Аннотация: Это было дополнением, а стало самостоятельным рассказом.
ОНА
Она стояла и смотрела в окно. Глупо и банально: смотрела в обычное двустворчатое окно, некогда аккуратно покрашенное белой масляной краской. У ларька толклась пара молодых людей, выбирая сигареты и зажигалку, всходило солнце, весело стучали колесами первые трамваи. Она ждала. Она почти всегда ждала, в этом был ее смысл и нелепое наказание. Иногда, обычно в полночь или около того, ей удавалось ускользнуть из своего убежища, чтобы оказаться на улице, но обязательно за ним, обязательно за его левым плечом. В такие моменты она дышала полной грудью, наслаждаясь всем, что ее окружало: людьми, машинами, собаками, деревьями и даже небом, которое она так редко видела у себя над головой. Как ее имя? Увы, не знаю. Она уходит, как только я собираюсь ее спросить.
Я слышал (мне рассказал наш новый дворник, работник мусоропровода), что у таких как она всегда есть друг. Этот друг приходит к ней каждую ночь и любит ее. Не трахается, не занимается любовью (будто это математика или столярное дело), а любит, как не может любить никто из нас. Их крики дают силы младенцам, пробирающимся сквозь узкий проход материнского чрева, их стоны - слезы отчаяния, их оргазм это смерть. Смерть наша, добрая и родная. Потом друг уходит, чтобы вернуться. Он закрывает за собой дверь, принимая облик алкоголика, кутающегося в старую истертую дубленку, пересчитывает мелочь в грязных руках, выходит на улицу, громко хлопая железной дверью подъезда. Этакий городской фольклор двадцать первого века.
А она стоит и смотрит в окно, мечтая о покрытых мхом ирландских замках, знойных пляжах южной Австралии, Сахаре и карнавале в Рио. Все это там - за стеклом. Она дошла до кухни, машинально взяла пачку сигарет, но вспомнила, что не курит. Смешно. Всю жизнь здесь. Зачем она бросила курить, неужели для него? Ведь ему все равно. Им все равно.
Из холодильника появилась бутылка "Росинки"; из сушилки получистый стакан. Она выпила пару глотков и решилась.
Дверь открылась сама собой. На лестнице было сыро. Босые ноги мерзли, соприкасаясь с холодным бетоном, но она бежала, бежала вниз. Там, за тяжелой парадной дверью, ее ждали кенгуру и жирафы, танго, солнце, океан. Третий этаж (скомканный пакет от Lays, окурок, надпись Nirvana на зеленой потрескавшейся стене), второй этаж (разбитая бутылка "Бочкарев"), первый этаж. Ей в лицо ударила желанная прохлада, волосы растрепались от бега и сквозняка, она взялась за ручку парадной двери.... Ее нежное личико уткнулось во что-то черное и мягкое.
- Что это вы, барышня, голышом по подъездам бегаете? Не хорошо, не порядок.
Она почти не сопротивлялась, когда он набросил на ее перламутровый плечи провонявшую козлом дубленку.
Они поднимались наверх медленно, чертовски медленно в сравнении с ее стремительным бегом. Можно было рассмотреть лестницу, стены; услышать звук работающего лифта и голоса, доносящиеся из соседних квартир.
--
Заходи. Я не виню тебя, ты устала. Все уже ушли - ты последняя.
Он уже был похож на себя, и ее не тошнило, когда он прошел в спальню.
--
Знаешь, я думаю, тебе пора отдохнуть. Сегодня ничего не будет.
--
А они, ты говорил, что они не могут...
--
Пусть подождут, ведь ты же ждешь? - Он улыбался всем телом, как умеет он и только он, уж она то знает, - Да, я забыл тебе сказать. Это не положено, но я принес тебе подарок. От них. Вот, смотри.
Он вышел в коридор и достал из потайного кармана маленького волосатого щенка.
- Ты только осторожней с ним. Мне еще здорово влетит за то, что вас теперь двое.
Она бережно обняла щенка и прижала его маленькую головку к обнаженной груди. Пес был еще совсем маленький, почти слепой. Он забавно вертел мордочкой, стараясь понять, куда же его занесло. Его действительно "занесло", лучше не скажешь.
--
Откуда...
--
У сторожки сука ощенилась, я подумал - тебе будет приятно. Тебе редко делают подарки.
--
Никогда. - Она грустно улыбнулась, - Никогда. А сегодня - за один день целых два. Ты очень, очень милый. Спасибо.
--
Все, иди с глаз долой. Отдыхай. Я тоже отдохну. Но завтра - все как всегда.
--
Конечно, но до завтра....
Она уже знала - сегодня ночью она отдохнет. Впервые.
--
До завтра - отдыхай. Держи подушку.
Он швырнул ей пуховую подушку с желтыми ромашками на наволочке, развалился на диване и сразу уснул.
Она, придерживая локтем подушку и по-прежнему прижимая щенка к груди, прошла к себе. У нее была огромная Своя комната, где ей доводилось бывать всего раз за целую вечность. Большая, метров 75, комната была занята невероятных размеров ящиком. От пола и до самого верхнего края этого сундука поднималась деревянная приставная лестница. Ступеньки поросли мхом, по ним не поднимались, но лестницу не убрали. Зачем она здесь?
Осторожно, медленно-медленно, боясь уронить щенка или сорваться вниз, по лестнице поднималась ослепительно прекрасная, обнаженная женская фигура. Длинные золотистые волосы скрывали ее округлые ягодицы от нескромных глаз, которых здесь нет, и никогда не будет. Она поднялась на самый верх, спрыгнула на дно.
Внизу было тепло и уютно, как нигде раньше. Она положила щенка, села, пристроила подушку и легла. Ее длинные тонкие пальцы играли нежной шерстью животного, глаза сами собой закрылись, и она уснула.
Ей снилось, когда она лежала правой щекой на мягкой подушке, как она танцует с подругами в кристально чистом идеальном лесу, на ее голове венок из белых лилий, из ее рук, насторожено шевеля ушами, пила лань.
В жизни было только окно и тот, который приходит иногда. В жизни было только окно, тот, кто приходит иногда, и мы...все.