Котова Ирина Veresklet. Королевская кровь-6. Темное наследие

ГЛАВА 1

На огненном материке Туна над серыми наплывами остывающей лавы раздувался огромный пространственный пузырь. Из-за нестабильности материковой коры прорывы здесь случались куда чаще, чем на другом краю Туры, но даже если появлялись из них твари нижнего мира, выжить на жестоком континенте не удалось еще ни одной.

Переливающийся перламутром шар дрогнул, раскрываясь длинными рваными "лепестками", и замер. Неподалеку ревели два парных вулкана, извергая жидкую лаву, с клекотом и бульканьем били вокруг струи пара из земных недр. А в глубине гигантского "тюльпана" появилась вдруг неестественно вытянутая парящая тень. Попробовала сделать движение вперед и застыла, зло полоснув по тонкой ткани перехода черной когтистой лапой -- перегородка упруго и мягко спружинила обратно. Сама Тура сопротивлялась проникновению в мир иной силы. Тень присела на корточки, принюхиваясь, и вдруг метнулась назад, прочь от перехода.

Из клубов серого, подрагивающего от жара марева соткалась фигура огненного бога, Красного воина. Великий прошел по красному в золото лавовому потоку -- под ногами его вспыхивали искры, под широкую ладонь ластились, радуясь присутствию повелителя, огромные пламенные духи, похожие на гигантских лохматых телят. Он ласково гладил их по лбам, по текучим огненным шкуркам, и огневики мотали головами и ревели от счастья, заглушая гул вулканов.

Пространственный "цветок" уже трепетал, истончаясь -- но все же рядом с ним отчетливо разило иной, чуждой Туре силой. И Вечный воин остановился, ловя отголоски этой силы и хмурясь.

"К нам пытался пробраться чужак, - сказал он мысленно остальным Великим стихиям. - Из нижнего мира. Будьте готовы".

Конец декабря, Бермонт

Из заявления для прессы, сделанного его величеством Демьяном Бермонтом:

"Благодаря самоотверженности и смелости моей супруги возлюбленной, королевы Полины-Иоанны, я жив и здоров. Жена моя, пожертвовав собой, утратила человеческую ипостась, разум ее спит, душа не откликается. Я сделаю все, чтобы вернуть ее. Благодарю жителей Бермонта за верность. Те же, кто не сумел пройти это время с честью, понесут свое наказание".

Давно в Бермонте не случалось такой вспышки религиозного рвения. Днем и ночью люди нескончаемым потоком шли в храмы и часовни, отстаивали многочасовые очереди, чтобы помолиться за здравие королевы. И так много было жертв, что ароматические масла изливались из чаш у подножия статуй Великих стихий, пропитывали песок, растекались по каменным полам, чтобы потом вознестись молебным облаком к небесным чертогам.

Но боги молчали.

Четверг, 18 декабря

Наступили дни полнолуния, и к молитвам о возвращении супруги короля присоединились почти восемьдесят берманских кланов, земли которых растянулись от Медвежьих гор на юге, от границы с Рудлогом, до острых северных фьордов, где холодное лето стояло один месяц в году. Линдморы, послушные слову монарха, ушли в тундру и леса в медвежьей ипостаси -- и никто не cмог снова обернуться человеком. Большинство из них все же было любимо своими детьми, искренне оплакивающими родителей. И пусть где-то продолжали шептаться, что воздаяние, назначенное королем, несправедливо, что в нем говорят горе и злость, и он был все равно что мертв, и, не касайся это его лично, он бы первый приказал уничтожить зараженного бермана, условие -- возвращение королевы -- было озвучено, и никто не оказался достаточно глуп, чтобы посметь оспорить его. Все понимали, что от кровавой расправы их кланы уберегло только чудо. И даже самые ревностные хулители короля не приняли его неожиданную милость за слабость.

Королеве Полине, пребывающей в медвежьей шкуре, молитвы никак не помогали. Ее перенесли в центральный двор, закрытый погодным куполом, приставили слуг, и слабая тощая медведица почти весь день лежала на боку и дремала, облегчая работу виталистов. Все -- и врачи, и маги жизни хором твердили, что истощена она до предела, что нужно ее кормить как можно больше, потому что капельницами тут не поможешь, что вите необходимо крепкое тело, иначе все усилия впустую. Что нужно, чтобы двигалась хоть немного, иначе мышцы совсем атрофируются. Сердобольные гвардейцы натащили ей в лесок живых зайцев и полосатых поросят, но охотиться не было сил, и зверье совершенно обнаглело -- топталось прямо перед мордой, скакало вокруг, прячась при появлении берманов и людей.

Немного оживлялась медведица, только когда приходил Демьян. Глухо, угрожающе ворчала на него и пыталась отползти.

Тело помнило боль и запах мучителя, инстинкт требовал бежать. Но человек приносил ей свежего мяса и сладких ягод, медовых сот, кореньев, спелых орехов и птичьи яйца, бесстрашно зажимал ее голову рукой и заставлял есть, частенько потом уходя с прокушенной ладонью или израненной грудью. Или оборачивался громадным медведем -- чуть ли не в два раза больше нее, - обнюхивал, вылизывал морду, живот, тыкал носом, рычал -- вставай, мол, иди! Нужно двигаться! Смотри, какое озеро, как можно полежать в воде, попить! Я специально для тебя запустил туда толстую форель и карпов. Знаешь, как это вкусно?

Пол стонала и плакала, и не прельщали ее ни принесенные, еще трепещущие и остро пахнущие кровью зайцы, ни крупная жирная рыба. И глотала она, подчиняясь рыку большого самца, и встать пыталась -- но тут же падала от слабости.

И только охранники на входе во внутренний двор видели, каким бледным и мрачным от горя возвращается в замок их монарх. С подданными Демьян оставался сух и любезен, и лишь участившиеся вспышки гнева выдавали тяжесть, которую нес он внутри, да практически не возвращающиеся к спокойному цвету звериные желтые глаза.

Все полнолуние большой медведь провел с Полиной -- спал рядом, грея жарким боком, ворочал ее, драл перед ее носом поросят, чтобы пробудить интерес к жизни. Полину сейчас он ощущал как зверя. Без проблесков сознания, без ощущения спящего человека внутри, как было, когда она оборачивалась в прошлое полнолуние. Тогда до нее можно было дозваться. А сейчас - нет. Но он все равно звал -- и не слышал отклика. Да и мыслей там как таковых не было. Только ощущения. Больно. Слабость. Сонливость. Приевшийся уже тупой голод и тошнота после еды. Раздражение и угроза в сторону людей. Страх к нему, Демьяну, и усталая покорность ему же в медвежьей ипостаси.

В тот же день, когда произошло исцеление, он спустился в часовню Хозяина Лесов в сопровождении гулко ступающих стражей-варронтов. Каменные медведи, подойдя ко входу, послушно встали на свои места, слились со стеной, застыли. А король приложил кольцо к двери и вошел внутрь. И не был Демьян Бермонт трусом, но ему пришлось преодолеть свой стыд и свою боль, чтобы сделать шаг в окрашенные безумием воспоминания.

"Демьян. Милый. Это же я. Демьянчик, родной мой..."

Запах крови и слез. Мечущаяся жертва, которая так долго убегала и так сладка на вкус. Она прыгает от него, кричит, боится, и охотничий инстинкт заглушает рассудок. Хочется больше крови и сочного мяса, но запах молодой самки смущает зверя, и он вынюхивает жертву, снова пробует ее кровь.

"Ты обещал, что мне не нужно тебя бояться!"

Короткий поцелуй, резкое движение, вызвавшее ярость -- и за несколько мгновений переплавившее жажду крови в жажду иного свойства.

"Я твоя жена! Жена!"

Бермонт опустился перед окровавленным алтарем на колени, прислонился к нему лбом. Запахи все еще были сильны, и руки на теплом камне сами по себе сжались, требуя оборота. Не имело значения то, что он был заражен, что не контролировал себя. Виноват. Не предусмотрел, отмахнулся от предупреждения старого Тайкахе и своего божественного покровителя, слишком сильным себя чувствовал, слишком счастливым. Урок собственной ничтожности перед судьбой он усвоил хорошо, но какой ценой? Как исправить содеянное по самоуверенности и гордыне?

Бермонт поднял голову, упрямо взглянул на своего божественного прародителя.

"Я подвел тебя. Но я все равно приду к тебе. И ты ответишь мне, чего бы мне это ни стоило".

Бог не отвечал, хмурясь на дерзость сына своего, и Демьян широкой ладонью провел по бурым подтекам на алтаре, чувствуя кожей холод скалы, поднимающейся из земных недр. Давным-давно этот камень использовался как брачное ложе для мужчин их рода. Здесь, в полумраке, делал король невесту женою -- считалось, что под кровом Хозяина лесов дитя получится сильнее, крепче, и монарх возьмет от женщины больше сил. Но уже несколько сотен лет не брали здесь берманы клана Бермонт своих жен. Только приводили наутро, капали на алтарь кровью в подтверждение того, что брак свершен.

Что же, Демьян чувствовал, как бурлит в его жилах сила, несравнимая с тем, что была у него прежде, и теплая зима, расходящаяся по Бермонту, подтверждала верность давней традиции. В любом случае он отказался бы и от этой силы, и от этого тепла, только бы вернуть себе Полину.

Под его пальцы мягким ковром стелились поднимающиеся с каменного пола новорожденные светло-зеленые мхи, закрывая руны по краям алтаря и кровь его жены, а черный камень от отчаяния потомка Хозяина Лесов вдруг начал со стоном уходить обратно в скалу -- Демьян отнял руки, посмотрел на вдавленные в плиту глубокие отпечатки ладоней, уже зарастающие мхом, поднялся и вышел.

Вечером к дверям его покоев пришел Свенсен. Попросил выслушать, опустился на колени, снял нож, положив его перед собой. И ничего не утаивая, рассказал, как с другими берманами искал взбесившегося короля, чтобы убить его.

- Ты волен взыскать с меня, - сказал Свенсен покаянно, - единственным человеком, кто верил, что тебя можно спасти, была твоя королева. И если бы мы нашли тебя раньше, то ты был бы мертв. Она спасла тебя, уведя в тайный ход -- дверь захлопнулась прежде, чем мы проникли туда. Спасла и второй раз здесь, в коридоре. И третий, - добавил он тяжело.

- Встань, Хиль, - сухо ответил Бермонт. - Ты знаешь, что я поступил бы так же. Потому я и не уничтожил нападавших, что они были правы -- по сути, не по чести. По чести они должны были служить Полине, пока я не умер, но кто мог подумать, что есть спасение? Встань. Мне не за что тебя винить. Только себя.

Свенсен поднялся, взглянул на хмурого короля.

- Что ты будешь теперь делать? - спросил он. - Что я могу сделать для тебя?

- Сейчас к жене, - сообщил Демьян. - Ночь буду с ней, а завтра отвезешь меня к Тайкахе. Хочу поговорить с ним.

Эту ночь он не спал -- слушал биение сердца и сиплое дыхание своей медведицы, устроившись рядом и глядя на мерцающую поверхность пруда, мягко тыкал ее носом, когда она начинала едва слышно поскуливать, подпихивал к пасти мясо. Наутро силой напоил ее водой с медом, залечил укусы на себе и улетел в тундру.

Старый шаман на морозе, при свете короткого дня -- еще немного на север, и начнется долгая полярная ночь, -- под трепещущими занавесями северного сияния свежевал оленя. И на запах крови прибежали и крутившиеся неподалеку волки, чующие силу старого человека и не смеющие приближаться, и пушистые юркие песцы, и остроносые тявкающие лисы, задирающие мордочки и жадно нюхающие воздух. Бермонту и самому был приятен запах свежей крови, но пришел он не за этим. Сел на снег, скрестив ноги и ожидая, пока закончит старик свое дело. Тот только покосился на него, срезая острым лезвием куски мяса и выкладывая их на свежеснятую шкуру -- замерзнет, вымерзнет, вкусно будет.

Долго шаман орудовал ножом. Кинул потроха подбежавшим хищникам, цыкнул на них, начавших жадную возню с рычанием, -- и зверье послушалось, стало есть чинно, не огрызаясь и не пытаясь утащить кусок побольше. Выломал пару ребер со свежатиной, сел перед королем на снег, отдал одно ему измазанными в крови пальцами, сам вгрызся в другое. Некоторое время мужчины молча ели. Затем умылись снегом -- тот окрасился в розовый, кровавый. Тайкахе требовательно протянул руку, и Демьян отдал ему обглоданное ребро. Шаман несколько минут всматривался в него, вслушивался, и лицо старика с красными разводами казалось даже жутковатым.

- Великий Медведь сердится, - скрипуче сказал он наконец.

- Это я чую, - тяжело ответил Демьян, - поэтому и хочу узнать все, что ты можешь мне сказать, прежде чем идти за помощью.

- Лапа у него тяжелая, - шаман искоса, прищурившись, взглянул на короля. - Обождал бы.

- Переживу, - Демьян погладил по шкурке подбежавшего лисенка, и тот быстро-быстро стал облизывать его пальцы. - Ты ощущаешь ее сейчас, Тайкахе? Что ты видел?

- Прошлое видел, алтарь в крови и брак свершившийся. И будущее видел, солнце целительное и сына вашего, - не переставая вертеть в руках оленье ребро и глядя куда-то сквозь собеседника, сообщил старик, - и смерть жены твоей видел. Запутали меня духи, - он постучал ладонью по снегу, и вокруг заискрились, заблистали взметнувшиеся снежинки, - заиграли. Где явь, где ложь? Видел я, как душа уходит на оборот, а что дальше -- живым уже недоступно, медвежий сын.

- Позвать душу сможешь? - спросил Бермонт выжидательно.

- Эхехе, - застонал шаман. - Лучше тебя никто не позовет, медвежий сын. Но обряд проведу, не сомневайся. Только надо, чтоб было куда душе возвращаться. В хилом теле не задержится. Приходи, когда здорова телом будет.

Он снова завздыхал, открыл рот, будто собираясь что-то сказать, закрыл его. И все-таки произнес:

- Иди, медвежий сын. И не печалься. Замыслы богов трудно понять из-за краткости нашей жизни. Но так я думаю -- все это нужно было, чтобы твою силу увеличить. Теплынь-то какая, - он махнул рукой, сощурился, и Демьян невольно усмехнулся -- морозец хорошо щипал кожу, но для этого времени и правда было тепло. - А может, еще для чего пригодится, мой король? Да и чем сложнее цель, тем больше вира. Твою виру заплатила жена. Но сам подумай -- не было бы твоей крови в ней, она бы уже умерла. Не всегда плохое плохо. Бывает, плохое оборачивается хорошим.

Луна уже стояла высоко в небе, освещая засыпающий Ренсинфорс голубым сиянием, когда Бермонт вернулся в замок. И прямо из ангара пошел к своей Пол. Она опять дремала, беспокойно подергивая лапами, и замерла только когда Демьян обернулся и лег рядом.

На следующий день он опять приказал подготовить листолет. Но полетел теперь на запад -- туда, где среди густого и глухого леса, во впадине между двумя сопками находилось огромное, никогда не замерзающее озеро.

Посередине этого озера стоял остров, ставший местом последнего пристанища первого Бермонта, воплощенного Зеленого, Михаила. Никто не знал об этом, кроме членов королевской семьи. Местные к озеру не подходили -- вокруг случались вещи ужасные и таинственные, и поэтому огибали его стороной. Не работали рядом магические механизмы, не было проложено к нему дорог. И король Демьян, оставив сопровождающих далеко на дороге, куда приземлился листолет, оборотился в медведя и потрусил по глубокому снегу к озеру, широко раскинувшему холодные и вязкие языки тумана. С каждым шагом туман становился плотнее, и скоро медведь уже шел в тихом сверкающем на солнце молоке, густом, таком плотном, что даже хруст снега под лапами казался приглушенным.

Шел он долго -- солнце уже прошло треть небосвода, когда под лапами наконец захрустела ледяная крошка, а затем захлюпала вязкая глина, покрытая почерневшей хвоей и острыми шишками. Зашуршала зеленая осока, раздвигаемая тяжелым зверем. Медведь глотнул теплой воды -- телу сразу стало радостно и хорошо -- и, шагнув в воду, поплыл, быстро перебирая лапами и задрав нос кверху.

Остров он бы не пропустил -- даже в тумане тот светился зеленоватым травяным сиянием, ленивыми волнами растекающимся по водной глади. Среди окружающих снегов на поверхности озера цвели кувшинки, вокруг квакали лягушки. Плескала рыба, и Бермонт не удержался -- схватил одну особо наглую, зажал в пасти трепыхающееся скользкое тело и поплыл быстрее -- очень хотелось поскорее сожрать добычу.

На остров он ступил через полчаса. Отряхнулся от воды, зажал рыбу лапой и в два присеста заглотил ее. Попил и обернулся в человека.

В нескольких метрах от берега травы вымахали по пояс, и дух кругом разливался сочный и летний, хвойный, яблочный. Высокими стражами вставали зеленые ели, окружая остров по периметру -- искололи короля, мягко предупреждая: не ходи, не тревожь праотца. Но Бермонт шел, и взгляд его то и дело выхватывал то крепкий белый грибок, то россыпь красноголовиков в желтой хвое, то яркие пятна лисичек во мху. Шмыгали вокруг зайцы, взволнованно щебетали птицы - "стой, не ходи", и в стрекоте любопытных пушистых белок он тоже слышал предупреждение.

Недовольство своего отца Демьян почувствовал задолго до того, как вышел к могиле. Как будто кто-то крепкой рукой давил ему на шею, заставлял склонять голову, напрягать мышцы, чтобы двигаться дальше. И остров начало потряхивать едва заметно, и деревья вокруг качались, шелестели тревожно, предостерегающе.

Через несколько минут король вышел на яблоневую поляну. То тут, то там виднелись молодые яблоньки, а посреди стояла мать этого сада -- высокая, крепкая, с кроной, которая, казалось, покрывает весь остров. Увидел он тут и лосиху с лосятами, поедающих нападавшие яблоки, и топочущих под ногами бесстрашных ежей, и спящих, свернувшихся клубочками волков. Здесь все сосуществовали в мире, и никто бы не посмел пролить кровь другого живого существа.

Когда-то давно, несколько тысяч лет назад, этот остров был голым камнем, монолитом поднимающимся из холодных вод озера. После смерти Михаила Бермонта прямо из скалы посреди острова выдолбили тяжелый саркофаг и положили туда почившего короля.

А через несколько лет из-под могилы поднялась яблоня. Необычная, с шестью стволами, оплетшими тяжелую гробницу великого короля и снова соединившимися над ней. Яблоня пошла в рост и вширь, подняла саркофаг на высоту нескольких человеческих ростов, пробила корнями камень, уйдя куда-то в неведомые глубины, и раскинула свою крону над островом. Саркофаг и сейчас был виден высоко над землей, мерцающий зеленью, как огромный неограненный изумруд в древесной оправе.

До яблони оставалось несколько десятков шагов, когда гневное давление стало невыносимым -- и Бермонт рухнул на колени, склонил голову.

- Верни ее мне, - произнес он громко. - Отец. Я виноват, накажи, как посчитаешь нужным. Только верни ее.

Остров завибрировал от нутряного земляного рычания -- и заревели, расходясь к берегам озера поднявшиеся высокие волны. Громко хрустнула отломанная яблоневая ветка -- и на спину склонившегося короля обрушился тяжелый удар, оставляя красный рубец. Демьян только сжал зубы и склонился еще больше. И лишь вздрагивал, когда на спину опускался очередной удар.

Остановился праотец только когда ветка разлетелась, не выдержав силы воспитательного рвения.

- Уходи, - раздался тяжелый рык, - и не смей возвращаться. Будет тебе урок.

- Не пойду, - упрямо сказал Демьян. - Верни ее, отец. Год здесь стоять буду, два, пока не смягчишься. Верни.

- Выкину, - сердито рявкнули рядом с ним. Но уже без истовости, с усмешкой. Мохнатая лапа прошлась по спине, снимая боль, залечивая раны. Погладила по голове.

- Не за то бил, сын, - сказал уже низкий человеческий голос, - что зол на тебя, а в науку, чтобы думал впредь, за что ответственен. Раз пришел, не спрятался, не испугался, да и вину признал -- скажу тебе. Над душами я не властен, однако жди Михайлова дня. Если и вернется она, то только тогда, когда звери и люди ближе всего друг к другу. Больше ничего не открою. Сейчас надо нам беречь силы, сын. И ты не подводи меня впредь.

Бермонт поклонился, так и не обернувшись, -- и вдруг пространство вокруг поплыло, и он выпал на снег прямо перед ожидающим его листолетом. Выскочили из аппарата охранники, глядя, как поднимается с земли нагой король -- а сверху на белый покров красно-желтым, сочным дождем сыплются спелые, ароматные яблоки.

Ренсинфорс, королевская лечебница,

Игорь Стрелковский

Игорь Иванович от уколов, примочек и виталистических процедур проспал почти два дня. Только просыпаешься -- тебе вкатывают антибиотик, кормят, провожают до удобств и снова зовут виталиста. Мышцы периодически прихватывало судорогами, и тело болело так, будто он неделю в одиночку камни ворочал. "Воздействие тока, - объяснил доктор, - вы еще легко отделались, чудо, что не парализовало".

Имя чуду было Люджина Дробжек. Сколько же она влила в него резерва, что не только завела сердце, но и фактически сняла последствия стихийного разряда?

На второй день Игоря, категорически отказавшегося от очередного сеанса виталиста -- чувствовал он себя уже нормально, хотя красные ветвистые ожоги на груди заживали неохотно, да и пулевое немного беспокоило, - еще раз навестил Свенсен.

Ненадолго. Хмурясь, рассказал про ситуацию в замке Бермонт. Передал желание короля Демьяна встретиться с ним и Люджиной, когда они встанут на ноги, чтобы наградить за спасение Тарьи и выигрыш времени для королевы. И ушел, торопясь, оставив Стрелковского сжавшим кулаки от тупой боли в сердце и очередной вспышки тягостного чувства вины и бессилия. Похоже, он приносит несчастье всем женщинам, которые ему дороги. И как ни изворачивайся, ни прыгай выше себя, защитить их не получается. И Полину не уберег. Был рядом, да, но в результате она и боролась сама, и победила сама -- только страшной ценой.

Он сжал зубы, сел на кровати, ограждаясь от привычно уносящих его в тусклое болото безнадежности мыслей и переключаясь на рабочий режим. Нужно было связаться с Тандаджи, обсудить дальнейшие действия. Игорь поискал взглядом телефон, выругался -- вспомнил, что он сгорел от разряда, -- вызвал медсестру и попросил дать ему позвонить. Набрал Тандаджи, кратко описал произошедшее и потребовал перевести их в Рудлог.

- Я уже в курсе, - коротко сказал тидусс. - Запрос на перевод послал, ты мне здесь нужен. Зашиваюсь, Игорь. Как будет известен ответ -- сообщу. Телефон тебе передадут. Лечись.

Зашел врач, строго и терпеливо предложил пациенту лечь в постель и принять виталиста.

- После таких травм неделями в постели лежат, - пробурчал он, - а вы уже скачете. Вам нельзя напрягаться. Хотите поскорее встать на ноги -- не мешайте лечению. Что вы делаете?

- Я сейчас, доктор, - вежливо произнес Игорь, вставая. Проковылял мимо хмурого врача, открыл дверь, добрел до палаты Люджины -- заглянул и медленно потащился обратно. Она спала.

- А спросить? - с невозмутимой иронией поинтересовался врач. - У вас время сна и бодрствования не совпадает. Вы спите -- она просыпается. Все нормально, идет на поправку.

- Я сам увидеть хотел, - объяснил Стрелковский, растягиваясь на койке. - Зовите вашего виталиста, доктор, не буду больше нарушать режим.

Ему опять вкололи какой-то болезненный укол, намазали грудь и плечи прохладной, приятно пахнущей травой мазью -- и виталист отправил его в сон.

На следующий день Игорь терпеливо перенес все процедуры, но вместо того чтобы спать, как этого требовал организм, упорно потащился до палаты напарницы. Открыл дверь. Капитан наконец-то бодрствовала - сидела в койке, опершись на спинку, и из большой кружки пила чай, периодически откусывая от огромного куска вкусно пахнущего пирога. Вся палата была уставлена цветами -- так много было их, что на светлых стенках и полу плясали разноцветные отблески. И запах стоял сладковато-горький, цветочно-лекарственный. Стрелковский так изумился, что даже поздороваться забыл.

- А это откуда?

- А это, шеф, ко мне берманские гвардейцы ходят, - с иронией ответила Дробжек. Голос ее был слабым, к вене шла трубка капельницы. - Носят цветы, пироги. Кто хвалит, кто замуж зовет. Один даже с матерью пришел, в два голоса уговаривали.

- А вы? - поинтересовался Игорь небрежно, подходя к кровати. Прямо рядом с напарницей, на тумбочке стояло блюдо с большим пирогом с яблоками.

- А я отказала, - в тон ему сообщила Люджина. Потянулась, похрустела тонкими кистями. - Поскорее бы уже в силу войти и уехать отсюда, Игорь Иванович. Сил нет лежать больше. Короля-то спасли, слышали?

- Слышал, - хмуро сказал Игорь. Огляделся, взял стул, сел вплотную к кровати, вглядываясь в бледное лицо напарницы. Выглядела она довольно бодро, несмотря на заострившиеся скулы и синяки под глазами, и отросшие черные волосы, взъерошенные после сна, делали ее похожей на ежа. - И про ее величество слышал. Свенсен приходил, рассказал.

Напарница внимательно взглянула на него.

- Себя вините, шеф? Вы думаете, если б были рядом, смогли бы помешать?

Игорь помолчал.

- Полина, - произнес он суховато, - это моя ответственность перед той, кому я служил. И мой личный долг. С которым я не справился.

Люджина словно потускнела, положила пирог на тарелку.

- Вы прекрасно знаете, что сделали все, что было в ваших силах, Игорь Иванович, - медленно и осторожно сказала она. - Откуда у вас к сорока семи годам столько остаточного перфекционизма? И, знаете, я почему-то уверена, что ее величество вернется. В ней столько воли и любви, что другое и представить невозможно.

- Мать ее была такой же, - тихо проговорил Игорь. - Однако погибла.

- Но ее величество-то жива, - строго возразила Люджина. - Да и Бермонт теперь за нее отвечает -- и он точно все сделает, чтобы жену вернуть. Вы посмотрите с другой стороны. Хоть и потрепаны, но все мы живы.

- Действительно, - Игорь легко улыбнулся. - Я ведь не поблагодарил вас, Люджина. Я вам, наверное, килограмм двадцати мышц стоил. Вы меня спасли.

- А вы - меня, - ворчливо ответила северянка. - Хотя, честно говоря, зря вы поскакали сломя голову меня выручать, вместо того, чтобы дождаться группу захвата. Куда это годится?

- Вы бы не продержались, Дробжек, - возразил Стрелковский. - Несмотря на виртуозное владение табуреткой.

Капитан усмехнулась, оглядела его с ног до головы. Некоторое время они так смотрели друг на друга -- он перевел взгляд с осунувшегося лица на тонкие руки, наклонился и стянул с нее одеяло. В больничном костюме Дробжек действительно выглядела очень исхудавшей. Но не так страшно, как представлялось. Он скользнул взглядом по ногам, выше, остановился на опавшей груди, и Люджина ссутулилась, прикрылась рукой.

- Ушла красота-то, Игорь Иванович, - сказала она чересчур бодрым тоном.

- Мне хватит, - ответил он серьезно. - Буду вас откармливать, Люджина. Еще пару дней полежите, и домой. И беречь себя, - он коснулся ладонью ее живота и осторожно, неуверенно его погладил. Северянка неожиданно покраснела.

- Сообщили уже, Игорь Иванович? Вы не думайте, я не планировала... так. Вы не беспокойтесь, я не буду вас напрягать.

- Что за глупости, Люджина? - недоуменно спросил Стрелковский. Дробжек прерывисто вздохнула, подергала воротник зеленой больничной рубашки и прямо взглянула на него.

- Я не забеременела специально, чтобы привязать вас, - четко проговорила она. - И если вам это ни к чему, то я спокойно уеду к матери и не буду вам мешать.

- Люджина, - сказал он терпеливо, - я еще в своем уме. Естественно, вы не планировали. Вы вообще не способны на хитрость. Жить вы будете со мной, в моем доме, растить нашего ребенка. И если вы вздумаете уехать, я очень рассержусь. Мы же все обговорили.

- Дело в том, Игорь Иванович, - спокойно пояснила Люджина, - что раньше вы были свободны в своих решениях. А сейчас чувствуете ответственность. И благодарность. Я хочу, чтобы вы понимали, что вас это никак не обязывает.

- Боги, Дробжек, - Стрелковский раздраженно качнулся на стуле, - ешьте лучше ваш пирог и молчите. Когда вы начинаете показывать свою независимость и готовность исчезнуть в любой момент, у меня возникает желание вас отшлепать.

Она хмыкнула, и в звуке этом отчетливо прозвучало "Ну попробуйте". Открыла рот, чтобы что-то возразить -- и Игорь аккуратно пересел к ней на кровать, подтянул к себе и обнял.

- Черт, - сказал он ей в шею, проводя ладонью ей по боку, - я чувствую ваши ребра. Я как-то привык уже к тому, что вы мягкая, Дробжек, и я не рискую ушибиться о кости или сломать пальцы, обнимая вас. Будет повару работа. Вы вставать сейчас можете?

- Могу, - голос ее был тихий -- Игорь гладил по выступающему позвоночнику кончиками пальцев, и северянка как-то замерла, положив голову ему на плечо. - Но руки-ноги трясутся. Восстановлюсь. Мышцы нарастут. Главное, чтоб не жир.

- Ну, будете еще мягче, - Игорь не удержался, сжал ее грудь -- увы, и правда стала меньше, - и капитан ответила смешком:

- Потеряли любимую игрушку, полковник?

Напряжение и неловкость последних минут вдруг испарились, и стало весело.

- Ничего, - сказал он, с неким даже озорством заглядывая в ворот рубахи, - кормить будете, вырастет. Хотя и так, - он погладил ее, снова сжал, и глаза Люджины потемнели, губы приоткрылись, - хорошо. Дробжек, - твердо произнес он ей в губы. - Больше никаких перестрелок, никаких заданий. Будете сидеть дома.

- Вы такой смешной, Игорь Иванович, - пробормотала она снисходительно. - Все время думаете, что я хрустальная. Не развалюсь. Я пока еще сотрудник Зеленого крыла. И уходить не собираюсь.

Он стиснул ее сильнее.

- Тогда будете в кабинете сидеть, Дробжек. Или в отпуск отправлю долгосрочный. Или вообще уволю.

- А это уже как вы пожелаете, Игорь Иванович, - согласилась северянка весело. - Ваше право. Я тогда обратно к полковнику Тандаджи попрошусь.

Скрипнула дверь. Они повернули головы -- на пороге стоял Тандаджи собственной персоной и с каменным выражением на лице разглядывал их.

- Выздоровление идет полным ходом, как я погляжу, - с едва заметным ехидством произнес он. Капитан покраснела, отстранилась, и Стрелковский, с укоризной глянув на тидусса, пересел обратно на стул.

- Доброго дня, полковник, - невозмутимо поздоровался он, - присаживайся. Какими судьбами?

- Пришел лично убедиться, что вы не при смерти, - Тандаджи аккуратно сел на стул, сложил руки на коленях. - Убедился. Теперь надо дождаться выписки.

- Мне говорят, еще дня три минимум, Майло, - с сожалением ответил Игорь. - Разве что ты раньше организуешь нам транспортировку в Рудлог.

- Организую, - легко согласился Тандаджи. - Запрос одобрили, так что сегодня вечером или завтра с утра переведут вас в Иоаннесбург. В королевский лазарет.

- И нужно что-то решать с гвардией.

Тидусс легко улыбнулся.

- Решил уже. Гвардия остается в замке по личному распоряжению Бермонта. Он сказал - "жена у меня есть, королева у страны есть, не вижу причин отзывать гвардейцев". Я поставил Осинского командиром, будут при королеве, заодно и сведения нужные соберут. А тебя, Игорь Иванович, работа ждет. Судя по всему, - он взглянул на красную Дробжек, - в кабинет ты вернуться уже можешь. Хотя бы на полдня. Вот из лазарета и будешь ходить. А то я как-то привык уже к тому, что работа по внешней разведке на тебе и что я могу периодически ночевать дома. И, честно скажу, сейчас дел очень много. Супруга меня две недели почти не видит и грозит взорвать Управление -- она несколько взбудоражена из-за беременности. А мне очень не хотелось бы привлекать ее за терроризм.

- Серьезная угроза, - кивнул Игорь с улыбкой. - Завтра я буду в Управлении, Майло. А капитан, ты уж извини, пока на работу не выйдет. Может, и вообще не выйдет.

- Сначала напиши запрос на перевод в твое подразделение, - ледяным тоном сказал тидусс. - А потом уже решай. А вы, капитан, - обратился он к Люджине, - не хотите ли остаться на оперативной работе? В службе внутренней безопасности?

- Я, господин полковник, с Игорем Ивановичем останусь, - твердо сказала Дробжек.

- Конечно, - сухо ответил тидусс и удовлетворенно качнул головой. - Но если он вас уволит, - добавил он с иронией, - приходите ко мне. Для вас место всегда найдется. Вы отлично справляетесь с самыми сложными заданиями.

Стрелковский сощурился, и Тандаджи ответил ему невинным и равнодушным взглядом. И дальше разговор зашел о текущих делах, и господа полковники сильно увлеклись импровизированным совещанием и долго бы общались - если б не заглянул врач и непререкаемо не приказал посетителю удалиться, а пациентам -- разойтись по палатам. И не испугали старого доктора ни ледяное недовольство одного рудложского полковника, ни раздражение другого. Его дело -- лечить, а уж эмоций за свою жизнь он насмотрелся столько, что они уже не трогали.

ГЛАВА 2

Иоаннесбург, Марина, неделя после дня рождения Полины, 16-21 декабря

Горе бывает разным. Кто-то носит его в себе, как Ангелина, и оно изъедает ее изнутри, прорываясь болью в глазах, упрямо вздернутым подбородком и болезненной бледностью. Кто-то, как Каролина, выплескивает его вовне, растворяя в скипидаре и раз за разом упрямо рисуя солнечно-желтым и улыбчивым образ нашей Пол, распахнувшей руки, хохочущей, стремящейся навстречу, словно собираясь обнять или защекотать зрителя. Алина рыдает и твердит свои формулы или уходит на мороз гулять с высоким крепким парнем, готовым защитить ее от всего мира. Наш отец спасается от тяжести, помогая нести ее родным.

Мое горе имело вкус злости и табака, стучалось в виски головной болью, выворачивало наизнанку и склеивало ресницы солью -- но слезы не приносили облегчения. Отсутствие Полины ощущалось как нехватка дыхания, невозможность вдохнуть полной грудью. Мы жили, привычно чувствуя друг друга, как младенец в утробе матери ощущает биение ее сердца -- только мы слышали вибрации пяти родных сердец. И без одного из них было страшно, тягостно и непривычно.

Видимо, за семь прошедших лет наша связь стала крепче -- или мы стали сильнее? Когда ушла мама, ощущения были куда терпимее. Во вторник же, во время операции, которая, по счастью, подходила к концу, меня будто ударило лопнувшей струной -- только боль была тысячекрат сильнее. Сразу пришло осознание, что Полины на Туре больше нет, окружающее поплыло -- и я только и успела шагнуть в сторону, чтобы не свалиться на склонившегося над пациентом Эльсена.

Похоже, я стоила главврачу немало седых волос, потому что когда очнулась от резкого запаха нашатыря в подсобке для медперсонала, вокруг меня собрались чуть ли не все виталисты больницы, охранники, бормочущие в рации, и сам Новиков, нервно интересовавшийся, как я себя чувствую.

Как будто мне вырвали кусок души.

Слезы текли сами по себе, и мне душно и мерзко было находиться среди людей.

- Нашатырь очень едкий, - я едва смогла выдавить из себя первые слова -- горло схватывало, и хотелось рыдать, орать и крушить все вокруг. - Все в порядке, Олег Николаевич. Голова почему-то закружилась. Могу я пойти домой?

- Конечно. - Я говорила так четко и медленно, что главврач нервно потеребил пуговицу на халате. - Эльсен настойчиво попросил отправить вас отдыхать. Может, вам взять несколько дней в счет отпуска, Марина Михайловна? Я приставлю к Сергею Витальевичу другую сестру.

Моих сил хватило поблагодарить обеспокоенных коллег, попросить не оставлять других пациентов без внимания и, не переодеваясь, добрести до "уголка принцессы", откуда меня забрал Кляйншвитцер. Трясти меня начало уже в его кабинете, и флегматичный придворный маг как-то ловко и настойчиво заставил меня выпить склянку со знакомой успокоительной настойкой. Видимо, во дворце она пользовалась большой популярностью, и запасы всегда были под рукой.

Зелье мне не помогло -- я лишь отупела и оглохла на пару минут, которых хватило, чтобы дойти до Семейного крыла, -- и там уже, за спинами гвардейцев, охраняющих вход в крыло, я начала хватать ртом воздух -- голова снова закружилась, я прислонилась лбом к прохладной стенке и заплакала.

Мне срочно нужны были родные, и я, пошатываясь, пошла по коридору, вытирая мокрые щеки, и одну за другой распахивала двери покоев сестер, отца. Хоть кого-то теплого, своего рядом, чтобы обнять, чтобы найти опору!

Но везде было пусто. До студии, где наверняка сидели Каролина и отец, добираться сил не было. У последней двери -- в детскую -- я остановилась. Там взволнованно причитала няня, что-то ровно и успокаивающе говорил Мариан, а мальчишки рыдали в два голоса.

Только меня там не хватало. Я развернулась и пошла к себе. Прогнала горничную, забралась с ногами на кровать и начала судорожно звонить сестрам. Телефон мгновенно намок, и я слушала звонки, всхлипывала и оттирала его ладонью.

Открылась дверь -- ко мне вбежала испуганная, растерянная Алинка. Губы ее дрожали -- и я притянула ее к себе, заставив сесть рядом, обхватила, не переставая звонить, -- и сестренка тоненько завыла мне в плечо.

Ответила Ани.

- Мы уже во дворце, Марина, - голос ее был сдержанным и немного злым. - Сейчас будем. Отцу я позвонила.

Все собрались в моей комнате. И отец с Каролиной, и крепко обнимающий Василину Мариан. Кажется, только за счет мужа она и держалась -- оперлась на него, прильнула, словно желая раствориться. И вытирая с лица слезы и почему-то поглядывая на молчащую Ани, рассказала о том, что произошло в Бермонте.

- Луциус утверждает, что она в коме, а не умерла, - с неожиданной твердостью добавила она. - Тело осталось живо, хоть и ушло в звериную ипостась, значит, душе есть куда вернуться. Я верю, что так и будет.

Что нам оставалось кроме веры?

- Просто проклятие какое-то, - горько сказала я. - Может, и правда кто-то из предков провинился, и мы теперь расплачиваемся?

Ани остро взглянула на меня и задумчиво опустила глаза.

- Можно навестить ее? - жалобным голосом спросила Алинка и сняла очки. Глаза ее были красными, веки припухшими. Впрочем, мы все, кроме Ани, Мариана и отца, прижимающего к себе Каролину, выглядели не лучше.

Василина покачала головой.

- Пока нет, Алиш. После полнолуния я договорюсь с Демьяном о визите. Он обещал держать нас в курсе, но сейчас у него в стране такая политическая ситуация, что не до нас. И мы с Марианом уезжаем в поместье. Полнолуние послезавтра, не хочу лишних тревог.

- Я продержусь здесь, Василина, - мрачно произнес Байдек. - Нет нужды, если это не вовремя.

- Дети ведь тоже почувствовали, - кротко ответила она. - Им там будет спокойнее. Поедем, Мариан.

Он взглянул на нее -- и я почти услышала их разговор без слов.

"Ты точно не из-за меня хочешь уехать?"

"Из-за тебя тоже. Но и мне нужно прийти в себя, муж мой".

- Но почему Пол так поступила? - расстроенно спросила Каролина. И снова Василина бросила на Ани быстрый взгляд, и снова от старшей повеяло холодом. Поругались? Что же там произошло такого, о чем нам не рассказывают?

- Потому что Демьян ей так же дорог, как и мы, Кариш, - вдруг сказала я сипло. - А ради любимого человека можно многим пожертвовать. Хотя я бы очень желала, чтобы она выбрала другой путь. Васюш. - Сестра подняла на меня несчастные глаза. - Только не вини себя. Мы все упертые. Если Поля так решила, то никто не смог бы ей помешать.

- Любовь -- очень страшная вещь, - пробормотала Каролина.

И я не могла с ней не согласиться.

Мариан и Василина уехали наутро, забрав с собой мальчишек и Мартинку. А я заставила себя пойти на работу. Были плановые операции, Эльсен надеялся на меня -- как я могла оставить его? Старый хирург, увидев меня, одобрительно хмыкнул и приказал готовить операционную. И я готовила -- с гулкой головой и сухими глазами, -- и подавала инструмент, и курила в перерывах, и заливалась кофе - и в минуты, когда эмоции захлестывали меня с головой, твердила себе: "Она жива. Вернется. Обязательно".

Волна отчаяния откатывалась, чтобы через несколько часов - или минут -- вернуться снова, и внутри меня росло уже знакомое напряжение, заставляющее скрипеть зубами и думать о качелях над бездной. О том, что позволит мне стряхнуть его безопасно для окружающих.

По этой же причине я не хотела никого видеть. Старательно сдерживала свой злой язык с родными. Избегала Катю, хотя обещала встретиться с ней. И Марта -- но он, послушав мой бесцветный голос, настойчиво произнес:

- Я позвоню в воскресенье. И если услышу опять эти безнадежные ноты, приду выколупывать тебя из скорлупы.

- Мне просто нужно побыть одной, Март, - вздохнула я жалобно. - Не обижайся. Я сейчас в неадеквате. Могу сорваться и натворить такого, что ты меня не простишь никогда.

- Я? - иронично удивился блакориец. - Девочка моя, даже если ты мне голову откусишь, я тебя пойму. Я и сейчас понимаю, - добавил он серьезно. - Трудно улыбаться и шутить, когда все внутри болит. Но я могу просто помолчать с тобой. Звони, когда понадобится, Марин.

Он и правда понимал.

В четверг я вернулась домой уставшей донельзя. Меня встретил Бобби, которому душевные терзания хозяйки не помешали радостно гавкать и тяпать меня за пальцы на ногах, просясь погулять. Пришлось выходить в парк.

Подросший пес носился под фонарями по снегу, распугивая синиц, слетевшихся к кормушкам, прыгал на деревья, лаял на прогуливающихся придворных, почтительно кланяющихся мне и приседающих в реверансах, обследовал подсвеченный разноцветными огнями ледяной городок, который по традиции построили на зиму и который обожали Василинины дети. А я брела следом, кивая встреченным людям и задумчиво разглядывая расходящиеся в разные стороны дорожки. Вот так и жизнь. Рано или поздно приходит момент, когда надо выбирать свой путь. Станешь на него -- и не свернуть больше. Так и Пол когда-то давно выбрала свой. И думала ли она, что закончится он так? А если бы знала -- стала бы что-то менять?

"Вряд ли. Жизнь не так важна. В конце концов, важно только то, ради чего ты живешь и ради чего готова умереть".

А ради чего живешь ты, Марина?

У меня не было ответа.

По возвращении меня ждал букет от Люка. Радостный, составленный из солнечных ромашек и небесно-голубых васильков. И пах он летом и немного -- больницей, и я, стянув перчатки, обхватила его и с наслаждением вдохнула тонкий успокаивающий запах под недоуменным взглядом горничной.

- Что, Мария? - спросила я.

- Слишком простые цветы для вас, моя госпожа, - чуть сварливо ответила горничная.

Что бы она понимала в цветах.

Я достала телефон -- там ожидаемо светилось сообщение.

"Немного радости для тебя".

Я уже переоделась к ужину и расслабленно курила, поглядывая в телевизор. Диктор вещал с серьезностью проповедника, сюжеты радовали позитивом и ударным оптимизмом, и я невольно улыбалась, косясь на яркие цветы.

До тех пор, пока не замелькали на экране кадры из Дармоншира. Ангелина и Люк в какой-то больнице, затем они же на выставке цветов. Он держит мою сестру за руку, склоняется к ней, улыбается, глядит на нее, сощурившись, что-то говорит журналистам -- о, как хорошо я знала этот взгляд и этот голос!

Восхищение в его глазах было неподдельным. И сестра смотрела на него так, как ни на одного мужчину на моей памяти. С приязнью. И одобрением.

Внутри полыхнула злость - я сжала зубы, схватила пепельницу и с яростью швырнула ее в экран. По стеклу побежали трещины, со звоном посыпались вниз осколки, телевизор замерцал и погас, а я вытащила из вазы букет, распахнула окно -- сразу в лицо ударило холодом и снежной пылью -- и выбросила его. И на ужин не пошла. Побоялась наговорить Ангелине гадостей. Разве она виновата, что я ревную? Безумно ревную. Безумно!

Змей Кембритч как почувствовал мое состояние -- завибрировал на столике телефон, взорвался гулкими басами и ритмами, ускоряясь звуками рок-песни "Полночная дорога". Я успела возненавидеть ее, а Люк все не унимался - и я сердито нажимала на "отклонить вызов", пока не разозлилась окончательно и не выключила телефон.

А в пятницу после работы Мария передала мне запечатанный конверт. Внутри был плотный лист бумаги с какими-то странными цифрами и знаками. Маленькая визитка, на которой на голубом фоне был изображен пушистый белый одуванчик. И подпись "Суббота, 11 утра".

Я раздраженно смяла конверт, поискала взглядом мусорную корзину.

"Неужели выбросишь?"

Я с досадой шлепнула рукой по гладкой поверхности тумбочки. Любопытство, мой вечный спутник, уже просыпалось, мягко шелестело внутри, привлекая в союзники знакомые мне трепет и предвкушение.

"Нет. Конечно нет".

Внутренний голос обидно хмыкнул, но промолчал. А что говорить -- и так знаю, кто моя самая большая слабость в этом мире.

Моих скудных познаний хватило, чтобы обнаружить среди знаков где-то виденные магические символы. И я, зажав в руке лист бумаги, пошла к нашей всезнайке. Алинка была в спортзале -- красная, мокрая, подтягивалась на перекладине. С большим, надо сказать, трудом. Увидела меня, выдохнула с облегчением и спрыгнула на пол.

- В понедельник зачет по физкультуре, - пожаловалась она, - а до нормы трех раз не хватает. Десять нужно. И вообще, старалась-старалась, а все равно недотягиваю.

- Все ты сможешь, ребенок, - я постаралась, чтобы голос звучал ободряюще. - Я к тебе за консультацией. Это что такое?

И я сунула ей послание от Люка.

- Так это же координаты для Зеркала, - недоумевающе объяснила Алишка. - Так их записывают, если маг не бывал в месте, куда нужно открыть переход, и никого из знакомых людей там нет.

- Понятно, - протянула я. - А открыть сможешь по ним?

- Ты что, - с ужасом сказала сестричка, - мы только на третьем курсе будем учиться их строить. Тогда и приходи. - Она помрачнела. - Если я не вылечу до того времени, конечно.

- Ребенок, - я погладила ее по плечу, - я вот вряд ли смогу хотя бы раз подтянуться. И ты еще полтора месяца назад не могла. А сейчас семь раз! Да ты почти чудо совершила. Ты только разозлись - вот увидишь, и пробежишь быстрее всех, и перекладину от усердия погнешь. Я уже тебя боюсь -- мне кажется, для тебя невозможного не существует.

- Скажешь тоже, - улыбнулась она грустно, и в улыбке этой я увидела отголосок нашей общей тоски.

- Много раз скажу, - я дернула ее за косичку. - И вообще, уходи-ка ты из этой комнаты пыток, ужин через полчаса.

- Сейчас, - Алина вздохнула. - Еще раз попробую. Или два.

Из зала я вышла под ее сдавленное пыхтение.

Зигфрида я поймала, когда он уже одевался, спеша улизнуть от нас на выходные. Но магу не повезло. Он посмотрел на меня почти обреченно и послушно взял координаты.

- Сможете открыть? - спросила я. - Мне нужно туда завтра к одиннадцати.

- Смогу, - голос был несчастным.

Ну извините, господин Кляйншвитцер, все претензии отправляйте в Дармоншир.

- Тогда я зайду к вам с утра? - уточнила я.

- Конечно, ваше высочество, - сказал самый грустный маг на Туре, и я поспешила удалиться, пока меня не замучила совесть.

Хорошо, что Ангелины не было за ужином -- она задерживалась в Теранови. Она бы точно поняла, что со мной что-то не так. Меня просто потряхивало от возбуждения. Мариан с Васей еще не вернулись с Севера, а младшие сестренки и отец легко приняли мое объяснение, что завтра я еду на ипподром. Тяжесть и вялость как рукой сняло -- и лишь тихий голос внутри укоризненно шептал мне, что я в очередной раз сбегаю от проблем, что не время пускаться в приключения. Я была с ним согласна. Но если не отвлекусь, точно убью кого-нибудь -- так пусть это будет Дармоншир. Заслужил.

Суббота, 20 декабря

Утром еще более печальный, чем вчера, Зигфрид, открыл Зеркало -- и я шагнула в огромный серый ангар. Прямо передо мной были распахнутые высокие двери -- и за ними сверкало бесконечное заснеженное поле. А на нем ярким полосатым пятном выделялся подпрыгивающий на снегу воздушный шар.

- Вам точно сюда, моя госпожа? - с сомнением спросил Кляйншвитцер. - Я могу подождать вас.

Я огляделась -- наискосок натянутые от потолка до пола тросы, высокий помост, маты внизу, полки с какими-то сумками. Сердце застучало быстрее. Не может быть. Я всю жизнь об этом мечтала.

- Точно, Зигфрид, - уверенно сказала я. - Идите. Я позвоню.

Он исчез в Зеркале -- а ко мне со стороны шара уже шагал какой-то человек. Низенький, плотный, с обветренным загорелым лицом.

- Здравствуйте, госпожа. Меня зовут Рич Самкинс. Я владелец этого клуба.

Говорил он по-инляндски, чуть картавя.

- Позвольте ваш пригласительный?

Я поколебалась и протянула ему "визитку" с одуванчиком.

- О, да, да! - воскликнул он. - Сейчас, одну минуту! Костюм, и потренируем посадку!

Начался инструктаж. Я скользила вниз по тросам, послушно сгибала ноги, пробегала вперед -- и все смотрела в открытые двери, за которыми виднелось закрытое легкими облаками голубое небо. И случайно повернув голову, наткнулась взглядом на выходящего из Зеркала Люка. Он поклонился, усмехнулся со своим обычным дерзким прищуром. Ничего не сказал. Просто стоял и смотрел на меня, и я сжимала зубы от его присутствия -- и потом, когда он отошел в сторону и стал переодеваться, не могла не глядеть на его крепкие плечи и спину, на линию позвоночника, уходящую под ремень брюк. Худощавый, жилистый. Великолепный.

Еще через полчаса мы стояли напротив друг друга в корзине поднимающегося воздушного шара. Самкинс быстро повторял уже выученные наизусть инструкции. Не паниковать. По правилам шар опускается пустым, поэтому прыгать придется в любом случае. Свободное падение -- с трех километров, длительность сорок секунд, считать до тридцати, затем дернуть кольцо. Если не дернуть -- у новичков парашют раскрывается принудительно. Даже если не раскроется, снизу подхватит маг.

Земля, чуть покачиваясь, удалялась, я вдыхала морозный воздух, слушала шум горелки и смотрела в темные глаза молчаливого Кембритча, закрытые плотными очками -- и светло-голубая бесконечность за его спиной, с зимним, почти белым солнцем и светящимися желтым и розовым облаками манила меня так, что хотелось кричать. Я с детства мечтала прыгнуть. Но сначала не разрешала мама. Потом на это не было времени и денег. А потом и вовсе не до этого стало.

Инструктор что-то говорил, хвастался, отмечал километраж -- дышать становилось труднее, мороз усиливался -- но мы не слушали его, прикованные друг к другу знакомым невозможным притяжением.

"Страшно?"

"Ну тебе же не страшно".

Он снова усмехнулся. Дыхание у меня от предвкушения прерывалось, и сердце стучало уже так, что слышно должно было быть на километры вокруг.

- Проходим облачность, - крикнул инструктор, и мы погрузились в вязкую влажную дымку. Вынырнули через несколько длительных минут. И полетели к солнцу -- а под нами пышным взбитым ковром стелились белые облака. И дух захватывало от высоты, от виднеющихся в промежутках крошечных поселений, от расчерченных тонкими ниточками дорог заснеженных полей, щетки лесов и крутой линии горизонта.

- На борта! - скомандовал инструктор.

Я заледенела. Выдохнула. Люк, ухватившись за стропу, забрался на борт корзины, встав спиной к пустоте, -- и в лице его, в глазах появилось что-то хищное, темное. Он посмотрел на меня, словно спрашивая - "испугалась"? И я полезла тоже, хотя уже ничего не соображала от страха. Борт оказался широким -- и я вцепилась в стропы, с ужасом глядя себе под ноги -- туда, где не было ничего. Только волнистое поле облаков. Адреналин в крови уже зашкаливал, и холода не чувствовалось, и мышцы болели от напряжения.

- Старт! - крикнул Самкинс.

Кембритч взглянул мне в глаза -- и я задохнулась от требовательности в его взгляде, вздернула подбородок -- и разжала пальцы.

Тридцать.

Медленно, лицом к солнцу, полетела вниз -- раскинув руки и крича от страха и счастья -- и видя, как от стремительно поднимающейся корзины отделяется мужская фигура в черном костюме -- и, вытянувшись стрелой, летит ко мне.

Двадцать один, двадцать...

Я влетела в плотное облако -- и тут же меня нагнали, обхватили, с жесткостью вжались в губы губами, и я обвила его ногами, вцепилась руками. Мы словно зависли в невесомости. Не видно было ничего -- мы крутились, парили в белом тумане и отчаянно, жадно целовались, и ветер свистел мимо, вокруг, яростно пытаясь отцепить нас друг от друга.

Десять... девять...

Облака вдруг кончились -- ударило по глазам светом и пространством. Люк, обхватив меня за талию, еще раз прикоснулся к моим губам и четко, хоть и не расслышать было ничего, проговорил:

- Не злись.

И дернул за кольцо. Падение остановилось -- меня рвануло вверх, раскрылся цветной купол парашюта -- но я смотрела не наверх -- вниз. Туда, где сумасшедший Кембритч летел к земле.

Парашют он так и не раскрыл. Взметнулся прямо под ним снежный вихрь, поглотил, затормозил -- и аккуратно опустил на землю. Сработал маг. А я облегченно выдохнула и выругалась. А если бы не успел? А если бы у стихийника нос зачесался или маг чихнуть бы захотел в этот момент?

Когда я спустилась, Люка уже не было. И правильно. Нам опасно долго быть рядом.

Губы мои горели от ветра и его поцелуев, и во всем теле была такая легкость, будто полет этот разом вышиб все тревоги, все переживания. Как заново родилась.

Только вот руки и ноги были слабыми, и вспотела вся, оказывается. И голос сорвала. Но зато впервые за долгое время ощущала себя абсолютно и неприлично счастливой. И во дворец я вернулась в блаженном опустошении.

Дармоншир-холл, Инляндия, суббота, 20 декабря

Люк

Люк вышел из Зеркала в своих покоях, тут же, скидывая куртку, двинулся к зеркалу. Облокотился на столик, внимательно посмотрел на себя.

Ничего необычного. За исключением совершенно идиотской полуулыбки на губах и покрасневшего лица.

Рука потянулась к телефону -- позвонить Тандаджи. Но, с другой стороны, о чем его спрашивать? Скажи-ка, бывший начальник, почему мои галлюцинации приобретают устойчивый характер?

В двери деликатно постучали, и Люк отвернулся от зеркала, наблюдая, как в проем просачивается его одноглазый секретарь, Майки Доулсон. Человек, который имел поразительный нюх на то, когда Люка можно застать на месте.

- Добрый день, ваша светлость, - учтиво поздоровался он.

- Добрый, - отозвался Люк, выбивая из пачки сигарету и прикуривая. - Я вас опасаться скоро начну, Майки. Признайтесь -- вы установили здесь камеры и теперь следите за мной?

Секретарь побледнел.

- Лорд Дармоншир... я бы никогда...

- Успокойтесь, Доулсон, - с досадой сказал его светлость, выпуская дым. - Видят боги, у вашего отца с чувством юмора куда лучше. Что у вас за дело? Опять пытка бумагами?

- Нет, - секретарь пришел в себя и отвечал уже с достоинством. - Ваша матушка, леди Шарлотта, здесь. Вместе с вашей сестрой и братом.

Люк внутренне застонал. Точно, Майки утром настиг его прямо перед отправкой в клуб и напомнил об обеде. Но ветер, адреналин и Марина память отшибли начисто.

На этой неделе Люк по просьбе матери отзвонился-таки младшей сестрице в Блакорию. И настойчиво пригласил ее на выходные навестить мать и присоединиться к семейному обеду, чтобы обсудить необходимые вопросы.

- Я занята, - буркнула сестрица. - У меня вообще-то сессия на носу.

- И ты прекрасно выделишь день на посещение Лаунвайта. - Люк педагогическими талантами не обладал, зато знал, как подкупать людей. - Приедешь -- организую тебе на каникулах практику в королевском госпитале, в родильном отделении. Хотя, заметь, мог бы просто настоять, чтобы ты появилась. Мать скучает.

- Сам-то, - грубо ответила Рита, - часто дома появлялся? А она плакала. И по тебе точно скучала больше, чем по мне.

- Рита, - задушевно произнес лорд Лукас, пользуясь дедовыми наработками, - если не приедешь, тебя свяжут и доставят сюда. И никакой практики. С утра в субботу чтобы была у матери.

Он одобрительно послушал, как сестрица ругается, и положил трубку.

И вот сейчас предстояло спускаться и заседать за обедом в роли главы семейства.

- Мне нужно принять душ и переодеться, Доулсон. - Люк небрежно затушил сигарету, снял рубашку и под укоризненным взглядом секретаря бросил ее на кровать. - Сообщите, что я буду через двадцать минут.

Но перед тем как направиться в ванную, лорд Лукас Дармоншир подошел к окну и некоторое время задумчиво смотрел на покачивающиеся от ветра черные ветви деревьев. И потом, стоя под горячими струями душа, он нет-нет да и поглядывал в высокое зеркало на противоположной стене. Что за ерунда с ним творится? Помимо того, что он счастлив, как щенок, конечно.

Из парашютного клуба он просто заставил себя уйти, хотя так изначально и планировал поступить. Но вцепившаяся в него в воздухе испуганная Марина, ее сухие и горячие губы, ее огромные синие глаза, потемневшие от страсти и адреналина, и собственное удовольствие, подкрепленное опасностью и возбуждением, были достаточным искушением, чтобы забыть о чести аристократа и данном слове. Которые он, надо сказать, с легкостью попирал при работе на Тандаджи.

Люк честно собирался выдержать назначенные ему два месяца. Но накануне была встреча с Ангелиной Рудлог, которая явилась в замок в Дармоншире телепортом для участия в очередном публичном мероприятии. Невозмутимая, безупречная, красивая. В бежевом зимнем пальто с высоким воротником и широким поясом на тонкой талии, в сапожках на каблуках, делавших ее еще тоньше. Держалась она очень уверенно.

Уже прошли в прессе сюжеты о ситуации в Бермонте, но как Люк ни вглядывался в невесту -- ни следа тревоги или расстройства на ее лице он не обнаружил. Чувства скрывать она умела не хуже его самого.

- Сколько точно времени займет мероприятие? - ровно спросила принцесса, когда с приветствиями было закончено. - У меня еще дела.

- Три часа, не больше, - отозвался Люк. - Нас ждет машина, ваше высочество.

Она кивнула, подала ему руку и с легкостью спустилась по широкой лестнице замка Вейн к выходу.

- У вас прекрасный замок, - автомобиль уже развернулся и мягко двинулся по дороге, а Ангелина смотрела в окно, оценивая заснеженные владения нынешнего Дармоншира. - Когда он построен?

Светская болтовня им обоим давалась легко.

- В нынешний вид приведен около трехсот лет назад, Ангелина. Изначально был куда меньше, без башен. Могу провести вам экскурсию, если хотите, - любезно предложил Люк.

- Не думаю, что в этом есть нужда, - суховато ответила принцесса.

Кембритч усмехнулся. Естественно, он и не думал, что она согласится. Да и что он ей может показать? Что он вообще тут знает? Площадки башен, с которых он в детстве гонял наглых голубей и смотрел на море? Крышу, по которой он лазил так, что мать чуть в обморок не падала? Подвалы, в которые пытался спуститься, надеясь обнаружить тайный ход -- но дед так и не показал его (кстати, надо поднять план замка и найти все-таки, куда он ведет). Или скучнейшую галерею Дармонширов, где были собраны, кроме портретов семьи, произведения известнейших мастеров?

Увы, живописи Люк не понимал. Зато любил местную библиотеку -- очень старую, уютную -- в ней в раннем детстве дед читал ему книги о приключениях. Наверное, только тогда Люк мог усидеть на месте -- слушая выразительный голос старика. К сожалению, это бывало нечасто. Зато сохранилось дедово кресло, такое широкое, что они помещались в нем вдвоем, и даже плед, в который кутались зимой.

По словам старого герцога, в высоких шкафах можно было обнаружить экземпляры еще рукописных книг, которых и в королевской библиотеке найти было невозможно. Да, дед гордился своим замком и своей землей. И правил ею крепко. Не то что он, Люк.

Или можно было бы отвезти Ангелину на старую систему фортификаций, дугой обхватывающую герцогство со стороны Инляндии. Укрепления и форты остались с того времени, когда Дармонширы взяли себе слишком много воли, и монарх пошел войною призывать вассала к порядку. Закончилось все полугодовой осадой -- дальше фортов войска не прошли -- и, ко всеобщему удивлению, женитьбой овдовевшего к тому времени короля на наследнице замка Вейн. В детстве Люк облазил их все -- и не раз солдаты гарнизонов, к которым были прикреплены форты, возвращали его обратно в замок. Но разве это будет интересно женщине, в жилах которой течет лед?

Люк еще раз посмотрел на профиль старшей Рудлог. Нет, все же чувствуется напряжение. Смотрит вперед, в одну точку, руки лежат спокойно. Чересчур спокойно.

- Сочувствую вашей утрате, - сказал Люк с некоторой неловкостью. Принцесса изумленно повернулась к нему. Глаза ее были ледяными, как и тон.

- Не нужно об этом, Лукас.

- Как ваша семья? - спросил он, подавляя желание заткнуться.

"Как Марина?" - хотел спросить он.

- Нам тяжело, - спокойно ответила она. Снова с холодком взглянула на него. - Вы хотите спросить о ком-то конкретном?

- Да, Ангелина.

Она помолчала, и когда Люк уже думал, что не ответит, заговорила:

- Марине всегда труднее нас всех. Она очень ранима. И впечатлительна. И я очень рассчитываю, - добавила она, - что эта информация не приведет вас к решению еще больше раскачать ее эмоциональное состояние. И вы не расстроите меня.

Он усмехнулся -- иногда в тоне невесты прорезывались железные ноты наставников из кадетской школы. Только выражения у тех были подоходчивее.

- Вам не в чем меня упрекнуть, Ангелина, - он легко выдержал ее взгляд.

- Я знаю, - отозвалась она, отворачиваясь. - И, признаться, удивлена. Не думала, что вы ограничитесь цветами. И обойдетесь без публичных скандалов в Инляндии.

"Тандаджи, сукин сын, работает блестяще".

Ему удалось удержать спокойное выражение лица. Знала бы она, чем он занимался всю эту неделю.

За неполный месяц регулярных встреч и выходов на публику Люк привык развлекаться, наблюдая за спутницей и пытаясь прочитать ее реакции, а то и провоцируя на отклик -- очень аккуратно, из чистого любопытства. И все же начал замечать отголоски эмоций в мимике и жестах.

Чуть дрогнувшие ресницы при чрезмерно смелом вопросе от какого-то писаки. Тень недовольства во взгляде, когда проводишь большим пальцем по тонкому запястью. Предупреждающе напрягающиеся плечи, когда слишком сокращаешь дистанцию. Легкая улыбка в ответ на шутливый тон. Интересно, она вообще когда-нибудь смеялась от души, не оглядываясь на окружающих? Увлеченность и даже горячность -- по сравнению с ее обычной холодностью, конечно, -- при обсуждении политики. Теплел ее взгляд, только когда речь заходила о семье.

Тем не менее им всегда было о чем поговорить, и он находил в этом удовольствие, как и в том, что его сопровождает красивая женщина. Или он сопровождает ее. Неважно.

Наблюдал Люк и как легко меняется она при общении с разными людьми -- от любезной с чиновниками и аристократами, сухой, почти высокомерной с журналистами и до внимательной и отзывчивой, пусть и без сердечности, с обычными гражданами.

Чем дальше, тем больше видел он и схожие с Мариной черты в лице старшей Рудлог, в ее жестах. Наклон головы, особенно когда недовольна чем-то. Линия губ -- он иногда откровенно засматривался на них. Ровные плечи и манера выпрямляться, если ей что-то не нравилось или нужно было сосредоточиться.

Сегодня же, после неожиданных откровений Ангелины, вся эта схожесть стала еще очевиднее -- и невыносимо захотелось хотя бы услышать оригинал. Люк честно продержался до вечера. И набрал-таки Марину.

Несколько скинутых звонков и отключенный телефон разбили в прах всю его выдержку. И захоти она, не смогла бы найти лучшего способа разжечь в нем азарт.

И Люк, усевшись в любимое кресло, покусывая сигарету и попивая коньяк, улыбаясь и хмурясь, разработал очередной план. Действовать аккуратно. Зацепить за любопытство. Провести через сомнения и злость -- Люк уже изучил привычки третьей Рудлог, и нежелание говорить означало только одно -- что он снова в немилости. Оглушить, ошарашить острыми эмоциями. И при этом постараться сдержать слово -- хотя бы формально.

Нужные звонки были сделаны, вся необходимая подготовка проведена -- и все равно он до последнего сомневался, что она придет. С Мариной никогда и ни в чем нельзя было быть уверенным.

Она пришла. И он старался держаться поодаль и просто смотреть на нее. Боги, в одних ее глазах было больше жизни, чем во всей Ангелине.

А потом, когда он уже летел к ней сквозь обжигающий ледяной воздух, когда целовал в толще облаков, когда смотрел на нее -- изумленную, растерянную, -- понял, что если сейчас не переступит через себя, если спустятся вместе, то из клуба он унесет ее к себе, даже если она будет кричать, проклинать его и отбиваться. И даже если этим он спровоцирует войну между Рудлогом и Инляндией.

Сил хватило оторваться от нее, хотя в голове шумело, вытянуться стрелой и полететь вниз. И тогда-то и произошло то, что заставило сомневаться в собственном душевном здравии. Бьющий по лицу воздух вдруг стал ласковым, как руки матери, уплотнился, словно Люк несся к земле в струях щекочущей тело воды.

И он увидел ветер.

Все вокруг было ветром. Стелились по земле белесые и широкие полосы ровного воздушного потока, подметая снег и качая деревья, поднимались над неровностями почвы светлыми волнами, играли в лесу маленькими серебристыми вихрями. Необыкновенно было красиво -- темно-зеленый хвойный лес и тысячи танцующих завихрений среди деревьев, похожих на кудри прекрасной женщины. Вокруг самого Люка били вверх, расширяясь и закручиваясь, молочно-голубоватые струи. И кругом, насколько он мог видеть, - поднимались ввысь, огибая облака, и спускались к земле широкими водопадами бесконечные светящиеся ветра. Холодные и теплые, влажные и сухие -- он чувствовал их, ощущал кожей, несмотря на костюм, и казалось, что одно усилие -- и он сможет полететь вместе с ними так далеко, как только возможно.

Он так ошалел, что только тогда, когда навстречу взметнулся вихрь и мягко принял его в свои объятья, понял, что долетел до земли. И не сразу расслышал вопрос мага, подхватившего его в конце полета и интересующегося, все ли с ним в порядке.

- Прекрасно, - ответил Люк. А когда снова поднял глаза -- вокруг все уже было нормально. И только высоко над ним под пестрым сине-красным куполом парила в небесах Марина Рудлог.

Полюбовался на нее -- и кивнул магу, терпеливо ожидающему, чтобы открыть Зеркало.

И до сих пор он не мог прийти в себя.

Люк выкрутил кран холодной воды, выругался от острых ощущений -- зато в душе воцарилось спокойствие. Все по порядку. Сначала обед, а потом уже разбираться.

Через несколько минут он уже здоровался с семейством, собравшимся в дубовой гостиной. Поцеловал мать, поднявшуюся ему навстречу из обитого кожей кресла, отметив, что она превосходно выглядит, едва ли не его ровесницей.

- Леди Шарлотта, - сказал он галантно, - вы просто светитесь.

- Я счастлива, что все мои дети рядом, милый, - с чувством ответила графиня и ласково погладила главу семьи по затылку.

Щеголяющий в форме братец отметился крепкими, почти костоломными объятьями.

- Берни, полегче, - просипел Люк, и двадцатилетний увалень тут же отпустил его, смущенно потер черную бородку и пробасил:

- Извини. Рад тебя видеть, Люк.

Кажется, малыш к нему действительно привязался -- хотя встречались они всего-то пару раз в неделю, выкурить сигарету и поболтать в шутливом тоне.

А вот сестрица, стоявшая у окна, с убранными наверх длинными волосами, одетая в наверняка подаренное матерью синее платье до пола -- уж очень недовольно она одергивала его и косилась на свое декольте -- сверкала в сторону Люка темными глазами и до ужаса была похожа на Кембритча-старшего.

- Боги, - произнес Люк, подходя к ней, - ты что, кудрявая?

- Всю жизнь такой была, - едко ответила Маргарета, - просто ты всегда смотрел мимо. А вот ты, - она окинула его взглядом, - выглядишь куда лучше, чем семь лет назад.

- Я и соображаю куда лучше, - согласился он, обнимая сестру. - Рад, что ты приехала. Прошу всех к столу.

Повара и слуги расстарались на славу, и собравшееся в роскошной, украшенной золотой лепниной столовой семейство некоторое время дружно отдавало дань восхищения превосходному густому и острому крабовому супу. Потолок столовой, к слову сказать, около двух веков назад разрисовывал известнейший художник, маэстро Фельдин, и теперь на Кембритчей и одного Дармоншира сверху смотрели пухлощекие и крутобедрые девы с внушительными грудями, стыдливо прикрытыми арфами, кистями винограда, кувшинами вина и клочками одежды. Бернард нет-нет да и поглядывал наверх и мечтательно вздыхал. Люка эти взгляды очень веселили.

Леди Шарлотта с легкостью поддерживала светскую беседу, расспрашивая Берни про успехи на военном поприще, а сестру -- про учебу. И если первый разливался соловьем, периодически глядя на брата -- и Кембритч видел в его глазах потребность в одобрении именно от него, Люка, - то вторая что-то бурчала в ответ и глаз почти не поднимала.

- В этом году сезон дебютанток открывается раньше, - как только слуги удалились, леди Шарлотта перешла в атаку. - Как раз не заденет твою сессию, Рита.

- Да не хочу я, - зло ответила сестра. - Мне еще четыре года учиться. И для чего? Чтобы выйти замуж?

- Милая Рита, - иронично и стараясь не давать прорезаться ехидству произнес Кембритч (сказывалось, ой, сказывалось общение с Тандаджи), - увы, родись ты какой-нибудь Бетти Смит, ты легко могла бы резать пуповины и принимать орущих младенцев сколько захочешь. И быть свободной от необходимости надевать платье стоимостью в годовую зарплату этой Бетти и идти в общество высших домов страны, - он глотнул великолепного вина и аккуратно поставил бокал на кружевную скатерть. - Но так как тебе не повезло носить фамилию Кембритч, давай опустим все наши препирания и уговоры. Иначе я передумаю насчет разных вкусных вещей, которыми решил тебя поощрить, если будешь хорошей девочкой.

- Замуж не пойду, - отрезала Маргарета.

- Я пока не нашел отчаянного, который согласился бы тебя взять, не глядя, Рита, - усмехнулся герцог, - поэтому этот вопрос тебе придется решать самостоятельно. Но для начала -- сезон.

- Люк, - сестра решила сменить тактику, и в голосе ее прорезались жалобные нотки. - Ты понимаешь, что сейчас, когда ты получил титул и принцессу Рудлог в невесты, меня начнут осаждать толпами? Да и вообще, почему я? Тебе скоро тридцать шесть, а ты еще не женат! В конце концов, Берни старше меня! Давайте его женим.

Бернард побледнел и чуть не подавился супом.

- Ты осторожнее, Рита, - ехидно сказал Люк, - а то останется у тебя только один брат. Берни, в отличие от тебя, блистает уже три сезона. Набирается опыта.

- Знаю я, где он его набирается, - проворчала сестра. Бернард из бледного стал красным и опасливо покосился на мать. Та сделала вид, что ничего не слышала, пригубила вино и отставила бокал.

- Маргарета, - произнесла она примиряюще, - никто пока не говорит о замужестве. Но выезжать тебе давно пора. Я и так дала тебе время, хотя нужно было тебя выводить в шестнадцать. Но если у тебя не состоится дебют этой весной, пойдут сплетни. Это никому не нужно.

- Обо мне? - фыркнула младшая Кембритч. - Да обо мне на фоне слухов о Люке никто и не вспомнит.

- Цени это, - небрежно отозвался новоявленный глава семьи. По сути, Риту он понимал, и если бы не просьба матери, не стал бы давить. Но тут пришлось проявить коварство:

- Если посетишь сезон, на замужестве настаивать до твоего выпуска не буду. Только если сама захочешь. В конце концов, аристократические дома Инляндии ежегодно поставляют на балы сотни жаждущих найти себе мужа девиц. Тебе продержаться одну весну, а потом привыкнут и перестанут обращать внимание.

Рита задумалась, а леди Шарлотта послала сыну благодарный взгляд.

- Ладно, - со вздохом согласилась сестра.

- Но гардероб подбираю я, - строго сказала графиня Кембритч. - И примешь компаньонку в квартиру -- не хватало еще, чтобы тебя скомпрометировали. И тебя будет посещать учитель танцев и этикета. Прости, Рита, но твои манеры ужасны. Два года вне дома, и ведешь себя как простолюдинка.

Сестра уныло болтала ложкой в супе, демонстрируя отсутствие тех самых манер.

- Мама, - отвлек воодушевленную графиню Люк, - скажи-ка мне. А в чем, кроме умения понимать животных, проявляется наша родовая магия?

Леди Шарлотта настороженно взглянула на него -- и он отметил и этот взгляд, и тревогу в глазах.

- Дед твой боль хорошо умел снимать, - ответила она, - у меня куда слабее это, но, слава богам, ни разу вы у меня не кричали от колик или прорезывания зубок. Да и с животными я не очень, так, успокоить могу, если понадобится. Погоду чуем, но ты это и сам знаешь.

- У меня с животными совсем слабо, - грустно сказала Рита, - это у Бернарда хорошо. Зато я чувствую, где у человека что болит. И органы чувствую, если ладонью провести... правильно ли работает все.

- Я собак слышу, - пробасил Берни. - И они меня слушаются. И вообще... хотел сказать, что после военного училища я, скорее всего, пойду второе образование получать.

- И кем же ты хочешь быть, милый? - удивилась леди Шарлотта. Рита тоже подняла голову, с одобрением взглянула на брата -- видимо, она что-то знала.

- Ветеринаром, - смущенно пробормотал Бернард и как-то неловко посмотрел на Люка. - Ты ведь не будешь против?

- Ну, во всяком случае, у нас в семье всегда будет кому присмотреть за беременными и собаками, - саркастически заключил Люк. - Главное, что в монастырь никто не уходит. Мам, и это все?

- Все, - подтвердила леди Шарлотта. - Твой отец тоже имеет ментальные способности -- он отличный оратор, повышенный дар убеждения. Как и у тебя, сынок.

- Я думал, это все мое бесконечное обаяние, - усмехнулся Кембритч. - А это отцовское наследие, оказывается.

- А почему ты спрашиваешь? - спросила она уже с откровенной тревогой и тут же осеклась.

Люк покачал головой.

- Интересно просто. А у Инландеров какой дар, кроме виталистического и ментального? - поинтересовался он. - Я в детстве много сказок слышал....

- Что белые короли ночами превращаются в летучих огромных змеев... - загробным голосом произнес Берни.

- И что могут смотреть в любое зеркало, - подхватила его тон Рита.

- А еще как-то один из Инландеров заставил врага съесть свое собственное сердце, - провыл Бернард.

Леди Шарлотта с отвращением посмотрела на отбивную, которую перед ней как раз поставили.

- Это невозможно, Берни, - снисходительно пояснила Рита.

- Эту байку я тебе сам рассказывал, Берни, - усмехнулся Дармоншир. Брат насупился. - Зато ты слушал, открыв рот. Мам, а ты ничего не скажешь?

- Я не знаю, Люк, - сказала она несчастным тоном. - Дом Инландер хорошо хранит свои секреты.

Он кивнул и успокаивающе улыбнулся ей. Хотя очень хотелось спросить, не светились ли у его величества Луциуса глаза, когда тот прижимал леди Шарлотту к стенке.

Люк невольно поморщился и перевел разговор на события в герцогстве.

Позже он все же набрал Тандаджи. Мозг требовал информации, и просто необходимо было прояснить один вопрос.

- Тандаджи, слушаю.

- Майло, - вкрадчиво проговорил Люк, крутя в пальцах зажигалку. Потянулся -- после прыжка тело побаливало. - Скажи мне не как глава разведки, а как друг. Что случилось со мной между тем, как меня проткнул гигантский муравей и тем, как я попал в Инляндию?

- Тебя лечили, - ровно отозвался тидусс.

- Меня много раз до этого лечили, - ехидно сообщил Люк, - и либо в яде этого животного было что-то неизвлекаемое галлюциногенное, либо, мой молчаливый начальник, произошло что-то, что ты от меня скрываешь. А так как анализы крови у меня, можно сказать, идеальные...

- ... что очень удивительно для твоего образа жизни. Что касается твоего вопроса - это государственная тайна. - Ну кто бы мог кроме Люка заподозрить, что Тандаджи издевается. - Так что думай сам, лезущий туда, куда не зовут, и скорбный головой Дармоншир.

- Хм, - Люк вытянул из пачки сигарету, зажал ее зубами и развалился в кресле, скидывая ботинки. - Значит, это касается королевской семьи Рудлог?

- Если ты еще хоть слово произнесешь, придется тебя ликвидировать, - зловеще предупредил тидусс.

- Уже боюсь, - нагло протянул Люк. - Спасибо, что подтвердил, что есть неучтенный фактор.

- Что-то случилось? - поинтересовался Тандаджи с кажущейся небрежностью.

- Это тайна, - мстительно проговорил Люк и с удовлетворением затянулся.

- Это тебе тайна, а мне одной головной болью меньше, - равнодушно отозвался начальник Зеленого Крыла. - Кстати, рад, что научил тебя заметать следы. Чую, что ты организовал одной из моих подопечных сегодняшний подвиг, а доказать не могу.

- Не понимаю, о чем ты говоришь, - с максимально честными интонациями сообщил Кембритч и забросил ногу на ногу. Ему стало совсем хорошо.

- А вот врать надо еще потренироваться, ваша светлость.

- Ты какой-то подозрительный стал, Майло, - настроение стало совсем замечательным.

- Завершаю разговор, - сухо сказал Тандаджи, - не трать мое время.

- И я был рад тебя слышать, полковник, - с теплотой проговорил Кембритч и положил трубку. И с этим приподнятым настроем Люк пошел пересматривать свои записи о встречах с родными погибших аристократов из списка наследования. Было, было в их рассказах нечто общее. Только вот объяснения он получить не мог, хоть со времени бала в Дармоншир-холле ни дня не проходило без нужных встреч.

И признаться честно, он наслаждался этим расследованием. Снова его потряхивало от азарта, и заскучавший было без дела ум работал как надо, и добыча информации требовала определенных артистических усилий... наконец-то Люк занимался тем, что доставляло ему ни с чем не сравнимое интеллектуальное удовольствие.

Кабинет был готов для мозгового штурма. Стояла на тяжелом столе чистая пепельница, аккуратно лежали рядом сигареты и зажигалка, заманчиво поблескивал коньяк в хрустальном графине ("потом, - мысленно пообещал ему Люк, - если голова откажется работать"), встреченный им по пути из покоев в кабинет Доулсон уже наверняка спустился в кухню, чтобы принести хозяину кофе.

Да. Кофе и сигарета. Что может быть лучше для раздумий.

Коньяк насмешливо подмигнул бликом на хрустале.

Люк сел в свое -- он уже привык называть его своим - удобное кресло. Разложил перед собой записи веером, как карточную колоду. И принялся за чтение.

Нынешний герцог Роберт Таммингтон, чья мать погибла, поскользнувшись в ванной, был ровесником брата Люка, Бернарда. Титул свалился на лорда Роберта в семнадцать лет, и, видимо, под его тяжестью герцог скукожился, при своем высоком росте и явной схожести со всей высшей аристократией -- и им, Люком, - напоминая книжного червя в очках. Однако высказывался он разумно, четко, и Дармоншир даже прикинул, просматривая записи, не отдать ли несчастного на растерзание Маргарете. Сестра быстро поставит его перед необходимостью выпрямиться, выработать командный голос и силу воли. Титул был равным, а Таммингтоны были даже ближе к трону, чем Дармонширы -- если Люк уходил далеко за третью сотню, то мать нынешнего герцога была тринадцатой, а сам Таммингтон наверняка едва ушел за сотню.

На балу, который Люк давал в честь принятия герцогского титула, молодой человек отсутствовал, но на предложение встретиться, обсудить взаимодействие между землями ответил согласием и со всей положенной любезностью.

Разговор долго шел о торговле -- и, признаться, Роберт Таммингтон разбирался в вопросе куда лучше собеседника. Вывести его на откровенность, не вызывая подозрений, было необходимо, и Люк не отказался от предложенного виски -- и намеренно частил, заставляя очевидно непривычного к алкоголю герцога пить вместе с собой. Через час молодой лорд расслабился, снял очки, щеки его покраснели. Для Люка полбутылки виски были так, легкой разминкой, и он, похлопывая собеседника по плечу, предложил выпить еще. Еще через час Таммингтон был готов, и Кембритч приступил к расспросам.

- Мой дед очень похвально отзывался о вашей матери, - сказал он, покачивая в ладони бокал с виски, - жаль, что не довелось с ней познакомиться.

- Матушка погибла два года назад, - объяснил лорд Роберт чуть сбивчиво, - я в то время учился, она управляла герцогством. Несчастный случай. Впрочем, - он вздохнул, - я не очень-то удивился, как бы ужасно это ни звучало. Знаете, Дармоншир, с ней постоянно что-то случалось. То запнется на ровном месте и с лестницы упадет, то каблук подвернется, то чуть под машину не попадет. Мы уж думали, что проклятье на ней, вызывали мага -- но тот посмотрел, сказал, нет ничего.

- А мага как звали, не помните? - небрежно поинтересовался Люк.

- А вам зачем, лорд Лукас? - насторожился Роберт. Видимо, недостаточно был пьян.

- Есть у меня подозрение, что на мне тоже проклятье, - развел руками Дармоншир и тут же долил слишком хорошо соображающему визави еще алкоголя. - Превосходный у вас виски, Таммингтон, - он отсалютовал и допил из своего бокала. - Хочу вот провериться у надежного специалиста.

- А, - успокоенно проговорил молодой человек, довольно бодро заглатывая свою порцию. Люка даже совесть уколола на мгновение -- "спаиваешь беднягу, да?"

- Он практикует в Лаунвайте, Ирвин Андерис, - вспомнил лорд Роберт. - Но, видите, нам не помог. Матушка, правда, смеялась, что просто она такая невезучая по жизни.

- А давно это началось? - Люк с сомнением посмотрел на бутылку, на собеседника. Глаза у того были уже расфокусированные, красные. Но все-таки долил еще.

- Сколько я себя помню, - запинаясь, поведал Таммингтон. - За детские годы, сами понимаете, ручаться не могу, но лет десять точно. А у вас?

- А у меня недавно, - успокоил его Люк. - Может, и перестраховываюсь, но нужно проверить.

- Понимаю, - пробормотал Таммингтон. Встал, покачнулся.

- Ээээ, дружище, - благодушно произнес Дармоншир, - вам, видимо, нужно отдохнуть. Я откланиваюсь.

- Да, - молодой лорд неуверенно потер глаза, - извините, Дармоншир, но я, пожалуй, не смогу вас проводить.

- Ничего, - успокаивающе произнес Люк. - Буду рад видеть вас у себя.

К визиту к графине Уэфри он готовился с особой тщательностью. Графиня приняла его вечером -- еще немного, и это было бы неприличным. Провела его по большому дому в Лаунвайте, рассказывая про мужа. Но все это были общие слова. "Я так скучаю по мужу, Лукас...". "Он был замечательным человеком". Вывести на четкое изложение, не вызвав подозрений, никак не получалось, и он выжидал, не теряя, впрочем, времени зря -- аккуратно поддерживал ее под локоть, изображал, что засматривается на ее губы и тело, вставал волнующе близко.

Благородная дама едва заметно краснела и опускала глаза.

Печаль ее была вполне искренней, но и в серых глазах проскальзывали ожидание и томность, и светло-рыжие волосы были взбиты с особым кокетством, и декольте было не просто намекающим -- кричащим. Впрочем, Люк себе не отказывал в удовольствии оценить и чуть раздавшуюся вширь фигуру бывшей любовницы, и налившиеся груди, и очень даже аппетитную задницу, подчеркнутую узким платьем.

Духов графиня не жалела, и хотя он любил такие сладковатые, чуть резкие ароматы на женщинах -- они лучше всяких слов говорили "возьми меня" - тут же вспомнил Марину Рудлог, от которой пахло только ею самой, очень тонко и будоражаще.

Действовать нужно было очень осторожно. Будет неприятно, если те, кому он нанес визиты, встретятся и решат обсудить разговор с ним. И если Таммингтон вряд ли четко вспомнит, о чем они беседовали, то с графиней нужна была другая тактика. Так, чтобы она даже не думала проговориться -- чтобы не раскрыть обстоятельства, при которых состоялся разговор.

Наконец, они спустились в маленькую гостиную в покоях графини. Обнаружившаяся здесь же служанка, наполнив чашки чаем и сделав книксен, удалилась. Люк подождал, пока за прислугой закроется дверь, поднялся и пересел на диван, почти вплотную к печально вздыхающей хозяйке дома.

- Джейн, - произнес он проникновенно и взял ее ладонь в руку, мягко сжал. - Благодарю вас за то, что рассказали мне о друге. Пожалуйста, не сердитесь, но вы будто подарили мне встречу с ним. И я позволил себе принести вам ответный подарок. В знак признательности. Пообещайте, - он чуть склонился к ней и скользнул пальцами выше, к локтю, - что не откажетесь.

- Это неправильно, Лукас, - прошептала она, но руку не отодвинула и всем телом потянулась к нему.

- В конце концов, - он понизил голос, - мы были близки.

Графиня склонила голову, но он успел увидеть признаки возбуждения - и чуть покрасневшие щеки, и взволнованно поднявшуюся во вздохе грудь.

- Вы так красивы, - проговорил он почти ей на ухо, - думаю, это оттенит вашу красоту еще больше. Посмотрите, Джейн.

Графиня осторожно протянула руку к плоской коробочке, открыла -- Люк как бы невзначай положил ладонь на женскую спину, повел пальцами вниз. Дама ахнула.

- Но, Лукас, это великолепно!

Конечно, великолепно. Алмазный гарнитур -- колье, серьги и браслет.

- Позволите? - спросил он. Графиня смущенно кивнула, и Люк осторожно надел на нее колье, словно мимоходом коснувшись груди. Поднял глаза, оказавшись к женщине очень близко.

- Джейн, память о бедном Уэфри не дает мне покоя. Мне кажется, если бы я был рядом, несчастья бы не произошло. Успокойте мою совесть, милая, - он коснулся ее губ, и глаза ее затуманились, - расскажите, что же случилось?

- Вы бы не смогли ничего сделать, - тем же взволнованным шепотом ответила графиня, - он последнее время был сам не свой, Лукас. Очень рассеянный.

Ее пальцы расстегнули две пуговицы на его рубашке, и Кембритч отвлеченно подумал, что тело привычно реагирует на женскую ласку.

- У вас такие нежные руки, - сказал он хрипло, сам поражаясь, какую чушь несет. - Джейн, что значит сам не свой?

Она подняла на него потемневшие глаза, вздохнула -- и пришлось поцеловать ее в шею со всем усердием. Как всегда, внутри него оставался кто-то, кто холодно наблюдал за происходящим со стороны, просчитывал и подсказывал варианты поведения. Только с одной женщиной это не работало. Только с одной.

- Постоянно подвергал себя опасности, - графиня тяжело дышала, говорила сбивчиво: все это - и разговор о муже во время соблазнения, и действия потенциального любовника, - ее возбуждало. - То все нормально было, то целыми днями какие-то происшествия. Ооо, Лукас...

Грудь ее правда была волнующей.

- Дальше, Джейн, - проговорил он ей в ухо, стягивая платье с плеча. - Дальше...

- Как будто рассеянность на него нападала и целыми днями... не... везло.

- И в день смерти также, милая Джейн?

- Дааа, - она уже расстегнула на нем рубашку, и мягкая ладонь осторожно касалась его груди, спускаясь все ниже и периодически замирая от его смелых действий. - Это днем... случилось.... Ах, Лукас, вот так, да... а с утра на него люстра упала, чуть-чуть мимо... оскол... ками... порезало... потом у машины... тормоз... не сработал...

Верхняя часть платья уже была спущена, и Люк любовался на роскошное белье, выбранное с очевиднейшим прицелом.

... - он домой вернулся, - Люк распустил ей волосы, - пошел... в кабинет. А через полчаса нашли его внизу, у окна...

Он узнал, что хотел. Люк тяжело вздохнул -- проскальзывала, ой проскальзывала шальная мысль закончить начатое -- и натянул платье обратно на женские плечи. Со вселенской печалью посмотрел в недоумевающие серые глаза.

- Вы даже не представляете, что я хочу сейчас с вами сделать, Джейн, - сказал он тихо, обводя линию ее скул. - Но это сильнее меня. Не могу... простите меня. Вы такая страстная и великолепная, а я слаб. Ощущение, что я на могиле друга соблазняю его супругу. Я так хочу вас, так ждал этой встречи... и не могу. Вы простите меня?

Графиня всхлипнула и прижалась к нему пышной грудью.

- Это вы меня простите. Я так порочна!

- Вы великолепны, - успокаивающе сказал Люк, поглаживая ее по спине.

- Я так любила мужа, - прорыдала она ему в плечо. - И теперь, когда вы сказали... ведь уже четыре года прошло, Лукас! Я думала, что смогу, с вами, но вы правы, нельзя!

- Не плачьте, Джейн, - говорил он, морщась -- слезы мочили рубашку, - это я во всем виноват. Ну же, милая, посмотрите, перед вами мужчина, который, если бы не муки совести, с наслаждением бы стал вашим. К сожалению, не могу предложить вам руку и сердце из-за известных обязательств... и, как оказалось, просто быть с вами тоже не могу.

Женщина плакала долго, и он терпеливо успокаивал ее, утешая раненую гордость и пытаясь сгладить разочарование. Наконец Джейн Уэфри успокоилась. Отстранилась от него, улыбнулась с усилием.

- Я даже рада, что так случилось, - сказала она, аккуратно прикасаясь салфеткой к покрывшимся пятнами щекам и красному носу. - Мне стало гораздо легче, Лукас. Словно мы смогли отпустить его, не предав. Я думала, уже не смогу нормально жить.

- Конечно, сможете, - произнес он, застегивая промокшую рубашку, - вы еще так молоды. И достойного мужчину найдете.

- Но не вас, - сказала она с неожиданной проницательностью и трезвостью.

- Не меня, - усмехнулся он, - увы. Прощайте, Джейн. Спасибо вам.

Он поторопился уйти. Малышка Джейн провожала его на удивление задумчивым взглядом, словно что-то поняла о нем.

В дверь постучали -- Люк отвлекся от записей, поднял глаза. В кабинет вошел величественный Доулсон, с некоторой даже лихостью державший на кончиках пальцев тяжелый поднос. Молча, почти не морщась от сигаретного дыма, выставил все на стол, налил кофе, поклонился и вышел. И Люк, сделав глоток обжигающего напитка, продолжил чтение.

Побывал он и на зимних скачках, хотя это ему не доставило удовольствия. И там разговорился с другом еще одного из погибших аристократов, которого затоптал лично им выученный и выращенный жеребец.

Пришлось сходить и в один из великосветских мужских клубов. Не "Поло" Билли Пса, конечно. Уровня, установленного наркоманом Доггерти, достичь пока не удалось никому. Но и тут все было на высоте: роскошная обстановка, карточные столы и бильярд, отзывчивые девушки, категорический запрет на присутствие прессы и на вынос происходящего здесь наружу. Только лиц в этом клубе не прятали и внешние приличия старались соблюдать. Там, под парами алкоголя и дорогих сигар, Люк убедительно проигрывался старому барону Томарду, у которого с деньгами было не очень -- и чей внук тоже оказался в числе тринадцати погибших. Пил, наливал барону за свой счет, оглаживал юных прелестниц с умелыми ручками, прижавшихся к нему по бокам, шепотом подсказав одной из них подсесть к противнику -- и разомлевший от неожиданной удачи старик после очередного куша поведал ту же историю. Одно к одному. Череда несчастных случаев и закономерный финал -- у машины лопнуло колесо, и семнадцатый в списке наследования улетел в реку.

Отыгрываться Люк не стал. Информация стоила потраченных денег.

Мать еще одного погибшего, графа Хеммингема, Люк застал на кладбище. Старушка, как ему доложил Леймин, каждую неделю по четвергам исправно ходила на могилу уже восемь лет. И прийти туда с цветами, якобы случайно столкнувшись с женщиной, было довольно просто. Как и разговорить ее -- вдовствующая графиня готова была рассказывать про сына бесконечно, и после представления и нескольких минут общения пригласила Люка выпить чаю. С ней он был деликатным и обходительным, почти трогательным, слушал с участием, вздыхал и потирал покрасневшие от сочувствия глаза, качал головой. Все как обычно. И попрощалась с ним старушка, будучи совершенно уверенной в том, что нынешний герцог Дармоншир -- необыкновенно приятный и милый во всех отношениях, глубоко чувствующий и понимающий человек.

Сын ее был поздним, тщательно оберегаемым ребенком. Муж умер рано, и вся любовь оказалась направлена на отпрыска. Он только-только был представлен ко двору, поступил в королевскую военную академию -- и на второй год службы, стоя на карауле во время сильного ветра, попал под снесенный вниз ураганом кусок кровли.

Картина складывалась понятная, и Люк, выйдя из дома вдовствующей и очень одинокой графини, несколько минут жадно вдыхал зимний морозный воздух пополам с привычной снежно-дождевой пылью Лаунвайта. От общения с графиней Хеммингем осталось тягостное чувство. Но вместо того чтобы поехать домой отдохнуть, Люк сел в машину, выжал газ и понесся к магу, который делал заключение о проклятии в семье Таммингтон.

Устал, да. Но как охотничий пес, вставший на след, уже не мог отказаться от расследования, и азарт будоражил его так, что он периодически втягивал носом воздух и скалился от предвкушения.

Все-таки титул делал свое дело -- герцога Дармоншир в офисе Ирвина Андериса приняли без записи. Маг держал частную практику и явно процветал -- офис находился в деловом центре Лаунвайта, в роскошном здании, и секретарь у волшебника была очень даже, хоть и немного вертлявая, и помещение оказалось сплошь увешано грамотами и сертификатами.

- Я к вам за консультацией, - сказал Люк, усаживаясь в кресло в обставленном, как комната психолога, кабинете. Окна во всю стену, сверкающая чистота, белые стены, минимализм, милые мелочи, на которых можно остановить взгляд. Маг располагающе улыбнулся и кивнул. Тоже отработанные жесты и мимика. Как почти все инляндцы, он был тощ, рыжеволос и бледнокож. На вид ему было лет сорок, но кто знает этих магов?

- Слушаю вас, - приятным голосом откликнулся Андерис. - Сделаю все, что смогу, ваша светлость.

- Вы ведь специалист по проклятиям, - продолжил Люк. - Мне вас рекомендовали как лучшего в вашей области.

- Это преувеличение, - скромно улыбнулся маг. - Позвольте вашу руку, милорд?

Люк безропотно протянул ладонь через стол, и стихийник некоторое время держал ее в руке, закрыв глаза и к чему-то прислушиваясь.

- На вас никаких проклятий нет, - удовлетворенно сказал он. - Ни свежих, ни родовых -- я чувствую их до седьмого колена. Ауру я вижу не глазами, этот уровень мне недоступен, увы, но чувствую точно, да.

- Да я, собственно, не по поводу себя, - усмехнулся Дармоншир.

Маг подобрался, глаза его похолодели.

- Ваша светлость, - проговорил он почтительно, - если вы хотите узнать о ком-то из моих клиентов, то я сразу скажу -- все происходящее здесь строго конфиденциально. Как на исповеди, никто и никогда ничего не узнает. Поэтому и вы лично можете быть спокойны. Это же спокойствие я обеспечиваю всем своим посетителям.

- Хорошо, - протянул Люк. - Тогда чисто теоретически, господин Ирвин. Это можно?

- Конечно, - успокоенно кивнул маг.

- Предположим, с каким-то человеком долгое время происходят несчастные случаи. Очень долгое. И из-за плотности этих случаев один из них не может не стать для него фатальным. Однако маг никакого проклятия на нем не обнаруживает. Есть ли какое-то другое объяснение? Например, если проклятие навел более сильный маг -- можете ли вы, если вы слабее, не ощутить его?

- Нет, - пробурчал Ирвин, - я все равно почувствую. Я на этом специализируюсь, ваша светлость. Я даже после смерти некоторое время могу уловить остаточные вибрации проклятия. Возможно, какой-нибудь недоучка и не увидит, но не я. Что касается невезения... Скажу вам честно, но рассчитываю, что это останется между нами.

- Обязательно, - пообещал Люк.

Маг вздохнул.

- Девяносто девять процентов того, что считают сглазом, действием проклятия, наговора -- простая человеческая глупость. И особенности характера, в том числе и семейного. Женщина жалуется, мол, прокляли, замуж выйти не могу, как и мать моя, как и бабушка. На иную и без разбирательства глянешь -- сразу понятно, почему замуж не берут. А иногда чуть копнешь -- а там в семье такой характер, что у бабушки, что у потомков, что даже растения не выживают, куда там мужику. Или, например, муж загулял. Жена бежит ко мне -- приворот, снимите!!! А чуть мои ребята копнут -- так муж этот половину Лаунвайта уже осеменил. Диагноз -- не приворот, а обыкновенная распущенность.

- Так на вас и сыщики работают? - понимающе спросил Дармоншир. Андерис ответил ему спокойным взглядом.

- А как же, ваша светлость. Мое время дорого, и если в обращении все очевидно, зачем мне напрягаться?

Люк задумчиво покрутил в руках неизвестно как оказавшуюся там сигарету. На автомате достал во время разговора, видимо.

- А как же проклятые предметы? - спросил он. - Я слышал много баек. В королевском музее, например, лежит алмаз Терхи, который якобы приносит владельцам смерть.

Маг поморщился.

- Тоже большая часть -- вранье, ваша светлость. Сами понимаете, там, где деньги, где такие знаменитые камни, много желающих их себе прибрать. Вот и случаются с владельцами неожиданности.

- Но бывает и по-иному, да?

- Да, - неохотно согласился Ирвин. - Но проклятия на вещи -- сложная работа. У каждого из таких мастеров, - слово это он произнес с презрением, - свои секреты и способы маскировки. В отдел магконтроля попасть не хочется, а денег хочется. Вот и стараются умельцы. Какие-то предметы начинают работать только при контакте с телом того, кому хотят причинить вред, а остальное время находятся в спящем режиме. И обнаружить такой предмет очень сложно. Какие-то активируются через много лет, чтобы никто не связал вещь и несчастье. Много секретов, ваша светлость. Да что там говорить, - досадливо махнул маг рукой, - иногда какая-нибудь бабушка-самоучка такого наворотит от вдохновения, чистым самопалом, что и не раскрутишь. Проклятия вообще тонкая вещь, ваша светлость. Я скажу, бывает так, что на одного человека накладывается заклятье, которое активируется вторым человеком, и именно этому второму приносит несчастье.

Люк напряженно думал, сопоставлял.

- Господин Ирвин, - спросил он. - А можно ли, например, внушить человеку склонность к саморазрушению?

Маг тоже задумался.

- Это уже сфера менталистов, и сильных менталистов, ваша светлость. Чисто теоретически можно внушить мысли о суициде. Или подавить инстинкт самосохранения. Но, повторюсь, это нужно обладать очень большой силой.

"И это никак не объясняет лопнувшее колесо или падение в ванной", - подумал Люк мрачно.

- Понятно, - он поднялся. - Спасибо вам за потраченное время, господин Андерис. Надеюсь, в моем отношении политика конфиденциальности тоже будет соблюдена.

- Конечно, - твердо пообещал маг. - А что касается времени -- вы его достаточно щедро оплатили, ваша светлость.

Кофейник пустел, а Люк все просматривал листы со своими пометками, вспоминал, пытаясь вычленить неучтенную деталь. Что-то, что натолкнет его на след злоумышленника.

Итак. Во всех рассказах проскальзывает одна общая черта -- смерти происходили как нелепейшие несчастные случаи. И в большинстве своем перед гибелью люди переживали череду неудач и происшествий.

Но при этом самый напрашивающийся вывод -- о наведенном проклятии -- отметается тем, что графиню Таммингтон проверял опытный специалист. Да и вряд ли служба Розенфорда не обратила на это внимания и не пригласила бы мага для проверки погибших.

Остается предположить, что все это простые совпадения ("Конечно", - ехидно прозвучал в голове голос Тандаджи). Или что есть какой-то надежный способ маскировки проклятия.

Люк хмыкнул. Вряд ли на внутреннюю безопасность работают слабые маги. И возникни такое подозрение у следователей, то его бы не отмели, пока не проверили бы досконально.

А может, его и не отмели? И ты, Кембритч, пришел сейчас к тому, что давным-давно известно Розенфорду.

Но ведь дела закрыты. Если о проклятьях известно -- то почему закрыты? Не покрывает ли милейший глава службы безопасности преступников? Не участвует ли он сам в зачистке возможных претендентов на престол с какой-то неведомой целью?

Так, Люк, стоп.

Дармоншир с тоской повернулся к графину с коньяком и все же встал, плеснул себе немного в бокал. И выпил.

Ты пришел к тому, с чего начинал. Сделай Розенфорд хотя бы шаг в сторону от преданности короне, и похожий на унылую собаку Инландер выпотрошил бы его мозги, не меняя выражения лица.

Люк раздраженно поставил пустой бокал на стол. Подумал и налил себе еще.

А если проклятие все-таки на предметах? Или, как сказал маг, активируется каким-то человеком? Или все-таки внушение, а остальное -- просто несчастные случаи? Кто-то же заставил на охоте барона Уотфорта выстрелить в Люка?

Если, конечно, барон не просто криворукий идиот.

Люк застонал от злости -- он ходил по кругу. Сжал зубы, потянулся за сигаретой. Щелкнул зажигалкой, прикуривая, и глубоко затянулся.

Спокойно. На неделе будет встреча с Леймином, посмотрим, что они нарыть успели. И Билли Пес отчего-то молчит. И еще. Не пообщаться ли с теми, кто входит в первые двадцать пять пунктов из списка наследования, но еще жив? Вдруг кого-то из них тоже и прямо сейчас преследуют несчастные случаи?

План действий привычно успокоил, и Люк, набросав несколько пунктов срочных дел, удовлетворенно откинулся в кресле. Распутает он этот клубок. Обязательно распутает, не будь он Люком Кембритчем.

ГЛАВА 3

Пески, Тафия, вторая половина декабря, Четери

Владыка Четерии слово держать умел. Поэтому нашел время среди свалившихся на него городских забот, оставил во дворце молодую жену и полетел в Йеллоувинь.

Опять его приняли как дорогого гостя, и снова возглавлял встречающих высокомерный и почтительный чиновник Винь Ло. Но дракон долгих церемоний разводить не стал. От отдохновения и омовения отказался, приказал позвать тех, кто полетит с ним в Пески, и накрыть обед прямо на берегу озера, среди цветущего золотого императорского сада. И после обеда долго в этом самом озере плавал.

А когда вышел -- ждал его на берегу императорский внук Вей Ши, одетый в шелка и золото, со слугой, держащим сумки с пожитками. Дракон ухмыльнулся, поцокал языком, но ничего не сказал -- если захотел юноша покичиться знатностью рода напоследок, так холодный воздух в полете быстро дурь из головы выдует. Ждала Чета и делегация чиновников и местных аристократов для встречи с Нории. И далеко от важных господ заметил дракон крупную фигуру массажистки, стоящей опустив голову рядом с еще какой-то женщиной и ребенком. К ним он и направился, одевшись.

Приблизился -- женщины рухнули на колени, растянулись на траве.

- Что же ты, Люй Кан? - спросил он недоуменно. - Я же тебя не в рабство беру.

- Просить хотела, великий, - ответила массажистка приглушенно. - Откажешь, так тому и быть. Это моя сестра, Ану Кан, и мой племянник. Одни мы друг у друга. Не могу я их оставить. Возьмешь их с собой? Она детский врач, педиатр, работать умеет, лишним ртом не будет.

Четери услышал знакомое слово и обрадовался.

- А сестры-акушерки у тебя нет? - поинтересовался он небрежно. - Нет? Ну и ладно. Найду. Полетели?

Первыми он приказал устроиться женщинам. Затем делегации. А затем уже новоприобретенному ученику, поколебавшемуся, но поклонившемуся учителю с должным почтением. Чет глянул на будущего императора почти одобрительно.

- Слугу оставь, Вей Ши. У меня ученики сами все должны уметь.

- Но как же? - засуетился стоявший тут же Винь Ло. - Нельзя оставлять благородного воина без помощи! Кто будет стирать ему одежду и чистить оружие?

- И на ночь одеялом укрывать... А клинок держать тоже помощник будет? - усмехнулся дракон.

Ученик уничижающе взглянул на побледневшего Винь Ло, поджал тонкие губы, взял у растерянного слуги вещи. Терпеливо дождался, пока Четери обернется и все рассядутся. И только потом полез назад, мимо почтительно молчащих сановников и красных от смущения женщин.

Так, с толпой людей на спине, владыка Четерии и отправился в Пески.

Было, было искушение поиграть в воздухе, дабы к Нории почтенные йеллоувиньцы прибыли достаточно устрашенными, но это было бы не-дип-ло-матично. Поэтому летел он ровно, быстро, и через несколько часов уже опускался во внутренний двор своего дворца.

Света, как всегда, вышла встречать его -- красивая, загоревшая, прохладная. Удивленно посмотрела на спустившихся со спины мужа гостей -- не ожидала, что их будет так много, остановила взгляд на женщинах.

- Это помощницы тебе, жена, - сказал Четери после того как обернулся и выпил чашу крови. Пил жадно, но Света смотрела, не морщась, только спросила: "Еще налить?". Дракон мотнул головой -- его глаза медленно приобретали обычный цвет.

- Обещал же, что врача найду, - добавил он, принимая из ее рук одежду. - Сестра доброй Люй Кан лечит детей. А сама Люй Кан имеет волшебные руки. Массаж делает. Не смог оставить ее там.

Светлана настороженно осмотрела опустившую глаза в пол крупную массажистку, ее сестру, испуганно прижимавшую к себе мальчонку лет пяти, решила, что соперничеством тут и не пахнет, и кивнула. Повернулась к расположившемуся неподалеку стройному йеллоувиньцу, немного синеватому от холода, с длинными черными волосами и узкими темными глазами, и шепотом спросила:

- А это кто?

- А, - вспомнил Четери. - Это мой ученик. Вей Ши, подойди, - позвал он. И когда внук императора, чуть задержавшись, приблизился, приказал:

- Это моя жена, Светлана. Слушай ее как меня. Говорит она на рудложском, поэтому с ней общайся на ее языке.

- Каких она кровей? - не глядя на Светлану, величественно поинтересовался молодой человек. Света улыбнулась -- голос у него был приятный, даже чуть напевный, но, как у всех йеллоувиньцев, очень непривычно для рудложского уха ходил от низких и агрессивных, быстрых модуляций до высоких, почти женских.

- Простых, - усмехнулся Чет с обманчивым спокойствием, внимательно отслеживая мимику ученика.

- Мастер, - глухо, глядя в сторону от Светланы, проговорил тот. - Для меня нет позора подчиняться вам. И клялся я только в этом. Но я не могу служить женщине, тем более простолюдинке, вся слава которой в ее муже.

Света покраснела и тут же забеспокоилась, примиряюще коснулась руки Чета -- не разозлился бы. Йеллоувиньские делегаты, перед которыми и выступал наследник, скромно и терпеливо стояли рядом и молчали, ожидая, чем закончится первое противостояние гордого Ши и учителя.

- А на кухне есть у нас работа? - небрежно поинтересовался Чет у Светы. Та неуверенно кивнула. - Там ведь работает повариха? Думаю, ученику стоит сначала подраить котлы под командованием поварихи. Тогда подчиняться жене Владыки будет не зазорно.

- Я воин, а не прислуга! - вспыхнул Ши, тонкие губы его изогнулись.

- Воин? - рявкнул Четери, да так, что одетые в шелка сановники качнулись назад в испуге. - Какой ты воин, сосунок?! Ты не воин, ты даже не куколка воина еще, так, тело с руками и ногами. Здесь даже полотер выше тебя, потому что знает и умеет делать свою работу. И запомни. Жена моя -- с этого дня госпожа над тобой. Понял?

Ши непреклонно выпрямился. Чет покосился на сжавшую его руку Светлану и продолжил уже тише, но со стальной жесткостью в голосе:

- Гордыня -- первый враг того, кто учится бою. Так что, - дракон оглянулся, - вставай на ворота, будем гордыню проветривать. На одной ноге, руки в стороны. Спустишься только в кухню, котлы драить. И только после того, как у жены моей попросишь разрешения.

Принц насмешливо хмыкнул, побежал к воротам, полез наверх. как обезьяна, и встал на створку, подняв ногу в колене.

- Света, - предупредил Чет, - не жалей.

- Ну ты и грозный, - прошептала Светлана, сделав большие глаза, - детей наших тоже так гонять будешь? Теперь я понимаю, откуда у тебя прозвище Гроза.

- Это не ребенок, а нахаленок, - отмахнулся Владыка Тафии с усмешкой. - Не научится подчиняться мне, не сумеет подчиниться мечу. Пусть стоит.

Света еще раз, через головы застывших с каменными лицами и старающихся не оборачиваться йеллоувиньцев, посмотрела на парня. Тот держался упрямо, разглядывая город, и черные волосы его струились по ветру. Створки вдруг дернулись -- и он покачнулся, но устоял. Во двор заходили слуги, удивленно рассматривая невиданное украшение на воротах и громко обсуждая его на своем языке.

- Пойдем, почтенные, - вежливо сказал Четери озабоченным йеллоувиньцам, - отдохнете, поедите, и дальше полетим. Владыка Нории ждет нас к вечеру.

Чиновники все как один поклонились ему, затем удивленно улыбнувшейся Свете, и зашагали за хозяином дворца в благословенную тень, оставив своего будущего господина и императора изображать цаплю на тяжелых кованых воротах. Света осталась с женщинами.

- Вы понимаете рудложский? - спросила она.

- Очень плохо, госпожа, - с достоинством ответила массажистка. - Но мы научимся. Если вам неугодно наше присутствие, мы уйдем, не обижайтесь на мужа.

- Да куда вы уйдете? - удивилась Светлана. - Тут пустыня кругом. Вы скажите, вам лучше при дворце жить или в своем доме?

- Не для дворца мы, госпожа, - почтительно сказала Люй Кан. - Мы же не благородных кровей.

Света, по правде сказать, растерялась. Чет принял решение, а куда девать прибывших -- непонятно.

- Вы ведь врач? - вспомнила она, обращаясь к сестре массажистки. - Но здесь, к сожалению, нет лекарств.

- Я травы знаю, госпожа, - с еще более жутким акцентом проговорила целительница. - И не только детей лечить могу.

- Прекрасно, - обрадовалась Света. - Травы на рынке можно купить, хоть они и дорогие. Давайте так. Вы пока поживите во дворце, походите по городу, присмотрите себе дом. Деньги на обустройство и закупку трав я вам выдам, а как готовы будете -- переедете. Вы будете во дворце работать, а вы -- дома принимать людей. Можете взять помощников. Будете у нас первым медиком Владыки.

Женщины напряженно вслушивались в ее слова, переглядывались.

- Пойдемте, - решила Светлана. - Сейчас вас накормят и я попрошу служанку помочь вам, провести по городу. Не стесняйтесь обращаться к ней, а если понадобится -- то и ко мне. Пока у нас тут бардак и все по-простому, но все наладится.

И жена дракона сама повела опешивших сестер в роскошный дворец драконьих Владык.

Нории принял йеллоувиньских гостей ласково, а вот Чету, собиравшемуся сразу после прибытия улизнуть, коротко сказал:

- Останься, тебе это понадобится.

- Зачем? - буркнул Четери.

- Если останешься один, - спокойно пояснил Нории, - тебе нужно будет знать, о чем мы договаривались.

Мастер Клинков сверкнул глазами.

- Нории, - рыкнул он. Вздохнул, успокаиваясь. - Последний раз прошу. Заклинаю тебя. Скажи ей о проклятии. Скажи о терновнике. Сил моих нет видеть, как вы, два упрямых дурака, к смерти идете.

- Проблемы должны решать мужчины, - с каким-то неживым спокойствием повторил ему Владыка Владык уже сказанное однажды. Глаза его были пусты, и сила изливалась таким потоком, будто он решил за несколько дней опустошить себя, отдав жизнь земле. - И как думаешь, как отнесется она к тому, что в несчастьях ее семьи повинны мы? Ты не знаешь характера этой Рудлог. А я знаю. Знаю, что теперь по своей воле она никогда не вернется. Поэтому не спорь со мной. Хватит об этом.

- От тебя идет холод, - проговорил Четери тихо. - Ты думаешь, я могу принять это?

- Придется, - ответил Нории жестко. - И не иди против меня, друг. Я вижу, о чем ты думаешь. Запрещаю тебе с ней говорить.

Мастер Клинков сжал зубы.

- Это уже не мудрость, Нории. Это гордость. Только-только одного юнца на ворота за нее выставил. Может и тебе встать? Проветриться?

- Лучше потом дай мне бой, Чет, - усмехнулся Владыка Истаила. - Отвлечься сейчас мне очень нужно.

Чет кивнул, покачал головой и промолчал. И принял участие в долгих, велеречивых переговорах, которые продолжились и на следующий день. Впрочем, и ему они принесли пользу -- чиновники, впечатленные показательным наказанием наследника, настойчиво предлагали дракону ту помощь, которая понадобится для Тафии. И Чет, подумав и вспомнив все, что говорила ему мать Светланы, продиктовал им свои пожелания, пообещав, что все будет щедро оплачено. Врачи. Больница. Школа. Хотя бы один су-пер-маркет. В котором обязательно должны быть детские товары. И книжный магазин с литературой на рудложском языке.

Светлана дожидалась мужа во дворе. Давно уже было темно, она уже зевала, но упорно ждала. Маячащий на воротах плотной тенью наследник ее так и не позвал, хотя пережил и жаркий день, и двигающиеся туда-сюда створки, и к концу светового дня выглядел уже мрачным, по сторонам не глядел, и руки его, раскинутые в стороны, периодически подрагивали.

Жалость в ней, конечно, плескалась, но не столько к "нахаленку", сколько к Чету. Это ж сколько он выдержал в таком обучении, пока научился так танцевать с оружием?

В медленно остывающем дворе вдруг уплотнился воздух, встал серебряной гладью, и оттуда шагнул профессор Максимилиан Тротт. Кивнул Свете, снисходительно вытерпел поцелуй в щеку.

- А Чета все еще нет, - грустно сказала Светлана. - Сегодня, наверное, не будет занятия, Макс.

- Я думал, может, сигналка разладилась, - с сомнением произнес маг. - Вот и пришел в обычное время по ориентирам. Ну раз нет, обратно пойду.

- Подожди, я хоть молока тебе попрошу налить, - Светлана вскочила. - А, может, поужинаешь со мной? Подождешь? Вдруг вернется?

- Нет, - сухо отказался Тротт.

- Ты когда ел сегодня? - словно не слыша его, спросила Светлана. Макс промолчал, и она вздохнула. - На кухне стоит готовая еда. Полчаса - и можешь идти. Все равно тебе надо отдохнуть после перехода.

Слуги быстро накрыли столик прямо во внутреннем дворе, у фонтана. И Света, не обращая внимания на молчаливость гостя, развлекала его беседой. Он видимо расслаблялся, и жареную баранину уже ел с удовольствием, и на вопросы отвечал не так, будто одолжение делает. В один из моментов оглянулся, недоуменно задержал взгляд на воротах.

- А это кто?

- Второй ученик, - сообщила Светлана жалостливо. - Наказан.

Макс задумчиво всмотрелся в едва видимую тень и вдруг хмыкнул -- представил себя там, на воротах. И ведь встал бы.

- Хороший метод воспитания, - сказал он насмешливо и совсем по-человечески, - студентов бы так учить. Хорошо, что наш ректор с драконами знаком не был.

Он потер переносицу, встал.

- До свидания, Света.

- Может, переночуешь у нас? - спросила она с сомнением. - Тут такой воздух, знаешь, как спится? Я еле по утрам вылезаю из кровати.

- Нет, - ответил он ожидаемо. - Я пойду. Четери мое почтение.

Макс исчез, а Света решила все-таки идти спать. И легла ведь, но сон не шел -- вся изворочалась, сбила простыни, и тщетно накрывала голову подушкой, и ложилась на место мужа -- не могла заснуть и все тут. Вздохнула, накинула легкое платье и пошла во внутренний двор.

Тяжелое дыхание стоящего на воротах парня она услышала еще с галереи. Остановилась, переживая. Нарушить просьбу Чета? Или все же не помогать?

И все-таки подошла.

- Эй, - позвала она тихо. - Как тебя там? Май Ши? Спускайся давай. Хватит с тебя.

- Уходи. Как великий воин мог взять в жены женщину простых кровей? - раздался сверху злой голос. - И тебя он предпочел моей сестре? Прекрасной деве рода Ши?

Света улыбнулась и пообещала себе приласкать Чета по возвращении.

- Скажу твоему мужу, что ты мужчину без него принимала, - продолжал очень уж дерзкий ученичок. - И что приказ его нарушила не отпускать меня. Вот он тебя и выгонит.

- Вот дурачок, - без обиды сказала Светлана. - Спускайся, герой, кому говорят. Я тебе приказываю. Отоспишься и завтра на кухню.

- Учитель сказал стоять, значит, буду стоять, - высокомерно ответила тень на воротах. - И меня зовут Вей Ши, женщина. Такие, как ты, обращаются ко мне господин Вей Ши.

- Господин Вей Ши, - с иронией произнесла Света, - ты будешь с беременной женщиной спорить? А что скажешь учителю, если я ноги сейчас застужу?

Парень молчал, и пришлось пойти на военную хитрость.

- Ой, - крикнула она и чуть не рассмеялась от ненатуральности, - живот прихватило! Ох, не дойду до кровати!

И для правдоподобности согнулась и обхватила себя за живот.

Рядом раздался стук -- парень спрыгнул с ворот и застонал, тряся затекшей ногой.

- Ну что ты, - произнес он растерянно, - обопрись на меня, говори, куда идти.

- Да конечно, - едко ответила Светлана, - тут еще кто на кого опираться будет. Пойдем, покажу тебе твою каморку. Покоев не заслужил еще, уж извини, поселю, куда муж распорядился. И ко мне нужно обращаться на вы, господин Вей Ши. Ну что? Обратно полезешь? Или пойдешь со мной? Все равно ведь уже спустился.

Она, не оглядываясь, пошла вперед. За ней, нахмурившись и прихрамывая, шагал наследник Желтой империи, мрачно рассуждающий, что все женщины коварны, а те, что простых кровей, -- особенно. И что теперь учитель будет уверен, что он слаб и воспользовался первой возможностью, чтобы уйти от наказания.

Чет прилетел во второй половине следующего дня. Обнял подошедшую Светлану, оглянулся на ворота.

- Пожалела-таки? - спросил он и усмехнулся. Аккуратно провел ей ладонью по животу, поцеловал в висок.

- Я заснуть не могла, - жалобно ответила Света, ластясь к нему, гладя по спине и просительно заглядывая в глаза. - Не сердись. Тебя не было, я себя каким-то палачом почувствовала. Совесть замучила. Четери?

- Я так и думал, - сказал он и добавил со строгостью: - Я не сержусь, но Света, не балуй мне учеников. Насколько ты сумеешь, конечно.

- Я постараюсь, - пообещала она, но муж только хмыкнул недоверчиво. - Очень-очень. А сейчас нас ждет обед, - проворковала она ему в шею. - Вкусный.

- Самое время, - проворчал дракон. - У меня от этих пе-ре-го-воров голова гудит. Так что срочно кормить меня и ласкать.

- Это как раз то, что я умею, - успокоенно пробормотала Светлана. - Кстати, Чет, сюда Макс приходил. Не дождался сигнала, забеспокоился.

- Усердный, - проговорил Четери с удовольствием. - Вот что, жена моя. Задание кормить, - он сжал ее и куснул за ухо, - и ласкать, - Света замурлыкала и потерлась об него, - остается в силе. А потом я тебя снова покину ненадолго. Увлеченность нужно вознаграждать... хотя и рано ему, но рискну.

Профессор Максимилиан Тротт завершал дела в лаборатории, когда на запястье мягко завибрировала и сжалась сигналка от Четери. Но природник, заканчивающий плести сложную вязь заклинания нового зелья для министерства здравоохранения, даже не дернулся. Чуть отвлечешься -- и погубишь плод почти недельной работы. Настойка на основе сафары южной. Человек, принявший ее, может не спать до пяти суток, а потом, вколов деактиватор, спокойно вернуться к нормальному режиму. И мозг и тело и на пятый день действовали так же четко и бодро, как на первый, правда, отоспаться после деактиватора было жизненно важно.

Макс запечатал флаконы с экспериментальными образцами, рядком выставил их на полку, оглядел свою сверкающую лабораторию -- и шагнул в Зеркало, как-то мимоходом вспомнив, что не обедал и не ужинал.

На Тафию уже спускались ласковые бархатные сумерки. Все так же мирно плескал фонтан во внутреннем дворе, и витал над лазурно-белой плиткой душистый, чуть приторный аромат южных трав и цветов. В стороне, на ступенях у выхода из дворца, угрюмо и упорно начищал какой-то котелок молодой йеллоувинец, видимо, тот самый второй ученик, и скрежещущие звуки от его усердия казались в этой мирной тишине неуместными. На вышедшего из перехода Макса парень посмотрел с любопытством, тщательно скрываемым под маской равнодушия. И Тротт присмотрелся -- и чуть не присвистнул от удивления. Аура у несчастного посудомоя была очень примечательной.

- Здравствуй! - весело крикнула Светлана. - Молоко у фонтана, попей!

Она забралась на резную, выложенную мозаикой скамью с ногами, скрестила их и выглядела как отдыхающая на курорте. Рядом с ней сидел Чет, лениво откинувшись на спинку скамьи, и поглаживал длинный кожаный сверток, лежащий на коленях, периодически касаясь пальцами Светиной стопы. А между супругами россыпью лежали яркие солнечные мандарины, один из которых и чистила Светлана, добавляя сладости и горечи в воздух.

Макс приветственно кивнул в ответ, вздохнул -- внутри от этого запаха заворочался голод, накладываясь на слабость от перехода, - и торопливо пошел к фонтану, взял кувшин с молоком и принялся жадно пить, чувствуя, как почти мгновенно согревается и наполняется силой тело, как крепнут дрожащие руки. Потом умылся, снял рубашку, повернулся к учителю. Мастер клинков уже вставал навстречу.

- Я обещал тебе меч, - сказал дракон торжественно, но это не казалось ни пафосным, ни смешным. - И искал его для тебя -- но эти клинки позвали меня, хотя ты и не обучен сражаться обеими руками. Ну ничего. Если покорятся тебе, если выдержишь, научу. Бери. И терпи.

Он развернул сверток, и Макс задохнулся от совершенно детского восторга. Там лежали клинки. Тонкие, изогнутые, льдистые и сверкающие голубоватым лунным холодом. Один чуть меньше другого, с черными рукоятями. От оружия шла чуждая холодная сила, колющая протянутые ладони, отталкивающая, словно магнитом. Четери смотрел внимательно, выжидающе, и Тротт преодолел сопротивление и взял их. И чуть не заорал -- руки до плеч прострелило электрическими дугами, клинки раскалились добела -- и истаяли, впитавшись в ладони.

- Приняли тебя, - сказал Четери довольно, не обращая внимания на обожженные руки ученика. Макс, сжав зубы и помотав головой, чтобы стряхнуть с ресниц слезы, лечил себя, и боль отступала, оставляя голову пустой, а его самого -- совершенно измотанным. Света отвернулась, опустила голову, зато новый ученик поглядывал на него с плохо скрываемой завистью.

- Теперь они всегда будут с тобой, - продолжал дракон. - Слились с твоей аурой, и позвать их сможешь где угодно. Это Дезеиды, Смерть несущие, клинки моего учителя, мастера Фери. Он сам создал их из своей энергии, в них жива частица величайшего воина. Позови их сейчас. Мысленно представь в руках.

Макс дернул пальцами -- и в ладони легли черные рукояти. Уже ласково, холодя кожу, прочно уместившись в руках, словно всегда там и были. Как для него сделанные. Идеальные.

- Спасибо за честь, мастер, - с трудом произнес Тротт и поклонился.

- Будь достоин их, - строго проговорил Чет. - Учитель мог нанести сотню ударов, не касаясь земли. Когда мы сражались с ним, на деревьях рядом не оставалось листьев, а люди падали, неспособные вынести звук схватки.

- Но почему ты не взял их себе? - недоуменно спросил Тротт.

Чет усмехнулся.

- К тому времени, как учитель умер, я уже умел создавать свои.

Он развел руки -- и в его ладонях появились сияющие клинки.

- Начнем, - сказал он просто. - Объясню тебе отличия.

И он терпеливо начал обучение. Показывал позиции, основные движения, порыкивал, когда что-то не удавалось и видимо сдерживал себя, скорость движения.

- Утром встаешь и повторяешь. Спать ложишься и повторяешь, - говорил он. - Тогда тело само перестроится на бой двумя руками и будет действовать не подключая сознание. Помни -- с двумя клинками для тебя неважно, сколько вокруг врагов. Важна только твоя скорость. И ритм.

В конце, когда снова дрожали и наливались свинцом руки, а ноги стали заплетаться, Четери вдруг ускорился, начал обидно вспарывать кожу кончиками лезвий, и опять запах собственной крови и невозможность защититься вызвали ярость - а с нею пришла и скорость, и усталость отступила, и последние минуты во дворе разносился непрерывный звон оружия и звук легких шагов поединщиков.

Достать дракона не удалось -- лезвие полоснуло по бедру, нога подвернулась, и измученный Тротт рухнул на землю. Перевернулся на спину, чувствуя, как холодит плитка кожу, и глупо улыбался, глядя в черное небо с сияющей пылью звезд. Клинки медленно истаивали в руках.

Чет косился на него с усмешкой, протирая оружие. Подошел к ученику.

- Левая рука у тебя совсем слабая, - сказал он недовольно, поднимая Макса за руку. - Запястье, пальцы. И дыхание с непривычки сбил. Плохо, ученик. Не так плохо, как я думал, но похвалить не могу.

- Будет лучше, - сипло сказал Макс, залечивая свои раны. - Обещаю.

- А куда ты денешься? - весело удивился Четери. - Тренируй руку. Отжимайся на пальцах.

Света подошла к мужу с полотенцем, и тот облился водой из фонтана, протер тело.

- Смотри, - приказал дракон и опустился на плитку. Светлана присела на край фонтана и откровенно любовалась мужем.

- Отжимаешься сначала в обычной позиции, потом упор на пальцы, - Чет легко поднялся-опустился несколько раз, - потом правую убираешь, - он поднял руку, но отжимался так же легко, - а потом груз на спину. Света, встань на меня.

- Я не груз! - с притворным возмущением возразила Светлана. Но сняла тапочки, осторожно прошла по ногам мужа к спине, встала, удерживая равновесие. Чет даже не поморщился.

- Держишься?

- Угу, - и взвизгнула -- Чет опустился вниз, поднялся, снова опустился. - Подожди, - дракон застыл, - я лучше сяду.

Светлана осторожно села, скрестила ноги и заулыбалась -- муж под ней ходил вверх-вниз, и ощущения были, будто ее на качелях катали. Наклонилась, обхватила его за шею и тихо, горячо прошептала на ухо:

- Ты такой сильный, Четери.

Чет смешливо фыркнул, опустился на землю, подождал, пока она сойдет.

- Пробуй, - сказал он Максу, снова присосавшемуся к кувшину с молоком. - Чтобы окрепнуть, в день нужно делать минимум пятьсот раз на пальцах. Но не переусердствуй, груз добавляй постепенно, чтобы не вывернуло запястья и суставы.

И Тротт, хоть сил не было вообще, послушно опустился на плитку, завел правую руку за спину и начал отжиматься. Чет его не останавливал - с наслаждением пил какой-то ягодный морс и блестящими глазами поглядывал на заливающегося потом обладателя кучи научных наград и степеней.

Макс сломался на третьей сотне. Упал на плитку, больно приложившись подбородком, и закрыл глаза. В ушах шумело, пальцы болели, левую руку он почти не чувствовал. Услышал шаги и перевернулся, сел. Над ним стоял дракон и на лице его была прямо-таки отцовская гордость.

- Я доволен твоим упорством, - сказал Чет. - Вставай. Обмоешься и будем ужинать. И, - он понизил голос, - сделай лицо не таким страдающим, а то Светлана от жалости уже готова плакать.

Света потерла нос и извиняющеся улыбнулась Максу.

Блакория, Мартин фон Съедентент, воскресенье, 21 декабря

С утра у дома придворного мага Блакории появился нежданный посетитель. Потоптался на крыльце, сдернул перчатку и решительно нажал на звонок.

В доме было тихо и сонно. Даже повар на кухне посудой погромыхивал деликатно, приглушенно, и почти неслышно шуршали метелками горничные, собирая пыль, да дворецкий просматривал на свет хрустальные бокалы, дабы укорить потом прислугу за найденные пятна.

Звонок привел дворецкого в недоумение -- все знакомые хозяина знали, что в такую рань приходить бесполезно. Слуга аккуратно запер бокал в шкафчик и неспешно двинулся к двери.

На пороге стоял молодой человек лет девятнадцати, ежась от мороза, и хотя одет он был тепло, щеки его уже покраснели, и в носу хлюпало. Однако вид он имел решительный и даже отчаянный.

- Я к ректору фон Съедентенту, - выпалил он и постучал ногой о крыльцо. Звук получился деревянный.

- Господин ректор по делам академии принимает на рабочем месте, - сухо ответил дворецкий. - Сейчас выходной, молодой человек, беспокоить его я не буду.

- А я по его заданию, - довольно нахально высказался студент и потер ладонью красный нос. - Он говорил, это очень важно! А в университете его застать невозможно, я всю неделю пытался...

Дворецкий поколебался.

- В любом случае раньше полудня он не сможет вас принять, молодой человек.

- Я... подожду здесь, - жалобно сказал студент и шмыгнул носом. - Это правда важно и срочно.

Слуга с каменным лицом оглядел посетителя, подумал, что вряд ли барон обрадуется, если носитель важной информации примерзнет к порогу и скончается тут же от холода, и отступил в сторону. Опять придется вызывать огонь на себя.

- Проходите. Я провожу вас в малую гостиную. Выпьете чаю, согреетесь. Будем надеяться, лорд фон Съедентент быстро... освободится. Как вас представить?

- Руфус Винхальтер, - молодой человек топал за дворецким, разматывая с шеи широкий колючий шарф и с восторгом глядя на большую прихожую, на тяжелые двери и мрачноватую обстановку. Никто из студентов здесь не бывал, а вот он теперь сможет рассказать друзьям, как живет ректор. Зашел в гостиную и тут же, скинув на кресло пуховик, подбежал к камину, протянул к огню руки.

- Как здесь здорово, - сказал он с восторгом. Обернулся, наткнулся на предупреждающий взгляд сопровождающего. - Я не буду ничего трогать, честно. Я подожду.

Мартину фон Съедентенту спалось очень сладко. Было тепло, где-то на краю сознания мозг улавливал потрескиванье поленьев в камине, и одеяло было мягким, и снилась барону какая-то приятная чушь с зелеными полянками и прогуливающимися по ним лошадями. И он с удовольствием бы посмотрел сон до конца, но этому помешала суровая реальность в виде голоса дворецкого, призывающего хозяина проснуться.

- Виктор, - прорычал очень злой будущий ландграф, открыв один глаз и узрев нарушителя, - уволю к чертям собачьим! Пошел вон!

Дворецкий, на всякий случай держась подальше от кровати, с каменным лицом повторил:

- Простите, милорд, но я подумал, что это важно для вас. Вас дожидается господин Винхальтер, ваш студент. Он сказал, что здесь по вашему заданию.

- Какому к чертям заданию! - рявкнул барон в подушку и натянул на себя одеяло. - Не было у меня никаких заданий! Гони его прочь!

Дворецкий незаметно покачал головой и направился к двери. С тех пор, как хозяин внезапно примкнул к секте, проповедующей воздержание, характер его сильно испортился. А раньше, бывало, выпустишь из спальни девиц, принесешь кофе, и тебе еще и премию вручат от приподнятого настроения.

- Постой, - вяло пробубнил из-под одеяла Мартин и неохотно высунул наружу ногу, пошевелил пальцами. - Я вспомнил. Лучше бы не вспоминал. Так отвлеки его, накорми...

- Уже, милорд, - почтительно сказал Виктор.

- Еще неси, - приказал Март, - студенты всегда голодные, сколько ни корми, мне ли не знать. Я сейчас очухаюсь, мозги в рабочее состояние приведу... завтрак мне сюда, Виктор.

- Будет сделано, милорд, - вежливо сказал дворецкий и удалился.

Через полчаса ректор магакадемии и будущий ландграф спустился в малую гостиную. И застал там дрыхнущего на диване студента. Он бы даже умилился -- если бы оный студент тем самым не напомнил ему об опустевшей теплой кровати.

- Винхальтер, подъем!

Парень подскочил.

- Я не сплю, не сплю! Повторите вопрос, профессор!

Лицо его приобрело осмысленное выражение, он огляделся с недоумением, потер сонные глаза и встал.

- Простите, господин ректор. Я ждал, ждал, сам не знаю, как заснул.

- У меня были дела, - сурово объяснил Мартин. - Итак, что вас привело ко мне?

Студент зевнул широко, с оттяжкой, вызвав в королевском маге прямо-таки злобную ненависть.

- Я это... - пробормотал он. - По делу.

- Это я уже понял, - сообщил строгий ректор, усаживаясь в кресло напротив. - По какому?

- Вы обещали, что если что-то про конец света найдем, поможете с экзаменами, - студент выжидательно посмотрел на мага.

- Смотря что нашли, - подтвердил Мартин. - Говорите, Винхальтер, не тяните время. Неужто осилили весь список тидусских эпосов, что я дал?

- Я их вообще не читал, - признался студент. Март мрачно поднял брови и юноша торопливо добавил: - Я в другом месте нашел. Я же подрабатываю, господин ректор, в музее династии Гёттенхольд. И когда вы задание давали, я прочитал его на стенде. И что-то вспомнилось. Я долго ходил, пытался вспомнить, где же я видел упоминание о конце света. И вот.

Мартин чуть не застонал от столь бессвязной речи.

- Что вспомнили? - доверительно спросил он.

- Так я, это. Пошел посмотреть. А там - надпись!

И студент уставился на ректора с гордым видом кота, который первый раз сходил в лоток.

- Где? - медленно зверея, уточнил Мартин. - Что за надпись?

- На копии поминального камня одного из Гёттенхольдов, - неожиданно четко сказал студент. - Они, господин ректор, Гёттенхольды то есть, перед смертью писали наставление сыновьям. Те, кто успевал, конечно. И потом это длинное наставление выбивалось золотом на широкой плите, чтобы потомок, навещая родителя, всегда его видел. И вот в музее стоят копии этих поминальных плит, сами-то они на кладбище старой династии. Их совсем недавно сделали, копии, потому что от непогоды плиты разрушаются...

- И что там написано? - поинтересовался Мартин нетерпеливо.

- А я сфотографировал. - Студент полез в карман и вынул довольно-таки помятую фотографию. - Не все понимаю, если честно. Камню почти шестьсот лет, что-то стерлось.

Мартин взял фотографию и некоторое время глядел на нее, все мрачнея.

- Да, - сказал он со вздохом. - Молодец, Винхальтер. Проводишь сейчас меня к камню, нужно самому посмотреть.

- Экзамены? - рискнул напомнить пытливый юный ум.

- Раз обещал -- будут тебе экзамены, - с видом мученика подтвердил Мартин. Парень просиял. - Но это только на эту сессию распространяется, Винхальтер. Следующую придется сдавать самому.

- Конечно! - радостно и очень убедительно ответил студент.

Тем же вечером у Мартина дома собрались друзья. И фон Съедентент, облокотившись на стену под светильником, подсвечиваемый отблесками огня из камина, с выражением зачитал текст с фотографии.

"Знай же, что весною встретилась мне старуха Гретта, про которую говорили, что видит она будущее. Она бросилась под копыта моего коня, и Рьеверн встал как вкопанный. И сказала она мне: "Великий король! Сильна твоя кровь, однако и она ослабнет и семя твое в веках истончится. И с концом Гёттенхольдов начнется конец мира сего. Где твой повелитель, король-ворон?"

"Что ты видела, Гретта?" - спросил я почтительно, ибо старость, пусть и безумная, требует уважения.

"Видела я Смерть под небом другого мира, мой король, - ответила она, - и смерть смерти. Видела я камни, видом похожие на застывшую кровь, силы невиданной, которые могут вернуть ее. Изгнана смерть огнем! И твердо держат потомки богов Туру, закрывая ей возможность вернуться. Камни те -- божественная рута, смолой свернувшаяся, каждый, обладающий таким, увеличивает силу свою. А вступивший в брак с огнем может тот камень заменить, силу огненную впитав".

Речь ее становилась бессвязной, но я внимательно слушал, потому что говорила она о тех вещах, которые для дома нашего были непостижимы от начала веков.

"Явлено было мне, что в вершину года, - говорила она, ухватив меня за сапог, - камень нужно окропить кровью пленника и кровью пленившего, се будет ключ от ворот блистающих и ослабит запрет. Падут же врата тогда, когда сила владык земных иссякнет".

Заклинаю тебя, сын мой, собери провидцев, ибо старуха уже умерла и больше ничего я добиться от нее не смог. Возлагаю на тебя и потомков моих обязанность найти тот камень и открыть путь на Туру нашему божественному покровителю".

Мартин закончил читать и помахал фотографией.

- Ну что? Впечатляет?

- Впечатляет, - расстроенно подтвердила Вики и вздрогнула -- в камине звонко треснуло полено.

Тротт молчал, уйдя в себя и рассеянно поднося к губам бокал с вином. Мартин не стал включать верхний свет, оставив для уюта только напольные светильники, и выражение лица инляндца было сложно рассмотреть.

- Ну что же, - подвел итог Алекс. - Для бреда слишком много пересечений с сегодняшним днем. А значит, подтверждается то, к чему мы пришли самостоятельно -- все происходящее: и иссякающая стихия смерти, и буйство нежити, и пространственные прорывы -- связано с отсутствием Черного Жреца. По всей видимости, он изгнан в другой мир, и чтобы вернуть его, нужно провести некий ритуал.

- Да, только нужно теперь понять, что это за ритуал, - сердито сказала Виктория. Она всегда злилась, когда чего-то не понимала. - Что за камень? Что за пленник и пленивший?

- Если смерть -- пленник, то пленивший, по логике, огонь, - Мартин уселся в кресло и задумчиво оглянулся на пляшущее в камине пламя. - Вечный Воин. А кровь -- кровь их потомков, полагаю. Если только это не метафора, и кровью смерти и огня не обозначены их стихии, например. Или еще что-то столь же поэтическое. Учтите, что я переводил со староблакорийского, часть надписи не поддается прочтению, да и смысл при переводе на современный язык может немного меняться. Остается надеяться, - добавил блакориец с невеселым смешком, - что у почившего Гёттенхольда была крепкая память и он не переврал слова старой ведьмы. Забавно все-таки, что мы вынуждены опираться на перевод воспоминаний умирающего о бреде безумной.

- Есть другой вариант? - огрызнулась Виктория.

- Ты еще не похвалила меня за этот, - вкрадчиво сказал барон и посмотрел на ее губы, опустил взгляд ниже и снова нахально взглянул в глаза. И на лице его она увидела удовольствие от того, что она сейчас здесь, в его доме, в его кресле -- и привычно фыркнула:

- Тебя за что хвалить? За эксплуатацию студентов?

- Он вовсе не выглядел угнетенным, поверь, - заверил ее Мартин. - Да и вообще, за угнетением неофитов обращайся к Максу, он в этом деле светоч и образец. Малыш, ты чего молчишь? Заснул?

Тротт поморщился и допил вино.

- Не вижу причин для оживления и радости, - сухо проговорил он. - Положим, конец света возможно остановить, если вернуть Черного Жреца. Для этого всего-то нужно найти неизвестный камень, окропить его неизвестно чем в непонятно какой день и ждать, пока ослабнет сила королей. А если это сработает, в чем я сильно сомневаюсь, вспомним видения Алекса про тысячи чудовищ из Нижнего мира. Не открытие ли прохода для бога спровоцирует массовое нашествие таких тварей, как тха-охонги? И не будет ли это катастрофичнее падения стихий?

- Ну что, - жизнерадостно вмешался Мартин, - перспективы отличные. Если не пытаться вернуть Жреца, конец света точно наступит вместе с уходом магии и катаклизмами. Если пытаться -- есть большой риск, что нас всех сожрут гигантские муравьи и добьет война.

- Может, именно отсутствие Смерти на Туре и уход магии поспособствуют открытию порталов, - возразила Вики.

- Предположения, - проворчал Макс недовольно. - Вот именно, что мы гадаем, а не знаем. А для принятия решений нужны факты.

- Да, о фактах, - вспомнил Свидерский. - Первая партия твоих камер с спектральным видением готова, Макс. Уже договорились, что их установят в Северных горах, в сейсмоактивном районе. Если будут открываться переходы, увидим и сможем их изучить. И, пожалуйста, зайди ко мне завтра, подпиши патент, иначе следующую партию не скоро запустят.

Макс сухо кивнул.

- Данилыч, - окликнул ректора Магуниверситета Мартин, - а что сказал Алмаз по поводу твоих видений? Удалось встретиться с ним?

- Мне иногда кажется, что Дед ставит на нас особо опасные эксперименты, - сказал Александр с веселой досадой. - Он накумарил меня до состояния овощной икры. И пока я видел себя повелителем Вселенной и крутил шарик Туры на ладони, поковырялся в моем сознании. Кстати, Малыш, тебе стоит поговорить с ним на предмет его травок. В транс отправляют за две затяжки. Правда, руки-ноги отказывают и тела не чувствуешь, но зато сознание расширяют так, что возвращаться не хочется. И ощущения... экстатические.

- Правда? - заинтересовался Март, наткнулся на суровый взгляд Вики, улыбнулся широко и поднял руки. - Я только попробовать, мамочка, клянусь.

- Я обойдусь, - буркнул Тротт. - Что Дед сказал по поводу войны?

- А что там говорить, - серьезно ответил Свидерский. - Как только первый приход отпустил, видения снова полились. Чистенькие, яркие, просто заглядение. Танки против тха-охонгов. Провалы в земле, откуда они выползали. Захваченные города. Огромное войско... но какое-то средневековое, что ли. Алмазыч все считал и выгнал меня. А, нет, перед этим пробубнил, что поговорит с коллегами из старшей когорты и чтобы мы не лезли в божественные замыслы, ибо Великим Стихиям вернее знать, как возвращать одного из них, и не человеческого это уровня дело.

- Если так, то что же они раньше не вернули? - ехидно поинтересовался фон Съедентент. - Или это невозможно -- и раз они не могут, то мы и подавно?

- Я не успел спросить, - Алекс развел руками. - День потом отходил от алмазовых травок.

- И что нам теперь делать? - расстроенно спросила Виктория. - Искать камни, которые кровь богов? Упоминание о них?

- Угу, - мрачно подтвердил Март. - И если найдем и решим этот ребус -- очень хорошо подумать, открывать проход или нет. Потому что мне, конечно, очень не хочется лишаться силы и стареть. Но войны мне, наверное, не хочется больше.

И четверка вдруг в первый раз задумалась о том, что грядущий катаклизм принесет лично им. Старость. Немощь. И скорую -- для тех, кто мог прожить еще столько же лет -- смерть.

ГЛАВА 4

Магуниверситет, Алина, понедельник, 22 декабря

Алина Рудлог собиралась в университет почти торжественно. Аккуратно сложила в сумку форму, проверила кроссовки, дужки от очков -- чтобы не слетели во время бега, - вздохнула. Последнюю неделю, после известия об уходе Поли в медвежью ипостась, она буквально заставляла посещать занятия, учить вопросы к зачетам и готовиться к экзаменам. А хотелось... хотелось на все это время запереться в спальне и лежать, ни о чем не думая.

Все казалось бессмысленным и ненужным. Спасал только Матвей -- он буквально придавал ей сил. Каким-то чудом ухитрялся готовиться к своей, предпоследней и очень сложной сессии и одновременно звонить ей утром и вечером, подбадривать на переменах, выходить прогуливать ее хотя бы на полчаса, когда она звала. И каждый раз после встречи с нее словно слетала привычная уже тяжесть, появлялись силы, даже в висках и ладонях покалывало от бодрости.

"Конечно, малявочка", - басил он в трубку и через десять минут открывал Зеркало в ее гостиную. Ни разу не отказал. Алина договорилась с Василиной о том, чтобы ему дали доступ, Зигфрид что-то поколдовал со щитами -- и Матвей почти каждый день бывал у нее.

Семикурсник очень смущался из-за окружающего богатства, и она смотрела на обстановку его глазами и тоже ужасно стеснялась. И торопилась поскорее увести гулять. Потому что взгляд его тяжелел, и видно было, как неуютно он здесь себя чувствует.

Но с семьей Алина его познакомила. Василина приняла Ситникова радушно, проговорив "Рада, что у сестры есть такой мужественный и верный друг". Матвей покраснел, но поклонился с таким достоинством, что Алинка потом целый день гордилась. Марина оглядела с ног до головы, пожала ему руку и сказала, что теперь она спокойна - хоть один ребенок в семье под надежным присмотром. А Каролинка, забежавшая во время одного из посещений, открыла рот и просто потребовала у Матвея попозировать ей. Ситников качал головой, Каролина уговаривала его, заламывая руки и стреляя глазками, и получила-таки согласие.

"Только после сессии" - твердо сказал Матвей, и младшая Рудлог, удовлетворившись и этим, отвела их двоих в королевский музей, где Ситников долго смотрел на удивительно похожего на него древнего воина, замахивающегося мечом. А Алина глядела на них обоих и почти видела своего друга полуобнаженным, с таким же мечом, в бою, в стремительном развороте.

Ангелина днем пропадала в Теранови и Матвея не заставала. И, наверное, Алинка была даже рада этому. Кто знает, что скажет старшая сестра о такой тесной дружбе между принцессой и простым, хорошим, сильным Ситниковым?

Будильник на часах запиликал. Половина восьмого. Пора выходить. И Алинка, снова вздохнув, накинула пуховик и пошагала к Зигфриду.

Зачет по физической культуре сегодня стоял четвертой парой, и она не могла не переживать -- подтянуться положенные десять раз получилось только однажды. И в беге она все равно отставала. Зато остальное получалось неплохо.

Университет уже шумел, просыпаясь, пахло из столовой булочками и компотом, уборщица сердито замывала оставленные студентами грязные следы в холле. Алинка вежливо поздоровалась с ней, на цыпочках прошла по краю вымытого, прижимая к себе сумку с формой, и направилась к каменам.

- Мне срочно нужен заряд бодрости, - грустно сказала она. - У меня плохие предчувствия. Не хочу вылететь. Я столько старалась!

- Козочка, только не рыдай, - тревожно прошамкал Ипполит. - Ежели не сдашь, мы за тебя отомстим, а? Сожжем все ведомости. Давненько чой-то я огнем не игралси...

- Или преподавателя памяти лишим, - голосом безумного маньяка предложил Аристарх из-за ее спины. - Или запрем в раздевалке и будем держать, пока не поставит зачет.

- Зря я вам детективы читала, - принцесса укоризненно посмотрела на ничуть не пристыженных каменных диверсантов -- от этих физиономий хотелось смеяться. - Не надо ничего делать. Просто скажите: "Алина, все будет хорошо".

- Будет, - подтвердил Аристарх.

- А если не будет, - провыл Ипполит, - то этот день запомнят надолгоооо!

- Ну спасибо, - девушка сердито поправила очки. - Теперь я точно постараюсь сдать, только чтобы вы ничего не натворили. Ой! Опоздаю!

Заорали окружающие камены, сообщая о скором начале пары, и она бегом понеслась на второй этаж и через несколько минут с головой нырнула в учебу. А вынырнула уже тогда, когда нужно было идти в раздевалку и выходить на стадион.

Профессор Тротт появился в кабинете у Свидерского около двух часов дня. Ректор, разговаривая по телефону, сделал Максу знак подождать, и тот, взглянув на часы и поморщившись -- пятнадцать минут, выделенных на обед, утекали, - раздраженно мотнул головой.

- Конечно, мы будем рады принять студентов из Пьентана на соревнования, - говорил Алекс в трубку. - У нас прекрасно оборудованный стадион и достаточно места, чтобы их разместить.

Свидерский усмехнулся, глядя на недовольное лицо друга, зажал трубку между ухом и плечом, наклонился и достал из ящика пачку сигарет и зажигалку.

- Две минуты, - проговорил он одними губами.

Макс поджал губы. Но сигареты, подумав, взял, пошел к окну, распахнул его и закурил. И глянул вниз.

Там, на беговой дорожке, стартовала группа студентов, и среди рванувшей вперед толпы он сразу нашел взглядом Богуславскую. Она мгновенно отстала, но бежала сосредоточенно, довольно уверенно действуя руками, не глядя по сторонам, и косички ее мотылялись туда-сюда. Расстояние между нею и основной группой все увеличивалось.

Тротт выпустил дым, прислонился плечом к стеклу. Ее упорство его забавляло.

И кто дернул ее поднять голову и посмотреть на ректорскую башню? Девчонка мгновенно запнулась и полетела на дорожку, неаккуратно, наверняка стесав себе ладони до ссадин. Он хмыкнул и отвернулся. Безнадежна.

- Не переживайте, уважаемый Той Дэ, - Алекс продолжал разговор, увещевая собеседника, как ребенка. - Мы в состоянии обеспечить привычное вашим студентам питание. Пришлите моему секретарю меню и ваши пожелания...

Алина торопливо подошла к преподавателю физической культуры. Ее одногруппники уже завершили забег, и, похоже, все сдали, кроме нее. Ладони жутко болели, но хотя бы ногу не подвернула. И на том спасибо.

- Пожалуйста, - жалобно попросила она, - Наталья Геннадьевна, разрешите мне снова бежать. Я споткнулась.

Тренер неохотно кивнула.

- Идите на старт, Богуславская.

И она пошла. Но перед этим еще раз взглянула на башню ректора. Окно было открыто, но никого там не было. Показалось? А если этот гад стоит там и наблюдает за ней? И насмехается?!

На старте перевела дыхание, сосредоточилась. И по свистку понеслась вперед под дружные подбадривающие возгласы одногруппников. И как-то все пошло хорошо -- и дыхание держалось ровно, и ноги будто сами собой ускорялись, и дорожка ложилась под подошвы мягко, пружиняще. Она почти летела, будто у нее вдруг выросли длинные и быстрые ноги. И добежала-таки. Одногруппники свистели и кричали "Молодец!" и "Давай, Алинка!!!"

- Ну? - с волнением спросила она преподавательницу. - Как? Сколько?

- Сдала, - удивленно сообщила та, и Алинка аж подпрыгнула от счастья. - Почти впритык, Богуславская. Но сдала. Умница!

Алинке стало стыдно -- тренер явно радовалась за нее. Но Наталья Геннадьевна тут же построжела и добавила:

- Теперь давай отжимания и на турник.

Принцесса потерла влажные саднящие ладони о штаны и побрела туда, где уже начинали выстраиваться студенты для отжиманий.

- Время для медитаций тоже дадим, - успокаивающе говорил Алекс. Макс докурил, мрачно подумал, что обед сегодня уже не светит, -- и потянулся за еще одной сигаретой, чтобы заглушить голод. И снова пошел к окну. Как раз чтобы застать счастливо прыгающую рядом с преподавательницей Богуславскую.

Он выпускал дым, Алекс за спиной что-то бубнил, то уговаривая, то обещая, и Макс с удовлетворением подумал, что к своему счастью отказывался от всех предложений возглавить то или иное учебное заведение. Потому что такого терпения у него точно никогда не было. И не будет.

Тем временем внизу юные спортсмены отжимались -- и среди них, провисая корпусом и застывая на дрожащих руках, Богуславская, - кидали мячи, подтягивались. Когда-то и ему было непросто осилить двадцать движений на турнике, первую норму для парней. А сейчас предел мечтаний пятьсот движений на пальцах левой руки. Тротт пошевелил плечами -- рубашка натянулась, мышцы приятно заныли. Хорошо. Действительно, хорошо.

Сигарета почти дотлела, когда к турнику на спортплощадке подошла очень упорная принцесса. Он наблюдал за ней даже с каким-то азартом, смешившим его самого. И с первого же рывка вверх понял, что не осилит. Тело болталось, ноги она старалась держать прямо, а нужно было помогать ими, сгибая. Но девчонка упорно толкала себя наверх, касалась подбородком перекладины и валилась обратно, давая лишнюю нагрузку на мышцы. И перерывы между подъемами становились все больше. Вот сделала пятый... повисела... Шестой.

Он затянулся и усмехнулся одними губами.

Седьмой. И повисла -- и Макс очень четко увидел капельки пота на ее затылке и то, как почти соскользнули с турника тонкие пальцы. Зажал сигарету губами, мгновенно экранировал преподавателя, выставил руки, прикрывая глаза и чувствуя, как далеко внизу он обхватывает ее за талию, -- и потянул легкое тело вверх. Медленно, осторожно, чтобы не вызвать подозрений. Девчонка дернулась и замерла, послушно двигаясь к перекладине.

Раз. Другой. Третий.

Ну, хотя бы ума хватило не завизжать.

Сигарета обожгла губы, и он с отвращением выкинул ее в окно. И отошел -- в тот самый момент, когда принцесса спрыгнула на землю и начала растерянно оглядываться.

- Договорились. Ждем вас в феврале, уважаемый Той Дэ, - Свидерский завершил разговор, положил трубку и с наслаждением потянулся.

- Кофе? - спросил он. - Правда, теперь я готовлю его сам, очень странно себя чувствую, когда напитки мне подает герцогиня.

- Зачем тогда брал? - сухо поинтересовался Макс. - Для красоты? Бумагами тоже сам занимаешься?

Ректор улыбнулся.

- Нет, с бумагами худо-бедно работает Екатерина, - он достал из стола стопку документов, протянул Максу. - Подписывай, а я сделаю кофе. Или, может, пообедаешь со мной?

- Не нужно, - Тротт быстро просматривал документы. - Времени нет, Данилыч. Сейчас у меня лекция у первого курса по Основам стихийных закономерностей, а до нее нужно еще вернуться домой, у меня в лаборатории центрифуга на таймере стоит. И до вечера нужно по максимуму успеть с делами, а то завтра несколько часов выпадает -- с утра студентов тренирую, потом зачет у первого же курса.

- Мне иногда страшно за тебя, Малыш, - Алекс все же пошел к кофемашине, включил ее -- вдруг успеет впихнуть в друга чашку? - Кажется, что однажды ты просто упадешь и умрешь от переутомления.

- Не умру, - буркнул Тротт, не поднимая взгляд от бумаг, - пока не закрою все долги точно.

- Ну а поскольку ты тут же наберешь новых задач, - Свидерский поставил перед ним кофе, - то будешь жить вечно!

- Да будет так, - проворчал Макс, поколебался, но под насмешливым взглядом друга все же потянулся к чашке. Выпил в несколько глотков, дочитал, кивнул удовлетворенно, взял со стола ручку и быстро расписался там, где это было необходимо.

Но из кабинета Свидерского Тротт не сразу отправился домой. Он вышел из Зеркала на первом этаже университета, у настороженно воззрившихся на него каменов. Впрочем, настороженность эта имела явный оттенок глумливости.

- А чего мы видали... - забавно закатывая глаза, протянул Аристарх. Голос его эхом прокатился по пустому коридору -- до окончания пары было еще минут сорок.

- Ну сердце-то небось не камень, - поддержал его Ипполит, - проняло девичьими страданиями-то. Чегой пришлепал-та, малец? Будешь уговаривать, чтоб не сдавали тебя? А что нам за это будет?

Камены захихикали.

- Пришел напомнить, что ей у меня еще экзамен сдавать, - сухо прервал веселье Макс. - Как бы ваша болтовня не навредила.

- От ведь паразииит! - восхищенно и разочарованно простонал Аристарх. - От интриган!

- Злодеюшко! Шантажуст! - подвывая, вторил ему Ипполит. - Нет чтобы поклониться, попросить слезно, так он угрожать!

- У меня нет на это времени, - привычно ответил Макс и открыл Зеркало. - Рад, что мы с вами друг друга поняли.

Принцесса Алина, получив выстраданный зачет и удивленную похвалу от тренера, устало поковыляла через стадион к раздевалке. Рядом с ней шли Ивар с Олегом, о чем-то болтая, но она слушала вполуха и отвечала невпопад. Периодически ее обгоняли другие одногруппники, радостные, шумные, поздравляли ее -- и она смущенно и почти сердито улыбалась в ответ.

Болели содранные ладони, при падении она еще и что-то в боку, как оказалось, ухитрилась потянуть, что обнаружилось на отжиманиях -- никак не принять было правильную позицию. И к турнику она подходила почти со слезами, не представляя, как сможет хотя бы висеть, не то что подтягиваться.

"Только у меня могло так получиться, - злилась она, - столько готовиться и споткнуться в самом начале".

Но ведь почти сумела, хоть и дергала ногами, и скособочилась, и шипела от жжения в ладонях! И уже готовилась просить пересдать с другой группой, но ей помогли. Точно помогли -- ощущение крепких рук на талии, с легкостью поднимающих ее вверх, Алинка запомнила очень хорошо. И кто?

После пары она первым делом побежала к каменам. Вид у них был самый заговорщицкий, Ипполит вообще сделал вид, что спит.

- Признавайтесь, - потребовала принцесса, - вы помогли?

- Что помогли? - сделав невинное лицо, спросил Аристарх.

- Да сдать зачет же! - сердито объяснила Алинка. - Вы?

- Так ты сдала? - фальшиво удивилась каменная морда. - Слышишь, Ипполит, сдал наш цыпленочек-то!

- А? Что? - сонно пробормотал второй заговорщик, но тут же ухмыльнулся под укоризненным взглядом принцессы. - Не, козочка, мы не помогали.

- А кто? - подозрительно спросила она и сощурилась, повернулась к Аристарху.

- Не смотри так, - занервничал камен, - не знаем мы ничего.

- Спали мы! - гулко подтвердил Ипполит. - Ничего не видели. Ни как ты упала, ни как подтягивалась...

- Старикашка! - рявкнул Аристарх и тут же льстиво обратился к Алинке:

- Красотулечка, может ты сама сдала, а? Вошла в транс, открыла второе дыхание... Может, у тебя в роду берсеркеры были? Разозлилась и отмахала вверх-вниз в беспамятстве.

Алинка вздохнула -- уже поняла, что ей ничего не расскажут.

- Нет, - ответила она расстроенно, - не сама.

- Не обижайся, - залебезил камен. - Да какая разница, кто помог? Главное -- отметка есть! Да ты молодец!

Принцесса грустно улыбнулась и погладила друга по холодным бровям.

- В том-то и дело, что я не молодец, - сказала она. - И мне от этого плохо.

- Это ничего, - очень по-доброму и серьезно проговорил Аристарх. Сейчас он не кривлялся. - Сходи в столовую, скушай булочку и выбрось глупости из головы. Будет у тебя возможность еще проявить себя. Беги, малышка.

Это было неплохой идеей. Время до начала пары еще было, и она быстро расцеловала друзей в гладкие мраморные щеки и пошагала за булочками. И там, запивая стресс чаем рядом с подошедшим Матвеем, поинтересовалась и у него -- не является ли зачет его заслугой.

- Я бы помог, но ведь пара была, - объяснил Матвей. - Да и по описанию похоже на дальнюю проекцию. Не каждый сможет, Алин, тем более манипулировать крупным предметом на расстоянии... это очень сильным надо быть.

"Крупный предмет" вдруг покраснела и опустила глаза.

Пятой парой стояли "Основы стихийных закономерностей". И профессор Тротт впридачу. Алинка забилась на самый дальний ряд лектория и сверху подозрительно рассматривала инляндца. Сама не зная, чего ожидала -- что тот взглянет на нее? Что в глазах его прочтет, что это он ей помог?

Больше ведь некому.

Но природник ни разу на нее не посмотрел. Сдержанно, очень четко читал лекцию, чертил на доске схемы, тут же приводил примеры, показывая на простейших заклинаниях взаимодействие тех или иных стихий. В руках его появлялись огненные шары, поднимаясь под потолок и расширяясь почти на всю аудиторию -- пламя можно было потрогать руками, потому что было оно таким тонким, что не жглось, - а Тротт сухо обращал внимание на структуру устойчивого шара, на обратную связь объема и силы. Демонстрировал примитивную заморозку -- и останавливал заклинание в полете, не давая коснуться учеников, и подсвечивал плетение для первокурсников, еще не умеющих видеть в спектрах. В какой-то момент происходящее стало напоминать фееричное цирковое представление, и Алинка так увлеклась, что все подозрительные мысли исчезли. Во всяком случае до конца пары.

А в конце она задержалась. Встала у двери, пропустила однокурсников. Вздохнула, набираясь смелости, чтобы задать вопрос. Тротт наконец-то заметил ее.

- Вы что-то хотели, Богуславская? - спросил он неприязненно.

- Да... - смелость закончилась, и принцесса запнулась. - Я могу помочь вам вытереть доску, профессор.

- Вытирайте, - ответил он равнодушно и склонился над журналом, делая какие-то пометки. Алина помялась, подошла к доске и начала ее протирать. В оглушающей тишине лектория инляндец шуршал бумагами, а она краснела и ругала себя, сомневалась - а если спросит, а это не он, и только поставит себя в смешное положение? Собиралась с духом, открывала рот... и закрывала его. Спину ее периодически покалывало холодком и волоски на затылке словно ветерком поднимало. Будто он поглядывал на нее. И очень хотелось обернуться.

За спиной раздались шаги, и Алинка сжалась, осознав вдруг, что происходящее ее почему-то очень пугает. И обернулась через несколько мгновений.

Но в лектории уже никого не было -- только медленно истаивало в трех шагах от нее серебристое Зеркало.

Северные горы, граница Бермонта, Рудлога и Блакории, воскресенье-понедельник

Наступала ночь с 21 на 22 декабря, время почитания Извечной Смерти, Черного жреца. Самая длинная ночь года в северном полушарии Туры, напоминающая людям о том, что мир принадлежит тьме и холоду. И в то же время дающая надежду -- дни на изломе зимнего сезона поворачивали к лету, к теплу, жизни и урожаю.

В эти даты Вечного Ворона чествовали даже в храмах Рудлога -- потому что божественная вражда враждой, а смерть была явлением, наглядно доказывающим могущество ее господина, вызывающим извечный страх и желание отсрочить ее. Сейчас по всей Туре взывали к милости бога, молчавшего долгие века, просили долгой жизни родным, короткой зимы и скорого прихода весны.

Давным-давно, больше тысячи лет назад, когда почитание Великого Ворона было запрещено в Рудлоге волей беснующегося Огня, в зимнее солнцестояние в храмах оглушающе молчали гонги и не возносились молитвы. И первый же год тишины выдался на диво холодным -- снега и морозы захватили и сезон Белого, и сезон Желтого не только на северах, но и в южных районах Рудлога, в предгорьях Милокардер, и только с вступлением в силу Красного воина, в июне, холод начал уходить. Неохотно, огрызаясь заморозками, ледяными дождями и градом.

И прокатился по стране страшный голод, память о котором до сих пор сохранялась в летописях и сказаниях. Сколько человек умерло от морозов и истощения, сколько детей не родилось! Но понадобилось еще несколько лет, чтобы Красный, ворча грозами и буйствуя вулканами, уступил, совладал со своим упрямством и дал священству в самый короткий день снова творить молитвы.

Следующий же год стал благословенным и изобильным. Тепло пришло раньше, чем обычно, и ветви деревьев ломились от плодов, и леса дали столько грибов и ягод, что хватило детям и внукам тех, кто собирал и сушил их, и колосья поспевали тяжелые, сытные, золотые.

Так велика была сила Черного, что даже в изгнании, силой только своего оставленного сердца, влиял он на сезоны.

Так и повелось в Рудлоге -- в этот день Красный воин мрачно отступал и снова кланялся Черному, как когда-то давно и извечный его соперник кланялся Огню в дни летнего солнцестояния.

Под короткой солнечной дугой Мать-вода укутывала Туру косыми снегопадами, проливая слезы у холодного трона в опустевших владениях мужа. И снова звала его, ожидая ответа. Но за все эти века он ответил только раз.

Маленькая богиня останется в тусклом высоком дворце до конца темного сезона. Будет проходить по длинным залам из узорчатого темного льда с окнами, выходящими в пугающую бесконечность Вселенной -- звезды здесь сияли так близко, что, казалось, можно было потрогать их, а Луна и вовсе была рядом -- хочешь, сходи, погуляй по серебристому песку с голубоватым отливом, полюбуйся, как откликается небесной красавице родная стихия, поднимаясь горбом над океанами и бесконечно двигаясь вокруг Туры.

Но богиня не оставит дворец, упорно выполняя роль жены при тени мужа. Будет любоваться занавесями из северного сияния, играть с ночными духами, вечно алчущими тепла, наводить в замке уют, растить среди льдов и мрака вечнозеленые сады и ложиться спать на то самое ложе, с которого ушел он на последнюю битву с Красным. И раз за разом прокручивать в голове уже случившееся и грядущее. И спрашивать себя - все ли она успела сделать к этому моменту? Все ли нити выплести, все ли судьбы столкнуть, расплачиваясь пребыванием в страдающих человеческих телах? Не ошиблась ли где? Не оступилась ли?

Теперь все, или почти все, зависело от тех, к появлению которых она так долго шла. И если они ее подведут - времени ткать новый узор не останется.

Этой ночью в заснеженную долину меж трех дымящихся вулканов, расположенную на границе Блакории, Бермонта и Рудлога, прибыли шесть человек. Неподалеку остывали доставившие их сюда длинные снегоходы, а люди, укутанные в теплую одежду, развели высокий костер -- один из них был магом, и снег, и отсутствие топлива не стали для него преградой, - и стояли вокруг, выжидая.

Старший из них, чуть сутуловатый, грузный, почти не двигался. Глаза его были закрыты, и он изредка поводил головой из стороны в сторону, словно прислушиваясь.

- Может ведь и не появиться сегодня? Или вдруг Брин не почует? - тихо спросил соседа один из собравшихся, самый молодой. Прошло уже семь часов с момента, когда они прибыли сюда, мороз все крепчал, да звезды медленно кружились в черном холодном небе. И все.

- Должен появиться, Дуглас, - не открывая глаз, проговорил старший, тот самый Брин. Говорил он терпеливо, словно повторял это уже много раз. - Связь сегодня крепче, чем когда-либо, и мы в самом геоактивном месте континента. Я почувствую истончение пространства, усиление связи с Черным. Ждите.

И они продолжали ждать. Топтались вокруг созданного костра, чтобы согреться, вглядывались в тревожные, красные лица друг друга, подсвеченные пламенем, негромко переговаривались. Вот и небо уже посерело, затем и солнце взошло, и совершило свой низкий путь по небу, и начал подходить к вечеру понедельник, и спускаться в долину сумерки, когда сутулый чародей вдруг повел носом и сорвавшимся голосом сказал:

- Есть! Справа, километрах в двух, начинается прорыв. Пошли!

Они не пошли -- побежали за ним к вездеходам. Взревели аппараты, вызвав недовольное ворчание рыхлого снега на нижних склонах вулканов, и понеслись за указывающим путь Брином, а впереди, освещая путь, летел большой "светлячок", подогревая воздух и создавая тонкий коридор с туманными стенками.

Долетели за несколько минут -- и спешились, наблюдая, как в серых сумерках раннего зимнего вечера оформляется и растет над толстым слоем снега крупный, в два человеческих роста, переливающийся шар перехода, заполненный клубящейся дымкой.

Было тихо. Только тяжелое дыхание приближающихся к пузырю людей да скрип подошв по плотному снегу нарушали эту тишину. Они подошли почти вплотную, когда шар чуть вытянулся, дрогнул и раскрылся огромным цветком, в котором продолжал стеной клубиться туман.

- Кровь, - торопливо потребовал старший, доставая из кармана маленький мешочек. Вытряхнул из него на ладонь камень, Лунный глаз, бывший недавно в коронационной подвеске королей Бермонта. Теперь, когда с него сняли серебро, выглядел он совсем непритязательно. Брин взял у одного из сообщников флакон с кровью Полины Рудлог, снял с него стазис -- она оказалась еще теплой - и вылил на камень. В это же время самый молодой из них, Дуглас, морщась, резал себе запястье. И когда кровь потекла широкой лентой, щедро окропил ей Лунный глаз.

Кровь впиталась в камень мгновенно, практически полностью, он нагрелся, стал тяжелее, и собравшиеся отчетливо увидели исходящее от него темно-фиолетовое, почти багровое пульсирующее свечение. Такое иногда вспыхивает в небесах отголосками далеких страшных гроз. На лицах людей царил страх вперемешку с восхищением.

А пожилой Темный уже входил в зев открывшегося перехода. Встав вплотную к стене живого тумана, потрогал перегородку -- она была упругой, пальцы не пропускала - и камнем, мокрым от крови, торопливо начал чертить на ней знак смерти, пустой шестиугольник. Линии вспыхивали призрачно-мертвенными всполохами, тянулись за рукой рисующего. Когда он закончил, знак продолжал светиться. И в центр его чародей приложил тяжелый горячий камень.

Знак налился чернотой, загудел -- люди замерли в ожидании -- но он полыхнул раз, другой и медленно истаял. И вслед за ним стал таять и пространственный "цветок", закрывая переход в нижний мир.

Старший повернулся к соратникам и мрачно качнул головой.

- Не вышло.

В наступившей отчаянной тишине вдруг захрипел и повалился на снег тот самый Дуглас, покатился, хватаясь за голову.

- Держите его! - крикнул старший. - Руки к земле прижмите!!!!!

На бедолагу накинулись, растянули его по снегу -- он выгибался с нечеловеческой силой, глаза его светились зеленью, и вокруг тела, пульсируя, уплотнялась темная дымка. Главный торопливо расстегнул куртку, вынул из внутреннего кармана флакон -- его он носил с собой постоянно, на всякий случай -- и, разжав зубы воющему Темному, вылил ему в рот содержимое склянки. И нажал на кадык, чтобы не выплюнул, проглотил.

Тот подергался еще с минуту, но движения его становились вялыми, спокойными, и наконец он погрузился в сон без сна, потеряв сознание.

- У нас есть четыре часа, чтобы доставить его на территорию храма Триединого, - резко сообщил старший. - Кто-то еще не может справиться? Орин? Пробивает тех, кто сильнее, как ты?

- Я продержусь, - сказал тот, тяжело дыша. Их товарищи уже заводили вездеходы, двое тащили беспамятного Дугласа к транспорту. - Все же... ослабела грань, да?

- Я надеялся, что лопнет, - мрачно ответил сутулый. - Но сам видишь. Либо красная кровь четвертой принцессы оказалась недостаточно сильна, либо живую ее надо... в таком случае варианта два. Старшая Рудлог или третья. Королева под такой охраной, что не сдюжим.

- Либо нужно ослаблять королей, - настойчиво произнес Орин. - Как и говорил Людвиг Рибер. Если бы Бермонт уступил корону слабейшему, то сил того бы не хватило, чтобы держать землю так, как Бермонт. А теперь что?

- А теперь у нас нет выбора, - хмурясь, проговорил старший. - Приходится признавать, что и Рибер, и Соболевский были правы. Нужно убирать держателей тронов. Тогда переход не будет встречать сопротивления. И нужно пробовать повторить ритуал с более сильной кровью. До конца сезона есть еще время.

- А если дело в камне? - неуверенно спросил третий. - Если он потерял силу?

- Будем надеяться, не потерял, - хмуро сказал старший. - Ибо взять в жены кого-то из Рудлог куда труднее, чем получить их кровь. Ближе всех был Фабиус. Но и ему не повезло. Знали бы мы тогда, что подвеска и есть искомый камень! Семь лет в Рудлоге не было королевы, и не было драконов, которые добавили миру устойчивости. Но что теперь говорить.

Они погрузились на снегоходы и уехали, оставив за собой истоптанный снег и пятна крови на нем же.

Вечер понедельника, 22 декабря

Макс Тротт, аккуратно обрезающий зеленые крошечные шишки с прибывшей партии хвойного лапчатника, со стороны напоминал безумного садовника. В наушниках у него грохотал тяжелый рок, а выстроившиеся вокруг него горшки с маленькими елочками в стерильной лаборатории смотрелись диковато.

Его вдруг затрясло -- и он метнулся к шкафчику с репеллентом, но не успел, рухнул на пол. Внутри взорвался ослепительный дикий голод, разрядами сбежавший по рукам -- и он сквозь зеленоватый туман, застилающий глаза, отчетливо увидел, как растения на столе и на полу скукоживаются, мгновенно увядают и скручиваются, как сгоревшая бумага. Тело изгибалось, отказываясь подчиняться -- инляндец, пытаясь справиться с заполняющей разум жадной силой, приложился затылком о пол. Боль отрезвила, позволила перехватить контроль, и Макс, тяжело дыша, на четвереньках дополз до шкафчика, распахнул дверцы, роняя содержимое, дотянулся до импликанта, набрал в него репеллент и проявитель. Рванул с плеч рубашку и трясущимися руками выбил защищающие знаки на обоих предплечьях.

Он еще долго сидел, прислонившись спиной к шкафу и приходя в себя. И только почувствовав, что отпустило, осторожно вышел в гостиную, сел на диван и зажал раскалывающуюся голову ладонями.

Тело было мокрым от напряжения и страха. Под пальцами было влажно. Наверное, разбил голову. Но сил не было даже посмотреть.

В шкафу, прямо рядом с репеллентом, он хранил яд, который мог убить его мгновенно. И, кажется, время пришло.

Потому что если бы это произошло, когда рядом были бы студенты -- это означало бы смерть для них. А если бы рядом был Мартин? Или Алекс? Они бы, возможно, отбились. А вот Виктория -- нет.

Он сидел, уставившись на дверь лаборатории, и собирался с духом. Когда-то ему казалось, что он легко сможет оградить мир от себя.

Сейчас же он понял, что отчаянно, до крика хочет жить. Учиться у Четери. Встречаться с друзьями. Заниматься делами. Открывать новое и быть на две головы выше остальных ученых в этой области. Учить увальней-студентов. Читать раздражающие лекции для глупых и бесперспективных первокурсников. И первокурсниц.

Он встал и, пошатываясь, пошел в лабораторию. Оглядел дело рук своих, поморщился. Открыл шкафчик и вбил на себя еще два знака -- поверх недавних. Затем залечил разбитую голову, выпил, наверное, литра два молока и отправился к тому единственному, кто мог поставить ему мозги на место.

Четери был занят -- решал какие-то городские дела, и Макс тихо присел на мозаичную лавку и терпеливо ждал, пока тот освободится. Выглянувшая во двор Светлана удивленно помахала ему рукой и знаками показала, что очень занята, и убежала.

Но через пару минут во двор вышла служанка с молоком, ароматным травяным чаем и скромными закусками. Выставила это все на столик перед ним, на плохом рудложском спросила, нужно ли господину еще что-то, и когда он покачал головой, с сожалением удалилась.

Здесь было хорошо, и страх отступал перед щебетом поющих птиц и плеском фонтана, перед темным и теплым южным вечером, гомоном людей за воротами, перед обилием цветочных запахов и порхающими туда-сюда огромными бабочками. Перед вкусной пищей, наконец -- Макс сам не заметил, как кусочек за кусочком съел огромную лепешку с медом, уничтожил теплое ароматное мясо в травах и лениво, чувствуя уже сытость, доел сочную ореховую баклаву.

Прошедшая паника в конце этого пиршества в одиночку показалась постыдной. И он хотел уже уйти, чтобы не беспокоить Чета по пустякам, когда тот показался во дворе. Подошел, внимательно осмотрел, покачал головой.

- Что привело тебя сюда так рано, Макс? Я собирался звать тебя через несколько часов.

Тротт молчал -- стыдно признаваться в слабости. Но под серьезным взглядом зеленых глаз все же начал говорить.

- Помнишь, ты обещал убить меня, если я сойду с ума, Четери?

- Я не забываю такого, - спокойно отозвался дракон, подцепляя уцелевший кусочек баклавы и отправляя его в рот. - Пришел за смертью?

- А если я скажу, что да? - Макс искоса взглянул на учителя.

- Скажу, что ты сидишь рядом и говоришь со мной, и так же разумен, как накануне, ученик, - Чет усмехнулся. - Говори.

- Сегодня я не справился с собой, - четко выговаривая слова и глядя в глаза дракону, сказал Макс. - Выпил жизнь из растений. Если бы рядом был человек, я бы убил человека. А испив одного, не остановился бы. Я чувствую, что-то происходит, Мастер. Мне все чаще приходится использовать репеллент, и я боюсь, что однажды его не хватит. И я погружусь в безумие.

Четери молча смотрел на льющийся фонтан.

- Я знаю, что такое безумие, - наконец, проговорил он. - Это случается, если у тебя нет якорей в этом мире. И если воля твоя слаба. Повторю, ученик. Ты сидишь рядом, говоришь со мной, ты спокоен, в твоей ауре лишь шлейф старого страха. Тебе ли с твоей силой контроля волноваться? Просто прими, что для тебя нет невозможного. Ты всегда сможешь остановить себя. Сегодня ты получил урок, получил знание, которым воспользуешься в следующий раз, как только почувствуешь признаки надвигающегося приступа. Помни об этом. И не сомневайся -- сомнения -- причина поражений. А сейчас, - он вскочил, покрутил плечами, - раз ты пришел, снимай рубашку. Сейчас я выгоню из тебя сомнения вместе с потом и кровью.

Не только профессору Тротту было плохо в этот вечер. Алина Рудлог, готовящаяся к зачету, почувствовала слабость. Заслезились глаза, заныл живот -- но она упорно повторила все по вопросам, еще ухитрилась выцепить Зигфрида и пройтись с ним по основным моментам курса, несмотря на то, что ее так подташнивало, что пришлось даже отказаться от ужина.

"Точно перезанималась, - грустно думала она, - или отхожу от напряжения последних дней. Или завтрашнего... боюсь".

Спать она пошла, шатаясь от слабости, и заснула мгновенно, даже не открыв книжку, чтобы почитать перед сном.

А ближе к утру принцесса проснулась от ноющей боли внизу живота. Мышцы крутило так, что она повернулась на бок, засунула руки между ног и застонала.

И через некоторое время почувствовала, что между бедер у нее горячо и влажно.

Алина, кое-как разогнувшись, нацепила очки, включила ночник и уставилась на свои пальцы.

На них была кровь.

Она лихорадочно стянула с себя пижамные штаны, стала осматриваться -- где могла пораниться? Было очень страшно. И только через несколько минут принцесса сообразила, в чем дело. Пометалась по комнате, накинула халат и понеслась мимо неспящих гвардейцев в Маринину комнату.

В гостиной сестры на нее лениво тявкнул Бобби, и Алинка тихо прошла в спальню. Сестра спала, прижав кулачки к шее, и очень стыдно было ее будить, но надо же было что-то делать!

- Мариш, - отчаянно прошептала Алинка, - Марин! Проснись!

- А? - Марина открыла глаза, недоуменно уставилась на Алинку. - Ребенок, ты чего? Кошмар приснился? Забирайся ко мне под бок, только дай доспать, умоляю.
- Да нет! - волнуясь, выпалила Алина. - Марина, мне помощь нужна! У меня это, к-кажется, цикл начался!

- Ну поздравляю, - сонно сказала та и села, включила ночник. Волосы ее торчали во все стороны, и одета она была в коротенькую маечку и шортики. - Теперь ты совсем большая. Ликбез нужен? Ну, почему все это происходит и какие процессы запускает в организме?

- Я об этом в пять лет прочитала, - проворчала Алина.

- Ну тогда чего ты паникуешь? Регулы - это не страшно, Алиш.

Она зевнула и потянулась.

- О, у тебя новая татуировка? - заинтересованно спросила Алинка. Марина смущенно прикрылась рукой.

- Потом покажу. Еще воспалена немного. Ты чего разбудила-то меня? Я, конечно, польщена, что первой узнала о такой новости...

Алина покраснела.

- Мне бы чего-то, Марин... я ведь не разбираюсь и нет у меня!

Маринка некоторое время, что-то соображая, смотрела на нее. Потом взгляд ее просветлел и она потрясла головой.

- Сестра у тебя -- дураха, - сказала она с чувством. - Пойдем, проведу инструктаж. Живот болит?

- Болит, - буркнула Алина.

Марина наклонилась, порылась в тумбочке.

- Вот тебе обезболивающее. Пошли в ванную, девушка. Буду тебя учить страшным женским премудростям. А потом, - она взглянула на часы, - постараемся все-таки поспать. Еще два часа точно есть. А ты привыкай быть взрослой, ребенок, - она хмыкнула и потрепала Алинку по голове. - Хотя какой ты теперь ребенок, раз ты уже своих детей иметь можешь.

После всех треволнений пятая принцесса не пошла к себе. Рястянулась рядом с сестрой, укуталась в теплое одеяло -- боль в животе отпустила, и заснула она почти мгновенно.

И снилось ей, что рядом -- солнце, и она, маленькая, голодная и холодная, протягивает к нему руки, чтобы вобрать этот свет, согреться - и лучи мягко впитываются в кожу, делая принцессу легкой и счастливой. От света этого щекотно в животе и радостно на душе. Она пьет и пьет его -- и внутри, откуда-то из древних глубин подсознания поднимается понимание, что нельзя больше. Хватит. И еще мамин голос "Алина, нельзя жадничать! Ты же принцесса Рудлог!"

И она пристыженно отходит от солнышка. Внутри ее теперь тоже горячо и тепло, и она смотрит на свой живот и понимает, что в ней есть свое солнце. И она всегда может согреться им.

Алина недовольно повернулась к сестре спиной, накрылась головой и засопела. Ее голод лениво ворчал, затихая, и, кажется, тоже задремал где-то внутри. Больше она его не ощущала.

С утра пятая принцесса подскочила бодрой, как воробушек весной. Рядом потягивалась Марина. Сонно улыбнулась сестре.

- Полегчало?

- Ага, - Алинка включила свет, потянулась к очкам, надела их -- и вокруг все странно поплыло. Сняла, с возмущением оглядела линзы, потерла их рукавом. Снова надела.

Марина врубила радио -- сразу ударило по ушам ритмами, понеслась бойкая музыка - и, подтанцовывая, подошла к зеркалу расчесаться. Открыла большие золотые часы -- Алина в ступоре четко увидела и мелкие камешки в них, и стрелки, показывающие половину седьмого. Марина хмыкнула и нарочито небрежно швырнула их в ящик стола. И только потом заметила, что младшая сестра застыла у выключателя с очками в руках, и губы у нее дрожат.

- Алиш, ты чего? - испуганно спросила третья принцесса. Подошла, заглянула в глаза, уверенно взяла за руку, отсчитывая пульс. - Болит что-то? Помощь нужна? Ты только в обморок не падай!

- Марин, - слабо и жалобно сказала Алинка, - я вижу без очков. Я честное слово все вижу!

Она дернулась в сторону, подбежала к окну и уставилась в парк.

- Далеко вижу, хоть и темно! - возбужденно крикнула она и повернулась, поднесла к лицу руку. - И близко!!! Марина!!!

И расплакалась. Эмоции захлестывали неожиданно ярко, и хотелось и плакать, и смеяться одновременно.

- Чудесный ты ребенок, - чуть ворчливо и радостно проговорила старшая сестра. Алинка всхлипывала и вертелась вокруг себя -- рассматривала все вокруг. - А рыдать-то зачем? Это же счастье! Хотя понятно, гормоны. Добро пожаловать в трудный женский мир неустойчивой психики, Алиш.

Алинка улыбнулась сквозь слезы, махнула рукой:

- Ну чего ты ворчишь?

- Это я от радости, - старшая сестричка подошла к младшей, обняла ее. - Интересно, это на тебя начало цикла подействовало? Не припомню, чтобы у кого-то из семьи такое бывало. Эх... мне бы подобный подарочек в компенсацию за страдания. Проснулась в тринадцать, а у меня не только сыпь на лице, но и грудь выросла за ночь. Или хотя бы ноги.

Алина хихикнула, уткнувшись сестре в плечо, затем отстранилась и очень серьезно заверила:

- Ты очень красивая, Марин, ты просто не представляешь, какая красивая.

- И ты, красноносая моя, - третья Рудлог легко щелкнула Алинку по оному носу. - И сейчас, а когда вернется твоя внешность, то, уверена, будешь диво как хороша. Боги, к счастью, не обделили нас красотой, - она хмыкнула. - Вот ума, думается мне иногда, недодали. Мне так точно. Беги, собирайся. Очки не выбрасывай -- отдашь потом в семейный музей!

Завтрак прошел в том же радостном возбуждении -- из-за присутствующих мужчин Алинка постеснялась говорить все, но зато обретенным зрением похвасталась вволю. И эта вспышка радости словно немного развеяла то уныние, в котором пребывала семья после свадьбы Поли. Даже Ангелина улыбалась, глядя на нее, а Василина так вовсе растрогалась, став, несмотря на строгий костюм и прическу -- сегодня был какой-то важный выезд -- совсем простой и домашней. Только что не причитала от счастья, приложив руку к щеке.

И о том, что сегодня зачет у профессора Тротта, Алина Рудлог вспомнила только когда привычно проверяла рюкзачок перед выходом. И в Зеркало из кабинета Кляйншвитцера она ступила с высоко поднятой головой -- как будто в клетку с тигром шла.

Профессор же, напротив, с утра был мрачен как никогда. Убрал погибшие растения из лаборатории, потретировал семикурсников в спортзале -- те уже научились определять, когда он в настроении согнать с них семь потов и занятие провели в молчании и сосредоточенности, что не уберегло, впрочем, от едких замечаний и синяков. Позанимался сам, с неудовольствием думая, что, видимо, придется вкатывать себе мышечный стимулятор, чтобы не терять времени на укрепление левой руки. На всякий случай, перед тем, как отправиться в университет, выключил свет в гостиной, сел на диван и прикрыл глаза, вслушиваясь в себя -- не покалывает ли где-то внутри сосущее чувство будущего приступа?

Но репеллент действовал. И Макс снова все контролировал.

В коридоре уже толпились студенты первого курса. Поздоровались с ним нестройным хором, настороженно уставились на него. На экзекуцию отводились первые две пары, но он планировал управиться быстрее.

- Заходим по одному, - сухо сказал он в наступившей тишине. - Чтобы не терять времени, тянем билет и сразу отвечаем. Если знаете, как положено, вспоминать нет нужды. Пересдача через куратора, я даю одну возможность.

От молодых людей и девушек плеснуло паникой, растерянностью, страхом -- но он, не обращая на это внимания, повернулся и зашел в аудиторию.

Следующие два часа инляндец скучал. Уже по глазам входящего студента было видно, сдаст он или нет. И достаточно было нескольких первых слов, чтобы понять, что он знает. К тому же Макс всех помнил по лекциям и семинарам, и помимо основного билета спрашивал по темам, в которых отвечающие провисали по ходу обучения.

В ведомости, лежащей перед ним, одна за другой появлялись отметки "незачет", разбавляемые редкими "зачтено". И не подкупали его ни дрожащие губы очередного студиоза, ни глаза, полные отчаяния, ни просьбы задать еще вопрос, ни уверения, что "честное слово, учил, забыл, профессор, пожалуйста, дайте подумать!"

В бою и в экстремальной ситуации времени подумать никто не даст. Зато к пересдаче все от зубов отлетать будет. И страх исключения только поможет материалу закрепиться в голове. А если в намеренно жестких условиях, в которые он их поставил, рука не дрогнет при плетении связки по заданной формуле, и стресс не помешает действовать быстро -- значит, действительно научил как полагается.

Студенты менялись, пустая аудитория эхом отражала голоса сдающих, в помещении накапливалась хаотичная энергия от многих десятков попыток колдовать, за дверями стоял шум, который с каждым вышедшим набирал силу -- и затихал. В коридоре пустело, прошедшие испытание первокурсники разбредались кто куда.

Наконец, ведомость была заполнена. Двадцать сдавших -- неплохо. Очень даже неплохо.

Макс расписался в документах и уже встал, когда в дверь постучали, и в аудиторию заглянула раскрасневшаяся Богуславская. Без очков, прижимающая к себе какую-то бумажку, как щит. На лице ее была написана решимость, да и вообще вид она имела отчаянный.

- Доска чистая, - сказал он едко, и студентка, набиравшая воздух, чтобы что-то выпалить, задохнулась, недоуменно посмотрела на него, на упомянутую доску. И тут же собралась.

- Я не за этим, профессор Тротт. Я сдать зачет по магмоделям.

- Вы же не посещали занятия, - ответил он ровно, приставляя стул к столу.

- В уставе университета, - голос ее звенел так громко и торжествующе, что он поморщился и потер висок пальцами, - профессор, сказано, что обучающийся может самостоятельно пройти программу и сдать зачет. Я еще в пятницу подписала у куратора заявление, - она подошла и положила перед ним на стол лист, и Макс посмотрел на него с таким омерзением, будто это был грязный ботинок. - Мне выдали индивидуальную ведомость. Профессор.

Последнее прозвучало как "Вот так-то, профессор!!!"

Она наконец-то замолчала и перевела дыхание. Макс посмотрел на ее руки -- пальцы подрагивали, - на лицо. Без очков она выглядела непривычно. Опять часто моргала, словно готовилась расплакаться, и он с раздражением подумал, как ему все это надоело. Нет, никакого преподавания в следующем году.

- Вам заняться нечем, Богуславская? - спросил он недовольно. - Или вы выбрали способ добиться исключения из университета? Можно сделать это, не тратя мое время.

- Вы обязаны принять у меня зачет, - отчеканила она дрожащим голосом.

- Обязан так обязан, - согласился он с ледяным спокойствием. - Но если я увижу слезы, Богуславская, я сразу же поставлю вам незачет. Понятно?

От нее вдруг полыхнуло теплом, даже жаром -- он даже пошатнулся -- и девчонка почти прорычала в ответ -- столько злости было в ее голосе.

- Понятно!

И осеклась тревожно, виновато, с удивлением посмотрела на свои сжавшиеся кулаки.

Макс молча отступил от нее на пару шагов. Всмотрелся. Там, где раньше было серое мельтешение, полыхало яркое, почти белое пламя Рудлогов. За ним даже видно ничего не было. Полыхало ослепительно и вкусно -- у Тротта аж во рту пересохло, и он мгновенно опустил на себя несколько щитов и только после этого смог набрать в легкие воздух.

Вот как выглядит новорожденный первозданный огонь, оказывается.

Клетка ауры, ярко-алая, переливающаяся текучим огнем, поднималась высоко, выше потолка аудитории, и под ней медленно, как тонкие хлопья пепла над костром, двигались вверх родовые знаки. В области матки пламя набирало мощь, интенсивность, и казалось почти синеватым. Видимый ранее слабенький магический дар за этим сиянием просто не был заметен.

Он моргнул и вернулся к привычному зрению. Принцесса смотрела на него с настороженностью.

- У вас проснулась родовая магия? - спросил он с почти хищным любопытством и бестактностью исследователя. - Что это спровоцировало? Есть отличия в ощущениях?

Алина удивленно посмотрела на него и покраснела.

- Извините, п-профессор, это мое личное дело. И семейный секрет. Я не могу об этом рассказывать.

Он хмурился, разглядывая ее, сопоставлял. Ну конечно же. Нашел о чем спрашивать. Снова потер пальцами висок и отодвинул стул. Сел.

- Я даю вам последнюю возможность передумать, Богуславская.

Она грустно качнула головой.

- Профессор Тротт... не могу. Я должна. Теперь тем более. Это ведь вы вчера помогли мне с физкультурой?

- Что за чушь взбрела вам в голову? - поинтересовался он ледяным тоном.

- Вы! - сказала она упрямо, заглядывая ему в глаза. - Больше некому! Я бы не сдала сама. Зачем?

- Алина, - процедил он, - вы слишком хорошего обо мне мнения. Кто бы вам ни помог, я искренне об этом жалею. Вы удивительно навязчивы.

Она еще пару секунд всматривалась в него, затем моргнула, насупилась и отвернулась. Неловко завозилась, в тишине стягивая со спины рюкзак, села за первую парту, оперлась локтями о столешницу и подняла на него серьезные зеленые глаза.

- Задавайте вопросы, профессор. Я готова.

Он гонял ее по курсу так, будто мстил за свою слабость. На пределе сил, видя, как она бледнеет и не останавливаясь. Задавал сложнейшие формулы и с насмешкой смотрел, как усердно она, не поднимая на него глаз, закусив губу, шевелит неловкими пальцами, создавая плетения. Через десять минут она поднялась -- рукам не хватало пространства. Над губой проступили капельки пота -- она слизнула их, сняла жакет -- и, прикрыв глаза, продолжила рисовать нужные рисунки, задействуя нужные нити, и даже ногой притоптывала, словно задавая ритм движению рук. Натягивалась белая плотная блузка на груди, когда девчонка отводила руку в сторону - слишком размашисто, как все только осваивающие плетения. Короткая юбка колыхалась, обнажая колени, и ритм каблучка Макса просто завораживал. До смеха и изумления -- такой техники он еще нигде не видел. Вот что значит самоучка. Самоучки -- те самые новаторы, которые нарушают каноны и изменяют науку.

Инляндец так увлекся, что сам снял пиджак, двигал руками, требуя повторять за собой и с любопытством ожидая -- сможет? Нет? Спрашивал определения и велел чертить выведение решеток и вязей, хмыкал, когда она задумывалась, морщился, когда поглядывала на него почти умоляюще. Веснушки на бледной коже стали ярче, и пряди прилипли к вискам, а он все не останавливался.

И, конечно, она ошиблась. Не могла не ошибиться. Вздохнула, опустила дрожащие руки и как-то тускло посмотрела на него.

- Я приду на пересдачу, профессор.

Он, поморщившись, поставил отметку в ведомость, передал ей.

- Что у вас с глазами?

- Зрение восстановилось, - устало ответила принцесса. - Сегодня.

- Понятно, - Макс встал, взял пиджак.

- Профессор, - тихо и немного испуганно позвала она и осторожно коснулась его плеча. - У вас кровь.

Он посмотрел на ее напряженное бледное лицо и только потом на свою руку. Там, под ее пальцами, на месте вчерашней импликации расплывалось красное пятно. Жар снова стал пульсацией пробивать его щиты -- Макс сглотнул, отступил, и теплая ладонь скользнула по плечу и упала вниз.

- Ничего страшного, - сухо ответил он. - До свидания, Богуславская.

Алинка подождала, пока Тротт уйдет в Зеркало, присела на парту и опустила голову. Устала невозможно. Даже злиться и плакать сил не было.

И только на выходе из аудитории, взглянув на ведомость, она увидела, что там ровным острым почерком написано "зачтено".

Камены встретили ее с оживлением.

- Птенчик, да ты молодец! - заорал Ипполит на весь коридор. - Утерла нос паразиту энтому!

- Показала, что неча малявок задирать! - поддержал его Аристарх.

Алина рассеянно улыбалась, поглаживая Аристарха по лбу. Он смешно крутил носом.

- Тяжело было? - заговорщическим тоном спросил Аристарх.

- Да нет, - со вздохом призналась Алинка. - Было интересно.

- Интересно ей, - недовольно пробурчал Аристарх и клацнул каменными зубами. - Любите вы, девки, злыдней разных. Валил ведь он тебя, ой, валил!

- Мы уж думали снова воспитательные меры применять, - прошамкал Ипполит грозно.

- Это какие такие воспитательные меры? - строго поинтересовалась Алинка.

- Да заговаривается он, - заюлил Аристарх и тут же перевел тему. - А ты, козюлечка, нам рассказать ничего не хочешь? Например, что это у тебя с аурой, что аж меня прошибает?

Алина покраснела и по привычке дернулась поправить очки.

- Да-да, - обиженно проворчал Ипполит, - и почемусь энто ты без очков? И что это ты нам раньше не сказала? Мы все ждем, ждем, пока признаешься... у ректора нашего подслушали еще когда...

По коридору ходили студенты, и Алинка взмолилась шепотом:

- Тише!

Камены насупились.

- Не ругайтесь, - попросила принцесса и погладила Аристарха по лбу, - мне же тут не дадут спокойно учиться, если я скажу, кто я.

- Это да, - пробормотал еще насупленный Аристарх. - Вот ведь диво.

- А папка-то у тебя кто? - заорал Ипполит, воспользовавшись тем, что коридор на время опустел. - Что там вторым тоном-то полыхает?

- Что полыхает? - удивилась Алина.

- Так ведь...

- Полик! - рявкнул Аристарх. - Глаза настрой! Полыхает там у него!

Принцесса с подозрением смотрела на друзей.

- Ты иди, покушай, малышка, - льстиво проговорил Аристарх. - Восстанови силы. Выпил все аспид этот.

- Что вы там увидели? - Алина не обратила на его слова внимания.

- Полик! - предупреждающим тоном рявкнул Аристарх.

- Да ничего, - заныл Ипполит, - старенький я, показалось мне.

- Что показалось? - не отступала Алинка с похвальной въедливостью, и будь у камена ноги, он бы предпочел сбежать. Но ног не было, и он решил сделать вид, что заснул. Захрапел очень натурально, даже рот приоткрыл. Принцесса покачала головой и повернулась к Аристарху, вопросительно подняв брови.

- Что ж ты дотошная такая, - пробурчал хранитель университета. - У тебя в ауре не только красные родовые знаки видны.

- А какие?

- Да разные, - протянул Аристарх, - сколько твоих предков из разных домов жен-мужей брали? Вот и отсвечивают.

Алина с сомнением глядела на него, он отвечал честным взглядом.

- Булочки сегодня вкусныеее, - напомнил он, - и кавалер там твой уже сидит, место греет. Он хоть и громадный, но правильный, не то, что злодеи всякие. Так что беги, радуй великана своего.

Принцесса вздохнула и побрела в сторону столовой. В коридоре некоторое время висело молчание. И хорошо, что не слышала она последующий разговор.

- Да уж, - пробормотал открывший глаза Ипполит, - что делается-то, Арик, что делается-то! И прятать ведь не умеет еще...

- Оно само получится, болтун ты эдакий, - беззлобно пожурил его каменный коллега.

- Да я думал, она знает, - попытался оправдаться старый хранитель. - Папка-то непростой.

- Папка у ней, - менторским тоном сказал Аристарх, - муж королевы. А ты про темных в консортах слыхал? Вот то-то же. Думалку включай, каменная башка, прежде чем болтать - сколько раз говорил!

ГЛАВА 5

Бермонт, среда, 24 декабря

Демьян Бермонт спешно наверстывал дела, накопившиеся в его отсутствие. График оказался жестким, на сантименты времени не было. И если подчиненные и раньше знали, что король сух, требователен и жёсток, то сейчас он часто замечал в их глазах не просто опасение -- откровенный страх. Что он сорвется и порвет кого-нибудь.

В глаза ему осмеливались смотреть лишь матушка да Свенсен с Леверхофтом -- и еще жена Хиля, Тарья, которая, видимо, абсолютно была уверена, что муж ее защитит от кого угодно -- и от короля тоже. А еще она его откровенно жалела. И даже когда уехала обратно в их со Свенсеном дом, с пониманием выносила долгое отсутствие мужа, которого излеченный монарх втянул в свой ритм, как и других подчиненных.

Он видел этот страх, чувствовал его запах -- и усилием воли возвращал себя в прежнее равновесное состояние. А раздражающих элементов было много.

В замок Бермонт стали приезжать младшие дети линдморов, а за неимением оных -- племянники и внуки. И подавляющее большинство из них составляли юные прекрасные девы.

Прибывающих быстро распределяли -- прекрасных дев на помощь замковому лекарю и в королевский госпиталь, в приюты и на уход за стариками Ренсинфорса, молодых людей -- в гвардейское подразделение. Там, за три-четыре года муштры и общения со взрослыми товарищами мозги встанут на место. Школьников -- в королевский пансион на обучение.

А младенцами и их матерями занялась леди Редьяла. Демьян не возражал. Боги не дали матушке больше детей, да и внуков теперь она могла не дождаться. И он знал, что она прекрасно понимает - как бы ни были великолепны молоденькие берманки, съезжавшиеся в замок и наполнявшие его призывным юным женским запахом, нет и не будет у него никого кроме Полины. Зато малыши -- совсем еще младенцы, не отнятые от материнской груди и постарше, лепечущие что-то или носящиеся по замку, - очевидно вызывали в ней острое щемящее чувство. Женщины жались к ней в поисках защиты от страшного короля, и она даже ожила немного, успевая решать и их вопросы, и проводить время с Полиной, когда сын был занят. Даже начала оборачиваться, хотя давно этого не делала. С того дня, как погиб ее муж, отец Демьяна.

- На что они рассчитывают? - хмуро спросил Свенсен после очередного представления прибывших, когда партия заложниц самого цветущего возраста вышла из зала. Вид девы имели откровенно жалкий и испуганный. - Что твое сердце дрогнет от взгляда на этих трясущихся от страха невест, ты забудешь свою медведицу и смягчишь приговор?

На что они рассчитывают, король Бермонта осязаемо понял вчера ночью. Он только-только заглянул к себе после неприятного и тяжелого дня, чтобы принять душ. А когда вышел -- обнаженный, влажный, взбодрившийся ледяной водой, - обнаружил у кровати стоящую на коленях дочь Ольрена Ровента.

Девушка была прикрыта только волосами, и голову склонила, как надо, чтобы пробудить в звере желание от покорной самки, и пахло от нее будоражаще -- она как раз входила в пору, и пробивались уже нотки крови, щедро замешанные на страхе.

- Что тебе нужно? - спросил он, подавляя желание схватить ее за волосы и выкинуть в коридор так, голышом, в назидание другим. Отвернулся, налил из кувшина воды в стакан и выпил -- только чтобы успокоиться.

- Вы, мой король, - тихо и робко ответила она.

Демьян усмехнулся, не поворачиваясь.

- За отца пришла просить?

Не понявшая, что ей дают возможность уйти, девушка встала и подошла к нему сзади. Прислонилась, потерлась умело -- мужчины у нее уже очевидно были. И он едва сдержал рык, сжал стакан рукой с выскользнувшими когтями, вздохнул, чтобы унять красное бешенство, плеснувшее в глаза.

- Если вы можете оказать такую милость, господин мой, - сказала она уже уверенней и потянулась поцеловать его в плечо. И тут же взвизгнула, засучила ногами -- он рыкнул, развернулся и сжал ее горло.

Он не убил ее только потому, что она не подняла глаз и не пискнула даже. Задыхалась, плакала беззвучно, но не смотрела на него -- и Демьян медленно разжал пальцы, напоминая себе, что это женщина, а не враг. И даже если ее научили, а не сама по своей глупости решила действовать, не стоит мстить ей за предательство отца.

- Одевайся и уходи, - очень ровно и внятно проговорил он. Подождал, пока несчастная торопливо собрала одежду и выскочила в коридор. Вышел вслед за ней.

- Как пропустили? - сухо спросил у охранников, побледневших при виде короля и, видимо, что-то сообразивших.

- Она сказала, что от леди Редьялы, - ответил старший. - Виноваты, ваше величество.

- После дежурства доложиться Свенсену, пусть определит вам взыскание, - так же ровно проговорил Бермонт. - Ко мне не пускать никого, кроме матери.

Гвардейцы понятливо склонили головы. И он осознал, что его сдержанности опасаются больше, чем гнева.

Вернувшись в покои, Демьян распахнул окна, чтобы выветрить навязчивый женский запах и снова пошел в душ. А потом -- во внутренний двор, ночевать рядом с Полиной.

Пол окрепла, уже вставала и бродила по лесочку внутреннего двора, но все равно много спала и не откликалась на его зов и уговоры. Мужа она пугалась, тяжело убегала за деревья и пряталась там, и он привык оборачиваться подальше от нее -- во второй ипостаси он явно был приятнее жене, чем в человеческой. А она ему была нужна любой. Только живой.

Нынешний разговор со Свенсеном всколыхнул в нем воспоминания о прошлом вечере. Подобное стоило пресекать раз и навсегда.

- А на что рассчитывают те, кто присылает мне в залог жен с младенцами? - проворчал король, вставая и направляясь к двери -- нужно было вернуться в кабинет, там были еще дела. - Что я тут ясли устрою?

- Или что отправишь обратно, - подсказал комендант замка, последовавший за ним.

- Не отправлю, - жестко отрезал Бермонт. - Зато сразу видно, кто осознал отцовскую вину, а кто и тут пытается схитрить. Вот что, Свенсен. Чтобы избежать повторного обнаружения в моей спальне готовых на все девиц - поговори с моей гвардией, с неженатыми офицерами. Девушек не обижать, относиться с уважением и присмотреться хорошо, если кто придется по сердцу, отдам в жены. Будем скреплять кланы с гвардией. Привяжем кровью, в следующий раз подумают, против кого идут. Да, Хиль, что с поисками подвески?

Их шаги громким эхом разносились по пустому коридору -- похоже, придворные начали от своего короля прятаться.

- Мы допросили всех колдунов страны, кого смогли найти, - доложил Свенсен. - От ментальной проверки никто из них не отказался, о замыслах Рибера ничего не знают. Но есть зацепки. Несколько человек из темных исчезли почти сразу после свадьбы. Дома пусты, вещи на месте и никаких следов. Ищем, Демьян. Опрашиваем магов в кланах -- если кто-то из глав связывался с Рибером, они должны знать. Нам бы линдморов допросить... но как это сейчас сделаешь?

Демьян промолчал, кивком отпуская полковника. Потеря подвески была неприятна. Но еще неприятнее было то, что камень оказался кому-то настолько важен, что его не просто продолжали пытаться выкрасть - ради него принесли в жертву и бермана Эклунда, и колдуна Рибера, и короля Бермонта, который, в свою очередь мог бы заразить почти всю верхушку берманских кланов.

Подвески ему не хватало -- он привык к ее тяжести на шее, к ровной силе, которую она излучала. Правда, сил у него теперь, без подвески, было больше, чем раньше. До свадьбы.

И не мог он винить Полину за ее решение. Она себя не пожалела, что ей какой-то камень.

Больше всего ему хотелось забрать ее сейчас в загородную резиденцию, в глухой лес. Найти там старую берлогу, в которой он прятался еще когда был подростком, обернуться и жить с женой под толстым покровом снега, в тишине безлюдных лесов. Носить ей дичь, спать рядом, показывать оленьи и заячьи тропы. Любить ее там, в старых волшебных лесах, помнящих еще лапу Великого Бера и напоенных его силой. И ждать медвежат. Если дети не заставят ее вернуться, то что?

Но страну он не мог оставить. Поля была ему дороже всей власти мира, но разве люди виноваты, что стоит ему удалиться -- и покорные ныне линды снова втянут Бермонт в кровавую войну за корону?

По внутренней линии Демьян связался с коллегами и созвал их на внеочередной совет -- обсудить сложившуюся ситуацию. Последней он набрал Василину. Попросил ее передать через посольство в Теранови приглашение драконьему Владыке и пригласил вечером навестить сестру.

И только потом, закончив дела, он снова пошел к Пол.

Во внутреннем дворе, к его неудовольствию, было шумно и многолюдно. Точнее, многодетно. В лесу носились дети всех возрастов, визжали, кричали, плакали, матери, расположившиеся на травке, покрикивали и пытались призвать отпрысков к порядку. Но бесполезно. Какой-то мальчишка лет четырех, ничуть не боясь страшного короля, налетел на него, поднял голову, открыл рот в восхищении и потянулся за ножом, который Демьян носил на поясе.

Его величество детскую ручонку отстранил мягко, но непреклонно.

- Беги к матери, - сдержанно приказал он.

Дитя покрутило головой и обняло короля за ногу. Демьян вздохнул, поднял пацана на руки. Он очень хотел сейчас отдохнуть. И побыть с Полиной.

- Кто позволил? - поинтересовался он у гвардейцев.

- Ее величество, - сдержанно ответил один из бойцов. - Распорядитесь убрать детей, мой король?

Демьян качнул головой - он уже взглядом нашел мать, сидящую на траве среди встревоженных женщин, пошел к ней. Ребенок увлеченно ковырял золоченую пуговицу на форме. Леди Редьяла спокойно улыбнулась сыну, поднялась, чтобы взять из его рук мальчишку и передать испуганной матери.

- Матушка, - почтительно, но твердо произнес Демьян. - Здесь детям не место. Не дай боги Пол кого порвет.

Королева-мать протянула ему руку.

- Пойдем, сынок. Посмотришь.

Они тихо прошли вглубь лесочка, почти к самому озеру. Леди Редьяла прижала палец к губам и кивнула куда-то меж деревьев.

- Смотри.

Там меховой горкой, вытянув лапы лежала Пол и урчала. Нежничала. Вокруг нее сновали дети -- трехлетние, четырехлетние, какой-то малыш забрался на нее верхом и лежал, обнимая, какой-то примостился под лапу, и она вылизывала его, тыкаясь в живот носом. Вдруг потянула носом воздух, повернула голову к мужу и прижала уши к голове, заскулила и поползла назад, подальше от него. Дети, недоумевая, кинулись за ней.

- Ребятам нужен воздух, - шепотом объяснила леди Редьяла. - Я разрешила вывести, пока она спит, а она сама вышла к нам. Поначалу дичилась, а потом, смотрю, одного лизнула, другого.

- Черт знает что такое, - мрачно проговорил король.

- Ты ведь не запретишь? - с тревогой спросила матушка.

- Нет, - он смотрел, как Пол задом отползла, развернулась и прыжком скрылась за деревьями. - Но сейчас я хочу побыть с ней.

Матушка не стала спорить. Созвала женщин, те собрали детей и молча удалились. А Демьян обернулся, встал на четыре лапы и снова пошел к жене. Звать, уговаривать и заново приучать не бояться себя.

Марина

Вечером в среду я намеревалась-таки наведаться к Кате. Подруга уже больше двух недель как вышла на работу в университет, и очень хотелось посплетничать, посмотреть на нее. Рассказать, наконец, о том, что произошло у нас в семье, не боясь сорваться в слезы или грубость.

Но днем позвонила Василина и коротко предупредила, что нас приглашают в Бермонт. И попросила не задерживаться на работе.

Я к залу телепорта прибежала последней. Сестры, отец и Мариан уже ждали меня.

- Извините, - пробормотала я, - срочный гнойный аппендицит.

Вася поморщилась. Я послушно встала рядом с ней, наблюдая, как Зигфрид настраивает кристаллы на арке телепорта.

Встречал нас лично Демьян Бермонт. И смотреть на него было страшно. Одна Алинка пялилась на его желтые глаза и мелькающие во рту клыки с любопытством и пыталась зайти вперед, чтобы разглядеть получше. А я нутром чувствовала, что не нужно сейчас к нему лезть. Поэтому взяла сестричку за локоть и настойчиво придержала ее, отстав от основной группы на несколько шагов. Алинка возмущенно глянула на меня, и я покачала головой.

- Тебе хватит того, - очень тихо сказала я, кивая на гвардейцев, мимо которых мы проходили, - что в твою сторону все встреченные берманы оборачиваются и принюхиваются.

Глаза у этого невинного ребенка стали огромными, она покраснела и уже сама прижалась ко мне.

Мариан, даром что полнолуние уже прошло, крепко держал Васюту за руку и, кажется, едва сдерживался, чтобы не зарычать и не утянуть ее обратно в телепорт. Если честно, и у меня от диких глаз Бермонта и ощущения тщательно подавляемой им агрессии волосы дыбом вставали.

Вася же, словно не замечая исходящей от короля опасности и насупленности мужа, с Демьяном общалась ровно и спокойно. Он рассказывал о самочувствии Полины, обсуждал какой-то будущий совет, сестра отвечала деликатно и мягко, будто они на светском рауте были. Ани шагала позади, рядом с Каролинкой и отцом, холодная и погрузившаяся в свои мысли.

Кажется, сестры так и не помирились.

На улице было уже темно. Погодный купол над внутренним двором едва заметно мерцал, окутанный снаружи сыплющимся мелким снегом, и по круглому щиту, как по стеклу, во все стороны съезжали тоненькие ручейки поземки, закручиваемые ветром. Во дворце, окружающем двор, светились окна, но в них не было видно людей. Словно он был совершенно пуст, не считая охраны. В лесочке горела пара фонарей, ухали совы, что-то шуршало и чавкало. Жутковато так. Бермонт провел нас на освещенное пространство и коротко попросил:

- Подождите.

Через пару секунд рядом с нами встал огромный медведь. Склонил голову, нюхая землю, и потрусил в лес. И через несколько минут вернулся с отчаянно зевающей маленькой медведицей. Маленькой по сравнению с ним, конечно. Мне нынешняя Пол была по грудь. А в сторону Демьяна я лишний раз старалась не смотреть.

Он порыкивал и подталкивал ее носом в бок, медведица тяжело вздыхала и шлепала к нам. Глаза ее были совсем сонными. И звериными. Замерла неподалеку. Оскалилась и зарычала -- и тут же притихла, остановленная коротким тявканьем огромного Демьяна.

Так мы и стояли напротив друг друга под фонарем, окруженные лесом -- молчаливые и подавленные дети дома Рудлог и наша сестра, превратившаяся в дикого зверя. Полины в ней я не чувствовала. Молчание наше приобретало истерический оттенок -- я закусила губу, рядом всхлипнула Алина, уткнулась лицом в грудь отца Каролина. Вася стояла бледная, как мел.

Ани вздохнула, решительно вышла вперед, подошла к мохнатой Пол и обняла ее -- я похолодела, ибо тонкая шея сестры оказалась прижата к зубастой пасти. Медведица стояла, не шевелясь, только ворчала угрожающе, поджав уши и набычившись, и косилась на молча возвышающегося рядом зверя. Снова зевнула во всю пасть -- и это словно сорвало нас с места. Мы рванули к ней, не слыша уже предупреждающего рычания короля Бермонта, окружили, начали обнимать и гладить. И звать.

Полина, Полиночка! Сестричка!

Гомон и писк стоял невозможный, и я, прижимаясь щекой к теплому, пахнущему животным меху, подумала, что на месте Поли точно бы нас покусала.

В конце концов она, виляя задом и прижимая голову к земле, с утробным ворчанием уползла назад и в несколько прыжков скрылась в лесу.

- Ну, она выглядит довольно бодро, - произнесла я сдавленно и оптимистично и сама почувствовала, как фальшиво это прозвучало. Сестры посмотрели на меня укоризненно. Мы, встрепанные, с покрасневшими глазами, приходили в себя. И понуро отправились обратно вслед за медведем-Демьяном. Он довел нас до телепорта, так и не обернувшись. Коротко рыкнул на прощание и, не дожидаясь, пока мы уйдем в переход, ушел из зала.

Я его не осуждала. Хотя, конечно, это было не только против всех норм этикета, но и против простой вежливости.

Трудно быть вежливым, когда хочется кого-нибудь убить. И когда чувствуешь такую вину.

Пока придворный маг Бермонта настраивал телепорт, Василина о чем-то напряженно раздумывала. И уже когда мы вышли во дворце Рудлог, решительно сказала:

- Девочки. Я хочу, чтобы вы все умели защитить себя. Чтобы ни с кем больше не произошло то, что случилось с Полей. Поэтому в выходные будем заниматься. Ангелина, ты поддержишь меня? Ты говорила, что Владыка Нории помогал тебе освоить родовой дар. Считаю, - добавила она, твердо глядя в холодные глаза старшей сестры, - что мы обязаны научить девочек всему, что умеем и что они способны освоить. Алина уже может тренироваться, а Кариша пусть пока просто посмотрит.

Мы, как всегда в последнее время, настороженно замолчали, наблюдая за продолжающимся и нервирующим всех нас противостоянием старших. Отец глядел на Васю с Ани и хмурился. Но Ангелина не стала спорить. Кивнула и отвернулась.

Чуть позже, когда мы перед ужином расходились по своим комнатам, я увидела, как Вася догоняет входящую в дверь своих покоев Ангелину.

- ... не считаешь, что нам наконец-то нужно поговорить? - долетел до меня ее голос.

Жаль, что у меня не хватило наглости остановиться и подслушать дальше. Впрочем, звуков из покоев Ани было достаточно, чтобы составить себе картину происходящего.

Василина

Королева Рудлога вошла в покои старшей сестры и остановилась у двери. Хозяйка гостиной прошла дальше, повернулась. В глазах не прочитать ничего. Та самая хваленая выдержка, которой самой молодой правительнице так не хватало.

- Ани, - сказала Василина твердо, хотя внутри вся трепетала -- никогда она не умела противостоять старшей, да никогда и не вставала против нее. - Нам всем тяжело. Нам всем плохо. И я сполна чувствую и вину, и боль за то, что не смогла уберечь Пол. Но я отказываюсь извиняться за свое решение. Если бы сейчас меня снова поставили перед выбором, я бы поступила так же.

- Я это понимаю. И разве требую извинений? - сухо переспросила старшая Рудлог.

- Ты уже вторую неделю демонстрируешь, как я неприятна тебе, - резко ответила королева. - Мне надоело, Ани. Мы выясним все здесь и сейчас, и я хочу, чтобы когда мы договорим, больше недопонимания между нами не было. Мне плохо от этого. И семья все видит.

- А мне плохо от того, что ты не поддержала меня, - ледяным тоном парировала Ангелина. - Мне плохо, что Поли с нами нет. Твое слово могло переломить ее убеждение.

- Оно бы переломило ее жизнь! - Василина в отчаянии топнула ногой -- спокойствие слетело мгновенно, как и не было его. - Боги, Ани, да включи ты мозги, наконец! Сейчас мы имеем живого Демьяна и надежду для Поли. Если бы мы ее отговорили, Демьян был бы мертв. И Полина бы не справилась с этим!

- С нашей помощью бы справилась, - отрезала Ангелина, не повышая голос. В гостиной ощутимо похолодало. - Все можно пережить. Пережили же мы смерть мамы. Любовь -- не то чувство, которое нельзя заглушить.

- Откуда тебе знать? - горько спросила Василина. - Ты думаешь, я слепая? Думаешь, отшвырнула своего дракона и рано или поздно в душу придет мир? Не придет, Ани. Не придет. И ты поймешь это. Поймешь, что нельзя так жить. И я бы не смогла без Мариана, если бы знала, что могла спасти его и не сделала этого. И Полина бы не смогла.

Ангелина не опускала взгляд, но лицо ее постепенно бледнело и глаза светлели, превращаясь в куски льда. Василина не видела себя со стороны -- но в гостиной уже щелкал занавесками ветерок, и под ногами сестер ковер схватывался узорчатым инеем.

- Я, - очень четко произнесла Ани, - не желаю обсуждать свои отношения с Нории ни с кем. И я не хочу больше слышать этого, Вася.

- А придется! - зло крикнула королева. - Потому что кроме меня вас видели и слышали и Гюнтер, и Луциус. И половина двора Бермонта. И я хочу понимать, чего ждать дальше. Я хочу знать, что произошло в Песках, черт побери! Потому что я беспокоюсь за тебя! У меня стойкое ощущение, что ты загоняешь себя в пропасть, Ани! Если ты любишь его...

- Не люблю, - отчеканила Ангелина. По стенам с треском побежала изморозь, с жалким звоном взорвалась и осыпалась люстра.

- Не ври мне! - крикнула Василина.

С сухим треском начали лопаться окна, и занавески больше не трепетали -- стучали по стенам, покрывшись льдом.

- Почему ты врешь? - в бешенстве кричала королева на замораживающуюся прямо на глазах, прямую, как статуя, Ани -- по ее одежде, по волосам бежали вверх полосы инея и дышало от нее таким холодом, что ковер стал скручиваться, поднимаясь. - Неужели ты думаешь, что я перестану уважать тебя или восхищаться тобой за это? Или кто-то из нас? Ани, да мы счастливы будем, если ты хоть раз проявишь слабость! Поля в шкуре медведицы живее тебя! Нельзя хоронить себя заживо! Боги! Да крикни ты! Поплачь!
- Не смей разговаривать со мной в таком тоне, - каким-то утробным голосом процедила Ангелина. - Уйди, Василина, немедленно!

- Нет, - жестко и яростно рявкнула королева. Застонали от мороза стены, и гостиная не выдержала -- полетели друг навстречу другу осколки стекол, лепнины и сворачиваемые в щепу столики и стулья, клочьями под вой ветра начал рваться ковер, и одежда сестер тоже потянулась друг к другу -- они же обе чуть отклонились назад, глядя друг другу в глаза, тяжело дыша и стараясь успокоиться. Предметы до них не долетали -- осыпались золой и каплями расплавленного стекла у ног. Грохот стоял страшный, будто гигантский механизм со скрежетом быстро перемалывал огромные камни.

И закончилось все почти одновременно -- стуком щепы и осколков, осыпавшихся на пол, когда улегся локальный ураган. Вася покачнулась, оперлась о щиплющую пальцы сухим холодом стену, Ани стояла прямо и прерывисто, с сипами дышала. И долго старшие дочери дома Рудлог молчали, приходя в себя под похрустывание откладывающегося льда и шелест ветра в разбитых окнах, ожидая, кто из них заговорит первой. Так долго, что от стен и пола потянулись вверх языки тумана.

- Хорошо, что мы раньше не ссорились, - устало произнесла Ангелина, оглядываясь. Королева потрясла головой и очень по-взрослому, жестко хмыкнула:

- Все еще сердишься на меня?

- Я люблю тебя, Василина, - сдержанно сказала Ани. - Наверное, я вас всех слишком люблю. Поэтому, прошу, не спрашивай меня о Песках. Я расскажу... Возможно, расскажу, когда- нибудь.

- Больно? - тихо уточнила королева.

- Невыносимо, - ровно подтвердила Ангелина. Василина потрясла одной ногой, другой, расшвыряла носком туфли обломки вокруг и с облегчением уселась на пол. И Ани, шурша щепками и рискуя порезаться, проследовала к подоконнику, оперлась на него спиной.

- Что касается того, что тебе нужно знать. Я не выйду за Дармоншира, Василина.

- Как будто я слепая, - грустно ответила королева. - Зачем этот спектакль?

Ани пожала плечами.

- Купировать сплетни, умиротворить Инландера и дать время остыть Марине. В последнем очень не уверена, Вась. На одно рассчитываю -- что если он возьмет ее, то у него хватит чести предложить ей руку и имя. И наша Марина не откажется из принципа. Он... интересный человек. Не слабый, Василина. Далеко не слабый.

Василина расстроенно махнула рукой, ничего не говоря.

- По поводу Полины, - Ани помолчала. - Наверное, я сознаю, что даже будь ты против, Поля все равно настояла бы на своем. Но и ты пойми меня, Вась. Я так привыкла, что вы во главе угла, что на всех остальных мне плевать. Лишь бы вы были живы. Даже если вы жить не хотите. Так было и будет всегда. Ничего важнее семьи. Ничего и никого важнее вас. И мне трудно... принять, что ты можешь думать по-другому. Что ты легко можешь отпустить кого-то из нас на смерть ради такого эфемерного чувства, как любовь.

- Мне не было легко, Ани, - сердито ответила королева. - Мне и сейчас не легко. И решение далось мне очень тяжко. Будь у меня хоть капля сомнений в том, что она сможет выжить без своего Демьяна... я бы дрогнула. Ты же видишь, как я категорически против Марининой увлеченности Кембритчем. Я не вижу там любви, одно упрямство и стремление к острым ощущениям. И он не кажется мне достойным кого-либо из семьи.

Ангелина задумчиво покачала головой, а Василина продолжала:

- Но даже при том, что я не вижу любви, если бы она хоть слово мне сказала... но она не может. А с Полиной... ну все же очевидно, Ангелина. Посмотри на отца. После смерти матери он так и не ожил. Существует, а не живет. И задержали его здесь мы. Не будь нас -- как думаешь, что бы он сделал? А что бы ты сделала, если бы мы все погибли?

- Я бы не остановилась, пока не отомстила бы всем причастным, - ровно ответила Ани.

- А потом? - грустно спросила королева.

- Жила бы, чтобы не прервался род Рудлог, Вась.

Василина вздохнула и встала.

- Ты невозможно упряма.

- И ты, к моему удивлению, - сухо улыбнулась старшая Рудлог. - Василина. Не тревожься. Я могу быть сердита, но я не перестану любить тебя. В конце концов ты королева и я обязана смириться с твоим решением.

- Ну зачем ты так, - расстроенно спросила Василина. - Разве я хоть одним словом или делом обратилась к тебе как повелительница, а не как сестра?

- Нет. Прости. Хотя, - Ани пожала плечами, - и стоило бы. Тебе нет нужды щадить меня, Василина, ты не обидишь меня.

- Даже если решу выдать тебя своей волей замуж? - опасно поинтересовалась королева.

Старшая Рудлог улыбнулась холодно и выразительно глянула на сестру. И та улыбнулась в ответ -- они друг друга поняли. И Ангелина продолжила, словно не было этой паузы:

- Вот, например, сейчас ты мне нужна как королева, ваше величество. Можешь договориться с Хань Ши о частной встрече со мной? Никакого официоза, короткий разговор.

- Что ты придумала еще, Ани? - с тревогой спросила королева.

- Я хочу убедиться, что проклятия не существует, - ровно ответила старшая Рудлог. - Мне надоело, что с нами происходят несчастья, я не верю, что это совпадения, Вася. А у Хань Ши есть возможность дать страждущим задать вопрос. И получить ответ. Потому что если оно есть -- я сделаю все, чтобы снять его. И защитить вас.

- Разве там не требуется какая-то чудовищная оплата? - Василина задумалась, с сомнением наморщила лоб. - Я смутно помню, но говорили, что за вопрос колодцу то ли двадцать лет жизни отнимается, то ли что-то очень дорогое спрашивающему. Ты не помнишь?

- Слухи, - усмехнулась принцесса Ангелина. - Чтобы не было толп желающих.

Василина настороженно всмотрелась в невозмутимую, уже пришедшую в себя сестру и неохотно кивнула:

- Я поговорю с ним на совете, - она огляделась. - Ну что? На ужин? Успокаивать родных, что мы живы и не убили друг друга?

- Да, нужно, - Ани пошевелила ногой кусок ковра. - Сейчас. Вызову горничную, пусть организует уборку. И приду.

Сестры разошлись. И ни одна из них не показала другой, насколько тяжело им дались прошедшая вспышка и разговор.

ГЛАВА 6

Блакория, среда, 24 декабря

Не все королевские дворцы и военные объекты охранялись так же надежно, как владения профессора Черныша. Один из старейших магов Туры давно выбрал для проживания север Блакории. Выкупил у государства узкую долину, треугольником вклинивающуюся в горный массив -- склоны вокруг были высокие, обрывистые, неприступные. Единственный вход в долину перегородил щитами, взломать которые могли один-два человека в мире, и выстроил себе в горлышке ущелья удобный и функциональный дом, из которого каждый день ходил на работу в институт в Дармоншире и обратно. Данзан Оюнович не терпел лишних людей в доме, но иногда брал учеников, которые жили рядом, в небольшом коттедже.

Здесь и нашли прибежище потомки Черного жреца.

Мировой гений, обладатель стольких ученых степеней, что и не сосчитать, предмет восхищения и подражания среди молодого поколения стихийников, Данзан Оюнович Черныш был человеком, ставящим науку во главу угла. Если бы ему предложили в нескольких словах озвучить свой жизненный принцип, то он бы, не задумываясь, ответил: "Нет ни добра, ни зла, есть только целесообразность". И еще: "Нет проблемы, которую не может решить человеческий разум".

- Ты иногда вызываешь у меня желание тебя уничтожить. Для спасения мира, - как-то сказал ему давний друг и соперник, Алмаз Старов.

- Для спасения мира я делаю куда больше, чем ты, носясь со своей обсерваторией, - насмешливо и едко ответил Данзан Оюнович. - Не лицемерь, Алмаз, мы оба знаем, что часть моих опытов и исследований была бы отвергнута широкой общественностью -- хотя плодами оных опытов общественность с удовольствием пользуется, стыдливо закрывая глаза на процесс.

Черныш умел оценивать свои поступки с точки зрения этики и гуманизма, не будучи при этом ни этичным, ни гуманным. Ничего, что мешало бы полету мысли. Вся щепетильность ушла с возрастом, когда он понял, что в истории повторяются одни и те же сценарии и одни и те же ошибки -- и все из-за инертности людей. И что естественное развитие общества -- путь в никуда. Ибо люди не хотят меняться, они хотят вкусно есть, мягко спать и иметь достаточно времени для семьи и отдыха. И никаких тебе высоких задач и самоотверженности ради будущего всего человечества.

А его целью, его горящей мечтой был идеальный человек. Человек бессмертный. Независимый от божественного вмешательства. Который не будет довольствоваться одной планетой и покорит всю Вселенную. Этой цели Черныш посвятил всю жизнь, кропотливо исследуя взаимодействия стихий жизни и смерти.

Нужно добавить, что Данзан Оюнович не был жестоким ради жестокости и всегда старался минимизировать вред для объекта исследования. А по молодости и вовсе частенько испытывал на себе собственные препараты, новые заклинания и методики, пока не перешагнул через ту грань опыта, за которой его смерть могла бы нанести чудовищный вред науке.

Был ли он фанатиком? Вряд ли. Скорее, исследователем, упоенным своими возможностями. Разум его был чист и не обладал признаками патологии. Черныш не бросался с пеной у рта на оппонентов и не вещал бесконечно на интересующие его темы. Всегда выслушивал разумные аргументы, не отрицая того, что он может ошибаться.

Но ради целесообразности он легко бы мог принести в жертву и чужую жизнь, и свою. Хорошо, что сейчас в этом необходимости не было -- молодые коллеги, боготворящие руководителя проектов, без всякого сомнения записывались в добровольцы для его опытов.

Именно Черныш в свое время систематизировал знания по виталистике, разработал приемы, которые легли в основу методов, применяемых во всех лечебных учреждениях мира. По его учебникам обучали студентов, по его работам писались диссертации, а он работал дальше, не почивая на лаврах.

То, что стихия смерти начала иссякать, он почувствовал несколько десятков лет назад. Но тогда посчитал, что это временное явление, циклическое колебание. Однако по привычке ничего не упускать выделил время на наблюдения -- и когда стало понятно, что ситуация ухудшается, забил тревогу, добился организации научно-исследовательского института по вопросам изучения нежити -- ведь зависимость вспышек поднятия мертвых от колебаний стихии смерти была очевидна.

По итогам многолетних наблюдений был сделан неутешительный вывод -- вся его многолетняя, вековая работа могла пойти к чертям, если ситуацию не выправить. Это Алмаз со своим философским мировоззрением спокойно принимал все происходящее. Позволить же себе потерять результаты исследований Черныш не мог.

Поэтому и согласился выступить на конференции в Йеллоувине. Но целью выступления было не столько донесение до коллег нехитрых истин о приближающейся стихийной катастрофе и будущем упадке магии, сколько сигнал для потомков Черного жреца.

Приходите. Я дам вам защиту и обеспечу поддержку, а вы поделитесь со мной информацией.

Через несколько дней после конференции Чернышу пришло письмо, в котором не назвавший себя отправитель интересовался, подтверждает ли Данзан Оюнович свое желание помочь темным магам, готов ли он обеспечить им полную анонимность и поклясться, что не причинит вреда. Если да, то с ним готовы встретиться в указанную дату и по указанным координатам.

Естественно, он отправился на встречу. В уютном домике с видом на море его встретил пожилой маг, почтительно поздоровался и предложил присесть.

- Нас много, но на первой встрече, сами понимаете, мы не могли рисковать, - пояснил хозяин дома, поймав удивленный взгляд профессора. - Меня зовут Оливер Брин, я виталист. Обучался в Блакорийской высшей школе. Мы несколько раз пересекались, но вы, видимо, не помните.

Данзан Оюнович ненужных людей давно не запоминал -- ничего лишнего в голову.

- И потомок Черного жреца, полагаю? - осведомился Данзан Оюнович.

- Во мне слишком мало его крови, чтобы уверенно сказать да, - покачал головой Брин. - Итак, уважаемый Данзан Оюнович. К сожалению, нам действительно нужна помощь могущественного союзника. Среди нас есть и темные, и обычные люди, но этого недостаточно. Но вы должны понимать, что методы, к которым нам приходится прибегать для достижения цели, чаще всего неэтичные. Естественно, мы стараемся обойтись без крови и жертв, но сейчас времени почти не осталось, и приходится действовать жестко.

- Чтобы вернуть Черного жреца? - уточнил Черныш.

- Да, - несколько поколебавшись, ответил Брин.

- У меня очень мало времени, - продолжил Черныш. - Я готов подписать договор и пообещать вам всю возможную поддержку и конфиденциальность. Ваши методы меня не волнуют. Главное -- результат.

Темный неохотно кивнул, изучающе глядя на старого мага. Сомнение из глаз виталиста исчезло только тогда, когда Черныш поставил подпись под договором и заверил ее кровью.

- Итак, - сказал Данзан Оюнович, - теперь я готов вас выслушать. Как я понимаю, обратиться ко мне для вас тоже не было простым решением.

- Это так, - подтвердил Брин. - Но, как я уже сказал, мы в отчаянном положении. Катастрофа может разразиться в любой момент. Это дело максимум нескольких месяцев. Как вы понимаете, мы острее всех остальных чувствуем снижение уровня родственной стихии. И нам жизненно важно остановить это снижение. Нам нужна ваша помощь. И укрытие.

- Вы их получите, - кивнул Черныш. - Какого рода действия вы предпринимаете? Прошу вас быть откровенным. Мне это необходимо, чтобы иметь возможность помочь вам.

Брин все еще колебался.

- Мы опираемся на пророчество, - неохотно произнес он и испытующе взглянул на Черныша -- но тот сидел невозмутимо, смотрел без насмешки. Смуглый, горбоносый, чисто тощий ворон. - Смутное, старое, но это все, что у нас есть. В нем говорится, что Жрец заключен в другом мире, и что существует несколько способов вернуть его и восстановить стихийный фон. Первый -- найти древний артефакт, могущественный камень, ранее известный, как Рубин королей, активировать его кровью потомков Красного и Черного и открыть им проход для Жреца.

- Вы нашли артефакт? - поинтересовался Черныш.

- Думаем, что да, - тяжело вздохнул виталист. - Мы искали его долгие годы. В записях последнего Гёттенхольда сохранилось описание камня - небольшой, размером с птичье яйцо, цвета свернувшейся крови. Он же и определил, что нужный нам артефакт -- Рубин королей. От него фонит стихиями огня и смерти. Его нашли несколько месяцев назад, совершенно случайно. Один из наших людей, боевой маг, поступил на военную службу в Бермонте. Его военную часть посетил король. И у его величества увидели коронационную подвеску, ощутили специфический фон. Вряд ли в мире есть второй артефакт с такими же свойствами.

- Бермонты и раньше надевали подвеску на коронации, насколько мне известно, - возразил Черныш. - И в Бермонте много Темных. Неужели до сих пор никто ничего не чувствовал?

- Мы думаем, что камень активизировался из-за ослабления преграды между мирами, - сухо объяснил Брин. - Больше версий нет. Ослабела она первый раз тогда, когда ушла династия Гёттенхольд. А затем -- семь лет назад, когда трон Рудлога опустел.

Черныш кивнул, принимая объяснение.

- И что вы планируете делать?

- Мы пытались его выкрасть, но неудачно, - Брин сжал подлокотники кресла узловатыми пальцами. - Наш координатор мертв, все попытки провалились. Сейчас приходится идти на более жесткие меры. Или довольствоваться остальными вариантами, указанными в пророчестве.

- Какими? - уточнил Данзан Оюнович.

- Есть возможность обойтись без камня. Если кто-то из сильных потомков Черного женится на одной из носительниц красной крови. Тогда сам женившийся станет носителем двух стихий и ключом к открытию прохода. Но Красный давно запретил браки между своими потомками и Черными. Династия Гёттенхольд и Рудлог никогда не имели родственных связей, только через другие королевские дома. И все попытки наших королей договориться о браках не увенчались успехом.

- Не говорить, что молодой человек -- потомок Черного и очаровать одну из принцесс? - невозмутимо предложил Черныш. - Вы же умеете скрывать ауру.

- Умеем, - подтвердил Оливер Брин, - но сейчас среди нас нет достаточно родовитых мужчин, чтобы они могли заинтересовать правящую семью. Однако попытки были. Семь лет назад наш брат, Фабиус Смитсен, подошел очень близко к решению этого вопроса. Он раскачал ситуацию в Рудлоге так, что королевский дом стремительно терял позиции и королева вынуждена бы была отречься от престола. И шел к тому, чтобы стать премьером и жениться на наследнице Рудлог. Но он погиб.

- А если выкрасть одну из красных принцесс и провести обряд? - заинтересовался Черныш

- Насильственная женитьба не дает силы, - хмуро ответил Брин. - Невеста должна добровольно сказать "да". Разве что шантажом...

Он задумчиво замолчал.

- И третий способ вернуть Жреца, - напомнил старый маг.

- Да, - откликнулся пожилой виталист, возвращаясь к разговору. - Мы считаем, что если убрать держащие Туру королевские дома, хотя бы несколько, преграда ослабнет настолько, что наш божественный повелитель сможет вернуться. Более того, часть из нас полагают-- в том числе и убитый координатор, Соболевский придерживался этого же мнения, - что даже в случае использования артефакта его силы может не хватить и убирать монархов придется в любом случае. В пророчестве есть подтверждение этой версии. Но, как я уже сказал, все слишком смутно.

Черныш понятливо усмехнулся.

- Я как раз хотел спросить, почему вы не обратились за помощью к главам государств, раз иссякание темной стихии -- проблема планетарного масштаба. У того же Бермонта не попросили камень, например, вместо того, чтобы пытаться украсть. Теперь понятно.

Брин кивнул, поджав губы.

- Совершенно верно. Кто будет помогать нам, зная, что одним из условий возвращения является смерть держателей короны? Конечно, мы надеемся этого избежать... партия Соболевского в меньшинстве, Данзан Оюнович. Мы не хотим крови.

- Человечество проливало кровь за куда менее важные вещи, - сухо сказал Черныш. - Вам нет нужды оправдываться передо мной, господин Брин.

- Мне бы перед собой оправдаться, - маг суетливо потер глаза. Черныш наблюдал за собеседником, чуть сощурившись, но вполне одобрительно. Виталист очевидно тяготился своим положением, но при этом обладал той степенью целеустремленности и жесткости, чтобы перенести страдания на потом, а пока взять на себя бразды правления. - Но это не относится к делу. Я говорил о более жестких мерах касательно получения Рубина королей, Данзан Оюнович. Вчера объявили о помолвке принцессы Полины и Демьяна Бермонта. В день свадьбы пройдут бои за статус короля. У нас есть берман, который имеет долг жизни перед одним из братьев, и достаточно мощен, чтобы вступить в бои за корону, подвеску и Полину Рудлог в жены. Это идеальный вариант. Но Бермонт крайне силен и защищен магически, и вряд ли его можно победить даже сильнейшему из подданных. Сейчас мы думаем, как его ослабить.

Черныш улыбнулся.

-Думаю, у меня есть то, что может вам помочь, Оливер.

После неудачи с открытием врат в нижний мир было проведено почти военное совещание с участием Черныша. И при его одобрении приняты нелегкие решения. Впрочем, все они уже были в достаточной степени фанатиками, чтобы это не стало препятствием.

Инляндия, четверг, 25 декабря

Люк

- Прочитали мы главного редактора "Сплетника", ваша светлость, - сказал Жак Леймин, стукнув по столу папкой. Устрашающее лицо старика сморщилось от досады. - Извините, что так долго -- следили за его распорядком, ждали, пока останется один. Но на эти выходные нам повезло - семья его уехала к родителям жены, он ночевал дома.

- Все гладко прошло, надеюсь? - уточнил Люк.

- Да, хорошо, - кивнул старый безопасник. - Лучше, чем если бы пришлось его похищать и взламывать память насильно. Перед этим слежка доложила, что наш клиент выпил почти полбутылки виски, так что спал, как убитый.

"Слабак", - с сарказмом подумал Люк.

- Хотя мы на действие алкоголя не полагались, конечно, - продолжал Леймин, - предполагалось, что в крепкий сон объект отправит менталист. Подождали, пока заснет, вскрыли дом... очень аккуратно, вы не беспокойтесь, следов не осталось.

- Я и не беспокоюсь, Леймин, - заверил его Люк. - У вас лицо опытного взломщика.

Старик неодобрительно посмотрел на хозяина и его светлость покаянно качнул головой.

- Прошу прощения, господин Леймин. Что дальше?

- Зашли в спальню. На всякий случай менталист усилил сон. И пока прочесывали дом в поисках документов, способных пролить свет на его взаимодействие с заказчиком статьи, маг поработал с памятью.

- И что? - Люк нетерпеливо постучал зажигалкой по столу.

- А ничего, - со все той же и понятной теперь досадой высказался безопасник. - Заказы на статьи ему приходят по телепорт-почте. Готовые статьи, если точнее, письма, помеченные красным карандашом. А согласился он размещать эти материалы в "Сплетнике" по банальной причине.

- Шантаж? - небрежно уточнил Люк.

- Совершенно верно, - с одобрением подтвердил Леймин. - Пригрозили, что похитят жену и детей. Работает он на шантажиста давно, лет семь уже, тот сливает ему горячие сплетни про аристократов. И оплачивает действительно очень щедро -- шлет деньги через тот же телепорт.

- И никаких контактов, конечно, с заказчиком не существует, - хмуро проговорил Дармоншир.

- Никаких, ваша светлость. Первый раз ему звонили с общественного телефона - он пытался пробить звонки после - предложили сотрудничество, когда отказался, сообщили в какую школу ходит его дочь, какое у нее расписание, с кем она дружит и во что сегодня одета.

- И конечно он согласился.

- Естественно, - брезгливо ответил Леймин. - А после первого письма и пачки денег к нему и совесть успокоилась. Так что здесь тупик, ваша светлость.

Люк задумался.

- Статьи, которые шлет заказчик, касаются только аристократов?

- Да, ваша светлость.

- То есть это кто-то, кто вращается в нашем кругу.

- Скорее всего, лорд Дармоншир.

- Вот и подтверждение моим выводам - заказчик - не Розенфорд, - уныло сказал Люк. - Лорду Дэвиду смысла нет так сложно все организовывать. Достаточно приказать редактору работать на разведку, и тот полетит исполнять.

- Может, заказчик кто-то из подчиненных Розенфорда? - предположил Леймин. - И работает независимо от шефа.

- Мы с вами движемся в одном направлении, господин Леймин. Я думаю, организатор публикации - человек, который вращается в аристократических кругах, но не встречается лично с его величеством Луциусом и не рискует быть прочитанным. Он имеет возможность следить за высшим светом. И был на Серебряном балу. Осталась сущая мелочь, - Кебритч сплел пальцы в замок, потянулся, улыбнулся с хищным предвкушением. - Вычислить его. Возможно, спровоцировать, но это отложим на крайний случай.

Открылась дверь, появился Доулсон с кофе, молча прошествовал к столу.

- Вы его трением что ли разогревали, Доулсон? - раздраженно спросил Люк и нетерпеливо потянулся к чашке. Он не выспался и кофе ждал как живой воды. - Что так долго?

- Никак нет, ваша светлость, - невозмутимо ответил дворецкий, - кофе подан вам как всегда, в течение пятнадцати минут.

- Вот я и говорю - вечность, - уже благодушнее пробурчал Кембритч, допивая напиток. Покосился на небольшой кофейник. - А что так мало?

Доулсон молча направился к двери, скрылся за нею и с видом фокусника вернулся обратно, держа в руках поднос со вторым кофейником.

- Вы меня посрамили, Доулсон, признаю, - согласился Люк. - Третий там же стоит?

- Совершенно верно, ваша светлость.

- Вы чудо, Доулсон. Как вы меня терпите?

- У меня большой опыт, ваша светлость, - с величественной снисходительностью проговорил старый слуга и удалился.

Жак Леймин наблюдал за сценкой с устрашающей ухмылкой, постукивая своей чашкой по столу.

- Если есть в мире явления непостижимее Доулсона, - Люк с наслаждением опрокинул в себя вторую чашку кофе, - то я таких не знаю. Но вернемся к нашим делам. По контактам почившего оружейника, Хикслоу, который передал убийцам заказ на меня, что-нибудь узнали?

- Пробиваем, ваша светлость. Пока всплывает мелочь и местные проблемы, форштадские. Собственно, - Леймин вздохнул, - не очень-то мы вам пока помогаем.

- Вы освобождаете мне время, которое пришлось бы тратить на те проверки, что делаете вы, - возразил Люк. - А у меня есть чем с вами поделиться.

И Дармоншир очень кратко, буквально в двух словах рассказал о догадке, что погибшие аристократы умирали от проклятий и о вчерашнем визите к магу, Ирвину Андерису, который только укрепил его подозрения.

- Надо искать нелегала, который промышляет проклятиями, господин Леймин, - заключил он.

- Займемся, ваша светлость. И если позволите, совет. Будьте осторожнее. За вами наверняка следят, и ваш интерес к друзьям и родственникам погибших и специалисту по проклятиям не остался незамеченным.

Люк угрюмо хмыкнул.

- Я же не только их посещал, Леймин. Все понимаю. У меня в последние дни -- сплошь визиты, встречи, и абсолютное большинство к расследованию отношения не имеет. Устал от людей, знали бы вы как. Но зато вряд ли кто найдет логику в моих посещениях. Да, еще просмотрел родословные тех аристократов, кто заказывал их у генеалога. Только время потратил. Тупик. Все они слишком далеко от трона.

Люк потер двумя пальцами переносицу и потянулся налить себе третью чашку.

- У меня такое ощущение, что ответ лежит на поверхности, но я его не вижу.

- Бывает, - сочувственно сказал Леймин.

- Да, - с раздражением согласился Люк. - Итак, если откинуть вероятность того, что все смерти -- случайны, то таинственный убийца -- тот, кто достаточно близок к трону, но не настолько, чтобы обратить на себя внимание Луциуса, кто обладает широкими возможностями и средствами. И если считать, что цель всех этих убийств -- корона, то под ударом, очевидно, находятся и принцы Инляндии. Но с ними, как я понимаю, ничего странного, что можно списать на проклятие, не случалось.

- С Инландерами постоянно что-то случается, - грубовато ответил Леймин, - уж очень любят риск и женщин. Но это семейное, увы. Остепеняются только когда на трон садятся. И то... - он замолк.

- Да оставьте, Леймин, - сухо сказал Люк, - о том, скольких любовниц поменял его величество Луциус, вся Тура гудит. Однако он мне не показался человеком, склонным к опрометчивым поступкам.

- Это вы его в молодости не застали, - усмехнулся Леймин. - Расспросите вашу матушку, они с вашим дедом часто гостили в королевском дворце. Иногда кажется, что целительский дар дан Инландерам в компенсацию, чтобы могли себя по косточкам собирать.

- Расспрошу, - подтвердил Люк. - Спасибо, Леймин. И все же я не понимаю. Предположим -- только предположим -- что убийца -- двадцать пятый в списке наследования. Вот убрал он всех, кто перед ним. Так, чтобы не вызвать подозрений, а это уже сложно -- вопросы и слухи точно пойдут. Но в этих кровных связях такая неразбериха, что корона вполне может выбрать двадцать шестого. Или тридцатого. Или пятидесятого, если у него гены так сложились удачно. Рисковать ради вероятности получить корону?

- А почему бы и нет? - заметил старый безопасник.

- Но тогда -- если на его счету столько смертей -- не логично ли очистить поле и после себя? Чтобы уже наверняка? Но после двадцать пятого плотность смертей не превышает норму. Если только он не ближе к трону, чем мы думаем. Например, десятый. И очищает и перед собой и после.

Люк вздохнул.

- Все равно собирался пообщаться с оставшимися в живых из списка - не происходит ли у них череда несчастий прямо сейчас. Если да, то смело можно вычеркивать из подозреваемых. И заодно посоветовать провериться у мага. А если нет -- это уже подозрительно. А вы, Леймин, продолжайте следить за редактором и работать над контактами этого оружейника.

- Конечно, ваша светлость, - кивнул Леймин, деликатно допил свой кофе и поставил чашку на стол. - В Форштадте постоянно крутится пара наших ребят. Если вдруг заметят что-то нужное нам - сразу сообщат.

- А колдуна, промышляющего подпольными проклятиями, видимо, через Билли искать придется, - заключил Люк. - Разорит он меня.

Сказать по правде, разорить его не могла и тысяча псов, но глухое недовольство - что дело движется не так быстро, как хотелось, - заставляло язвить и искать крайних.

Пятница, 26 декабря

Билли Пес как чувствовал. Позвонил ночью, под утро. Люк с трудом выплыл из сна, нехотя нажал на "ответить".

- Надо встретиться, - сказал Доггерти быстро. - У меня есть информация. Но за нее, ваша светлость, вы мне заплатите вдвое.

- Аппетиты растут, Билли? - небрежно поинтересовался Люк.

- Да какие аппетиты, - голос старого наркомана прервался, и Дармоншир вдруг понял, что тот испуган до паники. - Я бы смылся уже сейчас, но Уильям Доггерти всегда держит слово. Человек, который дал наводку, убит, за клубом следят, телефон наверняка прослушивают - потому что навещали всех, с кем я связывался. Чуял я, что не стоит соваться в это дело, ваша светлость.

- Откуда звонишь? - Люк уже сел в постели, включил ночник.

- От Софи, - нервно отозвался Доггерти. - Умная девочка, многому научилась у меня... всегда держит чистый телефон про запас. Сами понимаете, говорить ничего не буду, иначе ее раз щипцами за задницу возьмут и все расскажет. Заехал якобы развлечься, сообщил помощникам - есть подозрение, что кто-то из них работает не на меня. Вокруг моя охрана, пока тихо, но некомфортно мне, лорд, так некомфортно мне было последний раз, когда меня дома мокрушник с ножом поджидал. Сегодня в мертвой зоне, Клевер. Помните? В мертвой зоне. Я оставлю бумаги. Не приедете завтра до полудня - не ищите меня больше, я уеду. Взял бы девочку с собой, но не могу, баба с детьми слишком приметна. Все документы, касающиеся посетителей "Поло" я уничтожил.

- Помню, - медленно ответил Люк. Мертвой зоной назывался у представителей криминального мира трущобный пригород Лаунвайта, Свамперс, поставляющий столице проституток, карманников и убийц. Где можно было пропасть без вести и прятаться от полиции - так это там. Старые домишки, узкие болотистые улочки, злачные заведения, разрастающиеся как на дрожжах, которые с завидной регулярностью сносили и которые так же быстро отстраивались. В той, другой жизни Люк частенько посещал притоны Свамперса, чтобы пощекотать себе нервы - никогда нельзя было быть уверенным, что ты выйдешь оттуда на своих двоих, а не ногами вперед. Вдыхал его зловоние, смешанное с наркотическим дымом, участвовал в кровавых боях, пил дрянной самогон, с жадным безумием имел местных безотказных шлюшек, не испорченных еще долгой трудовой жизнью и за банкноту готовых на все - и там же получал от человека Доггерти пакеты с травкой и колесами.

- Возьмите с собой деньги, - потребовал Доггерти.

- Возьму, - согласился Люк. - Но, Пес. Не дай боги это ловушка.

- Богиней клянусь - нет. Поспешите, ваша светлость, - выдохнул Билли и положил трубку.

Его светлость спешил. Взял пистолет, достал из сейфа мешочек с алмазами - тут было куда больше, чем требовал Пес, но мелочиться не было времени. Надел полумаску, плотную кожаную куртку - и сбежал по лестнице в гараж, мимо удивленного, только что вставшего дворецкого.

В Свамперсе всегда, и зимой, и летом, стоял желтоватый туман, воняющий серой, канализацией и пороком. Люк осторожно вел неприметный серый "Вран" - любимую машину среднего класса - по вязким, чуть схваченным ледком улицам, под светлеющим небом. Мимо работающих баров с что-то кричащими ему вслед и кидающимися комьями грязи пьянчугами, мимо притонов с голыми проститутками, дремлющими в тускло светящихся окнах. Перед машиной то и дело шмыгали крысы и тощие собаки, а Кембритч смотрел по сторонам, вспоминая, как после одного из боев харкал кровью вот у этого подвальчика, как там вот, в подворотне, его обслуживала местная профессионалка, упершись руками с ярко-алыми когтями в стену. Сколько лет прошло, а он отчетливо помнит эти когти. Как привели ему однажды совсем девочку с испуганными глазами, и он - сообразил же что-то сквозь дурман - выкупил ее у хозяина и пристроил в пансион, положив обеспечение. Слава богам, не лег на нее несмотря на то, что хорошо укололся в тот день... трудно было бы простить себе. Совсем забыл про этот случай... интересно как и где она сейчас. Вернулась сюда или нашла силы вкарабкаться? Да и сколько этих девочек тут торговали девственностью, продаваемые собственными родителями...

Помнил он и то, как шлялся тут, в тумане, под коктреком, желая встретить местных любителей поживиться за чужой счет, и как наполняли его злым и болезненным адреналином эти встречи - когда он дрался, как в последний раз в жизни. И нередко выходил отсюда с ножевыми ранениями и переломанными ребрами.

Чудо, что он остался жив после всего этого. Не иначе, боги зачем-то хранили его. Или они просто снисходительны к идиотам? Сейчас Люк морщился, вспоминая собственную глупость. И внутри росло что-то очень похожее на стыд за себя.

И почему только Луциус не убрал эту гнилую опухоль столицы за столько лет правления?

Место встреч с курьером Доггерти он нашел легко. Серое кривоватое трехэтажное здание с черными окнами-глазницами, за которое нужно было завернуть, попетлять во дворе - и спрятать машину под неприметным навесом за кучей земли.

Куча была на месте, покрытая лежалым льдом и пылью. Рядом находилась страшноватая, ржавая детская площадка, похожая больше на пыточную, засыпанную мусором. Тут же стояла еще одна машина.

Люк вышел, выкинул сигарету, посмотрел наверх, на окна третьего этажа. Занавеска шевельнулась, или ему показалось? Мешочек с алмазами жег грудь через ткань внутреннего кармана куртки.

Чутье взвыло, заставив собраться, сжаться, и тут же включился мозг, обрабатывая всю получаемую информацию.

Следы на грязи. Слишком много для одного Доггерти, а машин охраны нет.

Открытая машина Пса. Сигнализация нервно частила огоньком, показывая, что двери не заперты.

Отодвинутое назад пассажирское кресло. Приоткрытый бардачок.

Люк взял еще одну сигарету, потянулся к ширинке и отступил за росшее чуть поодаль тощее дерево. От него автомобиль было видно сзади. Постоял немного, надеясь, что за ним наблюдают и не нападут тут же, в процессе - это было бы чертовски забавно, затянулся, застегнул молнию.

Багажник машины Пса был взломан и прикрыт обратно.

"Уезжай!" - вопила интуиция. Да, это было бы самым разумным.

Люк сплюнул, дернул уголком рта и пошел к обшарпанной двери дома. Запястье холодил тонкий нож, спрятанный в рукаве куртки, карман оттягивал пистолет.

По лестнице вверх он поднимался, не таясь. Если его могли увидеть, то уже увидели. Здание было жилым, но в подъезде стояла тишина - то ли жители прятались в своих комнатах, не желая вмешиваться в происходящее, то ли просто спали в ранний час. Тишина, звук его шагов - и бешеный стук адреналина в ушах.

У квартиры на третьем этаже Кембритч взялся за пистолет и аккуратно толкнул дверь.

Та же тишина и темень. Из кухни, воняющей памятной синтетикой, пробивался тусклый мерцающий свет.

- Пес? - позвал он, чтобы обозначить себя.

Мозг работал, с бешеной скоростью подмечая детали.

Грязь на полу.

Прикрытая дверь в комнату. Если и ждут, то там, чтобы ударить сзади.

Запах... запах. Дымок по полу.

Твою ж мать!

Люк шагнул к кухне, распахнул дверь - и успел увидеть и лежащий на полу, выпотрошенный портфель, и общий разгром, и Пса с тонкой синей линией на шее и страшным багровым лицом. Горящего Пса - языки пламени лизали его одежду, волосы, уже занялся пол и занавески. Воняло керосином и паленым мясом.

Он успел присесть, когда сзади набросились, накинули удавку на горло. Нож сам скользнул в ладонь - и Кембритч ткнул назад, чувствуя, как разрезает бечевка кожу, захрипел, вывернул руку, полоснул по пальцам нападающего, порезав и свою шею, и удавку на ней. И тут же развернулся - чтобы увидеть, как оседает на пол, держась за бок, рыжий толстый мужик. Он скреб пальцами по полу, что-то пытаясь сказать - во рту булькала кровь.

- Желудок, - прохрипел Люк. - Кто послал? Ответь. Отвезу тебя к виталисту. Останешься жив.

Мужик еще что-то просипел. Пламя за спиной Кембритча горело уже гулко, еще немного - и поджарится.

- Приказали... дождаться... на всякий случай, - выговорил убийца, - не знали... кто будет...

- Кто? - нетерпеливо спросил Люк, растирая горло - кровь текла за воротник, порез щипало. - Кто заказчик?

- Дьершт... Дьер..., - мужик забулькал, глаза его закатились, рука упала безвольно. Люк выругался, потряс его носком ботинка, прижал руку к горлу. Мертв. Здесь делать больше нечего.

Обратно он спускался с пистолетом в руке, и был на таком взводе, что встреться ему кто-то из несчастных жителей дома - точно палец на курке бы дрогнул. Прыгнул в машину, перевязал шейным платком рану и погнал домой. Но по пути набрал-таки краткий номер.

- Свамперс, Кривая улица, дом два, - сказал он в трубку. - Труп в квартире четырнадцать, пожар. Анонимно.

Все равно найдут, кто звонил, если захотят.

Доулсон, увидев вернувшегося окровавленного хозяина, воздел очи к потолку и срочно вызвал врача и виталиста. Люк морщился, ругался, пока его шили, отказался от анестезии, пил коньяк и так был раздражен и унижен неудачей, что не сразу услышал звонок телефона.

Поднял трубку, - врач сурово прикрикнул на неугомонного его светлость, но Люк отмахнулся, сунул в рот сигарету и нажал на "ответить", склонив голову, чтобы удобнее было шить.

- Да, - сказал он, кривясь.

- Лорд, - испуганный женский голос, - это Софи.

- Откуда мой номер? - спросил он резко.

- Уильям звонил с телефона, - всхлипнула женщина. Рядом с ней раздался детский плач, и она что-то успокаивающе заворковала, прикрыв трубку.

Люк зашипел - врач покрывал рану чем-то щиплющим.

- Простите, что звоню вам, - в голосе было отчаяние, - но я боюсь, что меня убьют. Я с детьми выбралась через окно и задний двор, за входом следят! Пожалуйста, дайте мне защиты. У меня...кажется, у меня есть то, что вам нужно!

- Где ты? - быстро поинтересовался Люк.

- В торговом центре "Звезда", - сказала Софи, - детская комната. Пожалуйста, лорд Клевер... пожалуйста... мне так страшно за детей!

- Жди, - проговорил он и положил трубку. Отмахнулся от виталиста, накинул куртку и снова спустился в гараж.

Промелькнула мысль о слежке, но он с утра в спешке спросонья и так напортачил - если кто хотел проследить, куда он ездил, сделать это было очень просто. Одна надежда, что "Враном" обычно пользовались слуги, и в ранний час следящие могли просто не разобрать, кто за рулем. Хотя не стоит на это рассчитывать.

В этот раз Люк рассчитывал на давнюю возлюбленную, безотказную подругу - скорость. Запрыгнул в "Колибри", приласкав крыло автомобиля длинными пальцами, надел полумаску, подождал, пока откроется дверь гаража и вылетел на улицу.

Уже к вечеру наверняка появятся в газетах заголовки "Падший гонщик взялся за старое?", но его это не волновало. Он летел, обходя машины, с визгом проносился по перекресткам, сворачивал во дворы, проулочки - не было в Лаунвайте машины быстрее и маневреннее его птички, и никакие преследователи не смогли бы его догнать.

Бросил "Колибри" у входа в торговый центр и взбежал по ступенькам, пугая чинно спускающихся мамаш с колясками и модниц с пакетами. Чуть затормозил у карты комплекса и быстрым шагом направился вдоль магазинов к детской комнате.

Там его встретила улыбающаяся администратор:

- Чем я могу вам пом... ой!

Он не глядя сунул ей какую-то купюру, прошел в игровую комнату. На полу, рядом с двумя маленькими девочками, сидела Софи - в какой-то толстовке, с нерасчесанными волосами, в ботинках на босу ногу. Ненакрашеная - он даже не сразу узнал ее с бледными губами и тусклыми глазами.

- Пойдем, - приказал тихо, и та кивнула, быстро натянула на дочерей курточки, ботинки и послушно последовала за ним.

- Я поселю тебя в замке Вейн, - говорил Люк, срезая повороты и лавируя меж машин - дети сзади, надежно пристегнутые, повизгивали, Софи бледнела. - Он наиболее защищен. В замок ни одна собака не проскочит. Гулять выходить только во внутренний двор. Со слугами не трепаться, звонить только с внутреннего номера и чем меньше, тем лучше, свой телефон выбросить. Все нужное тебе и детям предоставят. Про дом свой забудь.

Он набрал номер на телефоне, подождал, пока ответит помощник.

- Майки, открывай ворота гаража. Я буду через пару минут и они должны быть уже открыты. Я с гостями, пусть Доулсон подготовит комнату для временного пребывания. И сообщит магу, что понадобится телепорт. И пусть Леймин немедленно идет ко мне в кабинет.

Люк вывернул руль на свою улицу, приглушенно выругался, обходя старенький, еле тарахтящий автомобильчик, посмотрел в зеркало. Софи сидела с круглыми от ужаса глазами и, кажется, прикидывала, не безопаснее ли было остаться дома.

Ворота еще двигались, когда он, не останавливаясь, влетел в гараж, развернулся к стенке и затормозил так, чтобы с улицы не могли увидеть и сфотографировать, кто находится в салоне.

И только когда ворота опустились обратно, выдохнул. Открыл дверь машины, снял полумаску, вытер ладонью вспотевший лоб.

К нему спешил очень озабоченный одноглазый Майки Доулсон.

- Ваша светлость, - отчеканил он, - распоряжения передал, позвольте поинт... - он осекся, увидев выходящих из автомобиля женщину и детей.

- Майки, - прохрипел Люк - рана на шее снова начала дергать, и ощущения от удавки будто усилились, да и адреналиновый откат делал его речь и жесты несколько лихорадочными, - это моя гостья, Софи...

- Руфин, - своим воркующим голосом произнесла бывшая работница "Поло", уже пришедшая в норму - крепкие же у нее нервы! - и протянула Доулсону-младшему руку. Тот растерянно пожал ее.

- Доверяю ее твоим заботам. Через час Софи уйдет в замок Вейн, но если что-то понадобится, будет обращаться к тебе. А сейчас проводи даму в ее комнату, накорми... черт, что там делают с гостями? А, простите, малышня, - покаянно просипел он и погладил старшую по голове. Та обмерла, глядя на страшного, некрасивого и ругающегося дядьку, и заревела.

- Вот, - ухмыльнулся он криво, - и дети меня боятся. Не плачь, кудряха, дядя Майки купит тебе куклу.

Рев стал еще громче, и Люк досадливо потряс головой.

- Не любишь куклы? Майки, разберись, что любит юная леди. Софи, через пятнадцать минут жду тебя в своем кабинете. Майки проводит.

- Подождите, - попросила она, залезла рукой в карман толстовки и вынула несколько смятых бумаг. - Вот, то, о чем я говорила. Пусть лучше будет у вас.

Они удалились, а Люк бросил на капот "Колибри" полумаску, закурил, присел, осмотрел шины, хмыкнул удовлетворенно.

- Была бы женщиной - расцеловал бы, - пробормотал он и снова ласково погладил машину по крылу.

Он поднялся в свои покои, где терпеливо дожидались врач и виталист. Вытерпел укол в мягкое место - "антибиотик", - объяснил врач, - и очень вежливо попросил виталиста подождать еще и насладиться превосходным обедом, который сейчас накрывают специально для медиков в столовой.

- Накрывают ведь, Доулсон? - грозно спросил он у ненавязчиво маячащего у дверей слуги.

- Конечно, ваша светлость, - не моргнув глазом соврал дворецкий и спешно удалился.

Надо было, конечно, отдать себя в руки виталисту сразу после ранения - иначе дольше будет заживать, - но Люк сейчас не мог себе позволить уйти в сон.

Леймин уже ждал его в кабинете, попивая чай - и когда это Доулсон все успевает? - и недовольно нахмурился, глядя на синий след от удавки и заклеенную чуть ниже уха шею.

- Потом мне все выскажете, Леймин, - прохрипел Дармоншир и рухнул в кресло, закинул руки за голову и потянулся с наслаждением. Место укола возмущенно заныло. - Сейчас послушайте меня.

И он рассказал про утреннюю поездку в Свамперс, и про убитого Билли, и про мужика с удавкой - и про звонок Софи.

- Смею заметить, ваша светлость, - после долгого молчания проговорил Леймин, - что рисковать собой - наша работа. Ваша - отдавать приказы. Вы у нас в единственном экземпляре, а я уже привык к новой должности. И подобной глупости и безрассудства, уж извините... я думал, это в прошлом. Почему не позвонили мне? Ребята готовы бы были мгновенно отправиться и в Свамперс, и забрать эту... даму.

- Билли бы не стал разговаривать ни с кем кроме меня, - сипло ответил Люк. Леймин послушал его голос, покачал головой, встал и налил ему чаю. - Спасибо, Жак. А с Софи не хотел терять время. Если бы ее выслеживали, каждая секунда была на счету. Повезло, что меня с утра не отследили от Дармоншир-холла. Иначе я бы сейчас с вами не разговаривал.

- Вы действительно счастливчик, - согласился Леймин. - Это немного компенсирует ваши суицидальные порывы. Странно, что вас ждал всего один человек.

- Я думаю, - Люк сделал еще глоток, и чай смочил измученное горло, - что убийцы не знали, что Билли, мир его праху, планирует с кем-то встречу. Следили за ним - да, возможно, слушали основной телефон, или, скорее всего, поставили маячки, чтобы знать, куда двигается. Но, увы, что бы Билли ни собирался мне передать, это забрали. Или сгорело. Зато есть вот это, - он потряс листами, исписанными убористыми, чуть скачущим вверх почерком - будто пишущий очень торопился. - Скоро придет госпожа Руфин, даст свои пояснения. А пока...

Леймин фыркнул, выражая свое отношение к "госпоже". Он был служакой старой закалки и проститутками не пользовался.

- " ... Лорд, - торопливо писал почивший Билли, - оставляю эти бумаги Софи, так как не уверен, что уцелею в этом дерьме. К сожалению, верить сейчас не могу никому кроме этой девочки.

У меня есть кассета с записью, которая отвечает на все ваши вопросы. Я отработал ваше золото, лорд Клевер, а Билли всегда выполняет договоренности. Иначе я бы не стал тем, кем стал. Но если каким-то образом меня перехватят на мертвом поле, пишу кратко то, что я услышал и узнал. Хикслоу из Форштадта был членом картеля убийц и держал общак банды. Мне пришлось потратить немало ваших денег, прежде чем с моим человеком согласились поговорить, с условием, что никаких имен называться не будет. Мы узнали, что Хикслоу промышлял не только нелегальной наркотой и оружием, а также заказами на мокрые дела, но и иногда развлекался шантажом. Все разговоры в его лавке писались. Кассеты хранились там же, где общак, в загородном доме. Однако с его смертью не смогли вскрыть сейф, чтобы достать деньги - он был вдобавок к коду зачарован только на прикосновение хозяина.

В ответ на разрешение прослушать записи я нашел им мага, который согласился за кругленькую сумму вскрыть сейф. Это единичный специалист и он согласился работать только под мои гарантии.

А в сейфе оказались не только деньги, но и сотни кассет, аккуратно подписанных. И среди них - кассета с подписью "Дьерштелохт - Дармоншир".

Если кратко, то там запись того, как некто Альфред Дьерштелохт договаривается с Хикслоу о том, чтобы шлепнуть вас. Надеюсь эту кассету вам передать.

Удалось моим людям пообщаться и с дружками Хикслоу. На то, чтобы разговорить их, ушла тоже немалая сумма - вы почти сделали меня нищим, лорд Клевер. И моему человеку намекнули, что после того, как газетчики зашумели о попытке вас шлепнуть, и дело взял под контроль сам Розенфорд, Хикслоу решил пощупать блакорийца на предмет доплатить за тайну. Результат вы сами знаете.

Мне передали кассету, передали на словах то, что удалось узнать - и мой человек поехал обратно в Форштадт, чтобы рыть под этого Дьерштелохта. Увы, Луи, по заключению полиции, чистил в гостиничном номере пистолет и нечаянно выстрелил себе в рот. Я слишком стар, чтобы верить в такие случайности.

Прощайте, в любом случае мы уже не увидимся. "Поло" я завещаю Софи. Ее девочки - мои дети".

Люк дочитался до того, что у него совершенно сел голос, и заканчивал он уже жутковатым шепотом, как нельзя лучше иллюстрирующим письмо с того света.

- Мда, - сдержанно высказался Леймин.

- Осталось найти этого Дьерштелохта, - прохрипел Люк и поспешно глотнул еще чаю.

- А что его искать, - мрачно сказал старый безопасник. - Позвольте мне - Альфред Дьерштелохт, младший брат Фридо Дьерштелохта. Слыхали о таком?

Люк покачал головой.

- Старший брат - барон, командир личной гвардии ее величества королевы Инляндии, прибывшей вместе с ней в день свадьбы из Блакории. Младший долгое время служил у ее величества, затем, когда Лоуренс-Филипп Инландер попался на Диане Форштадской, перешел после его женитьбы по наследству сыну королевы, и отбыл в Форштадт в качестве командира личной гвардии принца.

- Б....! - хмуро и сипло выругался Люк и посмотрел на бумаги в руках, как на грязь. - Я никого из них не знаю. Да и с младшим принцем пересекался считаное количество раз. Какие могут быть мотивы?

- Может, ваша светлость, - предположил Леймин почти не иронично, - вы у него бабу увели?

- Может и увел, - буркнул Люк, - я не помню. У кого из них, интересно? Но, клянусь, Леймин, последние семь лет я блудил только в Рудлоге... последний месяц в Инляндии ведь не считается?

Безопасник смотрел на него с видом святого отца, готового призвать на голову грешника гнев всех богов.

- Да и вряд ли такие трудности из-за женщины, - уже серьезно проговорил Дармоншир, - тут максимум морду бы набили или на дуэль вызвали. Подумайте сами - сколько трупов, чтобы скрыть информацию. Нет, - закончил он убежденно, - не в бабе дело. Тут что-то гораздо более серьезное.

- Да понятно, - согласился Леймин. - Осталось узнать, что.

В дверь постучались. Майки Доулсон спросил разрешения войти, и пригласил в кабинет Софи - уже посвежевшую, похорошевшую, в платье, подчеркивающем все ее соблазнительные изгибы. Леймин даже едва слышно присвистнул, а Люк нахмурился - неужто в матушкиных запасах и такое есть?

- Спасибо, Майки, - прошептал он и закашлялся. - Присаживайся, Софи. Бумаги действительно важные. Спасибо, что позвонила.

- Мне некуда было обратиться, - тревожно проворковала она и закинула ногу на ногу. Люк взглянул на эти ноги, на ее губы. Хороша, зараза. И пользуется этим.

- Каким образом Билли оказался у тебя? - поинтересовался Люк.

Софи опустила глаза.

- Он часто приезжал, лорд Клевер. Мы были любовниками. Все знали.

- Но тебе же не было нужды принимать его больше, - с недоумением сказал Люк. Леймин цинично хмыкнул.

- Он не платил мне денег, - возмущенно проговорила бывшая работница великосветского борделя. И вытерла со щек слезы. - Я... я любила его, лорд. Не смотрите так, мне нравилось работать в "Поло"! Билли вытащил меня из нищеты, показал мне жизнь. Был добрым и веселым, - она всхлипнула. - И он хотел жениться на мне.

"Бросить он тебя хотел здесь, вместе с детьми", - раздраженно подумал Люк. Видимо, старого наркомана возбуждало то, что его женщина и мать его детей спит с кучей аристократов и приносит ему деньги.

- Куда он поехал, после того, как ушел от тебя?

- К себе в кондоминиум, - дрожащим голосом ответила Софи. - Он говорил, что за ним следят и что никому не может верить. Поэтому решил отпустить телохранителей и уйти из квартиры по лестнице для обслуживающего персонала и полуподвал с выходом в магазин в доме. Накануне я отвела машину во двор поблизости, он хотел воспользоваться ею. А потом сказал, что заберет откуда-то запас на черный день, с какой-то тайной квартиры, вызовет мага-телепортиста и придет за мной с девочками.

- Что за маг? - вмешался Леймин. Софи захлопала ресницами и умелым чувственным движением, видимо, на автомате уже, облизнула губы и заправила локон за ухо.

- Нелегал, он работал с Билли. Я видела его пару раз, но не знаю имени.

- Понятно, - просипел Люк. - Можешь идти, Софи. Скоро откроют телепорт, в Вейне ты будешь в безопасности.

- Если позволите, - вмешался Леймин, - я бы хотел позже еще поговорить с ... госпожой Руфин.

Софи тревожно взглянула на Люка и чуть приоткрыла губы, и он невольно усмехнулся ей. Опыт никуда не денешь.

- Не беспокойся, Софи, - сказал он хрипло, - господин Леймин будет нежен. Иди. Я не забуду того, что ты сделала.

Когда за ней закрылась дверь, Жак Леймин посмотрел на хозяина. Тот, морщась, тер шею ребром ладони.

- Я не жалуюсь - могли бы и пристрелить, - с мрачной иронией высказался Люк. - Видимо, не хотели привлекать внимание соседей. Так что удавка - не худший вариант.

Он покрутил головой, покривился, снова чувствуя, как начинает плескать в крови азарт.

- Ну что, Жак, - проговорил он с предвкушением. - Похоже, я еду в Форштадт.

ГЛАВА 7

Ангелина, Теранови, четверг, 25 декабря

- Ваше высочество, посол от короля Бермонта, барон Лерьен Норден.

Ани, просматривающая отчет о торговле между Истаилом и Теранови, недоуменно подняла брови и отложила бумаги. Товарооборот набирал мощь, несмотря на сложности доставки -- сначала до телепорта у границы Песков и Рудлога, затем на склад в Теранови и оттуда уже на выстроенные в городке "драконьи ряды". Торговали там жители Песков, и довольно бойко торговали.

Но все равно это была капля в море. Без нормального сообщения, без железной дороги, логистических центров каплей это и останется. Хоть и съезжались в город дельцы со всего Рудлога, чтобы заключить контракты на поставку текстиля и ковров, шерсти и драгоценностей, если не решить вопрос с транспортной доступностью, интерес постепенно утихнет и трудно будет разжечь его вновь.

- Просите, Вероника Сергеевна.

Секретарь кивнула и закрыла дверь. А через несколько секунд в кабинет вошел представительный пожилой берман. В форме, с седеющими русыми волосами. Учтиво поклонился вставшей навстречу принцессе.

- Барон, - Ани протянула руку для рукопожатия, и тот невозмутимо принял ее -- если и были сомнения, продиктованные берманским отношением к женщинам, годы дипломатической работы приучили скрывать их. - Располагайтесь. Какие напитки предпочитаете?

- Благодарю, ваше высочество, - сдержанно ответил посол, - не хочу утруждать вас. Я по поручению его величества короля Бермонта. Так как вы уже организовали дипломатические отношения с Песками, прошу посодействовать нам. Бермонт планирует королевский совет и хочет передать приглашение Владыке Нории. Я знаю, что здесь постоянно находятся драконы и ведут с вами работу. Но сами понимаете, здесь ваша территория, и пока нет договоренностей между Бермонтом и Песками, мне неэтично и некорректно напрямую обращаться к ним. Я могу просить вас передать письмо Владыке от Бермонта и написать сопроводительную записку, в которой вы порекомендуете меня как контактное лицо? В перспективе, когда мы наладим отношения, уже не придется тревожить вас.

Ани выслушала просьбу, кивнула. Про совет она знала -- именно на нем Василина должна была попросить Хань Ши о личной встрече для Ангелины.

- Конечно, барон Норден. Королева Василина уже отдала специальные распоряжения на этот счет, как и разрешение драконам пользоваться порталом на границе для перехода в Бермонт и другие страны. Что касается письма, я сегодня же передам его контактному лицу и к вечеру оно уже будет у Владыки.

- Благодарю, - повторил посол. Встал, передал принцессе запечатанный пакет. - Всего хорошего, ваше высочество.

- До свидания, - отозвалась Ангелина.

За сопроводительную записку она принялась сразу же, как за бароном закрылась дверь. Сухо, безэмоционально, конкретно. Писала, и вокруг сгущалась тишина -- или это она ушла в процесс с головой? Слова ложились на бумагу, как руны на щит:

"Владыка Владык, великий правитель Песков. Примите мое глубочайшее почтение. Перенаправляю вам пакет от короля Бермонта..."

Как ты там, Нории? Появишься ли здесь когда-нибудь?

"Подтверждаю, что запрос официальный и осмелюсь рекомендовать содействие..."

Если бы ты знал, как я обижена и зла на тебя. И на себя. Слова произнесенные становятся замками и преградами, и нет у меня возможности вернуть их назад. И, самое главное, не сомневаюсь я в том, что сделала. Сомневаешься ли ты? Видимо, нет. Я понимаю, почему ты так поступил, но никогда не смогу принять. Потому что я хочу, чтобы ты был на моей стороне в любом решении.

"Дежурные маги у телепорта на границе получат указания настраивать переход в Бермонт по первому запросу..."

В любом случае, появись. Дай мне накричать на тебя, рассердиться. Увидеть. Не жди. Придумай что-нибудь.

"Буду признательна, если вы отправите ответ, чтобы я передала его послу Нордену..."

...

Мне плохо без тебя.

Пески, Тафия, четверг, 25 декабря

Лорд Тротт появился у Четери в точно оговоренное время. Появился слегка раздраженным -- перед этим звонил Мартин и ныл, требуя взять его с собой.

- Мне скучно, я тут загибаюсь, Макс, - он добавил несколько ругательств и Тротт поморщился -- очень уж заразна была привычка сквернословить. - Мне нужно развлечься. Вчера пили с Алексом, а с утра опять во дворец, глаза бы мои его не видели. Даже моя похмельная рожа не отпугивает придворных. Не могу я больше!

- Нет, Март, - сухо повторил Тротт. - Тебя не приглашали.

- Так я без приглашения приду, - фыркнул фон Съедентент. - Не сожрет же меня твой учитель. Во всяком случае не сразу. А если и сожрет, хоть какое-то разнообразие. Иначе умру от скуки.

- Мартин, - уже раздраженно сказал Макс. - Переход реально опасен. Если не справишься, тебя распылит на атомы. Выпадешь с осадками от Блакории до Тафии. Иди оприходуй какую-нибудь бабу, а лучше парочку, и не доставай меня.

- Так ты беспокоишься обо мне, папочка? - глумливо вопросил барон. - Кто бы мог подумать, что у Малыша такая трепетная душа!

Макс-таки выругался и под довольный хохот друга отключился.

Первое, что увидел Тротт, выйдя во внутренний двор у дворца Владыки -- это молодого йеллоувиньца, с изумительно каменным лицом прыгающего в сумерках туда-сюда через натянутую высоко, на уровне пояса, веревку. Сам Чет в сторону младшего ученика не смотрел. Мастер расположился на привычной уже скамье у фонтана.

Светы, на удивление, не было, зато рядом с Четери сидел второй мужчина. Тоже с ключом в красных волосах, но оттенок волос темнее, тоже высокий, гибкий и мощный. Но подбородок, плечи, руки чуть шире и взгляд спокойнее, чем у Чета, и лицо менее резкое, хотя такое же экзотическое -- суженые кошачьи зеленые глаза, белая, почти перламутровая кожа, широкие и резкие скулы, орлиный нос с характерной горбинкой. Макс присмотрелся в спектре и чуть не присвистнул, забыв и о слабости, и о желанном сейчас молоке -- силы у гостя было куда больше, чем у Четери, и била она ровно, как огромный фонтан. Тот самый Владыка Нории Валлерудиан, о котором говорил Чет?

- Нории, вот и мой ученик, - с усмешкой, но приветливо, сказал Четери. - Макс.

Дракон невиданной мощи оглядел инляндца с ног до головы, чуть нахмурился, кивнул.

- Черный?

- Учеников не по стихии выбирают, - с едва заметным предупреждением проговорил Четери.

- Твоя территория, тебе решать, - согласился Владыка. - Позволишь посмотреть?

- Даже поучаствовать, если захочешь, - Чет встал. Макс умывался, жадно глотал молоко из кувшина, чувствуя на себе задумчивый взгляд второго дракона. А Мастер жестом поманил к себе двух девушек, почтительно дожидающихся у дверей, ведущих во дворец.

- Начинайте.

Девушки уселись у кустов, покрытых ярко-белыми цветами, прямо на лазурную плитку двора. Достали инструменты -- флейту и странные костяные пластинки, надеваемые на пальцы. И завели мелодию -- сначала робко, тихо, а затем уже во всю мощь. Пластинки на пальцах отбивали быстрый ритм "тук-тук-тук-тук"-- быстрее, чем стук сердца у бегущего человека, быстрее, чем стук копыт у несущегося жеребца, а флейта вела свою песню, соединяя удары в единую тропинку.

- Вей Ши, - окликнул Чет прыгающего, - слышишь ритм?

- Да, учитель, - отозвался тот, не останавливаясь. Говорил он с трудом.

- Рассчитывай прыжок на четыре. И делай сколько сможешь. На нас не отвлекайся. Заденешь веревку раньше, чем через три сотни прыжков -- сам пойдешь на ворота. А оттуда снова прыгать.

- Да, учитель, - ровно -- ну насколько мог - ответил внук императора. В глазах его горело упрямство.

- А твои методы не меняются, Мастер, - насмешливо заметил Нории.

- А зачем? - откликнулся Чет. - Если они работают?

Дракон повернулся к Максу. Тот уже снял рубашку, ботинки, разминался, крутя руками, поворачиваясь, наклоняясь. Во двор тихо пробралась Света, улыбнулась мужу, но не подошла. Села рядом с девушками -- постеснялась потревожить Владыку?

- Восстановился? - В руках Четери появилось оружие. - Начнем. Доставай клинки. Слушай музыку. Ни на что не отвлекайся. Читай ритм. Вникнешь -- мелодия всегда останется с тобой.

Тук-тук-тук-тук. Лейся, музыка, лейся. Свисти, сталь, свисти. Опять ты смотришь в глаза смерти и опять внутри страх смешивается с безумным, бесконечным восторгом боя.

- Хорошо. Быстрее!

Тук-тук-тук. Флейта как волшебная нить несет тебя над землей, и тело становится гибким, быстрым, и руки удлиняются до острия клинков.

- Хорошо. Еще быстрее. Следи за левой рукой. Пока слабая.

Тук-тук-тук-тук. К сухому щелканью пластин присоединяется новый звук -- краем глаза ты видишь, как Светлана начинает отбивать в ладоши тот же быстрый ритм, что сопровождает тебя уже минуты или часы.

- Не отвлекаться!

Звенят клинки, поет флейта, и опять исчезает мир вокруг, и время пропадает, останавливается, словно наблюдая за боем. Ритм не ускоряется -- ускоряешься ты, до грани, до боли, когда каждый поворот и прыжок грозит порвать мышцы, когда рукояти в ладонях почти раскаляются, а вибрация от ударов пронизывает все тело. Учитель смеется и наступает вихрем, и ты отступаешь -- но держишься.

Сбоку полыхает серебристая гладь Зеркала и ты на мгновение, на какую-то долю секунды отмечаешь это взглядом -- и сбиваешься, и по спине плещет болью, вокруг разлетаются брызги крови и лезвия клинков противника окрашиваются красным. И ты падаешь на колени. Флейта жалобно стонет и замолкает.

- Твою мать! - потрясенно говорит вышедший из Зеркала, бледный в синеву Мартин и несется к тебе.

- Стоять! - жестко рявкает Чет, ты умоляюще глядишь на друга, и Март словно на стену натыкается. - Убью! Поднимайся! - это уже тебе. - Вставай, щенок! Я кому сказал не отвлекаться? Вставай! - дракон обидно, плашмя -- как кнутом -- вытягивает тебя клинком по спине, прямо поверх раны. - Я не закончил. Вставай! Бейся с рассеченными мышцами, с потрохами наружу! Пока жив, бейся! Ну?

Не пошевелиться, и он разочарованно обходит вокруг и отворачивается. Март глядит на тебя и одними губами спрашивает - "помочь?".

И ты качаешь головой, отстраняясь от боли, и встаешь, чувствуя, как по спине течет твоя кровь и рану дергает, словно припекает каленым железом.

- Хорррошо, - рычит Мастер, склонив голову, и снова прыгает к тебе, поворачиваясь на лету. В тишине, наполненной звоном и свистом стали, вдруг отчетливо снова начинают звучать быстрые хлопки -- это Светлана робко заводит ритм. К ней неуверенно присоединяются пластины, и, наконец, вступает флейта. Но тебе уже это не важно -- важно не оступиться, не упасть снова, не увидеть презрения во взгляде учителя. Кажется, ты истекаешь кровью -- немеют руки, голова начинает кружиться и темнеет в глазах -- а дракон все не останавливается. И когда уже смиряешься с тем, что умрешь сегодня -- все вдруг становится отчетливым и цельным, все приобретает резкость, а в душе воцаряется безразличие ко всему, что было и что будет -- кроме одного боя. Мастер скалится и смеется, и глаза его горят красным безумием, Светлана хлопает, и в хлопках этих слышны отчаяние и мольба -- а твои глаза выхватывают удивительный белый цветок на ослепительно-зеленом фоне, и ты почти чувствуешь его запах -- и падаешь в темноту, отбив один из страшных ударов.

Макс очнулся от вкуса сладкого молока на губах. Четери держал его голову на коленях, чуть приподняв, и лил тонкой струйкой молоко в рот -- оно проливалось мимо, смешивалось с кровью, стекало на лазурную плитку. Спину саднило, но боль, скорее, была фантомной. А вот слабость -- настоящей.

- Хорошо, - сказал Мастер ласково и гордо. - Ты лучший. Так быстро, как ты, никто не обучался. Запомни состояние последних минут, так нужно биться всегда. Но если зазнаешься и начнешь ошибаться -- высеку.

- Ожил? - раздался рядом встревоженный голос Мартина. Друг присел на корточки -- он был непривычно серьезен. Взгляд его то и дело останавливался на плечах инляндца. - Я думал, все. Придется мстить. Этот дракон не родственник ли нашего Алмазыча? Методы похожи.

Макс криво усмехнулся и сел. Сам взял кувшин с молоком и почти с рычанием начал пить.

Март со вздохом встал, покаянно покачался с носка на пятку.

- Извини, что отвлек. Я не должен был приходить. И вы извините, Четери.

- Пришел и пришел, - отозвался дракон, аккуратно проведший рукой по спине Тротта -- тот дернулся, почувствовав вливающуюся в него энергию, заскрипел зубами. - Будешь моим гостем. Зато ученику урок. Все видеть, ни на что не отвлекаться.

Март помолчал.

- Меня не возьмете учиться?

- Нет, - строго ответил Четери. - Ты не гибкий, у тебя немного вывернута правая нога, и ты слишком тяжело дышишь. И, самое главное, твое призвание защищать, а не атаковать.

Он еще что-то говорил, а Макс пил и оглядывал двор, освещенный тусклым полумесяцем. У натянутой веревки никого не было -- зато в темноте на воротах маячила фигура йеллоувиньца. Света уже сидела на скамье рядом с Владыкой Нории, о чем-то с ним говорила и старалась не слишком часто поглядывать в их сторону. Слуги у второй скамьи накрывали стол, и до тошноты остро пахло едой.

- Но смотреть можно? - уточнил Мартин. - И повторять? Хоть с палкой?

- Смотреть я никому не запрещаю, - Четери встал. - И палку можешь выбрать любую. Обмойся, Макс. Будем ужинать.

Дракон похлопал его по плечу и отошел к Нории и Свете. Тротт молча поднялся, так же молча протянул блакорийцу ополовиненный кувшин с молоком. Тот схватил его с жадностью, выпил, и затем стоял, недоверчиво разглядывая друга, пока служанки лили на него воду, вытирали.

- Какой сервис, - одна из девушек взмахнула ресницами, и барон ослепительно улыбнулся, подмигнул. И все же не выдержал. - Макс. А когда это ты тело успел расписать?

- Опыты на себе ставил, - буркнул Тротт. - И ставлю. По автощитам с природными компонентами. Чтобы была минимальная защита даже когда нет сил.

- Угу, - странным тоном протянул Март, проводил отошедших служанок теплым и оценивающим взглядом. - Понятно. Не слишком ли... здесь все жестко, Макс? Стоит оно того?

- Да, - ровно отозвался Тротт, надевая рубашку.

- Ты извини, - повторил блакориец. - Я сплоховал.

Он хмуро проследил, как скрываются под тонким хлопком знаки. Открыл было рот, чтобы еще что-то спросить, но его отвлек шум крыльев -- фон Съедентент задрал голову и с восхищением стал наблюдать за кружащимся, спускающимся во двор драконом.

Вскоре к скамье, где сидел Владыка, подошел еще один красноволосый мужчина, что-то коротко сказал. До друзей, присевших у фонтана, донесся приглушенный разговор.

- Мне надо лететь, Чет.

- Останься на ужин, - в голосе Мастера настойчивость.

- Нет. Письмо. От нее. Надо лететь.

Чет вздохнул как-то тяжело и кивнул. Подождал, пока Владыка отойдет, обернулся к магам, поманил рукой.

Уже когда они рассаживались, над ними взмыл ввысь огромный белый дракон.

А ужин прошел прекрасно. Март все недоверчиво косился то на молчаливого Макса, то на вернувшегося в шутливое состояние Четери -- будто не он с час назад остановил его одним взглядом. И ведь правда убил бы. Но постепенно расслабился, втянулся в разговор -- расспрашивал про Пески, про город, просил разрешения пройтись по нему в следующий раз -- и Четери охотно отвечал, соглашался, хохотал над его шутками. Света льнула к мужу, как веточка и мягко поглядывала на Тротта -- и к удивлению Мартина, друг общался с ней вполне доброжелательно. "С другой стороны, - размышлял блакориец, ухмыляясь, - ляпнешь что-нибудь про место женщины -- и тебя нарежут на отбивные."

Несмотря на случившееся, Мартин совершенно точно понял -- не зря он сюда пришел. Не зря хотя бы потому, что увидел Макса почти нормальным. Почти таким, каким он был семнадцать лет назад.

Нории был в Истаиле к ночи. Не одеваясь после оборота, быстро прошел мимо Зафира, застывшего с чашей дымящейся крови, и направился в свои покои.

Там, в большом холле, на столике, на котором они играли в шахматы, лежал бумажный пакет, опечатанный сургучом, и прикрепленное к нему письмо. Владыка осторожно, не торопясь, открепил конверт, сел на софу, открыл письмо и быстро пробежал его глазами. Усмехнулся горько, откинулся на спинку и устало закрыл глаза.

В дверь поскреблись. Вошел невозмутимый Зафир, поклонился, протянул чашу -- и дракон с благодарностью принял ее, начал пить.

- Господин, гонец спрашивает, будет ли ответ, - сказал старый слуга почтительно, принимая чашу обратно.

- Будет. Но не сейчас. Пусть отдохнет, - медленно ответил Нории. - Я ознакомлюсь с содержимым предложения и вызову его. Принеси мне еды, Зафир.

- Да, Владыка, - в голосе старого кочевника промелькнуло едва заметное сочувствие.

Позже, за ужином, Владыка Истаила прочитал послание от короля Бермонта. Его величество Демьян очень корректно -- совсем не похоже на того взбешенного и собранного бермана, коим Нории его увидел - высказывал сожаление о том, что первая встреча произошла при столь необычных и печальных обстоятельствах. Благодарил за помощь в исцелении, приглашал коллегу на королевский совет, который должен был состояться в субботу, и предлагал прибыть с делегацией, чтобы пока монархи будут общаться между собой, дипломаты обсудили создание посольств, налаживание связей и подписали все необходимые бумаги.

Ответ Демьяну Бермонту Нории написал очень быстро. Заверил в готовности поучаствовать в совете, поддержал все предложения.

А затем еще раз перечитал послание огненной принцессы. Ровный почерк, ровные слова. Ни искры для него, ни надежды.

Улетающий в ночь гонец вез письмо королю северной страны и короткую записку для посредницы. В ней было всего пять слов.

"Ваше высочество, благодарю за содействие".

Утром уставший дракон принес пакет в кабинет Ангелины Рудлог. Выслушал похвалу за скорость, с благодарностью принял предложение остаться в городе и восстановить силы. И не видел, как после его ухода принцесса вскрыла письмо, прочитала, и с такой же усталостью опустила голову, как и Владыка накануне за много километров от Теранови.

В обеденный перерыв Ани отправилась в Бермонт. Демьян распорядился принимать телепортом родных супруги в любое время, без предварительного согласования, и сейчас Ангелина страстно захотела увидеть Полли.

Ее проводили во внутренний двор. Медведица встретила сестру без настороженности - Пол лениво точила когти о какое-то несчастное дерево, на подошедшую принцессу лишь покосилась, не прерывая своего занятия.

И Ани, как и в прошлый раз, прижалась к сестре, прикрыла глаза, слыша, как под ее ухом шумно дышит огромный зверь, и почти задремала в тепле погодного купола. Медведица отчего-то не уходила, прислушивалась к бормотанию и ласковым словам старшей Рудлог, склоняя большую мохнатую башку. Уши ее дергались, и периодически она снова начинала драть кору с таким остервенением, что Ани казалось, что она находится рядом с отрядом пилящих деревья лесорубов.

Старшая Рудлог говорила. О делах в семье, о том, как все скучают по ней, Полине, и ждут, когда она вернется. Говорила, пусть даже сама не верила в то, что это возможно. О том, что в следующий раз принесет сюда семейные фотографии и щенка тер-сели поиграть - вдруг что-то всколыхнется в памяти? О том, какими огромными могут вырастать водяные псы и как бы Пол понравилось в Истаиле. О том, что старшая сестра теперь не хуже самой Поли может оборачиваться в разных зверей и птиц. А все потому, что однажды пришлось идти через пустыню к своим девочкам...

Обеденное время давно уже прошло, а Ани все шептала и бормотала, вспоминая свои дни в Песках, больше произнося про себя, чем вслух. Душераздирающий треск рвущейся коры уже не тревожил ее - медведица периодически урчала, но большей частью молчала и не двигалась - то ли тоже уснула, то ли испугалась странной женщины и затихла, мечтая выбраться из цепких объятий посетительницы. Периодически во двор выглядывали слуги, но потревожить мохнатую госпожу и ее сестру никто не осмелился. И только упавшая на двор тень от замка - солнце ушло за башню - заставила Ангелину очнуться, потереть сухие глаза, погладить на прощание смирно лежащую Полю и уйти.

На выходных они с Василиной устроили тренировку младшим сестрам. И для занятий по освоению родовой магии очень пригодился кусочек летнего парка под погодным куполом, подаренный отцом и Марианом Василине.

Придворного мага накануне обязали закрыть стены щитами, чтобы не повредить и их, и Зигфрид, видимо, чтобы не вызвали на выходные, постарался так, что под погодным куполом сверкало еще несколько полусфер. И там, под переливающейся защитой, и прошел первый урок.

Ани рассказала все, что узнала от Нории про принцип действия родовой магии, Василина напомнила о прозвучавшем у Иппоталии. Теория закончилась, началась практика.

Марина с Алиной старательно закрывали глаза, пытаясь увидеть и ощутить свою ауру, Каролинка сидела на траве и пыталась повторить за старшими. Ани рассказывала, как ставить щиты - у Марины каким-то чудом получилось с первого раза, но потом, как она ни старалась, ничего не выходило.

- Ты просто недостаточно сосредоточена, - объясняла королева. - Тебе нужно отвлечься от всего, найти внутренний баланс.

- Где ж я его найду, если у меня его никогда не было, - ворчала Марина, снова и снова расставляя руки. - Первый раз не иначе как с перепугу смогла построить.

- У меня наоборот лучше всего работает, когда я на пике эмоций, - успокоила ее Ангелина. Марина недоверчиво посмотрела на нее. "Ты - на пике эмоций?" - говорил ее взгляд.

У Алинки с защитой дела обстояли лучше, но щит получался совсем маленький и слабый. Зато она легко обернулась в лошадку, прогарцевала вокруг сестер и внимательно выслушала напоминание Ангелины, что не нужно усердствовать, иначе будет мучиться от боли. Топнула ногой, заржала с вызовом - и вскорости вокруг пруда по зеленой траве носился уже целый табун, и хорошо, что никто из придворных не мог сюда заглянуть - страшно подумать, о чем бы стали шептаться во дворце.

- Я - бездарь, - простонала Марина, падая на траву рядом с младшей сестрой - после того, как у Алинки получилась и силовая волна, всколыхнувшая воду. - Наверное, мне просто не дано.

- Или кто-то просто не хочет учиться, - мягко сказала Василина. - Ничего, будем тренироваться, пока не получится.

Полный тоски взгляд был ей ответом.

ГЛАВА 8

Королевский совет, Бермонт, Нории, понедельник, 29 декабря

Владыку Нории встречал у телепорта сам король Бермонта. Суховатый, спокойный - только аура тревожная, тяжелая. Хозяин замка пожал руку Нории, приветствовал представленных ему дипломатов во главе с Ветери.

- Полковник Свенсен проводит вас в зал, где будет проходить встреча, - сказал он со сдержанной любезностью, прошу, господа, следуйте за ним. Нории, - Демьян повернулся к наблюдающему за ним дракону, - нас тоже уже ждут.

Они не спеша прошли по коридорам сумрачных владений Бермонта, и Владыка с удовольствием смотрел на каменных духов-варрантов, на токи энергии по старому замку, который давно уже слился со скалой, ставшей его корнями, уходящими в чрево земли и сделавшей его местом силы - неподвластной дракону, но приятной и знакомой. Варранты словно чуяли появление сильного и знающего про них чужака - поворачивали со скрипом и треском головы, принюхивались, а замок легко покалывал его сквозь подошвы холодком, приветствуя и узнавая. По каменному полу к ним пробегали едва уловимые зеленые волны.

- Первый раз вижу, чтобы он на кого-то так реагировал, - с удивлением проговорил Демьян. -И чтобы кто-то не из моей семьи ощущал его.

- Он просто вспомнил меня, - усмехнулся Нории. - Как старый верный пес. Я бывал здесь очень давно, у твоего далекого прадеда. Здоровается. Знает, что я не причиню вреда. А про ощущение - уверен, что царица как сенсуалистка тоже чувствует его.

Демьян задумчиво и почти нежно погладил серую стену - от его руки побежали те же зеленоватые волны, что струились сейчас по полу.

- Я хочу еще раз принести извинения за свое некорректное поведение в нашу первую встречу, - ровно сказал он, когда они вышли на лестницу, - и поблагодарить тебя за исцеление.

- Без твоей жены я бы не смог помочь, - ответил Нории, наблюдая, как аура короля-медведя темнеет, и с удовлетворением думая, что воля у этого бермана так же велика, как его сила - сдерживать рвущийся оборот и ничем не показывать этого. - Здорова ли она сейчас?

- Физически она оправилась, - чуть рычаще проговорил повелитель Бермонта. - Что касается остального - на все воля богов. Но я не могу не вернуть долг. Могу ли я что-то сделать для тебя, чтобы отблагодарить?

- Да, - помедлив, сказал дракон. - Я хотел тебя просить помочь мне.

Они спустились по лестнице и остановились у тяжелых и высоких деревянных дверей, из-за которых едва слышно доносились голоса, женские и мужские.

- Если это в моих силах, я помогу, - кивнул Демьян. - Что тебе нужно, Владыка?

- Ты сын земли, и сила твоя велика, - Нории внимательно отслеживал ауру собеседника - нравилась ему мужская сдержанность и отсутствие тщеславия, гордыни. - Мой народ, как ты знаешь, заключен в камне Драконьего пика в Милокардерах. Сам понимаешь, что это для меня значит.

В желтых глазах Бермонта появилось понимание.

- Я не знаю, остались ли там живые - на мой Зов никто не откликается, - тихо и рокочуще продолжал Владыка. - Но я верю, что их можно спасти. Если из разрушившейся части горы смогли освободиться и выжить более трехсот драконов, то уповаю, что по милости Матери-воды братья и сестры мои продолжают спать в оставшейся части. Но я не властен над камнем. А ты - да.

- Я силен, но я не бог, - хмуро сказал Демьян. - Только им подвластно двигать горы. Но я попытаюсь, Нории. С помощью коллег, если они поделятся силой, может и получиться. Но даже если удастся разрушить монолит - не погибнут ли они под обвалом, не перемелет ли их камень?

- Праотец Инлий наградил нас волей к жизни, - Нории склонил голову, - нужно только разрушить тюрьму и дать шанс выбраться.

- На совете и обговорим, - Демьян потянул на себя дверь, и двое оборотней, берман и дракон, вошли в зал, где их уже ждали венценосные коллеги, восседая за монументальным круглым столом и живо общаясь.

Царица Иппоталия, как всегда сияющая и нежная, поднялась навстречу дракону, ласково обняла его - и он опять отметил полыхнувшую ревностью ауру одного белого короля и интерес другого. Грела своим огнем красная королева, приветствующая его мягкой улыбкой и кивком - такая похожая и непохожая на обжигающую и ледяную Ангелину Рудлог. Император Хань Ши заполнял пространство золотистым умиротворением. И только аура присутствующего тут эмира Персия была слабой, что, впрочем, не помешало тому многословно и витиевато выказать свой восторг от встречи с Владыкой. Когда он закончил речь, присутствующие незаметно вздохнули с облегчением.

- Итак, коллеги, - сурово сказал Демьян, настраивая всех на деловой лад, - рад, что мы собрались в полном составе. Жаль, что прошлой встрече помешали неприятные обстоятельства, но теперь мы можем обсудить насущные вопросы. Приступим?

И опять, как обычно, пошло обсуждение международных вопросов, совместных мероприятий. Нории наблюдал за присутствующими, говорил мало, больше слушал и запоминал. А в конце перешли к вопросам частным, но не менее важным.

- Коллеги, - немного волнуясь, начала королева Василина. - Я хочу вернуться к вопросу покушения на моем дне рождения. Недавно глава службы внутренней разведки передал мне записку от ректора Иоаннесбуржского магуниверситета, Александра Свидерского. В ней он описывает свои видения касательно возможной будущей войны с армией, состоящей из таких же чудовищ, как появившееся на празднике.

Монархи посерьезнели.

- Я передам вам копии этой записки. И еще кое-что, - уже успокоившись, сказала Василина. - Это фотографии напутственного слова одного из Гёттенхольдов, почившего более шести сотен лет назад. Александр Данилович считает, что оно даст ответы на вопросы касательно покушения и дальнейших событий.

Василина передала коллегам копии отчета Свидерского, фотографии и листы с переводом. Впрочем, последние не понадобились.

- Староблакорийский, - с любопытством сказал король Гюнтер и бегло стал переводить непонятные надписи. Которые, впрочем, понятнее от этого не стали.

- Предсказание. И видения. Очень много, - хмыкнул Луциус.

- Александр Данилович - один из сильнейших магов современности, мы все понимаем, что он не стал бы беспокоить нас, если бы не посчитал это важным, - возразила Василина. - Его видения подтверждены Старовым Алмазом Григорьевичем, представлять которого тоже не нужно. Я читала перевод. Если соотнести все события с заговором в Рудлоге, с покушениями, с попытками похитить моих детей и это предсказание, ситуация вырисовывается неприятная.

- "Видела я камни, видом похожие на застывшую кровь, силы невиданной, которые могут вернуть Смерть... Камни те - божественная рута, смолой свернувшаяся мощь красного и черного, каждый, обладающий таким, увеличивает силу свою", - процитировал Гюнтер. - О каких камнях здесь может идти речь?

- Наверное, я могу дать ответ, - рокочуще проговорил Нории, и все повернулись к нему. - Я знаю только один камень, который попадает под это описание. Рубин королей, тот самый артефакт, из-за которого и началась война между Песками и Рудлогом пятьсот лет назад. В него словно было заключено две стихии, огня и смерти, и удивительным образом они не противоборствовали, а усиливали остальные.

- Как он выглядел? - резко спросил Бермонт.

- Как свернувшийся сгусток крови с лиловыми прожилками, - ответил дракон. - Размером с птичью голову, формой похож на грушу.

Королева Василина круглыми глазами посмотрела на короля Демьяна. Тот хмуро поджал губы.

- Что же, - сказал он, - теперь многое становится ясным. Коллеги, как я понимаю, сейчас мы знаем Рубин королей под именем Лунный глаз. Это коронационная подвеска Бермонтов, попавшая к нам с принцессой Лю Ши более четырехсот лет назад из Йеллоувиня. Уважаемый император, а как она оказалась у вас?

- Увы, брат мой, - мягким голосом сказал Хань Ши, - мне ведомо далеко не все, что делали мои предки. Я велю поднять старые свитки, если где-то есть какое-то упоминание, то мы его найдем.

- Йеллоувинь, - с горькой усмешкой проговорил Нории и покачал головой.

- Не спеши судить, брат, - откликнулся император, - пока неведомо, как она попала к нам. Демьян, можешь нам ее показать?

На мгновение маска спокойствия на лице принимающего монарха треснула - желтые глаза почернели, во рту мелькнули клыки, он напрягся и зарычал.

- Обернется? - с восторженным громким шепотом обратился эмир Персий к сидящей рядом Иппоталии. С другой стороны от нее расположился Гюнтер и как-то совсем не стесняясь придвинул тяжелый стул слишком близко к царице. Нории, сидящий напротив, видел больше, чем остальные - и веселые искры в глазах прекрасной царицы, и пульсирующее единение этих двоих.

- Демьян, - предупреждающе и ласково позвала морская царица, и сидящие вокруг ощутили волну спокойствия и нежности. Король-медведь вздрогнул, моргнул и выдохнул. Глаза его медленно светлели.

- Извините, коллеги, - сухо сказал он. - Что касается подвески - ее у меня нет.

Король-медведь замолчал. Монархи сверлили его взглядами.

- И? - не выдержал Гюнтер.

- За прошедшие полгода ее несколько раз пытались выкрасть, - неохотно признался Демьян и коротко глянул на Василину, поджал губы. - Однако все попытки были безуспешными. По всей видимости, ради того, чтобы получить ее, меня и заразили во время боев. Уже больше двух недель как она у Темных. И у них есть красная кровь. Моей жены.

- Подробности? - настороженно поинтересовался Гюнтер. От венценосных гостей замка Бермонт просто-таки плескало любопытством.

- Это внутреннее дело страны, - ровно ответил Демьян, - и к сути вопроса отношения не имеет. Но подтверждает сказанное в пророчестве.

- Так что же, - уточнил Луциус, - нам теперь ждать возвращения Черного жреца? Это не плохо, братья.

- Плохо то, - резко сказала Василина, - что нас пытались убить на моем дне рождения. И что пытались убить Демьяна. Мне не нравятся их методы и я никак не могу поддержать подобные действия. Сейчас же... есть вероятность, что уже провели ритуал?

- Судя по тому, сколько времени прошло с момента... исчезновения подвески, - деликатно вмешался Хань Ши, - ритуал либо не удалось провести, либо заговорщики ждут какого-то особого дня.

- Или готовят покушения на нас, - поддержал Василину Гюнтер. - "Падут же врата тогда, когда сила владык земных иссякнет", - напомнил он. - Как иначе ослабить нашу силу? Только убрать физически.

Иппоталия сокрушенно покачала головой.

- Я бы только приветствовала возвращение Повелителя смерти. Но такой ценой?

- С другой стороны, - продолжил размышлять Гюнтер Блакори, - мы все не беззащитные овечки. Да и нужно быть сумасшедшими, чтобы попытаться пройти через нашу охрану и щиты.

- И она не помогла, когда на праздник призвали тха-охонга, - раздраженно сказала Василина. - Демьян, - вспомнила она. - Я все хочу спросить. А откуда такое название?

Бермонт раздраженно побарабанил пальцами по столу.

- Да делись, Демьян, - грубовато потребовал король Блакории, - ты же видишь, какие дела творятся. Хватит уже секретность соблюдать.

Король-медведь очевидно едва удержался, чтобы не рыкнуть в его сторону. И нехотя ответил:

- У нас чаще, чем у вас всех, случались прорывы из нижнего мира. И однажды там, где появилось чудовище, мои люди обнаружили человека. Очень странно одетого, испуганного и раненного. Он скончался, но перед этим все бормотал "тха-охонг, тха-охонг" - и показывал на уничтоженную тварь. Так что в нижнем мире живут люди, - заключил он, - прекрасно знающие этих существ.

- И ты нам не говорил! - возмутился Гюнтер.

- Это внутреннее дело страны, - с нажимом повторил Демьян Бермонт. - Все же, братья и сестры, предлагаю отнестись серьезно к предсказанию. Мы не знаем, правдиво оно или нет, но очевидно, что к нему серьезно относятся представители противоположной стороны. А, значит, мы все в опасности.

Эмир Персий, немного переживающий из-за того, что он не является потомком бога и Туру не держит, при этих словах почувствовал себя отомщенным.

- И к войне, - добавил Демьян, глянув на лист с записями Свидерского, - подготовиться не помешает. Мы привыкли жить в мире с тех пор, как стали проводиться королевские советы. Армии наши не готовы к крупному конфликту. Об этом надо думать, коллеги.

Коллеги согласно закивали.

- И последнее, - сказал Демьян. - Нории просил помочь ему в освобождении драконов из Драконьего пика. Нории?

Владыка спокойно проговорил свою просьбу. Замолчал, склонил голову, наблюдая за сильнейшими мира сего.

- Я помогу, - твердо сказала Василина. Дракон улыбнулся ей - сейчас она казалась очень похожей на сестру.

- И я, конечно, - подтвердила Иппоталия. - Хоть сейчас. Демьян, а ты готов?

- Естественно, - сухо сказал тот. - Но как туда попасть?

- Я могу отнести вас, - предложил дракон. - Боюсь только, почтенному Хань Ши это будет не вполне комфортно. Там холодно.

- Я крепче, чем кажусь, брат, - с мягкой насмешкой сказал старик император.

- Да не надо никуда лететь, - пробурчал Гюнтер, - у меня есть специалист, который может считать информацию о месте и перенести нас туда. Один из лучших магов в мире.

- Хвастун, - тихо хмыкнул Инландер.

- Не завидуй, - огрызнулся Гюнтер.

Нории улыбнулся, глядя на двух братьев по воздуху - такие разные внешне, и такие похожие по ауре, соревнующиеся, как мальчишки.

Вызванный монархом барон фон Съедентент появился через несколько минут. С невозмутимым лицом оглядел представительное общество, поклонился. Вежливо выслушал задание, попросил у Нории разрешение считать информацию о местонахождении горы - и, подержав ладони на висках дракона, незамедлительно открыл огромное Зеркало на срезанную вершину бывшего драконьего пика.

Демьян уже распорядился принести теплые вещи, и утеплившиеся правители отправились в заснеженные Милокардеры.

Драконий пик напоминал огромный пень, наискосок срезанный взмахом острейшего клинка. На этом пеньке и вышла монаршия делегация. Вокруг него лежали горы перемолотого камня - с места, где находились короли, камни казались маленькими, но были там и громады размером с трехэтажный дом. Вершина горы съехала в ущелье, перегородив горную реку и превратив ущелье в широко разлившееся замерзшее озеро. И Владыка Валлерудиан снова вспомнил свое болезненное пробуждение. То, как из последних сил летел он к своему Истаилу, чтобы хотя бы умереть дома. То, как спасли его простые люди. Разве мог после этого он не пытаться отблагодарить их, дав жизнь Пескам?

- Они могут быть как в вершине, так и в оставшейся части, - глухо пророкотал дракон. Он единственный отказался от теплых вещей. - Больше всего должно быть внизу... многие уже успели приземлиться. Но вершина меньше.

- Даже если получится разрушить вершину, вода хлынет вниз, - хмуро отозвался Демьян. - Ниже по долине и дальше на равнинной части наверняка есть поселения. Погибнут люди.

- Воду я смогу усмирить, - певуче проговорила Иппоталия. - Закую полностью в лед, будет таять потихоньку. Но, Нории, гора огромная. Мы сильны, но не всемогущи... не уверена, что получится.

- Я все же попробую, - проговорил Демьян. Он присел на корточки, трогал снег, слушая камень под ним. - Василина, прошу, встань рядом. Когда я начну, коснись меня. Иппоталия... Великий император... коллеги. Мне нужна вся ваша помощь.

- Сколько смогу, Демьян, - понятливо отозвалась царица. Монархи выстраивались вокруг короля Бермонта в кольцо, прикрывали глаза, поднимали руки в стороны - и снег под ними, вокруг них начинал таять, и воздух уже подрагивал, гудел и искрил от общей, свободно льющейся в центр круга силы. Император невозмутимо кивнул:

- Синхронизирую. Начинай.

Демьян снова погладил землю, прижал к ней руки, прислушался - и Нории увидел, как заворачивается вокруг потомка Хозяина Лесов плотная и тяжелая сила. Василина растерянно положила руку ему на плечо - и полыхнул впитываемый и преобразуемый мощью Бермонта огонь. Король-медведь закрыл глаза, выдохнул и с силой ударил кулаками по снегу.

Срезанная гора под ними подпрыгнула едва заметно, заворчала, загудела - толстый слой снега стал трескаться, раскрывая неглубокие трещины в камне, а по склонам ее полились камнепады и потоки снега.

Бермонт сжал губы - на лбу его выступил пот - приподнялся и еще раз с выдохом-стоном впечатал кулаки в снег. Вокруг королей, взрываясь каменной крошкой и снежной пылью, заструились трещины, и каждый из монархов в этот момент почувствовал, как окутывает их сила разных стихий, как струится она к огненной королеве - и пламя усиливает совокупную мощь держателей Туры, жарким столбом вздымается вверх и перетекает в Демьяна.
Гора загудела так мощно, что у людей заболели уши и в глазах помутилось, затряслась... Бермонт вжимал кулаки в камень и что-то рычал, у Василины срывалось дыхание и дрожали руки - и Нории чувствовал, как истекает из него сила и пот струится по вискам. Камень трещал, выл и ревел, как раненый огромный зубр, двигался, скрипел и лопался толстый многометровый лед на озере, вставая бурунами - и вдруг как струна лопнула, раскидав отдачей монархов по снегу. И все затихло.

- Не хватает чуть-чуть, - рычаще сказал Бермонт, поднимаясь и отряхиваясь от снега и талой грязи. - Совсем неглубоко. Хотя бы одного еще сильного как мы. Или если бы у меня уже были дети... Слишком большой объем. Я не могу. Прости, Нории.

- Не за что прощать, - ответил дракон, помогая встать почтенному императору, который даже лежа в грязи ухитрялся выглядеть величественным. - Ты попытался. Не печалься, брат. У Песков есть еще возможность выжить. В конце концов, это не твоя ответственность, а моя.

Они вернулись в Бермонт, и Демьян настоял, чтобы уставшие и обессиленные коллеги отдохнули, переоделись и остались на обед. Отказываться после сблизившего всех дела никто не стал -- вызвали своих камердинеров и горничных с чистой одеждой (Демьян предусмотрительно предложил Нории воспользоваться помощью слуг Бермонта), с удовольствием отдали дань сытной, изобилующей мясом, ягодами и грибами северной кухне. Известие о том, что через час вместо двух человек - короля с матушкой, - предстоит изысканно накормить с десяток первых лиц Туры, привело поваров замка в состояние тихой истерики -- но вызов они приняли и блестяще справились с нелегкой задачей.

Затем высокие гости проведали королеву, под пышным дубом меланхолично догрызающую чьи-то окровавленные ребра и тихим ворчанием давшую понять, что делиться она не станет ни с кем -- будь это хоть сам йеллоувиньский император. Понаблюдали за показательными тренировками гвардейцев ("Кто опозорит -- поставлю нянькой в детский сад", - пообещал бойцам полковник Свенсен) и уж после этого наконец-то завершили затянувшийся совет, спеша вернуться в свои вотчины к тяжелым монаршим обязанностям.

Королева Василина, опечаленная неудавшимся вызволением драконов и весь день исподволь наблюдающая за Нории, первым делом отправилась к мужу в кабинет и поделилась с ним впечатлениями и своим расстройством.

- Мне кажется, - сказала она печально, - что он очень подошел бы Ани. Он так силен, терпелив и спокоен, а у нас ведь у всех характер не сахар.

Мариан сдержанно улыбнулся, глядя на свою мягкую королеву, после ледяного срыва на свой день рождения искренне считающую, что у нее тяжелый нрав.

- Ангелина разумна, - успокоил он супругу. - Если она хочет быть с ним, то разберется в себе, уверен.

- Да, - пробормотала Василина, прижимаясь к мужу. Сил не было, после обеда тянуло в сон. А впереди еще дела. Она сокрушенно вздохнула.

- Василек, - неожиданно сурово и требовательно произнес Байдек, - скажи мне, что вы, перед тем, как пытаться разрушать гору, подумали, как уберечься, если все получится и она пойдет оползнями из-под ваших ног.

- Демьян бы удержал нас, - возразила она неуверенно, потому что они это действительно не обговаривали. А Мариану, как всегда, важнее всего ее безопасность.

Руки на ее талии сжались почти до боли, и муж очень ровно проговорил:

- Я поговорю с Бермонтом при случае. Очень надеюсь, что он понимал, что делает. И что, жена моя, мне теперь одну тебя не отпускать -- чтобы я всегда был уверен, что ты в безопасности?

- Не ругайся, - попросила она мягко и крепче обхватила его за шею, потерлась щекой о мундир. Супруг сердился, стоял напряженный -- крепкий и мощный, - и руки держали как стальные, и синие глаза были серьезными, и взгляд хмурым.

- Ну что ты, ну не сердись, - шептала королева, дотягиваясь до его губ и целуя их, - я буду осторожней, Мариан. Ну поцелуй меня, Мар, поцелуй...

За дверью ходили слуги, придворные, а он не отвечал, не реагировал -- и ведь прав был, прав! Пришлось отвлекать -- провести губами по шее над воротником, прикусить, запустить руку в волосы и пробежаться пальцами по затылку -- и пусть он стоял как скала, Василина сама уже таяла и загоралась, чувствуя, как жарко становится телу, как чувствительна сейчас кожа. Отклонилась назад, глядя ему в глаза.

- Сердишься?

Не ответил.

Поцеловала. Сладко и долго.

- Неужели все еще сердишься?

Она что-то шептала нежное, примирительное, и гладила его по плечам, и терлась о него, как котенок, -- и синие глаза сына Севера все же дрогнули, потемнели, и руки стали нежнее, проскользили вверх по спине, опустились вниз, сжали ягодицы. Василина потянула с себя тонкий кашемировый свитер, подула на светлые вьющиеся пряди, упавшие на лицо -- и сама не поняла, как оказалась на столе, с задранной юбкой, чувствуя ягодицами холодок дерева, отвечая на жесткий поцелуй и нетерпеливо дергая ремень на брюках супруга. Он так ничего и не сказал, когда жадно вбивался в нее, удерживая за спину и затылок и заставляя смотреть в глаза -- да и не нужно было слов этим двоим. Только потом, когда она слабыми от удовольствия руками обнимала его, тяжело дышащего, навалившегося сверху, и пыталась прийти в себя -- муж, целуя ее во влажную шею, сипло и тихо сообщил:

- Теперь я буду снова сопровождать тебя на советы, Василина.

Королева не стала спорить -- повернулась к нему, ласково поцеловала во вспотевший висок. Главное -- помирились. А касательно сопровождения - пусть, если ему так спокойнее.

Уже вечером, за ужином, Василина рассказала родным, что перед советом поговорила с императором Ши и он согласился встретиться с Ангелиной. И что время встречи сообщит секретарь его величества на следующей неделе.

- А зачем? - настороженно спросила Марина.

- По рабочему вопросу, Мари, - ровно ответила первая Рудлог. Марина хмыкнула и занялась ужином, а Ани продолжила: - Спасибо, Василина.

Рассказала королева и о попытке вскрыть Драконий пик -- с некоторым беспокойством поглядывая на мужа, но Мариан лишь нахмурился, ничего не сказав. Внимательно посматривала Василина и на старшую сестру - та, в отличие от младших и отца, слушала о произошедшем задумчиво, вежливо и холодно, и ни разу руки ее не дрогнули при упоминании о Владыке Нории.

И только в конце в глазах ее появилась тревога и усталость -- и тут же исчезла, сменившись привычной уверенностью и сдержанностью.

Никто не обратил внимания и на непривычную молчаливость Алины -- а, может, обратили, но посчитали, что сестричка и дочь просто вымотана прошедшими зачетами. Впереди был небольшой перерыв и экзамены. После ужина пятая Рудлог расстроенно побрела к себе в комнату. Ей сейчас все время почему-то хотелось спать. Но теперь она боялась засыпать, потому что снилось ей что-то жуткое, знакомое и удивительное, и холодно становилось, и просыпалась она среди ночи, долго приходя в себя и пытаясь вспомнить, что же видела. Но делать было нечего. Принцесса до упора сидела над билетами, пока глаза не начали слипаться, вздохнула и пошла в кровать. Мучилась, таращась в темноту, и не выдержала -- позвонила Матвею.

- Что-то случилось, малышка? - спросил он тут же. В общежитии, видимо, была очередная вечеринка -- гудели голоса, играла музыка.

- Опять страшно засыпать, - призналась она жалобно. - Кошмары снятся. Извини, что я так тебя отвлекаю.

Голоса стали тише.

- На балкон вышел, - объяснил Ситников. - Алин, ты мне звони, когда нужно. Не надо стесняться. Я бы посидел рядом, если б можно было.

- Ночью ко мне нельзя, - смущенно сказала она, - нехорошо это. Матвей... а ты не мог бы не отключаться хотя бы минут десять? Мне не так страшно будет.

- Конечно, - пробасил он так уверенно, что ей теплее стало на сердце. - Засыпай. Я тут.

Она слушала его дыхание. Как щелкает зажигалкой, как шуршит и ходит по балкону, как шикает на кого-то, кто попытался выйти к нему. Слушала и улыбалась. И заснула быстро, и ничего плохого ей в эту ночь не приснилось.

ГЛАВА 9

Катерина Симонова, Магуниверситет, вторник 30 декабря

- Екатерина Степановна!

Катя подняла голову -- она переписывала начисто письмо, которое надиктовал ректор. Перед столом стоял воодушевленный шестикурсник, сжимая в руке букет цветов.

- Это вам.

- Благодарю, - и, главное, на лице ровное выражение. Не дать понять, что ты смущена или тебе приятно -- иначе воспримут, как поощрение. - Поставьте в вазу, пожалуйста. Она в шкафу справа.

Студент с готовностью оглянулся, чуть потемнел лицом -- в приемной уже стояло три букета, но послушно взял вазу. Дальше она не смотрела -- дописывала письмо. Можно было бы напечатать, конечно, но особая корреспонденция -- к главам других учебных заведений, к людям, занимающим высокие должности, - требовала в знак уважения писать от руки.

Студент помялся рядом и она снова подняла голову.

- Очень красивый букет, - сказала она мягко, но с вполне однозначным намеком.

Студент вздохнул.

- Павел. Судоплатов.

Катя посмотрела на часы. Но тут зловеще заухал филин - и за нее ответил ректор, появившийся в дверном проеме:

- Пара начинается через семь минут, господин Судоплатов.

- Да, Александр Данилович. Извините, - парень неохотно покинул помещение.

Катерина покосилась на начальника. Тот ответил насмешливым взглядом.

- Разбиваете сердца моим студентам, Катерина Степановна?

- Я ничего не делаю, - сдержанно ответила она.

- Да не сжимайтесь вы снова, - сказал Свидерский с досадой. - Я шучу. У меня такое ощущение, что вы меня побаиваетесь, Катерина Степановна.

Она не ответила. Что отвечать, если так и есть? Свидерский за все время, что она работает здесь, ни разу не повысил голос, даже когда поначалу она ошибалась по-страшному. Ни разу не выразил недовольство, был терпелив, все объяснял. Но ей все время казалось, что это ненадолго. Что все это маска, и вот сейчас он разозлится по-настоящему и проявит себя во всей красе. И понимала она, что это "наследие" от мужа, чтоб ему на том свете все воздалось, а поделать с собой ничего не могла.

Катя старалась не показывать своей настороженности, но ректор все равно замечал. И как она избегает прикосновений. И как нервничает из-за его оценивающих взглядов, которые он и не скрывал. Ей все время хотелось опустить глаза и отступить, и она сдерживалась и смотрела куда-то начальнику в переносицу.

- У меня для вас есть задание, зайдите, - Александр развернулся и отправился в кабинет. И Катерина, задержавшись на несколько секунд, чтобы посмотреть на себя в зеркальце и тронуть губы красной помадой, захватила блокнот и пошла за ним.

- Кофе, Катерина Степановна? - предложил Свидерский, когда она вошла в кабинет. Катя покачала головой.

- Разве это не моя обязанность, Александр Данилович?

Бывшая секретарь, Неуживчивая, номер которой Катерина первую неделю набирала по двадцать раз на дню и которая учила премудростям работы с терпеливостью монахини, позвонила сегодня, чтобы проконтролировать дела -- и высказала свое негодование тем, что начальнику не варят кофе и не приносят обед. Катя пообещала исправиться.

- Ваша, - согласился он с улыбкой. - Но я кофеман. Могу до десяти чашек в день выпивать. Осилите бегать туда-сюда?

- Я осилила нормативные акты, - сказала она ровно, - теперь, думаю, невозможного для меня не существует.

- И то верно, - проворчал он. - Ну, пожалуйста, приступайте.

И пока она колдовала над кофемашиной, и когда склонялась за капсулами -- отчетливо чувствовала на спине его взгляд. Будь это просто взгляд мужской, она бы не нервничала так. Но ей постоянно казалось, что там есть что-то еще. Будто он подозревает, что она канцелярию ворует, что ли.

Впрочем, она сама привыкла наблюдать за начальником исподволь. Своеобразная терапия. Поиск отличий от мужа.

Двигался Свидерский скупо, в отличие от знакомого ей экспрессивного Мартина и от высокомерно-небрежного герцога Симонова. Не любил костюмы, но постоянно носил пиджаки -- однако вечерами, когда заканчивалось приемное время, она часто заставала его в рубашке, с закатанными рукавами. Излучал доброжелательность и уверенность. Больше любил двигаться, чем сидеть -- письма и приказы диктовал, быстро прохаживаясь по кабинету. Симонов не был толстым, но тело у него было нетренированное, ленивое. А Свидерский, хоть и казался худым для своего роста, мог похвастаться крепкими мышцами. Во всяком случае, по дому он ее пронес, не запыхавшись. Подмечал мелочи: "У вас новая помада? Приятный оттенок". "Не выспались?" "Устали?" Легко говорил комплименты -- она уже успела привыкнуть к его: "Чудесно выглядите, Екатерина Степановна". И постоянно наблюдал за ней -- оценивающе и забавляясь, будто охотник, смотрящий в прицел на зайчиху с зайчатами.

- У вас же здесь есть кухня, - сказала она, возвращаясь с двумя крошечными чашечками на блюдцах. - Можно варить, а не прибегать к механике. Вкус совершенно другой.

- Умеете? - он сощурился, глаза блеснули.

- Я много чего умею, - ответила она легко. Села на кресло, пригубила напиток и едва заметно недовольно хмыкнула -- права, совсем не то.

- Сами напросились, Екатерина Степановна, - ректор свою порцию выпил залпом и вздохнул, тронул языком уголок губ, где осталась темная полоса. - В следующий раз вызову вас, сварите. Оценю ваши таланты.

Она кивнула.

- У вас было ко мне дело, Александр Данилович.

- Да, - Свидерский крутанул чашку на блюдце. - Скажите, Екатерина Степановна, как ваше окружение отнеслось к новой должности? Ведь, если откровенно, она не по статусу вам, совсем не по статусу.

"Какое окружение? - подумала она с раздражением. - Марина только за, дети в саду, светскую жизнь я не веду".

- Мне звонила ваша мать, - пояснил он свой вопрос. - По прямой линии, минуя вас. Откуда-то взяла телефон.

- Я не давала ей, - сообщила Катя. Поморщилась. Мама могла найти что угодно, если поставила себе цель. Вспомнить только, как она добивалась внимания Симонова к дочери.

- Очень решительно потребовала, чтобы я не нарушал все светские устои и не потакал вашему, гм, убитому горем рассудку, в совершенно неприемлемых стремлениях. Грозилась, что устроит мне обструкцию.

- А вы? - спросила она спокойно.

Александр усмехнулся.

- Как вы уже успели заметить, я не очень люблю, когда меня шантажируют. - Катерина опустила глаза. - Но я был вежлив, честное слово. Однако уже третий день мне звонят... так понимаю, покровительницы и приятельницы вашей матери и требуют того же самого. Не скажу, что меня это расстраивает, однако это отнимает время. И хотелось бы понимать, каких проблем еще ждать. У вас есть друзья, знакомые, может, мужчина... который бы мог доставить проблемы?

"Любовник?" - прозвучал невысказанный вопрос.

Катя сделала глоток, погрузившись в свои мысли. И только через несколько минут поняла, что в кабинете тишина и ректор терпеливо и ничуть не смущаясь ждет ее ответа.

- Родители, - проговорила она неохотно, - считают, что я обязана выйти замуж повторно. За человека с высоким титулом.

"Они привыкли жить в блеске привилегий, которые дает родство с герцогом"

- Я не поддерживаю с ними отношений по многим причинам. Поэтому они пытаются воздействовать на меня через окружение.

"Я в суд подам, я заберу у тебя детей! - кричала последний раз мать в трубку, - у них должно быть воспитание, а не сумасшедшая мать-алкоголичка!"

Конечно, иметь в опекаемых наследников герцогства -- тут не только родную дочь сумасшедшей объявишь.

- И благодарна, что вы не поддались, Александр Данилович. Мне никакого беспокойства несоответствие титула и должности не доставляет. В конце концов, титул... мужа, а мы из мелкопоместных дворян. Вы знатнее меня, хоть ваш титул и приобретенный. Что касается звонков... простите за это. Я поговорю с родителями.

- Не нужно, - сказал он твердо. - Я решу этот вопрос.

- Вы слишком занятой человек, - возразила Катерина.

- Именно, - согласился ректор. - Именно поэтому мне нужна секретарь, которая будет разгружать меня, не отвлекаясь на свои проблемы.

Катя опять кивнула, поставила чашку на стол.

- У меня нет мужчины, Александр Данилович. Думаю, родители единственные, кто может доставить вам хлопот.

- Почему нет? - поинтересовался он небрежно.

- Четыре месяца как умер мой муж, - сухо ответила Катя. - И, извините, Александр Данилович, но это мое дело. Вас оно не касается.

- Отчего же? - глаза его блеснули весельем. - Быть может, я узнаю, свободен ли путь для меня.

- Извините, - повторила она с иронией, хотя внутри все оборвалось, - но секретарь и начальник -- это слишком пошло.

- И правда, - согласился ректор с той же насмешкой, ничуть не обидевшись. - Раз я отвергнут, то перейдем к делу. Я к чему все это выяснял, Катерина Степановна. Завтра в королевском дворце прием, где будут все главы высших магических заведений Рудлога и представители аристократии, из тех, кто занимается меценатством в обучении студентов. Будет много шампанского, разговоров о том, кому дать денег и хвастовства друг перед другом. Обычно меня сопровождает Виктория, но она занята на должности придворного мага и в этом году не сможет. Я рассчитывал на вас -- вы сможете потом составить список договоренностей и контактов. И заодно проследите, чтобы я, не дай боги, не взял не тот прибор за столом или не совершил ошибку, запив икру красным вином. Итак, не будет ли вам дискомфортно под оценивающими взглядами аристократии? Сможете не побить кого-нибудь, кто задаст вам очередной вопрос о том, как вы дошли до жизни такой?

- Я очень постараюсь, - Катя улыбнулась. - Конечно, я буду рада сопровождать вас, Александр Данилович.

- Вот и прекрасно, - сказал он с удовлетворением. И недовольно глянул куда-то ей за спину, чтобы тут же усмехнуться.

- Привет, Мартин.

- Привет, - раздался за Катиной спиной бодрый голос блакорийца. - Я на три секунды, Данилыч. Ох, богиня! - Катерина встала, улыбнулась, и темноволосый маг тут же взял ее за руку, поцеловал и вручил маленькую коробочку шоколадных конфет. Он периодически притаскивал ей сладкое -- и как угадал, что она его обожает? Оглядел ее с ног до головы -- почему-то его взгляды Катю ничуть не смущали. Наверное, потому, что она понимала, что он шутит. - Екатерина, вы ослепительны. На месте вашего начальника я бы давно пересадил вас к себе в кабинет, чтобы разбавить эту унылую обстановку вашим прелестным лицом.

- Я думал об этом, - непринужденно откликнулся Александр. Он, откинувшись на спинку кресла, наблюдал за ними с тем самым выражением в глазах. Оценивающе-забавляющимся. - Но, боюсь, я тогда не смогу работать. Буду постоянно отвлекаться.

Мартин поднял глаза к потолку.

- Нет, вы слышали это? - спросил он страшным шепотом. - Не ценит он вас, Екатерина, ой не ценит. Может, все же пойдете работать ко мне? Делать ничего не нужно. Просто сидеть, улыбаться прямо так, как сейчас, - Катя уже хихикала, - иногда посылать мне воздушные поцелуи.

Он болтал какую-то сладкую и шутливую чушь, и настроение стремительно поднималось. Мартин был теплым, веселым и совсем не страшным. И при этом сильным -- это было видно в движениях, во взгляде, когда он замолкал или задумывался. Никакой легкости внутри, но и никакой жесткости. Он точно никогда бы не смог обидеть женщину.

- Увы, - сказала она смешливо, - боюсь, тогда меня можно будет обвинить в легкомысленности. Так что я останусь верна Александру Даниловичу. Оставлю вас, господа. С вашего разрешения, Александр Данилович.

Уже выходя из кабинета, Катя услышала бодрое блакорийское: "Данилыч, как ты смотришь на то, чтобы напиться посреди недели?"

Под шоколад работа пошла быстрее и радостнее. Периодически Катя вспоминала шумного блакорийца и улыбалась. И задумывалась -- какие же разные люди собрались в компании Свидерского. Мартин, чьего сердца и радушия хватало, кажется, на весь мир. Александр, непонятный ей, спокойный, любящий подшутить и не скрывающий своего к ней мужского интереса -- но как раз его она легко представляла в доспехах, с огромным мечом в руках, рубящим головы пленникам в каком-нибудь захваченном замке. Была в нем под этим спокойствием жесткая сердцевина. Очень жесткая. Профессор Тротт, который производил на нее настолько тягостное впечатление, что хотелось спрятаться под стол. Хотя он вообще, кажется, ни разу на нее не посмотрел. И Виктория. Немного высокомерная, уверенная в себе. С Катей они были чем-то похожи: обе темноволосые, темноглазые, высокие, но если Катя была вся контрастной и холодной -- светлая кожа, черные волосы, стройное тело, то Виктория была смуглой, носила свою гриву волос почти всегда распущенной, пышной, перекинутой через плечо, и фигура у нее была роскошная, знойная, какая бывает у уроженок юга Рудлога. Но волшебница всегда была вежливой, хотя приветливой ее назвать было очень трудно.

И Катя, если уж совсем честно, немного завидовала ей -- что она своя в компании этих мужчин, что ее принимают, как равную и обожают все трое.

После рабочего дня она аккуратно -- как учила ее Неуживчивая -- собрала все документы, распределила их по папкам, привела свой стол в идеальный порядок и, все еще чувствуя на губах вкус шоколада, пошла к машине. Свидерский ушел ранее, и здание университета было уже совсем пустым -- катились по стенам волны аккумулируемой энергии с легким гулом, похожим на морской, шуршали швабрами уборщики, переговаривались многочисленные камены, громко прощаясь с ней, - Катя кивала и улыбалась каждому. Гремели посудой в столовой повара, да попадались редкие студенты, спешащие то ли на тренировку, то ли в библиотеку.

На улице было холодно и темно, и Екатерина осторожно, чтобы не поскользнуться, направилась к своей машине. И только подойдя близко, уже нажав на электронный ключ, увидела, что у автомобиля ее дожидается какой-то человек. Невысокий, крепкий, в такой же полумаске, как у нее.

Она заспешила, испугавшись -- сердце застучало, - распахнула дверцу. Человек непринужденно и очень быстро сместился вплотную к ней и без улыбки сказал:

- Не вздумайте кричать, если вам дороги ваши дети. Садитесь в машину. И не надо уезжать, если хотите, чтобы с ними все было хорошо.

Катерина застыла на месте, и он нетерпеливо подтолкнул ее -- ноги у нее не гнулись, губы пересохли от ужаса. Она заторможенно села в машину, положила руки на руль. Мужчина захлопнул дверь и сам обошел вокруг автомобиля, сел рядом.

- Что вам нужно? - спросила она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. - Деньги?

- Заводите машину и езжайте потихоньку к дому, ваша светлость, - ровно посоветовал незнакомец. - Сейчас я все вам расскажу. Но для начала я объясню, что случится, если вы откажетесь... сотрудничать. В данный момент ваша няня и ваши дочери в безопасности. Там они и будут оставаться и будут возвращены вам в тот же момент, как случится наша сделка.

- Боги, - Катя резко затормозила. - Вы что, похитили моих детей? Вы похитили моих детей?!!!!

Она сорвалась в истерику и полезла в драку. Колотила мужчину по лицу, по плечам, - он только отмахивался, - расцарапала ему лицо под полумаской, ухватила за волосы, пока он не поморщился и не выкрутил ей руку за спину -- и отжал от себя, от своего плеча, потому что она вцепилась в него зубами, оставив на куртке след алой помады.

- Немедленно верните их, слышите!!! - кричала она ему в лицо. - Вы что, не понимаете, что им страшно? Да что же вы за люди!!! Верните их! Верните!!!

Мужчина скучающе смотрел мимо нее на проезжую часть -- вокруг них объезжали машины, раздраженно и оглушительно сигналили -- в столице вечер, гололед, пробки, да еще и какая-то сумасшедшая пара решила выяснять посреди шоссе отношения.

- Успокойтесь, - процедил он сквозь зубы. - Дети... считайте, в санатории. Им объяснили, что мама занята и недельку они побудут там. Няне все донесли, пугать девочек она не будет. Теперь все зависит от вас.

- Я не буду ни о чем договариваться, пока они не возвратятся домой, - неожиданно твердо даже для самой себя проговорила Катя. Ее трясло.

- Будете, - усмехнулся похититель. - Трогайтесь, герцогиня. Продолжим, раз вы успокоились.

Она не успокоилась -- она отупела и только и думала, как, к кому обратиться, чтобы вызволить девочек.

- Крайне не рекомендую делать глупости, - продолжил незнакомец, словно читая ее мысли, - и рассказывать кому бы то ни было о том, о чем мы с вами поговорим сейчас. Потому что тогда детей вы не увидите.

- Чего вы хотите? - мертвым голосом спросила Екатерина.

- Вот уже пошел деловой разговор, - удовлетворенно отметил похититель, и она вдруг отметила слабый блакорийский акцент -- как у Мартина. - Нам нужны ваши связи, госпожа Симонова. Вы близки с Мариной Рудлог и работаете на господина Свидерского. Нам нужны оба, но по понятным причинам мы не можем к ним приблизиться. А вы -- можете. У вас есть неделя. За две недели вы должны организовать встречу с вашей подругой в указанном нами месте. И в другое место в конце этой недели привезти господина Свидерского. И там дать ему вот этот порошок -- он достал из кармана пакетик и повертел его в пальцах.

- Вы сумасшедший, - потерянно и жалко проговорила Катерина. Сняла полумаску, вытерла ладонью мокрые щеки, потерла глаза -- тушь попала под веко, и жутко щипало. - Я не пойду на это. Не пойду, слышите?!!

Мужчина равнодушно пожал плечами и одними губами проговорил: "Дети". И она снова заплакала.

- Пожалуйста, - умоляла она, жалобно глядя на него, шмыгая носом, - не заставляйте меня. Пожалуйста! Не заставляйте меня делать подлость, пожаалуйстааа... Я люблю Марину... Я не могу! Не могу! Прошу вас... Я хочу жить, понимаете? Я хочу нормально жить! Оставьте меня в покоееее... - она выла и всхлипывала, - пожалуйста... просто оставьте меня все в покое... отдайте детей, прошу! Прошу вас!.. как же мне надоело... Боги, да за что же мне это?

Она снова остановилась, рыдала, просила, и мужчина терпеливо ждал -- даже носовой платок ей подал, который она швырнула ему в лицо.

Наконец, она затихла, уткнувшись лбом в мокрый кожаный руль, только плечи мелко вздрагивали да руки побелели. Боги, зачем, зачем она придумала себе эту работу? Почему не сидела с дочерьми дома? Почему не уехала в монастырь, как хотела, ведь чувствовала же, что нужно!

- Я не так близка со Свидерским, чтобы он поехал со мной куда-либо, - глухо сказала она.

Мужчина усмехнулся ее поражению.

- Вы очень красивая женщина, госпожа Симонова. Придумаете что-нибудь. Соблазните его, например, и он пойдет за вами куда угодно.

- Что с ними будет? - тихо спросила она. Не поворачиваясь.

- Лучше вам не знать, - ответил похититель с некоторым даже сочувствием. - Мы постараемся, чтобы они остались живы. И могу вас успокоить -- никто вас не заподозрит. Вас похитят с принцессой и отпустят с ней же. Мы свяжемся с вами и обозначим место. А чтобы я был уверен в вашей лояльности, - он коснулся ее затылка, и голову заломило, заныли виски -- и тут же отпустило, - вам поставлен ментальный блок. Теперь вы точно никому ничего не расскажете. Езжайте, Екатерина, высадите меня на перекрестке. За вашим домом наблюдают, мне не нужно светиться.

Она покорно нажала на газ. Довезла его до перекрестка. Не отреагировала на насмешливое: "Прощайте, госпожа Симонова". И как только захлопнулась дверь, понеслась домой, в надежде, что это просто угрозы, что глупая шутка, что девочки каким-то чудом дома.

Но детская была пуста. И дом был пуст. Ее девочек дома не было.

Весь вечер она металась по дому. Поднимала трубку, чтобы позвонить Марине или Свидерскому и бросала ее. К алкоголю даже не притронулась -- нельзя было мутить рассудок. Плакала. Курила. Смотрела на нож для фруктов -- перерезать вены и все, никто больше ее не тронет. Но дочери были далеко. Нельзя было их оставлять.

Кто может понять боль истерзанного материнского сердца? Оно так болело, что Катя думала, умрет. И все никак не умирала. У нее немели руки и горело лицо, и она отчаянно, зло проклинала похитителей, желая им самой страшной смерти и самых чудовищных мучений, и ей казалось, что от ее горя даже свет в доме потускнел и слуги затихли.

Заснула она совершенно измученной, уйдя в сон в молитве Синей. Чтобы Великая мать уберегла ее девочек и защитила Марину и Александра Свидерского. Любой ценой. Пусть даже ее, Катиной, жизни.

Далеко от нее, в Блакории, у дверей номера, где спали дети Симоновой, вдруг схватился за сердце и осел на пол охранник. И еще один мужчина, уже в Рудлоге, трясущимися руками распотрошил аптечку и кинул себе под язык сразу несколько сердечных капсул. И третий, виталист Брин, проснувшийся от того, что у него немеет левая рука, положил правую на грудь и стал размеренно дышать, излечивая сам себя и одновременно избавляясь от неумелого, путаного, но удивительно мощного проклятия. И затем уже встал и стал обзванивать братьев, узнавать, нет ли и у них болей в сердце.

Так или иначе пострадали все замешанные в похищении детей. Охранника спасти не удалось.

Среда, 31 декабря

Александр Свидерский проснулся рано утром от звонка телефона. Звонила Катерина Симонова.

- Да? - проговорил он сипло, потягиваясь в постели. Вчера они с Мартином, совратившим его-таки на поход в бар, ушли аж в Эмираты, накурились там кальяна, напились местной слабой травяной водки и вернулись далеко за полночь. И в голове еще бродили остатки алкоголя.

- Александр Данилович, - как-то сдавленно произнесла герцогиня, - я вчера забыла вас предупредить, а вы как мужчина наверняка не подумали.

- О чем, Екатерина Степановна? - поинтересовался он.

- К приему мне нужно подготовиться. А это парикмахер, визажист, да и платья подходящего нет. Я не успею, если выйду на работу. Сами понимаете, мне нельзя выглядеть... просто.

- Вы правы, - сказал Алекс, переворачиваясь на бок и глядя на часы -- половина восьмого утра. - Я не подумал. Что же, я попрошу на входящие звонки посадить сегодня кого-нибудь из секретарей деканатов. Спасибо, что предупредили. Я заберу вас без пятнадцати пять, пройдем прямо во дворец.

- Лучше в половине пятого, - предупредила герцогиня. - Не нужно опаздывать. Принято приходить за полчаса до начала приема.

- Хорошо, - легко согласился он. Снова посмотрел на часы. - Восемь часов на подготовку -- это страшно. Вы поразите меня, Екатерина?

- Думаю, да, - невозмутимо ответила она и положила трубку, не прощаясь.

Алекс появился у ее дома ровно в половине пятого. Открыл дверь дворецкий, склонил голову, сообщил, что госпожа герцогиня будет через две минуты.

И она спустилась -- красное платье, стекающее по телу к полу, красная помада, белое лицо, огромные глаза, уложенные волнами черные волосы. Чуть-чуть смягчающая впечатление бежевая накидка, расшитая серебром. Драгоценные камни на шее, в ушах, на пальцах. Напряженная, как струна.

- Чувствую себя недостойным находиться рядом с вами, - сказал Свидерский, кланяясь и целуя ее холодные пальцы.

- Ну я же не могла вас подвести, - ответила Катя без улыбки. Глаза ее были тревожными, и Алекс не мог не спросить:

- Вы чем-то взволнованы, Екатерина Степановна?

- Нет, - она передернула плечами. - Не беспокойтесь, Александр Данилович.

Наблюдать за ней на приеме было одно удовольствие. В удовольствии этом себе не отказывали и окружающие мужчины -- подходили, представлялись -- больше половины присутствующих не принадлежали к аристократии и легко нарушали этикет, - заводили беседы. Катерина вежливо и очень изящно переключала внимание на Александра, хотя тот и так не страдал от отсутствия внимания. Он познакомил ее с коллегами, после фразы "Ее светлость герцогиня Симонова, мой секретарь" взирающими на Катерину как на даму с причудами, и за полчаса до начала официальной части она узнала, видимо, все слухи и новости научного и учебного мира.

Наконец, церемониймейстер объявил о появлении ее величества Василины Рудлог. Та вышла к гостям в чудесном и очень простом платье, не умалявшем, впрочем, ее величественности. Произнесла короткую речь -- без высокопарности, поблагодарив за работу в сфере образования и вручив пожилому ректору награду за пятьдесят лет безупречной работы. Перекинулась парой слов с каждым из присутствующих, подошла и к Александру с Екатериной.

- Замечательно выглядите, - мягко сказала она Катерине, - жаль, что Марина еще на работе и вы не сможете увидеться.

Катя опустила глаза -- Алекс, наблюдающий за ней, отметил и эту деталь.

- Мы встретимся на неделе, ваше величество. Сегодня я сопровождаю Александра Даниловича. Я работаю у него секретарем.

- Вот как, - немного удивленно откликнулась королева. - И как это вы согласились на должность?

- Мне нужно было чем-то заняться, ваше величество, - сдержанно пояснила Катя, - не могла больше сидеть дома. А Александр Данилович был так добр, что поддержал меня в этом стремлении.

Королева улыбнулась и кивнула.

- Да, теперь я понимаю, почему вы так дружны с Мариной. Она тоже не может сидеть дома. Это похвально, могу только поддержать вас.

- Благодарю, ваше величество.

Молодая правительница обошла еще несколько пар, и со всеми была одинаково любезна. И затем, мило попрощавшись и сославшись на дела, удалилась, оставив гостей слушать министра образования и других докладчиков и спасаться от скуки шампанским, закусками и сплетнями.

Женщины не были столь благодушны, как мужчины. Особенно аристократки. И первой крепость решила штурмовать высокая, сухощавая дама в возрасте. Она подплыла к Алексу, пробующему шампанское, величественно склонила голову:

- Добрый вечер, ваша светлость, добрый вечер, лорд Свидерский.

- Ольга Ивановна, - без особой радости поприветствовала ее Екатерина. - Позвольте представить, Александр Данилович, Ольга Ивановна, графиня Ольжанская. Меценатка, очень заботится об образовании в Рудлоге.

- Мы с вами общались несколько дней назад по телефону, - заговорщическим тоном сказала графиня Свидерскому, - рада видеть вас здесь. Герцогиня, - дамы обменялись изящными кивками, - откройте же секрет, зачем, ну зачем вы пошли работать?

- Я был очень настойчив, ваше сиятельство, - улыбнулся Александр. Катерина удивленно посмотрела на него, скользнула холодными пальцами по руке.

- Мой бедный муж, - Катерина понизила голос, и графиня, умирающая от любопытства, склонилась к ней, - очень гордился своим участием в жизни университета. Я решила продолжать его дело. Узнать побольше о жизни заведения, о его нуждах изнутри. Александр Данилович предложил мне эксперимент, - Алекс едва заметно хмыкнул, - я согласилась. Ведь кроме всего прочего, я подаю прекрасный пример молодым девушкам, не так ли, Ольга Ивановна? И поднимаю престиж не самой популярной работы.

- Это так решительно, Катерина Степановна, - проворковала графиня с видом примеряющейся к укусу гадюки. - Так необычно. Почти экстравагантно.

- О, уверяю вас, - с улыбкой сказала Катерина, - работа скучнейшая, но на что не пойдешь ради благотворительности. Боюсь, ваша жизнь куда ярче и полезнее моей, Ольга Ивановна.

Кажется, графиня сарказма не заметила -- кивнула горделиво, отошла.

Гости общались, договаривались о встречах и совместных проектах, и гул разговоров заглушал легкую музыку, играющую в светлом зале. Наконец, столы с закусками опустели, удалился министр образования с помощниками, стали расходиться и гости.

- Скука смертная. И этот страшный высший свет, - пробормотал Алекс, когда они вышли из зала.

- Это еще цветочки, - улыбнулась Катя. - Так, покусывание. Вот когда эти хищницы собираются втроем-впятером, тут только успевай отбиваться.

- Вы из-за этого так нервничали сегодня? - спросил он, открывая Зеркало.

- Нет, - сказала она. Помедлила, достала из сумочки телефон, взглянула на него -- губы горько дрогнули. - Впрочем, вы правы, послевкусие мерзкое. Пока время нерабочее, отведите девушку в хороший ресторан, Александр Данилович. Нужно спасать вечер.

- С удовольствием, - сказал он мягко, почти мурлыкающе. И подал ей руку, прежде чем ступить в перенастроенное Зеркало.

Весь вечер он наблюдал за ней. Отмечал, как периодически она поглядывает на экран телефона. Как устало и тревожно опускает глаза, когда никто на нее не смотрит. Как улыбается подходящим так блестяще, что ни у кого, знающего ее больше нескольких дней не может возникнуть сомнения, что улыбка искренняя. Как оценивающе смотрит на него -- и тогда у славящегося своим чутьем на опасность Алекса холодок пробегал по спине.

Ресторан он выбрал старый, почти камерный. Тихий, со стенами из потемневшего от времени дерева, украшенными выцветшими гравюрами -- при всей своей блеклости стоимость каждой из них исчислялась сотнями тысяч руди. С округлыми сводами без ламп и люстр -- построен он был еще в то время, когда мир не знал электричества, и в зале свято блюли традицию -- горели только свечи на столах и в высоких подсвечниках, стоящих на полу. За тридцать лет, пока он не был здесь, ничего не изменилось -- все те же кружевные скатерти ручной работы, все то же серебро, бережно хранимое семьей, владеющей рестораном. Разве что скрипач, стоящий на балкончике сверху и периодически заводящий тонкие, пронзительные и тягучие мелодии, был другим. Но похожим, да. Сын, наверное.

Катерина сняла накидку, и сияние от свечей, стоящих на столе между ними, просвечивало тонкую ткань платья, очерчивая прекрасную грудь, кидало желтоватые отблески на ее лицо и руки. Она говорила мало, но беседу поддерживала непринужденно, хотя и было ощущение, что губы шевелятся -- а она сама где-то далеко.

- Я и забыл, что вы курите, - проговорил Александр, когда спутница после ужина достала из сумочки мундштук и тонкую сигарету.

- При начальстве -- нет, - сумрачно выдохнула Симонова и подожгла сигарету. Курила, и чувствовался от нее какой-то нерв, какая-то решительность -- собственно, Алексу уже понятно было, к чему идет дело, и только очень интересовала причина столь резкой перемены. Сейчас она очень отличалась от Катерины, к которой он привык в своей приемной. От нее исходила угроза, а темная аура завораживала, манила прикоснуться, как бархатная тьма, чуть покалывала, словно заигрывая. Раньше он этого не замечал, хотя часто бывал рядом. Активизировалась только сегодня. И Катерина теперь уже смотрела на него в упор, разглядывая руки, губы, глаза -- взгляд скользил по его чертам так, будто она пыталась привыкнуть к нему за короткое время.

- Я вам нравлюсь? - спросил он с иронией.

Катерина удивленно взглянула ему в глаза.

- Вы похожи на моего мужа как две капли воды, Александр Данилович, - пояснила она, и Алекс мысленно выругался -- сомнительное удовольствие быть похожим на мужа-садиста, - так что нет. Вы мне определенно не нравитесь. У нас были не самые теплые отношения. Но, - задумчиво продолжила она, - для моего желания это не имеет никакого значения. И раз уж у нас пошел такой разговор -- а я вам, Александр Данилович?

- Я-то восхищен, - признался он вполне искренне. - Вы похожи на фарфоровую куклу. На резную игрушку.

- Я очень дорогая игрушка, - Катя выпустила дым, затушила сигарету. - Очень требовательная, Александр Данилович.

"И опасная", - подумал он. Его раздражала и цепляла эта игра, нужно было признать. И он откликнулся легко:

- Для меня это не проблема, Екатерина Степановна. Я умею ценить дорогие вещи.

- И не на один раз, - предупредила она и потянулась к бокалу с вином, стала пить, внимательно глядя на него. Слишком внимательно и тревожно.

- Боюсь, одного раза мне будет недостаточно, - усмехнулся он.

- И баловать меня готовы, Александр Данилович? Например, если я захочу, чтобы вы вывезли меня куда-нибудь? Или сорвались ночью по моей просьбе?

- Вы разве склонны к капризам? - удивился он.

- Всегда хотела попробовать, каково это, - горько проговорила герцогиня и допила вино. - Налейте мне еще, Александр Данилович. Пусть бокал сегодня не пустеет. Не бойтесь... я останусь во вменяемом состоянии.

Вино заканчивалось, вечер уходил в ночь, а она сидела и курила, задумавшись о чем-то, и он наблюдал за ней в третьем магическом -- аура ее колыхалась, то сжимаясь, как перед броском, то растекаясь расслабленно. Алекс свою спутницу не тревожил -- кивнул официанту, подошедшему сменить свечи, попросил счет.

- Екатерина Степановна. Вы ведь не бывали еще у меня дома? - спросил он, когда герцогиня все же подняла на него затуманенные глаза. Между бровей у нее пролегла крошечная морщинка и губы горестно опустились вниз. Она недоуменно посмотрела на него, нахмурилась и через секунду понимающе кивнула, улыбнулась через силу.

- Катерина, Александр Данилович. Вне работы можете называть меня по имени и на "ты". Вы хотите показать мне, как живете?

- Хочу, - подтвердил он, глядя на ее полные красные губы. - Тогда и я -- Александр.

Дом его был тих и темен -- не зажигая света, он провел ее в спальню, принял накидку. Катя скинула туфли, став сразу меньше ростом, стянула с шеи тяжелое колье и бросила его куда-то на пол.

- Как удавка, - прозвучал в темноте ее раздраженный голос. И она пошла к окну, встала там, обхватив себя за плечи. Александр раздевался -- скинул пиджак, глядя на ее силуэт, подсвеченный уличным снежным сиянием, снял рубашку, брюки, подошел к ней сзади, стянул с плеч лямки платья.

- С чего такая благосклонность ко мне, Катерина? - спросил он тихо и поцеловал ее в шею. От нее пахло вином и немного -- солью и духами. Герцогиня промолчала, не двигаясь. Темная ее аура остренько пощипывала его кожу, но не пыталась присосаться, нет. Не время еще? Пытается усыпить его бдительность?

- Не надо разговоров, Саш, - ответила она, наконец. - Прошу.

Он принял и эту странную игру. Спустил по ее рукам платье, снял тончайшее белье -- она осталась в чулках, послушно выгнулась, упершись руками в подоконник, уткнувшись лбом в стекло, и даже не вскрикнула, когда он вошел. Только спина напряглась да плечи под его руками. Не поворачивалась, не откликалась на размашистые прикосновения его бедер -- лишь пальцы сжимались на подоконнике и дыхание туманило стекло. Ни вздоха, ни писка, словно отрабатывала наказание -- и это, к его недоумению, вдруг завело так, что в глазах потемнело, и застонал он первым, -- а она разве что привставала на цыпочки, когда ускорялся до бешенства и вздрагивала, когда он жестко сжимал ее грудь, гладил по спине, по острым, выступающим лопаткам, как хорошую, послушную лошадь. И шептал: "Вот так... да... какая ты, Кать, вот ты какая...". А в конце и вовсе обхватил ее ладонью за шею, потянул на себя, заставив выгнуться дугой -- волны волос спускались по ее плечам вниз, касались его груди и колыхались туда-сюда, и он застонал в эти волосы, переживая острейшее, мучительнейшее наслаждение.

Темная аура, окутавшая его на секунду, словно огладила шершавой колючей перчаткой, поцеловала нежно и крепко, ошпарив холодом -- и отпрянула.

Катерина так и стояла, запрокинув голову, и его кольнуло стыдом -- он перехватил ее за грудь и талию, прижал влажное тело к себе. Она не сопротивлялась.Шея ее была чуть склонена, как у поникшей и безвольной куклы.

- Ты самая странная женщина, из всех, что у меня были, - сказал он ей на ухо. - Что же у тебя в голове?

Катерина отклонилась, укоризненно взглянула на него и прижала пальцы к его губам. И он не стал продолжать - взял ее на руки, понес к постели. В конце концов, Алекс умел не только брать, но и давать. И добился-таки того, что под его руками и губами она сначала расслабилась, размякла, как тронутый солнцем горький шоколад, затем снова напряглась, задышала часто -- и был потом и первый стон, и крик, и слезы после длительного наслаждения, и тот самый, будоражащий женский отклик, и вновь -- опасный, обостряющий все чувства и рефлексы поцелуй темной ауры.

- Останься, - сказал он сонно, когда задремавшая было Катя встала, натянула платье, закурила в окно. Включил ночник, приподнялся на локте.

- Не нужно, - откликнулась она, обернувшись. Красная помада размазалась по лицу, и рот ее казался испачканным свежей кровью. - Открой мне Зеркало, Саш.

Он открыл переход. Но перед тем, как отпустить ее, перехватил ее за руку, повернул к себе, поднял пальцем подбородок.

- Что тебя тревожит?

- Дети, - сказала она глухо, и он не увидел лжи. Стремится домой, к детям? Кивнул с сомнением, успокаиваясь на время, и отпустил ее.

ГЛАВА 10

Четверг, 1 января, Форштадт

Люк

Люк вывернул руль болида, обошел притирающуюся к нему машину соперника, ощутив, как перегрузкой тело вдавливает в кресло, а виски ноют так, что вот-вот пойдет кровь из носа - и выжал педаль газа. Узкий "Шторм" завыл, разрезая воздух, и понесся вперед - к мелькающим яркими бортами соперникам.

- Четыре, - прошелестел в наушниках голос штурмана. Еще четыре круга.

Люк почти не слышал его голос - мозг будто автономно отмечал нужную информацию. Мир сузился до тонкого тоннеля трассы и требовательного рева двигателя.

Один из соперников, идущий впереди, вдруг вильнул - из-под колес повалил черный дым, и пилот спешно вывернул на внутренний круг. Минус один. Хорошо.

Сколько лет он не соревновался - и все равно, тело все помнило. Они с машиной говорили на одном языке, языке адреналина и скорости, и понимали друг друга.

"Я еще могу", - ревел мотор.

"Выдержим, жми", - выли шины.

И Люк, чувствуя, как от возбуждения его потряхивает, как алкоголика при виде заветной бутылки, вдавил педаль до упора и полетел к победе.

Через десяток минут он стоял на подиуме для призеров. Дармоншир занял третье место в любительских гонках по трасфлаю на кубок Форштадта - в нем принимали участие и действующие гонщики, и жаждущие развлечения аристократы - и был обласкан многотысячной толпой, под погодным куполом стадиона наравне с именами других победителей гулко орущей его имя, ослеплен сотнями вспышек фотоаппаратов. Был жутко недоволен поражением, кривился от собственной ничтожности - будь это профессиональные заезды, он бы и в первую двадцатку не вошел.

"А что ты хотел?", - хмуро спросил себя Дармоншир. Отсутствие регулярных тренировок, возраст. Машина, не сделанная под него, а взятая в аренду здесь, в Форштадте - их держали специально для богатых любителей развлечься. Майки Доулсон совершил чудо, за три дня обеспечив и участие Люка в турнире, и арендовав ему болид с командой, и сняв шикарные апартаменты. Да и времени не было - прежде чем выйти в первый заезд на трассу, получилось сделать только с десяток "притирочных" прокатов. Удивительно, что он вообще до финиша доехал.

Шум и приветственные выкрики усилились - под аплодисменты к победителям направился князь Форштадский, Лоуренс-Филипп, сопровождаемый министром спорта княжества.

Князь был рыж, худощав, любопытен и щедро расточал улыбки подданным.

- Вы сотворили сенсацию, Дармоншир, - бодро произнес его сиятельство, вручая герцогу маленькую бирюзовую ласточку, украшенную драгоценными камнями, и энергично тряся за руку. - Я ставил на вас, правда, прочил вам первое место. Но почему вы еще не появились при дворе?

- Я здесь неофициально, - улыбнулся Люк, не показывая досады от проигрыша, - не смел навязывать вам свое общество.

- Сегодня, - категорично заявил Лоуренс Инландер, ныне Форштадский, - вам пришлют приглашение на бал.

- Почту за честь, - поблагодарил его светлость и чуть склонил голову. По факту их титулы были равны, но никогда не стоит пренебрегать толикой лести. Ему нужно было попасть в призеры, чтобы получить приглашение во дворец - он этого добился, так отчего же не расположить к себе нужного человека?

Князь кивнул и шагнул дальше - поздравлять и приглашать на бал занявших второе и первое места.

После награждения был душ, осмотр врача - "да вам вообще нельзя на трассу с таким анамнезом выходить!", - повторил ему доктор то, что сказал перед квалификационным заездом. И фуршет, на котором Дармоншир с удовольствием выпил дорогого шампанского, закусывая его икрой с медом и тонкими ломтиками карамелизированных фруктов, попозировал для фотографов в обнимку с липнущими к спортсменам разряженными девицами, и уехал в апартаменты. И там, пообедав, взялся за папку с досье на правящую семью Форштадта и братьев Дьерштелохт, которое спешно собрали для него люди Леймина. В дело пошло все - и официальные биографии, и газетные вырезки, и записанные слухи.

- Почему просто не приехать туда, якобы на отдых, и не выказать князю свое почтение? - ворчал Леймин, когда Люк озвучил ему идею. - Или подать запрос на официальную аудиенцию по вопросам торговли между вашими землями?

- Я хочу, чтобы возникло минимум подозрений, - терпеливо отвечал герцог, - если так удачно совпало, что в ближайшую неделю гонка - почему бы не пойти этим путем? Форштадт всегда приглашает победителей к себе.

- Вы не покушение едете раскрывать, а в заездах поучаствовать, - не поверил старый безопасник. - Охота вам опять рисковать?!

- Неужели вы считаете меня настолько легкомысленным? - Люк в упор, тяжело посмотрел на Жака Леймина. Но тот не купился - буркнул себе что-то под нос, сказал: "Информация будет", и ушел.

А Дармоншир ждал поездки с тоской и предвкушением. Снова ощутить вибрацию трассы, упоение от победы над соперниками и тонкую грань скорости, разделяющую победу и смерть - как он мог от этого отказаться?

И сегодня, выезжая на линию старта, он дрожал и волновался, как в шестнадцать лет - перед первой своей близостью с женщиной, - и зимнее солнечное небо, и черная трасса вдруг вернули его назад, в то время, когда он был молод, безрассуден и почти невинен.

Он тряхнул головой и усмехнулся.

Воспоминания, воспоминания.

Люк зашуршал отчетом, перелистывая страницы. Веселая семейка, что сказать. Тот же серпентарий, что и при всех дворах. Только из-за небольшого размера княжества все скандалы получаются громче.

Молодая княгиня Диана Форштадская с похвальным упорством создала себе славу покровительницы искусств. Ежегодно проходили на территории Форштадта песенные конкурсы, соревнования поэтов и танцоров, и это приносило немалый доход - сюда съезжались со всей Туры артисты и их поклонники. Пока супруга увлекалась благотворительностью и поиском талантов, князь выбрал себе утешение - проведение внеэтапных соревнований на Кубок князя Форштадта по трасфлаю. И тут правящая чета не прогадала - деньги от таких, как Люк, не имеющих статуса профессиональных гонщиков, текли рекой, не терялись и спонсоры, приезжали туристы и фанаты, так что увлечение младшего Инландера ощутимо пополняло бюджет маленького княжества.

Старый князь, почти военной хитростью выдав дочь замуж и поучив зятя первые года три, ушел на покой и круглый год рыбачил в своем поместье далеко от столицы. И, по слухам, содержал молоденькую любовницу из деревенских, способную и лунку просверлить, и рыбу почистить, не воротя нос от потрохов, и засолить ее, и закоптить.

Ходили сплетни о скандале, который молодая княгиня устроила не старому еще отцу - он был на десяток лет старше самого Люка, - мол, где это видано, брать официальной фавориткой деревенскую девку. И якобы на это ушедший на покой князь ответил, что придворными шлюхами сыт по горло, а если дочурка начнет чинить препятствия, то он не постесняется снять ремень и отбить охоту лезть в его дела. Или вовсе подумает, не вернуться ли ему на правление, оставив зятя без княжеской цепи.

Диана намек поняла и больше батеньку кроме как с нежностями и заверениями в любви не беспокоила.

Люк стукнул по столу пачкой, выбивая сигарету, сунул ее в рот - чтение его так увлекло, что не сразу вспомнил, что нужно прикурить.

Нынешний князь Форштадский, Лоуренс Филипп, явно не подозревал о зубастой хватке отца будущей супруги, когда с какой-то дури, будучи обрученным с блестящей Ангелиной Рудлог, решил сорвать и цветок юной княжны. Это было, можно сказать, политическим безрассудством.

Форштадт давно был яблоком раздора между Инляндией и Блакорией, искусно лавируя между двумя крупными государствами и получая дивиденды за лояльность от обоих. Где-то три-четыре десятка лет назад он все же отошел Инляндии, но нить, сшившая границы, была еще слишком тонка - и неумеренность молодого Филиппа едва не сыграла со страной роль острых ножниц. Кто знает, как там было все на самом деле? Случайно ли папенька решил навестить дочку посреди ночи и застал принца с голой задницей в процессе, так сказать, или любвеобильного Лоуренса искусно приманили и заарканили? Люк склонялся ко второму.

Старого князя удалось умилостивить, отдав принца в ручки юной Дианы, оговорив, что править будет Лоуренс под чутким руководством тестя - и тем самым навечно привязав Форштадт к Инляндии.

- Идиот, - презрительно фыркнул Люк, глядя на фотографию княгини Форштадской. Нет, Диана была приятной на лицо, несколько крепко сбитой, но не пышной. И по сравнению с Ангелиной выглядела как ржавый нож рядом с драгоценным острым клинком. Да и что ни говори, статус принца-консорта в Рудлоге выше, чем князя в маленьком Форштадте. У иных баронов было земли больше, чем в этом княжестве.

"Впрочем, - подумал его светлость, - возможно, бедняга Филипп просто боялся Ангелину Рудлог".

С ней рядом и Люку иногда становилось не по себе, а более слабых людей она, вероятно, выкручивала и ровняла с землей, даже не замечая этого и не меняя выражения лица.

Люк перелистнул страницу и снова углубился в чтение.

Лоуренс Филипп, тридцать два года, на полтора года младше наследника престола. В управление княжеством глубоко не вникает - оставил дела на старую гвардию, - и пока супруга развлекается поиском талантов, ведет блестящую светскую жизнь. Любит балы, скачки, - Люк дернул уголком рта и наконец-то прикурил, - организует гонки по трасфлаю. Тщеславен. Скоропалительная свадьба его ничему не научила - имеет несколько любовниц, любитель дорогих борделей, и вряд ли хоть одна придворная дама моложе пятидесяти прошла мимо его постели.

Герцог покачал головой. Слухи, естественно, всегда будут, но если ты уже женат - потрудись блудить так, чтобы об этом не знала вся Тура. Как это делает король Луциус - никто и никогда не мог назвать имени его очередной любовницы, кроме, наверное, службы безопасности. Хотя периодически и появлялись известия - такая-то фрейлина вдруг удалялась от двора, воспылав любовью к морскому побережью - и якобы в окнах ее дома видели иногда рыжую голову его величества; или родовитая вдовушка, замеченная при дворе, вдруг получала свое поместье. Или некая дебютантка, потанцевавшая с потомком Белого Инлия, вдруг пропадала на год - и потом неожиданно выходила замуж с щедрым приданым. Понимающие люди могли сделать выводы, и они их делали.

Подозреваемые в согревании постели короля дамы же молчали, как скалы - видать, Луциус не только откупался содержанием и устройством будущего, но и не брезговал ментальными блоками.

Наследник престола явно пошел скрытностью в папеньку - его супруга могла держать голову прямо. А вот княгиня Форштадская, при которой муж не стеснялся флиртовать и уходить из залов с женщинами, вызывала жалость.

"Идеальный источник информации", - отметил про себя Люк. При должном подходе обиженная княгиня, вряд ли избалованная мужской лаской, раскроет всю подноготную и о супруге, и о его людях.

Дальше в отчете шли разрозненные сведения - мелочи, которые успели собрать люди Леймина и которые могли пригодиться для расследования. Любимая музыка княгини. Тип женщин, которых предпочитает князь. Время, когда они ужинают. И так далее - куча разнонаправленной информации, кусочки глины, из которой можно при умении создать дудочку, под которую будут плясать нужные люди.

В кабинет постучали.

- Да, - Люк поднял голову. Вошел Жак Леймин, за ним - маг из замка Вейн.

- Менталист тоже здесь, - доложил безопасник. - Ваша светлость, я все-таки настаиваю, чтобы вам поставили щиты. У вас нет четкого плана, вы идете туда, где находится убийца, и если пострадаете, мне останется только застрелиться.

- У меня есть план, - лениво возразил Люк, - импровизация. Спровоцировать и заставить расколоться. А не получится - выманить, усыпить, прочитать с помощью менталиста.

- Щиты, - мрачно настаивал на своем старик.

- А как я буду танцевать с ними, вы подумали? - уже чуть раздраженно поинтересовался Дармоншир. - Или общаться? Да меня за параноика примут.

- Лучше быть параноиком, чем трупом, - упрямо процедил Леймин. - Ваша светлость, клянусь, я уволюсь тотчас же, если вы не согласитесь на щиты.

- Шантаж, Леймин? - Люк нехорошо прищурился.

- Так точно, ваша светлость, - безопасник угрожающе вытаращил глаза.

Кембритч вздохнул.

- Вокруг меня одни няньки, - проворчал он. - Давайте компромисс, Леймин.

И обратился к магу.

- Господин Эроэн, вы можете поставить щит только от пуль? Чтобы реагировал только на выстрел? От всего остального я как-нибудь увернусь. Если там окажутся идиоты, которые решат меня убивать на балу, среди сотен людей.

- Ваша светлость, не надо относиться к этому легкомысленно, - с упреком произнес несколько успокоившийся старик. - Удача любит предусмотрительных. Эроэн?

Маг, получивший возможность говорить, развел руками.

- Боюсь, это не моя специализация, ваша светлость. Простой щит я могу поставить, а с добавочными плетениями - нужен специалист посильнее.

- Ну вот, - пробормотал Люк удовлетворенно, - вопрос и решился. Не переживайте, Леймин, я буду осторожен. Больше подозрений вызову, явившись в щитах, в которых буду расталкивать толпу, как волнорез.

- А если я найду специалиста? - старик был упорен.

- За четыре часа до бала? - удивился Люк. - Найдете - соглашусь.

Каково же было его удивление, когда через полчаса Леймин попросил его пройти в Зеркало, открытое магом. И вышел Люк во дворце Луциуса Инландера. У кабинета придворного мага.

- Я договорился об аудиенции, - тихо сказал безопасник. - У леди Лыськовой оказалось несколько свободных минут. Но платить придется вам.

- У вас бульдожья хватка, Леймин, - со смешком проговорил Люк. - Признайтесь, что бы сделали, если бы не удалось найти мага с соответствующей квалификацией?

- Запер бы вас, ваша светлость, - не моргнув глазом, ответил старик. - Пусть бы вы уволили меня, но пока я на вас работаю, извольте прислушиваться к моим рекомендациям.

Дверь кабинета открылась.

- У меня мало времени, - раздался из кабинета голос волшебницы. - Прошу вас, проходите.

Люк поднял брови, шагнул в помещение - придворный маг сидела за столом, шикарная, яркая. Посмотрела на него, двинула рукой - и дверь за ним захлопнулась.

- Впечатляет, - признался Люк.

Губы ее дрогнули в необычайно чувственной улыбке. Но тон был деловой.

- Баловство. Но впечатляет всех. Что вы хотели, лорд Дармоншир?

Леди Виктория, выслушав Люка, задумчиво побарабанила по столу пальцами.

- Мой щит продержится сутки без подпитки. Если вам нужно дольше, то я должна создать амулет, который будет питать защиту. Или вы можете обратиться к другому специалисту. Лучшему в мире.

- Суток достаточно, - заверил ее Дармонщир. И не удержался, полюбопытствовал:

- А кто у нас лучший в мире?

- Барон фон Съедентент, - так же ровно ответила волшебница. - Я ему и в подметки не гожусь.

Люк хмыкнул. Вот к кому он пошел бы в последнюю очередь.

- Уверен, что это не так, - галантно произнес он. - Прошу вас, леди, помогите мне. Я в долгу не останусь.

- Пустяки, - она перебросила волосы на плечо, встала, и Люк невольно осмотрел ее - и остался очень впечатлен увиденным. На красивую женщину всегда приятно поглядеть.

- Не дергайтесь, лорд.

- Учтите, я вам верю, - сказал он с хрипловатым смешком. - Вы ведь не превратите меня в лягушку за то, что отнимаю ваше время?

- Можно и в лягушку, - согласилась она. Обошла его по кругу - воздух задрожал, уплотняясь, и снова стал прозрачным. - Я подумаю о том, что попросить у вас, ваша светлость. Пока идите с миром. Удачи - зачем бы вам щит ни понадобился.

- Благодарю, - проговорил лорд Дармоншир, с удовольствием поцеловал ей руку и вышел из кабинета - чтобы снова ступить в портал, открытый магом и вернуться в апартаменты в Форштадт, к оставленным документам. Потребовал кофе и снова углубился в чтение.

- Ваша светлость, - через полчаса в кабинет заглянул Майки Доулсон. - Подарки прибыли.

- Хорррошо, - прорычал Люк и улыбнулся с почти сладострастным предвкушением. - Готовьтесь, Майки. Поедете со мной.

Форштадский дворец выглядел скорее большим поместьем из серого камня - не было в нем ни строгости и величия Глоринтийского дворца - вотчины Инландеров, ни пышной роскоши дворца Рудлогов, ни масштабов владения короля Блакории. Приземистый, тяжеловатый, прямоугольный, с массивными колоннами на фасаде и простыми квадратными окнами, с неуклюжими пристройками по бокам, он располагался в старом городе столицы Форштадта Мьелнхольна.

Узкие и кривые улочки с односторонним движением рваной паутинкой сбегались к центру столицы, смыкались в площадь размером с овечью шкурку. И там по кругу, наваливаясь друг на друга, стояли и дворец с небольшим цветочным садом перед ним, огороженным высокой витой решеткой, и довольно обширным - по инляндскому обычаю - парком позади, и храм всех богов, такой же приземистый и серый, и здание суда, и правительство.

Дворец казался скорее владением какого-то промышленника, чем одного из старых аристократических родов Туры. Но по сути так оно и было - относительную независимость княжество издавна поддерживало благодаря имеющимся в местных холмах залежам железа. Но губительные для земель выработки руды прекратились уже давно, и форштадцы категорически отказывались терять еще хоть кусок плодородной почвы. А вот горизонтальными шахтами Форштадт был изрыт вдоль и поперек - в старых выработках даже селились, создавали торговые центры и кинотеатры, выращивали грибы и редкие мхи для магов-природников.

Не железо ныне составляло основную ценность этого княжества. В слоях руды и песчаников находили жилы редчайшего черного опала, и в экспорте этого драгоценного камня у Форштадта почти не было конкурентов. Небольшое месторождение, куда меньше по размеру, имелось только на западе Рудлога, примыкая к Форштадту, да на восточных берегах Йеллоувиня. Черный опал по свойствам своим считался идеальным камнем для изготовления магических амулетов - наложенные плетения держались в несколько раз дольше, и небольшой камень мог впитать в себя куда больше стихийных плетений. Цены на него росли каждый год.

Еще дед старого князя ввел квоту на добычу черных опалов, чем поднял их стоимость почти вдесятеро, начал проводить так называемые опаловые аукционы - и обеспечил княжеству и роль лакомого кусочка, и стабильный приход денег в бюджет.

Автомобиль затормозил у входа во дворец. Вышел водитель, открыл дверь - и герцог Дармоншир во всем великолепии темно-синего костюма-тройки с пышным шейным платком ступил на брусчатку княжеского парка. За ним выскочил Майки Доулсон с повязкой на глазу - эпатировать, так по полной. Водитель достал из багажника подарки, и бедняга помощник едва не закачался под их тяжестью. Люк бы помог, но здесь этого было делать нельзя - статус, черт бы его побрал.

- Прошу вас, ваша светлость, - почтительно приветствовал его один из слуг, встречающих гостей, и лорд Лукас Бенедикт высокомерно кивнул и зашагал к лестнице.

Он нарочно опоздал немного - не по чину было приходить в числе первых. Люк поднялся по лестнице, прошел к дверям в бальный зал, послушал, как церемониймейстер объявляет его имя.

- Его светлость герцог Лукас Бенедикт Дармоншир!

Сотни аристократов в зале обернулись в его сторону и почтительно склонили головы. Люк чуть не скривился - он по титулу был старше всех здесь, а, значит, предстоит снова искупаться в угодливости и внимании.

- А где Оурен и Лембовский? - небрежно спросил он у слуги.

- Кто, ваша светлость? - непонимающе спросил тот.

- Гонщики, - пояснил Люк, - победители кубка.

Слуга задумался.

- Кажется, я видел их. Привести к вам?

- Лучше меня к ним, - потребовал лорд Лукас и зашагал за слугой, кивая и улыбаясь в ответ на приветствия и поздравления. Младые девы, вытолкнутые вперед быстро сориентировавшимися родителями, - а вдруг детка сразит его светлость наповал и обеспечит роду высокий титул? - краснели и приседали в реверансах. Были и другие женщины - их взгляды не допускали двойных толкований. Этим не нужен был брак - они бы удовлетворились и местом любовницы. Да даже женщины на одну ночь, если бы его светлость был достаточно щедр.

Гонщики - внезапно с супругами, мудро решившими, что в форштадском гнезде разврата надо держать мужей рядом, - обнаружились у столов с напитками, и Люка приветствовали тепло и даже радушно. Это была семья, в которой не существовало титулов.

- Проклятые газетчики, - сказал Николай Лембовский, - уже треплют твое имя, Кембритч. Вспоминают все, что лили на тебя несколько лет назад и пишут, как ты осмелился выйти на старт, если тебя лишили возможности профессионально катать.

- Да пусть, - небрежно отозвался Люк.

- А я скажу, что трасфлай потерял много с твоей дисквалификацией, - вмешался Бон Оурен. - Ты был богом трассы. Гением. Никогда не верил в эти истории с наркотиками.

- Это потому что ты женился в восемнадцать, - сказал Люк. - И не был на наших вечеринках.

Жена Оурена прижалась к мужу, супруга Лембовского нахмурилась.

- Я ширялся, как скотина, Оурен. Благо, мозги встали на место.

У стола наступило молчание.

- Сукин ты сын, - грустно сказал Оурен, - я тобой восхищался.

- Ты чемпион этого года и занял первое место на кубке, Бон, - горько усмехнулся Кембритч. - Так что моя очередь считать тебя богом. Выпьем?

Княжеская чета появилась позже, под звуки великолепного оркестра - и к ней тут же потянулись гости приветствовать и выразить свое почтение. Люк подошел одним из последних, поклонился. Княгиня, рыжая, плотненькая, низенькая, с любопытством уставилась на него, потом перевела взгляд на беднягу Майки, держащего в руках тяжелые длинные коробки.

- Дармоншир, - Лоуренс Филипп хлопнул Люка по плечу, - рад видеть вас.

- И я счастлив быть здесь, ваше сиятельство, - учтиво ответил герцог. - Форштадт впечатляет. Княгиня, - Диана протянула руку, и Люк поцеловал ее, - вы прекрасны. Позвольте в знак моего восхищения преподнести вам подарок.

Он оглянулся на Майки, и тот подошел ближе.

- Что это? - с нетерпением спросила княгиня.

- Откройте, ваше сиятельство, - предложил Люк. Стоящий позади принца Альфред Дьерштелохт шагнул было вперед, но молодой князь остановил его, едва заметно качнув головой.

- Орители, - выдохнула правительница Форштадта, вынимая из футляра скрипку работы известного мастера, - красное дерево, серебро... Восхитительно, лорд Дармоншир.

- Счастлив, что угодил вам, моя госпожа, - хрипло проговорил Люк и скользнул взглядом по ее груди. Княгиня удивленно расширила глаза, но он уже принимал из рук Майки вторую коробку.

- Ваше сиятельство, - обратился он к Лоуренсу, - и мой скромный подарок вам. Пожалуйста, посмотрите.

Филипп открыл коробку и поднял блестящие глаза на Люка. Кембритч чуть не усмехнулся - он сам, увидев эту пару ружей, долго колебался, стоит ли расследование того, чтобы отдавать их.

- Это надо испробовать! - воскликнул Инландер-младший возбужденно. - Мангуст ограниченного выпуска?

Люк скромно склонил голову.

- Вы меня покорили, Дармоншир, - сказал принц, поглаживая ружье с неистовой нежностью. - Прошу вас присоединиться к нашей маленькой мужской компании после бала. Карты, хороший коньяк.

Во взгляде княгини, которым она наградила супруга, виднелось настоящее отвращение. Лоуренс Филипп не обратил на это никакого внимания. Отдал ружья слугам, протянул жене руку.

- Позвольте, Диана, начать марильоз.

- Буду счастлива, мой дражайший супруг, - сказала она и шагнула вперед под первые звуки танца, открывающего бал.

Дармоншир отошел в сторону. Высмотрел у стены молодую девушку, немного нескладную и не очень красивую - она осталась без пары - подошел и попросил у ее матери разрешения потанцевать с прелестной леди. Надо же немного подкормить удачу добрыми делами.

Второй танец Люк, как знатнейший из гостей, танцевал с княгиней. Его сиятельство князь кружил в своих объятьях какую-то разряженную фрейлину, и так близко склонялся к ней, что ни у кого не оставалось сомнений в характере их отношений. У княгини в том числе. Она один только раз взглянула в сторону мужа - и тут же отвернулась. Глаза ее были пустыми, и не реагировала она ни на сочувственные или злорадные взгляды придворных, ни на выходки супруга. Ее было жалко.

Идеальная жертва.

- Прекрасный оркестр, ваше сиятельство, - тоном знатока проговорил Люк, сходясь с ней в сложном движении и приобнимая за талию, чтобы сделать поворот. - Пианист особенно хорош.

- Благодарю, - величественно сказала княгиня, - приятно, что вы оценили.

- Приятно встретить такого же любителя музыки, как я сам, - продолжал Люк, когда вернулся к ней после четырех шагов порознь. - Вы знаете, что эту музыку Оленев написал вместо военного марша, вдохновленный волнующимся морем у берегов Инляндии?

Взгляд княгини потеплел.

- Сейчас такого не создают.

- Соглашусь, - шепнул Люк и сжал ее руку. - Жаль, что боги не дали мне музыкального таланта, я, увы, только ценитель. Я слышал, вы превосходно играете и поете, ваше сиятельство.

Немного тепла, немного похвалы.

- Сносно, - Диана смотрела еще настороженно, но щеки уже окрасились румянцем.

- О, эта величественная скромность! Но, простите мне мою дерзость, как жаль, что титул не дает вам концертировать. У вас удивительно музыкальные пальцы.

И он погладил эти пальцы - действительно длинные и красивые, несмотря на общую сбитость княгини.

- Вы слишком много себе позволяете, не так ли? - несколько удивленно осведомилась его партнерша.

- Я просто очень ценю творческих людей, - не смутился Люк и дернул краешком губ. - В них чувствуется внешняя элегантность и внутренняя страстность. Даже опасность.

- В чем же опасность? - полюбопытствовала Диана.

- Во властителей душ слишком легко влюбиться, - тихо и хрипло сообщил Люк почти ей на ухо, - и остаться с разбитым сердцем, - заключил он и улыбнулся со странным облегчением. Вряд ли ее придется соблазнять. Она и так готова открыться любому, кто проявит хоть немного сочувствия.

Она засмеялась и расслабилась. И превратилась в обычную симпатичную, не задерганную жизнью с развратником женщину.

- Судя по тому, что я о вас слышала, вам это не грозит.

- Кто знает, - сказал он вполне искренне, - кто знает. Надеюсь услышать вашу игру, госпожа княгиня.

- За Орители я подарю вам такую возможность, - милостиво ответила она. - Но потом не жалуйтесь.

- Разве я посмею? - галантно сказал Люк. Музыка кончилась, он отвел Диану к княжеской ложе, поцеловал ей руку, скользнул пальцами по ладони - стоящий там же, в ложе, Альфред Дьерштелохт свел брови, заметив это, - и ушел. Обернулся, якобы ненароком - и увидел, что блакориец, склонившись сзади над креслом, что-то говорит княгине - и та раздраженно отмахивается, бросая на Люка еще один любопытствующий взгляд.

В середине вечера, когда Люк перетанцевал со всеми остающимися без пары девушками на балу, выпил немало алкоголя и с усмешкой отбивал атаки то и дело льнущих к нему охотниц, к его светлости подошел слуга, поклонился.

- Его сиятельство князь предлагает пройти с ним в курительную комнату, - сказал он. Люк отставил бокал, кивнул. Конечно, он пройдет. Он этого весь вечер ждал.

Но сначала он подошел выразить свое почтение княгине. Оставленная мужем - вопиющее нарушение этикета - она сидела, выпрямившись, в своей ложе и наблюдала за танцующими.

- Ваше сиятельство, - Люк поклонился, - я вынужден удалиться. Жаль, я надеялся, что вы окажете мне честь и подарите еще один танец.

Она небрежно махнула рукой. Глаза снова были пустыми.

- Идите, герцог. Вас же ждут. Карты и выпивка для мужчин всегда предпочтительнее танцев.

- Я могу нанести вам визит завтра? - поинтересовался он.

- Зачем? - удивилась Диана. - Ах, да, послушать мою игру. Лорд Дармоншир, если вам что-то нужно, не стоит тратить время на обходные пути. Озвучьте сейчас.

- При всем почтении, - сказал он с едва уловимой насмешкой, - я не проситель, ваше сиятельство.

Княгиня печально и задумчиво посмотрела на него. Оценивающе даже.

- А кто же вы, ваша светлость?

- Ценитель прекрасного, моя госпожа, - ответил Люк, взял ее руку и поцеловал тонкую ткань перчатки.

- Ну что же, - медленно сказала она - щеки опять розовели, - приходите завтра к одиннадцати. Я музицирую в это время. Слуги вас проводят.

- Благодарю, - сказал Люк и улыбнулся ей. И пошел за терпеливо ожидающим слугой, успев увидеть слабый отблеск ответной улыбки на уставшем лице.

В курительной комнате, темной, небольшой, вокруг черного низкого столика сидели на диванчиках около полутора десятка аристократов. Еще несколько человек виднелись за балконной дверью. Дым стоял столбом.

Тут же были расставлены напитки - пьянка была в самом разгаре.

- Как вам моя супруга? - князь встретил его вопросом. - Мне говорят, вы любезничали с ней.

- Очаровательна, - убежденно ответил Люк. Тут же сидел и блакориец, Альфред Дьерштелохт - он крутил в пальцах сигарету и слушал что-то рассказывающего ему соседа.

- Пустая корова, - фыркнул князь. Он был очень пьян. Люк едва удержал на лице невозмутимое выражение. Закаменел и блакориец.

- Скорее пышный цветок, - небрежно ответил Дармоншир, принимая от слуги бокал. - Я люблю все цветы, ваше сиятельство.

- Даже такой остролист, как Ангелина Рудлог, - хохотнул Филипп. - Без титулов, Дармоншир. Называйте меня по имени.

- И вы меня, прошу, - согласился Люк. - Принцесса остра, но и свежа как хороший виски. Для меня удовольствие составлять ей пару.

- Мда, - помрачнел бывший жених. Люк внутренне угорал от пикантности ситуации - избранники Ангелины Рудлог в тесном кругу. - Покурим, Дармоншир? - он махнул рукой в сторону балкона.

- С удовольствием, - согласился Люк, следуя за правителем Форштадта. Мужчины на балконе закончили разговор и удалились по кивку принца.

- Эта Рудлог, - с тоской сказал Лоуренс, выпуская дым. - Вы счастливчик, Дармоншир.

Люк, держа руку в кармане сюртука и зажав сигарету зубами, кивнул и изобразил на лице вполне идиотическое выражение счастья.

- Какая она сейчас? - с пьяной настойчивостью спросил князь, повернувшись к Люку.

Люк подумал.

- Невероятно красива. И холодна, как лед.

- Она и тогда такой была, - рыжий Лоуренс облокотился на перила балкона. Язык его заплетался. - Рядом с ней... понимаешь, Дармоншир... - он стряхнул пепел, но улетела вниз вся сигарета, и принц некоторое время пялился ей вслед. Люк протянул другую.

- Да, спасибо... с ней рядом хотелось говорить шепотом.

Люк сочувственно кивал и глядел на ночное небо. Ситуация его веселила донельзя.

- А потом мне подсунули эту, - со злобой плюнул Инландер-младший. - Черт, нет, конечно, сам захотел... забавным показалось. Чопорная дурнушка. Втрескалась в меня как кошка. Одна, другая... какая разница? - он уже заговаривался. - Кто ж знал, что меня к ней привяжут на всю жизнь?

- Трудно вам, Лоуренс, - с положенным участием проговорил Люк. Принц клевал носом, потом встрепенулся:

- Когда вы уезжаете?

- Завтра, - откликнулся Люк, - собирался завтра.

- Задержитесь на день. Вечером у меня вечеринка в клубе. Приглашаю составить компанию.

- Обязательно, - сказал Дармоншир, подхватил князя под локоть и повел в комнату. Правитель вошел, качаясь, обвел всех мутным взглядом.

- Ну что, карты?

Раздались одобрительные возгласы и игроки расселись за столом. Игра шла в дыму сигарет и обильном возлиянии алкоголя, под скабрезные истории и анекдоты, обсуждение прелестей дам и постельных подвигов присутствующих мужчин. Все матерились, хохотали - и Люк как всегда мимикрировал и под это общество, настроился на общую волну так, что минут через двадцать его уже воспринимали как своего, пьяным и пошлым. Принц периодически задремывал, потом просыпался, клал карту невпопад - все делали вид, что не замечают этого. Даже начальник личной гвардии угрюмо наливался алкоголем - и чем дальше, тем откровеннее нехорошо поглядывал на Люка.

Где-то через час Дьерштелохт вышел на балкон. И Люк, чуть помедлив, пошел за ним. Встал рядом, покачиваясь - о, изображать опьянение у него всегда получалось превосходно. Барон покосился на него и отвернулся.

- Вечер - шик. Только женщин не хватает, - сообщил герцог спине блакорийца и мечтательно поцокал языком. - Мы ведь не встречались ранее, да, барон? - поинтересовался Дармоншир, прикуривая. Выругался матом, прислонился к стене, кое-как поджег сигарету.

- Нет, - буркнул блакориец, не поворачиваясь.

- Однако, - не отставал Люк с развязными интонациями в голове, - я где-то слышал вашу фамилию. Сразу, как представили, я подумал, что где-то слышал ее.

- Мой брат служит у ее величества Магдалены, - раздраженно пробурчал Дьерштелохт.

- Возможно, - согласился Люк. Выпустил дым, полюбовался на туманные завитки на морозе. - Но я не знал. Черт, - он засмеялся, - нет же, нет!

- Что такое? - напряженно поинтересовался блакориец.

- Глупости, - отмахнулся Люк и замолчал. Начальник охраны в упор смотрел на него и Дармоншир покачал головой и доверительно склонился к собеседнику, стараясь, чтобы дым шел тому в лицо.

- Это секретная информация, понимаете? Я и забыл об этом. Дело в том, что когда я переехал в Инляндию, меня пытались убить. Слава богам, что у меня был с собой пистолет! И когда меня допрашивали, я никак не мог вспомнить, о чем переговаривались нападавшие. А сейчас мне кажется, что один произнес что-то очень похожее на вашу фамилию. Забавно, правда?

- и он захохотал, запрокинув голову, и похлопал блакорийца по плечу: - Признавайтесь, дружище, вы заказали меня?

И снова захохотал - до всхлипов и слез на глазах. Блакориец растянул губы в улыбке.

- Не смешно, Дармоншир. Вам стоит меньше пить.

- Простите, Дьерштелохт, - отсмеявшись, покаялся Люк и вытер с уголков глаз настоящие слезы. - Говорю же, глупости. Вы правы - надо остановиться.

"Тем более, все, что нужно, я уже сказал"

Барон мрачно посмотрел на него и вышел. Люк остался на балконе еще на несколько минут, выкурил вторую. А когда вернулся - блакориец поднимал что-то бормочущего принца с диванчика.

- ...нормально я, нормально! - бормотал тот. Распахнул глаза. - Играть! Где бабы! Женщину, Дьерштелохт! Отпусти!

- Вас ждет Корделия, ваше сиятельство, - твердо сказал барон, ведя Инландера-младшего к двери. Принц что-то забулькал, вырвался, захихикал. Жалкое зрелище.

- ... да, такие сиськи! А! Дармоншир! - взгляд его сфокусировался на Люке. - Завтра жду! В пять! Смотрите!

- Я буду, ваше сиятельство, - пьяненько пообещал Люк.

- Смотрите! - выкрикнул снова Лоуренс, сделал шаг назад и чуть не полетел на пол. Его снова подхватил Дьерштелохт.

- По домам, господа, - ровно сказал он. Мужчины понятливо закивали, подождали, пока выведут буянящее сиятельство из комнаты, и начали расходиться.

ГЛАВА 11

Четверг, 1 января, Иоаннесбург

Екатерина Симонова

Катя вернулась домой от Александра в четыре утра. Первым делом посмотрела почту за день -- письма лежали на подносе в ее спальне, как и журнал записи звонков на домашний телефон от экономки.

Никто не пытался с ней связаться. Неужели что-то случилось и она им больше не нужна?

Она похолодела.

А вдруг девочек уже нет в живых?

Ни на что особо не надеясь, она вышла из спальни и побрела вниз, к почтовому телепорту. Маленький шар на двух ножках над чашей искрил, как обычно -- она пригляделась и трясущимися руками вынула из сферы плотное письмо без каких-либо надписей на конверте. Тут же, в свете телепорта, распотрошила его -- на вспотевшую от ужаса ладонь вывалилось несколько фотографий и записка. И медленно пошла наверх.

Снимки дочек -- улыбаются, играют в какой-то детской комнате. Сердце немного отпустило. Непохоже, что их обижают. Няня -- нахмуренная, встревоженная. На фотографиях время -- сегодняшний вечер. Прямо тогда, когда она платила Александру собой за то, что принесет его в жертву. И записка с адресом. С двумя. Первый -- бунгало в Эмиратах, на берегу океана. Второй, для Марины -- горнолыжный курорт в Блакории.

Катерину начало трясти и она прислонилась к стенке, прямо на лестнице. Тело ныло, помня крепкие мужские руки и прошедшие несколько сумасшедших часов, но на удивление Катя чувствовала себя бодро -- будто не дремала какой-то час, а то и меньше, после последнего раза. Спать не хотелось вообще.

Тут же вспомнилось, что и как с ней делал Свидерский -- щеки запылали, и она опустила голову. Куда проще было бы, если б он оказался таким же мерзавцем, как Симонов. Но нет. Увы. Пусть с ним не было так весело и немного безумно, как с памятным ей Инклером, чтоб ему хорошо было по жизни. Но в ее состоянии довести ее почти до беспамятства... да, дело свое он знал. И нежным быть умел. И, такое ощущение, вообще комплексами не обладал. И как хорошо и как ужасно, что ей, понятия не имеющей, как соблазнять мужчин -- а где бы она этому научилась? - это удалось так быстро. Хоть и тяжело было... и противно до мути. И сейчас противно -- потому что на какое-то время она забыла обо всем.

Что же теперь делать? Что делать? Как она сможет его -- который в ответ на ее молчание так стонал и так шептал горячие, возбуждающие слова -- отдать тем людям?

Она еще раз посмотрела на фотографии и заплакала. А что еще ей остается? Девочки важнее, и никто ей не поможет. Опять она одна. Совсем одна. Бессильная и жалкая. Не в состоянии даже защитить своих детей. Да и как защитишь, если не знаешь, где они?

Катерина вытерла влажную ладонь о платье и, держась за стенку, поднялась наверх. Сняла одежду, глядя на свое отражение в темном зеркале. И пошла в душ.

А через несколько минут выскочила оттуда, не вытираясь, накинула халат и побежала на чердак - босиком, тихо, оставляя за собой мокрые следы и стараясь не привлекать внимание слуг, чьи комнаты находились на третьем этаже. Наверху, среди вещей, перевезенных из старого дома и еще не распакованных, находилась и старая бабушкина шкатулка. В ней лежал и клятвенный камень, который она брала на встречу с Инклером, и другие запрещенные в Рудлоге артефакты.

Она долго рылась в коробках, и, когда, наконец, наткнулась на тяжеленькую черную деревянную шкатулку, перевела дыхание, чтобы успокоить сердце. Спустилась вниз, прижимая ее к себе, как сокровище.

В спальне Катерина первым делом откинула с пола ковер. Взяла из шкатулки черный мел и одну старую свечу, оплывшую, уже начавшую расслаиваться, зажгла ее. И в свете свечи, очень приблизительно, на память, стала быстро рисовать на полу карту Туры, точнее -- двух материков, Рики и Манезии, делить Рику на страны.

Пока нет бумажной карты, попробует так. А если пойдет... если получится, то завтра купит и бумажную, и другие нужные ингредиенты.

Последними она достала из шкатулки толстую иглу и маленький, крепко связанный моток шерстяных ниток. Когда-то шерсть была белой, но сейчас клубок был побуревшим, грязным. Катя прокалила иглу на свече, проколола палец и приложила его к ниткам. А затем зашептала тихо, прямо в клубок, чувствуя губами свою кровь, так, как учила бабушка.

Поди, найди, кого хочу. Заклинаю, найди, кого хочу. Заклинаю кровью своей.

"Пользуйся только в исключительных случаях, - учила бабушка, - нам нельзя увлекаться. Сойдешь с ума, потеряешь себя".

Заклинаю кровью своей... Найди кого хочу. Поди найди, заклинаю....

Горестный упрямый шепот и запах крови. Неправда, что она бессильна. Есть сила, есть. Только страшная, для нее самой прежде всего. Кому нужна сумасшедшая мать? Но если выбирать...клубочек, клубочек... заклинаю тебя кровью своей...

Катерина медленно вытянула руку над нарисованной картой и, замирая от страха, перевернула ладонь с клубком. Ее начало тошнить, закружилась голова -- но клубок не упал. Завис над рисунком, закрутился как волчок - Катя остро ощутила, как он тянет из нее силы -- и покатился кругом над картой, медленно, дергаясь, как машина у неумелого водителя, но захватывая все больше пространства.

Она наблюдала за ним, затаив дыхание, хотя желудок уже схватывало судорогой и желчь плескала в горло. Ждала и терпела. Но живот сжало, ее скрутило и вырвало -- и клубок с мягким шлепком упал на пол.

Сил не хватило.

Конечно, когда крови только четвертиночка, да еще и младшая дочь, откуда возьмется достаточно силы?

"А ведь у тебя есть откуда взять, - пронеслось у нее в голове. - Нельзя, да, плохо может кончиться -- но там энергии столько, что и дочек найдешь, и спасти их сможешь сама. А там... главное что они будут в безопасности, и ты никого не предашь..."

Она поднялась, достала салфетки, вытерла рот, пол, тщательно затирая карту. И заперла клубочек с иглой обратно в шкатулку.

"Если используешь ритуалы, обязательно сразу принимай настойку, - говорила бабушка, - и в храм триединого на следующий день иди, проси благословения. В нас живет зло, девонька, не выпускай его".

Старая ведьма, всю жизнь прожившая благочестиво и часто посещавшая храм, тем не менее не унесла семейные секреты с собой в могилу. Она начала учить Катю в двенадцать, когда у внучки пошла женская кровь. Мать и отец были озабочены старшими сестрами, которые начали выезжать, а Катя все больше оставалась у бабушки, матери отца. Внучке старушка и оставила свои вещи, когда умерла. Мать покопалась-покопалась, забрала несколько старинных шалей, почти все золото, а шкатулку не тронула, как и не увидела ее. Там, помимо артефактов, лежала тетрадка, исписанная сначала прабабушкой, потом бабушкой, с рецептами и ритуалами, которые они помнили еще с тех пор, когда семья жила в Блакории. Катя иногда листала ее и удивлялась -- в себе она точно силы никакой не чувствовала. Но настойку варила регулярно, пила ее раз в месяц, по выработанной бабулей привычке.

Она заклеила кровоточащий палец пластырем и легла спать, не приняв настойку. И в храм она завтра не пойдет. Потом сходит. Если сможет.

четверг

Рано утром, когда не было еще и семи, она позвонила на дом нотариусу, с которым работала после смерти Симонова, и потребовала немедленно подъехать к ней с двумя поверенными. Дождалась, подписала все необходимые бумаги и направилась в Университет, по пути заехав в магазин и купив карту. Теперь нужно было отсидеть на работе день. И как-то постараться без смущения глядеть в глаза Свидерскому. И не шарахаться от него, раз теперь она официально его любовница.

Ректор появился только к обеду. Катерина просматривала список звонков, полученных вчера ее сменщицей, параллельно договаривалась с деканами о вечерней встрече с ректором по вопросам свободной практики на зимние каникулы для особо усердных студентов. Вежливо объясняла редким посетителям, что Александра Даниловича на месте нет, что будет он во второй половине дня, тогда и можно подходить.

Щелкнул динамик, и голос ректора произнес:

- Добрый день, Екатерина Степановна. Вы на месте?

- Добрый день, - ответила она спокойно. - Да. Мне зайти?

- Пожалуйста, - сказал он и отключился. И Катерина привычно посмотрела сначала в маленькое зеркальце, потом в большое на дверце шкафа. В строгом, темно-фиолетовом, почти черном платье ниже колен выглядела она безупречно. Ничего вызывающего, ничего провоцирующего. Взяла список звонков и, внутренне холодея, пошла к начальству.

Но Свидерский, не успев прийти, уже ухитрился начать телефонный разговор. Кивнул Кате, застывшей от неловкости, взглядом показал положить список на стол и сделал умоляющие глаза и жест, как будто подносит ко рту кружку.

- Да, Всеволод Игнатьевич, думаю, экскурсия для гостей из Инляндии по университету вполне возможна.

Катя чуть улыбнулась -- видимо, звонил Всеволод Игнатьевич Машков, министр образования, - и направилась к маленькой кухоньке, чтобы сварить кофе.

- Да, конечно, Екатерина Степановна может сопровождать нас, - уверенно сказал Александр и чуть хмыкнул. Катя обернулась -- он с усмешкой смотрел на нее, и ее отпустило и от неловкости, и от стыда. - Конечно, я тоже считаю, что она -- украшение нашего университета. Да и сам не знаю, как так мне повезло.

Кофе она сварила с запасом. И вернулась с двумя чашками.

- Теперь вы не только студентам сердца разбиваете, но и министрам, - весело сказал Алекс, пока она шла к его столу. - Мне позвонили исключительно чтобы спеть вам дифирамбы. Думаю, экскурсия -- предлог, чтобы снова увидеть вас, но зато под это дело нам выдадут немалую сумму на благоустройство территории.

- Рада, что оказалась полезна вам, - отозвалась Катя, аккуратно наклоняясь рядом с ним и ставя на стол одну чашку.

- Порезались где-то? - ректор погладил ее по ноге -- от коленки вверх по внутренней стороне бедра, накрыл ладонью ладонь с уколотым вчера пальцем, и она дернулась, стремясь отстраниться - чашка взлетела вверх, и кофе россыпью окропил стол со всеми бумагами. Алекс вскочил, тряся обожженными пальцами -- а Катерина отшатнулась, сжалась от ужаса, согнулась, закрыв рукой лицо. Однажды такое случилось с мужем.

- Боги, Катя, - растерянно проговорил Свидерский, приближаясь к ней, - да что ты... Да ты что, думаешь, я бы ударил тебя?

Он обхватил ее, прячущую от стыда глаза, прижал к себе -- и она разрыдалась, ощущая, как изливаются из нее и переживания за детей, и постыдный, липкий ужас. Никогда и никому не могла бы она рассказать, что закрыть голову, живот, согнуться инстинктивно -- это еще не самое страшное. Стыдно и страшно, когда после побоев приходится менять белье, когда сорван голос, когда в соседней комнате дети, и ты зажимаешь себе рот, чтобы не кричать. Когда за какую-нибудь провинность муж начинает бить девочек и ты кидаешься наперерез, с боем вытягиваешь их из-под кулаков -- и получаешь и за них, и за себя. Когда после этого терпишь тирана на себе, потому что его это возбуждает.

Она плакала и плакала, выплескивая с солью и горечью все пережитое, все эти семь лет, превратившие ее в психического урода, который может жить и делать вид, что у него все в порядке, но это никогда так не будет. И которого жизнь никогда не оставит в покое, ударяя по самому ценному, что у него есть.

- Все, Катюш, все, - проговорил Свидерский минут через пятнадцать, когда она стала затихать, уверенно гладя ее по спине и крепко придерживая второй рукой, - все, клянусь, я не буду тебя трогать больше. Прости. Я не хотел тебя пугать. Что же ты... если я так тебе неприятен. Забудем, Кать. Было и было.

Эта доброта и то, что он не шевелясь, стоял так долго, кольнула ее, заставила дрожать и прижиматься ближе в поисках тепла.

- Нет, нет, - лихорадочно проговорила она и обняла его, потянулась к его губам, заговорила прямо в них, - мне надо, Саш, надо. Саша, Саша... пожалуйста!

- Кать, - сказал он терпеливо, глядя ей в глаза и не отстраняясь, - тебе не надо. Это откат после срыва. Я, конечно, люблю секс, но пользоваться тобой в таком состоянии -- это слишком. Пойдем, умоемся, я за тобой поухаживаю. У меня в холодильнике торт стоит, глюкоза -- самое то после слез.

- Теперь ты меня не хочешь, да? - сказала она и опустила голову. Тело отпускало от страшного напряжения, но она никак не могла себя заставить сделать шаг назад -- очень тепло рядом было. А то, что отказывается -- понятно. Конечно, кому нужны истерички?

Свидерский невнятно выругался.

- Женщины! - пробормотал он с досадой, взял на руки и понес в ванную. - У нас с вами, Екатерина Степановна, уже традиция вырабатывается -- что я постоянно ношу вас на руках.

- Извините, - прошептала она, и он снова выругался.

- Убил бы урода! Почему не ушла от него, Кать?

- А куда бы я ушла от детей? Узнавал про меня, да? - грустно сказала Симонова. Он поставил ее около раковины, включил воду. Катя посмотрела на себя в зеркало. Да уж. Красная, опухшая жаба с глазами-щелочками, потекшей тушью и размазанной помадой. Чисто привидение из фильма ужасов. Такую и захочешь -- не захочешь.

- Да если бы и не узнавал, - резко сказал он, - все бы понятно было. Умывайся. А лучше иди в душ, я буду снаружи. Заблочу кабинет, чтобы никто не вошел.

- Не уходи, - попросила она жалобно и вцепилась ему в рубашку. - Мне надо, чтобы кто-то рядом был.

- Две секунды, - сказал он. - Подожди две секунды.

Конечно, отсутствовал он дольше -- она успела и умыться, и стянуть платье и чулки с бельем, и зайти в душ. И когда Свидерский появился в ванной, позвала сипло:

- Иди ко мне. Я уже успокоилась. Иди, Саш.

Он нахмурился. Но начал расстегивать пиджак. И через минуту уже стоял рядом с нею. Прижал к себе спиной -- она откинула голову ему на грудь, закрыла глаза -- и стал медленно гладить по телу вверх-вниз. Очень целомудренно и спокойно, как ребенка, и эти движения и исходящее от него тепло привели ее в совершенно сонное состояние - и вода льющаяся шумела мерно, омывая тело горячими струями, и было ощущение, что они не в университете -- где-то далеко, только вдвоем. Было так хорошо, что ей снова захотелось плакать. И она повернулась, обняла его за шею, ткнулась губами куда-то в ключицу, лизнула.

- Ты просто недоласканная, - сказал он глухо ей в макушку -- руки его так же спокойно гладили ее по спине, по ягодицам, - вот оно что. Пуганая и недоласканная маленькая девочка. С тобой не сексом надо заниматься, а баловать и сладким кормить. Какая из тебя любовница, Кать?

- Мне вчера было хорошо, - лениво возразила она, подняла голову и поцеловала в губы. Он был такой горячий, что хотелось вжиматься, впитывать это тепло. Забросила ногу ему на бедро, потерлась об него. - А тебе разве нет?

- Честно, - сказал он после небольшой паузы, заполненной ее поцелуем -- Александр не отвечал, но и не отталкивал, а рука его прошлась по бедру, придержала ее за коленку и мягко опустила ногу вниз, - чувствую себя чудовищем. Зачем ты вчера пошла со мной, Кать?

- Захотела, - сказала она как можно честнее. Свидерский чуть напрягся, но кивнул.

- Хорошо, - ответил он задумчиво.

Несмотря на внешнее спокойствие, глаза его темнели, но он все так же размеренно двигал руками, оглаживая ее, правда, поднимался теперь и до плеч, и до груди, и от поцелуев не отказывался. Но когда она потянулась ладонью вниз, покачал головой.

- Откат, - повторил он сухо.

- Вместо сладкого, - шепнула Катя и заглянула ему в глаза, - Саш, пожалуйста... правда, нужно.

Ей было очень важно, чтобы ее не отталкивали, чтобы сделали то, что хочет она. И очень-очень было нужно сейчас зарядиться от него силой, уверенностью, спокойствием. Внутри было холодно и пусто, и она тянулась к единственному источнику тепла и почти снова готова была заплакать от разочарования, что он ей отказывает.

- Тебе домой сейчас нужно, - возразил он и откинул голову назад, сглотнул -- она все-таки добралась до цели.

- Середина рабочего дня, - она прижалась к его плечу лбом и завороженно смотрела на свою руку и на его пальцы, вытянутые по бедрам. - Саш... Саша... неужели правда больше меня не коснешься? Считай, что это терапия...

Он вздохнул, подхватил ее под бедра, сделал несколько шагов и прижал к стене. И застонала она сразу -- хоть двигался он медленно, аккуратно, очень бережно. И правда, лечебная процедура, а не секс. Впрочем, какая разница, если через несколько минут пришла разрядка и стало так же пусто в голове и хорошо, как вчера?

Потом, когда Катерина сушила волосы и наблюдала, как Александр одевается, и пока он ходил за ее сумкой, где была косметика -- нужно было привести себя в приличный вид, - она окончательно поняла, что никак и никогда не сможет отдать его тем страшным людям. И утвердилась в своем решении. Все равно ей не жить нормально. Зато она сможет сама спасти детей и дать возможность нормально жить им.

Волосы пришлось убрать в узел, зато лицо выглядело теперь как обычно, хотя красные глаза портили все впечатление.

Они все-таки выпили кофе, и съели торт, и испорченные бумаги она забрала с собой -- переделать, исправить. Александр не возражал -- он внимательно наблюдал за ней и опять не по себе становилось от этого взгляда, хотя говорили они о вещах нарочито отвлеченных.

Катерина задержалась до конца рабочего дня. Свидерский проводил совещание с деканами, и оно грозило затянуться надолго. Герцогиня собралась, спустилась на первый этаж. И, поколебавшись, открыла дверь в подвал.

Там было темно, и по стенам вниз шли волны энергии, накопленной за день. Катя постояла несколько минут, решаясь. Вспомнила девочек, и то, что у нее осталось каких-то два дня. И приложила ладони к стене.

Только бы получилось.

Несколько минут ничего не происходило. А затем она почувствовала, как зарождается внутри ледяной голод, очень похожий на тот, что она днем испытывала рядом с Александром -- но гораздо сильнее, как стена начинает казаться горячей, и заурчала, когда между мерзлой пустотой внутри и напоенным энергией зданием рухнула перегородка и внутрь хлынула бодрящая, играющая, как штормовое море энергия. Некоторое время Катерина держалась, а затем глаза ее закатились и воля рассыпалась в пыль, и она растворилась в этой энергии, жадно захватывающей ее.

По первому этажу пронесся гул. У каменов синим цветом засветились глаза и потухли, и они застыли, замолкли разговоры -- словно разом все умерли. А в подвале Катерину вдруг отбросило от стены -- она отлетела на пол и осталась лежать там. К ней приблизились два сияющих шара, переплавились в тонкие призрачные тела.

- Жива, - сказал один.

- Как не уследили-то, Арик? - спросил другой. - Много взяла-то?

- Сейчас, - ворчливо ответил первый , склонился над лежащей Катериной и легко подул ей на лоб. - Много, Полик. Ой, быть беде... Данилыч прибьет девку, не посмотрит, что ласкался недавно.

- А мы ему не скажем? - предложил Ипполит.

- Сам узнает, - отмахнулся Аристарх. - Вон, спускается уже. Почуял неладное. Боевик хренов. Ты что делаешь?

- Помочь хочу, - огрызнулся Ипполит. - Хоть немного контроль ей вернуть. Сорвет, конечно, но вдруг справится? Счааас... из зала энергии зачерпну... Не лезь под руку!

- Да у тебя и рук-то как таковых нет, - философски заметил соучастник преступления. - Мне что делать?

- Данилыч наш далеко?

- Да на втором этаже уже.

- Быстрый, паразит. Открой Зеркало. Я увидел, где ее дом. Ну, помоги ей Боги...

Александр Свидерский торопливо обошел первый этаж. Поинтересовался у каменов, что за перебой в привычном стихийном фоне здания был недавно.

- А это Арик чихнул, - глумливо сказал Ипполит. - Скажи спасибо, что Университет на воздух не взлетел. Вот не моют нас, Александрушко, ноздри не чистят -- того и гляди, катаклизма случится.

- Распоряжусь, - коротко ответил Свидерский и с сомнением посмотрел на каменов. Но те глядели честно и немного недоуменно.

Он открыл Зеркало и вернулся к себе в кабинет. Деканы уже разошлись. Катерина тоже ушла -- и как-то ему было тревожно и очень не по себе. Он вышел в приемную, выглянул в окно и нахмурился. Ее машина была на парковке. Набрал ее номер. Но телефон не отвечал.

Он уже закрывал кабинет изнутри, собираясь уйти домой, когда зазвонил его телефон. Катя?

Но это была не она.

- Александр Данилович, доброго вам вечера, - прозвучал в трубке чуть надтреснутый голос нотариуса Синеусова. Усы у него действительно были примечательные -- седые, пышные, и во время разговора он любовно оглаживал их, покручивал. Алекс вел с конторой Синеусовых дела с давних-давних времен, еще когда дед нынешнего нотариуса там командовал.

- Доброго, Семен Карлович, - ответил Алекс. - У вас какое-то дело?

- Да... - старик смущенно покряхтел. - Вы знаете, Александр Данилович, как мы вас уважаем, и как благодарны всей семьей, что вы пользуетесь нашими услугами. И на помощь вы всегда к нам приходили... Да вот приходится мне ради вас преступать через честь профессии. Но как же иначе...

- Что-то важное? - спросил Александр терпеливо.

- Да... - снова протянул старый нотариус. - Вы уж не сдавайте меня, Александр Данилович. Но дело вас касается. Сегодня нас вызывала клиентка, герцогиня Симонова. - Алекс насторожился. - Дело-то деликатнейшее. Ээээх... вот. Потребовала заверить ее заявление об опекунстве. Вы, дражайший Александр Данилович, назначены одним из двух опекунов над ее детьми, на случай, если с герцогиней что-то случится. Хочу сказать, что хоть она была явно взбудоражена, но совершенно точно в здравом уме. С поверенными подписали, все как положено...

- Спасибо, Семен Карлович, - медленно сказал Свидерский. - Спасибо, что не промолчали. А второй опекун кто?

- Ээээ, - расстроенно пробормотал Синеусов, - и так много сказал, Александр Данилович. Могу лишь намекнуть, что особа, очень к трону приближенная. А кто, не могу, сами понимаете...

- Да, - проговорил Алекс. - Спасибо, Семен Карлович. Доброго вам вечера.

Он положил трубку на стол и крутанул ее, задумчиво наблюдая за движением, тронул пальцем не замеченное во время уборки, уже высохшее пятнышко от кофе. Если женщина почти две недели от тебя держится на расстоянии и прямо дает понять, что твое внимание ее тревожит, а затем вдруг меняет отношение и фактически настаивает на близости -- то что можно подумать? Особенно если врет про свое "захотела". Можно, конечно, предположить, что она вспыхнула внезапной любовью или решила так отвлечься. Точнее, можно было бы так решить, если бы ему было двадцать лет. Но вывод один -- ей что-то от него надо. И это опекунство радужных мыслей никак не прибавляет. Решила свести счеты с жизнью и таким образом привязать его, чтобы заботился о детях? Но почему его? Он ей не друг, фактически незнакомый человек, да и любовником, если бы не ее каприз, мог бы не стать. Да, красивая женщина. Да, приятно смотреть -- и представлять, какова она будет под тобой. Но он легко бы обошелся без этого.

А теперь, как ни крути, она в его зоне ответственности.

Он усмехнулся. Темная, с холодной, обостряющей все чувства аурой. Надломленная, очевидно, многое скрывающая, не переставшая быть опасной. Вполне возможно, подосланная теми же, кто надоумил юных демонят подпитаться от ректора университета и выжидающая, чтобы завоевать его доверие. Вызвавшая-таки сегодня в нем желание решать ее проблемы просто потому что откровенно, не обманывая, нуждалась в нем -- да и мог бы он теперь ее оттолкнуть? Чтобы сломать ее окончательно?

Темная. В его зоне ответственности.

Так и есть.

Он поколебался, но набрал номер начальника разведуправления.

- Тандаджи, слушаю.

- Господин Тандаджи, я не отниму много времени. Мне опять нужно ваше содействие.

- Касательно чего, Александр Данилович?

- Вы ведь следите за Катериной Симоновой, полковник?

- Да, - сухо отозвался Тандаджи. - Какие-то проблемы? Если это касается ее высочества Марины Рудлог...

- Не думаю, - Алекс встал, прошелся по кабинету. Не мог он долго сидеть на месте. - Скорее, меня беспокоит ее состояние. Это не вопрос первостепенной важности, но я буду благодарен, если вы поинтересуетесь у наблюдающих, не происходило ли за последнюю неделю-две чего-то необычного.

- Мне бы доложили, - недовольно сказал тидусс.

- И все же, - настойчиво произнес Александр, - я прошу вас помочь мне.

- Личная заинтересованность, господин Свидерский? - небрежно вопросил Тандаджи.

- Пусть будет так, - покладисто согласился ректор магуниверситета. Тидусс, которому до всего было дело, хмыкнул.

- Ждите. Скоро перезвоню.

И положил трубку.

Александр снова набрал Катю. Телефон она по-прежнему не брала. Может она там уже вены режет?

"Или в ванной и не слышит звонков. Или играет с детьми. Или ужинает".

Тандаджи перезвонил через три минуты.

- Ничего странного, Александр Данилович. Ходит на работу, вечера проводит дома, за исключением вчерашнего дня... и ночи, - добавил он с едва заметной иронией. - Единственное, что может насторожить -- наш человек в ее доме утверждает, что два дня назад герцогиня внезапно решила отправить детей с няней в санаторий. Слуги удивлены, так как няня уехала за детьми в сад, ни слова не сказав, и обратно уже не вернулась, а вечером хозяйка объяснила, что они на отдыхе. Но ее светлость склонна к перемене настроения и некоторой истеричности, поэтому пообсуждали и затихли. Это все.

- Благодарю, полковник.

- Обращайтесь, - с ледяным радушием ответил Тандаджи и отключился. А Алекс остановился у окна и покачал головой.

Когда она говорила, что не может остаться из-за детей -- их уже не было дома. Катя, Катя, откуда ты взялась на мою голову?

Перед тем, как открыть к ней Зеркало, Алекс набрал ее еще раз. И уже готовился отключиться, когда трубку взяли.

- Да, - раздался в телефоне хриплый и какой-то растерянный голос Симоновой.

- Катерина Степановна, - позвал он, - вы дома?

- Да, - повторила она с удивлением.

- Почему не берешь трубку?

Она вздохнула.

- Я... заснула. И еще посплю. Чувствую себя слабой.

- Твоя машина у университета.

- Я вызвала такси... поняла, что не в силах сесть за руль. Устала днем... с тобой. Сплю.

Говорила она словно через силу, и ему все происходящее совершенно перестало нравиться.

- Я зайду сейчас к тебе.

- Нет, Саш, - жалобно и хрипло попросила она, - не надо. Не хочу тебя сейчас видеть. Мне надо побыть одной. Завтра увидишь меня. И на выходных... отвези меня на море, Саш. В Эмираты. Желаю побыть дорогой любовницей. Буду выполнять твои прихоти. Все прихоти, Саш, - он с усмешкой почувствовал, как его кольнуло возбуждением. - А ты мои. Да?

- Да, - сказал он, сам себе удивляясь -- смесь жалости, настороженности и вожделения была довольно свежим ощущением. - Куда-то конкретно хочешь?

- В один отель... вспомню адрес, скажу. Если не передумаю. Может ночью позвоню... если захочу тебя.

- Звони, - согласился он. - И, Кать. Послушай меня внимательно. Если тебе нужна помощь. Любая помощь, понятно? Ты обратишься ко мне. Ты услышала меня? Катюш?

- Да, - проговорила Катерина.

- Хорошо. Следующий вопрос. Тебе нужна сейчас помощь? Для меня почти нет невозможного, Кать.

Она помолчала и судорожно вздохнула.

- Нет, Саш. До завтра.

Он отнял от уха затихший телефон. Перемены настроения, все эти непонятки и странности, притягивания-отталкивания, должны были его раздражать. Но любопытство -- куда же это она его тянет -- перевешивало все. Что же, подождем завтра.

Екатерина Симонова выронила телефон и ошалело потрясла головой. Несколько минут назад она очнулась от звонка, достала трубку, ответила на автомате. А сейчас приходила в себя.

В комнате было темно, но видела она все отчетливо, объемно. А зрение работало необычно -- все предметы вокруг казались вылепленными из оттенков тьмы. Катерина лежала на кровати, в своем пальто, в сапогах, с сумкой на локте, и совершенно не помнила, как она сюда попала. Зато помнила жадно заполняющую ее энергию. Сила и сейчас была с ней, но Катя могла двигаться, могла управлять собой -- потерянный у стены Университета контроль, слава богам, вернулся. Она приподнялась, встала и покачнулась -- ноги не держали и кружилась голова. Испугалась, ухватилась за тумбочку -- и та посыпалась под ее пальцами трухой. Страшно стало до безумия, и герцогиня отдернула руки, отряхнула с них древесный прах.

Что же она наделала?

Ручка двери, ведущей в ванную, от касания покрылась пятнами ржавчины, и Катерина быстро толкнула дверь локтем. И уставилась на свое отражение. Белое лицо. Черные волосы. И светящиеся ядовитой зеленью глаза.

Пресвятые боги, Великая Мать, что же она наделала?

Она, зажав пальцами ткань пальто -- рукав стал расползаться -- повернула кран и протянула под воду дрожащие руки. И зашипела от облегчения -- с потоком воды уходила избыточная энергия, глаза тускнели. Но внутри слабо, тихо, заворочался голод.

Закрывала она кран осторожно, но он уже не сыпался ржой, только почернел немного. Как решать эту проблему, думать будет потом. Сейчас нужно сделать то, ради чего она пошла на риск.

И Катерина снова достала шкатулку, свечу, клубок. Расстелила на полу купленную карту -- бумага немного скукожилась, хотя брала ее Катя за уголок, кончиками пальцев. Измазала шерсть кровью, прошептала заветное "Поди найди кого хочу" - и клубок сам рванулся с ее ладоней, понесся над картой и застыл над севером Блакории.

Новообращенная ведьма, не долго думая, ткнула под клубок окровавленным пальцем, подула на своего помощника -- и тот бессильно упал. Затушила свечу и включила свет.

Клубок остановился над широкой долиной Хорндорф, славящейся на весь мир своими горячими источниками и целебными водами. Санаториев там сотни. В каком из них дети? Теперь нужно найти карту долины... или хотя бы список лечебниц.

В конце концов, если не успеет узнать до субботы, поедет с Александром в Эмираты. Там дождется того, кто должен забрать его. И уж тогда пригодится приобретенная сила и бабушкины заговоры. Только бы не сорваться до тех пор.

Зазвонил телефон. Она взяла его с опаской -- хотя как-то аппарат выдержал же разговор со Свидерским? Может, пластик и стекло защищают от ее разрушительного воздействия? Звонила Марина.

- Кэти, - сказала она с забавными интонациями, - мы с тобой что-то совсем потерялись. А давай-ка выберемся сейчас в кафе или на ипподром, подруга? Растрясем кости верховой ездой? Я соскучилась!

- Я тоже, - грустно сказала Катерина. - Но я не могу, Мариш, я что-то плохо себя чувствую. Давай на следующей неделе? Если выздоровею?

- Могу прийти померить тебе температуру и принести апельсинов, - бодро предложила Марина. - Надену маску, болтать это не помешает.

- Я сплю, - уже привычно соврала Катя. - Не обижайся только, Рудложка.

- Да ты что, сон -- это святое! Отсыпайся, Катюш. Виталист был у тебя?

- Был, - сказала Катя и вытерла ладонью глаза. Сколько можно плакать? - Ничего страшного. Скоро все будет хорошо.

Она успела убрать ритуальные предметы в шкатулку, переодеться -- видимо, ритуал забрал силы, потому что под пальцами больше ничего не расползалось и глаза уже приобрели нормальный цвет. Зато внутри все сильнее разгорался голод. Еще слабый, но уже мучительный.

И когда она спускалась к ужину, отчетливо видела слабенькое сияние вокруг слуг. Теплое, сытное. И руки начинало покалывать, и голова становилась пустой. Пища телесная лишь немного притушила желание прикоснуться к кому-нибудь. Но она держалась. Послала горничную за картой долины Хорндорф, дождалась ее, изнывая от нетерпения. И повторила ритуал.

Ее девочки были в санатории Вармбассер. Сейчас она еще пролистает бабушкину тетрадь и повторит заученные еще с детства слова. А завтра пойдет в университет и зачерпнет там еще силы -- сколько сможет выдержать. Нужно больше, больше, чтобы она могла защитить себя и вытащить детей. Обязательно спасет их. Осталось только продержаться до завтрашнего вечера. Не выдать себя и не сойти с ума за это время.

ГЛАВА 12

Катерина, 2 января, пятница

В ночь с четверга на пятницу Катерина Симонова проснулась от холода, скрючившись под одеялом, поджав колени к груди и шмыгая носом. Ее знобило. Катя потрогала распухшим языком губы -- они пересохли, ощущались ватными, словно в них вкололи наркоз. И перед глазами все расплывалось, будто она смотрела на окружающее через пелену колышущегося тумана.

Герцогиня сощурилась -- мир стал четче, - осторожно взялась за край одеяла (слава богам, ткань не поползла, рассыпаясь в прах) и всмотрелась в мигающие зеленым цифры на будильнике. Полтора часа до подъема.

Дом спал, тихий и пустой без ее детей, и она натянула на себя еще одно одеяло, застучала зубами -- от движения стало еще холодней. И вдруг темнота вокруг запульсировала бархатом и охрой, сжалась -- и отпрянула в стороны, открывая жутковатое зрелище. Живые теплые огоньки этажом выше, там, где спала прислуга. Очень страшно это было -- чувствовать себя рентгеном. Видеть сквозь потолок и стены белесые контуры спящих людей и то, как мерно пульсируют густые пятнышки света у них в груди. Катя некоторое время испуганно таращилась на открывшуюся картину, затем перевела взгляд на потолок -- там, наверху, была комната ее горничной. И с ужасом обнаружила, как белая дымка, окружающая девушку, спускается прямо к ней, к Кате, словно притягиваемая магнитом, и несет с собой спокойствие и тепло - а служанка наверху начинает беспокойно ворочаться, и сердце ее пульсирует все реже. И от других людей потянулись к хозяйке дома тонкие язычки жизненной силы.

Катерина всхлипнула, вскочила, подавляя желание остаться и согреться, наспех оделась и выбежала из дома. Вторая машина, широкая, темная, которой она пользовалась, когда выезжала куда-то с девочками, выехала из гаража и понесла ее к храму Триединого. Сил не было больше держаться.

Обитель Творца, расположенная неподалеку от ее нового дома, была построена по единому образцу -- где бы ни находился храм, в Тидуссе или на Маль-Серене, все они были похожи на перевернутый бокал без ножки с круглым отверстием в потолке, по центру -- службы проводились под ним, чтобы Творец видел и слышал священника. В помещении по кругу были расставлены чаши с зерном, в которое ставились толстые и короткие свечи, густо пахнущие медом и воском. У стен, меж вытянутых окон, стояли скамьи, а на подоконниках лежали святые книги и жизнеописания отшельников и угодников, чтобы каждый молящийся мог присесть и почитать, проникнуться благодатью -- и, может, чуть меньше нагрешить, когда выйдет из храма в мирскую жизнь. А стены были расписаны знаками Творца -- золотыми, стилизованными, крутящимися посолонь колесами с шестью спицами, на кончики которых были надеты такие же колеса.

Благодарственные службы -- за создание мира, с просьбами не отворачиваться и не забывать в суете великих дел и иногда поглядывать на Туру -- проводились каждое утро. И, увы, паствы много на них не присутствовало, ибо в основном горожане предпочитали посещать храмы шести богов или персональные часовни Великих Стихий. Что не мешало священникам исполнять свои обязанности без малейших сомнений.

В храмах, особенно в деревнях, далеко от шумных городов, часто видели стихийных духов, добрых и злых -- они не шалили, мирно лежали на полу или сидели на подоконниках и дремали, чтобы потом снова улететь или уползти по своим загадочным делам.

Никто не мог объяснить, почему на потомков Черного Жреца маленькие и скромные храмы бесплотного и без-образного Триединого оказывали такое умиротворяющее влияние. Священники же, если их спрашивали, рассказывали, что Триединый заключает в себе все Великие Стихии и много больше -- и именно поэтому нахождение в месте его особой силы, молитва и прием освященного зерна восстанавливали баланс энергии в человеческом теле, уравновешивали его. Помогали не только потомкам Черного -- в монастырях Творца лечили душевнобольных и потерявших память, восстанавливая целостность человеческого тела и души. Недаром в священники к Триединому уходило столько виталистов.

Катя пробыла в храме недолго. Зачерпнула из глубокой чаши целую горсть просяного зерна, сунула его в карман юбки, зажевала несколько зернышек -- и сразу ощутила холодный кокон вокруг себя. Подышала плотным и тяжелым ароматом лаванды и ладана, вздохнула и представила, как кокон исчезает, растворяется в ней. Голове стало легче, и мир стал четче. Помолилась с просьбой не оставить ее девочек и помочь ей. И поехала на работу, время от времени поглаживая сумочку, где лежали фотографии дочерей.

В университете еще никого не было -- сторож, Василий Иванович, от которого сильно пахло алкоголем, добродушно проворчал "эх, молодежь, и куда же вам столько работать?", открыл ей дверь и ушел в свою каморку досыпать. Катя, перебирая зерна в кармане, шла по пустым коридорам, слушая эхо от своих шагов. Вокруг нее просыпались и зевали камены, бурчали ей приветствия, о чем-то шептались за спиной, но она почти не осознавала этого, погруженная в собственные мысли.

Может, попробовать сейчас завернуть в подвал? И если получится взять силы, начать действовать - тут же, пока будет способна сдерживаться от срыва, поехать к телепортвокзалу... или лучше в одно из турагентств, заплатить и попросить сразу открыть портал в санаторий. А там уже найдет, как спасти девочек -- в сумочке лежали артефакты из бабушкиной шкатулки, да и подручными средствами можно воспользоваться, глаза отвести, желудочную болезнь на охранников наслать -- не зря ведь учила заговоры и причетки из заветной тетрадки.

А если не справится? Если она слишком надеется на себя?

"А на кого мне еще рассчитывать?" - вздохнула Катя и тут же отругала себя за слабость и сомнения.

Она так задумалась, что чуть не подпрыгнула, когда в коридоре, ведущем к лестнице на ректорскую башню, ее окликнули скрипучим и недовольным голосом:

- Эй, красавица, ну-ка подыть сюда!

Катя испуганно завертела головой -- на нее со стен сурово взирали два камена, похожие на строгих учителей.

- Ты, красавица, зачем сюда явилась? - сварливо спросил один из них. - Тебе счас надо в монастыре спрятаться и там сидеть, пока в себя не придешь. Вон глазища какие голодные! Точно пожрешь кого-нибудь, и ректор наш по доброте своей тебе голову смахнет. Зря, что ли, спасали? Надо было там оставить, там бы тебя Данилыч и порешил.

- Так это вы меня домой отправили? - тихо спросила Катерина. От предположения, что Свидерский может обо всем догадаться и сдать ее в тюрьму, или в отдел магконтроля, неприятно засосало под ложечкой.

"Или убить", - добавила паники еще одна мысль и Катю снова заколотило.

- А кто ж еще? - фыркнул второй. - Что забыла-то здесь?

- Мне еще надо, - сказала она еще тише. - Немножко.

- Эээ, не, - прошамкал первый. - Ты уж прости, девочка, но мы тебе больше питаться не дадим. Не дело это. Вы же как -- чем больше потребляете, тем больше хочется. А мы как-никак за местных оболтусов отвечаем. Жалко их на корм отдавать, хоть и дурные, да и тебе не впрок пойдет. Так что скажись больной и беги, пока Александр наш Данилыч тебя не пронюхал.

- А почему вы мне помогли? - недоуменно спросила Катерина. - Если знаете, что я опасна?

- А ты думаешь первая такая? - хмыкнул тот, что справа. - Тут и преподавательница была из ваших. Тоже пыталась. Откачали и внушение сделали, как миленькая в монастырь уехала. И через год вернулась в норму. Эт вы не от хорошей жизни, так что, сразу в расход пускать? Тем более ты девчонка еще совсем. Уезжай, кому говорят.

- Нет, - ответила она неожиданно твердо. - Не могу.

Камены что-то заворчали ей вслед - но Катя отвернулась, зажала уши руками и быстро-быстро зашагала к подвалу. Но там, как ни пыталась открыть, ничего не получалось. Ключ не поворачивался, от двери било разрядами тока и где-то далеко слышалось глумливое хихиканье.

Катерина, чуть не плача, прислонилась лбом к проклятой двери.

- Пожалуйста, - прошептала она, - мне очень-очень надо. Пожалуйста...

Дверь не открылась, как ни трясла она ее и ни пинала. Где-то у входа в университет уже слышались звонкие голоса ранних студентов, и герцогиня вытерла слезы и быстро пошла к лестнице. У нее есть еще день, чтобы что-то придумать. И на крайний случай есть еще завтра. В Эмиратах.

На столе ее ждали бумаги, уже трезвонил телефон. И Катя окунулась в привычный рабочий ритм, периодически закидывая в рот просяные зернышки -- когда чувствовала, что спрятанное внутри готово развернуться и потребовать пищи.

Прибыл серьезный Александр -- его дожидалась целая делегация преподавателей, и он только поздоровался с ней, окатив волной сладкой и горячей силы, и пригласил их зайти. И хорошо, что отвернуться успел, потому что Екатерина застыла на месте, напряженно глядя ему в спину.

А если ей не дали взять у университета... может, попробовать у Саши? Немножко, он и не заметит... если отвлечь...

Она боялась того, что придумала сделать, до мокрых ладоней. Боялась, что он заметит, что остановит ее и сдаст в магконтроль, если действительно не прибьет там же, на месте. Но в сумочке лежала фотография дочерей. И если не взять сегодня, то завтра придется его везти в Эмираты... а этого она точно не хотела делать.

Свидерский освободился только к обеду. Вышел, провожая уставших преподавателей под уханье филина, остановился в дверях, задумчиво и насмешливо глядя на нее, пока посетители хлопали дверями и выходили на лестницу.

- Кофе, Александр Данилыч? - великосветским тоном спросила Катя.

Тот кивнул, поманил ее к себе и зашел в кабинет. И она, привычно глянув в зеркало -- боги, он точно все поймет! Бледная, растерянная, испуганная! - выдохнула и пошла за ним.

- Как сегодня себя чувствуешь? - спросил Алекс, пока она колдовала на кухоньке, а он что-то записывал себе в ежедневник.

- Хорошо, - выдохнула она и посмотрела на трясущуюся ложку, из которой с шуршанием сыпался сахар-песок. Да уж, злодейка из тебя никакая, Катерина Степановна. - Саш, ты извини за вчерашнее. Мне иногда нужно побыть одной.

- Нет проблем, - отозвался он легко. Раздался стук -- видимо, захлопнул ежедневник. - Определилась, куда тебя завтра отвезти?

По кабинету уже тек удивительный горьковатый аромат крепкого кофе, и Катерина помолчала, ловя момент, когда "шапочка" из пены поднимется вровень с краями турки, чтобы мгновенно разлить напиток по чашкам.

- А? - опомнилась она. - Да, Саш. Отель "Белый Закат", это в эмирате Ороона. Там есть виллы на берегу моря. Туда хочу.

Катя медленно прошла по кабинету. Запах кофе придавал уверенности, а вот приближаться к Свидерскому было трудно -- как кошке к рыбке, чтоб не мявкнуть и не броситься на него. Поставила чашку на стол, посмотрела, как он пьет, и улыбнулась его блаженному виду, сама пригубила кофе, оставшись стоять.

- Удался.

- Удался, - протянул Свидерский довольно. Протянул руку, и Катя послушно пошла к нему, села на колени, сосредоточенно рассматривая голубые глаза, светлые и очень короткие волосы. Было тепло, даже жарко - как рядом с печкой сидела. И он не терялся -- тут же небрежно погладил ее по спине, коснулся плеча губами.

- Почему именно туда? - вдруг спросил он, и расслабившаяся было Катерина встрепенулась.

- Виды красивые. И никто не побеспокоит. Можно купаться нагишом и загорать так же.

И чтобы избежать дальнейших расспросов, решилась -- перекинула ногу так, чтобы сесть к нему лицом, прижалась к нему. Алекс тут же откинулся назад, уверенно положил руки ей на бедра и пробормотал в губы:

- Кожу не спалишь? Ты же совсем белая, Кать.

Пальцы его гладили ее по коленям, бедрам, проскальзывая под юбку, и хорошо и сладко было от этих движений. И вообще он был такой расслабленный, довольный.... Катя чуть не всхлипнула, закусила губу и пожала плечами:

- Натрешь меня кремом, - внутри нее разгорался холодок, и она уже отчетливо видела светлую огромную дымку вокруг мужчины -- плотную, вкусную, теплую. Вздохнула судорожно, обхватила его за шею и поцеловала. И отпустила себя, чувствуя, как льется в нее горячая, мощная энергия.

Руки вокруг нее сжались крепче, переместились на шею, словно он хотел ее задушить, и снова ослабли, скользнули по груди нетерпеливой лаской, спустились под юбку -- она пила его, захлебываясь от страсти и от ужаса, раздирала на нем рубашку, стонала, и Александр отвечал ей с такой силой, что в голове мутилось. Остановиться она уже не могла, и желание впитать его, вобрать всего доводило ее до исступления. Дальнейшее она видела словно в температурном бреду -- и чувствовала мужчину в себе, и слышала его рычание и свои стоны, и отрывалась от губ его на какие-то мгновения, чтобы набрать воздуха -- и снова впивалась и пила его.

Он прикусил ей губу до крови -- и от этой капельки боли ее накрыло такой волной наслаждения, что она зашипела, царапая его спину и изгибаясь -- и последнее, что почувствовала, это крепкую руку в своих волосах, зубы на плече, напряженный стон -- и прохладные пальцы у виска. И улетела в темноту.

Алекс несколько минут приходил в себя, поддерживая Катю за спину и тяжело дыша. Кто б знал, что близость с активной темной -- это так остро и вкусно?

Он заметил ее изменившуюся ауру едва только она вошла. И следил внимательно, и готовым был к нападению -- но не к тому, что оно окажется таким чувственным. И продолжил, не смог не продолжить.

Он аккуратно уложил отправленную в сон Катерину на диван. Застегнулся, одновременно хмурясь и любуясь на ее опухшие губы и бесстыдно оголенные бедра. Белье ее валялось где-то под столом, содранное им же.

Да, он и припомнить не мог, когда его так накрывало.

Вытер ее, опустил юбку. Застегнул блузку, не удержавшись, поцеловав грудь. Урона она ему значительного не нанесла, но все же Александр выпил Максов тоник и только после этого присел на диван и положил руки ей на виски. Что же ты скрываешь, Екатерина?

Конечно, он не был так силен в менталистике, как Макс. Но блок ментальный увидел сразу, как и сложную защиту на взлом. Можно было попытаться самому, но зачем, если есть тот, кто способен сделать это незаметно?

- Макс, - хрипло сказал он в трубку. - Мне ты срочно нужен.

Позвонил он и Мартину. Тот пообещал, что вот прямо сейчас запрется в своем кабинете и придет в университет.

Тротт прибыл через несколько минут. Посмотрел на друга, задержав взгляд на измятой рубашке, на которой не хватало пуговиц, на лежащую на диване женщину, втянул носом воздух и поморщился.

- Чертов извращенец, - произнес он с совершенно Мартиновыми интонациями. Алекс усмехнулся.

- Помоги мне.

- Зачем? - ледяным тоном спросил Тротт. - Ты и так уже укатал девицу до бессознательного состояния.

- Кто тут кого укатал? - раздался жизнерадостный голос Марта. Блакориец увидел Катерину, присвистнул восхищенно. - Понятно. А нас-то зачем позвал, Данилыч? Порадоваться за тебя? Поаплодировать? Жаль, медаль дома забыл.

- Вы на ауру ее посмотрите, - ровно сказал Свидерский. Рыжий и черноволосый маги синхронно повернулись к Кате, скосили глаза, переходя в первый магический спектр -- и одновременно же выругались.

- Это у кого она так насосалась? - недоуменно спросил Мартин. Макс отошел, распахнул окно. Алекс выразительно посмотрел на друга, и тот изумленно поднял брови. - У тебя? Чертов извращенец!

Свидерский не выдержал, захохотал. Ему отчего-то было очень легко и радостно, будто Катя взяла не только силу, но и все заботы и тревоги, всю тяжесть прожитой жизни. Друзья смотрели на него с обеспокоенностью.

- Может, он того, умом двинулся? - громко прошептал Мартин. - Может, его стукнуть чем потяжелее, чтобы пришел в себя?

- Алекс, - сухо высказался Тротт, - время. Зачем позвал?

- Кроме как похвастаться, - добавил едко блакориец.

- На ней ментальный блок, - уже спокойно сказал Свидерский.

- Ну и что? Разве теперь это не дело магконтроля? - инляндец не впечатлился.

- Забудь о магконтроле, Макс, - с улыбкой, очень ласковым тоном -- за которым слышалась сталь - посоветовал ректор. Тротт посмотрел на него, хмыкнул.

- Вот почему не люблю женщин. Сколько она здесь? Неделя, две? А у тебя уже мозги в штаны ушли.

- Да ладно тебе, Малыш, - добродушно вмешался Мартин. - Девочка хорошая. И дети у нее прелесть. Если можно вернуть ее в нормальное состояние без правовых процедур, то отчего бы не сделать Данилычу приятное?

- От меня-то что требуется? - сухо прервал его Тротт, глядя на Свидерского.

- Снять блок, конечно, - ответил тот. - Март, а тебя я не ржать позвал. Ты нужен со своим обратным щитом. Я боюсь, силы не рассчитаю, приложу так, что не встанет.

Тротт нахмурился, обеспокоенно потер ладони. Но кивнул недовольно.

- Я посмотрю. Не отвлекайте меня пока.

Он присел на корточки и протянул руки над спящей Екатериной. Дернулся недовольно и как-то странно посмотрел на друзей. И словно через силу прикоснулся к ее вискам, прикрыл глаза, что-то бормоча себе под нос.

Мартин скучал, развалившись в кресле. Алекс обнаружил-таки пикантную деталь женского туалета, улетевшую под книжный шкаф, и постарался аккуратно и незаметно достать ее оттуда.

- Коллекцию начнешь собирать? - невинным шепотом предположил Мартин. - Была у меня когда-то такая...

Со стороны Макса раздалось раздраженное порыкивание, и Мартин сделал страшные глаза и умолк.

- В следующий раз тебе рот заклею, раз ты слов не понимаешь, - ледяным тоном произнес инляндец, поднимаясь. - Данилыч, блок стоит серьезный, со второй завязкой. Еле уловил. На смерть в случае снятия или попытки рассказать о том, что запрещено. Какую-то важную информацию эта твоя темная скрывает. Любопытно бы было взглянуть на умельца. Я уже видел подобный стиль, правда, там нелетальные были. Думаю, у одного учителя обучались.

- Сам снять сможешь? - поинтересовался Алекс.

- Я все могу, - ровно ответил Макс -- он привычно пошел мыть руки. - Но всегда есть небольшая вероятность ошибки. И тогда она умрет. А если умрет, с магконтролем придется разбираться уже мне.

Свидерский нахмурился, посмотрел на Катерину -- и завис, засмотревшись и задумавшись. Мартин любовался им с комическим выражением успешной сводни и едва удерживался, чтобы не захихикать, Макс глядел как на скорбного главою.

- Все равно это бомба замедленного действия у нее в голове, - наконец, проговорил Александр. - Рано или поздно рванет, поэтому нужно обезвредить. И лучше тебя с этим никто в мире не справится.

- Это верно, - раздраженно проговорил Тротт. - Подожди две минуты, я пойду стазис на препараты брошу. Раз уж мне предстоит потерять тут несколько часов. И, Март. Откачай у нее энергию. Мне это... очень мешает.

За окном уже стемнело, в кабинете Свидерского стояла тишина. Макс работал над Катериной, словно развязывая невидимые запутавшиеся нитки и периодически восхищенно присвистывая или ругаясь. Алекс уже закрыл вход в башню, чтобы их никто не беспокоил, и теперь сидел в кресле, наблюдая за снимающим блок другом. Мартин, развлекающийся написанием записочек хозяину кабинета -- так как говорить и даже шептать было чревато, успел воспользоваться обратным щитом, затем отзвонился помощникам и сообщил, что сегодня его во дворце не будет, поэтому "справляйтесь сами и нечего мне тут стенать". Блакориец скучал, но все же это было лучше, чем работа при дворце.

- Все, Алекс, - раздался голос Макса. Он был бледным, и Свидерский понятливо указал ему на чашку с кофе, на его собственный тоник, достал сигареты. - Читай сам. Заглянул... как в грязи измазался.

Он за один глоток выпил кофе, закурил, подойдя к открытому окну, и несколько раз там вдыхал воздух и встряхивал головой, пытаясь прийти в себя после изматывающей процедуры.

Свидерский осторожно сменил его, тоже коснулся висков женщины пальцами. И посыпались на него образы, заставляющие его, почти восьмидесятилетнего боевого мага, видевшего в жизни столько, что кто другой давно поседел бы, морщиться и ругаться сквозь зубы. Боги, сколько боли и отчаяния. Сколько слез и нежелания жить. И муж... правда похож. Ох, Катя, Катя... все же что тебя заставило спать со мной, если его ты боялась до тошноты?

Ответ пришел в конце. Мужчина в машине. Похищенные дочери. Угрозы. Отель "Белый закат". "Только дайте ему этот порошок... Вы красивая женщина... соблазните его". Санаторий на севере Блакории.

- Все понятно, - глухо сказал он. - Макс, а возможно точно восстановить вязь блока, если понадобится?

- С ума сошел? - отозвался инляндец. Он вымыл руки и сейчас вытирал их, недовольно поглядывая на друга. - Я могу, но зачем?

- Чтобы никто не знал, что его ломали, - задумчиво проговорил Алекс. - Если сейчас не получится решить проблему, придется идти обходным путем. И действующий блок понадобится.

- Что-то серьезное? - заинтересовался Мартин. Он оживился -- впереди маячило развлечение.

- Серьезнее некуда, - кивнул Свидерский. - И твоей принцессы касается.

Он рассказал друзьям об увиденном, умолчав, впрочем, о причинах того, почему Катерина решилась на связь с ним. Только о том, что ее используют как живца для него и ее подруги, принцессы. О том, что дети ее на севере Блакории и что герцогиня применила наследие своей крови только после того, как узнала, что дочери похищены, чтобы разыскать их.

- Надо спасать девочек, ты прав. И я предупрежу Марину, - непривычно сдержанно подвел итог Мартин. - И, Алекс, ты же понимаешь, что нужно поставить в известность службу безопасности?

- Тандаджи я сообщу, - согласился Свидерский. - Но, - жестко проговорил он, - позже. Это теперь мое дело, Март. Я хочу решить его сам.

"Потому что хочу сам придушить урода, который заставил ее спать со мной. Потому что крайне неприятно знать, что все это время ты был соучастником насилия. И к тебе бы никогда не подошли, если бы не шантаж".

- Остается вопрос - зачем шантажистам я и принцесса, - добавил он. - Так что нам нужен живой источник информации. Сейчас мы пойдем за детьми. Март -- ты же общался с ними. Можешь открыть Зеркало? Я первый, вы за мной. Макс?

- Я с тобой, естественно, - сухо сказал рыжий маг.

Блакориец довольно сощурился, попытался открыть переход... и Зеркало, зазвенев, лопнуло. Барон удивленно присвистнул, сделал еще одну попытку. Тот же результат.

- Не знаю, где они, Алекс, - Март раздосадованно потрепал пятерней волосы, - но Зеркало туда открыть невозможно. То ли слишком маленькое помещение и нет пространства для перехода, то ли место, где очень сильны стихийные колебания. Любой блок я пробью, сам знаешь. Ну или почти любой, - задумчиво добавил он, - но вряд ли их прикрывает Алмазыч или кто-то сильнее меня. Может так, ножками? Телепортируемся до этого санатория, а там уже осмотрим? Координаты я найду, дома где-то валяется телепортационная карта Блакории.

- Найди, - кивнул Алекс, и чуть ли не пританцовывающий от нетерпения Март снова открыл Зеркало.

- И не вздумайте звать Викторию, - предупредил он перед тем, как уйти. - Там может быть опасно, нечего ей там делать. Приглушите сигналки. Пусть лучше она потом мне голову откусит, чем сейчас ринется помогать.

Алекс понятливо усмехнулся, коснулся запястья, перенастраивая сигналку, и Макс тоже, что-то бурча, последовал его примеру. Успокоенный барон исчез в Зеркале.

- А с ней что делать? - Тротт качнул головой в сторону Кати. - После взлома она проспать должна минимум сутки. А если к ней за это время кто-то попробует переместиться?

- Сейчас, - Алекс подошел к помощнице, невозмутимо поднял ее на руки и открыл Зеркало. - К себе отнесу. Там до нее никто не доберется.

Макс поднял глаза к потолку и покачал головой. Одни проблемы от этих женщин.

Катерина Симонова, обессиленная, лежала на спине в озере бесконечного колышущегося тумана, и ощущения были дремотные, легкие. Слышала эхо далеких мужских голосов. Чувствовала, как щекотно в голове -- хотела повертеть ею, но получалось плохо -- движения были замедленными, вялыми. Зато озеро вокруг стало вскипать огромными лопающимися сухими пузырями, волноваться -- и сама Катерина вдруг почувствовала, что рядом находится кто-то сильный. Кто-то, ощущавшийся своим. Это его энергия заставила возмутиться озеро ее спокойствия, вернула чувствительность телу. И силы начали понемногу возвращаться.

Затем щекотка прекратилась, и она снова задремала.

Второй раз она очнулась от ощущения тепла. Озеро исчезло. Катя лежала на белой горячей печке в их старом деревенском доме и грелась, а где-то бормотала-напевала бабуля старушечьим тонким голосом, и напевами этими полились ей в голову заговоры и причетки, выученные наизусть -- буквы плясали перед глазами, складывались в сияющие хороводы, в картины прошлого. Пробегали перед ее взглядом лица знакомых и родных, и вот замерцали перед ней фигуры спящих дочерей -- и Катя вздрогнула от ужаса, вспомнив все, и очнулась. Скатилась с кровати, испуганно глядя на замершего Александра. Внутри снова завыл-застонал голод, потянулся к Алексу темными щупальцами -- и он резко опустил руку, ставя щит. Катя трясущейся ладонью полезла в карман юбки - ткань под ее пальцами расползалась, и она еле успела зачерпнуть горсть зерен.

- Кать, не дергайся, - жестко приказал Александр. - Я не причиню тебе зла. Я помогу. Успокойся!

Стук сердца как набат. И интонации -- знакомые. Как у мужа. Она перевела взгляд на его руки -- он что-то выплетал. Сеть для нее? Не мог же не заметить, как она пила его. И где они? И что будет с детьми?

Тьма в помещении стала объемной, бархатной, - Алекс дернул рукой -- и Катя зашипела, сыпанула зерна вокруг себя и выкрикнула:

- Защиты! Кровью своей заклинаю! Защиты!

Зерна рванулись вверх черными туманными побегами, сплетаясь, прошивая потолок и образуя плотную дымную перегородку -- а за спиной Катерины со звоном сыпалось на пол стекло из окна. Она оглянулась - то залетали в комнату вороны и галки, оставляя на осколках кровь и перья, кружили вокруг с оглушающим карканьем и криком, касались горячими крыльями, делясь жизненной силой, и падали бездыханными. Туманные струи вспыхивали -- это прорывался к ней Александр, а Катя с горьким хохотом -- нельзя верить мужчинам, нельзя! - метнулась к окну. В торчащем окровавленном осколке увидела свое отражение со светящимися зеленым глазами -- а окно уже плавилось, рассыпалось стеклянной крошкой, потому что поднималось в него что-то холодное, прозрачное, темное, похожее на тонкую длинную змеептицу. И пахло от нее смертью.

- Защищщщуууу, - прошелестело существо, припадая к полу, -- крылья его клочками тумана стелились над мертвыми птицами, - кровьююю просссс-ш-сссила. Ссадиссс-ш-сь... чсссшего хочесссшь?

Перегородка еще раз вспыхнула -- и начала осыпаться, обращаясь в пепел.

- Кать! - заорал Свидерский. - Остановись! Я не обижу тебя, Катюш!

Катерина снова захохотала -- мысли в голове были звонкие, злые, - обхватила тонкую шею существа руками, чувствуя, как немеет кожа там, где они соприкасались, и вскочила на него верхом.

- К детям! - крикнула она. - К моим детям!

И с визгом вылетела на нем в окно.

Сказать, что Свидерский был удивлен, -- ничего не сказать. Все произошедшее заняло не больше секунд -- с ее странным щитом он мог бы справиться и быстрее, но больше осторожничал, боясь задеть Катерину.

А так... сколько любопытного за какие-то мгновения. Защита, выдержавшая его первый удар -- при том, что Катя никогда не училась магии. Да и защита очень своеобразная. И необычное поведение птиц... И эти горящие зеленым глаза -- чисто ведьма из сказки, только улетела не на метле, а на стихийном духе. Подобных ему Алекс встречал несколько раз. Дух смерти, сомнарис. Обитатель ледяных пещер и подвалов в заброшенных деревнях, старых кладбищ и курганов. С людьми в контакт старался не вступать, но иногда являлся одаренным перед смертью в виде бледного двойника или скелета в темном плаще. Питался жизненной силой и горячей кровью. И не выносил огня.

- П......ц, - раздался в спальне ошарашенный голос Мартина. Появившийся почти одновременно с ним Макс, присев, изучал иссушенные тела десятков, а то и сотен птиц -- половина спальни была усеяна ими, и возвышалась эта куча чуть ли не до колена. Там, где были рассыпаны зерна, виднелись черные лунки, будто пол был проеден кислотой. Друзья застали последний акт драмы и успели увидеть, как улетает в окно зеленоглазая ведьма.

- Поймаем, - наконец, сухо сказал Тротт, - и в монастырь, Данилыч. Это если ты ее в живых оставишь. Сейчас птиц выпила, а ведь так же и людей может.

Алекс поморщился.

- Моя ошибка. Как она так быстро восстановилась?

- А что мы знаем о ведьмах? - небрежно ответил Тротт. - Мы сталкивались только с мужчинами. Возможно, женщины изначально сильнее.

- Нет, - покачал головой Свидерский. - Это какая-то кустарщина, Макс. Как у деревенских знахарок. То ли интуитивное колдовство, то ли ритуалы какие-то неизвестные. Как у шаманов, древние. Мне показалось, она сама удивилась тому, что случилось.

- А мне понравилось, - мечтательным голосом проговорил Мартин. - Красиво ведь, Данилыч. Скажи, красивая?

Алекс усмехнулся.

- Красивая, - согласился он.

- Вляпался? - с грустным пониманием спросил Мартин. Свидерский неопределенно пожал плечами.

- Идиоты, - процедил Макс.

- Возможно, - согласился Свидерский. - Но надо спасать ее, пока не натворила чего-то, за что на нее охоту объявят. Март, удалось найти координаты?

- Угу, - блакориец пощелкал пальцами, и в спальне открылось еще одно Зеркало. - Пойдем?

Катерина, крепко вцепившись в длинную холодную шею странной тени-змеептицы и прижавшись к ней щекой, взлетала над огромным, заснеженным, сияющим вечерними огнями Иоаннесбургом. Сверху, с его сверкающими жилами-магистралями, заполненными тысячами машин, с вязью из миллионов светящихся окон и фонарей, город походил на дивную звездную паутину, разделенную пополам белым льдом реки Адигель.

Полупрозрачная, темная змеептица все поднималась и поднималась вверх, и ледяной ветер с сыпью секущих лицо и руки кристалликов льда усиливался, заставляя глохнуть от жгучего холода. Тела Катерина уже почти не чувствовала и только надеялась, что не разожмет руки и не полетит вниз, -- уж лучше замерзнуть здесь, на лету. Сорванное от крика горло болело, и голова была гулкой, как пустой кувшин. И страх казался уже тупым и привычным, как непомерно тяжелая холодная глина, заполнившая тело. Кажется, она просто перебоялась.

"Не-сссс бойсссшсся", - прошелестел у нее в голове бесплотный голос. Катя не успела подумать, чего еще ей надо не бояться - птица, поднимающаяся теперь почти отвесно, сложила черные полупрозрачные крылья, растекающиеся в небо клочками тумана и, вытянувшись в стрелу, понеслась к земле, вспыхивая ослепительным белым светом, восхитительно горячим, мгновенно согревшим ее, напитавшим ее. Наверное, с земли они смотрелись падающей звездой -- и вдруг столица, несущаяся навстречу, исчезла, а вокруг вспыхнула мягким сиянием заворачивающаяся мириадами искр радужная пыль. Какой-то переход? Подпространство? Место, исполненное изначальной силы, духом творения, прошившего Катерину от головы до пяток и напоившего такой бодростью, какую она чувствовала только в детстве.

А через несколько ударов сердца они вынырнули над покрытыми снегом горами, прямо над долом, заполненным туманом, подсвеченным изнутри тусклыми огнями строений. Змеептица медленно спланировала в этот туман и понеслась над небольшим городком, над темными парящими озерами -- видимо, это и была долина Хорндорф, - и через несколько минут опустилась у одного из них.

Вокруг стояли небольшие коттеджи, к которым тянулись выложенные брусчаткой дорожки. Светили затейливые кованые фонарики, виднелись указатели с надписями на блакорийском и рудложском: "Горячие источники", "Ресторан "Лавина", "Лечебный корпус санатория Вармбассер". Снега на земле почти не было, по ногам тянуло сыростью.

- Спасибо, - сипло (сказалось-таки переохлаждение) проговорила Катерина, когда наконец-то расцепила скрюченные пальцы и сползла на землю. Удивительно, как она не потеряла туфли. Птица терпеливо ждала, поводя башкой, похожей на голову ящерицы, по сторонам, и Катерина протянула руку и осторожно погладила свою воздушную лошадку по длинной шее. Теперь она могла разглядеть существо лучше -- и правда, змея или длинная и тонкая ящерица с птичьими крыльями и тупой мордой. Цвета ее неожиданная помощница была удивительного -- тьма, но во тьме этой были все оттенки, от иссиня-черного до густого красного. Так выглядит последний отблеск заката на ночном небе.

- Кроовввииис, - прошелестело существо требовательно и облизнулось длинным раздвоенным языком, - т-с-тыыы обеещ-с-с-с-щалаааа...

- Они здесь? В каком доме? - быстро спросила Катерина. Ее начало трясти крупной дрожью -- отходила от перелета. Где-то вдалеке раздавались голоса -- в санатории было многолюдно. Периодически в тумане возникали и пропадали шагающие куда-то люди -- парочки, семьи с детьми. На Катю они не обращали никакого внимания. Может, не видели ее из-за дымки?

- Ссссначалассс кровьссс, - прошипел темный дух. Шея его шла нетерпеливыми волнами -- ну чисто извивающаяся змея, - он распахнул пасть и блеснул тонкими иглами-клыками, вылезшими из десен. Катя вздрогнула, отвернулась и протянула ему руку. И через несколько секунд вскрикнула, глотая слезы -- в предплечье словно вонзились два ледяных шила, к коже присосалась холодная пасть, и побежала вниз, к кисти, ее собственная горячая кровь.

Существо пило жадно, впиваясь в землю когтями от удовольствия, поскребывая ее, и крылья периодически сжимались в комки -- и снова распускались туманными полотнами. Язык, слизывающий кровь, щекотал кожу. Катерина терпела, оглядывая дома. Внутри снова росла та самая нетерпеливая, злая сила, требующая сейчас же идти к своим детям, сломать все замки, снести все препятствия и спасти их.

Дух, наконец, оторвался от нее, и герцогиня прижала к себе руку. Ранки противно покалывало, кожа вокруг онемела. Существо облизывалось, и немигающие глаза его горели зеленью.

- Сссслабенькаяяяя, - прошелестело оно укоризненно. - Почти бессссвкуссснаяя.

- Ну извини, - прошептала Катя застуженным горлом, - какая есть. Где дети?

Змеептица вдруг вытянулась в тонкую смазанную тень, длинной нитью пронеслась мимо Катерины и остановилась недалеко от одного из домиков. И Катя зашагала туда. Но подойти к зданию не смогла -- наткнулась на прозрачную преграду. Зашарила по ней ладонями -- внутри ворочался тяжелый голод, рос, грозясь захватить ее всю, в тело хлестала чужая сила, но было ее очень много, так, что даже в голове мутилось. В какой-то момент Катерине показалось, что она теряет контроль над собой -- и она с усилием оторвалась от щита. Повернулась к помощнице, и вовремя -- та прижалась к земле, расправив крылья -- по всей видимости, собиралась улетать.

- Помоги! - прохрипела герцогиня умоляюще. - Ну пожалуйста! Не улетай! Мне еще дочек обратно возвращать нужно!

- Нельзя, малысшей, нельзя касаться, - тревожно завибрировало существо, - не просшсссси!

- Ну хоть побудь со мною, - тихо попросила Катя. - Пожалуйста! Помоги пройти туда!

Дух зашипел, замотал головой, прижался к земле, трепеща туманными крыльями.

- Ну и улетай! - с отчаянием крикнула Катерина. - Сама справлюсь!

Змеептица взмыла вверх и исчезла в туманной дымке. Катя зло стряхнула выступившие слезы и прижалась к покалывающему разрядами щиту. В домике светилось несколько окошек. Где-то там были ее девочки.

Она закрыла глаза.

Что можно сделать ради спасения детей? Все что угодно. Даже потерять себя.

Герцогиня вздохнула и отпустила свой голод.

В коттедже, укрытом щитом, в удобном кресле мирно дремал под унылое бормотание телевизора пожилой виталист и темный маг Оливер Брин. Он умел ждать, и уже несколько дней терпеливо дожидался выходных - когда к нему должен был попасть Александр Свидерский. Подкупленная горничная в доме Симоновой докладывала, что хозяйка с ректором встречаются, и что она не ночевала дома. И были все основания полагать, что в скором времени у них появится источник энергии для инициации новых темных и усиления уже имеющихся. А затем, когда они станут сильнее, в их руки попадет третья Рудлог, с помощью крови которой обязательно получится провести ритуал. Не может не получиться.

Дети Симоновой вели себя тихо - их даже выпускали дважды в день гулять за дом, на берег озера. Коттедж находился на отшибе, вдалеке от пешеходных дорожек, был закрыт мощным щитом, администрация была предупреждена, что соваться к отдыхающим господам магам не нужно. В здании, помимо самого Брина, находилось еще восемь человек - и темные, и классические маги-стихийники, сочувствующие их делу, и нанятые для охраны люди, за звонкую монету не слишком печалящиеся о вопросах морали. Брин был готов платить - слишком дороги были заложники и слишком много было на них поставлено.

Периодически на щит, окружающий временный штаб заговорщиков, натыкались отдыхающие, но это случалось крайне редко - в таких случаях сигналка на запястье темного мага едва ощутимо вибрировала.

Вот и сейчас она задрожала, и Оливер Брин с досадой открыл глаза, потер их, потрогал ворох амулетов на груди. Те молчали - никакой опасности, простое прикосновение. Но все равно нужно было проверить - и темный маг тяжело поднялся из кресла, подошел к окну - чтобы увидеть, как через вспыхивающую защиту просачивается тонкая женская фигура, почти невидимая из-за тумана. Это было настолько невероятно, что Брин застыл на несколько мгновений. Щит не был сломан - сквозь него прошли, как горячий нож сквозь масло.

Темный недоверчиво покачал головой. Оливер Брин был человеком осторожным, и пусть женщина шаталась, как пьяная, странно встряхивая головой и растерянно озираясь по сторонам, перестраховаться было не лишним. Также как и увести детей.

И он на всякий случай активировал тревожную нить - и во дворе один за другим стали открываться Зеркала, через которые выходили маги. Щелкнул пальцами, призывая духов-охранников - когда-то давно Брина стал известен магсообществу как создатель амулетов с заключенными в них стихийными духами. Но ловить недобрых духов, подчинять их, было делом долгим и опасным, а амулеты были дороги и пользоваться ими могли только маги - так и осталось его открытие практически невостребованным.

В комнату, вызванный нитью, вошел Орин Лерой, его друг и соратник. Подошел к окну.

- Уводить детей? - спросил он тревожно, глядя в окно.

Один из магов, кажется, Синский - как тут разглядишь в вечном тумане? - приблизился к женщине, что-то начал говорить ей - та так же мотала головой, как припадочная, сжимала ладонью горло - и мужчина нетерпеливо схватил ее за руку.

Женщина подняла голову, оскалилась - блеснули зеленью глаза - и ткнула ладонью в грудь Синского. Тот как-то странно дернулся, скорчился и упал.

- Она из наших? - в голосе Лероя звучало такое же изумление, которое ощущал сам Брин. Они всматривались в нападающую и ничего не могли разглядеть.

В женщину полетели Сети, и она неожиданно быстро присела, загребая ладонью землю - и бросила ее в сторону охранников, что-то отчаянно крича - и поднялась пыль столбом, завыл ветер, опуская видимость почти до нулевой.

- Уводи, - резко скомандовал Брин, махнул рукой и торопливо направился к дверям. За ним тихими тенями поднимались из-под пола белесые топники и ярко-оранжевые огневики, и было их столько, что Орин Лерой передернул плечами. Целая небольшая армия.

Брин вышел из дверей коттеджа как раз тогда, когда пылевая буря успокоилась - женщина обнаружилась совсем близко, вполоборота.

- Стоять! Буду стрелять! - крикнул один из охранников, и нападающая, невероятно быстро двигающаяся среди мужчин, отмахнулась, что-то бормоча -- и вокруг нее вырос шар будто из затемненного стекла, по поверхности которого с шипением растеклось пламя от Лопастей, выпущенных одним из магов. Видимо, не выдержали нервы. Растеклось и впиталось. И она ударила уже сгустком темной силы -- вытягивая нити жизни из бегущих к ней людей - и мужчины падали, как подкошенные, иссыхая просто на глазах. Вокруг нее кружился растущий темный кокон, в котором вязли пули и о который с ревом разбивались боевые заклинания, заставляя ее вздрагивать, падать на землю и снова подниматься, вытирая текущую из носа кровь.

Она в очередной раз встала. И наткнулась взглядом на стоящего у порога Брина. И застыла, оскалившись.

- Где. Мои. Дети?!!! - вибрирущим и низким голосом провыла она.

Он узнал ее и выругался. Как, ну как можно было упустить темную? Если бы проверили, то сейчас она бы уже была с ними по своей воле. И принцессу, и ректора привела бы сама. А сейчас бессмысленный взгляд и дерганые движения говорили только об одном - поздно. Теперь она не сможет удерживать себя. Придется убирать.

- Взять, - спокойно приказал он духам, перебирая свои амулеты. И из-за его спины под ослепительную вспышку щита над коттеджем понеслась к герцогине Симоновой подчиненная его воле призрачная армия.

Маги, вышедшие несколько минут назад у административного здания санатория и разделившиеся, чтобы обыскивать коттеджи, одновременно увидели, как на другом конце здравницы вспыхивает в тумане яркий белый купол. И почти синхронно открыли Зеркала, настраиваясь на Катерину. И успели разглядеть, как растекается пламя Лопастей по какой-то немыслимой защите вокруг Катерины, и как высасывает она жизнь из нападающих на нее. Рядом с Алексом присвистнул Мартин.

- А казалась такой тихой девочкой.

Свидерский не ответил -- да Март и не требовал ответа. Блакориец прощупывал щит, пытаясь пробить его, Александр закрывал на огромной площади возможность для телепортации -- непонятно, на что надеялась Катерина, но он бы на месте злоумышленников сразу перенес детей в место, в котором их не найдут. Макс с непонятным выражением на лице следил за двигающейся к дому женщиной. Губы его были плотно сжаты.

- Есть, - удовлетворенно проговорил Март, и огромный щит вспыхнул -- и начал таять. Алекс не стал ждать ни секунды - шлепнул себя по бедру - и грудь его, и руки, и ноги сковали тонкие светлые доспехи, в руку легла тяжелая светящаяся цепь. Заговоренная в храме Триединого, простое оружие, которое он любил больше всех мечей и молотов.

- Ищи детей! - рявкнул он Марту и мгновенно переместился вперед, встав перед Катериной и хлестнув запевшим, искрящимся цепом ближайшее из нападающих существ.

- Как что, так я без драки остаюсь, - буркнул фон Съедентент. Но не стал медлить - по широкой дуге помчал к дому. За его спиной лорд Максимилиан Тротт со скучающим выражением на лице закручивал над собой гигантские огненные Лопасти - а об его щит уже разбивался первый Таран противников.

Тщетно пытался Орин Лерой, открывший Зеркало, восстановить его -- девочки плакали, няня обнимала их, дрожа от страха, -- скрипнула дверь, он почувствовал чье-то присутствие, обернулся -- щит его разлетелся вдребезги, сам маг застыл в стазисе.

- Так, - весело сказал Март, - что у нас тут за болото соленое? А ну, малышня, хватит рыдать.

Девчонки завизжали, запрыгали вокруг него, мгновенно забыв плакать.

- Дядя Мартин! Дядя Мартин!

- Ну-ну, полегче, - сказал он, смеясь. - Скоро домой пойдем. Где у вас теплая одежда?

Няня засуетилась, вытаскивая из шкафа ботиночки, куртки, шапки. Снаружи раздался треск, дом затрясло, и блакориец, оторвавшись от детей, незаметно поставил щит -- если дом рухнет, они точно останутся живы.

- Или не скоро, - добавил он жизнерадостно, схватил курточку и натянул на младшую. - Ну, кто умеет быстро бегать? Чур, ничего не бояться! На улице салют!

Дом снова затрясло - и он, не переставая улыбаться, отошел от двери, распахнул окно, будто так и было задумано, выпрыгнул в него и одну за другой принял девочек, помог спуститься испуганной няне.

- Отважная женщина, - шепнул он ей голосом заправского соблазнителя, и няня перестала дрожать, зарделась. Подхватил старшую на руки, усилил щит - поблизости творилось светопреставление, - отшвырнул кого-то из попытавшихся остановить его магов.

- Бегом!

И они побежали - к озеру и дальше, за границу закрытой Александром телепорт-зоны.

Алекс, закрывая Катерину, хлестал цепом, пытаясь приблизиться к управляющему духами человеку со смутно знакомым лицом. Герцогиня упрямо двигалась к дому, и он не мог ее пока остановить - никак не отвлечься было, и движение это ему очень мешало. Он кричал ей, что детей увели - но она словно не слышала и не узнавала его. Свидерский уклонился от броска огневика, ударил по нему ледяными Лезвиями, накрыл Катю еще одним щитом - духи словно взбесились. Чуть в стороне невозмутимо теснил противников к стене дома Макс - против него стояли с десяток магов, непрерывно бомбардирующих природника всем набором боевых заклинаний, но он управлялся с ними играючи. Бледное лицо его в тумане казалось почти зловещим.

У самого дома открылось еще одно Зеркало, и Алекс выругался - какой силы должен был быть человек, чтобы пробить его запрет? Из перехода выступила фигура в полумаске, обозрела сражение и двинула рукой.

Земля загудела - один за другим стали лопаться щиты, валиться на землю люди. Алекс успел прыгнуть к Кате, схватить ее за руку, укрепляя защиту и чувствуя привычный шершавый поцелуй темной ауры - когда от вновь прибывшего побежала во все стороны расширяющаяся воронка, и время вдруг замедлилось, зазвенело, застывая. Александр только и успел увидеть, как невыносимо медленно взлетает вверх Макс, расставив руки, пытаясь уйти от гигантской глушилки - и тут под ногами ректора открылось огромное Зеркало, и они с Катей провалились в него.

Леди Виктория, одетая в короткий и очень фривольный халатик, красила ногти на ногах в ярко-алый цвет, когда в ее покоях взвыла сигналка, щит жалобно тренькнул, не выдержав и рассыпавшись, и в гостиную ввалился запыхавшийся, раскрасневшийся Мартин, в сопровождении двух визжащих девочек и одной женщины на грани обморока.

- Вики, - сказал он, переводя дух, - к тебе гости. Это Лиза, это Аня, и она, кажется, хочет по-маленькому.

- Что происходит? - зло спросила волшебница, едва удерживаясь, чтобы не метнуть в него флакончик лака.

Мартин махнул рукой и со словами "классные ножки, Кусака" поспешил ретироваться, оставив Викторию наедине с испуганными детьми и схватившейся за сердце женщиной.

Вышел он из Зеркала как раз вовремя, чтобы увидеть, как рушится дом, на его месте поднимается огромная воронка, расходясь во все стороны высокими волнами сжатого воздуха, как от мощного взрыва. Барон успел укрепить щит и удержался. И, переждав стихийное возмущение, побежал на место сражения.

Там было пусто. Сверху раздался окрик - блакориец вскинул голову и увидел снижающегося Макса.

- Ищи Алекса, быстро, - процедил тот, прижимая руку к земле и к чему-то прислушиваясь. Март не стал переспрашивать - настроился на друга. Но Зеркала лопались, как прежде, и он застонал от досады.

- Никак, Макс. Что здесь случилось?

- Явление кого-то из старшей когорты здесь случилось, - рявкнул инляндец и потряс рукой, словно обожженной. - Не чувствую, мать твою, не чувствую! Разбросал нас, как котят. Данилыч бы устоял, как и я, но полез спасать эту ведьму, - Тротт сплюнул с таким омерзением, что Марту кисло стало. - А я побоялся его задеть, помедлил - и упустил. Я таких Зеркал не видел никогда - забрал всех, кто был на площади, и дом уволок.

- Не Алмазыч? - с сомнением спросил Мартин.

- Он, конечно, садист каких поискать, - прошипел Тротт, - но вряд ли стал бы играть против нас.

Он добавил еще несколько смачных ругательств.

- Сашу надо найти. Против нас половина были Темных. Если его высосут, гарантировано появление одержимых.

- Найдем, - твердо сказал Март. - Старших не так много. Найдем.

Свидерский, выкатившийся из перехода куда-то в полную темноту, крепко сжимающий потерявшую сознание Катерину, не успел сориентироваться, как его щиты смяли - он еще боролся, бил во все стороны, пытаясь уберечь ее, выстраивал щиты, - бился, как бык в загоне, освещая пространство вокруг десятками Светлячков, ловил страшные удары, попутно откачивая из Кати энергию обратным щитом - чтобы когда пришла в себя, не пыталась выпить всех вокруг. Нападающий был чудовищно силен, но Свидерский держался.

Вокруг полыхал огонь, взвивались огненные смерчи, освещая высокую пещеру, под ногами хлюпала вода. Сверху посыпались камни - свод не выдержал, и Алекс заскрипел зубами, принимая на себя и эту тяжесть, и пошел в атаку - долбанул во все стороны круговым Тараном - чуть правее от него засветился щит нападающего, раздался едва слышный стон. Свидерский, воспользовавшись передышкой, уже начал открывать Зеркало, вливая в него немыслимое количество силы - потому что здесь стоял запрет куда сильнее, чем у него - когда вокруг полыхнуло белым, стало невыносимо тихо - и только потом он ощутил, как его сбивает с ног Молот-шквал - боевое заклинание, которым строго запрещено пользоваться всем магам, ибо стандартный резерв оно выпивает досуха.

Свидерский упал навзничь, расшиб затылок - и ослеп от боли. Из последних сил держа щит - камни продолжали сыпаться, - он нащупал рядом Катерину и перекатился на нее, закрывая своим телом. И дрогнул, чувствуя, как опускается на его защиту второй Молот-шквал. Заскреб по вязкой земле ногтями, удерживаясь в сознании и выстраивая над собой и Катериной невысокий купол. И потерял сознание.

ГЛАВА 13

2 января, пятница, вечер

Через несколько минут после закончившегося боя в Северных пиках, прямо у огромной обсерватории, открылось Зеркало, и на склон вышли двое мужчин - рыжий и черноволосый. Большой щит вокруг здания едва заметно переливался в темноте, небо, на счастье прибывших, было чистым, черным, с яркими звездами и голубоватым полумесяцем, чье сияние делало снег почти лиловым. Холод стоял такой, что волосы непрошеных гостей мгновенно схватило инеем, а одежда задубела.

- В прошлый раз он меня за щит чуть не сожрал, - пробормотал барон фон Съедентент, любовно проводя рукой по защите - как по изгибам красивой женщины. - Я ему настройки попортил.

- Я попробую отсюда открыть Зеркало, - сообщил Макс. Кому, как не ему было понять, что это такое, когда плоды твоей работы разрушают. - Здесь близко, должно получиться.

- Ну, давай, - с ехидством предложил блакориец. - И поскорее, а то я здесь и останусь ледяной статуей.

Изо ртов их шел пар, а ресницы стали белыми и пушистыми от изморози, как и брови.

Зеркало открыть удалось, и Мартин с завистью поглядел на друга.

- Растешь, Малыш. Скоро придется встречать тебя поклонами и песнопениями. И, - добавил он жизнерадостно, - теперь мы точно знаем, что это не Алмазыч темным помогает. Раз мы к Алексу пробиться не смогли.

- Шагай давай, - раздраженно подтолкнул его Тротт. - Думаешь, легко держать?

- В логово к чудовищу, - торжественно объявил Мартин и шагнул в переход.

У портала их ждал очень суровый учитель. Но увидел выходящего Макса и обеспокоенно нахмурился. Вокруг кипела работа - ученые и маги в белых халатах что-то оживленно обсуждали, записывали, пищало оборудование.

- В кабинет, - буркнул Старов, развернулся и пошел прочь из зала. Друзья последовали за ним.

- Вы как-то доброжелательнее сейчас, Алмаз Григорьевич, - с усмешкой сказал Март ему в спину.

- Потому что, - ответил тот, не оборачиваясь, - я четко знаю, что Тротт меня по пустякам и дури беспокоить не станет. В отличие от тебя.

- Чувствую себя ущербным, - уныло протянул Мартин. Макс молчал, жадно оглядываясь вокруг, остановился у какого-то датчика, всмотрелся, протянул руки, чтобы просканировать настройки.

- Ну конечно, - язвительно хмыкнул фон Съедентент, - уже забыл, что Алекса нужно спасать. Гений.

Последнее слово у него прозвучало как оскорбление. Тротт не ответил, но прибавил шагу.

Алмаз Григорьевич выслушал их, недовольно постучал ладонью по столу, потеребил бороду.

- Ауру считать не успел? - поинтересовался он у Макса.

- Нет, - сухо ответил Тротт, - не до того было.

Старый маг снова хлопнул ладонью по столу, уже раздраженно.

- Мужчина, женщина? Хоть это разглядел?

- Нет, - процедил инляндец. Мартин покосился на него - лицо друга было спокойно, но очевидно, что предстать раззявой перед Дедом ему было неприятно.

- Понятно, - сварливо проговорил Алмаз Григорьевич. - И обнаружить его не можете. Сейчас.

Он едва заметно шевельнул пальцами. У стены кабинета начал формироваться серебристый переход. Он подрагивал, наливался силой, Старов хмурился все сильнее - и, наконец, встал, подошел вплотную, прикоснулся раскрытыми ладонями и начал напрямую вливать в него резерв.

Зеркало загудело, завибрировало (Алмаз что-то пробурчал шепотом и Мартин мог бы поклясться, что это было грязное ругательство) - и лопнуло, истаивая тысячами сияющих осколков.

- Он не на поверхности Туры, - с досадой сообщил Дед, поворачиваясь к ученикам. - Скорее всего, где-то в горах, в глубокой пещере, или подземном помещении, настолько маленьком, что я не могу открыть проход - мешают стены. Плюс щит, плюс стихийные возмущения. Занятно, - старик дернул себя за бороду, задумался. - Ну-ка, ученички, уйдите с глаз моих. Выйдите за дверь и пока я не скажу, не входить. А сейчас молчать, лучше даже не дышать.

Пока друзья выходили, он открыл дверцу узкого шкафа, стоящего у высокого окна, достал оттуда темную бутыль с знаменитым северным бальзамом "Старая Лесовина", плеснул в бокал и сел в кресло. И широко повел рукой, открывая длинное и узкое Зеркало, вставшее перед столом полукругом. Один за другим раздавались тихие звоны - когда вызываемые откликались.

Март тихо прикрыл дверь и под укоризненным взглядом Тротта прижался к ней ухом.

- Коллеги, - услышал он, - вынужден вас оторвать от дел. Около получаса назад в долине Хорндорф в Блакории пропал мой ученик. Во время магического боя. Вы все его знаете, Свидерский Александр Данилович. Кто-то из вас причастен к этому?

- Ты пьян, что ли, Алмазушко? - раздался суховатый знакомый голос. Это Черныш.

- Возмутительно, - поддержал его мужчина с йеллоувиньским акцентом, видимо, Ли Сой. Почтенный старец давно избрал сферой деятельности возможности разума, пытаясь решить загадку века - как сделать из обычного человека мага.

- Успокойтесь, коллеги, - мягко прожурчала какая-то женщина. - Думаю, у Алмаза есть основания так говорить.

- Спасибо, Таис, - буркнул Алмаз. Мартин затаил дыхание - значит, предыдущая дама с мягким голосом - Таис Инидис, давно уже работающая с кристаллами и создающая амулеты невероятной силы. - Свидетель - профессор Тротт. Как понимаете, причин не верить ему у нас нет. Он утверждает, что нападавший был сильнее его. А все, кто сильнее его, сейчас здесь, дамы и господа.

- Ты кого-то из нас обвиняешь? - спросил мужчина с надтреснутым голосом. Его Мартин тоже знал - Гуго Въертолакхнет, его соотечественник, легендарный маг, работающий с климатом. Это он разработал повсеместно использующиеся климатические купола, он создал формулы заклинаний, позволяющих поддерживать нужную температуру вокруг тела, чтобы не замерзнуть и не умереть от жары, он же стал основоположником целого направления в магнауке - управления погодой. Впрочем, все, кого барон сейчас слышал, были легендарными. Молчала только Галина Лакторева. Великая женщина. Листолеты и нынешние стационарные телепорты были сконструированы при ее непосредственном участии. Она же написала первый учебник по магмеханике.

- Пока никого, - жестко проговорил Старов. Неожиданно жестко. - Но, коллеги, мы все знаем, что для нас нет преград, если мы идем к какой-то цели. Предлагаю следующее. Александра отпускают, и я закрываю на это происшествие глаза. В ином случае я буду искать его сам. И когда найду - похитивший станет моим личным врагом.

Собеседники возмущенно зашумели. Дверь вдруг стрельнула электричеством и барон, чуть не взвыв, прижал ладонь к уху, поспешно исцеляя себя. Голоса затихли.

Алмаз вышел из кабинета минут через десять. Посмотрел на хмурого Мартина, хмыкнул и позвал их обратно.

- Я сегодня помедитирую, посмотрю локацию. Завтра вызову вас. Коллег я предупредил, дураков среди них нет, мои возможности они знают.

- А если я ошибся? - ровно спросил Макс.

- Извинюсь, - легко пожал плечами Дед. - Все, идите отсюда. На меня не надо рассчитывать, действуйте параллельно.

- Что делать будем? - спросил фон Съедентент, когда они вышли из Зеркала в гостиной его блакорийского дома.

- Мне нужно предупредить, что я не появлюсь на тренировке, - Макс уже открывал Зеркало. - Затем вернусь к тебе. И, никогда не думал, что это скажу, но нам не помешает резерв Вики.

- Да, Вики, - спохватился Мартин, наблюдая, как друг исчезает в Зеркале. Но перед тем, как предстать перед грозные очи волшебницы, взял телефон.

- Ваше высочество, добрый вечер. Вы просили звонить, если Марине будет угрожать опасность.

- Да, - коротко проговорил Мариан Байдек.

- Я прошу вас усилить охрану. Нам стало известно, что Марину хотят похитить. Темные.

- Подробности? - поинтересовался Байдек.

Мартин вздохнул и очень кратко рассказал о роли Катерины Симоновой и о случившемся в Блакории.

- Благодарю, барон. Я приму все меры и оповещу Зеленое крыло. И прошу вас не сообщать Марине, что ее подруга похищена. К сожалению, с нее станется пойти геройствовать.

- Верно, - вздохнул фон Съедентент. - Обещаю.

Второй звонок он сделал Марине.

- Ты хочешь меня видеть? - спросила она смешливо. - Наконец-то.

- Очень, - подтвердил Март мягко. - Но не сейчас.

- Занят?

- Мир спасаю, девочка моя.

- Весомый аргумент.

- Ты ведь разумная девочка, высочество? Серьезно отнесешься к тому, что я сейчас скажу?

- Что такое, Март? - голос ее стал тревожным.

- Тебя хотят похитить. Байдеку я сообщил, поэтому готовься к толпе охраны. И желательно вообще не выходить из дворца, пока мы не разберемся с ситуацией.

- Я понимаю, - сказала она медленно. - Не бойся, у меня голова на плечах есть.

Он недоверчиво хмыкнул.

- Мартин? - позвала она.

- Да?

- Береги себя. Я не переживу, если с тобой что-то случится.

- А я - если с тобой, Марин.

Макс вернулся через две минуты после того, как фон Съедентент положил трубку. "Тебе нет нужды каждый раз предупреждать меня, - сказал Тротту Мастер. - Я знаю, что если ты не появился, у тебя серьезная причина. Иди и делай что должен".

Блакориец протянул другу стакан, пакет молока - и Тротт выхлебал его почти полностью. Сходил к себе в Инляндию за какими-то препаратами. И только потом они отправились к Виктории.

- Только не ори, - предупредил фон Съедентент волшебницу, когда вновь появился в гостиной. - Я сейчас все объясню.

- Да уж пожалуйста, - скорее встревоженно, чем ядовито проговорила Вики. Она пыталась казаться спокойной, но подол короткого домашнего платья был измят - да и сейчас она сжимала его пальцами. Поднялась навстречу Максу, аккуратно поцеловала его в щеку. Мартин наблюдал за этим представлением с хмурым терпением. - Дети с няней в спальне. Накормила, успокоила, но им тут негде разместиться на ночь.

- Я к себе сейчас заберу, - решил фон Съедентент.- Виктор присмотрит, дом у меня большой. Можно зайти к тебе в спальню, Кусака?

- Когда это тебе требовалось разрешение? - удивилась она.

Мартин не стал острить в ответ, и в глазах ее мелькнуло изумление. Прошел в спальню - оттуда раздался писк, его жизнерадостный голос:

- Мама скоро будет с вами, а пока погостите у меня, хорошо?

- Молоко есть? - тихо спросил бледный Макс у Виктории. Та внимательно вгляделась в него, кивнула, и через несколько минут он уже опустошал вторую бутылку.

Из спальни показался барон, нагруженный детьми. Вики чуть рот не открыла - он что-то ворковал низким голосом, девочки, сидящие на обеих руках, прильнули к нему, как к родному. Няня, шедшая следом, глядела ему в спину с благоговением и влюбленностью.

- Домой хочу, - ныла младшая, Лизочка.

- Домой поедете с мамой, - мягко говорил Мартин, - а мама пока занята и попросила меня за вами приглядеть.

- А плохие дядьки больше не придут?- застенчиво спросила вторая. У нее не было передних зубов и она шепелявила.

- Нееет, - убежденно ответил блакориец. - У меня целый замок, и вы будете в нем как принцессы. А какая у вас будет комната! Вот увидите, сразу спать захотите.

Макс мрачно пил молоко и наблюдал, как у Виктории глаза раскрываются все шире. Мартин прошел мимо них, туда, где было достаточно места для открытия Зеркала.

- Что нужно сказать леди Виктории?

- Спасибо, леди Виктория! - запищали девочки. - До свидания!

- До свидания, - протянул он тонким манерным голоском и препохабно подмигнул волшебнице, сразу испортив впечатление. И исчез в переходе.

- Прирожденный отец, - ледяным тоном проговорил Макс. - Кто бы мог подумать, да, Вики?

Она независимо пожала плечами с видом "с чего ты взял, что меня это интересует". И тут же встрепенулась:

- Ты мне расскажешь, наконец, что случилось, Макс?

- Да, - сказал природник. - Только принеси еще молока. Мне потребуются силы.

Через полчаса вернулся лохматый Мартин. Широко улыбнулся Вики, схватил стакан, отнял у Макса молоко и налил себе.

- Боги, - застонал он, - я уже забыл, какой это кайф. Почище, чем от алкоголя. Вики, не смотри на меня так, я сейчас подавлюсь.

- Поверить не могу, что вы меня не позвали, - сказала она со злостью.

- Я устроил истерику и запретил, - откликнулся Март и вытер губы ладонью. Макс брезгливо поморщился. - Не хотел делиться славой. Нам драки и самим было мало.

- Все трясешься надо мной, Кот? - с обидной проницательностью спросила Виктория.

Тротт, сняв пиджак и закатав рукава рубашки, молча сдвигал мебель в стороны, пока эти двое привычно выясняли отношения.

- Конечно, - серьезно ответил блакориец, глядя ей в глаза. - А как иначе, Вик?

Она отвернулась и услышала, как Мартин смешливо хмыкнул.

- Ко мне не прикасаться, - предупредил Тротт, садясь на пол и набивая трубку. - Ни в коем случае, понятно? Помещение можно проветрить как уйду в транс.

- Недотрога, - пробурчал барон, усаживаясь по правую руку от него. Вики села напротив, изящно скрестив ножки, и глаза Мартина блеснули - он мог бы поклясться, что увидел кружевной край чулок.

- Если он в сознании, я его услышу, - терпеливо наставлял инляндец, зажигая длинную спичку и поднося к трубке. Табак, смешанный с настойкой гамарры, затлел, в комнате тут же потянуло сладковатым дымком. - Источники аккуратно начнете подкачивать часа через два. Можете говорить, я минут через десять уйду в транс. Выйду сам. Меня не трогать.

- Да поняли уже, - рявкнул барон. - Давай, зануда, закрывай глаза, или тебе колыбельную спеть? Данилычем там, может быть, уже закусывают.

Только сейчас стало заметно, как он злится и переживает за Алекса.

- Алекс не мальчик, способен о себе позаботиться, - сухо ответил Тротт. - И ты знаешь, что он не легкая добыча.

Мартин раздраженно дернул губами, взлохматил пятерней волосы, но ничего не сказал. Вики хлопнула в ладоши, и гостиная погрузилась во тьму. В темноте этой лорд Максимилиан Тротт мерно вдыхал и выдыхал дым из трубки, раскачиваясь вперед-назад и бормоча что-то на выдохе. Вокруг него начало разливаться мягкое голубоватое свечение - оно расширялось, захватывая и тихо сидящих друзей, наблюдающих за началом ментального поиска, и пространство вокруг них, освобожденное от мебели. Дым струился в этом свечении, переливался, образуя причудливые картины, и Тротт, наконец, отклонился назад так сильно, что коснулся затылком пола. Трубка выпала у него из рук, и Мартин тихо подобрал ее. Свечение потекло вверх, образуя едва заметный призрачный столб. И Макс резко выдохнул - и напряженное тело его расслабилось.

Александр Свидерский приходил в себя мучительно долго. В глаза что-то светило, но он видел этот свет как через толстый слой черного стекла.

- Удивительно как мощно и быстро у него восстанавливается резерв, - сказал кто-то. - Дуглас, бери, сколько можешь. Как почувствуешь, что теряешь контроль, прекращай.

- Я справлюсь, - ответил какой-то молодой мужчина.

Алекс сжался, вскочил, разбрасывая окружающих - перед глазами было темно, наткнулся кулаком на чье-то лицо - брызнуло горячим на костяшки, схватил еще кого-то за руку, повернул - человек заорал, раздался хруст - и тут на него словно навалилась каменная плита. Он упал лицом вниз, противодействуя давлению и пытаясь поднять сеть щитом.

- Укол, - сухо сказал знакомый голос. - Быстро!

Он уже почти вырвался, и первого, которого ощутил рядом с собой, отбросил Тараном. Что-то зазвенело, загрохотало, раздались ругательства - и снова его придавило, и сверху навалилось несколько человек. В шею кольнуло - и в голове поплыло, тело сразу стало непослушным. Но прикосновение чужой голодной ауры он почувствовал очень отчетливо. И заскрежетал зубами от бессилия.

Его укололи еще раз, после того, как в голове начало звенеть от оттока энергии. Ощущение было такое, будто у него кровь в донорском пункте брали.

- Двойную дозу, - приказал тот же голос. Он никак не мог вспомнить, где слышал его. - И вниз. К женщине. Сюда прорываются, не хочу тратить силы на щит.

- Когда повторим?

- Ночью, - сказал он. - Господин Макроут, вы в порядке?

- Да, - тяжело просипел тот, кого назвали Дугласом.

- Продержитесь. Скоро здесь будет вторая участница ритуала.

Алекс слушал, пытаясь оставаться в сознании как можно дольше, и упрямо пытался пошевелиться. Он по-прежнему ничего не видел, и не знал, было ли это последствием удара или укола. Но сознание уплывало, и последнее, что он ощутил - это то, что его куда-то несут.

Очнулся он в той же темноте. Рядом кто-то тяжело дышал, всхлипывал, растирал ему лицо, руки. Он сразу понял, что это Катя. Обострился нюх, и пахло ею - немного тоски, немного нежности и горечи, капля ее духов. Обострилось осязание, и он снова ощущал трепетные и шершавые прикосновения темной ауры.

- Ну-ка, отойди, - прозвучал грубый приказ.

- Не трогайте его! - закричала Катерина, и этот крик чуть Алексу голову не взорвал.

Раздался шорох - Свидерский приоткрыл глаз, но все, что сумел разглядеть - силуэты людей. Катю оттаскивали от него. Помещение было низким, маленьким, больше всего похожим на пещеру. Ему снова в глаза посветили фонариком.

- Кать, - просипел он, повернув голову в ту сторону, где, кажется, находилась она, - дети в безопасности.

Она замолчала, перестала всхлипывать, только задышала часто-часто.

Его лицо прижали к камню - и он извернулся, зажал руку надсмотрщика и ударил его локтем в живот. Тот застонал, повалился - и на Алекса набросились еще двое, скрутили и вкатили два укола. Сознание снова начало уплывать.

И в этот момент его позвали. Голову сдавило, как обручем. Короткие слова появлялись перед глазами, как пульсирующие точки, расплываясь сиянием.

Где ты. Где ты.

- Здесь, - прошептал он. Голоса не было, только губы шевелились.

Где ты. Покажи. Где ты.

- Я в какой-то пещере. Меня обкалывают наркотой и седативными. Уже питались от меня.

Ориентиры. Ориентиры. Хоть что-то.

- Не знаю. Где я. Убивать не собираются. Пока.

Найдем. Терпи. Найдем.

- Поторопитесь. Здесь сильный маг. Мужчина.

Найд...

Алекс заснул.

Далеко от него, во дворце короля Инляндии, зашевелился лорд Максимилиан Тротт. Со стоном встал на четвереньки и зашипел на потянувшихся к нему друзей.

- Не трогать!

Он поднялся, встал с закрытыми глазами, хотя в гостиной было темно. Шатаясь, прошел вперед, наткнулся на спинку кресла, оперся на нее. Он прижимал ладонь ко рту, корчился - его сотрясали рвотные позывы.

- Глаза сейчас взорвутся, - простонал он. - Я в ванную, Вики. Март, принеси мне стабилизатор минут через пять. Я поговорил с Алексом. Он жив. Надо пробовать что-то другое. Он сам не знает, где он.

Марина, 2 января, вечер пятницы

Перед ужином ко мне зашел Мариан, провел строгую беседу, и я клятвенно пообещала, что на выходных побуду во дворце, и отвечать на звонки буду только со знакомых номеров. Послушно согласилась даже в парк выходить с охраной. На семейном ужине, больше похожем на поминки, Мариан повторил предупреждение для всех - Темные снова вышли на охоту за нашей семьей. Я маялась от всеобщего тревожного внимания так, что кусок в горло не лез.

Ани и Вася, объединившись в воспитательном порыве, зашли ко мне после ужина и в два голоса провели внушение. Замолчали только тогда, когда я раздраженно пнула столик (Бобби, присутствовавший при беседе, испуганно подскочил) и, стараясь сдерживаться, четко проговорила:

- Я все поняла, мамочки. Я не ребенок и не умственно отсталая. Успокойтесь уже.

Сомнение в их взглядах было для меня очень нелестным.

Ощущение, что я в плену, росло внутри, как и чувство, что мне чего-то не договаривают. У дверей и окон выставили охрану, пришел Зигфрид, укрепил щиты, и, когда меня, наконец, оставили в покое, я готова была головой об стенку биться от облегчения.

Уже когда я лежала в кровати, зажужжал телефон. Я посмотрела на входящий - домашний Катин номер. Обрадовалась - может хоть она ко мне завтра приедет, скрасит одиночество?

- Катя?

- Хотите увидеть свою подругу живой? - поинтересовался спокойный мужской голос.

"Началось"

Я посмотрела на дверь. Пройти на цыпочках до охраны, включить громкую связь? Но на меня напало оцепенение и я молча лихорадочно обдумывала - почему ни Март, ни Мариан не сказали, что у Кати проблемы?

- Если хотите, - продолжил он же, - никому не сообщайте о звонке. Катерина Симонова у нас.

Я все еще молчала, пытаясь сообразить, что делать, и теребила серьги в ухе.

- Вы слышите меня?

"Черт, Кать, как тебя угораздило-то?"

- Слышу, - насколько могла спокойно сказала я. - Вы понимаете, что вам лучше сейчас же отпустить мою подругу и бежать на другой континент? Потому что вас в любом случае найдут.

- Сейчас вам лучше послушать меня, - невозмутимо ответил мужчина. - Если не сделаете, как вам говорят, ее смерть будет на вашей совести.

- А если сделаю - то умру сама, - "догадалась" я. Запоздало ударило страхом. За себя, за Катьку. Горло перехватило, и я потянулась к пачке сигарет.

"Иди к охране. Открывай дверь. Напиши, что звонят из Катиного дома, они сейчас его поймают. И найдут ее"

Я не двинулась с места. А если не найдут? А если и правда ее убьют?

- Вы останетесь живы, - недовольно сказал злоумышленник. - И даже через какое-то время вернетесь к семье. Нам нужно несколько дней. С вами мы отпустим и герцогиню.

- Я под охраной, - пришлось несколько раз щелкать зажигалкой, чтобы прикурить - руки дрожали. - Мне никуда не дадут выйти, вы это понимаете? И с чего я должна вам верить?

- А что вам остается? - почти добродушно поинтересовался собеседник. - У вас время до трех ночи. В три вы должны быть вне дворца. Мы вам позвоним ровно в указанное время. Если вы не ответите, или будете еще во дворце, или кому-то расскажете - герцогиня умрет.

Я зашипела.

- Я не могу никуда выйти, понимаете вы? У меня тут ступить некуда от охранников!

- В ваших интересах решить этот вопрос, - спокойно сказал звонивший и отключился.

Ворвавшиеся в дом Симоновой наблюдатели, получившие сигнал из центра слежения о звонке, сделанном на телефон Марины Рудлог, застали только истаивающее Зеркало и застывшую в стазисе испуганную экономку, видимо, услышавшую голос ночного гостя и спустившуюся в холл проверить, кто это.

Я посидела, разглядывая телефон и, спохватившись, стала набирать Катин номер. А вдруг меня пытаются обмануть, взять на испуг?

"Ты сама-то в это веришь?"

Нет.

В трубке шли гудки. Сигарета истлела в пальцах, и пришлось зажигать вторую. Я жала на вызов снова и снова, но ответа не было, и я швырнула телефон на постель и нервно затушила окурок в пепельнице.

"Прости, Катя, но я должна поступить правильно".

Внутри закололо и меня окатило таким презрением к себе, что дышать стало трудно.

"Спасаешь свою жизнь за счет подруги?"

- Я же обещала, - пробормотала я в пустоту жалобно. - Я не могу. Да и как я выйду?

"У тебя есть возможность уйти".

Да, верно.

Я потеребила воротник ночной рубашки и встала. Начала лихорадочно одеваться, застыла. В сердцах бросила на кровать свитер, выругалась. Снова схватила его и натянула. Засунула в карман кошелек. Увидела себя в зеркале - бледное лицо, лохматые волосы, глаза на пол-лица, - упала на кровать, закрыла лицо руками и застонала. Что же делать?

"Ты знаешь что. Разумно сейчас позвонить в службу безопасности и все рассказать. Пусть они разбираются. Ты не спецагент. Ты даже магией родовой пользоваться не умеешь!".

Я застонала еще громче.

"Ты же не так глупа, чтобы верить, что они тебя оставят в живых? И Катю не спасешь, и себя подставишь".

Все верно. Надо действовать разумно.

Я потянулась к телефону и набрала Тандаджи. Он откликнулся так быстро, будто ждал звонка.

- Ваше высочество, слушаю вас.

- Полковник, - с трудом проговорила я. - Мне только что звонили из дома моей подруги, Катерины Симоновой. Грозили убить ее, если я не соглашусь на встречу.

- Да, ваше высочество, - ласково проговорил он. Удовлетворенно даже.

- Ее действительно похитили?

- Местоположение герцогини на данный момент нам неизвестно, - уклончиво начал тидусс.

- Полковник, - я даже не постаралась сделать голос менее резким, - потрудитесь отвечать на вопрос прямо. Что с Катей? Вы можете ее найти?

- Мы стараемся, ваше высочество. Вы расскажете, о чем говорили?

- А разве вы не прослушиваете мой телефон? - желчь была на моем языке, от желчи и страха горело горло.

- Не поймите меня неправильно, ваше высочество, - с таким терпением, будто разговаривал с ребенком, проговорил полковник. Я раздраженно подергала сережку на ухе. - Я бы и рад. Но это неэтично - все-таки я работаю на вас. Мы действительно засекли звонок из дома Симоновой. Разговор записан, по первым фразам мы поняли, о чем речь, но мы не можем прослушивать членов вашей семьи без санкции королевы. Или без вашего разрешения.

Я вздохнула.

- Считайте, что на этот разговор оно у вас есть. Мне подойти к вам?

- Если вы не против. Признаться, я сам хотел просить вас об этом. Нам нужно подключить ваш телефон к аппаратуре на случай, если преступник снова с вами свяжется. Тогда мы сможем выяснить его местоположение.

- Я сейчас буду, полковник.

Трубка нагрелась, и я потерла ее о свитер. Все сделала как надо, да? Так почему же внутри все ноет и корчится?

Следующие пара часов в Зеленом Крыле были скучны и бессмысленны. Пришел Мариан, собралась куча народу - охрана, безопасники. Я послушала свой голос на записи - боги, я правда говорю так низко и с таким придыханием?

- Мариан, - позвала я тихо, когда прослушка закончилась, и телефон подключили к какому-то штекеру. Байдек подошел к креслу, в котором я сидела. Добрые секретные агенты принесли мне чай и рогалики, но еда казалась безвкусной и я больше крошила, чем отправляла в рот.

- Да, Марина?

Я посмотрела на него снизу вверх. Спокойный, собранный, с едва заметным следом от подушки на лице.

- Ее ведь спасут?

Он бы не стал врать. Он и не стал.

- Пока про Симонову ничего неизвестно, Марин, - сочувственно сказал барон. - Но люди работают и делают все, чтобы найти ее. Хорошо, что ты сразу обратилась к Тандаджи.

В глазах закололо - я коснулась щеки рукой, почувствовала, что она мокрая и стиснула зубы, чтобы не разреветься и не опозориться. Бедная моя Кати. Никто тебе не помогал раньше, и сейчас тоже не поможет. Всем вокруг важно, чтобы со мной ничего не случилось, а на тебя им плевать. И я тоже... только болтать горазда и советы давать с высоты своего положения. А как случилась у тебя беда - тут же побежала прятаться за спины службы безопасности.

- Успокоительного, ваше высочество? - отвратительно приятным голосом предложил Тандаджи. Я едва удержалась, чтобы не метнуть в него рогалик.

Время шло, наполненное моей дремотой, слишком быстрым движением стрелки часов и бурчанием мужчин. За окном стояла морозная ночь, сияли далекие огни трасс Иоаннесбурга. Я сидела, забравшись с ногами в кресло, сжавшись и периодически прислушивалась к разговорам, к поступавшим донесениям. Из дома Кати звонил маг, схватить его не удалось, сейчас допрашивают слуг при участии менталиста. С помощью экономки составляют фоторобот преступника. На всякий случай усилена охрана вокруг дворца. Подняты по тревоге дополнительные наряды полиции, которым приказано проверять всех подозрительно выглядящих мужчин.

Я слушала, затем снова погружалась в себя и мрачно рассматривала плавающих в аквариуме радужных рыбок. Время медленно приближалось к трем ночи, а чувство вины во мне смешивалось в ядовитый коктейль с паникой и безнадежностью. Будто я собственноручно заношу над шеей Кати топор.

Без пяти три я вскочила - мужчины обернулись ко мне - и схватила Тандаджи за рукав. Он внимательно посмотрел на меня и едва заметно поднял брови.

- Полковник, послушайте. Время идет, результата нет. Давайте сделаем вид, что согласны на его требования? Дайте мне спокойно выйти. Установите слежку, приставьте агентов, накройте меня щитами - и ничего не случится. Зато вы сможете схватить его и узнать, где Катя. Пожалуйста!

В конце моей речи голос сорвался, и я сама услышала, как по-детски жалобно прозвучало это "пожалуйста".

Тандаджи равнодушно покачал головой. Сухой болванчик, а не человек.

- Ваше высочество, мы ни в коем случае не будем рисковать. Ваша безопасность первостепенна. Вы ведь понимаете это?

Я разжала пальцы и заставила себя кивнуть. Отступила и медленно опустилась в кресло.

Стрелка часов дернулась и остановилась на трех ночи. Прошло несколько мгновений, в течение которых я представляла, как убивают сейчас Катю - и тут зазвонил мой телефон. Гудки шли и шли.

- Есть, - сказал сидящий у аппарата агент. - Есть контакт, началось определение. Можно говорить.

Тандаджи аккуратно снял телефон с аппарата слежения и передал мне. Раздражающе играла веселая мелодия "Эй, подруга, пойдем-ка танцевать", а в кабинете стояла мертвая тишина. Мужчины, кажется, даже дышать перестали.

- Да, - сказала я как можно ровнее и нажала на кнопку громкой связи.

- Хотите напоследок поговорить с подругой, принцесса? - издевательски проговорил все тот же голос. Раздалось какое-то шуршание, и задыхающаяся, плачущая Катя затараторила мне в ухо:

- Мариш, только не соглашайся ни на что! Марин, не слушай их!

Стук и ее истошный крик. Я почувствовала, как по виску стекает струйка пота. Зубы начали стучать.

- Она еще жива, ваше высочество, - сказал мужчина мне в ухо. На периферии было слышно, как рыдает Катерина. - Но ненадолго.

- Дайте мне время, - попросила я, теребя ворот свитера - Тандаджи кивал, Мариан смотрел прямо на меня. - Я не могу сейчас уйти. Дайте мне время. Я с утра уеду на ипподром, там я смогу сбежать...

- Ваше время истекло, - жестко проговорил похититель.

Катя снова закричала. Я рванула ворот, задыхаясь.

- Подождите!

В руку легла переноска Зигфрида. Мариан рванулся ко мне - в глазах его полыхнули ужас и злость.

- Прости, - сказала я жалобно и сжала пальцы. И полетела в темноту. Через какие-то мгновения очутилась посреди пустынной улицы и закричала в трубку:

- Вы еще здесь? Здесь???!!

- Да, - немного помедлив, с явным удивлением сказал мужчина.

- Я смогла уйти. Я перезвоню. Подождите только! Не трогайте ее!

- Теперь, - сказал он удовлетворенно, - мы вас дождемся, ваше высочество.

- Поклянитесь, что отпустите ее. И меня, - потребовала я.

- Клянусь, - ответил он. - Мы отпустим вас обеих как только исполним задуманное. Не позже, чем через три дня.

- И я хочу увидеть ее. Я должна убедиться, что она жива.

- У вас есть мое слово, ваше высочество.

"Слово преступника".

- Ждите, - буркнула я и нажала на "отбой".

Я затвердила номер наизусть, шагая по холодной улице, выключила мобильный. Ветер пробирался под свитер, холодя вспотевшую кожу, с шорохом поднимал у ног полосы поземки. Я, ускоряя шаг, шла мимо темных окон спящих домов, под качающимися фонарями, и читала названия улиц, пытаясь понять, куда же меня занесло.

"Включи телефон. Ты еще можешь вернуться".

"Заткнись, а?!"

Зигфрид объяснял, что переноска построена так, что из любого места отправит нас во дворец. А если во дворце - выбросит подальше, активировав на полчаса щит и закрыв пространство вокруг для тех, кто попытается добраться до тебя Зеркалом. У меня было всего полчаса, и я искала хоть одну живую душу, у которой можно попросить телефон, вертела головой в поисках круглосуточных магазинов или баров.

На работающее кафе я наткнулась через десять минут быстрой ходьбы. Открыла дверь и скользнула в теплое помещение. Там тихо играла музыка, было темно и пусто - только за стойкой, украшенной иллюминацией, стоял бармен и расставлял на полках бутылки с алкоголем. На меня он вытаращился с недоумением.

- Извините, девушка, мы уже закрыты, - он тянул слова, как уроженец юга Рудлога.

- Мне нужно позвонить, - я подошла к стойке, вытянула из кармана кошелек и достала несколько купюр. - Я заплачу. Потеряла телефон.

Бармен посмотрел на деньги и потер нос.

- Можно? - поторопила я его.

Он кивнул и достал из-под стойки аппарат. И застенчиво сгреб в кулак купюры. Я даже не посмотрела, сколько дала - какая разница, если они мне могут вообще не понадобиться?

Замерзшие пальцы отказывались попадать по кнопкам, но наконец в трубке раздались гудки. И тут же прозвучал щелчок - на той стороне нажали на "ответить".

- Это я, - слова вылетали быстро, видимо, чтобы не дать мозгу задуматься и остановить безумие хозяйки. - Как мне встретиться с вами?

- А вы где, ваше высочество? - поинтересовался мужчина.

- Где я? - шепотом спросила я у настороженно прислушивающегося бармена. - Как город называется?

- Мальва, - ответил тот таким же шепотом. Любопытство в его глазах было таким жарким, что им полгорода согреть можно было бы.

- Я в Мальве. Это юг Рудлога. В каком-то баре. Но я не могу тут долго оставаться. Меня скоро найдут.

- Секунду, - сказал мужчина быстро. Он с кем-то заговорил приглушенно. Я нетерпеливо притопывала и жалела, что не взяла сигареты.

- Координаты бара есть?

- Есть координаты? - тут же поинтересовалась я у бармена. И подсунула ему еще одну купюру. Тот, глазея на меня, как на сумасшедшую - и не так уж он был неправ - протянул мне визитку.

- Готовы записывать?

В трубке невесело хмыкнули.

- Очень неожиданный поворот, принцесса. Не ждет ли рядом с вами группа захвата? Откуда мне это знать?

- Оттуда же, - я раздраженно постучала кулаком по стойке - добрый бармен поставил передо мной бокал с коньяком, - откуда я знаю, что вы отпустите меня и Катерину. Я готова рискнуть. А вы?

- Диктуйте, - проговорил он после небольшой паузы.

Я поднесла к глазам визитку.

- Эс пять ноль три... восемь дэ восемь...

Я закончила диктовать и отключилась. Взяла в руку бокал, пригубила - телу после пробежки по холоду становилось удушающе жарко.

- Есть сигареты?

Бармен заторможенно кивнул, потянулся куда-то под кассу. В углу разгоралось серебристое сияние перехода. Вот оно сформировалось, оттуда неуловимо быстро выскользнул маг - и тут же ударил вокруг каким-то заклинанием. Бармен за моей спиной замер, а по моему щиту пробежали волны, и я невольно расправила плечи. Мужчина оглядел меня, бар, и лицо его, напряженное, расслабилось. Поклонился. Я хмуро смотрела на него - не так я себе представляла преступников. Невысокий, крепкий, с внимательными глазами и квадратным лицом - он больше походил на аптекаря, чем на злоумышленника.

- Меня зовут Константин Львовский, ваше высочество, - в речи его чувствовался слабый блакорийский акцент. - Проследуйте за мной.

Страх куда-то исчез - наконец-то пришло чувство, что теперь я права. Я осушила бокал, вытянула из пальцев бармена пачку сигарет, приняла руку похитителя и шагнула в Зеркало.

В Зеленом Крыле разъярённый принц-консорт рычал на придворного мага. К чести последнего, тот держался стойко.

- Куда, - принц-консорт едва удерживался, чтобы не встряхнуть Кляйншвитцера за грудки, - могла забросить Марину ваша переноска?

- В любое место в радиусе от пятисот до тысячи километров, - в который раз отвечал Зигфрид. - В населенный пункт. И она полчаса будет под щитом, запрещающим поиск.

Мариан покосился на Тандаджи, наблюдающего за штатными магами, пытающимися открыть Зеркало. Смуглый тидусс сейчас был бледен, как полотно, и Мариан мог бы поклясться, что в пальцах он крутил вовсе не сигарету.

- Я не понимаю, - рявкнул барон, - почему вы как изготовитель не можете найти ее!

- Так действует амулет, - объяснил блакориец слабым голосом. - Переноска тем надежнее, чем меньше на ней условий. И условия должны быть простые. "Не может обнаружить ни один человек" и все. Включая создателя. Ваше высочество, щит скоро растает.

Но через полчаса Марину все так же было невозможно обнаружить. И принц-консорт под утро, после ночи бесплодных поисков, все же отправился в свои покои, оставив неспящее Зеленое крыло. Он шел по просыпающемуся дворцу и думал, как он будет объяснять случившееся Василине. Думал он и о том, что опять недоглядел. Теперь уже за Мариной. И что взывать к голосу разума в ее случае было неверным. Хотя, даже если бы он знал, что злоумышленники решат действовать напрямую - разве мог бы он забрать переноску? Амулет, с помощью которого Марина может спастись в случае опасности?

Мариан замедлил шаг, набрал на телефоне барона фон Съедентента - тот ответил сразу же, и голос у него был напряженный и усталый. Тоже, видимо, не спал в эту ночь. Байдек объяснил ситуацию и попросил сообщить в случае обнаружения Свидерского. И пообещал любое содействие, если оно потребуется.

Придворный маг короля Гюнтера, выслушав его высочество, шумно - как буйвол в пору гона - выдохнул и весьма неэтично выругался на своем лающем языке. Извинился и заверил, что сделает все, чтобы найти Марину. И вполголоса проворчал что-то по-блакорийски, что можно было бы перевести как: "А когда отыщу - придушу".

- Главное - найти, - ответил Байдек сдержанно.

Главное - найти. Живой.

Комментарии: 916, последний от 20/02/2019. © Copyright Котова Ирина Veresklet (veresklet@yandex.ru) Размещен: 30/10/2016, изменен: 25/12/2017. 530k. Статистика. Роман: Приключения, Фэнтези, Любовный роман Королевская кровь		Оценка: *4.78405** Ваша оценка:
Аннотация: Книга закончена, выложен ознакомительный фрагмент. Вышла 28 ноября 2017 года в издательстве АСТ Тираж 3000 экз. 480 страниц. ISBN: 978-5-17-982913-3 Тираж - 3000 экземпляров КУПИТЬ В ЛАБИРИНТЕ Купить в интернет-магазине ОЗОН > Внимание! Порядок книг приведен в соответствие с тем, как они будут выходить в печать! Раньше на СИ эта книга выкладывалась как "Королевская кровь 5" При возникновении любых вопросов пишите автору [email protected] Аннотация: Все сильнее и сильнее эхо темного наследия Черного Жреца - бога, которого давно нет на Туре. Все чаще и чаще случаются прорывы в другой мир, откуда появляются чудовища. Все слабее и слабее становится магия мира. Все отчаяннее и рискованнее попытки заговорщиков вернуть темного бога... Еще много загадок предстоит решить прежде, чем все изменится.

Котова Ирина Veresklet : другие произведения.

Королевская кровь-6. Темное наследие