Аннотация: https://wallpapercave.com/w/wp3703767 - источник иллюстрации, использованной в рассказе. Любезно предоставлен Грей Марией :）
Кладбище Хельмрока возвышалось над городом, так что трупные яды в дождливые сезоны, когда почва набиралась водой, а подземные реки выходили из берегов на поверхность гнилым паводком, стекались вниз по стокам и вливались в городские каналы, где бездомные любили порыбачить.
Даже в такие - "полноводные" - сезоны их улов едва ли можно было назвать богатым, а на одного живого бездомного приходилось по меньшей мере двое усопших от голода. И мертвые и живые слонялись без дела в подворотнях, ведь как для первых, так и для вторых в пределах города не нашлось работы. Те же счастливчики, что по удачному стечению обстоятельств некогда сумели ей обзавестись, цеплялись за насиженное место всеми конечностями до трупного окоченения и сотни лет после него.
Мертвые здесь не имели покоя, но и покинуть город не могли из-за суеверий: говорят, если нежить попытается пересечь реку, даже в месте брода или через мост, как положено, ее неминуемо подхватит волной и унесет течением, да так и будет носить по свету до скончания веков. Лишь немногие посвященные в таинство смерти знают правда это или вымысел, для большинства же умерших - это якорь, печальное известие, с которым им суждено считаться. Узнай они, что воды безопасны, наверняка бы разбрелись по свету, ну а пока прозябают в неведении - Холлбрук перенаселен мертвыми.
Впрочем, живых на поверхности не меньше - сюда стекаются все отщепенцы - изгнанники из других мест: прокаженные, бродяги, здоровые, но прожженные негодяи, волшебники, повернутые на смерти и призрачной черте, бледные девушки в остроконечных туфлях, с длинными неухоженными волосами, цвета вороного крыла, рыжие ведьмы, и, что удивительно, если учесть все выше перечисленное, - трусы, а также торговцы самых разных мастей.
Хельмрок - столица Холлбрука - необычный город: с незапамятных времен он стоит на островке земли и окружен бурлящими реками, которые, если охватывать картину в целом, глядя с высочайшей башни Хельмрокского замка, подобно шрамам на груди оккультиста, пересечениями русел образуют печать Соломона. О великом царе здесь ничего не известно, но символ - единый для всех миров - органично вписался в морщинистый рельеф Холлбрука, - края холмов и рек.
И точно так, как Хельмрок возвышается над прочим Холлбруком, погост возвышается над городом в обыкновенном для него мрачном безмолвии. Выше кладбищенской земли только замок лорда Мортимера и грозовое небо, искрящееся изумрудными сполохами, всегда затянутое тучами и странными пятнами, переливающимися всеми цветами невиданной здесь радуги.
***
Тяжелая дверь Склепа отворилась, впуская внутрь одинокого путника. Его лицо скрывал глубокий капюшон, а длинный плащ волочился по полу, собирая пыль да грязь промокшими до нити, но и без того тяжелыми полами. На плече незнакомец нес лопату, перепачканную сырой землей. К концу древка инструмента, у черенка лопаты, крепилась плотно перевязанная котомка, внутри которой что-то ощутимо перекатывалось.
Входя, путник не привлек внимания, пускай и гремел сапогами, подошвы которых были окованы железом, и те немногие обреченные, чьи высохшие мощи здесь пылились, ни на миг не оставили тщетных попыток убить тоскливую вечность, играя в фаланги и выцветшие карты, бросая кости, переводя вино, половина запасов которого давным-давно истлела, обратившись в пыль времен.
Раз в десятилетие из темных глубин Склепа дул страшный ветер. Никто не знал откуда и почему, но всякий раз, когда это происходило, пыль выносило наружу. Освобожденная от заточения она срывалась с вершины погоста, в центре которого находился Склеп, и окутывала улицы Хельмрока пьянящим туманом ностальгии, что лишь усиливало повсеместную безнадегу. Лорд Мортимер - бессменный властитель Холлбрука - частенько пошучивал на тему того, что, мол, прокатись подобный ветерок по его библиотеке, собирая пыль со страниц фолиантов, глядишь и в черепушках подданных бы ума по-прибавилось, а вместе с тем и уровень нежизни бы повысился в разы.
Незнакомец ловко лавировал меж каменных плит надгробий, выстроенных в шаткие конструкции на подобие столов.
Помещение освещалось изумрудным блеском зарниц внутри черепов несчастных, чьи неупокоенные души настолько близко подошли к границе полного распада, что смрад от их горения истончил завесу между бренным и потусторонним, врываясь сполохами в мир смертных. Черепа использовались местными в качестве светильников. В настоящий момент они освещали лица завсегдатаев Склепа, по крайней мере тех, у кого лица по-прежнему были.
Здешние постояльцы отличались внешне только степенью разложения. Долгие годы у новоявленных мертвецов уходили на то, чтобы обучиться вежливости в своеобразной ее манере, присущей нежити Хельмрока, и в частности, - научиться отличать мистера от миссис, что было крайне важно для соблюдения правил хорошего тона. Благо, времени у новичков имелось с избытком.
Склеп пропах формальдегидом, относительно данного вещества мнения славного неживого сообщества расходились: некоторым тяжело было принять утрату человеческого облика, такие использовали все возможные средства, дабы замедлить неотвратимые процессы гниения; на противовес им встречались и редкие неупокоенные, стремящиеся забыть свою жизнь, собственноручно сдирая кожу и плоть, или прибегая к иным средствам, зачастую не менее чудовищным. Среди последних в основном самоубийцы, поэты, философы и им подобные - личности на грани уже при жизни, а уж в посмертии - так тем более. Что особенно печально, такие выгорали быстрее других: срок их нежизни исчислялся не веками, но десятилетиями.
Мертвецы, обитающие в Склепе, отличались от бездомных прежде всего тем, что некогда у родни нашлись деньги и желание их похоронить как должно. Авторитет и положение в здешнем обществе нередко определялось материалом из которого было изготовлено надгробие и искусностью мастера, который выполнил работу. Только богачи могли позволить себе камень, с ними вместе хоронили драгоценности и памятные вещи. Гробы за пределами Склепа были преимущественно деревянными, также существовали фамильные усыпальницы, где неупокоенные обрекались на муки длительного времяпровождения в кругу неживой родни. Если что и нарушало безмолвие погоста, то истошные вопли, раздающиеся оттуда.
Склеп - это в определенном смысле клуб по интересам: членство здесь можно купить, но места ограничены. Желающие выстраиваются в очередь и годами ожидают, пока очередной старожил не выгорит окончательно. Изредка сюда захаживают живые люди, в основном торговцы и представители похоронных бюро. Нешуточная грызня происходит в цеху последних, а привычный перечень услуг значительно расширен в соответствии со спросом и специфическими нуждами постоянных клиентов.
Незнакомец подошел к стойке и присел на старую жаровню, никогда не разжигаемую и оттого условно чистую, используемую в качестве стула.
Огонь - одна из немногих вещей, которые могли причинить реальный вред местным. Хуже всего для неупокоенного полностью перейти в разряд бестелесного, потеряв даже те немногие развлечения, что у него остались после смерти. К тому же призраки выгорали быстрее сохранивших прах мертвецов, если только не начинали питаться страхом и страданиями живых. На кладбище и вообще в пределах Хельмрока таких не водилось. Даже преступники с несколькими посмертными приговорами, обреченные на вечную каторгу в копях Нижнего города, скорее предпочтут забвение, нежели потерять остатки своей сути.
Нового клиента не спешили обслуживать, и хорошо зная местные нравы, а также бармена и его особенности, он не впал в ожидание, что могло затянуться на недели и месяцы, но несколько раз настойчиво вмазал железной подошвой по стойке.
Даже заядлые картежники на мгновение отвлеклись от казни очередного проигравшего, как полагалось правилами Ящика - наиболее популярной карточной игры Склепа - обратив внимание на посетителя. В ответ на лязганье железа новички по привычке попытались заткнуть пальцами уши, которых давно не имели. Впрочем, обнаружив источник шума, картежники быстро поскучнели и вернулись к прежней деятельности, не увидев ровным счетом ничего нового. Тем временем, не обращая внимания на местных, странник продолжал колотить по стойке, пока наконец сообщение не дошло по назначению.
Тогда послышались многочисленные щелчки, иногда громкие, временами тихие. Вскоре из-за стойки восстал ветхий скелет, вправляя левую руку в сустав плеча. На черепе скелета было коряво выцарапано имя - "Рэнди", и Рэнди, очевидно, был далеко не первым барменом Склепа.
Бармен - выборная должность, но ни один из членов клуба мертвых не может, да и не хочет, выдвинуть свою кандидатуру. Процедура избрания нового бармена представляет собой похищение и расчленение какого-нибудь заплутавшего доходяги. Подготовка, в частности, подразумевает предварительное поглощение серого вещества несчастного мозговыми червями, а также изменение судьбы гаруспиком, путем переплетения кишок в еще живом чреве. Уже мертвый и подготовленный прах подвергают дальнейшей обработке веществами и ритуалами, в конечном итоге получается идеальный и преданный слуга.
За все время, проведенное у стойки, незнакомец не проронил ни слова. Бармен только и успевал, что досыпать ему угрей в тарелку и доливать вина из последних урожаев.
Рэнди отлично знал клиента и потому молчал, - общение здесь было излишне. Спроси он: как нынче дела у незнакомца? Тот бы промолчал, что значило: да как и у всех, - не очень... Поинтересуйся на счет здоровья, получил бы ответ в духе: разлагаюсь потихоньку. На вопрос, что в мешке - клиент бы промолчал, не ответив. За такими несостоявшимися беседами и проходили их вечера в Склепе, когда извилистая дорога приводила странника в Хельмрок.
Угри посетитель любил хорошо прожаренными, а ведь многие едят вообще без огня - сырыми, громко чавкая при этом. Чавканье входило в число множества пороков, которые раздражали Рэнди, но он не подавал виду, так как это шло в разрез с профессиональной этикой, за малейшие нарушения которой бармена могли лишить права служения, что конкретно для Рэнди означало повторение печальной кончины, а для членов клуба - утомительный поиск замены.
Но даже соблюдай Рэнди все правила и служи идеально, отпущенный ему срок стремительно близился к финалу, то чувствовалось во мрачных глазницах обитателей Склепа, где сгущались темнейшие из теней этого злачного мертвецкого притона.
С каждым разом собирать кости воедино становилось труднее. Они то и дело отваливались, или предательски дрожали, неуверенно ворочаясь в расшатанных суставах. В той незавидной участи, на которую был обречен, Рэнди утешало лишь одно: что ненавистных хозяев, превративших его в это и свято верующих, будто он не помнит их злодейства ожидала та же участь, но естественным путем.
Когда бармен изнашивался или надоедал, его разбирали на части, укладывали в мешок и выбрасывали за пределы Склепа. В разобранном виде и забытый всеми, выброшенный и оставленный лежать, как ненужный хлам на помойке, он ожидал забвения в компании дождевых червей и прочего гнуса, среди прогнившей от чрезмерной влаги травы и холода вечно сырой земли погоста, - таков удел неупокоенных слуг Хельмрока, к их хозяевам судьба нередко еще более жестока.
Незнакомец ел и пил беззвучно, изредка добавлял соли или перца из давно угасших черепов, переделанных под использование в качестве емкостей для специй. Ел и пил, не снимая капюшона и перчаток, что уходили глубоко в рукава. Таким образом, даже находясь в обществе, он оставался наедине с собой, и собственными нелегкими размышлениями. Жизнь в частых скитаниях приучила странника к молчаливым трапезам, вдалеке от шумных и насыщенных событиями застолий.
Он пришел сюда не только и не столько ради пищи или крова, но в первую очередь, чтобы посетить одну из наиболее древних обитательниц Склепа. Не все из них были старыми перечницами и далеко не все, - неуспокоенными мертвыми. Впрочем, та, к кому он шел, не подпадала ни под одну из приведенных категорий.
Отужинав, странник встал и пошел к спуску, голова Рэнди со скрипом вращалась, провожая любимого гостя, а когда тот исчез в черной пасти тоннеля, достигнув предела своего вращения, отделилась от шеи и покатилась по полу, выщелкивая челюстями в такт каждому скачку по серокаменной брусчатке. Ударившись о щиколотку одного из постояльцев Склепа, она замерла, воззрившись на него. Постоялец недовольно посмотрел в ответ и, небрежно отшвырнув череп в сторону, продолжил доигрывать очередную партию в Ящик.
***
Склеп, среди прочего, был также и входом в Нижний город, не единственным, но главным. Подруга, которую странник пришел навестить, обитала в переходе между верхним и нижним Хельмроком, в одной из множества келий, расположенных здесь.
Если в Склепе живой человек не был таким уж редким гостем, все, что залегало на два с половиной метра ниже поверхности - подпадало под исключительную прерогативу мертвых. Нижний город представлял собой подземный лабиринт, и никто, верно, даже сам его создатель, если таковой вообще когда-либо существовал, не умел ориентироваться в хитросплетениях здешних тоннелей. Мертвым это и не требовалось: для неупокоенного дом - там, где он находится. А вот живые, что прискорбно, ограничены в своих потребностях, именно поэтому спускаться вниз для них опасно и чревато последствиями.
Девочка в бальном платье, танцующем кружевами, и с яркими глазами цвета сирени безмятежно сидела на каменном саркофаге, болтая ножками, обутыми в изящные балетки. В руках она сжимала фарфоровую куклу - гордость своего мастера - не располагавшую и половиной той красоты, которой обладала ее нынешняя хозяйка.
Одним своим присутствием девочка разгоняла кромешную тьму кельи, от одного взгляда на нее в груди теплело, а дыхание неподготовленного человека сбивалось трепетом чистой любви, и подготовиться к встрече с ней было невозможно, как невозможно было и постичь причину, по которой девочка находилась здесь - между верхним Хельмроком и нижним, между миром живых и миром мертвых. Все доводы разума разбивались об ее улыбку, словно волны о прибережные скалы, рассудок слеп в сиянии жемчуга зубов, очаровательно выглядывающих из-под приподнятой верхней губы в виду слегка неправильного прикуса, но даже несовершенство собственной наружности обращала она против увидевшего ее, пленя и привлекая еще больше.
- Ты опоздал! - обвинила девочка странника, укоризненно пожурив пальчиком.
Оставив реплику без ответа, он медленно снял лопату с плеча; мешок опустился на пол глухо, что, впрочем, ничуть не помешало эху разнести весть о прибытии незнакомца по окрестностях, и это эхо было куда громче да весомее, чем стук сапогов, подкованных железом. Обитатели перехода знали этот звук и больше всего на свете мечтали заполучить содержимое мешка, от кражи которого их удерживал лишь страх перед вечным забвением. Они боялись незнакомца, приходящего сюда, однако в не меньшей степени страшились и самой обитательницы кельи, детские черты лица которой преисполнились радости и торжества в тот миг, когда она увидела поклажу.
- Принес! - девочка обрадованно сплеснула в ладошки и, соскочив с саркофага, подбежала к страннику, заключив того в объятия. Ростом она едва доставала ему до пояса, что не помешало девочке обхватить его почти так же крепко, как держится моряк за мачту во время шторма. Затем, оставив странника, хозяйка кельи стремительно отвязала мешок от черенка лопаты, размотала бечевку и заглянула внутрь.
Помещение озарило сияние, чем-то похожее на потусторонний огонь из глазниц черепов Склепа, - огонь окончательного распада неупокоенных сущностей. Несмотря на то, что источники света были тщательно замотаны полотном для пущей сохранности при переносе, сияние это практически не сдерживало: оно проходило сквозь слои материи, как выпущенная стрела рассекает воздух, и только в странном мешке незнакомца тонуло, будто в черной дыре.
С дрожью нетерпения в маленьких ручонках принцесса подземного царства размотала один из свертков и стоило той хлипкой завесе, что еще сдерживала сияние пасть, как тут же во все стороны хлынул свет, более ничем не скованный, и демоны, обитающие в земной тверди, унеслись прочь во тьму от стен кельи, не смея источник видеть, а уж тем более слушать звук крошечных крыльев, нарушивших гробовую тишину подземелья.
Внутри стеклянного сосуда порхали светлячки. Их была пара, хотя обычно на сосуд приходится один, мертворожденные близнецы, - большая редкость во все времена. Девочка удивленно посмотрела на странника, а тот лишь пожал плечами: иногда выживали двое, иногда - один, а случалось и великое горе, когда оба младенца умирали, и тогда души их, ушедшие раньше срока, принимают форму эфемерных светлячков и еще несколько дней порхают вокруг дома безутешной матери. Это происходит оттого, что до вкушения первой капли молока, душа младенца почти не связана с телом - легчайший порыв ветра может вырвать ее из оболочки, прервав жизнь, не успевшую толком начаться.
Девочка сломала оловянную печать сосуда, выпустив светлячков в келью. Те мгновенно покинули емкость и принялись порхать вокруг хозяйки, не приближаясь к ней, но и не пытаясь улететь прочь. Они чувствовали с девочкой родство, но, как и все досрочно умершие, не могли покинуть бренный мир, пускай и не имея с тем связи на уровне праха.
Приглашающе вытянув руки вперед, девочка ожидала их, закрыв глаза. Так происходило каждый раз, сколько странник помнил, - сколько был с ней знаком. Тело маленькой леди теперь излучало нежное сияние, куда менее яркое и настойчивое, нежели свет светлячков, но чем-то неумолимо влекущее их. Словно маяк для моряков во время шторма - последняя надежда заблудших душ - она показывала им дорогу, помогала проложить верный курс сквозь океан эфира.
С течением времени в келье все ощутимее пахло фиалками. Светлячки неуверенно приближались к девочке. Их призрачные крылья то шелестели, то умолкали, и тогда насекомые просто висели в воздухе без движения. Наконец они приблизились к девочке вплотную, подлетели к ее губам и прильнули к ним, словно в поцелуе. Так продолжалось несколько мгновений, а потом бледно-алые губы хозяйки кельи разомкнулись - и оба светлячка исчезли у нее во рту.
Их свет проникал сквозь одежду, кожу и мягкие такни, и весь путь по пищеводу зрительно прослеживался. Достигнув живота, души близнецов замерли на уровне пупка, не затухая, но напротив, - разгораясь пуще прежнего. Когда же их свечение достигло пика, перед девочкой возникли два силуэты, сотканные из чистой энергии. Свет, исходивший от них, был настолько ярким и ослепительным, что странник, повидавший на своем веку многое, - отвернулся. Когда же свет вдруг погас, он увидел девочку, стоящую в одиночестве. Слезинки скатывались по ее полным щекам, срывались вниз, падали и прыгали по полу, кристально чистым бисером льдинок.
***
За время его отсутствия в Склепе мало что изменилось: все также дураков обыгрывали в фаланги или кости - игры, в которых побеждали в основном скелеты; любители сыграть в Ящик ушли сбрасывать очередного простофилю с обрыва; явился певец, недавно разбившийся вместе со всей труппой на дилижансе, - явился и, не теряя времени, принялся с упоением обхаживать красивейших и богатейших дам Склепа любовными балладами, на что с враждебностью косились прочие воздыхатели и мертвые прагматики, также претендующие на их состояние. Лица некоторых из них выражали затаенное злорадство: вскоре голосовые связки новичка окончательно разложатся, туловище раздуется газами, златые кудри выцветут, скатаются и выпадут, а смазливое личико, уже сейчас налившееся одутловатостью, сползет вниз, обнажив гнилую суть, и тогда одни дамы в очередной раз разочаруются в высоких чувствах, другие - попросту перестанут замечать, ожидая нового интересного поклонника, - претендента на их давно иссохшееся сердце.
Незнакомец подошел к барной стойке, где Рэнди в очередной раз вычищал бокалы от винной пыли, которую затем собирал и аккуратно ссыпал обратно в бутылки, запечатывая те пробками. Дело было весьма ответственным, если учесть, что значительная часть завсегдатаев Склепа - бывшие профессиональные дегустаторы лорда Мортимера, ныне ушедшие в отставку. Эта братия, даже не имея рецепторов, могла по виду отличить пыль одного урожая от пыли другого, и очень часто закатывала истерики, если продукт не соответствовал ожиданиям. Ту же пыль, что из-за дрожи в костях престарелого скелета оседала на пол, он все также кропотливо собирал, но в мешки: позднее, винную пыль, хранящуюся в них, перемешают с костной мукой, и пустят на пироги.
Странник терпеливо ожидал, пока бармен окончит работу - этой ночью ему больше некуда было идти. Опустевший мешок незнакомец привязал к поясу, а лопату - свой неизменный инструмент - прислонил к стойке. Несмотря на связь между ним и Рэнди - связь, которая образуется только между барменом и посетителем спустя десятилетия душевных бесед за полупустым стаканом, связь - уже почти дружественную, а то и гораздо теснее, - несмотря на эту связь, сейчас Рэнди не поставил бы и ломанного медяка на то, о чем думает странник.
Как бы то ни было, его тяжкие думы вскоре нарушила скрипка. Играл музыкант из той же труппы, что и певец. Они были здесь оба, но не вместе, при жизни - коллеги, посмертие переживали порознь - слишком разные были и слишком устали, чтобы и дальше притворяться друзьями. В отличии от певца - заядлого гедониста и циника - скрипач в глубине души был тем самым поэтом на грани, и уже сейчас первые угольки - предвестники распада - тлели в глубине его помутненных смертью зрачков.
Скрипка музыканта не пережила крушения дилижанса, поэтому скрипач соскоблил плоть и кожу с левой руки, и играл теперь на сухожилиях, как на струнах. Его смычок стремительно скользил из стороны в сторону, вверх и вниз, а пальцы подергивались, тронутые им. И сердца тех немногих живых, что присутствовали в Склепе той ночью, были также тронуты заунывным воем души, сгорающей в пламени распада. Потусторонняя мелодия терзала не только перепонки, но напрямую впитывалась всеми фибрами тел, что пели, созвучные ей. Мрачнейшие из теней покидали глазницы обитателей Склепа и танцевали на стенах. Даже те немногие мертвецы, что еще пытались уснуть, мирно лежа в своих гробах, отодвинули крышки и выглянули наружу, а то и сами пустились в пляс.
Оставаясь вдалеке от творящегося вокруг хаоса, странник достал из внутреннего кармана серебряный портсигар. Вскоре челюсти Рэнди послушно щелкнули зубами, отделяя часть сигары, затем не менее услужливо бармен чиркнул пальцами, однако возникшей искры оказалось недостаточно, чтобы зажечь табак, и тогда незнакомец был вынужден раскурить сигару от ближайшего горящего черепа.
Из того же портсигара он вытянул стопку старых фотоснимков, перетянутую резинкой. Не все из людей, запечатленных на фотографиях, были живы - некоторые скончались еще до фотосессии. От стопки странник отделил одну фотографию: милая девочка сидит на стуле с фарфоровой куклой на руках. Фотография - черно-белая, глаза девочки - сиреневые, а если принюхаться - можно обнаружить, что снимок благоухает фиалками.
Он долго сидел и разглядывал фотографию, делая затяжку за затяжкой, а после, когда почувствовал готовность отправляться дальше, поднялся с жаровни, взял лопату, дружески хлопнул Рэнди по плечу, от чего злополучная рука скелета снова отвалилась, и направился к выходу из Склепа.
Когда дверь на улицу распахнулась, мелодия неупокоенного скрипача вырвалась из заведения, пробудив остальных мертвецов кладбища. Они, до разной степени разложившиеся, выбирались из земли, раскапывая собственные могилы, и сходились к Склепу.
Странник еще немного постоял, привалившись к старому бересту, чьи листья никогда не зеленели, и созерцая вяло текущую немертвую процессию. Только неровный свет зажженной сигары частично озарял его лицо, скрытое глубоким капюшоном, но некому было разглядывать.
Блеснула изумрудная молния, и огромный ворон сорвался с высочайшего шпиля Хельмрокского замка. Странник посмотрел туда и увидел высокую худощавую фигуру, стоящую на балконе башни - это лорд Мортимер осматривал владения, скрашая ночь своим присутствием.
Внезапно, страшный порыв ветра вырвался из глубин Склепа, перебив разом и взахлеб рыдающую скрипку, и ее аккомпанемент, - вырвался, затушив сигару и окутав город туманом ностальгии.
Тоска наступила смертная, а кладбище погрузилось в безмолвие.
![sclep []](/img/k/kustowskij_e_a/sclep/wp3703767-eerie-wallpapers.jpg)