Аннотация: Десятая история сборника рассказов "Галерея Ужасов", под названием "Тень"
ИСТОРИЯ ДЕСЯТАЯ
ТЕНЬ
- Нечего и ждать, что этот наглец одумается и позвонит. Бестолочь! Он хоть что-нибудь смыслит в великом творении? Его голова забита всякой чепухой. Даже хороший коньяк не сможет вытрясти эту чепуху из его головы.
Григорий Брунов разговаривал сам с собою, сидя в полупустом баре за кружкою пива. Время от времени он оглядывался по сторонам в поисках собеседника. Нет, никто не желал слушать бредни писателя-философа.
Григорий повертел в руках кружку:
- Только ты внемлешь гласу свыше. Но кто ты? Всего лишь стекляшка. Вот сейчас допью пиво и разберу тебя на осколки. Хотя нет. Пожалуй, возьму ещё пива.
Он порылся в карманах потёртого серого плаща и нашёл полтинник.
- Эй, Ромео, - крикнул он бармену - пузатому усачу лет сорока, - налей-ка половину "Клинского" для меня и своей Джульетты. Угощаю! - Он свернул полтинник в комок и бросил за барную стойку.
- На тебя хватит, а на мою Джульетту - нет, - отозвался бармен.
Григорий пьяно рассмеялся:
- Ну, тогда ей - четверть.
Бармен принёс пиво и сдачу и устало опустился на скамейку напротив Григория.
- Неважно выглядишь, друг дней моих суровых. - Григорий снова рассмеялся и сдул пену. - Плохо разливаешь. Не полагается тебе чаевых!
- Ну, как?
- Ты о чём?
- Ну не о пиве же!
- А! Да никак. Мои размышления о жизни и смерти никому не нужны. То издательство, с которым я работал, накрылось медным тазом. А другие... Там один молодняк, ничегошеньки не смыслящий в философии. Сосунки! Им только в гольф играть, а не труды чужие издавать. - Григорий подался немного вперёд. - Вот я. Ты думаешь, я пишу ради денег, ради признания? Нет. Я хочу открыть глаза на жизнь ненасытным боровам, что сосут пиво в пабах и трахают чужих жён.
- В чём смысл твоей философии? Ты так ни разу и не дал мне почитать ничего из своих творений.
- А ты всё равно не поймёшь. Разбавляй спокойно пиво мочой и работай дальше. С тобою ничего не случится. Смерти ты не нужен. Смерти нужны такие, как я. Мыслящие люди. Быдло было, есть и будет. А вот философы смертны. И каждый час кажется последним, каждый шаг - смертельно опасным. Я вижу свою смерть. Она бродит за мной по пятам, но не может забрать меня, поскольку я и она - всё ещё единое целое.
- М-да... Глубоко.
- Что, вчера всадил своей жене глубоко?
- Пошляк ты, а не философ. - Бармен встал.
- Подожди, подожди. Я же в шутку. Ты же знаешь, я люблю с тобой поболтать.
- Я же быдло.
- Ты - нет. Сядь. Послушай.
- Не могу. Там посетители.
- Какие к чёрту посетители! Никого нет.
Бармен сел. Григорий глотнул пива и зажмурился то ли от удовольствия, то ли оттого что, наконец-то, поймал одну из многочисленных мыслей, блуждавших у него в голове.
- Видишь вот тех двух тёлок? Ну повернись ты.
Бармен обернулся. За соседним столиком сидели две молодые женщины. Они пили мартини и курили.
- Ну, вижу.
- Вот они-то и есть быдла. Сейчас посидят часок-другой, поворкуют о том, о сём. Потом сгоняют на какой-нибудь девичник. Потом - в кино. Там познакомятся с компанией подвыпивших мужиков и поедут к ним в гости. Изменять нерадивым мужьям. Перетрахуются там все, а утром на работу. Мужья же уложат детей спать - и мастурбировать в кровать. Эхе-хе! На Адама Всевышний зол больше, чем на Еву. Впрочем, Адам не меньшее быдло, чем Ева. - Григорий сделал большой глоток. - Моя жизнь не стоила бы и ломаного гроша, если бы не философия, не эта пресловутая любовь к мудрости. Я жил, как философ. Я и умру по-философски. А умереть по-философски - умереть с гордостью, не с поруганной честью, умереть с чистыми, как у дитя, помыслами. Знаешь, сколько раз я хоронил свою жену? За двадцать с лишним лет совместной жизни раз десять. Пока она не помешалась на сексуальной почве.
- Помешаться на сексуальной почве... Это при живом-то муже?!
- Она оказалась садисткой! Через пять лет после свадьбы я узнал от неё об этом. Когда она предложила мне... Тьфу! Не хочу даже вспоминать.
- Но в течение пяти первых лет вы...
- Да. Она лежала бревном. Оказалось, её это совсем не возбуждает! Она призналась, что когда по молодости делала, прости, мне минет, то представляла, как меня кастрируют. Ты понимаешь? Я после такого признания вообще от неё на ночь запирался в другой комнате.
- Забавно!
- Но я и отправил её в психушку. Как оказалось, безвозвратно. Там она забеременела. Не знаю, от главврача, наверное. Вылитый мазохист! Был выкидыш. Умерла во время родов. Я навещал её. Говорили мы с ней через стекло. Она всё время угрожала, что я умру вслед за ней. Но прошло семь лет, а всё ещё жив. Всё ещё жив. - Григорий вздохнул.
- Но умирал.
- Да, да. Пять раз в реанимации - это сурово! - Григорий подался вперёд и шепнул: - Но зато я видел Бога. Видел, как вижу сейчас тебя.
- Ну и как Он? - В голосе бармена улавливались нотки сарказма.
- Странный какой-то. Серьёзный слишком. Всё ещё жалеет, что создал человечество. Я Его успокоил, и Он вернул меня на грешную Землю. Пусть, мол, философ ещё немного поживёт. Не советовал Он, правда, раскрывать тайну смерти. Но ведь я для того и вернулся сюда.
Бармен пошёл обслуживать новых посетителей - молодую пару. Юноша и девушка, заказав бутылку шампанского и два пирожных, подошли к столику, за которым сидел Григорий. Юноша задал банальный вопрос:
- Занято?
- Да, - невозмутимо ответил Григорий. - Здесь сидит моя смерть. Она сейчас в туалете. - Он обвёл мутными глазами молодую пару. - Она захотела сделать пи-пи.
Юноша и девушка переглянулись и сели за соседний, свободный столик. Вернулся бармен. Он спросил:
- Как ты их отшил?
- Какая разница?
- Смотри, не отпугивай моих посетителей.
- Я просто сказал, что столик занят.
- Наверняка, ты преподнёс это в изощрённой форме. - Бармен принялся разглядывать ногти на своей правой руке. - От тебя можно всего ожидать.
- Терпеть не могу, когда вокруг полным-полно свободных столов, а люди, словно полуслепые, тянутся именно за твой стол. Как будто здесь слон рожает.
- Людям хочется с тобой пообщаться.
- Общаются в сортире по поводу лишнего куска туалетной бумаги. Я же привык беседовать с человеком.
- Ну, значит, хочется им с тобой побеседовать.
- Только моя тень для меня лучший собеседник.
- С тенью можно беседовать и дома, а в бар люди приходят обща... чёрт, беседовать друг с другом. Григорий, мне кажется, тебе уже хватит. Свою дневную дозу ты уже осилил. А я пойду, отолью. - Бармен ушёл.
- Не было необходимости объясняться передо мной. Мне плевать, куда ты пошёл, - крикнул ему вслед Григорий.
Он допил пиво и теперь с задумчивым видом вертел пустую кружку в руке. Новый посетитель - пожилой седобородый мужчина - подошёл к его столику и задал другой банальный вопрос:
- Извините, я Вам не помешаю?
- Помешаете, - выпалил Григорий, не сводя глаз со своей кружки. - Вы что, не видите: я мастурбирую.
Незнакомец смущённо повёл бровями:
- Нет, не вижу, - нашёлся он.
- Правильно, потому что вам не дано заглянуть в мою голову.
- Отойдите от него. Он не в своём уме, - крикнул юноша, который до этого тоже пытался подсесть к Григорию.
Григорий встал и стремительно подошёл к столику, за которым сидели уже знакомые ему юноша и девушка.
- Умница, - похвалил Григорий юношу и протянул ему руку. Юноша неуверенно пожал её. - Тебе удалось проникнуть в меня. В хорошем смысле, проникнуть. Не бойся, я не какой-нибудь там педик. Тебе удалось узнать самую страшную тайну, которую хранит мой мозг. Конечно же, я не в своём уме. В этом-то вся прелесть жизни! Во мне живёт философ. Он думает за меня, за меня ест, за меня спит, трахается за меня. Он не получит за это ни гроша. А я в это время прожигаю свою жизнь. Я умру, как собака, а он... нет. Он умрёт достойной смертью. - Григорий вынул из кармана чирик, сунул его в руку юноше и со словами: - Это тебе на презервативы, - покинул бар.
Он стоял на автобусной остановке. Мысли его путались. Вот уже образовался едва распутываемый клубок, а Григорий всех перехитрил. На мгновение он попробовал вообще ни о чём не думать. Ни о чём! Нет, это оказалось возможным лишь на мгновение. Ни о чём не думать - тоже процесс, протекающий в мозгу. Невозможно представить себе мозг живого человека без каких-либо внутренних процессов. Но и в мёртвом мозгу тоже протекают какие-то процессы, правда, иной природы.
Григорий рассматривал свою тень на асфальте. Высокая, стройная тень.
- Ты всего лишь мой абрис. Вижу очертание шляпы. Одет я в плащ. Брюки не глажены, потому-то и очертания ног такие неровные.
Григорий почесал нос. Тень подняла руку, но что она делала ею, было не видно.
- Я знаю, у тебя тоже нос чешется. Сейчас ты чесала нос! Ничем иным ты не занималась! Ты чесала нос.
Где-то рядом раздался тревожный звонок. Григорий обернулся. Мальчишка на велосипеде переехал его тень.
- Змеёныш, - крикнул ему вслед Григорий, - ты даже не представляешь, что ты наделал!
Мальчишка повернул голову, показал ему язык и повысил скорость. Григорий, ухмыляясь, смотрел вслед удаляющемуся велосипеду. "Догнать бы тебя и выпороть хорошенько! - подумал он. - Хотя нет, какое я имею право прикасаться к чужому отпрыску. К тому же, я не садист". Подошёл автобус. Григорий показал проездной и, посмотрев в окно, ужаснулся. Его тень осталась на асфальте! Он прильнул к окну.
- Нет, Вы только посмотрите! Она оставила меня. Значит, мне конец.
- О чём Вы? - поинтересовалась стоящая рядом женщина.
Григорий посмотрел на неё и не поверил своим глазам. Копия его жена! Волосы, черты лица, фигура... Боже!!!
- Сколько вам лет? - спросил Григорий.
Женщина как будто ждала этого вопроса:
- Сорок пять.
"Столько же, сколько и мне. И... Елене. Ей тоже было бы сейчас сорок пять".
Женщина повернулась к Григорию и загадочно улыбнулась.
"Боже! Улыбка Елены! Моей Елены!"
- Так что же Вы там увидели?
- Вы о чём?
- Кто-то Вас оставил? Там, на остановке. Небось, жена? Бросьте. Не стоит из-за этого сходить с ума. Я выхожу здесь.
- И я тоже.
Они вышли вместе.
- Я живу на Московском.
- А...
- В доме N 202.
- Странно, и я живу в этом же доме. Но Вас я впервые вижу. А в какой квартире...
- Всё, до свидания. - Женщина поспешила прочь.
- А как вас зовут?
- Елена. Зовите меня просто Ленчик!
Григорий вмиг протрезвел и похолодел. Всё внутри словно инеем покрылось. О таком совпадении он мог только мечтать. Елена. Ленчик. Именно так он называл свою жену! Он решил следить за незнакомкой. Но во дворе своего дома он её потерял из виду. Она словно сквозь землю провалилась! "Ничего, я её найду! И кем бы ни был её муж, отобью! Если есть дети, стану их любящим отцом. Хотя вряд ли у неё есть муж. Замужние женщины в автобусах так себя не ведут". Размышляя около своей парадной, Григорий заметил, что... его тени нет! Светило солнце, но его тени, тени его фигуры не было! "Надо знать свою дозу! Сегодня я, видимо, перебрал. Ромео был прав". Григорий поспешил домой.
Приходя домой, он, как правило, заглядывал в комнату жены. Иногда подолгу находился там, разговаривая с её фотопортретом, висящим на стене. Но на этот раз ему что-то не хотелось идти туда. Он скинул плащ, прошёл в свою комнату, уселся за письменный стол, заваленный бумагами. Это были пробные или неудавшиеся страницы его произведений, банковские чеки, письма в никуда и ниоткуда, страницы ежедневника. Он откопал страницу одного из своих произведений:
"Смерть - это тень, твоя тень. Она бредёт за тобой или перед тобой. Она и ночью с тобой, только ты её не видишь. Нет, это не просто оптическое явление. Это осмысленное отражение тебя. Это ты. Но второй ты - это смерть..."
В комнате жены что-то брякнуло. Григорий вздрогнул. Впервые за всю жизнь ему стало как-то не по себе. Он никогда не считал себя смелым и отважным, он никогда не придавал различным звуковым и оптическим явлениям особого значения, считая всё это естественным. Но часто ему казалось, что лишь в окружении людей он - герой. Когда он оставался наедине с женой, а после её умопомрачения и последующей смерти в дурдоме - наедине с самим собой, многое могло вызвать в нём нелепый страх. Да, он до смерти боялся жены. Она всегда говорила, что в одной из первых жизней он был её рабом, которого она приказала кастрировать. И если ему снились соответствующие сны, где его либо вздёргивали на дыбе, либо бичевали, либо, что ещё хуже, подвергали оскоплению, и всё это по приказу госпожи - его супруги, то он всё равно боялся этих снов лишь тогда, когда они снились. Наутро он мог лишь посмеяться над ними. А когда он делился своими снами с Еленой, та только злобно ухмылялась и приговаривала: "Это, дорогой мой, не сон. Это явь". До ухмылялась, ведьма, что попала в дурдом!
В комнате жены снова что-то брякнуло. Преодолевая страх, Григорий подошёл к двери комнаты супруги и прислушался. Тишина. Он приоткрыл дверь. Но вот он распахнул её. Как он и ожидал, никого в комнате не было. Стол, на котором стоит торшер, кровать... Шкаф! О, Боже! Шкаф был открыт. Григорий помнил, что никогда не открывал его. Он быстрыми шагами подошёл к шкафу, сел на корточки и стал копаться там. Колени его дрожали, руки тоже. И вот дрожащими руками он перебирал причиндалы своей любимой жёнушки. Господи, чего там только не было! Плети, цепи, кандалы, наручники, специальные зажимы для причинения боли отдельным органам, свечи... Всё для садомазохистских развлечений. "Надо бы всё это выкинуть! И где она только это доставала?! Ума не приложу!" Григорий встал, закрыл шкаф и, почувствовав на себе чей-то тяжёлый взгляд, резко обернулся. С фотопортрета, висевшего над кроватью, ему улыбалась Елена. На фотопортрете ей тридцать лет. Улыбка точь-в-точь такая же, какая была на лице у таинственной незнакомки в автобусе. Григорий отвёл взгляд и вышел из комнаты.
Он включил свет в прихожей, но тени своей опять не увидел. Он быстро выключил свет, накинул плащ и вышел на улицу. Он поехал в свой родной бар "Самогонщики". Бармен по кличке Ромео протирал пивные бокалы, дуя в них и рассматривая их на свету.
- Никогда такого не было, чтобы господин философ заходил два раза на дню, - сказал бармен, не отрываясь от своего занятия.
- Сегодня такой день. - Григорий сел за тот же столик, за которым сегодня уже сидел.
Народу в баре стало больше. Григорий оглядел всех и крикнул бармену:
- Ромео, два "Клинских" в долг.
- В долг так в долг.
Через некоторое время бармен подсел к Григорию с двумя кружками пенистого пива.
- Хочу нажраться и снять какую-нибудь тёлку на ночь. - Григорий жадно прильнул к кружке иссохшими губами.
- О, у философа стали появляться мирские, низменные желания.
- Что естественно, то не безобразно. Философ не бесполое существо.
- В данном вопросе ничем не могу помочь. Сорокапятилетнему вдовцу без гроша в кармане очень трудно найти подходящую девицу. Даже на ночь.
- У меня есть квартира. Это не на последнем месте.
- Опустоши эти две кружки и иди домой... мастурбировать в кровать.
- Издеваешься? Чувствуешь свою власть надо мной? Но, Ромео, посмотри на стол. - Григорий вытянул левую руку. Правой он вцепился в кружку. - Посмотри, посмотри на стол. Ты что-нибудь видишь?
- Хм... Ничего.
- Вот именно. А что должно быть?
- Пепельница? Извини, но ты же не куришь.
- Дурак! Тень должна быть! Тень от моей руки! А её, тени, нет!
- И впрямь, тени нет!
- Понял?
- Что это значит?
- Моя теория верна. Тень отделилась от меня. Чёрт знает, какую плоть она обрела! Но какую бы ни обрела, мне всё равно крышка! Понял?
- Нет, не понял.
- Умру я скоро, мой друг. Ведь сегодня я видел свою жену.
- Во сне?
- Наяву!
Бармен удалился. Григорий опустошил первую кружку и взялся за вторую. Только он хотел сделать глоток, как почувствовал, что кто-то подсел к нему. Он повернул голову, чтобы посмотреть, что это за бесцеремонный тип, который даже разрешения не спросил. Это оказалась девушка. На её маленьком бледном личике застыла грусть. Она то и дело приглаживала свои каштановые волосы, попивая через трубочку апельсиновый сок.
- Я Вас не знаю, мадам. Но хотелось бы узнать. Как Вы на это смотрите?
Незнакомка допила сок, вытерла губы салфеткой и повернулась к Григорию. Их взгляды встретились. У девушки были очень выразительные изумрудные глаза. Девушка выдавила слабую улыбку и сказала:
- Григорий, иди домой. Хватит пить. Госпожа будет ругаться. Она и так уже в гневе, а всё из-за того что ты ушёл без её разрешения. Иди домой! Быстро!
Девушка ушла. Григорий даже не успел ничего сказать. Так и остался сидеть с приоткрытым ртом, моргая, как маленький ребёнок, который увидел что-то интересное, удивительное. Но вот оцепенение прошло. Григорий помотал головой в надежде отогнать запечатлевшийся в мозгу таинственный образ девушки. Но... пустой стакан с трубочкой остался. Это был не образ. Григорий протянул руку и потрогал его. Настоящий стакан, из которого незнакомка пила сок. И тут Григория осенило! На том месте, где сидела девушка, должна быть его собственная тень. Он подбежал к барной стойке. Ромео наливал пиво.
- Ромео, ты видел девушку, которая сидела рядом со мной?
- Никто с тобой рядом не сидел. Ты, как всегда, беседовал сам с собой. Вот это я видел. - Ромео издевательски ставил ударение на слове "беседовал". - Только как-то странно беседовал. Вполоборота.
- Погоди, ты не продавал недавно девушке апельсиновый сок?
- Да не было никакой девушки.
- А что ты скажешь про это? - Григорий подошёл к своему столу. На нём, кроме двух кружек - пустой и наполненной пивом, - ничего не было. Философ почесал в затылке. Видение? Кошмар?
Неожиданно кто-то схватил его за плечо. Григорий вздрогнул и обернулся. Высокий парень в синей рубашке приветливо улыбался, потягивая джин из банки.
- Григорий Брунов? Известный писатель? Завсегдатай этого бара? Я ждал встречи с Вами. Меня зовут Платон. - Парень протянул руку.
Григорий пожал её.
- Платон? Вы поклонник известного философа. А это Ваш никнэйм?
- Нет, это моё имя. Мой отец был доктором философских наук. Он дал мне это имя.
- Как Вас по отцу...
- Михайлович. Платон Михайлович.
Они сели за стол Григория.
- Не всем нравятся Ваши сочинения. Я же от них в восторге. Правда, насчёт абсолютной, не способной к материализации пустоты после смерти готов поспорить. А вот вера в Бога на фоне жёсткого материализма, вера в материальность Бога... Это смело!
- Мой друг, любое твоё предположение, любую твою догму, если ты предан философии, можно занести в Библию или Каран.
- Значит, мои мысли имеют право на существование?
- Конечно! Если ты думаешь сердцем, если трепещешь при каждой своей мысли, ты уже не быдло! Ты - философ...
Разговор прервало появление девушки.
- А, познакомьтесь, это моя девушка. Её зовут Аня. Она тоже большая поклонница Вашего творчества.
Но Григорий уже не мог ничего ответить. Он некоторое время сидел недвижимый, вылупившись на девушку, в которой узнал ту самую незнакомку с апельсиновым соком. Но вдруг он встал, нацепил шляпу.
- Нет, хватит на сегодня! - прокричал Григорий и выбежал из бара.
Он не заметил, как прибежал к своему дому. Как ему не хотелось идти домой! Но он пошёл. Он остановился, посмотрел на тёмные окна своей квартиры. Три окна... Кухня, его комната, комната жены... Три страшных глаза смотрели на него. Григорий даже взвыл, подходя к парадной двери.
Войдя в квартиру, он тут же включил свет в коридоре, в туалете, в ванной, в кухне. Он вбежал в свою комнату и там тоже включил свет. "Буду теперь спать при свете". Некоторое время он бродил взад-вперёд по квартире, лишённый тени, на что он уже больше не обращал внимания. бродил, не решаясь заглянуть в тёмную комнату жены. Но вдруг из этой комнаты донёсся душераздирающий женский смех. Григорий бросился в свою комнату и заперся на ключ. Смех продолжался. "Это сверху или снизу, - пытался успокоить себя Григорий. - Слышимость большая. Слышимость большая. - Он лёг на диван, накрыл голову подушкой. - Большая слышимость". Что-то со звоном упало в комнате жены, и смех прекратился. В ужасе Григорий весь съёжился и замер.
И вскоре он уснул. Он никогда не мог уснуть при свете. А тут...
Ему двадцать лет. Его ведут в какой-то богатый дом. Он - в грязной набедренной повязке. Руки - в кандалах. В саду, окружающем дом полыхают костры. Слышны вопли, крики, плач. Его провели сквозь анфиладу богато убранных помещений. Но вот он в большой комнате, мебель в которой - вся из слоновой кости, инкрустированной золотом. Посередине - огромное ложе. На этом ложе... возлежит его Елена! Два взрослых евнуха лениво махают над ней опахалами из гусиных перьев. Григорий узнаёт в евнухах... себя!
Елена одета в шёлковое платье, расшитое золотом. На пальцах - золотые кольца с драгоценными камнями, на запястьях - серебряные браслеты с жемчужинами. Её головушка покоится на пурпурных подушках. Неподалёку от ложа расположился флейтист. Развлекает строгую госпожу. Но вот она щёлкнула пальцами. Григория бросили прямо к её ложу. Елена схватила его за волосы. Григорий завыл от боли.
- Ты, мерзавец, почему ушёл, не попросив у меня разрешения?
- Прости, госпожа, - захныкал Григорий.
- Нет тебе прощения, бесстыжий оборванец!
Появилась девушка. Она налила в золотую чашу вино и подала госпоже. Григорий приподнял голову и узнал в девушке... таинственную незнакомку из бара. Елена вмиг опустошила чашу и запустила ею в девушку. Тяжеловатая чаша угодила девушке в нос. Из носа хлынула кровь. Девушка заревела.
- Стерва! Говори, он твой любовник?
- Нет, нет, госпожа не он.
- А почему вы так нежно посмотрели друг на друга?
- Этого не было, - вякнул Григорий.
- Молчать! - рявкнула Елена. Она щёлкнула пальцами.
Притащили юношу. Его тело было испещрено кровоточащими ранами. Видно было, что по этому телу совсем недавно разгуливал бич. Стражник поднял за волосы голову юноши. Григорий задрожал от ужаса, узнав в юноше... Платона.
- Вот это твой любовник? - Елена плюнула в сторону юноши.
- Да, это он! - оживился Григорий. - Я знаю, я видел их вместе в баре.
- В каком ещё баре?! - ещё пуще разгневалась Елена.
- В... "Самогонщиках".
Платон сквозь слёзы посмотрел на Григория:
- А был предан тебе! Как же я ошибался!
Елена стала выкрикивать приказы:
- Девку бичевать до смерти, юнца - на дыбу, а этому... - она указала пальцем на Григория, - двадцать ударов палками. На первый раз хватит.
Стража потащила всех троих в сад. С Григория содрали набедренную повязку, положили его на живот, связали руки.
- Шелохнёшься - дополнительные двадцать ударов, - послышался грубый голос.
Первый удар жгучий и очень болезненный. Ещё удар, ещё... От каждого удара Григорий вскрикивал, на пятом ударе он прикусил язык и почувствовал солёный привкус во рту. Он слышал, как хрустят кости вздёргиваемого на ужасной дыбе Платона, он слышал пронзительные крики бичуемой девушки. Наконец, он потерял сознание...
Очнулся он на полу в своей комнате. Некоторое время он вообще не мог сообразить, что это его комната. Он лежал голый на животе, руки у него были связаны. Спина ужасно ныла. Он перевернулся на спину и взвыл от боли. Ему всё-таки удалось встать. Он перекусил верёвку и освободил руки. Каждое движение причиняло неимоверную боль. В прихожей он разглядел в трюмо свою спину. Она была... вся синяя. Не спина, а один огромный синяк. "Меня что, и впрямь били?".
Дверь в комнату Елены открылась. Григорий упал на колени и захныкал:
- Я больше не буду, госпожа. Честное слово, не буду без спроса уходить.
Он осторожно подполз к комнате. В комнате никого не было. Но шкаф был снова открыт. Около него валялись верёвки и две огромные палки. Григорий вполз в комнату и замер перед фотопортретом жестокой госпожи. Но Елена всё также мило улыбалась.
- Я никогда больше не пойду в этот бар, госпожа, - хныкал Григорий, - никогда. Клянусь!
Но он не сдержал клятву. И вот уже он - на автобусной остановке в своём сером плаще и шляпе. Тени по-прежнему не было. "Господи! Это всего лишь сон! Страшная сказка!" Но боль в спине не походила на сказку, даже самую страшную. Чья-то рука опустилась на плечо. Григорий обернулся и вскрикнул. Перед ним предстала Елена. Ну... или та женщина, с которой он вчера познакомился в автобусе.
- Чего ты испугался? Не помнишь меня?
- Пошла ты к чёрту, госпожа хренова! Какая ты мне госпожа! Ты посмотри на себя, кошка облезлая. Я тебя сейчас так... Забудешь, где твоё ложе поганое находится.
Елена стояла, выпучив глаза. Григорий кричал на неё, замахивался, кривляясь от боли. Вокруг них стал собираться народ. Подошёл автобус. Григорий заскочил в него, хохоча и дразнясь. Он прильнул к окну. Но никакой Елены на остановке он больше не увидел. Он видел лишь людей, от удивления не успевших залезть в автобус.
- Ваш билетик. Так, Ваш... У Вас, мужчина, проездной?
- Тьфу, дура! - выпалил Григорий. - Это я не Вам. - Он показал кондуктору проездной.
Он сидел за своим столиком и с неохотой потягивал своё любимое "Клинское". Напротив бармен Ромео читал свежую газету.
- Чего пишут? - спросил Григорий как бы сам себя.
- Читай. - Ромео кинул ему газету и, зевнув, ушёл.
Григорий раскрыл газету. Ему сразу же бросились в глаза две фотографии на первой полосе. Платон и его девушка. Заголовок статьи: "Жертвы автокатастрофы". Дрожащими губами Григорий стал читать вслух: "Сегодня ночью около трёх часов... б-б-б... на Московском... о, ужас... проспекте... б-б-б... врезалась в Камаз. В машине было двое... б-б-б... девушка от многочисленных ранений скончалась на месте, а юношу с переломанными руками, ногами и позвоночником доставили... б-б-б... где он скончался к утру..." Григорий отбросил газету. "Нет, ну это уже слишком!"
Вернулся Ромео. Он поставил на стол пепельницу и закурил. Григорий схватил газету и развернул её перед его лицом.
- Видишь эти фото?
- Ну, вижу. И что?
- Как что? Эти двое были вчера вечером в твоей забегаловке. Я с ними общался. Парня зовут Платоном.
- Григорий, тебе нельзя пить. У меня очень хорошая память на лица. Не было среди посетителей этих двоих.
- А с кем я, по-твоему, беседовал?
- Как всегда, с очень умным человеком - с самим собой.
- А потом что было?
- Видимо, вдоволь набеседовавшись, ты напялил шляпу и убежал.
- Да ты бредишь. - Григорий откинулся на спинку скамейки. - Твоя память на лица тебя подводит. Когда ты стоишь за стойкой, то ничего, кроме цифр на мерном стакане, не замечаешь. - Он махнул рукой. - О чём там говорить.
Подтягивались посетители.
- Ладно, пойду работать.
- Этот столик занят! - сказал Григорий громко. Он икнул. - Весь занят! И всегда, когда я... мы здесь. - Он опять икнул. И вскоре сон овладел им.
В грязном набедреннике уже тридцатилетний Григорий засиделся в какой-то задрипанной таверне под названием "Самогонщики". Он в бегах. Его уже давно ищут. Вот уже несколько лет прошло с того дня, как он сбежал от госпожи Елены. Но он никак не может забыть смерть Платона и его девушки. Глупую, жестокую смерть. А ведь он виновен в этой смерти! И он никогда себе этого не простит. Вдруг двое коренастых мужчин направились к его столу.
- Занято? - спросил один из них.
Ну конечно, Григорий не мог их не узнать! Это были стражники, служившие при дворе Елены. Именно они колотили палкам по его слабому телу в ту ночь. Уж их-то он запомнит на всю оставшуюся жизнь. Григорий юркнул под стол.
- Что это с ним?
- Не знаю.
Прибежал хозяин таверны - пузатый мужчина с усами. Он вытащил Григория из-под стола и шепнул ему на ухо:
- Уходи отсюда скорей! Они тебя могут узнать! Тогда и мне плохо придётся. И я из-за тебя влипну!
Григорий побежал, но стражники схватили его.
- Ах, вот ты где нам попался! Жди самого страшного наказания!
Один стражник схватил за руку хозяина таверны:
- И ты пойдёшь с нами. Тебе кое-что придётся нам объяснить.
- Убейте меня! Лучше убейте меня прямо здесь! - кричал Григорий, когда его тащили к выходу.
- Нет, это госпожа будет решать, что с тобой сделать.
- Не-е-е-ет!!!
Григорий хотел вырваться. Но тщетно. Разве возможно вырваться из лап таких бугаев!
- Убейте меня! Убейте! Убейте! - Григорий закрыл глаза.
- Да успокойся ты, наконец. Что это сегодня с тобой?
Когда он открыл глаза, то вроде бы увидел ту же картину. Его держали под руки два бугая, одетые, правда, как-то по-современному. Но лица... точь-в-точь как у тех проклятых стражников! Григорий оглядел себя. Он - в своём сером плаще.
- Шляпа! Где моя шляпа?
- Ну, наконец-то, пришёл в себя, - прогремел один из бугаёв и расхохотался.
- Сейчас принесу, - послышался голос Ромео. Через минуту он надел на голову философу его шляпу.
- Что произошло? - спросил Григорий, когда бугаи отпустили его.
- Ты спал, - начал Ромео, - эти двое спросили, не найдётся ли свободного местечка. Ты вдруг ни с того ни с сего забрался под стол. Ребята, конечно же, растерялись, позвали меня. Я вытащил тебя из-под стола. Ты сопротивлялся! Я посоветовал тебе идти домой. Ты...
- Стоп! - остановил его Григорий. - Не получится из тебя писателя. Слишком много ненужных подробностей.
Ромео усмехнулся:
- А я и не стремлюсь быть им. Мне хватает тебя. Я вижу, как вы, бумагомараки потихоньку с ума сходите.
- Ты не обижаешься на меня?
- Нет, конечно. Есть ещё вопросы?
- Да. - Григорий поправил шляпу. - Почему ты назвал свою таверну "Самогонщики".
- Таверну? Это интересно. С каких это пор мы - таверна? - Ромео подмигнул бугаям. Те расхохотались.
- Чёрт с ней! Как бы она ни называлась. - Григорий снял шляпу и поклонился. - Честь имею. - Он пошёл прочь.
- До завтра, самогонщик! - услышал он вслед голос Ромео.
- Больше так не напивайся, - крикнул один из бугаёв.
Григорий поймал себя на мысли, что любит этого сорванца Ромео. "Хороший парень! Будь он немного умнее, он мог бы стать моим лучшим другом". Ему показалось, что на автобусной остановке он увидел Елену. Как он рванул! Ни один рокер за ним бы не угнался! Наверное, автобусов пять перегнал! Запыхавшись, он вбежал в свой двор, на ходу роясь в кармане брюк в поисках ключей. Он нашёл ключи, остановился и замер, глядя на окна своей квартиры. В комнате жены горело несколько свечей. Григорий со страху выронил ключи и бросился прочь, к автобусной остановке. Но вот он остановился и вернулся. "Нет уж, лучше я сам явлюсь к ней. С повинной. Может, смягчит наказание?". Он тяжело вздыхал, поднимаясь по лестнице на злополучный пятый этаж. Вот он уже у двери страшной квартиры. Открыл. Вошёл. Его рука потянулась к выключателю и замерла. Из комнаты Елены через приоткрытую дверь сочился призрачный жёлтый свет. Григорий, борясь со страхом, на цыпочках подкрался к комнате Елена и резко распахнул дверь.
- Я вооружён! - вырвалось у него.
Однако пугать было некого. В комнате никого не оказалось. Но... шкаф был открыт. На полу валялись цепи, верёвки. Торшер лежал на кровати. А прямоугольный стол был накрыт чёрной скатертью. В каждом из четырёх углов стола мерно горело по одной свече. Посередине стола лежал огромный серповидный нож.
- Это что ещё за... Откуда это? Когда ж ты, сука, оставишь меня в покое?
Григорий захлопнул дверь и заперся в своей комнате. Он бродил по комнате взад и вперёд. К счастью, ему совсем не хотелось спать. Он сел на диван. Из комнаты жены донёсся жалобный скрип паркетного пола. Кто-то или что-то по комнате бродит! Григорий прижался ухом к стене. Точно! Шаги! А это что за звуки? Хихиканье. Всё громче, громче. Какое-то шуршанье. Григорий соскочил с дивана, когда до него дошло, что кто-то или что-то, в свою очередь, тоже слушает, что творится здесь, в его комнате.
Он порылся в полках письменного стола в поисках хоть какого-нибудь успокоительного. Ничего, кроме снотворного, не нашёл. И его словно бес попутал! Философ проглотил сразу две таблетки! Вскоре он уснул
Он - перед ложем госпожи Елены. Почему-то она не злится, не бьёт его. Она молчит. Это его ещё больше пугает. Он тихо плачет. Он раскаивается, он искренне раскаивается в содеянном.
- В тот день, когда ты сбежал, ты оскорбил меня. И этого я тебе не прощу!
- Госпожа...
- Заткнись! Я думаю.
- Обо мне?
- Ну вот ещё! Думать о каком-то жалком рабе, о куске тухлого, грязного мяса, который давно пора выбросить на корм бездомным собакам... Нет, это ниже моего достоинства.
Тем временем стражники притащили пузатого человека с усами. Григорий сразу узнал хозяина таверны, но вида не подал.
- Признавайся, ты, сукин сын. - Елена пнула Григория ногой. - Этот скрывал тебя?