землей, большая зима не создает массового фанатизма. Большезимние ложные идеи не мобилизуют, а дезориентируют людей, общины, общности и общества и, тем самым, подрывают живые силы нации, ее способности к последовательной борьбе и созидательной работе.

Прежде, чем попытаться заглянуть в будущее России за пределами 2030 года, посмотрим на то, что случилось, что происходило в Византии "зимой" 1330-1520 годов.

Почему Византия?

Потому, во-первых, что эта культура близка русской культуре. Их объединяет православие. Потому также, что это Империя, великая империя, сотни лет доминировавшая в Западной Азии и Восточной Европе, как и Россия.

В 1330 году Византия уже не была великой империей, почти "умещаясь" лишь на территории метрополии - Греции. Не то же сейчас и с Россией, после крушения соцсодружества и СССР?

В 1204 году крестоносцы захватили и разрушили Константинополь. В результате Византийская империя распалась на семь самостоятельных государств - четыре латинских и три греческих. К 1261 году франки и латиняне были изгнаны и Византийская империя была воссоздана, но в более узких по сравнению с прежними границах.

В это время греков захватила идея возрождения античности, причем захватила с силой, небывалой в прежние эпохи. Причина повышенного интереса к античности заключалась в стремлении греков духовно противопоставить себя латинским завоевателям. Византийцы наконец ощутили себя настоящими греками, они уже называли себя не "ромеями", а "эллинами".

Вспомним, что это было время третьей четверти большой греческой осени, когда активно торжествуют ложные идеи. Вот такой ложной в основе, но сильной идеей оказалась эллинизация Византии.

Эта идея оказалась достаточно сильной, чтобы снова собрать правда уменьшенную копию Византийской империи. Эта идея привела к появлению разносторонних культурных деятелей, людей энциклопедических знаний, которые стали учителями итальянского и западноевропейского (но не греческого) Возрождения, к ослаблению духовной власти Церкви в обществе, но ослаблению не конструктивному, как на Западе, а деструктивному.

В Византийской империи появляется множество школ грамматики, риторики, философии. Это начальные, средние и высшие школы, причем не только духовные, но и светские или светско-духовные. Никею, бывшую одно время столицей самостоятельной империи, современники называли "древними Афинами". Интерес к античности прививался еще в школе. Аристотель и Платон приобрели среди образованных людей авторитет, сравнимый с авторитетом Христа.

После объединения страны в 1259-1261 годах началась эпоха Палеологов. Увлечение эллинством меняет свой характер. Если ранее этот интерес вызывался стремлением противопоставлять себя завоевателям с Запада, то уже к концу XIII века, а тем более в XIV-XV веках увлечение эллинством теряет жизненно важное значение, становится книжным и даже способствует уходу от насущных потребностей эпохи.

Поэтому не случайно книжное эллинство дает существенный положительный результат только в области переводов и в филологии. Остальные области культуры высокообразованного общества скорее даже пострадали от попыток подогнать их под мертвые образцы двухтысячелетней давности.

В целом возрождения античности и эллинства в новой Византии не произошло, хотя, казалось бы, времени было достаточно. По логике больших циклов возрождения и не могло быть, так в 1330 году наступила большая зима, дух нации начал погружение в спячку.

"Восстановленное" здание античности и православное христианство так и не смогли в этот период создать хотя бы политико-социальный синтез.

Античность дала небывалый рост светской учености, развития наук, расширение географии путешествий и международных контактов образованных людей.

Православие именно в этот период (в 1333г.) рождает движение исихастов (молчальников) основоположники которого - афонские монахи, учили, что посредством особой молитвы (исихии) в глубоком уединении многолетней отшельнической жизни, проводимой в молчании, можно увидеть божественный свет, подобный фаворскому сиянию (какой был во время преображения Христа на горе Фавор).

Это было окончательное оформление мистического христианства, которое в этот период стало "утешительным", компенсаторным, и также способствовало уходу в себя, но теперь уже не светской образованной элиты, а элиты монашеской. Кстати, русское старообрядчество в XVII веке наследовало дух исихастов.

Обе эти элиты мало соприкасались между собой, тем более они не могли сотрудничать между собой в делах общественных и государственных. Не случайно в XIV и особенно XV веках многие ведущие византийские деятели культуры предпочитали работать в Италии и других странах Западной Европы, а не у себя в Греции. Не случайно в этот период из Византии на Запад было перевезено огромное количество книг, древних рукописей.

Страна как бы готовилась к смерти, раздавая наследство. "Родственной" России от этого наследства в то время немногое досталось. Вспомним, что это было время монгольского ига.

В 1422 году турки осадили Константинополь, на этот раз безуспешно, но овладели столицей Пелопоннеса Мистрой (это в южной Греции). Средняя зима большой зимы начинается взятием Салуни, в 1444 году турки громят союзную армию византийцев и западных государств, в 1453 году взят Константинополь, в 1458 году взяты Афины, в 1461 году уничтожаются остатки старой Византийской империи - Трапезундская империя и Эпирский деспотат. Все. История тысячелетней Империи закончилась, а вместе с ней закончилась более чем двухтысячелетняя история величия греческого народа.

Каковы выводы? Каковы возможные общие характеристики периода?

"Зима" в первой своей половине - это время размежевания, дезинтеграции составляющих общественного организма, время раскола его на несколько крупных блоков, слабо взаимодействующих между собой.

В Византии мы видим эллинствующую светскую элиту и исихаствующую церковную. Народ далек от тех и от других, и в общем равнодушен к религии, властям и даже к Родине. Внутри страны деятельность даже лучших людей бесплодна. Лучшие люди уезжают из страны, вывозя свои знания и духовные ценности. Элита как бы заведомо смиряется с поражением, сил не хватает даже на ненависть к агрессивным варварам. Многие православные добровольно принимают ислам.

Теперь вернемся в Россию 2030-2100 годов.

Россия экономически еще больше отстанет за это время от Европы и Северной Америки. Теперь уже и Южная Америка по уровню экономического развития будет далеко опережать Россию, а Китай вплотную приблизится к ней.

Государственная идея еще раз окажется дискредитированной, о чем неолибералы будут повторять неустанно. Но и идеи либерального капитализма не завоюют популярности, в том числе и по причине общего кризиса либеральной экономики в 20-е годы XXI века.

Идеи корпоративизма, синдикализма, заключающиеся в том, что все основные участники производства: капиталисты, руководители, инженерно-технические работники, рабочие и прочий персонал составляют единое сообщество производителей, объединенное в иерархию, в которой каждая группа и каждый индивидуум занимают свое место, а вся иерархия конкретного предприятия (акционерного общества) фактически подчиняется не общему собранию акционеров, а совету директоров, включающему двух представителей собственников, представителя отрасли, представителя банка и представителя трудового коллектива. Создается также и наблюдательный орган в составе двух представителей государства.

В общем, система окажется достаточно сложной, нам важно понять не ее структуру (которая, конечно, может быть и иной, здесь я предложил пример навскидку), а результаты ее функционирования.

Результатом работы этой корпоративной системы станет преобразование крупной промышленности (и не только промышленности) в цельную систему, в которой частные и частно-государственные корпорации будут включены в иерархию отрасли, управляемой советами, состоящими из банкиров, государственных и отраслевых чиновников, и очень крупных собственников или их представителей.

Степень вмешательства отраслевых советов в дела предприятий может быть очень велика, хотя, как правило, при нормальном ходе дел власть на предприятиях будет сосредоточена в руках его руководителя, тем более, если этот руководитель одновременно является и его основным собственником. Но, если дела на предприятии ухудшаются или руководитель по каким-то причинам вступает в конфликт с советом директоров и отраслевым советом, то он практически не может удержать власть в своих руках, даже если предприятие является его собственностью (речь идет о больших предприятиях).

Эта доктрина близка к фашистскому корпоративизму, но фашистский корпоративизм был включен в иерархию национальных целей, замкнут в конечном итоге на партию и ее вождя, и потому был агрессивно-милитаристским.

Новый корпоративизм не замкнут на политическую власть, понятие отрасли в нем размыто и не спускается сверху, а лишь ограничивается законами, в том числе и антимонопольными. Поэтому в разных сферах экономики сложатся различные корпорации, в одних они будут похожи на конгломераты, в которых перемешают разнопрофильные предприятия, в других - на концерны, действительно узкой отраслевой направленности, в третьих корпорация будет производить все 100% товаров отрасли, в четвертых, ограниченные антимонопольным законом - только 30%.

Кто и во имя чего создаст эту мозаику и будет вносить в нее изменения? Конечно, это прежде всего конкуренция, но конкуренция не чисто экономических сил, представленных свободным капиталом, а олигополистическая конкуренция этих самых корпораций, вобравших в себя инженерных работников, менеджеров, капиталистов и функционеров отраслевой машины.

Эта новая система в 2030 году только начнет как-то "проклевываться" в Европе, но будет отвергнута в США. В России она найдет самых горячих энтузиастов, так как для государственно ориентированного российского капитализма, трещащего по швам, будет необходима свежая и современная идея, да такая, чтобы его чиновникам и власть сохранить, но и основные проблемы как-то решить, хотя бы дать ход их решению.

Для корпоративного капитализма двадцатых-тридцатых годов XXI, века, также как и для его старшего собрата из XX века, характерно деление капитала на хороший и плохой, хороший - производственный, плохой - спекулятивный. Крах фондовых рынков и великих финансовых пирамид "глобального капитализма" сделает идеи корпоративизма весьма популярными.

Поэтому в 30-50 годы Россия пойдет по пути корпоративизации, но со своей национальной спецификой. Она создаст не отраслевой и конкурентный корпоративизм, а корпоративизм государственный.

Российское государство не станет агрессивным и тоталитарным государством, потому что российская национальная идея не призовет россиян к защите от внешней угрозы, не сможет мобилизовать экономическую систему на какие-то общие цели и во имя этого очистить ее от коррупции и лени. Результатом станет угасание и этой идеи, фактическое вырождение ее в тот же самый, только "замудренный" олигархический капитализм уже в конце 40-х годов XXI века.

В это время в Китае произойдет сверхэффективная реализация корпоративной идеи, соединившей под национальными экспансивными лозунгами китайский капитал и китайский труд. В Европе также утвердится корпоративизм, но в описанной выше отраслевой форме.

С тридцатых годов XXI века произойдет еще один "сдвиг пластов" - небывалый прежде рост влияния малого и среднего (мало-среднего) предпринимательства и производимой доли национального продукта мелкими фирмами на индивидуальной и семейной основе. Прежде всего мелкие и мелко-средние предприниматели выведут экономику США из застоя после болезненного кризиса двадцатых годов XXI века. Но в США эти фирмы будут отчаянно конкурировать и бороться за очень узкие сегменты рынков, а в Европе они начнут объединяться в специфические корпорации собственников-тружеников, весьма напоминающие средневековые корпорации ремесленников.

"Зимняя" Россия и здесь сделает досадную, но почти неизбежную ошибку. Увлекшись реформированием управления крупными предприятиями, она создаст им исключительные условия, не выгодные мелкому бизнесу, которому придется пробиваться вопреки неадекватным усилиям государства как траве через асфальт.

В 60-е годы XXI века период псевдокорпоративизма в России закончится, но на смену ему придет не малый цикл современного корпоративизма или другой адекватной социально-экономической идеи.

К тому времени Россия просто потеряет экономическую самостоятельность, четко разделившись на сферы европейского и китайского влияния. Государство уже не будет иметь внутренних сил для самореформирования и практически устранится от какого-либо влияния на экономику, да и социальную политику, оставив себе в основном только военные и полицейские функции.

Экономика, начиная с 60-х годов и до конца столетия, попадет в сферу разнородных иностранных влияний, в том числе транснациональных корпораций "фашистского" и либерально-рыночного формата, которые именно своей многочисленностью и конкурентностью (прежде всего между собой) окажут, хоть и противоречивое, но все же суммарно положительное экономическое влияние.

В это время экономический рост в России будет не ниже, чем в соседнем Китае и выше, чем в Европе. В стране будут быстро внедряться новые технологии, и великая техническая революция передвижения в России не запоздает.

Но страна в эти десятилетия будет похожа на лодку, отданную обессилившим гребцом на волю волн. Течение усиливается, впереди шум водопада, а он бездействует. Чего ждет - чуда или гибели? Что толку в том, что лодка движется все быстрее? Стоит ли надеяться, что, отдохнув, он все-таки приведет лодку к берегу?

II. Основные приоритеты современной российской политики

Россия вступает в большую зиму в то время как многие ее соседи - в большое лето. Это предопределяет политику и проблематику России на долгий период. Это значит, что в течение продолжительного исторического периода созидательные, правда, и активно разрушительные, силы внутри страны будут убывать, и стране все труднее будет противодействовать агрессивным соседям и собственным болезням.

Хуже всего то, что национальный код "воля - терпение - строгий царь" может быть адекватно реализован только в деспотичном государстве, управляющем политически индифферентным народом.

Современная научно-техническая революция требует демократического или хотя бы ограниченного в правах государства и свободного, экономически активного индивида или экономической общины. Это значит, что в России первой половины XXI века ни одна из либеральных моделей не сможет утвердиться в качестве доминирующей и, в лучшем случае, либерализм займет место лишь сильной оппозиции.

Влияние "предлетнего" Китая и "весеннего-летнего" исламского мира, в том числе в самой России, будет усиливаться, преодолевая как собственно русский и православный иммунитет, так и влияние с Запада, на котором уже в первой половине XXI века начнется смена лидеров. Ныне ведущие европейские державы, Германия и Франция, начнут оттесняться на задний план современными аутсайдерами: Испанией и Италией. США "задурят" и, после "просветления", неожиданно для себя окажутся вовлечены в жесткую конфронтацию с Латинской Америкой и Латинской Европой.

Политика США в Евразии в начале XXI века будет мелочно балансирующей, преимущественно антироссийской и догматически либеральной, что позволит Китаю стать уже к 2030 году мировой державой, а после 2030 года перейти к политике умеренного, но целенаправленного позиционного "выдавливания" Европы и США из европейской части России и из исламского мира. С 2050 года Китай начнет играть роль даже во внутриевропейских делах, поощряя раскол Европы на германский восток, латинский запад и, возможно, славянско-турецкий юго-восток.

Ошибочность политики Соединенных Штатов в Евразии проявится прежде всего в фактическом поощрении и даже намеренной канализации экспансии Китая в регион Центральной Азии ("Евразийских Балкан"), чтобы не допустить свертывания американской гегемонии на Тихом океане, "удружить" Японии и сохранить влияние на Филиппинах, в Индонезии и даже в Корее. Тайвань будет постепенно "уступлен" Китаю под аккомпанемент навязчивых и даже лживых заявлений о прогрессе демократии в Китае.

Китай же сделает вид, что он действительно попался на тайваньскую приманку и, якобы поэтому, откажется от активной политики на Тихом океане, однако, с удвоенной энергией будет добиваться преобладающего влияния в Центральной Азии, Иране, с прицелом на российский Кавказ, Азербайджан и даже Турцию. Одновременно он будет стремиться усиливать свое давление на Россию и свое присутствие в России.

Расчет американских политиков на то, что Китай запутается в сложных отношениях с исламским миром и Россией оправдается лишь частично. Все более слабеющая Россия сначала попадет в добровольную зависимость от Китая, но потом, сделав после 2020 года уже осознанный выбор в пользу Европы с расчетом на включение после 2040 года в европейское сообщество, снова окажется "у разбитого корыта", так как кризис либеральной экономики окажется фатальным и для идеи европейского единства. После 2030 года Россия окажется в зоне германского и китайского экономических влияний, без европейской и американской военной и политической поддержки.

Поэтому после 2030 года Россия уже против своей воли начнет вовлекаться в орбиту все более мощного экономического и политического влияния Китая, как за 15-20 лет до этого Казахстан и страны Центральной Азии.

Исламский мир, который в первые четыре десятилетия XXI века станет активным союзником Китая в борьбе против гегемонии Запада, после 2040 года разделится на союзные Китаю Пакистан, Афганистан, Узбекистан, Казахстан и Иран, балансирующую между Западом и Китаем европейски ориентированную пантюркскую Турцию со своими южноевропейскими и азиатскими союзниками и арабскую конфедерацию, скорее враждебную Западу, чем союзную Китаю.

Возможно, что уже к концу XXI века исламский мир будет един, так как или арабы втянут турок в свою конфедерацию, или турки повторят опыт Османской империи, объединившей в средние века большую часть исламского мира, но, в отличие от прошлых времен, в виде одной из форм конфедерации или военно-политического союза, наподобие НАТО, с особым упором на турецко-египетскую дружбу.

Что произойдет, если политика США все же будет "правильной" - если Соединенные Штаты обеспечат сдерживание Китая по всему периметру его границ, кроме границ с Индокитаем и Индией?

Эта политика будет чревата столкновением Китая и США в Корее, на Филиппинах и даже в Японии. В лучшем случае, она задержит на 10-15 лет превращение Китая в мировую державу, но, скорее всего, приведет к более тесному союзу Китая с исламским миром и даже с Россией, которая снова не оценит "заботу" о ней США.

По-видимому, никакое американское правительство не сможет проводить последовательную политику на предотвращение превращения Китая в мировую державу. Это за пределами возможностей любого правительства любой страны мира в XXI веке, кроме, наверно, правительства самого Китая.

Сейчас, как никогда раньше, а в наступающем веке особенно, важна не столько направленность стратегии, сколько ее адаптивность, готовность политической элиты к быстрой смене стратегической парадигмы. Но с этим в США 2000-2050 как раз будут проблемы.

Почему? Потому, что в Соединенных Штатах наступает период "летней зимы", когда "власть дурит".

Американская экономика останется живой и экспансивной, обновившись после кризиса двадцатых годов XXI века, а политическая система закоснеет и приведет США к ряду болезненных политических провалов в Центральной Азии, Африке, к конфронтации в Латинской Америке и в Европе.

Политическая система в самих США временно попадет в существенную зависимость от латиноамериканского и китайского лобби. Общая культурная незрелость США, крайний индивидуализм и поверхностность масскультуры обернутся серьезным моральным кризисом 2030-2040, усилением влияния экстремистских сект, кризисом традиционной протестантской религии, одновременно с ростом влияния в США католицизма и ислама.

В конечном итоге этот кризис станет кризисом роста, а не загнивания, он, собственно, и создаст полноценную американскую культуру, которая снова усилит в 2050-2150 свое влияние в Европе, Америке, даже в Африке.

На таком фоне будет развиваться российская история XXI века. Она будет трудной, но не трагичной, если Россия найдет постоянного союзника, заинтересованного в ее сохранении против угрозы с Востока или угрозы с Юга. Таким союзником могут стать США, Европа (одна из Европ), Китай, а с 2050 года Индия, исламская коалиция.

Примерно так, как в XVIII-XIX веке это сделала Турция. “Ангелами-хранителями” Османской империи были сначала Франция, потом Англия, потом Германия, хотя случилось однажды, когда османов спасла царская Россия, от которой все это время ее защищали европейские покровители.

Уже в первой половине XXI века для России искусство дипломатии, основанное на правильном понимании российской элитой своего места - места России в Евразии и мире, станет более важным, чем ее военная мощь и политическое влияние. Внутренняя, как и внешняя, российская политика также должна стать дипломатичной, но не беспринципной. Применение силы в разных местах и ситуациях внутри страны обязательно, но применяться она должна решительно и, что еще важнее, точно.

Самое опасное для России начала XXI века - это дать увлечь себя новыми имперскими мифами и опасность особенно велика сейчас, в первом десятилетии века. Попытка конфронтации с Западом и война со странами, ранее вышедшими из СССР, может иметь краткосрочный успех и даже найти тайную поддержку у того же Китая, но наверняка бумерангом разрушит уже в первом десятилетии века саму Россию.

В последующем имперская идея может быть использована правителями для "закручивания гаек", выполнит скорее "инструментальную", вспомогательную, может быть, мобилизующую роль, но не приведет к большой региональной войне, потому что таковая по инициативе России и с агрессивными целями станет уже явным самоубийством.

Поэтому конфронтация с Западом в начале XXI века очень вероятна, но дальше шумового эффекта пропагандистской войны и экономических санкций дело не пойдет, если, конечно, силовая элита страны сама не поверит в свою собственную ложь и бредовые выводы доморощенных геополитических теорий.

III. Децентрализация России и исламский фактор

Это страна, основной народ которой все больше осознает неадекватность национальной идеи ключевым факторам успеха в современном трудящемся, воюющем и конкурирующем мире.

Чувство постимперского и постмессианского похмелья усиливает общее состояние разочарования и неуверенности. Мощный националистический (национальный энергетический и духовный) ресурс, накопленный русскими в XIX веке, исчерпан в XX веке в ходе семидесятилетней войны за мировую империю.

Россия вступает в "зиму" будучи не только ослабленной, но и опустошенной. Наверно, не случайно американские геостратеги называют территорию современной России "черной дырой", притягивающей внешнюю агрессию своей величиной и своей слабостью.

Но агрессия против России не является неизбежной. Современный взаимоувязанный, "глобальный", цивилизованный мир, ядерная опасность и научно-техническая революция способны при обычной разумной политике предотвратить возникновение крупных войн, снизить напряжение в обществе, обеспечить людей элементарными средствами к существованию.

"Терпеливая" Россия может уже в первые два десятилетия XXI века создать устойчивую земельную схему, проведя территориальную децентрализацию власти, распределение власти между Центром и регионами.

Россия "царя-батюшки", напротив, обеспечит хоть и бесплодную, но внешне внушительную и внутренне понятную централизацию и консолидацию.

Россия "народной воли" сейчас способна окончательно погубить ее или привести к власти какого-нибудь истерика, философа с больной душой, тень Ивана Грозного, но не Сталина.

На самом деле Россия XXI века медленно, но неумолимо, будет двигаться к децентрализации и этот процесс будет усилен политикой соседних держав и "летних" народов самой России. Но периодически этот процесс будет подвергаться "заморозке".

Децентрализация и сопутствующая ей миграция населения, в свою очередь, усиливающая и закрепляющая дезинтеграцию России, в конечном счете будут способствовать приспособлению российских территорий к окружающему миру, культурному, политическому, экономическому, но неизбежно вызовут сильные и жесткие реакции общероссийского организма.

"Заморозка" и централизация обеспечат сохранение политического организма и единой инфраструктуры страны, но сделают неизбежным накопление противоречий в экономической, социальной системах, в межнациональных и внешнеэкономических отношениях, что в течение нескольких лет снова приведет к уступкам Центром части своей власти и возобновлению процесса децентрализации.

Если в результате переходов от централизации к децентрализации российский политический механизм сохранит внутреннюю устойчивость, а в результате эволюции (и деволюции) экономическая и социальная системы сохранят способность к удовлетворению основных человеческих, общественных и государственных потребностей, то Россия, как минимум, вдвое снизит риски большой зимы, а при хорошей (терпеливой) дипломатии практически обезопасит себя от нормальных, "разумных", но не чрезвычайных рисков.

Уже в первой половине XXI века российской элите придется потесниться и дать место у источников власти для исламских и тюркских элит Российской Федерации. Русской Церкви придется отказаться не только от претензий на полную духовную власть в основных российских городах, но и признать полное равенство исламских учреждений с православными.

Это будет не так легко сделать, потому что ислам будет весь этот период в духовном наступлении, распространяясь среди русских людей, особенно заметно среди военных и политиков.

Русской политической элите придется отказаться в душе от православно-мессианской (константинопольской) идеи, что также окажется на практике трудным делом.

Борьба за Кавказ, за республики Поволжья с доминирующим мусульманским населением, наконец, борьба за сохранение определенного влияния в Казахстане, Узбекистане и других странах, ранее бывших республиками СССР, постепенно перейдет из преимущественно военно-силовой, политической и экономической сфер в сферу духовную.

Чтобы сохранить страну, российская элита сознательно или неосознанно привьет к себе исламское дерево, сделав, между прочим, "открытие", что обе религии - это родные сестры с одним Богом, с одной древней историей, с одними древними пророками. Православные из интеллектуалов (может быть в утешение себе) будут обосновывать византийское православное отцовство ислама.

Элита страны постепенно из славянско-еврейской станет славянско-тюркско-еврейской. Политика России с 2030 года начнет все более переориентироваться на Юг. Это даст российской политике необходимую ей точку опоры, даст ей свой интерес, превратит Россию снова в одного из основных мировых игроков.

Ведь Европа, сначала монолитная и недружественная, потом расколотая, озабоченная собственными проблемами и равнодушная, и, кроме того, по-прежнему несравнимо более мощная, чем Россия, Европа, воспринимающая ее как буфер между собой и нестабильным исламским миром, экспансивным Китаем, и заинтересованная в ней прежде всего как в объекте экономического влияния, будет для России источником постоянных тревог и даже унижений.

Китай станет источником постоянного страха.

Исламский же мир станет для России местом самоутверждения, так как среди крупнейших мусульманских стран, таких как Пакистан, Иран, Турция, Египет, она по-прежнему будет самой крупной и мощной страной.

На Юге находится также огромная Индия - основной естественный союзник России в борьбе против гегемонии Китая в Центральной Азии и в самой России. Поэтому одной из стратегических целей российской политики после 2030 года будет "проложить путь" к реальному союзу с Индией через активную роль в сопредельных с ней и Россией странах.

Мусульманское население страны в первой половине века вырастет с 14 до 20 процентов, и основным фактором здесь будут миграционные потоки в тридцатых-сороковых годах. "Весенне-летний" в XXI веке характер мусульман будет способствовать завоеванию ими ключевых позиций в политической и экономической системах Российской Федерации, позволит стране создать дееспособную и преданную политическую элиту, в целом верно определяющую курс российского корабля в "бермудском треугольнике" между Китаем, Европой и исламским миром.

Возможно, что уже к 2050 году Россия перестанет быть "черной дырой", а также "пустотой", притягивающей агрессию сопредельных держав, и, благодаря верно проведенной децентрализации, верно найденному геополитическому балансу, открытым на Юг, Запад и Восток дверям и национально-религиозной эволюции в своей политической элите, станет полем четко структурированных и сбалансированных сил.

Европа будет контролировать большую часть крупных предприятий. Юг получит сильное политическое представительство и сильного политического и военного союзника, значительный контроль над малым бизнесом, территорию для распространения своего религиозного влияния и эмиграции избыточного населения. Восток будет контролировать большую часть малого и среднего бизнеса, а также часть преступного мира и будет постепенно "осваивать" российский Дальний Восток, Сибирь и области России, прилегающие к территории Казахстана.

Европа и США будут готовы развернуть на территории России сеть своих военных баз, так как соперничество Запада с Китаем станет доминантой мировой политики. Все основные силы Юга, Востока и Запада будут заинтересованы в территории России для транзита грузов и людей. Все силы Юга, Востока и Запада будут заинтересованы в России как территории - демпфере усиливающихся противоречий между ними.

Скорее всего, приобретение Россией в 2000-2050 характера и качества транзитной страны, страны-буфера, страны-шлюза, даже страны - места пробы сил, даст ей возможность не только сохранить независимость, но и позволит русским сохранить свою культурную самотождественность, и, более того, в XXII веке российская "транзитность" станет средой для обретения новой русской идеи, а до этого, еще в XXI веке, поможет российской элите сформулировать прагматическую, логическую, и даже деловую общероссийскую миссию в Евразии.

По-видимому, в этой миссии будет закреплен приоритет Юга в российской политике и дипломатии. Будут ли уточнены в ней приоритеты тюрков, арабов, индийцев, персов или приоритетной будет тактика постоянной ротации "приоритетных" стран Юга? Скорее всего, более-менее постоянным союзником России станет тюркский мир, уже имеющий сильные позиции внутри страны и преобладающий среди мусульман СНГ

В XXI веке Россия начнет противоречивое и неуверенное движение к себе, казалось бы, отказавшись от себя. Для этого ее элите уже в первые три десятилетия XXI века необходимо найти баланс между Центром и регионами, регулировать миграцию китайцев на востоке страны, трансформироваться в русско-тюркскую по преимуществу элиту, обеспечить фактическое равенство между исламом и православием на всей территории страны и не делать резких движений в политике и дипломатии.

Китайскую экспансию надо воспринимать как "плохую погоду", как данность, с которой не надо бороться, но которую надо регулировать. В конце концов, не так много китайцев, которые хотят непременно поселиться в России, китайцам отрываться от родной почвы гораздо труднее, чем другим. Но нельзя не обращать внимания на интенсивную ассимиляцию в Синцзяне, последовательно проводимую китайским правительством. Причем делается это просто и эффективно: в каком-нибудь городке надолго расквартировывают ханьский полк, ханьские офицеры и солдаты вскоре женятся на уйгурских девушках и чаще всего остаются здесь жить, потому что государство всячески поощряет их оседание. Уйгурские же юноши служат в других провинциях Китая... Результат налицо - всего за несколько десятилетий доля китайцев здесь с 7 процентов увеличилась до 50 процентов.

IV. Экономическая политика

Но политика государственного невмешательства в экономику утвердится только после 2050 года, а до этого российская экономика попадет в мощную "проработку" государственников, сначала практиков централизма, а потом идеологов "социального согласия". Влияние государства на экономику все это время будет последовательно убывать вопреки воле горе-реформаторов.

Правда, здесь есть важная тонкость. Уменьшение вмешательства государства в экономику, вплоть до полного его устранения от какой либо "созидательной" деятельности, возможно только в процессе формирования самой экономики как автономной от российского государства силы, как системы, в которой найдут свое место все основные заинтересованные лица вовне и внутри страны. Фактически такая система не сможет утвердиться раньше 2040 года, но правильная государственная политика не только ускорит ее утверждение, но и позволит избежать ненужных кризисов и рисков (не будут хотя бы вырубать виноградники, борясь с пьянством).

В России найти правильную экономическую политику не просто. Казалось бы, надо лишь продолжать либерализацию и все пойдет как по маслу. Но это не так. Либеральная политика создания и развития рыночных институтов, поощрения конкуренции и предпринимательства в России востребует лишь сравнительно небольшую экономически активную часть населения, причем, многие люди из сохранивших экономическую активность вынуждены лишь частично реализовывать свою профессиональную компетенцию. Примеры: инженеры, ставшие челноками и учителя, ставшие операторами ЭВМ.

Сама предпринимательская инициатива, извращаемая "предприимчивостью" чиновников, но не только ею, имеет склонность уходить в "черный" и "серый" бизнес, проявлять "чудеса предприимчивости" не в созидательной, а в паразитической и криминальной деятельности.

Никакая законодательная и иные реформы не смогут переломить ситуацию даже в течение еще двадцати лет непрерывных усилий российских "чубайсов", так как "не готов" сам российский человек. И даже хуже - он не "не готов", он - "против".

Поэтому необходимо частичное восстановление централизованной экономики, не государственной, а олигархической, или другими словами, экономики очень крупных компаний - олигополий, опирающихся на поддержку центральной власти и, в свою очередь, ее поддерживающих. Эти компании востребуют все лучшие и "лучшие" качества энергичной части российского общества: чувство круговой поруки, административные инстинкты, чувство приобщенности к государству, "стук" и т.д.

Самые крупные из этих компаний окажутся жизнеспособными, потому что размеры их объектов управления будут, как правило, на порядок (в 5-25 раз) меньше, чем у отраслевых министерств СССР и на два порядка (в 50-200 раз) меньше, чем у таких монстров, как советский Госплан. Эти компании, хоть и олигополистически, но будут конкурировать между собой и, тем более, с зарубежными компаниями. В основе мотивации этих олигополий будет частный предпринимательский интерес. Компании-олигополии дадут работу огромной массе квалифицированной рабочей силы (инженер снова станет инженером, а рабочий - рабочим).

"Сильные" и "слабые" пойдут в олигархическую экономику, в крупные предприятия сырьевого, полусырьевого, машиностроительного, военно-промышленного секторов, одни в качестве лидеров, "организаторов производства", главных специалистов, толкачей, другие - специалистов-исполнителей и технического персонала.

Одновременно территориальная децентрализация создаст островки либеральной экономики в национальных автономиях, крупных городах и областях, например, Петербурге, Новгородской, Самарской областях. Сюда устремятся предприниматели нового типа, которым неуютно будет работать в экономике "круговой поруки".

Но олигархическая экономика похоронит надежды либералов создать основы либеральной экономики в первые два десятилетия XXI века. "Либеральные резервации" будут нестабильны, а отсюда - также неэффективны, как и остальная российская экономика.

Двадцатые годы XXI века станут не только годами краха глобальной либеральной экономики и годами острейших международных кризисов, но и десятилетием тектонических разломов экономического и политического влияния.

Резко сократится влияние США, американская экономическая и политическая модели потеряют популярность, причем более кардинально, чем это произошло в 70-80 годы XX века.

Китай впервые решительно заявит о себе как о мировой державе, использующей силу далеко от своих границ и утвердится как безусловный гегемон в регионах Юго-Восточной и Центральной Азии.

Европейцы отвергнут либеральную экономическую модель и вернутся к корпоративной, китайцы не только отвергнут либеральную экономическую, но и либеральную политическую модели и успешно утвердят свои собственные корпоративные социально-политическую и социально-экономические модели.

Удвоение китайского ВВП в двадцатые годы при кризисе в США и стагнации в Европе станет весомым идеологическим аргументом-довеском к политическим успехам китайцев в этом "роковом" десятилетии.

Эти события положат конец притязаниям российских либералов на власть и дадут идеологическое обоснование для преобразования находящегося в кризисе государственно-олигархического капитализма в капитализм социальный, корпоративный. Усилившиеся российские профсоюзы в корпоративной идее увидят возможность войти в российский политический и экономический истэблишмент. Ленин, после первого опыта революции, разочарованно сказал: "В России крайне трудно отличить человека рассуждающего и разглагольствующего от человека работающего".

Наши российские квалифицированные болтуны снова, в который раз, революционно и шумно отстранят от власти пробившихся "к рулю" работяг и снова начнут "варить суп из топора". В тридцатых годах у России будут все те же две беды: дураки и дороги. Но это обнаружится в конце 30-х - начале 40-х годов. А в первые годы российской "корпоративной революции" повысится активность людей, в крупные компании придет много людей с новыми идеями, среднее и мелкое предпринимательство также вырвутся из-под гнетущего спуда государства и олигопольной экономики, занятых собственным реформированием. К 2040 году "болтуны" заболтают "корпоративную революцию" и в России начнется затяжной экономический кризис, сопровождаемый резким усилением позиций крупного иностранного капитала.

V. Россия как Центр Мира

Если ныне в единой России как будто не заинтересован никто, то через 60 лет в ее независимости и территориальной целостности уже могут быть заинтересованы все. Даже Китай, скорее всего, предпочтет медленное, но верное наращивание своего влияния в европейской части России быстрому и рискованному отделению от нее азиатской части. Но это будет "жестокая любовь", "любовь" в расчете на то, что если Востоку и Западу придется столкнуться в прямой конфронтации, то полем битвы для этой пробы сил станет Россия.

Во всех переменах 2040-2060 будет содержаться еще один позитивный и обнадеживающий момент. Россия станет местом на Земле, очень привлекательным для искателей приключений и духовного обновления.

Напряженная социальная жизнь, языковая, религиозная, национальная мозаика, экономический динамизм (сначала - смена формации, потом - экономический рост), открытость всем ветрам, риск, дикая природа и просторы русского Севера, Сибири, Востока, территориальный плюрализм (каждая автономия и многие губернии приобретут свой архитектурный и социальный облик), кипящие интересы предпринимателей со всего мира - все это будет представлять бросающийся в глаза контраст с фанатичными несвободными общества мусульманского Юга, высокомерием и закрытостью китайского, японского и корейского обществ, закосневшими и рационалистически скучными обществами значительной части Европы.

Возможно, Северная Америка будет представлять собой не менее разнообразное и мозаичное (хотя, скорее, перемешанное, чем мозаичное) общество, но в США будут приезжать, чтобы посмотреть, отдохнуть или заработать, а в Россию для того, чтобы окунуться, испытать и найти себя.

Странным образом слабая и "зимняя" Россия станет Диким Центром Евразии, а значит - Центром Мира, некоей Столичной Областью, в которой вершатся дела мировой политики и экономики, пусть в виде силовых проб и экономических экспериментов, местом, привлекающим авантюристов и романтиков со всего мира.

Но Россия не станет кипящим котлом, в который превратится Африка. Относительная стабильность и защищенность человеческой жизни станут основой для творческой активности людей, сравнительная бедность и суровость климата ослабит экспансионизм соседей (включая и миграцию населения). Рождаемость среди "аборигенов" (русских, татар, башкир) станет более высокой, чем в большинстве соседних стран.

С 60-х годов XXI века через Россию потянутся сверхдорогие и сверхскоростные транспортные магистрали. Через Российский Дальний Восток будет проложена Евро-Американская магистраль. Во второй половине XXI века Россия станет основной транзитной страной Евразии.

VI. Крах общеевропейской идеи

Начнем с вопроса о "расколе Европы", определив основные факторы объединительного процесса 1950-2000. Таких факторов (групп факторов) всего два. Это последствия двух мировых войн, но особенно - Второй и это постоянная советская угроза с 1946 по 1991, которая частично сама является одним из главным последствий Войны.

Среди последствий Войны выделяются:

- американская оккупация, преобразовавшаяся в НАТО и образование Советским Союзом Варшавского Договора;

- раздел Германии;

- чувство вины немцев и меньше - других "арийцев", сражавшихся на стороне Германии и, в качестве обратной стороны, появившаяся стойкая неприязнь к немцам со стороны многих европейцев;

- высокий моральный авторитет евреев в Западном мире как народа, наиболее пострадавшего от чудовищного нацистского террора.

Наименее значимым может казаться последний из перечисленных факторов, но он все это время являлся очень значимым и оказал, может быть, основное конструирующее воздействие на всю систему послевоенных взаимоотношений между США и Европой.

Евреи, до этого подвергавшиеся скрытой или открытой дискриминации во всех сферах жизни и во всех слоях общества, как в Европе, так и в США, оказались в массовом общественном сознании "реабилитированными", что позволило их финансовым, идеологическим и политическим организациям стать активными субъектами той самой либеральной, а с начала 90-х годов еще и глобальной, экономики.

Не случайно в конце 90-х годов "возник" скандал вокруг "еврейского золота" в Швейцарии. Здесь совсем не вопрос о самом золоте и даже не вопрос о начинающемся американо-европейском соперничестве в финансовой сфере, здесь, прежде всего, попытка еврейской элиты "напомнить" германцам о чувстве вины перед ними, о необходимости продления срока "реабилитации" (режима наибольшего благоприятствования) для еврейского капитала в Европе. О том, что чувство вины начинает забываться, видно по новому росту антисемитизма, национализма и даже нацизма в Европе, в той же Швейцарии.

Советская военная угроза не только сплотила Европу в НАТО, но и заставила Соединенные Штаты, начиная с плана Маршалла, проводить гибкую и благородную политику строительства единого общеевропейского рынка, выращивая потенциально мощного для себя конкурента.

Но сейчас, после крушения Советского блока и развала СССР, объединения Германии, постепенного исчезновения чувства вины и других моральных последствий Второй мировой войны, исчезают все первоначальные побудительные причины создания Единой Европы.

Правда, появились новые. Это необходимость глобальной конкуренции с США и Японией и желание закрепить успех девяностых образованием восточного и южного буфера вокруг Западной Европы. Однако эти мотивы уже не продиктованы безусловным инстинктом выживания и в их реализации уже возможны сомнения и отступления перед очевидными национальными экономическими и политическими интересами европейских стран.

Процесс объединения уже запущен. За плечами у "десятки" огромный положительный опыт строительства Единой Европы, в ее активе работающие институты и программы. Появилась единая валюта. Так, может быть, сама инерция объединения объединит континент?

Однако сейчас начинают действовать могучие механизмы дезинтеграции.

Политика США из в целом благородной и стратегически ориентированной, нацеленной на совместное выживание в борьбе с общим сильным врагом, постепенно (но быстро) мельчает, все больше преследует цель сохранения господства ради самого господства, которой (этой цели) реальное объединение Европы противоречит.

Чтобы изменить вектор своей политики, Соединенным Штатам совсем не надо провозглашать новый курс и вызывать на себя огонь обвинений в предательстве Европы. Ведь Европа состоит из наций, находящихся в разных фазах большого цикла, ныне сильная Германия неумолимо начнет терять свои позиции, а слабые Испания и Италия наращивать свои. Восточно-европейские страны и Турция могут придать общей картине перераспределения власти в Европе еще более неожиданный и конфликтный характер. Соединенным Штатам останется лишь "слегка" интриговать, тонко направлять противоречия против стран, проводящих политику объединения.

Соединенные Штаты могут и просто "благородно" остаться в стороне, понимая, что европейцы разделятся сами, ведь "ломать - не строить". Но, скорее всего, США примут стратегически бесплодную, но затратную тактику торможения объединительного процесса по принципу "ни мира - ни войны".

Конечно, Америка не сможет остаться в стороне от европейской борьбы, уже через 20-30 лет Соединенные Штаты столкнутся с почти полной утратой влияния в Европе своих социальной и экономической моделей (корпоративной революцией), а после 2040 года американской элите придется создавать отношения с латинским и германским блоками.

"Китайская угроза" не станет в ближайшие пятьдесят лет консолидирующим фактором во внутреевропейской политике, так как будет опосредована для Западной Европы двумя поясами безопасности: российско-иранским и восточно-европейско-турецким, за которыми европейцы будут чувствовать себя как за каменной стеной.

VII. Кризис глобальной либеральной экономики

Крах советской модели стал прямым торжеством модели американской, а, совпавший по времени, но менее заметный, японский экономический кризис развеял, казалось бы, всякие сомнения в универсальности и безальтернативности именно американской модели.

Действительно, хорошо отлаженный фондовый рынок может многое: обеспечивать быстрый переток капиталов в растущие и перспективные отрасли, контролировать менеджмент предприятия простым и эффективным механизмом "голосования ногами", привлечь в самой азартной и логической игре на рынке ценных бумаг к управлению собственностью гениальных игроков, изобретателей, финансистов, бухгалтеров, усиливает информированность и экономическую грамотность самых широких слоев общества, повышает их приверженность к экономической и политической системе, вызывает чувство сопричастности ко всему значительному, что творится в стране и мире.

Сейчас это самая совершенная форма экономической демократии, в которой свобода соединена с ответственностью, а экономическая активность принимает форму азартной игры.

Даже серьезные ошибки крупных игроков здесь обычно содействуют общему успеху, потому что проигравший, освобождая место на рынке, косвенно вознаграждает более осторожных и дальновидных игроков, захватывающих освободившееся место. В этой системе активно взаимодействуют три элемента: демократия, ответственность, игра (творческий и агрессивный дух). Без игрового элемента система потеряет гибкость, но, что еще важнее, энергетику.

Система либеральной экономики, опирающаяся на "экономического человека", взращенного протестантской культурой, имеет, однако, довольно узкий диапазон устойчивости. В глобально функционирующей экономике появляется опасная зависимость рынков и стран друг от друга. Азиатский кризис начался с локального валютного кризиса в небольшой азиатской стране и на два года обрушил финансовые и фондовые рынки огромного региона, разрушил все развивающиеся рынки корпоративных ценных бумаг.

Глобализация рынков предполагает все более эффективную и тонкую регулирующую работу международных финансовых организаций и основных стран-гарантов, прежде всего, самих США. Но, в противоречии с этой объективной потребностью, мы сейчас наблюдаем обратный процесс, заметную деградацию МВФ и снижение морального уровня политики американской администрации.

В отношении России, например, МВФ проявил себя не только как кредитор процессов демократизации и либерализации, но и как исполнитель нечестной игры под названием "уничтожь российскую мощь через завышенный курс рубля". Навязав России политику сверхжесткого валютного курса рубля, он фактически обеспечил фатальное снижение конкурентоспособности российского ВПК и машиностроительного (вообще - высокотехнологичного) сектора как на внешнем, так и внутреннем рынках и их ускоренную деградацию.

Впрочем, не будь российские либералы перед лицом коммунистической и имперской угрозы, они, подобно либералам Венгрии, сумели бы провести более гибкую валютную политику, да и МВФ по-джентельменски согласился бы с ними. Ведь джентльменом можно быть только в обществе джентльменов? Не так ли?

Либеральная экономика, "дьявольски" устойчивая на микроуровне, очень зависит от американского правительства (особенно ФРС), "великого Гудвина" - американской фондовой биржи и НАСДАК, т.е. от честности и интеллекта Главного арбитра (группы из нескольких сотен специалистов, составляющих американскую финансово-политическую элиту).

С развитием процессов глобализации объективно ответственность этой элиты повышается, но с ростом коллективного самодовольства и эгоизма этой элиты ее продуктивная ответственность снижается. Возникает опасный зазор между спросом на ответственность и ее предложением, увеличивающий риск мировых финансовых катаклизмов.

Сейчас многим кажется, что фондовый рынок США, за последнее десятилетие выросший более чем в четыре раза, находится на грани краха. Но сами навязчивые слухи о предстоящем крахе и вроде бы упорное нежелание американского правительства к ним прислушаться говорят возможно о том, что, несмотря на очевидную перегретость рынка на 30-40%, ничего катастрофического здесь не произойдет. Американское правительство надеется на то, что интернет-революция позволит американской экономике бескризисно преодолеть этот разрыв, но, в крайнем случае, если существенная корректировка фондового рынка произойдет, то с совместным действием девальвации и других регуляторов всего за два-три года ситуация нормализуется.

Соединенные Штаты, скорее всего, ждет время повышенной инфляции и наступления иены и евро. Начнется двух-трех-четырехлетний "медвежий" период на американском фондовом рынке. Темпы экономического роста снизятся, но ненадолго.

Уже в 2004-2005 фондовый рынок и экономика возобновят свой рост, но не столь быстрый, как в последнем пятилетии XX века. Фактически, в 90-е годы XX века произошла еще неосознанная нами революция доверия. Крах социализма повысил доверие к общественным институтам Запада, и, прежде всего, самих США в глазах инвесторов во всем мире и изменил базовые соотношения между основными показателями реальной экономики и стоимостью корпоративных ценных бумаг.

В современном фондовом индексе США есть 30-40 процентная спекулятивная составляющая, выросшая на "сбежавших" из Азии, Восточной Европы и СНГ деньгах и эйфории от ожиданий плодов глобализации и революции в области связи. Это опасная составляющая, но американцы "блестяще" справятся с этой опасностью в течение ближайших лет.

В последующем этот успех сослужит плохую службу самим Соединенным Штатам, которые после 2005 года всерьез поверят в наступление "золотого века" американского процветания и господства. Норма сбережений в экономике США останется очень низкой до конца первого десятилетия и увеличится только за счет "репрессивных" методов - повышения налогов для финансирования роста военных расходов в военном противостоянии с Китаем.

В стране уже происходит опасный сдвиг в распределении кадровых ресурсов (талантов нации) в пользу таких "отраслей" как финансовые спекуляции и политические игры. Не меньше половины "блестящей тысячи" самых продуктивных умов страны фактически вовлечены в супервыгодный, но в конечном счете разрушительный для страны "бизнес" по эксплуатации общеамериканского гудвилла.

Возвращение гонки вооружений в десятых годах XXI века окажет на страну, за два десятилетия привыкшую к легким деньгам и самовозрастающему богатству, довольно противоречивое влияние. С одной стороны, все больше людей в Соединенных Штатах начнет осознавать пагубность безудержного гедонизма, начнется перераспределение ресурсов в пользу реальной экономики, но, с другой, начнется, поначалу незаметный, кризис доверия к собственности вообще, к американской собственности, в частности, а эксплуатация американского влияния в мире начнет принимать уже неприличные формы, например, информационной войны против евро.

В ходе этой борьбы во втором десятилетии XXI века США наполовину растратят свой авторитет лидера Запада и мирового Арбитра, кризис доверия обрушит фондовый рынок Америки и приведет к затяжному экономическому кризису. Тяжелый, но более скоротечный, кризис разразится в Европе, Японии, Латинской Америке, России. Легче всего кризис преодолеет Китай и тесно связанные к тому времени с ним страны.

Выходить из кризиса Европейское сообщество и США будут по-одиночке, каждый внедряя собственные экономические рецепты: Европа - корпоративного капитализма, США - частично усовершенствованные, а также упрощенные и ужесточенные институты и процедуры государственного контроля и регулирования либеральной экономики.

Такое развитие событий почти неизбежно, потому что элиты, как большие группы людей, управляются, прежде всего, Богом Нации (а Он - в "летней зиме"), потом - интересами и страстями (жадностью и страхом) и, лишь в третью очередь - расчетом и разумом. Только хороший (и своевременный) испуг, например, в ходе китайско-американского соперничества, уже в 2005-2008 способен смягчить ситуацию, приведя к менее болезненному кризису и мягкому "разводу" экономических систем Европы и США.

VIII. Корпоративная революция в Европе

Чем отличается корпоративно-капиталистическая система от либеральной?

Тем, что корпоративно-капиталистическая система предполагает не только объединение капитала, но и труда, а в развитых формах еще и других прямых, и даже косвенных, "участников производства" (не только производства, но и обмена, вплоть до самого потребителя, а также и государства). Капитал и капиталист здесь ограничены в правах.

Эта система иерархична, с разделением ролей, прав и ответственности между всеми "участниками производства", она отвергает доминирующий в либеральной системе суверенитет капитала, ограничивает пределы рыночного регулирования, давая, правда, больше возможностей для неформального политического регулирования в рамках соглашения элит или формально - через признание доминирующей роли государства.

В фашистской корпоративной экономике доминировали интересы и воля государства, управляемого крайне националистической партией, в средневековых гильдиях ремесленников доминировал труд в качестве основной социальной силы. Кооперативы - это тоже корпорации, только простые. Шведская модель капитализма (или социализма?) - это преимущественно корпоративная модель.

Корпорации не надо отождествлять с фашизмом и нацизмом. В фашистских государствах они были использованы расистами и милитаристами в качестве наиболее адекватной системы саморегуляции экономического базиса, допускающей и жесткое государственное управление. Не стоит считать их и пережитком Средневековья, отождествляя экономический прогресс только с либеральными моделями.

Корпорация может иметь сложный механизм согласования интересов, формальный и неформальный, и в этом случае не иметь однозначно доминирующего участника или социальную силу. Именно к этой системе, по-видимому, прогрессирует немецкая социальная экономика, где управляющий капитал разделен на капитал акционеров и капитал кредиторов (банков), и один капитал противопоставлен другому, взаимоограничивая один другого.

Роль банков усиливается еще и тем, что банки обычно выступают и в роли собственников, имея крупный пакет акций подопечной компании. В свою очередь, банки жестко контролируются государством, потому что оперируют не деньгами собственников, а деньгами вкладчиков, рискуют, по сути, не своими деньгами.

Устойчивость и "корпоративность" системе социальной рыночной экономики дополнительно придают, пусть несколько формальные, но существенные участия в управлении и контроле других социальных групп. Это еще не корпоративная система, но уже и не либеральная. Это удачный гибрид того и другого.

В любой из этих систем, как в американской либеральной, так и в немецкой социальной, существует своя ахиллесова пята. В американской экономике это несколько сот гуру, политиков и администраторов, управляющих американским фондовым рынком и Федеральной резервной системой. В Германии это столь же узкий круг высшей банковской элиты. "Коллективные представления" о мире и себе в этой своеобразной толпе не всегда адекватны, но всегда подчинены тем же волнообразным процессам активизации и угасания в пределах больших, средних, малых циклов и микроциклов, что и весь национальный организм этих стран.

Похоже, что нынешнее представление немецкой экономической элиты о себе самой и о целях нации начинают существенно расходиться с целями самой нации (это обычно случается к началу третьей четверти большой осени).

Цели нации становятся жесткими, настроение - решительным, амбиции - завышенными, зрение - близоруким. Элита замыкается на себе, в своих балансах и расчетах, пытается как-то соответствовать новым настроениям нации, найти новые магические рецепты, но не находит, и в результате терпит поражение и уходит, оставляя место популистам, которые находят решительные и неверные ответы, в которые все почему-то верят.

Это не означает, что движение в сторону корпоративной экономики окажется ошибкой. Нет, просто у немцев это получится хуже, чем у итальянцев, испанцев или китайцев, немцы просто из хороших идей в первой половине века создадут неудачную, неэффективную систему.

Существенное преимущество либеральной модели над корпоративной в настоящее время обусловлено тем, что "либералы" сумели создать механизм постоянной ротации собственности на основании критерия рыночной эффективности ее работы, что этот процесс органически сопровождается и эффективной сменой других существенных составляющих производства, прежде всего, менеджмента. Система, таким образом, постоянно обновляется.

Но в ней есть уязвимое место. Это голова, или узкий слой управляющей элиты, ротация в которой происходит не по законам рынка. Об этом уже говорилось. Следует добавить, что в новых корпоративных моделях надолго будет решена проблема "головы", может быть, через наделение "голов" самих корпораций (представляющих не только интересы капитала, а интересы всего общества, правда, преимущественно, через призму эффективной экономической деятельности) частью прерогатив, которыми сейчас обладают исключительно правительства.

Это не значит, что правительства исчезнут, но это значит, что корпоративная система создаст в лице своих высших органов дополнительную конкуренцию национальным правительствам и наднациональным политическим органам.

Ведь сейчас мировая гегемония США дает американскому правительству и стоящей за ним узкой элите возможность навязывать решения своим "конкурентам" - правительствам других стран и, тем самым, все больше погружаться в пучину национального и узкогруппового эгоизма. А пострадают не только они - пострадает весь мир!

"Генетическим недостатком" либеральной модели является "близорукость" рынка. Собственность на рынке - это близорукая собственность, ориентированная на краткосрочные (иногда - ежеквартальные) цели. Кроме того, главная мотивация "либерального собственника" - личное обогащение через игру с акциями, а его главное умение - игра на рынке. Для раскрытия человеческих талантов, для их развития и поддержания творческой активности человека такая мотивация не всегда достаточна.

При идеальной конкуренции умение работать с акциями предполагает глубокое знание макроэкономики и экономики предприятия, постоянный контроль за всем комплексом экономических, социальных и политических вопросов в стране и ключевых точках мира. В этом случае таланты человека находят самое достойное применение.

Но, поскольку система начинает извращаться, допускать спекуляции и манипулирование инвесторами, активность игроков переключается на эти паразитические составляющие рыночной деятельности и постепенно все система идет в разнос. И снова - мировая монополия США становится постоянно действующим фактором деградации и извращения ключевой для страны и ее экономической модели деятельности на фондовом рынке. Надежды на регулирующую и "очищающую" работу Комиссии по ценным бумагам не оправдаются.

Распыленность капитала среди мелких акционеров в системе "американского народного капитализма" зачастую определяет исключительное положение менеджеров, делая их не очень то озабоченными мнением виртуальной толпы акционеров, тем более, если сами менеджеры владеют достаточно крупным пакетом акций (иногда достаточно иметь 0,5-2%, чтобы контролировать гигантский концерн или конгломерат).

Остается, правда, опаска перед агрессивной спекулятивной скупкой на рынке более крупного пакета, но и здесь у особо "сильных" (приближенных к элите), имеющих доступ к инвестиционным банкам и другим источникам крупных финансовых ресурсов, может появиться обратная мотивация к успешной деятельности компании (предприятия) - ухудшить результаты, чтобы снизилась цена акций, чтобы приобрести больше акций. Этим примером, имеющим частный характер, я хочу еще раз проиллюстрировать основной тезис о том, что нет совершенных идеологий, но есть хорошие или плохие общественные модели, причем хорошие модели незаметно могут стать плохими, если нарушены пропорции.

Корпоративная идеология, основанная на идее о возможности создания устойчивой и идеальной иерархии всех "участников производства" с четко прописанными функциями и ролями, и устремленная к общим и понятным для всех целям, вскоре реализуется в корпоративных моделях, не менее эффективных, чем либеральные.

Какие параметры будет иметь корпоративная система в Европе?

Эта система будет опираться на четко распределенную ответственность и власть между собственниками производящей корпорации (компании) и собственниками "отраслевой корпорации". Хотя совсем необязательно, чтобы в отрасли была только одна корпорация или, чтобы корпорация работала только в одной отрасли. И все же назовем ее "отраслевой" потому, хотя бы, что размеры такой суперкорпорации будут сопоставимы с размером отрасли, в которой она работает, тем более, что такие корпорации будут иметь чаще всего не национальный, а международный характер, например, общеевропейский, китайско-корейско-японский или даже глобальный (но это будет редко, так как для нормального функционирования корпорации важна культурная совместимость, чувство "гражданина корпорации").

В отраслевой корпорации будут представлены участия государства (государств), производящих корпораций (компаний), как входящих в нее на условиях принятия членского устава, отличного от обычного устава собственников, так и не входящих, а также других организаций - как общественных (вплоть до религиозных), так и экономических, также имеющих или не имеющих права и обязанности членства.

Собственники (участники) отраслевой корпорации изберут отраслевой совет, который может иметь одну, две, три палаты с различными функциями, но представителями в совете смогут быть не все собственники, а только собственники - члены.

Отраслевой совет самостоятельно сформирует советы директоров в компаниях-производителях, ставших членами отраслевой корпорации. Общие собрания компаний-производителей не будут иметь голоса в вопросе избрания совета директоров, но они будут избирать президента (правление) и ревизора (ревизионную комиссию) своей компании. Совет директоров будет иметь право отстранять президента и требовать от общего собрания избрания нового, но в отношении ревизора у него таких прав не будет.

Таким образом, в Европе начнет складываться система, в которой воедино будут увязаны интересы отрасли, как правило, на общеевропейском уровне, интересы основных государств, в экономике которых эта отрасль достаточно приоритетна и важна, интересы основных производящих единиц и интересы широкой общественности, в том числе потребителей и экологической общественности.

Будут ли здесь "лишние люди"? Да, но поскольку участие в отраслевой корпорации будет сопряжено с существенными капиталовложениями и обязательствами членства, то таких "лишних" будет не много и с течением времени будет становиться еще меньше.

Особую власть в отраслевых корпорациях будут иметь бюрократы (технократы) отраслевых советов, контролирующих советы директоров иногда сотен компаний-производителей, регулирующих систему внутреннего налогообложения в корпорации-отрасли и контролирующих связи с собственниками отраслевой корпорации и государствами-участниками.

Власть отраслевых советов будет усилена в первые десятилетия XXI века особым мессианским настроем, ощущением себя миссионерами объединительного общеевропейского процесса. В дальнейшем этот дух приобретет более узкий характер латинского, пангерманского или иного патриотизма.

Постепенно корпорации-отрасли создадут для собственников, но, прежде всего, менеджеров, членов советов директоров и даже рабочих и служащих компаний-производителей развитую иерархическую мотивационную систему статусов, привилегий, наград и вознаграждения, чем-то напоминающую феодальную систему. Наследственность также будет поощряться, но социальный статус будет приобретаться только на основе личных заслуг. В некоторых корпорациях будет поощряться жертвование имущества. Страховые и пенсионные системы станут преимущественно внутрикорпоративными.

Первые элементы этой системы возникнут уже в начале второго десятилетия XXI века, а быстрое развитие она получит во время мирового экономического кризиса в двадцатых годах XXI века. В четвертом десятилетии родоначальники этой системы, немцы и французы, начнут с удивлением обнаруживать, что власть в этих корпорациях все больше переходит к более "дружным" испанцам и итальянцам и что в южные европейские страны уплывает несоразмерная их реальному вкладу прибыль. Постепенно начнется процесс размежевания и последующего раздела корпораций на латинские и пангерманские, а немцы с 2040 все больше начнут переориентацию на славянский восток и юг Европы, хотя и на славянском юге будет усиливаться латинское влияние, уравновешиваемое турецким. А после 2050 года начнется латиноамериканизация Европы.

Китайская корпоративная революция начнется также в двадцатых годах XXI века, а в тридцатые годы сложатся подсистемы китайско-корейско-японского корпоративного капитализма и китайского корпоративного "социализма", основанного на доминанте национальных целей и доминировании государства, идущего путем экспансии в Евразии.

К 2050 году мир будет жестко разделен на сферы господства американского либерального, латинского, китайского, панисламского, японского и немецкого корпоративных капитализмов. Только Японии и Европе удастся сохранить определенную проницаемость различных систем. Россия будет лоскутно поделена между всеми основными экономическими игроками, но преобладающим будет присутствие китайского и немецкого (точнее находящегося под контролем немецкого восточноевропейского) капитала.