Хочу поблагодарить Брента Говарда и Клэр Зион
из Национальной сельскохозяйственной библиотеки за подаренную идею.
Обворожительную Леору, лучшую в мире сиделку, и ее жениха,
Раффи Вануну, позволившего позаимствовать его имя. Счастья вам!
Где твоя могила, сэр Артур О"Келлин?
Где твоя могила, славный рыцарь мой?
Где весна и ветер, на горе Хелвеллин,
Под главой березы молодой!
Дуб, что рос когда-то, шелестел листвой,
Бури свист и грохот выносил зимой,
Пал, не удержал он кряжистого тела,
И над ним береза вырасти успела.
Кости рыцаря - прах,
Меч истлевший в руках.
Но душа, верю я, в небесах.
Сэмюэл Тэйлор Кольридж, "Могила рыцаря"
Hie jacet Arthurus Rex quandam Rexque futurus.
Сэр Томас Мэллори, "Смерть Артура"
1.
- В "Коде Да Винчи" Дэн Браун изображал рыцарей-тамплиеров как истинных хранителей тайны потомков Иисуса Христа. В "Индиане Джонсе и последнем крестовом походе" они выведены как бессмертные опекуны Священного Грааля. В кинофильме "Сокровище нации" Николас Кейдж находит несметные богатства, спрятанные ими под церковью Троицы в самом сердце Манхеттена. Религиозные учения говорят, что после победного завершения Первого крестового похода они владели Храмом Соломона в Иерусалиме и защищали паломников, держащих путь в Святую землю. Противоречиво, не находите? Правда же заключается в том, что это божье воинство на самом деле представляло собой шайку головорезов и вымогателей - первый в мире достоверный пример организованной преступной группировки, с секретными ритуалами и законами, которые мало чем отличались от нынешних законов сицилийской мафии, более известной, как Коза Ностра...
Подполковник Джон Док Холлидей, черноволосый мужчина средних лет в обмундировании армейского рейнджера, остановился посреди классной комнаты и обвел глазами студентов. Точнее, одним глазом - правым, поскольку левую глазницу закрывала черная повязка. Он рассчитывал на внимание аудитории, или хотя бы на самый ничтожный интерес. И что же он увидел? Восемнадцать старательных четверокурсников, одетых в голубые форменные блузы, белые тенниски и серые брюки с тонким кантом. Все коротко подстриженные. Остекленевшие взгляды, какие бывают только на последнем занятии долгого учебного дня, начавшегося рано утром. Невероятно, но эти парни - сливки Вест-Пойнта. Выпускной курс, готовый пополнить молодыми напористыми офицерами пехоту, артиллерию, танковые войска. Но ни один из них не интересовался историей вообще и историей ордена Храма в частности. Будущие американские служаки! Хуа!
Холлидей продолжал:
- С главными трудностями участники Первого крестового похода столкнулись не во время, а по окончании войны. Боевые действия начались в одна тысяча девяносто пятом году, а в девяносто девятом крестоносцы захватили Иерусалим. И остались армией без врага... Больше не было безбожников-сарацинов. С кем сражаться? Рыцари к тому времени стали профессиональными солдатами, если можно так сказать. Богатейшие дворы Европы - Франция, Германия, Италия - пользовались их услугами. Их называли chevaliers, всадниками. Это позже романисты изобразили их пай-мальчиками, спасающими девиц и устанавливающими справедливость в мире. Но тогда они были убийцами. Вот так - коротко и доступно.
- Они были воинами, сэр, - заметил Белёк Тайванен, угрюмый финн из Небраски, получивший прозвище за неестественно бледную кожу и светлые, словно выцветшие волосы. Он собирался идти в пехоту и в подтверждение выбора носил на блузе значок в виде идиотских перекрещивающихся палок. А еще он утверждал, лишний раз доказывая свою непритязательность и глупость, что отправится служить в Форт-Польк в Алабаме, от которого остальные курсанты бежали, как черт от ладана.
- Нет, кадет, не были! А вот наемниками были. Они служили ради денег, а не каких-то там призрачных чести, долга, родной страны. А еще ради маленьких развлечений, вроде грабежей и насилия. В конце концов, убийство нехристей в одиннадцатом веке не воспринималось как грех. Напротив! Богоугодное дело. Им обещали, что в Святой земле их ждут богатство и слава. Слава пришла, а вот сокровищ, отобранных у безбожников, на всех не хватило. Тысячи рыцарей остались без средств к существованию, можно сказать, гроша за душой не имели. Многие вернулись домой, но обнаружили, что их земли, замки и прочее имущество присвоено хитрыми родичами, а то и продано за долги.
Холлидей перевел дух.
- А чем заняться солдату, который только и умеет, что сражаться и убивать? Куда приложить силы, если враги-безбожники перебиты, уничтожены? - Подполковник пожал плечами. - Он поступает так же, как и множество людей до него, еще со времен Александра Македонского. Он становится преступником.
- Как Робин Гуд? - подал голос Зитц Митчелл, тощий, прыщавый, начинающий лысеть очкарик. Наблюдая за ним на протяжении четырех лет, Холлидей не уставал поражаться стойкости этого тщедушного человечка. Он ожидал, что Митчелл сломается еще в "Казармах зверя", но прыщавый выдержал и не потерял стойкости духа.
- Робина Гуда придумали романтически настроенные поэты спустя несколько сотен лет. Люди, о которых я говорю, routiers, наемники, гораздо более походят на Тони Монтано из "Лица со шрамом". Марьелито, высадившиеся на побережье Ки-Уэст, не имели большого выбора - если хочешь обрести новый дом и кусок хлеба, присоединяйся к торговцам кокаином. Обнищавшие рыцари из центральной Франции с радостью присоединились к шайке, найдя в лице бывших солдат единомышленников, и принялись направо и налево грабить крестьян или предлагать городам и селам "защиту" по сходной цене. Одним из этих людей был Гуго де Пейн, французский рыцарь, вассал Шампанского герцога. Герцог отличался изрядной жадностью и сэр Гуго в поисках добычи и воинской славы присоединился к армии Годфрида Бульонского, отбивающей у сарацинов Иерусалим. Когда же Годфрида короновали как короля Иерусалимского, нужда в услугах сэра Гуго отпала и он, с полудюжиной других солдат, подал прошение его величеству. Они обещали охранять паломников, устремившихся из Европы в освобожденную Святую землю, от мстительных мусульман и от обычных разбойников. Свою штаб-квартиру они организовали в старинном Храме Соломона. В те годы поток желающих побывать в Палестине не иссякал, и доходы от пилигримов оказались существенным вливанием в экономику недавно основанного Иерусалимского королевства. Поэтому Годфрид согласился с радостью. Сэр Гуго пошел дальше, представив папе Урбану Второму устав вновь созданного Ордена. И не забыл выбить себе освобождение от любых налогов, за исключением тех, что причитаются римскому папе непосредственно.
- Он сделал им предложение, от которого нельзя отказаться, - ухмыльнулся Зитц Митчелл. - Узнаю стиль крестного отца.
- Да, что-то типа того, - кивнул Холлидей. - Сэр Гуго и его сподвижники собрали немалую воинскую силу. А Годфрид, который принял королевский титул как подачку от более сильных монархов, малой ценой купил защиту для своего крохотного королевства.
- И что случилось потом? - внезапно заинтересовался Белёк Тайванен.
- Ходили слухи о некоем сокровище, спрятанном в Храме Соломона. Возможно, Ковчег Завета. Сосуд, содержащий, по распространенному мнению, второй список десяти заповедей, принесенных Моисеем с горы Синай.
- Второй список? - удивился Тайванен.
- Первые таблички Моисей разбил, - пояснил Грейнджер, лучший футболист курса по прозвищу Пуля, которое получил, по всей видимости, из-за необычной формы головы. Он был ревностным христианином. Могучий защитник хмурился с тех пор, как услышал от Холлидея о Дэне Брауне. Что поделать, многих верующих "Код Да Винчи" зацепил за живое, хоть подполковник и не мог понять почему - в конце концов, это ведь выдумка, роман, беллетристика, а не научное изыскание или проповедь. Грейнджер смущенно откашлялся, будто бы стесняясь показывать знания перед преподавателем. - Тогда Господь дал ему вторые скрижали и Моисей поместил их в Ковчег. Так сказано в Библии.
- В Коране тоже, - мягко добавил Холлидей. - Это событие имеет большое значение как для христиан, так и для мусульман.
Грейнджер нахмурился и втянул голову в плечи, словно большая морская черепаха.
- И эти парни, тамплиеры, нашли Ковчег? - спросил Тайванен.
- Скорее нет, чем да. Несомненно, Орден владел каким-то древним знанием. Или реликвией. Кое-кто думает, что это копи царя Соломона. Другие - Ковчег Завета. Третьи - тайна исчезнувшей Атлантиды. Но как бы там ни было, в деньгах тамплиеры не нуждались. У них хватало средств и на охрану дорог, по которым шли паломники, и на сопровождение больших караванов пилигримов из Европы, и на строительство замков. Они продавали свою силу любому, кто был в состоянии ее оплатить. Путь из Европы в Святую землю неблизкий, и не всякий путешественник рисковал брать с собой много золота. Тогда рыцари Ордена Храма позаимствовали у своих врагов сарацинов интереснейшую идею - депозит. Любой человек мог внести в отделение Ордена скажем, во Франции, желаемую сумму, получить вексель, а потом обналичить его в Иерусалиме. И это задолго до возникновения современной банковской системы! Они ссужали деньги под проценты, что, в общем-то, запрещается Библией. Давали займы под залог недвижимости: замков и наследных земель. Они финансировали войны между феодалами. Выкупали у обнищавшего рыцарства ленные владения. Их богатство и власть возрастали с каждым годом.
Подполковник обвел взглядом аудиторию и продолжал:
- Больше сотни лет тамплиеры пополняли капитал Ордена как только могли. Занимались ростовщичеством, вымогательством, рэкетом, контрабандой... Хотя эти названия придумали только сейчас. К концу двенадцатого века Орден Храма представлял собой транснациональный концерн, большая часть прибыли которого поступала из не вполне законных источников. Они создали отделения - комтурства - во всех крупных и значимых городах Старого Света. В Риме и Париже, в Лондоне и Праге, в Иерусалиме и Франкфурте... Ни один политик в Европе не мог шагу сделать, прежде не согласовав свои действия с Орденом. Тамплиеры возводили на трон и свергали королей, имели в распоряжении флотилии морских судов, огромную армию, а к началу четырнадцатого столетия создали непревзойденную сеть разведки, опутавшую паутиной половину доступного людям мира. К тому времени Палестина не раз и не два становилась полем сражения для христианских и мусульманских армий. Несмотря на второй, третий и последующие крестовые походы, Иерусалим захватили безбожники, но, по большому счету, магистрам Ордена Храма на это было наплевать.
- И что же было дальше, сэр? - поднял руку Зитц Митчелл.
- Они перехитрили сами себя, - пояснил Холлидей. - Король Франции, Филипп Четвертый, прозванный Красивым, только что закончил тяжелейшую войну с Англией и Фландрией. Несмотря на то, что французское королевство вышло победителем и укрепило свои позиции на континенте, золота в казне почти не осталось. Король был вынужден брать в долг у Ордена Храма. А чем отдавать, когда казна пуста? Филипп мог лишиться всего, в том числе и страны, если бы решился отдавать земли под залог. Да и Папа Римский слегка нервничал, я думаю. Храмовники приобрели слишком большое влияние во всех церковных вопросах, опять же, благодаря власти золота и военной силе. Могло так статься, что следующего папу назначал бы уже великий магистр Ордена бедных рыцарей из храма Соломона. Нужно было что-то срочно решать. Папа Климент и король Филипп замыслили дерзкий план, поставив перед собой цель - подкосить могущество тамплиеров. Было состряпано обвинение - частью правдивое, а частью надуманное. Общеизвестно, что смесь правды и лжи дает самый лучший результат. В пятницу, тринадцатого октября одна тысяча триста седьмого года вся верхушка Ордена, собравшаяся к тому времени в Париже, была арестована. Их обвинили в ереси, пытали и сожгли. Папа Римский обязал каждого короля-католика в Европе преследовать рыцарей Храма и везде, где только можно, отбирать их богатства. Ослушникам он грозил отлучением от церкви, но, должен вам признаться, далеко не каждый монарх следовал предписанию Ватикана. Так или иначе, к одна тысяча триста двенадцатому году Орден бедных рыцарей из храма Соломона перестал существовать. Филиппу и Клименту досталась лишь малая толика сокровищ, на подобную смехотворную выгоду они никак не рассчитывали. Есть мнение ученых-историков, что часть золота тамплиеры переправили в Шотландию. Другие возражают, приводя в качестве доказательства записи о выходе целого каравана судов из порта Ла-Рошель за несколько недель до роковой пятницы. Хотя Америка к тому времени не была открыта, есть свидетельства, подтверждающие гипотезу о переправке значительной части сокровищ в Новый Свет.
- Я не понимаю, - изрек Белёк Тайванен, - зачем нужны все эти исследования? Какая нам польза от знаний истории Ордена Храма? Зачем вы рассказываете нам о них, сэр?
- На самом деле, не так уж и мало пользы, - усмехнулся Холлидей. Сколько раз ему приходилось слышать подобные аргументы? Тысячу или больше? Желторотые мальки, вроде Тайванена, во все времена изрекают их с небывалой глубокомысленностью. - Знакомо ли вам изречение: "Те, кто не помнит своей истории, обречены повторять её"?
Только пустые взгляды в ответ.
Холлидей кивнул. Он давно перестал удивляться.
- Так я и думал. Эта цитата принадлежит Джорджу Сантаяне, американскому философу испанского происхождения начала двадцатого века. Напомню вам, что Адольф Гитлер, забыв уроки истории, попробовал вторгнуться в Россию зимой. А если бы он помнил неудачную попытку Наполеона, то, возможно, сконцентрировал бы усилия на Западном фронте и выиграл бы для начала войну в Европе. Если бы мы обратились к урокам истории и не забыли более чем десятилетнюю бесплодную и бесперспективную войну французов во Вьетнаме, то не повторяли бы их ошибок, чем сохранили бы тысячи жизней наших американских парней и не уронили бы репутацию нашей великой страны перед мировым сообществом.
- Это понятно, сэр! - подал голос Зитц Митчелл. - А какое отношение парни-храмовники имеют к нашей истории?
- Они стали слишком могучими и позабыли, кто их друзья, а кто враги, - ответил Холлидей. - Нечто подобное переживают сейчас Соединенные Штаты Америки. Мы вышли из Второй мировой войны с относительными потерями, если пересчитать на душу населения, меньшими, чем Канада. Нас не затронули катастрофические разрушения, которые перенесла Великобритания и континентальная Европа. Зато мы вложили огромную кучу денег в военную промышленность, в самые передовые научные исследования и разработки. Благодаря этому мы выдвинулись в лидеры мировой экономики. Мы властвуем над миром подобно тамплиерам. Люди нам завидуют. Люди озлобились...
- Одиннадцатое сентября, - угрюмо проговорил Тайванен.
- И оно в том числе, - жестко припечатал Холлидей. - А в довершение всего мы смешали религию и политику. Довод, известный еще со времен крестовых походов - наш Бог лучше, чем ваш Бог. Помните, что гравировали нацисты на пряжках? "С нами Бог". Священные войны против женщин и детей. Католики, убивающие протестантов в Белфасте. Мы ввели войска в Ирак по надуманному поводу. Сколько людей убиты именем Бога, за так называемые "принципы веры"? Гораздо больше, чем по любым другим причинам. Вы можете обвинять людей в чем угодно, но когда к вашим спорам примешивается религия... Нужно отделять церковь от государства. Не так ли записано в нашей конституции? Но, к сожалению, мы все чаще забываем об этом. И чтобы найти корни наших проблем на Ближнем Востоке, приходится обращаться к Моисею.
- Вы не верите в Бога? - спросил Пуля Грейнджер.
- Моя вера здесь совершенно ни при чем, - спокойно заметил Холлидей. - Здесь важно обнаружить причины наших бед.
- Но вы же отмахиваетесь от христианства и Библии. От Моисея и так далее... - объяснил свою мысль кадет.
- Моисей был, прежде всего, евреем, - вздохнул Холлидей. - Кстати, Иисус Христос тоже.
- Да, это так... - вынужденно согласился футболист.
Прозвенел спасительный звонок.
2.
Подполковник Джон Холлидей вышел из Барлет-Холла и остановился, наслаждаясь теплыми сумерками. Солнце ласкало нежными лучами серые громады здания Военной академии Соединенных Штатов в Вест-Пойнте. А впереди раскинулся широкий, вымощенный камнем плац, который помнил чеканный шаг отделений кадетов, марширующих по нему вот уже двести лет. Здесь приходилось бывать великим людям. Джордж Армстронг Кастер и Дуайт Эйзенхауэр... Холлидей оглядел прочие строения, возвышающиеся по левую руку подобно защитным бастионам древних крепостей. Справа, позади раскинувшегося ромбом бейсбольного поля Даблдей серебрилась лента реки Гудзон, плавно несущей свои воды к морю и Нью-Йорку.
Здесь все напоминало о былых сражениях, подвигах храбрецов, большинство из которых уже переселились в лучший мир. Поступки здешних выпускников стирались из человеческой памяти, оставаясь жить лишь на пожелтевших страницах учебников по истории. Тех книг, которые Холлидей так любил. Это всеобщее забвение навевало нерадостные мысли. Будто бы все славные победы прошлого потеряли смысл. Взять хотя бы битву при Антиетаме... Самый кровавый междоусобный конфликт за всю историю Соединенных Штатов, стоивший жизни двадцати трем тысячам простых американских парней, ныне превратился в скучный барельеф на стене старого корпуса, годный лишь на то, чтобы занимать увешанных фотоаппаратами туристов, вздумавших интересно провести выходные.
Холлидей вел свою собственную войну. На самом деле, даже не одну, а несколько. Вьетнам, Афганистан, Ирак, а в промежутках с полдюжины совсем мелких. Принесла ли его борьба пользу или люди, сражавшиеся с ним плечом к плечу в том кровавом аду, умерли напрасно? Однозначного ответа подполковник не знал. Все так же рос мак в Афганистане, текла нефть в Ираке, зеленел рис на заливных полях вокруг Дананга, умирали от голода младенцы в Могадишо.
И конца не видел никто. Солдаты просто не задумывались о нем. Иногда путь к цели важнее, чем сама цель. А такие учебные заведения, как академия в Вест-Пойнте, исправно поставляли новые поколения офицеров - решительных, храбрых, беспрекословно выполняющих приказы начальства. Поэтому, если остановишься, начнешь слишком много думать, сомневаться или задавать каверзные вопросы, другой такой же простой парень всадит пулю тебе в голову.
Улыбнувшись своим мыслям, Холлидей сбежал по ступенькам. Во всех войнах, опасных операциях и кровавых сражениях он получил всего лишь одну единственную рану - острый осколок гранита, вылетевший из-под колеса его "Хамви" на проселочной дороге неподалеку от Кабула, выбил ему глаз. Вот по какой причине подполковник уволился из действующей армии и, в конечном итоге, оказался в академии. Превратности войны.
Он пересек Тайер-роад и наискось по пешеходной дорожке пошел через плац. Парочка кадетов, спешивших по своим делам, вытянулись во фрунт, приветствуя старшего по званию. Третьекурсники, если судить по количеству нашивок на рукавах. Еще год - и они отправятся вместе с армией США нести свет демократии отсталым народам. "Давным-давно, в одной далекой галактике"... Холлидей покачал головой. Интересно, задавался ли когда-либо Джордж Лукас вопросом: скольких кадетов Вест-Пойнта вдохновил созданный им образ Люка Скайуокера?
Порыв прохладного ветра пролетел над плацем. Зашелестели листья на деревьях. Мурашки, словно от нехорошего предчувствия, пробежали у подполковника между лопатками. Помнится, когда-то давно матушка называла их гусиной кожей.
Миновав плац и памятник Тайеру, Холлидей перешел Джефферсон-роад, слегка замедлил шаг около белого кирпичного дома дирекции, парадное которого охраняли две навеки застывшие пушки позапрошлого века. Дальнейший его путь лежал вдоль опрятных зданий в викторианском стиле, составлявших Профессорскую улицу, и заканчивался у небольшого коттеджа, построенного в двадцатые годы двадцатого же века, - пожалуй, самого маленького дома на улице.
Открыв двери, подполковник словно совершил прыжок во времени. Панели из мореного дуба, витражи и встроенные шкафы. Около выложенного изразцами камина - стул фирмы "Моррис и К" и старинная оттоманка. Картины на стенах гостиной и дорогой фарфор в кухне. Из большей спальни Холлидей сделал рабочий кабинет, разместив вдоль стен этажерки с книгами, а в меньшей оставил кровать, комод и туалетный столик, на котором держал единственную фотографию: Эми в день их свадьбы, с цветами в волосах. Она улыбалась, а за ее спиной виднелся гавайский пляж. Тогда она была молода, глаза лучились счастьем, пока, словно недавний порыв холодного ветра, не налетел рак. Болезнь вцепилась в нее в начале весны и свела в могилу уже к концу лета. Десять лет прошло, но подполковник все еще грустил, и, с тоской глядя на простую фотографию в непритязательной рамке, вспоминал ее улыбку. К сожалению, супруги решили не торопиться с детьми, а потому с уходом Эми он остался совсем один.
В спальне Холлидей переоделся в удобные джинсы и тонкий свитер - часть униформы академии. Потом вернулся в гостиную, плеснул на два пальца в стакан "Грантс Эйл Каск" и прошел с напитком в кабинет. Сунул в стерео диск Бена Харпера в сопровождении "Блинд Бойс оф Алабама" и уселся за старый, поцарапанный стол. Включив компьютер и дождавшись загрузки операционной системы, подполковник первым делом проверил электронную почту, а затем открыл файл с давнишней работой: наполовину серьезное академическое исследование, а наполовину - попросту хобби. Эту историю оружия и брони от эпохи римлян и греков до наших дней он шутливо называл "Рыцарь, одетый как следует".
Книга начиналась как докторская диссертация в Джоржтаунском университете, когда десять лет назад Холлидей работал в Пентагоне, но со временем превратилась в почти бесконечный труд, объемистый и скрупулезный, который нужен был, прежде всего, чтобы занять долгие вечера и скучные выходные. Написав девятьсот страниц, он только подобрался к Джону Эрикссону и строительству "Монитора" - первого броненосного корабля военно-морских сил США, сошедшему со стапелей Нью-Йоркской судоверфи и сражавшемуся в гражданскую войну на стороне северян. В общем, работы еще непочатый край...
Холлидей заинтересовался доспехами и броней еще в те годы, когда играл антикварными оловянными солдатиками дядюшки Генри в большом викторианском доме во Фредонии, в штате Нью-Йорк. Генри много лет преподавал в государственном университете, а задолго перед этим, во время "холодной войны", занимался чем-то непонятным, зловещим и строго засекреченным. Именно дядя Генри заинтересовал будущего рейнджера историей, всеми правдами и неправдами добился рекомендации Конгресса, вытащил его из интеллектуальной дыры Освего в Нью-Йорк и определил учиться в Вест-Пойнт. И тем самым избавил юношу от полной отчаянья жизни с отцом, железнодорожным инженером линии Эри - Лакаванна, беспросветно запившим после смерти матери.
Закончив академию Вест-Пойнта, Холлидей прямиком направился в Индокитай, а когда весной тысяча девятьсот семьдесят пятого года отец умер от цирроза печени, двадцатичетырехлетний капитан 75-го рейнджерского полка помогал загружать беженцами последние вертолеты в Сайгоне, оставленном американскими войсками.
Джон проработал до десяти вечера. Потом заварил чашку чая и, вернувшись за клавиатуру, отредактировал написанный текст. Наконец он удовлетворенно потянулся, выключил питание компьютера и откинулся на спинку кресла.
Теперь можно немного почитать последнюю книгу Бернарда Корнуелла, и на боковую...
Зазвонил телефон. Резко, настойчиво.
Холлидей почувствовал холодок плохого предчувствия. К горлу подступил комок.
Никто не звонит с хорошими новостями в двенадцатом часу.
Телефон продолжал трезвонить.
Что ж, чему быть, тому не миновать. Подполковник поднял трубку.
- Слушаю.
- Док? Это Пэгги! Дедушка Генри в больнице Брукс-Мемориал в Дюнкерке. Поторопитесь, пожалуйста. Кажется, он умирает.
Холлидей нахмурился. До Фредонии триста пятьдесят миль. Семь часов, если по прямой. Раньше, чем к рассвету, не поспеть.
- Я выезжаю немедленно!
- Поторопитесь, док, - в голосе Пэгги слышалось с трудом сдерживаемое рыдание. - Вы очень нужны здесь.
3.
- Вы племянник покойного мистера Грейнджера?
- Да, - кивнул Холлидей. - Он был старшим братом моей матери.
- А вам он приходился дедушкой? - адвокат повернулся к Пэгги Блексток, привлекательной брюнетке, сидящей рядом с подполковником за роскошным полированным столом.
- Совершенно верно. Со стороны матери.
- Таким образом, полковник Холлидей - фактически ваш троюродный брат, а не дядя.
Адвокат говорил сдержанно, но поглядывал подозрительно, словно предполагал нечто не вполне пристойное в их отношениях. Симпатичная тридцати с "хвостиком" лет якобы племянница с плутоватым то ли дядей, то ли еще кем-то, который вполне годился ей в отцы. Законник выглядел типичным провинциальным ханжой, эдакая чернильная душонка. Еще несколько лет, и будет выдвигаться в мэры городка. Таких людей Холлидей ненавидел всю жизнь, сколько себя помнил.
- Вполне возможно, - девушка пожала плечами. - Я всегда называла его дядей Джоном или просто Доком. Это имеет значение?
- Да никакого, - легко согласился адвокат. - К сожалению, информация о мистере Грейнджере, собранная моим отцом, весьма ограничена. И я попросту хотел прояснить некоторые подробности.
Худое лицо стряпчего смотрелось нелепо в сравнении с телом, полноту которого не мог замаскировать даже костюм в полоску. Волосы он зачесывал назад, обильно смазывая каким-то гелем, наподобие бриолина, а щеки и подбородок, выбритые часов пять тому назад, уже покрыла сизая тень. На стене в рамочке висел диплом доктора юриспруденции, выданный Йельским университетом. Адвокат представлял фирму "Бродбент, Бродбент, Хаммерсмит и Хоу", занимавшуюся делами дяди Генри. Точнее, был Бродбентом-младшим, как сам и объяснил. Поскольку отец вынужден был оставить практику из-за обострившейся болезни Альцгеймера, сын заменил его в конторе. Правда, относился к работе скорее как к отбыванию священной обязанности.
- Если допрос окончен, не могли бы мы перейти к более насущным проблемам? - холодно заметил Холлидей.
- Да, конечно... - Бродбент слегка смутился, откашлялся и наманикюренным ногтем открыл лежащую на столе папку. - Состояние мистера Грейнджера достаточно велико для университетского профессора.
Подполковнику очень хотелось посоветовать маленькому сальному адвокатишке засунуть свое мнение о достатке дяди Генри куда подальше, но он сдержался. Лишь бы поскорее все закончилось.
- Продолжайте, пожалуйста.
- Да, конечно... Пенсионный фонд составляет что-то немногим больше трех четвертей миллиона долларов. Различные вклады и акции дают примерно столько же. И страховой полис, полностью оплаченный, на полмиллиона долларов. Не считая недвижимости - особняк на улице Харт-стрит и прилегающая земля.
Холлидей прекрасно помнил этот дом. Массивное, приземистое здание с фронтоном в стиле королевы Анны, стоящее в тупиковом переулке недалеко от центра города. Дом дяди Генри окружал старый, запущенный сад, а задний двор выходил прямиком к Канадскому ручью, где Джон мальчишкой учился ловить форель на муху.
Бродбент вновь откашлялся.
- Согласно последней воле покойного, все его наследство делится поровну между вами, мистер Холлидей, и вами, мисс Блексток.
- Кто душеприказчик? - спросил подполковник, вознося в сердце короткую, но горячую молитву, чтобы им не оказался адвокат.
- Вы и мисс Блексток, - чопорно ответил Бродбент. - В равной мере. С равными правами.
Он ухмыльнулся.
- Вот и хорошо, - прищурился Холлидей. - Значит, в ваших услугах мы больше не нуждаемся. У вас есть ключи от дома?
- Да, но...
- Отдайте их, пожалуйста.
- Но...
Бродбент растерянно посмотрел на Пэгги, будто бы искал поддержки. Но она только очаровательно улыбнулась.
- Ключи, - повторил Холлидей.
Стряпчий открыл ящик стола, порылся в нем и выудил тяжелую связку ключей с бумажной этикеткой. Он звякнул ключами перед подполковником и откинулся на спинку кресла.
Холлидей подхватил связку и встал.
- Если нужно подписать какие-то бумаги, пришлите их на Харт-стрит. Мы там остановимся ненадолго.
- Это ваше общее решение? - Бродбент официальным тоном обратился к Пэгги.
Она поднялась, взяла подполковника под руку, прижалась щекой к его плечу и, хлопая ресницами, томно протянула:
- Все, что говорит вам Док, согласовано со мной и мною одобрено.
На полпути к двери их остановил голос адвоката:
- Полковник Холлидей...
- Да? - обернулся Джон.
- В записках отца упомянут некий предмет, которым, возможно, владел ваш дядюшка. Экспонат из его коллекции.
- Мой дядя был разносторонним человеком. И у него обширная коллекция. Что именно вас интересует?
- Этот предмет... - Бродбент поморщился. - Этот предмет имеет большое значение для моего отца. - Вы знаете, они были знакомы. Давно. С самого начала войны. Служили в одной части.
- Правда? Я этого не знал.
- Но это так.
- И что же это за предмет? - нахмурился Холлидей. - И почему он имеет такое значение?
- Они нашли его вместе, - пояснил адвокат. - В Баварии. Это в Германии.
- Я знаю, где расположена Бавария, мистер Бродбент.
- Они нашли его в Оберзальцберге. В Берхтесгадене.
- В самом деле? - удивился подполковник.
В Берхтесгадене располагалась загородная резиденция Адольфа Гитлера. Дядя Генри никогда не упоминал, что побывал там. По крайней мере, при Холлидее. Если он не ошибался, Берхтесгаден захватила третья пехотная дивизия.
- Что это за предмет, который вместе нашли ваш отец и мой дядя Генри?
- Меч, полковник Холлидей. Меч.
- Меч?
- Понятия не имею, - пожал плечами Бродбент. - Я только знаю, что для моего отца этот меч очень важен.
- Важен или ценен?
- Важен.
- Хорошо. Когда я найду его, тотчас же поставлю вас в известность.
- Я буду счастлив купить его за ту сумму, которую вы назначите, полковник.
- Вряд ли я буду счастлив продать его вам, - жестко ответил Холлидей, покидая контору.
Они вышли на улицу. Летнее солнце светило с почти безоблачного неба.
- Сурово вы с ним! - рассмеялась Пэгги. Впервые со дня похорон дяди Генри.
Холлидей накрыл ее ладонь своей. Мисс Блексток работала фотожурналисткой, моталась вокруг земного шара и даже удостоилась премии Пулитцера. Последний раз они виделись больше года тому назад, и подполковник искренне жалел, что нынешняя встреча совершилась не по самому радостному поводу.
- Он это заслужил.
- А к чему все эти разговоры о мече? - озадаченно спросила Пэгги.
- Понятия не имею. Зато я точно знаю, что дядя Генри никогда не служил в третьей пехотной дивизии - а ведь именно эти парни брали Берхтесгаден в сорок пятом.
- И куда же мы теперь?
- Пообедаем для начала. Как насчет отеля Уайт-Инн?
- Предпочитаю чизбургеры и картофель фри в закусочных Гэри.
- Это даже лучше, - согласился Холлидей.
4.
Давно знакомый обеденный зал на углу Игл-стрит, как обычно, заполняли толпы студентов Нью-Йоркского государственного университета, но Пэгги и Холлидей все-таки нашли столик у окна. Обедали, делясь воспоминаниями о прежних временах. Как выяснилось, известие о тяжелой болезни дяди Генри застало Пэгги на встрече "большой восьмерки", которая происходила на Ниагарском водопаде. За два часа она добралась до Фредонии. По крайней мере, старик не умер в одиночестве. Можно сказать, им повезло, поскольку журналистка только что прибыла из Непала, а перед этим провела неделю в районе боевых действий на севере Ботсваны, набирая материал для документального репортажа об очередном режиме геноцида.
- А как сердечные дела? - Холлидей сменил тему разговора. Он знал, что Пэгги время от времени встречается с мужчинами, начиная с третьего курса университета - то влюбляется, то ссорится. Яркая личность и привлекательная внешность притягивает молодых людей, будто магнит.
Она рассеяно пожала плечами, ковыряя вилкой мясо по-французски.
- В последний раз я завела легкую интрижку в Руанде, с парнем по имени Оливер. Так... Ничего серьезного.
- Может быть, вам сходить куда-нибудь с нашим другом-адвокатом? Видный мужчина и, кажется, заинтересовался вами.
- У-ииии! - произнесла Пэгги, великолепно подражая голосу Лизы Симпсон, и брезгливо сморщила носик. - Презерватив в тонкую полоску... - Она обмакнула в кетчуп очередной кусочек мяса и отправила его в рот. - Убейте меня вначале.
- Может, вам пора остепениться?
- Зачем? Меня вполне устраивает моя жизнь.
Они поговорили о работе мисс Блексток, о книге, посвященной современной фотожурналистике, потом перекинулись на бесконечный трактат Холлидея, побеседовали об оружии и доспехах, о прошлом и о будущем. Наконец, добрались и до дяди Генри с его неожиданным наследством.
- Что вы думаете о доме? - задумчиво спросила Пэгги.
День клонился к вечеру. Студенты расходились. Официантка убрала грязные тарелки и принесла кофе. Над серой гладью озера Эри неслись облака.
- Я пытаюсь о нем не думать, - ответил Холлидей, мучительно борясь с желанием закурить. Он порвал с никотином, когда умерла Эми. - Иногда мне кажется, что в доме дяди Генри я провел лучшие дни своего детства.
- Мне тоже... - кивнула Пэгги. На ресницах у нее заблестели слезы. Голос звучал сдавленно. - Вы знаете, Док, ведь это он подарил мне первую фотокамеру. - Она смахнула слезинку. - "Кодак Бэби Брауни". Выпущенный еще в сороковых. Думаю, он привез его из Англии. Обычно я снимала жуков и мошкару над ручьем, а потом сильно переживала, что на пленке не вижу того же, что и в видоискателе. Дедушка Генри учил меня правильно фотографировать. Пожалуй, я была единственным ребенком, кто в третьем классе знал, что такое параллакс.
- И меня он тоже учил. Ловить форель и всяким индейским уловкам. - Холлидей улыбнулся. - А рыба никак не ловилась. Даже в видоискателе не появлялась. - Он опечаленно покачал головой. - В моей жизни было время, когда я думал, что дядя Генри знает все на свете. А иногда мне приходит в голову, что в этом я не ошибался.
- Я буду скучать по нему, - прошептала Пэгги.
- Я тоже, - согласился подполковник. - Но это не решает вопрос о доме, не так ли?
- Не решает.
- Возможно, со временем все образуется само собой?
- Очень может быть.
Дом двадцать шесть по Харт-стрит словно выпрыгнул из мультфильма компании Уолта Диснея: башенка, будто населенная привидениями, прогулочная терраса, крытая рифленым железом, крутые скаты мансарды. Участок окружала невысокая кирпичная стена, за которой виднелись корявые узловатые стволы древних вязов, берез и грецкого ореха. Их подагрически скрюченные ветви нависали над давно не стриженными лужайками.
Посыпанная щебнем дорожка вела мимо крыльца к заросшему плакучими ивами берегу ручья. Приближаясь к дому, этому чуду эпохи королевы Анны, Джон Холлидей всегда чувствовал себя персонажем Клайва С. Льюиса - будто открыв дверь, можно попасть в другой мир, волшебный и загадочный, как Нарния, шагнуть навстречу приключениям и опасности.
Подполковник и Пэгги Блексток поднялись по пяти деревянным ступеням на крыльцо. Холлидей вытащил из кармана связку ключей, которую адвокат так не хотел отдавать, и перепробовал их один за другим. Наконец старый йельский замок щелкнул. Двери отворились. Джон шагнул внутрь. Пэгги старалась держаться рядом, почти вплотную.
Почуяв знакомый аромат, Холлидей тихонько произнес:
- Он далеко пойдет...
- Ведь у него есть П.А.П.А., - улыбнувшись, подхватила Пэгги.
- "Пайп Ардор" и "Принц Альберт", - закончили они вместе фразу из старой рекламы.
Дядя Генри вспоминал ее всякий раз, когда вытаскивал из жакетного кармана любимую трубку, вырезанную из корня вереска, неторопливо протирал чашку об атласный жилет, набивал ее табаком, раскуривал и выпускал дым в усы, седые, но пожелтевшие от никотина.
Посреди просторного холла возвышалась широкая лестница, ведущая на второй этаж. Налево открывались двери в библиотеку, направо - в роскошно обставленную гостиную. За лестницей можно было пройти в столовую с камином в полстены, а оттуда - в кладовую и кухню. С тыльной стороны к особняку примыкала застекленная оранжерея, где дядя Генри много лет выращивал розы.
Полы во всех комнатах покрывал паркет из темной лакированной сосны, а поверх него лежали персидские ковры и дорожки самых разных размеров и происхождения. Побелка стен, выше ореховых панелей, пожелтела от времени и стала бежевой. Мебель дядюшка предпочитал массивную, поздневикторианскую, задрапированную бордовым бархатом. Прихожую украшали маленькие пейзажи в золоченых рамочках. У входа стояла вешалка для пальто из слоновьей ноги и подставка для зонтов и тростей, а напротив - высокие старинные часы с маятником - медь, дуб, красное дерево. Их размеренное тиканье гулко раздавалось в пустом доме.
- У меня такая пустота в душе... - грустно прошептала Пэгги.
- Да, - кивнул Холлидей. - У меня тоже.
Они быстро обошли дом. Везде, где только попадалась ровная поверхность, дядя Генри расставил сувениры: всякие безделушки и более ценные предметы, коллекционированию которых он посвящал последние годы жизни. Старинные бутылки, стопки древних журналов, образцы минералов и горных пород, окаменелые останки доисторических животных. На каминной полке стояли бутылки с моделями парусников внутри, такие старые, что стекло помутнело и казалось, что корабли плывут сквозь туман.
На втором этаже располагались четыре спальни, ванная комната и лестница, ведущая на террасу и в башенку. Везде царил беспорядок. На туалетном столике возвышалась груда журналов "Лайф", судя по обложкам, изданных в тридцатые годы. Когда-то в башенке любили играть дети, но сейчас она превратилась в склад сломанной и ожидающей ремонта мебели, старых коробок и бесполезных вещей, которые обычно хранят на чердаке или в гараже.
Комнаты выглядели так, будто в них не прибирались десятилетиями, и только самая маленькая спальня, с камином, была похожа на обитаемое жилище. Сажа из камина и дым от неизменной трубки дяди Генри сделали почти непрозрачными стекла окон, выходящих на задний двор и ручей.
- Никаких домоправительниц, никогда и ни за что... - прокомментировала Пэгги.
Она поправила подушку и разгладила светло-голубое синелевое покрывало на кровати под балдахином - ее пальцы печально пробежали по складкам старой ткани.
- Похоже на то, - пробормотал Холлидей.
Спустившись на первый этаж, они прошли на кухню. Здесь красовался сосновый стол в стиле ранней колонизации в окружении четырех мягких стульев. На стенах лазоревая дельфтская плитка, на полу - зеленовато-серый линолеум. В стареньком холодильнике "Кельвинатор" засыхали остатки еды: бифштекс, небрежно завернутый в вощеную бумагу, кусок ярко-желтого сыра, недоеденный суп быстрого приготовления кэмпбелловской фабрики, пучок увядшего сельдерея и большая банка плавленого сыра "Чиз Уиз".
- Тайная страсть дяди Генри, - улыбнулся Холлидей. - "Чиз Уиз" на поджаренном хлебе.
- Дедушка Генри однажды написал статью для Смитсоновского сборника об Эдвине Трейсмене, - сказала Пэгги. - Я делала для него фотографии.
- О ком, о ком?
- Об Эдвине Трейсмене. Латыш из Висконсина. Это он придумал "Чиз Уиз".
- Наверное, в Висконсине им гордятся.
- Думаю, да. А еще он придумал, как жарить картофель фри для Мак-Дональдса. - Пэгги не заметила иронии. - Он умер на девяносто первом году жизни, от сердечного приступа.
- Наверное, потому, что всю жизнь держался подальше от собственных изобретений, - проворчал подполковник, увлекая племянницу в столовую.
Всю стену - от пола до потолка - занимали застекленные стеллажи. На них теснились чучела птиц и зверей. Крошечный воробей и огромный филин. Бурундук с глазами-бусинками, вечно забирающийся на спиленную ветку, и оскалившаяся рыжая рысь, сжавшаяся для прыжка на валуне из папье-маше. Посреди комнаты стоял длинный полированный стол и восемь стульев с высокими спинками, обитых марокканской кожей. Блюдо с восковыми муляжами фруктов, установленное по центру стола, покрывал такой же толстый слой пыли, как и прочие предметы мебели.
- Эти стеклянные глаза за спиной, - Пэгги кивнула на чучела, - всегда меня напрягали, когда доводилось здесь обедать. Они будто наблюдают за тобой...
- Дядя купил их в одном маленьком провинциальном городке, где закрыли музей естествознания. Он никогда не увлекался живой природой, а тут не смог удержаться - экспонаты уходили с аукциона за бесценок.
- Чем он занимался? - спросила Пэгги. - Последние годы мы виделись слишком редко - все работа, работа...
- Я тоже не часто заезжал к дяде в гости, - вздохнул Холлидей. - Последний раз, когда мы виделись, он недавно вернулся из Оксфорда. Говорил, что совмещал обычное путешествие, чтобы развеяться, с научными исследованиями. Но я думаю, он просто решил повидать своих старых, довоенных друзей. Это было, наверное, год назад. Но толком я не знаю, чем он занимался. У дяди всегда имелись какие-то идеи, замыслы и тому подобное.
Беседуя, они прошли в библиотеку. Здесь вдоль стен тянулись этажерки из светлой, отполированной яблони, а между ними висели картины, изображающие средневековые сражения, кистей давно забытых художников. Железная, под старину, люстра, потолок из мореного дуба. Пол устилал огромный персидский ковер в розовых и блекло-синих тонах.
В углу на журнальном столике стоял телефон, рядом - пара мягких кресел, обитых бархатом, когда-то красным, но с течением лет выцветшим и потемневшим. Тут же находилось любимое кресло дяди Генри - огромный зеленый кожаный монстр, словно в каком-нибудь английском джентльменском клубе девятнадцатого столетия. По правую руку от него замер торшер с небольшой полочкой - на нее можно было положить книгу, и еще оставалось немного места для рюмки шерри или стакана молта.
Над простым, без лишней отделки и роскоши, камином висела апокалиптическая картина британского художника Джона Мартина, изображающая смертельные подробности разрушения величественного Вавилона - божественные молнии били с клокочущего бурей неба в маленьких ассирийских священников, пытающихся спастись на ступенях языческого храма. На бронзовой табличке, прикрепленной к раме, была выгравирована надпись на итальянском языке, девиз дяди Генри:
"Ognuno sta solo sul cuor della terra traffito da un raggio di sole: ed e" subito sera".
- Что это значит? - спросила Пэгги.
- Каждый из нас одинок на земле, пронзаемый солнца лучами: и вечер внезапный, - перевел Холлидей.
- Вы раньше знали, - язвительно заметила девушка.
- Это стихотворение, называется "Вечер внезапный". Написал его Квазимодо Сальваторе.
- Горбун?
- Нет, итальянский поэт. Если память мне не изменяет, он получил Нобелевскую премию. Генри встречался с ним в Риме вскоре после войны.
- Грустные стихи, - Пэгги еще раз пробежала взглядом по строкам над камином.
- Дядя Генри так не думал. Он считал это предостережением. Срок, отведенный нам на земле, очень короткий. И смерть приходит в конце пути. Однажды. Как дар небес.
- Вот и к дедушке она не замедлила прийти. - Пэгги не села, а скорее упала в зеленое кресло.
Холлидей обошел двухтумбовый, украшенный резными барельефами пичуг и мелких зверушек, стол и присел на старомодный табурет-вертушку. На столе стояла лампа с зеленым абажуром и лежал кожаный бювар. Старое, изъеденное жуками дерево блестело, отшлифованное временем и рукавами десятков людей, работавших за этим столом.
"Похоже на пятнадцатый век... Возможно, произведение испанских мастеров, - размышлял подполковник. - Как эта штуковина могла очутиться в маленьком городке на берегах Эри?"
Но в доме дяди Генри всегда хватало подобных вещей, каждая с непростой историей. Чтобы изучить их происхождение, не хватило бы никакого времени...
По три ящика в тумбах и один - между ними. Холлидей тщательно обыскал их. В ящиках слева лежали папки с бумагами, касающимися личных дел дяди Генри. Банковские счета, старые налоговые декларации, квитанции, и так далее. В пухлых папках из правой тумбы - профессиональная корреспонденция и материалы по работе в университете. В одной из них - картонной, раскрашенной под мрамор - рейнджер обнаружил заметки, написанные, самое меньшее, на трех языках. Может быть, и больше... Причем некоторые на иврите. Там же хранились несколько карт, в том числе Ла-Рошели - французского города-порта на побережье Бискайского залива, прославившегося как оплот протестантских сил во время религиозных войн шестнадцатого и семнадцатого веков.
Очень похоже, что листок с картой, маленький, пожелтевший и хрупкий от времени, вырвали из путеводителя Мишлена. Холлидей разглядел едва заметные слова, написанные карандашом: "Гугеноты? Ирландия? Какая скала?"
Подполковник отложил карту в сторону.
В центральном ящике оказалась только пачка печатной бумаги и старый, притупленный кинжал с рукояткой из черного дерева, предназначенный, по всей видимости, для вскрытия конвертов. Раньше Холлидей никогда его не видел, но сразу определил происхождение оружия. Чтобы убедиться, он перевернул клинок и на потемневшей от времени стали прочитал: "Meine Ehre heisst Treue". Ваффен СС. Кинжал нацистов.
- И откуда же он взялся? - громко и озадаченно произнес Холлидей.
- Что? - удивилась Пэгги.
Подполковник объяснил.
- Может быть, это подарок, - он показал лезвие журналистке.
- Он был в Германии во время войны? - Пэгги нахмурилась. - Я всегда считала, что дедушка Генри работал в разведке, как Ян Флеминг и все те парни, что сидят на одном месте, курят трубки, а потом обводят вокруг пальца Гестапо. Но я не думала, что он что-то делал сам... Я имею в виду, что-то опасное.
- Я тоже так думал.
- Может быть, это подделка? Хорошая имитация?
- Это вряд ли... - задумчиво протянул Холлидей, взвешивая кинжал на ладони.
В холодной тяжести клинка ощущалась злая сила - его когда-то использовали для недобрых дел. Наверняка, у него есть своя история. Можно с уверенностью сказать, кинжал проливал кровь. И не раз. Или дело в излишней подозрительности? Нужно меньше читать детективов и шпионских романов... Впрочем, рунические письмена и свастика могут натолкнуть еще и не на такие мысли. Подполковник решительно вернул оружие в ящик.
- Не о нем ли говорил Бродбент? - Пэгги медленно пошла вдоль книжных полок.
- Знаете, можно совершенно не разбираться в холодном оружии, не знать ничего из истории, но спутать меч и кинжал? Сомневаюсь.
- Интересно, а почему тот меч настолько важен для его отца? - произнесла девушка, и вдруг ее лицо озарилось улыбкой умиления. - Ой! Посмотрите! Любимые книги моего детства! И все они здесь! - Она наклонила голову и принялась читать тиснение на корешках. - "Хроники Нарнии" - все книги! "Пять детей и волшебство" и "Ласточки и амазонки", "Искатели сокровищ" Эдит Несбит, "Великолепная пятерка"! Вот они стоят! Вместе, на одной полке!
Холлидей присоединился к ней. И вскоре нашел - вот она, та самая книга. Тяжелый том в твердом переплете и суперобложке, зеленой с кремовым. Первое издание эпопеи Теренса Хенбери Уайта "Король былого и грядущего".
Дядя Генри прочитал ее вслух - все четыре части - будущему рейнджеру, а тогда еще маленькому мальчику. А позже Холлидей не единожды перечитывал книгу. С тех пор история прочно завладела мыслями паренька из глухой дыры штата Нью-Йорк.
Подполковник улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям. Такую книгу не отказался бы держать в руках сам Гарри Поттер, и ценил бы ее на вес золота. Раскрыв пухлый том наугад, Холлидей увидел выскользнувший из желтоватых страниц обрывок бумаги, слетевший, будто осенний лист, на ковер. Что бы это могло быть?
Рейнджер вернул книгу на место и, присев на корточки, поднял листок. Каллиграфический почерк дяди Генри. Написано давно - чернила выцвели до светло-коричневого цвета.
"Hie jacet Arthurus Rex quandam Rexque futurus. Черпайте знания из прошлых годов, спускаясь глубже и глубже: что для вас может показаться скукой смертной, для меня - бесценный опыт".
- Что это значит? - удивилась Пэгги.
- Первая часть, которая на латыни, - предполагаемая надпись на могиле короля Артура в Авалоне. Вторая - цитата из книги Теренса Х. Уайта.
- Зачем дедушка Генри это написал?
- Думаю, это загадка.
- Для кого?
- Для меня, по всей видимости, - задумчиво проговорил Холлидей. - "Король былого и грядущего" - моя любимая книга. Он знал, что я сюда вернусь. - Помолчал и добавил. - После его смерти.
- И у вас есть какие-то идеи?
- То есть?
- По поводу того, что это означает.
Джон зашептал под нос, повторяя загадку снова и снова. Потом шагнул назад, окинул взглядом книжные полки, уставленные собранием детских романов и повестей.
- Прошлые годы... Возможно, все эти книги? Ваше детство и мое.
- Спускаясь глубже и глубже? - с сомнением произнесла Пэгги.
- Может быть, ниже? Но там ничего нет. Только книги.
- А еще ниже? Под половицами.
- Я никогда в жизни не видел дядю Генри с молотком и гвоздем в руках. А уж представить его срывающим половицы... Не его стиль.
Холлидей внимательно рассматривал шкафы. Очевидно, их установили одновременно со строительством дома, то есть за десятки лет до появления здесь дяди Генри. Краснодеревщик проявил немалое мастерство, выполнив их в виде готических арок. Этот поздневикторианский стиль почему-то пользовался всеобщей любовью во Фредонии. Тут полно таких зданий и похожей мебели... В каждом шкафу - восемь полок от потолка до пола. Пустое пространство только вверху, где арки сужались, и внизу, между гнутыми ножками.
- Что для вас может показаться скукой смертной, для меня - бесценный опыт... - повторила Пэгги.
Она присела и принялась прощупывать дюйм за дюймом резное основание шкафа, надавливая на выступы барельефа.
- Что вы делаете?
- Пытаюсь получить бесценный опыт, - усмехнулась она. - Мне кажется, тут должна быть кнопка.
И словно в ответ на ее слова внутри шкафа что-то щелкнуло, отзываясь на острожное нажатие. Доска выдвинулась вперед.
- Потайной ящик, - сказал Холлидей.
- Заначка дедушки Генри? - рассмеялась Пэгги.
- Давайте откроем?
Ящик легко вышел по направляющим. Он оказался в глубину таким же, как и остальные полки - что-то около восьми дюймов, внутри обитый старым, потертым, изъеденным молью атласом. Лет сто назад ткань была фиолетовой, теперь же поблекла и напоминала цветом пожухлый баклажан. В тайнике лежала одна-единственная вещь. Сверток. Черно-желто-красно-белый шелк подполковник узнал сразу. Как и тупой кинжал в столе.
- Черт побери! Что это? - испуганно спросила Пэгги.
- Это - Standarte des Fuhrers und Obersten Befehlshabers der Wehrmacht, - переходя на немецкий, ответил Холлидей. - Личный штандарт фюрера и верховного главнокомандующего Адольфа Гитлера. Его боевое знамя. - Он вздохнул. - Давайте посмотрим, что за сокровище он скрывает.
Пэгги осторожно развернула шелковую упаковку.
- Невероятно... - прошептала она.
- Меч, - проговорил Холлидей, рассматривая находку. - Меч крестоносца.
5.
Длина меча, на глаз, составляла около трех футов. Простая рукоять с крестообразным эфесом, противовес в виде шара. Похоже, когда-то давно рукоять была обмотана лакированной кожей, но она почти вся сгнила, обнажая проволочную оплетку. Клинок примерно тридцати дюймов, плавно заостренный к концу, прямой с двухсторонней заточкой и неглубоким кровостоком.