Аннотация: Напиток жизни сладок был./Он чудом жизнь мою продлил./Я с братом чашу разделить/Решил, чтоб жизнь его продлить./Хлебнув, мы опустили взгляд:/В сей чаше оказался яд...
МАТЬ
Напиток жизни сладок был.
Он чудом жизнь мою продлил.
Я с братом чашу разделить
Решил, чтоб жизнь его продлить.
Хлебнув, мы опустили взгляд:
В сей чаше оказался яд...
Она любила его безумно. Она любила его так сильно, как только мать может любить сына, и даже сильнее того. Всё, что она имела в жизни, да и, собственно, вся её жизнь - был он. Она знала, что никто и ничто не сможет ослабить силу этой любви. Она верила, что никто и ничто не сможет разорвать узы, связывающие её с сыном. Она надеялась, что никто и ничто на земле не сможет их разлучить. Разве что только смерть...
Егор дождался своей очереди, подошел к миловидной девушке в голубой униформе и протянул свой посадочный талон. Девушка приветливо, как показалось Егору, улыбнулась, но не произнесла и слова и, возвращая Егору его талон, уже смотрела на следующего пассажира. Почему-то, Егора это расстроило.
Он присоединился к группе пассажиров, терпеливо ожидающих посадку на самолет. В этот момент, он вдруг подумал о матери. Через какой-то час он прибудет на место и, как обычно, позвонит ей, чтобы сообщить, что с ним все в порядке. У его матери всегда был какой-то необъяснимый страх к перелетам, особенно к его перелетам, что, в силу его деятельности, случалось довольно часто.
На борту его встретила молоденькая рыжеволосая стюардесса. Она любезно указала Егору его место у иллюминатора и пожелала счастливого полета. Через несколько минут самолет взлетел; Егор вытащил журнал, прихваченный по дороге в киоске, и принялся без интереса перелистывать страницы. Его мысли почему-то вновь вернулись к матери.
Не сказать, чтобы Егор сильно по ней скучал. Скорее, его вполне устраивала их последняя договоренность: он звонит ей как минимум раз в неделю и приезжает навещать не реже, чем раз в месяц. Конечно, будь на то воля матери, она сидела бы с ним на телефоне круглые сутки и, скорее всего, переехала бы к нему жить. При всем при том, что этот вариант даже не рассматривался, Егор, все же, часто чувствовал себя виноватым, что не уделяет матери даже долю того времени, которого ей хотелось. Особенно, учитывая ее не совсем крепкое здоровье в последнее время.
Егор попробовал заставить себя думать о чем-то другом или прикорнуть на полчасика, но мысли упрямо возвращались к матери.
Надо сказать, она довольно часто докучала ему своей беспрестанной опекой. Может быть, это объяснялось тем, что он в детстве очень часто болел, и ей приходилось постоянно за ним ухаживать. Но даже тогда она проявляла излишнюю заботу и часто позорила его перед товарищами, выскакивая за ним на улицу и проверяя одел ли он шапку и взял ли он с собой варежки.
Егор усмехнулся: сейчас это уже не казалось ему таким большим позором. Конечно, он любил свою мать и был благодарен ей за все, что она для него сделала. В конце концов, у нее нет, не было и, пожалуй, уже не будет в жизни никого важнее, чем он. Она постоянно ему об этом твердила, да Егор и сам это прекрасно понимал.
Время пролетело удивительно быстро. Пилот объявил скорую посадку, и рыжеволосая стюардесса уже шла по ряду, заботливо проверяя пристегнуты ли у пассажиров ремни безопасности.
Видимость была отличная, и Егор с интересом рассматривал маленькие домики и игрушечные машинки внизу. Он почувствовал, как самолет выпустил шасси и сделал небольшой вираж, заходя на посадку.
В этот момент, кокой-то непонятный шум неожиданно привлек внимание Егора. Шум был еле различимый и исходил снаружи самолета. Егор прильнул к окошку и замер.
- Боже, что это?! - прошептал Егор, не веря тому, что он видел через узкое окошко иллюминатора.
Многие пассажиры тоже заворожено смотрели на открывшееся их взорам зрелище. Те, кто сидел на другой стороне самолета, тщетно пытались выглядывать из-за голов своих попутчиков.
Через несколько секунд после того, как увиденное скрылось из поля зрения Егора, он ощутил страшный толчок, словно их самолет натолкнулся на невидимую преграду. Не до конца осознавая что происходит, Егор услышал истеричные вопли пассажиров и почувствовал, что самолет падает...
В один момент ее материнское сердце остановилось, и она осознала, что это произошло. У нее не было ни страха, ни смятения, а только лишь непреодолимое желание быть рядом с сыном. Наверное поэтому первое, что она увидела, как только отступил яркий, ослепительный Свет, было его лицо. Лишь какое-то мгновение она боролась с искушением войти в Свет. Побороть искушение было не трудно: Свет не манил ее, а как бы приглашал войти внутрь. Она ощущала покой и любовь, исходящие из Света, и понимала, что обретет счастье, если войдет внутрь. Но она также понимала, что тогда она уже не сможет вернуться, и будет надолго разлучена с сыном. А разве счастье может быть счастьем, если не будет рядом его - драгоценного плода ее любви и заботы?
В то же мгновение Свет отступил, и она оказалась рядом с сыном.
Ей было трудно понять, как она смогла преодолеть сотни километров за столь ничтожное время. Она ведь даже не знала где он находится. Она просто подумала о нем - и оказалась рядом.
Она ласкала его в мягком, неосязаемом объятии. Она трепала невидимой ладонью его густые вьющиеся волосы (ее истинная гордость). Конечно, он не мог ни видеть, ни осязать ее, и это доставляло ей нестерпимую боль. Если бы только она могла подать ему какой-то сигнал, сообщить, что она рядом и все также любит и оберегает его.
Она осмотрелась вокруг: они явно находились в аэропорту. Она вспомнила, как каждый раз замирало ее сердце, когда он отправлялся в очередную поездку. "Не случилось бы чего, не дай Бог. Вдруг самолет разобьется", - говорила она ему. Он только смеялся. Какими глупыми и смешными казались сейчас ее переживания. Всю жизнь она боялась того, что оказалось самым замечательным приобретением.
Она наслаждалась своей легкостью и свободой. Нет более тяжести физического тела, нет более грубых физических преград. Она была вольна как ветер. Словно ангел-хранитель она парила в воздухе, неотступно следуя за сыном. Она с легкостью взмыла под облака и обогнала неуклюжую железную машину. С той же легкостью она вернулась, пронзила стальную оболочку самолета и мягко опустилась рядом с сыном, который, ничего не подозревая, продолжал перелистывать страницы журнала.
Одна единственная вещь отравляла ее существо - она не могла насладиться полноценным общением со своим сыном. Совсем скоро он узнает о случившемся и, конечно, будет убит горем, не подозревая, что его мать не только остается рядом с ним, но что теперь она гораздо счастливее и свободнее, чем раньше.
Она припомнила, как часто она мечтала о том, как бы выхватить сына из его существования и поместить в свое. Чтобы принадлежал он только ей - как это было, когда он был ребенком. Может, это и эгоистично, но разве может быть эгоистичной любовь матери к сыну? И она всегда встречала преграды на своем пути: он вырос, у него появилась работа, потом семья. Ей было все трудней и трудней преодолевать эти преграды, и она с грустью осознавала, что была уже далеко не на первом месте в жизни своего единственного сына.
Но теперь перед ней встала поистине непреодолимая преграда. Она, конечно, будет находиться рядом с ним день и ночь, но будет ли он чувствовать ее постоянное присутствие и думать о ней, или начнет вспоминать о ней все реже и реже, пока она не превратиться в безжизненную историю из семейного фотоальбома, которую иногда будут рассказывать ее внукам. Она, конечно, будет разговаривать с ним и шептать ему слова любви и поддержки, но как часто будет он приходить к месту, где будет покоиться ее пустое тело, чтобы поговорить и поделиться своими бедами и радостями? Сейчас между ними стояла не проблема расстояния и времени - сейчас их разделяла гораздо большая пропасть: сейчас они принадлежали двум чуждым и несовместимым мирам.
Ей вдруг подумалось: а что если бы сейчас произошло то, чего она раньше так безумно боялась? Что если, по какому-то странному стечению обстоятельств, эта груда металла неожиданно рухнет на землю, и освободит ее сына из заточения, о котором он даже и не подозревает?
Эта мысль одновременно и взволновала, и испугала ее. Но она ясно осознавала, что это может быть единственное, что могло бы вернуть ей ее сына. Она никак уже не сможет, да и не захочет, возвратиться в его мир - но она может принять его в свой. Она не только может, она должна это сделать! Все, что она когда-либо делала, было на благо сына, и теперь-то она знала, что такое истинное благо.
Она нырнула наружу сквозь боковину самолета и медленно поплыла вдоль гладкого блестящего корпуса. Всеми фибрами души она ненавидела эту стальную махину, в которой она теперь видела единственную преграду, отделяющую ее от сына.
Она пролетела далеко вперед, развернулась и зависла в воздухе, оценивая летящий на нее самолет. Подождав несколько мгновений, она рванулась грудью прямо навстречу тупоносой громадине. Она набирала скорость, неожиданно ощутив себя наравне с несуразной, но невероятно мощной машиной, рассекающей тонны холодного воздуха и неумолимо мчащейся навстречу своему невесомому противнику. Она была невесома, но она не была слаба; она была гораздо сильнее облаков, которые в страхе расступались перед ней, льстиво предлагая ей отвоеванные у ветра пространства; она была сильнее ветра, который мог бы, если бы захотел ей помочь, играючи пришпилить летящую махину к земле, словно букашку к дощечке; и уж точно она была сильнее самой этой махины, без разума и души, слепо исполняющей команды человека, сидящего за штурвалом.
Она не почувствовала никакого удара. Ни малейшего прикосновения. Ее эфирное тело пронеслось сквозь ветровое стекло кабины, сквозь ничего не подозревающего пилота, и ворвалось в пассажирский отсек, остановившись прямо перед рыжеволосой стюардессой.
Она была опустошена. Всю свою энергию, всю свою любовь к сыну она вложила в этот рывок, который не принес ничего: ни единый волосок не шевельнулся на голове седеющего пилота - что уж говорить о многотонной машине.
Она ничего не могла сделать - ее чистая, невесомая субстанция была бессильна против грубой и тяжелой материи. На какое-то мгновение, она пожелала, чтобы ее нелепое и больное физическое тело было возвращено ей на короткое время - зубами и ногтями стала бы она рвать металлическое тело стального монстра и заставила бы его покориться и рухнуть вниз. По крайней мере, она могла бы попробовать...
Но сейчас, летая кругами вокруг снижающего высоту, явно готовящегося к посадке самолета, она чувствовала свое бессилие, что еще больше усиливало ее желание освободить сына из его грузного и жестокого мира. Словно одержимая металась она от крыла к крылу, тщетно пытаясь раскачать и вывести из баланса своего высокомерного и непоколебимого врага.
Самолет чуть заметно дрогнул и выпустил шасси. Она уже могла видеть ленту посадочной полосы и здание аэропорта далеко внизу. У нее осталось совсем немного времени. Она осознавала, что впереди у нее вечность, но даже секунду этой вечности она не представляла без своего сына. Она должна это сделать... Сейчас.
Маленькая черная точка в воздухе неожиданно привлекла ее внимание. Это, скорее всего, было ни что иное, как обыкновенная птица, но ей, почему-то, захотелось приблизиться и рассмотреть получше. Птица тоже, явно не смущаясь опасной близости самолета, подлетела ближе - это был огромный черный ворон. Он спокойно кружился в воздухе и, казалось, с интересом посматривал на нее черными бусинками глаз.
Вздор! Глупая птица, питающаяся падалью, никак не могла ее видеть.
- Гарр-гарр! - словно прочитав ее мысли, сердито прокричал ворон.
У нее вдруг возникло ощущение, что он каким-то образом принадлежал и ее миру, и тому, в котором был заключен ее сын. Более того, она чувствовала, что ворон не только знает о ее планах, но и мог бы ей помочь.
- Ты можешь помочь мне, ворон? - прокричала она, не веря, что вступила в диалог с неразумной птицей.
Ей показалось, что черные глаза ворона сверкнули, но он продолжал медленно и безучастно кружиться в воздухе.
Она обернулась на заходящий на посадку самолет, в котором томился ее сын, и, скорее от безысходности, чем веря в какой-то результат, вновь повернулась к ворону и прокричала:
- Помоги мне, ворон! Мне нужна твоя помощь!
- Гарр-гарр! - ворон встрепенулся и взмахнул огромными крыльями.
В ту же секунду другие вороны, заметно меньше первого, стали появляться ниоткуда, словно выныривая из воздуха. Их становилось все больше и больше - сначала десятки, потом сотни. Она с восхищением и даже с каким-то трепетом наблюдала как они, бешено кружась в воздухе, образовали огромных размеров черный смерч, который медленно, как казалось, двигался параллельно и чуть в стороне от снижающегося самолета.
Вороны, каркая наперебой, создавали невероятный шум, но даже сквозь этот шум она легко различила пронзительный, почти что человеческий крик ворона-вожака.
- Гарр-гарр! - прокричал вожак, и в ту же секунду вращающийся вихрь как по волшебству трансформировался в идеальный клин, который, сделав огромную петлю в воздухе, ринулся навстречу самолету.
Она не могла больше оставаться в стороне. Она рванулась вперед, оказавшись у верхушки птичьего клина, и понеслась навстречу быстро приближающейся машине. Она была словно в экстазе, возглавляя эту черную смертоносную массу. Ощущая себя на стыке двух миров, она чувствовала магическую темную силу у себя за спиной, которая поддерживала и вдохновляла ее. Она не сомневалась, что на этот раз у железной птицы нет никаких шансов.
Влетев в пилотскую кабину, она почувствовала, как самолет содрогнулся, натолкнувшись на черную живую стену. Стекло кабины не выдержало сокрушительного удара и лопнуло как тонкий лед. Она успела увидеть испуганные и растерянные лица пилотов, которые уже в следующую секунду, выпустив из рук штурвалы, беспомощно пытались закрыться от ворвавшегося в кабину потока осколков перемешанных с кровью, мясом и перьями убитых птиц. Бесчисленное воронье как осиный рой облепило обреченную машину. Птичьи тела попадали в турбины двигателей и застревали в закрылках. Самолет неуклюже завалился набок и начал падать.
Она ликовала: приближается миг, когда она вновь сможет прижать к себе свое чадо. Теперь она ни на мгновение не покидала его. Он был в ужасе, на грани отнимающей разум паники - она сожалела, что заставляет сына пройти через такие страдания. Но ведь он будет страдать только какие-то краткие мгновения - они ничто по сравнению с тем бесконечным счастьем, которое его ожидает... Которое их ожидает.
Она мельком оглядела перекошенные ужасом лица людей вокруг себя - глупые, они стараются уцепиться за свою тленную оболочку и за тот миг страданий и разочарований, который они называют жизнью, не осознавая истинной свободы и счастья, на пороге которого они стоят.
В следующий момент самолет рухнул на бетонную поверхность. Невероятной силы удар сотряс всех и вся вокруг, и лишь ее неуязвимое тело продолжало невозмутимо парить в центре ужаса, боли и хаоса. Она увидела, как тело ее сына надломилось, и в таком неестественном изломе встретило шквал огня, последовавшего вслед за оглушительным взрывом. На короткое мгновение ее обуял ужас - что она наделала? Она со страхом смотрела на огромные языки пламени, облизывающие покалеченное тело ее сына, и она уже едва могла видеть скрюченные почерневшие конечности в море огня и дыма. Но уже в следующий миг она увидела его вновь...
Его золотисто-прозрачное тело медленно выплыло из кипящего котла пламени. Она это сделала! Порыв нескончаемой радости бросил ее навстречу сыну, и она ощутила сладкое умиление, когда поймала его чистый, хотя и охваченный смятением взгляд.
Он увидел ее в тот же самый момент и, казалось, пришел в еще большее смятение.
- Мама?... - слабо прошептал Егор.
Она лишь слегка улыбнулась в ответ и протянула ему руку. Неописуемый поток счастья охватил ее, когда она почувствовала его мягкое касание. Это было совсем не то чувство, что она испытывала раньше. Сейчас, при легком прикосновении их эфирных тел, она ощутила, как соприкоснулись и слились воедино их души. Вот он момент счастья и гармонии, которого она так долго ждала!
Она хотела шагнуть ему навстречу, но ее ноги словно прилипли к земле. Она почувствовала, как невероятная тяжесть вдруг обрушилась на ее невесомое до этого тело. И это не была тяжесть физического тела - это было в сто, в тысячу раз хуже. Она вдруг ощутила, как боль и страдания людей вокруг нее слились в живую черную массу, которая заполнила ее эфирную оболочку, и вся эта тяжесть неумолимо потащила ее куда-то вниз, прочь от ее сына. В последнем судорожном движении она пыталась схватить его руку, но не смогла дотянуться, а стала, словно в зыбучий песок, уходить в землю, все глубже и глубже. Ее сын, похоже, больше не видел ее и стал неуверенно осматриваться по сторонам, оглядывая множество полупрозрачных, как и он, тел вокруг себя. Скоро и она перестала видеть своего сына. Медленно и неотвратимо она опускалась вниз - в бездну тьмы, страданий и раскаяния...