Смирнов Дмитрий Сергеевич. Кольца Дракона

-- Кольца Дракона.

Всю свою жизнь стремимся мы к солнцу.

Это сверкающее светило и есть Одина глаз.

Второй же глаз, луна, не светит так ярко,

Так как он помещен на дно колодца Мимира,

Где каждое утро омывается целебными водами,

Которые и утраивают его силу.

(А. Г. Эленшлегер)

Пролог. Браслет.

Ивовые поленья уже прогорели в глубокой очажной яме. Неуловимо тихий, как один из бликов, гуляющих по резным опорным столбам, тралл по имени Валь старательно разворошил уголья палкой с черным от сажи концом.

- Я давно хотел спросить, отец, - Кнуд смотрел на Сигурда Змееглазого, перевалившегося на правый бок своего широкого кресла и охватившего жилистыми пальцами со въевшейся смолой от корабельных весел, подлокотник в форме конской головы. - Откуда у тебя этот браслет?

- Браслет? - искорки засверкали в глазах ярла, один из которых, сине-зеленый, был отмечен врожденной крапиной, похожей на змею, кусающую свой хвост. Растянув губы в улыбке, Сигурд перевел взор на правое предплечье. Поверхность его золотого обручья вздувалась слоеной, почти рунической завязью. И хотя среди узоров, вьющихся бугорками и желобами, узнавались лошадиные гривы и воины-всадники, рисунок явно был чужим.

- Да. Я знаю многих мастеров на побережье, но, клянусь волосами Сив, никто из них не сумел бы выполнить такую работу. Скорее, браслет мог выйти из под руки умельца откуда-то с южных морей. Ты привез его из дальнего похода? За такую вещь можно купить целую ферму, а то и две.

Кнуд указал отцу на мелкий, но одновременно глубокий орнамент, выбитый с особым тщанием. Самые тонкие детали в облачении воинов и фигурах лошадей были прорисованы самозабвенно ловко, создавая игру формы и тени. Ни намека на мужественно-верные, основательные грани, отличавшие изделия из Хедебю, Бирки или Готаланда, здесь не было и в помине. Преобладали крылатая воздушность, непринужденная, но не вычурная изощренность, причудливо-изящная фантазия. Такое видение красоты и преображения металла в трепетно-одухотворенный материал, могли быть рождены лишь горячим солнцем, высоким, ясным небом, не скованным тяжестью хмурых туч, и дыханием жирной, угольно черной земли.

- Нет, Кнуд, - ярл запустил пальцы в свою золотистую, курчавящуюся бороду, лежащую на груди, и закрутил одну прядь мизинцем. - Этот браслет достался мне от моего отца и есть наше родовое богатство.

- Я заметил, как ты ценишь его, но все не решался спросить причину, - Кнуд подпер подбородок кулаком. - Даже две зимы назад, когда тебе не хватало людей для похода на Уэльс и все, включая Эгиля Широкобрового, кляли тебя за упрямство, ты не согласился продать браслет купцу из Сконе за серебро, которого хватило бы, чтобы нанять в Бохуслене отряд крепких воинов. Поход бы все вернул с избытком, ты это знал, но, клянусь зоркими глазами Рига, отказался наотрез!

- Так и было, - признал ярл невозмутимо спокойно.

- Но почему, отец? Если тебе так дорога эта вещь, ты просто мог заложить ее, выкупив позже. Но ты не сделал и этого! Потому -- мы вернулись без удачи. Я еще удивляюсь, что народ за глаза не зовет тебя Сигурдом Жадным.

- И не назовет, - ярл показал край зубов в загадочно хищной ухмылке. - Многим известна причина. Твой дед Рагнар владел этим священным браслетом и завещал его мне. Могучий Рагнар Кожаные Штаны, потомок Всеотца-Одина!

- О чем ты говоришь? - Кнуд с недоумением приподнял брови, одна из которых уже была разделена пополам выбелевшим шрамом.

- Я говорю тебе о нашем предке -- великом вожде, явившемся в Сканию с берегов Ванаквисля. Все мы носим в себе его кровь. Ты помнишь сказания нашего края? Всесильные Асы часто сходили на землю, но иногда их бессмертный дух воплощался в человеческом теле. Только будучи человеком из мяса и костей: вождем, воином, героем, можно собрать в горсть людей вокруг себя и выстроить из них род. По другому -- не выйдет! Не пойдут люди ни за сияющей звездой, ни за призывом повелителей вечности, ни за видением золотых чертогов и радужного моста. Сплотить смертных доступно тому, кто подобен им. Вот потому вождь должен уметь чувствовать, страдать, ошибаться, терпеть неудачи, но всегда подниматься после них, чтобы дотянуться до великих побед! Тогда все обретает жизнь: дыхание, содержание, нутро. Нутро обрастает формой, форма складывает миры. Из сумятицы бликов, из сплетения разрозненного возникают черты и грани узнаваемого. Люди, сходные лишь говором и обличьем, из мелких ручьев-проток сливаются в большую реку, именуемую Народом. Текущая среди полей, лесов и гор река эта вбирает в свое русло все озерца и ключи, что оказываются на ее пути. Поток разбавляется струйками другой речи, каплями иных обычаев, но не теряет своей природы. Так Народ обогащает себя, где твердостью, а где мягкостью. Проглатывает меньшие рода, отличные от него. Полноводная река, связавшая разные ручьи, уже не слепая стихия, она -- Закон, узнаваемый каждым. Сломать кость закону не просто, он держится на силе. Наш первый предок там, на просторе цветущих долин и теплых заводей сложил костяк непререкаемого Закона, вылепил мир из узора разноцветных каменьев, оставивший след на теле вечности.

- Ты все это говоришь об Одине? - Кнуд морщил лоб и потирал кончик носа. Ему было трудно следить за темной мыслью отца, каждый раз сбрасывающей с ровной тропы в глубокий колодец. Каждая попытка молодого хирдманна схватится за ветку привычного ему смысла обрывалась ударом по пальцам.

- Я говорю о герое и правителе, познавшем пути смертных, - слова Сигурда Змееглазого внесли не много ясности. - О страннике мира людей и вестнике богов, жреце войны и воине мудрецов, который земное вознес до небес, а небо спустил на землю. Мы, люди Северного Моря, зовем его Гримниром-Скрывающимся за Маской, Харом-Высоким, Бельверком-Злодеем, Атридом-Нападающим Всадником, Асагримом-Безжалостным Асом. Но это только звуки, заполняющие рот и забивающие уши, исторжение пара и ловля бликов на стене. Они не передают и капли сути. Наш первый предок был светом, однако внутри его жила тьма. За перьями гордо парящей птицы скрывалась железная чешуя змея.

- Я хочу понять тебя, отец, но я не понимаю! - Кнуд покачал головой, прося снисхождения. Он не узнавал ярла. Казалось, с ним говорил сейчас совсем другой, незнакомый человек. - Мне встречались острые умом люди, не страшащиеся заглянуть назад, за плечо времен. Я уже слышал о Всаднике с Дальнего Берега. Но ты говоришь о Змее. Что есть тьма внутри света? Разве Водитель Асов не противостоит Хель?

Ярл довольно усмехнулся.

- Ты хочешь поразить стрелой мысли звезду в потоке утекающего пространства, пробить толстую шкуру значений и выковырять из нее сердце истины. Это мне по душе. Но ты пока излишне порывист. Привычные образы-имена ослепляют тебя, как солнечные лучи. Их свет не дает разглядеть равнину, кажущуюся лесом. Смотри! - Сигурд выпрямился в кресле. - Я растолкую тебе. Предания весомо и резко, словно резцом по камню, выбивают нам опасные прозвища чудища, порожденного мраком. Мраком Зла или Великой Тайны, обернутой от других в ткань невежества? Ермунганд-Великанский Посох окольцовывает мир людей. Нидхегг-Дракон гложет корень Древа Вечности, Фафнир-Страж бережет богатства земли. Ты понимаешь?

- Я вижу обличья, скрывающие единое существо, - ответил Кнуд. - Что еще мне нужно понять? В чем заключена змеиная суть?

- Думай, сын! - заставлял ярл. - Мысли!

- Ермунганд есть власть или стремление к власти среди людских племен, - рассуждал Кнуд. - Нидхегг -- ведающий мудрость, но при этом -- поедающий силу врагов. Фафнир -- наследие, закрома нажитого предками. Как это связано с Одином?

- Ты назвал верно, - Сигурд прищурил левый глаз. - Выбрал камни одного цвета и величины, откинув лишнее. Теперь положи их друг на друга! Построй башню!

Кнуд натянулся струной, засопел с натугой.

- Змеиная природа? - спросил, покосившись на отца с сомнением. - Ее скрывает синий плащ Всеотца?

Сигурд рассмеялся, хлопнув руками по штанам:

- Змей -- знание, душа тайны, а истинное знание темно, как ночь. Даже еще темнее. Продолжай! Дальше -- не сложно перекинуть мосток от знаемого к незнаемому. Иди по звеньям и достигнешь сути! Змеиная природа есть у каждого из живущих. Мы с опаской запираем ее тяжелым замком, страшась разрушить не других -- себя! А Всеотец-Один дал ей полную волю. Поднял со дна своего естества и выплеснул волной одержимой страсти. Так родилось Вдохновение, навсегда изменившее Срединный Мир. Запомни, сын, то, что не раз пригодиться тебе на дороге власти: Вдохновение вращает Колесо Могущества.

Кнуд движением головы показал, что понял.

- Всадник с Дальнего Берега принес с собой тень Великого Змея, - выговорил он очень медленно, словно любуясь каждым отголоском своего слова. - Его беспощадная мудрость, его нетленное могущество живут в знаках-письменах. Я не раз задавался вопросом: зачем Всеотец даровал нам, своим детям, Руны? Сделать нас ближе к богам, связать с Вечностью? Так заверят многие. Или испытать неразрешимой загадкой?

Сигурд Змееглазый задумчиво расправил усы.

- Руны -- знаки дорог, которые нужно уметь выбирать. Ты сказал хорошо. Одни ведут к удаче, другие к гибели, третьи -- к страданию. Но нет никого среди смертных: ни среди жрецов, ни среди вождей, кто всецело постиг бы могущество Рун и их смысл. Для этого нужно стать богочеловеком. В каждом из нас дремлет Великий Змей, свернувшийся клубком в пещере сердца. Как его разбудить, вот о чем мыслю? Как открыть путь его силе? Не знаю, не скажу... Может кто другой сумеет? Но таких я не встречал ни в Халланде, ни в Эстфолле, ни в Ранрики. Нигде. Есть стремление, воля, нет страсти, вот в чем дело! - ярл всплеснул руками. - И есть память... Тот очаг, который греет наши кости, ласкает душу. Казалось бы, вот она, рядом: тень Великого Змея! Сопит себе в нашей утробе, изредка будоража кровь. Пытаясь ухватить ее, создаем подобие. Удачное, когда строим змеев-братьев, уносящих нас на своих деревянных спинах по водам Мидгарда. Неудачное, когда хотим накрыть дланью все девять миров, как твой дед и мой отец, могучий Рагнар. Наш первопредок свободно пересекал пределы разных сфер. Мы же...

- Слейпнир? - уточнил Кнуд. - Ты говоришь про восьминогого коня Всеотца, умевшего перемещать его между мирами?

- Это образ, - ярл покачал головой. - Мысли полнее! Есть сила, а есть вдохновенная одержимость, священное неистовство. Сила воина, вождя, героя -- пространство одного, личный путь. Она начинается человеком, человеком и заканчивается, как бы он не был отважен, умен и удачлив. Вдохновение -- приносит личное в жертву, рождает божественное. Хотя, зачем его рождать? Оно и так с нами, в нас. Воскресив его -- не узнаем пределов ни на земле, ни в небе... Рождение понимается, как начало, у которого есть конец. Священное неистовство нетленно. У него нет ни истока, ни устья.

Кнуд облизал губы, осмысливая сказанное Сигурдом Змееглазым.

- Растолкуй мне, отец, что такое память? - попросил он. - Память о Всаднике-Провидце, о змееродном воине-богочеловеке струит в каждом из нас. Она пребывает с нами с того мгновения, как мы являемся на свет, дает нам силу, знание и понимание жизни. Так?

Ярл снова перевесился через правый бок кресла.

- Да. Память связывает времена и эпохи. Это та нитка, на которую нанизаны бусины событий. Разорви нитку -- бусины рассыплются, прервется преемственность звеньев. Порядок станет хаосом. Потому из лоскутов памяти шьется одежда, которую мы носим: одежда смысла и разумения. Из нее же ладится дорога под нашими ногами, ибо память дает образ, влекущий за собой. Много образов, подогнанных друг к другу краями, поднимают стены крепости, в которой живут люди. Та крепость зовется Обычаем. Наш обычай -- следовать пути всесильных Асов и их божественного вождя-конунга.

Сигурд Змееглазый снял с запястья браслет и передал сыну. Кнут с почтением принял священный дар.

- Меня считают исполином, - объяснил ярл, - но посмотри на браслет! Даже мне он великоват. Наш предок воистину отличался небывалой телесной мощью. Мы -- лишь слабый оттиск его величия.

- Ты думаешь, мы похожи на Великого Змея? - глаза Кнуда заблестели.

- Не сомневаюсь. Пусть кровь наша успела смешаться с кровью разных северных племен, но первичный облик не искажен временем. Посмотри: все наши соплеменники крепки костью, сильны плечами и спиной, высоки ростом. Лицом строги, но благородны. Во взгляде есть что-то орлиное. Все мы -- как слепок с самого первого образа, с древнего изваяния, вырубленного природой из добротной породы. И все мы идем великой дорогой, длиною в жизнь -- дорогой Воина-Странника, посвятившего себя познанию пределов мира. Продолжаем древний путь, начатый когда-то в другой земле, осиянной бронзовым диском неисчерпаемого в силе солнца. Послушай мой рассказ, Кнуд. Я хочу поведать тебе о Великом Змее, о Вожде-Искателе, познавшем сердце девяти миров...

Глава 1. Прощание с Пантикапеем.

У всего под небом есть своя судьба. Есть судьба у дерева, есть судьба у камня. Стройное, налитое силой дерево-платан, увенчанное пышной кроной, легко становится топливом для костра, которым согреваются уставшие рыбаки на ночном берегу. Обжаривая на углях улов, подаренный гостеприимным морем, и запивая куски истекающего соком окуня грубым самосским вином из кувшина с отколотым ободком, рыбаки хвалят древесного отшельника, удачно оказавшегося на голом каменистом мысу. Столь же просто превращается дерево в часть вязки плота, переносящего людей через опушенные осокой плавни Меотийского Болота, или, выгнутое искусством корабельщика, вплетается в остов гордогрудого пентеконтера, одолевающего просторы водных дорог. Однако нередко дерево может исчерпать свой срок как бы исподволь, не явно, высушенное палящим солнцем, израненное ветром или выпитое через корни нежданной болезнью.

Долю камня тоже не угадать. Подобранный на песчаной косе булыжник становится игрушкой в детской руке, лаская нежную ладошку гранями сколов. Он может задорно причесать гриву волны, брошенный вдаль с утеса, но может и сделаться вестником смерти, оказавшись в мозолистой длани воина-пращника. Продавленный колесом повозки, камень остается пленником земли, бессильный вырваться из ловушки, если не вмешается случай. Тогда, вознесенный прихотью удачи, он попадает в дорожную котомку странника, желающего оставить память о полюбившейся ему стране, и пересекает пределы неведомых земель.

Есть своя судьба и у листика, и у травинки. Для ленивой букашки лист клена -- целый мир, который она осваивает неторопливо, постигая повороты дорог-ложбин и извилины малых троп-прожилок. Однако для гусеницы-пяденицы спелая мякоть листа -- всего лишь лакомство, насыщающее естество. Сорванный порывом буйного ветра, похваляющегося удалью, лист возносится в сиреневые просторы небес, куда поднимаются только орлы, а потом низвергается в ледяной ручей, чтобы смыть пыль скитаний. Если же лист упорно не желает расставаться со спиной материнской ветви, его ждет жребий последовать за ней, прилепившись к спине вепря, прокладывающего свой уверенный путь напрямик через рощу.

Еще упрямее травинка. Она умеет найти себе дом и в трещине скалы, и в борозде каменной кладки, устремляя взор к солнцу. Но травинка -- более уязвима, чем лист, который заботливо приподнимают над землей ноги дерева-отца. Сандалия беспечной девушки, резвящейся под сенью ветвей с цветочным венком в волосах, легко уносит ее на своей подошве, копыто коня -- безжалостно мозжит, переламывая хребет, а широкий язык пасущейся коровы слизывает до самого корня. Хоть и тщится травинка, выбиваясь из сил, дотянуться до пышных кудрей облаков, что выглядят обманчиво близкими, ничего у нее не выходит. Слегка подрастет, поднимется: казалось, еще чуть-чуть! Но нет: тяжелые струи дождя губят ее гордый порыв, плюща о черную, пахучую землю.

Даже могучие скалы, натирающие макушками небеса, не вековечны в своем надменном величии и лучше им не испытывать гнева богов. Иначе молнии Громовержца оплавят каменную кожу исполина и разгрызут огнем ярости до самого нутра, изуродовав шрамами-трещинами. Или трезубец Владыки Морей, всколыхнув подводные чертоги, сварит такую бурю в котле, что скальное тело дрогнет, подточенное лезвием волн.

Реки тоже разнятся судьбой. Все они начинают свой бег рьяно, разгоняясь по лугам и долинам пущенной стрелой, либо, шумно вильнув среди отрогов, змеей сползают со взгорья. Однако реки не видят будущего, не ведают непостоянства вещей. А потому -- смиряются в бессилии, когда пересыхает исток, обезглавливая живородящую жилу, когда голодные пески съедают влагу до капли или когда рачительный человек-хозяин пережимает водную плоть жгутами запруд и дамб.

Подвластны судьбе звери и птицы гор, полей, лесов. Подвластны ей рыбы и насекомые. Но только человек способен оспорить незыблемость закона и встать поперек немилосердной доли. Предание о первом судьбоборце не исчахнет в веках. Титан Прометей подал пример бунта, восстав против воли богов. Не страшась грома расплаты, попытался повернуть по-своему жернов судьбы. Прометей проиграл, но мятеж его пророс ростком пламени. Земля впитала в себя память, которую не сумели стереть ни боги, ни люди. Было ли это поражением в полной его мере? Или сам бунт, деяние, рожденное огненным сердцем, ценнее итога?

Многие, идя по стопам Прометея, сумели сотрясти устои миропорядка, не покорившись глыбе судьбы, и пали, оставив мифотворцев, сказителей и певцов спорить о плодах своих дел. Таковы Тесей, Ахилл, Орфей. Это имена громкие, звучащие звонче пронзительной лиры. Есть и другие, которые не столь привычны слуху. Когда-нибудь к ним добавится еще одно. Сможет ли оно, как медная труба, побуждать к свершениям, или будет, скорее, шелестеть неудобной насмешкой, напоминанием гордецам для обуздания спесивых порывов? Это решать потомкам.

Пройдут годы, столетия. Зарастут кровоточины земли, прободенные железом упорных сражений, не останется и пылинки от праха погибших воинов. Но никому не вырвать из памяти мира имени ратоборца, презревшего законы богов. Кто-то скажет, что Митридат Понтийский был жертвой рока, подобно Сизифу, вновь и вновь катившему к вершине свою удачу, чтобы в очередной раз выпустить ее из натруженных рук. Назовут безумцем, не желающим принимать очевидное, сумасбродным мечтателем, грезящем сокрушить старую Ойкумену и воздвигнуть новую на ее костях. Много ли будет таких? Как гальки на морском берегу, как листьев на ветвях кипариса. Другие с опаской прошепчут: меченый проклятьем. И найдут, чем подкрепить жестокое слово. Упомнят, как царь-философ исчерпал жизнь в изнурительной борьбе: с железом врагов, с ядом друзей, с неверием близких.

Но будут и иные. Оспорят горячих ораторов вопросом, что важнее? Изменить свою участь или изменить сердца и умы людей вокруг себя? Слаб человек, немощен под небом. Слаб плотью, слаб духом. Вечно ищет, на кого оглянуться. Судит о мериле вещей и справедливости, горячий на словах, но беспомощный в деле. Мидридат научил всех: и друзей, и врагов не бояться падений, не страшиться укусов судьбы и перешагивать преграды, наделяя живой плотью крылатые идеи. Разве не доказал он всем и каждому, что самую безумную фантазию можно сделать явью, вскормив кровью своей веры?

Сколько раз поднимался он к престолу небес на гриве мечты, поражая современников размахом невиданного величия! В одночасье подчинял своей воле обширные земли, повергал к своим ногам грозных противников, заставлял трепетать всесильный Рим, повисая над ним черной тенью гнева. Обращал в пыль нерушимость вечных норм, спорил с олимпийцами... Теряясь в догадках, люди пытались увидеть в нем бога, именуя то Аресом, то Дионисом. И всякий раз ошибались. Как ошибался он сам, обретая и теряя обретенное. Может, вовсе не к тому стремился? Бился, как слепой мотылек, двигаясь к свету и всякий раз отклоняясь от цели, сбиваемый с пути помехами? В этом еще будет время разобраться. А пока: его история завершена. Завершена для людей -- тех, кто скроил себе образ царя Митридата из разноцветного полотна своих представлений.

- Господин! - твердый, как бронза и холодный, как лед, голос Битоита заставил Митридата вздрогнуть. Галл стоял возле колонны в трех шагах от него, а за спиной его плескались бирюзовые пятна мозаики: море сцеплялось с небом, словно пальцы двух рук, сплетенные замком. Желтые и белесые крапины, разрушавшие это единообразие, складывали фигуру юного Диониса, треплющего гриву плечистого льва, более похожего на быка. - Царевич ждет тебя на галерее.

Митридат овеял всю фигуру сурового старого воина дымкой туманного взора, но вынужденно улыбнулся. Битоит показался ему излишне сосредоточенным и серьезным. Сухое, выбритое лицо с ямкой на подбородке и складками, отмечающими желваки, глядело мраморной маской. Бурые волосы над высоким лбом торчали ежом, добавляя строгости, но подводила шея. Галл тянул ее в бок -- беспокоила давняя рана -- и невольно кривился шершавыми губами.

Одобрительно коснувшись плеча Битоита, прикрытого пупырчатым наплечником, пристегнутым на груди льняного панциря, царь прошел мимо него, касаясь подошвами сандалий со смарагдовыми вставками блестящих плит пола, расходившихся черно-белыми тушами дельфинов и колючими крыльями клыкастых грифонов.

Митридат ступал не так, как привык -- цепляя землю тяжелыми стопами, словно корнями рослого бука, нуждающегося в прочной основе, а по-новому. Мягко, бесшумно и оценивающе, будто барс, крадущийся по чужому лесу. Шаги получались совсем неуловимыми. Ни один из них не распознавал слух, не ухватывало чуткое эхо. Следуя в полной тишине мимо каменных скамей и изваяний сатиров с оскаленными ртами, царь вдруг отчетливо услышал море.

Голос великой стихии доносился до него накатом высоких шумов и шипением отползающих от берега волн. Могучее, бессмертное море говорило с Митридатом. Давало ему совет? Быть может. Вся жизнь властителя была связана с морем, как с родным отцом, направлявшим отпрыска во всех его начинаниях и подставлявшим в часы невзгод свою широкую спину. Теперь с морем предстояло проститься. Не на время -- навсегда. Там, куда толкала судьба, за медными громадами остроголовых гор, за рыжей шерстью степей, царствовали непролазные леса, которые с неохотой пропускали через свои владения даже речные нити. Об этом говорили скифы и сарматы. Никто из них не верил, что в том дремучем мире может затаиться море. Но Митридат надеялся. Грезил отыскать его, пусть даже идти пришлось бы до края Ойкумены -- того края, который не снился ни эллинам, ни персам, ни римлянам и был ведом лишь богам.

Фарнак дожидался у открытой колоннады, на которой гулял ветер, запахнутый в алый фарос тонкого египетского полотна. Его точеное лицо, соединившее волнующую красоту матери и волевые черты родителя, было бледным. Миндалевидные глаза отражали тревогу.

- Отец! - Фарнак сам шагнул навстречу Митридату. - Ты уже знаешь?

- О чем? - царь смерил своего наследника долгим взглядом, постаравшись вложить в него немного ободряющего спокойствия. Но напряженность сына не растаяла.

- Источник Деметры сегодня утром иссяк, - пожаловался Фарнак, понизив голос, будто боясь произносимых слов. - Народ еще не знает, но жрецы и архонты в отчаянии. Я велел Левкону задобрить богиню жертвой и умолять вернуть городу свою милость.

Митридат привлек царевича к себе и приобнял обнаженной рукой, перевитой узлами мышц и жгутами тугих жил.

- Старое уже иссякло, новое еще не начало жить, - сказал он просто. - Ты беспокоишься о пустом. Поверь: источник вновь забьет бурным ключом и будет питать Пантикапей священной влагой долгие годы. А сейчас -- посмотри! - Митридат повернул сына за покатые плечи и указал на разливающуюся синеву садов и рощ, на венцы стен Акрополя, на бугры холмов, усыпанных белыми домиками с красной черепицей крыш, напоминающими грибы с шляпками. - Это все твое! Тебе нести груз и славу власти над Боспором. Не урони в грязь царскую диадему, будь достоин меня и своего жребия!

- Отец... - потупился Фарнак.

- Сохрани эту землю свободной, - царь перебил его жестко. - Когда я уйду, ты обратишься к гражданам с речью на Площади Процессий. Погаси все волнения, не дав им разгореться в пожар, подари людям надежду. Клянусь жезлом Зевса Мирты, они этого достойны. Десятки лет боспоряне питали кровью своих сынов и своим мужеством, превозмогающим невзгоды, ряды моих фаланг в битвах с варварами, бунтовщиками и римскими легионами. Они заслужили благородное будущее и не должны стать рабами детей волчицы, даже если подкованные калиги Помпея загремят по плитам Пантикапея.

- Я обещаю тебе, - заверил Фарнак.

Митридат вновь заглянул в глаза сына.

- Запомни мои слова, - просвещал он. - Великое искусство состоит не в том, чтобы взять власть, подобно налетчику, захватывающему повозку торговца или волку, успевшему утащить ягненка из загона. Оно в том -- чтобы власть удержать. Такое искусство подобно умению хорошего наварха сохранять на плаву судно и в шторм, и в туман, обходить подводные камни, угадывать по приметам, сколько локтей воды под килем, чтобы не сесть на мель, распознавать по запаху направление и силу ветров, а еще -- владеть маневром, избегая столкновения с другими, опасными судами. Я строил свою власть основательно, но допускал просчеты. Базилей -- архитектор, безупречно выверяющий кладку строения, но не страшащийся пробовать разный материал, смешивать мрамор и базальт, песчаник и гранит. Добротный фундамент дает подняться стенам, которые можно усилить портиками с акротериями, украсить колоннадой на фасадах и только потом увенчать сводами кровли, защищающей от дождя и ветра. Для того, чтобы править в Тавриде, ты должен опираться на старые рода аристократов, умеющие влиять на толпу. Это -- твой фундамент. Стенами пусть станет надежное войско. Не наемники, которые служат за монету, а те, для кого эта земля всегда будет родной и кто будет защищать не хозяина, а свое будущее -- эллины, тавры, синды, меоты, скифы. И, наконец, твой тронный зал -- твоя ясная голова. Этот зал тоже опирается на колонны -- смышленых и верных советников. Умей выбирать людей, которые поддерживают кровлю твоего могущества, но не заслоняют тебе солнце своей тенью.

- Я запомню, отец. Воистину, боги открыли тебе высокую мудрость. Я буду жалеть, что больше не услышу твоих наставлений.

- Тебя ожидает твой собственный путь, - Митридат отстранился. - Чем мог, я облегчил его. Прочее -- зависит от тебя и твоей судьбы. К тому же, я оставляю тебе хороших помощников, которые избавят тебя от ошибок и помогут удержать в трудный час шатающийся трон. С собой заберу лишь Клеарха, который всегда мечтал увидеть северный край Океана, не ведомый и Геродоту, а также Спурия, которого близость реющих орлов Помпея лишает сна.

- Сколько воинов ты возьмешь с собой? - осторожно спросил Фарнак.

- Три сотни Меднощитых из моих ветеранов вместе с полемархом Зеноном. Они хотят быть со мной до конца, не важно, вознесется ли моя дорога к отрогам туманного Олимпа, либо мормолики увлекут нас обманом в бездонные чертоги Аида. Гондофар и его наездники из синдов, соколлитов и дандариев тоже уходят на север, не считая десятка моих галльских телохранителей во главе с Битоитом. Того -- чуть больше тысячи мечей. Но это -- щепоть из той горы песка, которую ты можешь поднять с благодатного берега Тавриды. Я беру только тех, кто исчерпал свою судьбу здесь и готов предстать перед ликом богов или демонов.

- Или не желает служить новому царю, - прошептал Фарнак. Его плотные, чувственные губы на мгновение сомкнулись дугой недовольства, однако быстро размякли в привычной покорности.

- Да, - не стал скрывать Митридат. - И для тебя это добрый подарок. - Никогда не держи подле себя людей, чьи мысли могут быть раздвоены, как язык змеи, а верность колеблема, как тени на поверхности воды. Иначе ты сам угодишь в яму тяжких бедствий, из которой будет непросто выбраться. Как я под Кабирами и Дастирой. Еще, - царь подошел к одной из толстых, потертых временем колонн с мелкими трещинками и уперся в нее ладонью. - Меня будет сопровождать Нисса. Я мечтал выдать ее за киприйского деспота, но боги решили иначе. Теперь ее единственное желание, которое я не могу оспорить -- разделить судьбу отца.

- Нисса? - Фарнак растерянно округлил глаза. - Она свежа, как цветок ипомеи и мягка, как лоза. По плечу ли ей вынести трудности пути через земли варваров, откуда еще никто никогда не возвращался?

- В силе духа она не уступит и бывалому гоплиту, приученному встречать опасность, не моргнув оком. К тому же -- в ней течет моя кровь. Дочь Митридата не может быть слабой. Как и его сыновья! - глаза царя сверкнули тем огнедышащим пламенем, который всегда побуждал воинов к самозабвенным подвигам. - Дух сильнее плоти, а плоть закаляется в жерле походов.

Царевич не нашел, что ответить на эти слова, искоса, с беспокойством, поглядывая на отца, словно помолодевшего вдруг на три десятка лет. Фарнак вновь видел перед собой гиганта-полубога, способного править упряжкой из шестнадцати скакунов, голыми руками свернуть шею быку и разрубить любого противника пополам с одного удара.

- Отец, - тихо спросил царевич. - Ты уверен, что римляне поверят в твою смерть?

Митридат не спешил с ответом. Взгляд его растекся по искристой глади вод, в которых купалось отражение солнца, потом отполз назад, царапая грани матовых башен, и, наконец, остановился где-то на бурых дорожках старого Ипподрома.

- Силан верно служил мне при жизни, - вымолвил он, роняя слова звонкими каплями. - Теперь послужит и после смерти. Он принес себя в жертву моему делу. Вели забальзамировать его тело и отослать Помпею, но не извлекать мозг, чтобы плоть смогла повредиться изнутри. Римлянин не заметит подмены. Могучий галл столь же велик ростом, как и я, да и кожа его вспахана не меньшим числом шрамов.

Фарнак согласно наклонил голову.

- Даже если Помпей не поверит сам, - прибавил Митридат, - он сумеет убедить в моей смерти всех -- и сенат, и римский народ. Я достаточно узнал этого человека. Боги наделили его высокими дарованиями, но мостить дорогу к славе он предпочитает с помощью точного расчета. Помпей следует своей выгоде. Он не станет ловить мою тень на просторах Скифии. Так же как не последовал за мной в Тавриду, чтобы закончить войну, ибо бесстрашные иберы и албаны сбросили с гор его легионы. Вместо опасной борьбы он предпочел грабить мои армянские города и набивать мешки золотом. Тебе лишь нужно будет выторговать у римлянина удобные условия мира и убедить его в твоей покорности. Меня же к тому времени не догонит и ветер.

Фарнак нашел слова царя разумными. Он и сам понимал всю трудность покорения Помпеем Боспора Киммерийского, где каждое племя, каждый род стал бы для него смертельным врагом. Человек, громогласно именовавший себя Магном, без удачи откатился от подножия Каспийских Гор, этой твердыни, запирающей надежным замком ворота Колхиды. Не сложно было представить, сколь большей твердыней оказалось бы для чужака упорство колхов, меотов, синдов и других сил, взращенных ветром гор и духом своих непокорных предков.

- Помпей возводит храм своего величия для людей-современников, - Митридат словно вторил мыслям сына. - Фасад красив, камни подогнаны друг к другу без зазора. Кажется -- все безупречно. А посмотришь дальше фасада, в адитон -- труха и гниль. Так халдейские чародеи затуманивают взор народа на площадях яркими видениями, создавая огненные шары и золотые звезды в воздухе. Но стоит протянуть руку к этим картинам -- ухватишь пустоту. Можно провести людей, но не богов. На своих весах они измеряют наши деяния, карая за беспочвенное тщеславие. Хитрить с ними -- безумие. Я предвижу, что боги спросят с Великого по его делам. Устоит ли цитадель его славы? Это узнают люди, недолго осталось ждать...

Фарнак согласился, наклонив голову.

- Когда ты покидаешь Пантикапей?

- Сегодня ночью, - сообщил царь.

- Многие желали бы проститься с тобой, - заметил царевич.

Митридат улыбнулся.

- Для всех них я должен буду умереть. Ты возвестишь о моей кончине. Так нужно, чтобы избежать лишнего шума и пересудов. Не исключаю, что и среди клерухов, и среди фетов, и среди пелатов найдутся сочувствующие римлянам. Что и говорить о Гераклеотах, которые наверняка уже заготовили для Помпея миртовый венок.

- Я выполню твое повеление, - твердо проговорил Фарнак.

Митридат протянул сухую ладонь к голове сына и потрепал его курчавые, как руно, волосы с неожиданной нежностью.

- Ты лучший из моих сыновей, - голос царя на миг дрогнул. - Я буду просить богов не отвращать от тебя своего лика и не отказывать в милости. Но и ты соизмеряй свои силы и чувствуй жилу удачи, чтобы не повторить судьбу своего предка, на которого ты похож, как две капли из одного источника. Царь Фарнак Первый когда-то надорвал свой пуп, собрав в ядовитый клубок всех своих врагов и оспорив пределы человеческого.

Малое воинство готовилось оставить Пантикапей в тусклых отсветах луны. Люди выдвигались бесшумно, не звеня оружием и не разжимая сомкнутых уст. Их не провожали ликующими криками взволнованные горожане, не бежали в след мальчишки, а девы не пели прощальных песен, обещая томиться разлукой. Городские кварталы притихли в дреме и только в нескольких дворах подвывали голодные собаки.

Митридат, туго забранный в панцирь из выпуклых пластин, похожих на выпученные рыбьи глаза, и охваченный золотым поясом с дрожащим на левом боку длинным сарматским мечом, направлялся к своему скакуну, перебиравшему стройными, но крепкими ногами. Царского коня, встряхивающего расчесанной шелковистой шеей и выгибавшего точеную, почти лебединую шею, держал за уздцы Битоит. Митридат не спешил. Он пробегал взором по фигурам своих последних соратников, многие из которых успели состариться с ним в войнах, по золотящимся в полумраке пилонам храма Аполлона Врачевателя и шелестящим верхушкам деревьев плодового сада.

Перепутанные, как гроздья переспевшего винограда чувства теснили широкую грудь царя. Волновали кровь, дурманили голову бликами воспоминаний, кололи сердце шипами и уносили вспять, путая годы и события.

Сколько раз могучий вождь-воитель, замышляя новый поход, окружал себя людскими волнами сподвижников, готовых ради царя-полубога бесстрашно ринуться даже в огненные недра Тартара! Порой достаточно было лишь звука его имени, подхваченного эхом молвы и разнесенного по просторам Ойкумены. Храбрецы тотчас стекались с лучших городов и земель для самозабвенного служения делу Митридата. Все они верили в его божественное предназначение. Эллины слышали громовой клич Ареса, заставлявший втягивать мускулистое тело в бронзу торакса, надевать на локоть щит-гоплон, брать копье и запевать протяжный пеан. Персы трепетали сердцем, ощущая в пространстве дыхание Ормузда. Скифы взбирались на спины своих низкорослых мохнатых жеребцов, готовясь исполнить волю Ария.

Когда оказывалось недостаточно имени, жернова войны приводились в движение речами и взором понтийского владыки. Они зажигали души людей, словно факел. И тогда: из разноплеменных чешуек-отрядов составлялась единая броня войска, за которым билось Его сердце -- сердце властителя, полководца и героя. Но все это осталось в прошлом. Сладкой памятью, будто глотком лесбосского вина, сглаживая дымную горечь настоящего, пепел утраченного.

Не было сейчас гордо марширующих шеренг копейщиков и меченосцев в начищенных до блеска доспехах. Не звенели железом долгие ручьи кольчужных наездников на аргамаках, исходящих благородным красным потом. Не громыхали по мостовым колеса высоких колесниц с окованными возами. Не толкались царедворцы, превознося своего благодетеля хвалебными восклицаниями, а жрецы в белоснежных гиматиях и черных мидийских кадиях не воскуряли благовония у серебряных жертвенников.

Лишь малая горстка людей, для которых имя Митридата по-прежнему находило отклик в душе, словно ночные воры сгрудились у ворот акропольского пургоса, страшась потревожить сон горожан. В полутьме царь отличал их лица, которые знал до малейшей черточки, припоминал подвиги, совершенные в суровых боях.

Зенон, выходец из Амиса, стоял чуть в стороне от своих Меднощитых, прочно расставив ноги и подергивая левым плечом, точно пытаясь высвободить его из дуги широкого наплечника, выщербленного знаком восьмиконечной звезды. Спазмы от давней раны, полученной под Кабирами, тяготили полемарха, однако он сохранял присущее его роду и положению мужество. Сухощавый, но богатый тугой жилистой силой, делающей в сражении подобным хлесткой плети, Зенон совмещал личную отвагу воина с быстротой мысли военачальника. Природа не позаботилась о пропорциях его лица, несоразмерно удлинив его подбородок и обезобразив скошенным носом с чуть вывернутыми наружу ноздрями. Зато глубоко посаженные глаза искрились мудрым спокойствием, а вызывающе очерченные губы выдавали упорство и твердую волю.

Совсем иным был Гондофар. Широкий лицевой костью, розовощекий от прилива к коже кипучей крови и живой глазами, этот скифский наездник даже в неподвижности клокотал особой первозданной мощью, распиравшей его грудь, похожую на два соединенных валуна. Рыжеволосый, коренастый и совершенно лишенный талии, Гондофар одним из первых забрался на своего каурого скакуна, так как ненавидел стоять на земле даже несколько ударов сердца. Его толстые, кривые, как корни дуба ноги, сдавили бока верного друга, привыкшего чувствовать каждое намерение своего хозяина. Митридат помнил, как Гондофар, словно обратившись в голодного вепря, жаждущего мяса и крови, кромсал римлян в сече на реке Лик, своим иступленным криком заставляя вражеских лошадей вставать на дыбы, а конников Помпония выпускать из пальцев мечи и копья. Цепкий аркан скифа нашел шею раненого префекта, воины которого пустились на утек потрепанными сернами, и пленил спесивого римлянина.

Спурий, бывший римский претор, и Клеарх, пергамский сочинитель од, держались рядом, как молочные братья, успев сблизиться за месяцы, проведенные на Боспоре. Обоих роднило пристрастие к старой эллинской культуре, оба когда-то пробовали свои силы в софистике. Бледный и остролицый, Спурий был облачен в отполированную лорику из мелких чешуек с прицепленным к поясу мечом-гладиусом. Белый плащ, застегнутый фибулой на левом плече, и такой же белоснежный плюмаж из перьев на шлеме, полностью скрывающем его щеки, в полутьме выглядели, как снежные хлопья, припорошившие голову и плечи воина. Курчавоволосый, как барашек, и поджарый телом Клеарх предпочитал гибкую галльскую кольчугу и фракийский шлем-колпак с железным гребнем, который сейчас держал на локте.

В воинский доспех была обряжена и Нисса, чем-то вдруг напомнив Митридату Гипсикратию, любимую жену, павшую в схватке с ахейцами на горном перевале. Из-под поднятого наличника шлема, выкованного в форме маски Горгоны, смотрели черные и острые, как наконечники стрел, глаза быстро повзрослевшей девушки. Черты ее лица застыли, будто оледенев. Скрывая волнение и от других, и от себя самой, царская дочь казалась мертвенно бесстрастной и отрешенной.

Принимая из рук Битоита кожаные поводья с золотыми заклепками, Митридат одним взглядом охватил всех своих сподвижников, сплотившихся живым островом. Вооруженные всадники и пехотинцы выглядели не хозяевами города, а сборищем заговорщиков, неожиданно чужих окружающим их высоким стелам и фигурным фризам древних Археанактидов, садовым аллеям и тяжеловесному зданию экклесиастерия, украшенному строгими пилястрами с капителью. Отряд отправлялся налегке -- без повозок и вьючных мулов. Таков был наказ царя-воителя.

- Все, что нам пригодиться в пути, мы возьмем мечом, - объяснил Митридат Зенону и Гондофару. - С любым добром, будь то владения, золото, припасы, надо расставаться без сожалений, как и со старыми воспоминаниями. Это обуза на наших ногах и петля на наших крыльях. Землю можно завоевать силой оружия, богатства получить по праву сильного. Но все это -- плоды, сорванные с древа желаний твердой рукой. Нет ничего в пределах Ойкумены, чем мы смогли бы владеть вечно. Человек приобретает, чтобы утратить. Нерушимое: слава его деяний, бережно сохраненная потомками, поступки, изумившие смертных и восхитившие богов. Свою подлинную славу нам еще предстоит заслужить великими трудами. И она станет наследством тем, кто придет после нас.

Царь обратился к воинам:

- Друзья мои, братья-соратники! Нас ожидает долгий и трудный путь. Не все пройдут его до конца. Но я верю в ваше мужество, как и вы верите в меня, своего вождя. Обещаю, что поведу вас к свершениям, о которых не дано даже грезить вашим современникам. Потомки воспоют вас в песнях рапсодов, аэды сложат сказания, не уступающие историям аргонавтов или спутников Одиссея. Да благоволят нам бессмертные боги!

Люди откликнулись на слова царя легким шелестом, сумев выразить свои чувства тихо, но весомо. По знаку Митридата масса воинов разделилась на отряды, сложив походную колонну. Гармост акрополя Зенобий распорядился, чтобы стражники отворили ворота и выпустили отряд. Упруго ступая по плитам подошвами ификратовых сапог, первыми Внутренний Город царя Фарнака покидали гоплиты Меднощитых. Луна стала еще ярче. Митридат, взобравшись в седло, четко увидел очертания гор -- сизые горбы, перегородившие весь горизонт. Царь вздрогнул, вновь на мгновение выпустив из пальцев зыбкую нить времени...

Глава 2. Дорога в Колхиду.

- Митридат! Вставай!

Царевич недовольно надернул на себя золототканое одеяло, окаймленное бархатом, и зарылся лицом в атласные подушки. Его никогда не будили в столь ранний час и он негодовал на нечестивца, дерзнувшего нарушить самый сладкий сон. Однако непрошеный гость не уходил. Он силой стянул с головы Митридата одеяло. Мальчик с трудом разлепил глаза и заставил себя взглянуть на человека, который был так назойлив. Ругательство, просившееся на язык, не смогло слететь с его губ: широкая ладонь зажала рот.

- Собирайся, царевич, и побыстрее! - в человеке, горячо шептавшем в самое его ухо, мальчик узнал виночерпия Онисифора, одного из тех немногих царедворцев, что служили его отцу, почившему Митридату Эвергету.

- Хазарапат Парвиз и евнух Соссий придут к тебе перед рассветом, чтобы задушить подушкой. Все уже решено. Будет объявлено, что юный наследник Понта умер во сне, так как у него остановилось сердце. Торопись! Нас ждут два оседланных жеребца в царской конюшне, которых держит для нас колх Эфра. Ты помнишь его? Он верен тебе, как пес.

Мальчик старательно тер веки до тех пор, пока не сморщился от боли. Страшные, непонятные слова, упавшие на него сейчас, были подобны кувшину ледяной воды, опрокинутому на голову. От них хотелось спрятаться.

Митридат лихорадочно думал. Парвиз? Этот желтолицый грифон, совавший свой крючковатый нос в каждую дворцовую щель? Омерзительный лизоблюд и каверзник, без которого в Синопе не обходилось ни одно грязное дело... Соссий, уродливый комок жира с круглой лысой головой и мохнатыми бровями, которые евнух подкрашивал рыжей хной? Эта пара и впрямь была способна на многое. Но покуситься на его жизнь? На особу царского рода? Да кто они такие? Нет, этого не могло быть! Онисифор либо пьян, либо эринии помутили его разум...

- Торопись! - повторил виночерпий взволнованно. - Если мы не сбежим из дворца сейчас -- ни ты, ни я не увидим солнца. У Парвиза приказ.

- Что? Приказ? - Митридат хлопал глазами и пытался издавать звуки, но ладонь Онисофира все еще не разжимала его рта. - Кто мог им приказать?

- Твоя матушка, царица Лаодика.

Убийственные слова ножом вонзились в сердце царевича. Трепещущий сопротивляющимся телом, мальчик вдруг затих. Неожиданно для самого себя не возразил, не попытался закричать, плюнуть в лицо клеветнику. Тело просквозило ледяным ужасом. Митридат вновь натянул на голову одеяло и сжался комком.

Онисифор осторожно коснулся его плеча. Виночерпию показалось, что мальчик плачет. Но Митридат не плакал. Из подростка, живущего в мире конских ристаний, охотничьих потех, театральных представлений и лести царедворцев, он оказался грубо выброшен в круг взрослой жизни с ее грязью, ложью и вероломством.

- Царица Лаодика сама хочет править Понтом, - пояснил Онисифор, хотя в этом уже не было надобности. - Ты мешаешь ей. И тем, кто пригрелся теперь у царского трона, склоняя повелительницу к новому злодеянию -- экзарху Мемнону и носителю опахала Епимаху. Они решили отправить тебя следом за твоим отцом.

Митридат распрямился на ложе, как тетива лука.

- Пойдем! - сказал он. - Я верю тебе. Но если ты меня обманул, чтобы поймать в западню -- боги тебя покарают.

Виночерпий подал царевичу его голубой хитон, обшитый пальметтами, и шафрановую экзомиду с капюшоном, сняв ее с высокого клисмоса. Митридат всегда был расторопен, дворцовая лень не успела победить его не по годам крепкое, мускулистое тело. Зашнуровав сандалии и прихватив любимый кинжал в берилловых ножнах, он последовал за Онисофиром, покидая пропахший аравийскими маслами андрон и мысленно испрашивая поддержки у апотропеев, духов-охранителей, чьи строгие мраморные лица смотрели на него из-под сдвинутых бровей.

Двумя призраками вынырнули беглецы в дворцовый коридор, откинув суконную занавесь. Царевич трепетал, однако виночерпий сохранял видимую невозмутимость. Он сам позаботился, чтобы во время вечернего пира по случаю прибытия каппадокийского посла царедворцы, воины агемы и даже слуги изрядно приложились к отборному, крепленому питию из погребов. Теперь мало кто из них мог передвигаться самостоятельно, а другие забылись крепким сном, который вряд ли нарушил бы и удар грома. Митридат спешил. Ему казалось, что долгий коридор с нишами, со стен которого ему строили рожи тритоны, нереиды и фавны, не кончится никогда. Что там за углом? Как будто мелькнула тень раба с лекифом? Надо выждать. Онисифор, ухватил мальчика за руку, сдерживая порыв и смиряя волнение. Угроза миновала. Они двинулись дальше, отдаляясь от стен, чтобы не задеть плечом бронзовые треножники и клепсиды. Павильон кончился, никто не заступил путь. Хвала богам, удалось!

За дверным проемом запахом гиацинта и влажным ветерком встретила ночь. Это сразу придало царевичу сил, которых сейчас так недоставало. Просторный вымощенный двор синопского дворца расходился портиками и малыми постройками из сырцового кирпича. Днем во дворе от палящего солнца не спасала и тень деревьев, заставляя обливаться ручьями пота. Разве лишь фонтан, обложенный мраморными плитами, дарил отдохновение от власти Гелиоса. Мимо него и скользили теперь беглецы, вдоволь умывшись рассеянным лунным сиянием.

Колх Эфра, остробородый и загорелый до черноты слуга в войлочном колпаке, натянутом до бровей, приветствовал царевича. Он уже вывел любимца Митридата Гектора -- золотистого булана с черной гривой, и двух мышастых скакунов. Эфра был неразговорчив, предпочитая язык жестов.

- Ты идешь с нами? - спросил его Онисифор, глазами показав на третьего коня.

Эфра кивнул, забрасывая за плечо кожаный дорожный мешок.

- Ты прав, - признал виночерпий. - Оставаясь во дворце, ты обречешь себя на мучительную смерть. Парвиз все равно дознается правды и не пощадит тебя. В дорогу! К рассвету нам надо добраться до перевала Ламии в горах Эригон. Тогда будет надежда на спасение. О Гелиос, огнебегущий по кругу времен, не спеши раскрывать свои ясные очи! Будь нам заступником в правых делах.

Трое всадников взвились в седла, а проворнее всех -- сам Митридат. К своим двенадцати годам он уже превзошел в искусстве укрощения коней всех синопских наездников и побеждал в агонах на гипподроме, за что горожане сравнивали юного царевича с афинским Алкмеоном, сыном Мегакла. Всадники тронулись осторожным скоком, словно примериваясь к движению, но уже скоро перешли на рысь, разогнавшись вдоль дворцовых аллей, исходящих сладким сопением смокв, мирры и платанов. Бездонная, пронзительная ночь, похоже, победила своей колдовской силой обитателей царского дворца, и Митридат мысленно возблагодарил Нюкту за эту нежданную помощь. Никто не преградил путь всадникам, позволив вырваться из благоухающего круга садов, зеленым ожерельем украшающих шею пологого холма с царской цитаделью на вершине.

Беглецы все дальше откатывались от береговой полосы, минуя городские кварталы. Беспокойное море шипело за спиной все тише, остывая в свисте горных ветров. Под копытами лошадей вздрагивали плиты мостовых, скрипел гравий дорожек, скраденных рядами виноградников. Синопа спала. Безмолвствовала обычно шумная агора, где под колоннадой коротали ночь бродяги, завернувшись в рваные плащи. Соломенные подстилки с ними делили такие же взъерошенные и беспризорные собаки. Тихо было и в кварталах, отведенных под рыбозасолочные хозяйства, эргастерии, черепичные мастерские и склады корабельных снастей. И все же, всадники позволили себе придержать коней только тогда, когда оставили за спинами городские ворота и беспечных наемников-гениохов, храпящих на мешках с зерном.

Столица Понта удобно восседала на гористом мысу, запираемом узким клином перешейка. Этот перешеек бугрится лесистым хребтом Эригона и плавно, как волос в густой гриве лошади, вливался в массив Понтийских Гор, крепящий все азийское побережье сиреневыми хрящами. Торопясь найти спасение на скалистых лопатках сонного Эригонского зверя, трое всадников стремили к его коротким толстым ногам.

Занимался рассвет. Выбеленные световыми хлопьями, пришедшими на смену лунному золоту, люди остановились перед подножием взметнувшихся ввысь громад. Горы. Митридат много видел их в своей жизни, но сейчас встреча с горами получалась иной. У каждой из этих незыблемых, хладнокровных глыб было свое лицо с неповторимыми чертами. Царевича приветствовали хмурые великаны с выпуклыми лбами, колодцами глазниц и глубокими складками каменной кожи, светлеющей с каждым мигом. Там, у побережья, властвовало море -- безраздельно и неоспоримо. Море не позволяло никому покушаться на свое могущество. Великое царство Посейдона Колебателя крепилось неистощимостью водной стихии. Но подспорьем ему служил и успешный союз с лучезарным Гелиосом. Здесь же -- господствовали иные боги и силы, храня не менее древний и надежный союз камня и ветра.

- Некогда неутомимый умом Диоген взбирался на пики Эригона, чтобы услышать в их божественном шепоте ответы на свои вопросы, - заметил Онисифор. - Какие мысли нашептывали ему холодные исполины? К каким откровениям сподвигли? Не тут ли пытливый искатель истины прозрел, решив низвергнуть привычные ценности и понятия жизни? Спросить можно только у гор...

Гулкая тишина распахнулась перед людьми, почувствовавшими себя вдруг столь одинокими, словно кроме них не осталось никого в целой Ойкумене.

- Кони не пройдут к перевалу, - Эфра соскользнул со спины своего жеребца. - Их придется отпустить.

- Как? - вознегодовал Митридат. - Отпустить моего Гектора?

- Царевич! - прозвучал мягкий, но убежденный голос Онисифора. - Перед тобой -- Вершина. Чтобы покорить ее, ты должен оставить позади то, что тебя держит. С каждым шагом в горах человек отбрасывает старое и привычное. Постигая горы, люди становятся богами. Но горы не терпят привязанностей. Если хочешь что-то получить от них -- ты должен сначала отдать то, чем владеешь сейчас. Тем более, что на хребте Эригона от Гектора не будет проку. Он не поднимет тебя по козьим тропам и не превратится в Пегаса, чтобы перенести на крыльях через горло ущелья. Если не хочешь, чтобы твой любимец сломал ноги и умер мучительной смертью -- даруй ему свободный выбор: вернуться во дворец или отыскать новое обиталище. Конь -- умное животное. Он поступит так, как пойдет ему на пользу.

- Хорошо, - Митридат с неохотой признал правоту виночерпия.

Мальчик спешился и обнял Гектора за шею. Верный скакун, тряхнув золотыми псалиями, положил голову на плечо хозяину-другу. Они стояли так долго, будто вели разговор в мыслях, пока Митридат не нашел в себе силы отстраниться:

- Иди! - он хлопнул по крепкому, влажному крупу. - Ты свободен!

Гектор фыркнул, точно еще не мог поверить в то, что его прогоняют.

- Иди же! - повторил царевич и резко отвернулся, опустив голову. Двое его спутников уже взбирались по бледной неровной тропе, избитой уступами и разрывами. Жалобно заржав и взбрыкнув копытами, Гектор покорился. Он медленно потрусил обратно к городу, куда уже повернули скакуны Онисифора и Эфры.

- За перевалом Ламии иногда ищут приют шайки табиренов или дрилов, ставших дикими охотниками от нежелания служить царской власти, - расслышал мальчик слова виночерпия. - Попадаются отшельники-киники, рабы из портовых эргастериев, сумевшие добыть себе свободу и прочий люд сомнительного происхождения. Воины тетрарха Синопы раз в месяц прочесывают Эригон вдоль и поперек, пытаясь отловить нарушителей закона. То же самое делают и наемники гармоста Армены, надеясь пленить преступников, за которых обещано вознаграждение. Однако Эригонские горы щедро прорыты пещерными ходами, как земля мышиными норами. Некоторые из них труднодоступны.

- Ты ведь не хочешь, чтобы мы здесь остались? - спросил Митридат.

- Конечно нет. Рано или поздно люди Парвиза или Мемнона отыщут нас. Нам не укрыться ни здесь, ни на всей земле Понта. На перевале Ламии мы лишь отдохнем и соберемся с силами, чтобы бежать дальше.

- Но куда? - Митридат не отставал.

- В Колхиду, - неожиданно ответил Эфра.

Эти слова обескуражили царевича.

- Я вижу твои сомнения, Митридат, - усмехнулся Онисифор. - Эллины с древних времен считали Колхиду Краем Света, землей гор, населенной племенами черноглазых и черноволосых дикарей: зидретов, абасгов, санигов, апсилов и манралов. Этот образ внушили тебе твои воспитатели. Отчасти, он верен. Отвесные скалы стоят там стеной и без умелых проводников неосторожного путника ожидает смерть в ущельях. Потому экзетазисам царицы Лаодики будет непросто отыскать тебя среди колхидских кряжей. Помешают им и воинственные рода потомков чародея Эета. Однако Колхида -- не только неприступная, но и чудесная страна. Полагают, что знаменитый царь Эет был отпрыском самого Гелиоса, поэтому колхи умеют добывать золотой песок и знакомы с тайнами магии.

- Я верю тебе, что в Колхиде мы найдем убежище,- признал Митридат. - Но люди хазарапата легко могут перехватить нас в пути! Парвиз хитер и наверняка назначит награду за наши головы. А за золотой статер любой пастух или бродяга охотно укажет на наш след.

- Опасность велика, - согласился виночерпий. - Однако у нас нет выбора. Прежде всего -- примем меры. С этого дня ты забудешь о том, что ты сын царя, а свою экзомиду и кинжал сбросишь в пропасть.

- Нет! - глаза царевича непокорно сверкнули.

- Я дам тебе свой нож взамен, - Эфра приподнял край шерстяной хламиды и достал предмет, похожий на скифский акинак в грубых кожаных ножнах и с бронзовой рукоятью.

- Для всех мы будем выходцами из Трапезунда, - решил Онисифор. - Я отец, ты мой сын, а Эфра наш слуга. В дорогу!

Преодолев свое недовольство, Митридат подчинился мудрости старших. Он уже понимал, что для него начинается новый цикл жизни, а прежний, дворцовый, лучше оставить в прошлом. Онисифор и Эфра успели немало повидать на свете. Для царевича эти люди сейчас были ценнее всех домашних воспитателей риторики, философии и логистики.

- Погляди вокруг! - вторил мыслям мальчика Онисифор, указывая на каменные теснины, обступающие путников со всех сторон. Они показались Митридату похожими на плечистых циклопов, присевших на корточки, чтобы лучше рассмотреть гостей своих владений. - Горы помнят все, что когда-либо случалось под солнцем и луной. Помнят громы и молнии, сотрясавшие тело земли в дни битвы богов и титанов, помнят подвиги героев, деяния царей... Слышишь? - виночерпий замер, расставив в стороны руки. Гулкий простор, в который, точно в бездну провалились трое беглецов, как будто и впрямь обнажил следы давних событий, затерявшихся в пыли веков. - Вот переборы струн злотозвонной лиры Орфея. А это? Чу! Ясон окликает своих побратимов. Предупреждает их о чужом коварстве. А теперь? Голоса звонкие, но в них тугая жестокая сила. Девы-воительницы поднимаются на перевал. Вот и царица амазонок Синопа...

Митридат, завороженный переменившимся обликом Онисифора, не пропускал ни одного шороха, ни единого пересвиста ветра. Но он не расслышал ничего необычного. Окаменело и лицо Эфры. Царевич догадался, что колх разговаривает со своими горными богами.

- Идемте дальше! - Онисифор сделал жест своим спутникам. Доберемся до перевала и сделаем привал.

Митридат послушно шевельнул головой, продолжая размышлять о причудах своей судьбы. Сейчас эта судьба побуждала его учиться -- не у ветхих папирусов и потемневшего пергамента, вобравших мудрость давно ушедших людей. Учиться у самой жизни, постигая ее в самых разных проявлениях. Впитывать знания не через слова и буквы, но через прямой опыт, умение видеть, слышать и чувствовать мир вокруг себя.

В горах Эригон беглецы не задержались. Они продвигались на восток, одолевая долины и плоскогорья. С каждым новым парасангом, с новым днем, новой неделей тревога все глубже овладевала царевичем. Это было странно. Казалось бы, каждый шаг, отделявший Митридата от синопского гнезда, этого выводка злодеев-царедворцев, должен был наполнять его радостью. Но мальчик неожиданно для себя ощутил свою заброшенность в неведомое, безопорную пустоту настоящего, где он был чужим. Реальный мир оказался куда больше, чем видел царевич в своих представлениях. Этот мир теперь пугал сильнее ножей и ядов заговорщиков, превратившихся в удаленную дымку иллюзии, устрашающий, но не искренний образ-призрак.

Онисифор и Эфра догадывались, что происходит в сердце Митридата, по воле рока ставшего странником без крыши над головой, бродягой, страшащимся звука собственного имени, изгоем, забывшим свой род. Вместо дворцовых лакомств питаться ему приходилось горстью смокв, куском сухой лепешки, а то и листьями кизильника. Вместо просторного клинэ ложем становилась холодная земля, а подушкой -- тяжелый камень. Страдал царевич и от дождя, и от ветра, не имея возможности сменить мокрую и потрепанную одежду, горные кручи в кровь сбивали его ступни, дневной солнцепек сделал грубой кожу.

Однако трудности закаляли наследника понтийского трона. Он мужал на глазах своих старших товарищей. Из гибкой ивовой ветви Митридат согнул себе лук, навесил тетиву, которую скатал из шерстяных нитей хламиды Эфры, очинил тисовые жердинки для стрел-остряков. Этим нехитрым оружием царевич брал куропаток и речных уток. Их беглецы зажаривали в углях. Смастерил Митридат и острогу, чтобы на мелководье ручьев насаживать на ее заостренный зуб искристого налима.

Голос царевича стал жесток, утратив звенящую детскую чистоту. Взор потемнел, отодвинулся вглубь. Менялось и тело: плечи пошли в ширь, точно им стало тесно под тканью хитона. Натянулись струны сухожилий и взбухли мышцы, а грудь подалась вперед двумя прочными дисками. Наравне со взрослыми Митридат нес ночную стражу на привалах, что случались в ложах перевалов, на ворсистых затылках склонов и в куполах тенистых рощ.

Иногда беглецы встречали пастухов и земледельцев, ухитряясь в скупом обмене фразами обогатить себя знанием о событиях в Понте. Новости о дворцовой жизни с языка людей снимали с нарочитой непринужденностью. Так Митридат узнал, что в Синопе, на площади перед статуей Автолика, глашатаи объявили его погибшим. Царица Лаодика переложила бремя управления на податливые спины царедворцев, голодных до власти, сама с головой окунувшись в море утех. Также при дворе, словно прожорливые вороны, привлеченные ветром перемен, расправили крылья посланники Рима.

Миновав оживленный Амис, путники двигались малыми тропами и дорогами к Киатире, где Онисифор предлагал сесть на один из тех купеческих кораблей, что белыми чайками летели к песчаным берегам Диоскурии. Городки, селения, рощи, долины -- краски становились все ярче, природа сочнее. И пусть мухи и шершни висели над головами роящимся облаком, не давая послабления, Митридат от души любовался видами, открывавшимися его взору. Он словно разматывал долгий свиток, удивляясь богатой вязи письмен. Все это было благодатной землей его предков, овеянной бессмертной славой. Онисифор показывал царевичу гробницы Стилена, спутника Геракла, и Тифия, кормчего "Арго", а у реки Каллихор -- Авлийскую Пещеру, где жил Дионис. До сих пор местные жрецы вершили здесь бурные действа ночной порой, восславляя неукротимую мощь первородной стихии.

Чем дальше от Синопы, тем слабее ощущалась царская власть на понтийских просторах. Все с меньшим почтением поминали горожане, рыбаки и землепашцы владычицу страны и ее сановников. Плодородное азийское побережье неразличимо соединило здесь древние персидские корневища с поднявшимися свежим цветом эллинскими ростками. Получился сад-мир, в котором пестроцветные деревья приносили плоды и не мешали друг другу тенью от раскидистых сводов. Часто сам облик людей, встречавшихся на пути беглецов, заставлял гадать об их происхождении. Митридату это казалось понятным. В его собственных жилах благородно-неспешная кровь Ахемена была изрядно перемешана с вдохновенно-одержимой и терпкой, как вино, кровью наследников Александра.

Порт Киатиры встретил путников сырым морским ветром. Старая гавань оказалась обложена тяжелыми грузовыми судами, вытянувшимися косяком и подрагивающими на якорях. Найти среди них корабль, идущий в Диоскурию не составило большого труда. По иронии судьбы это была "Медея" - унирема с высоко поднятой кормой в форме рыбьего хвоста и сине-белым парусом. "Медея" сидела на крепком киле, выточенном из скального дуба, а широкие ребра ее были обвиты красным буком, промазанным смолой. Остролобый келейст с рыхлыми губами и козлиной бородой горланил на смотровой площадке, заставляя сутулых моряков проверять снасти. "Медея" перевозила амфоры и пифосы с маслом.

- Пошевеливайтесь, негодяи! - у сходней показался краснощекий человек, вытирая мясистый бритый подбородок. Мешковатая его фигура была, точно большая подушка, забита в льняную ткань хитона с сиреневой каймой. - Море гудит, как тритон, дующий в рог. Если не выйдем сейчас, Борей ощиплет нас, как курицу.

Так беглецы из Синопы познакомились с Агилоном, владельцем корабля. Найти путь к взаимопониманию с киатирским торговцем помогли два золотых статера с изображением круглолицей царицы Лаодики.

- По рукам! - согласился Агилон, выслушав Онисифора и пряча золото. - Мой наварх Кеней -- ловкач. Не успеешь моргнуть бровью, как причал Диоскурии поприветствует нас запахом медовых лепешек и копченого сазана. Если только Посейдон от скуки не надумает вспахать морскую ниву копытами своих гиппокампусов.

Поднимаясь по мосткам на унирему, Митридат думал о том, сколько крепких вековых сосен с предгорных лесов пущено на толстобокие ленивые суда, назначение которых сводится к перевозке зерна, вин и масел. Когда-нибудь он построит настоящие быстрокрылые корабли, сотрясающие хищным бегом водную гладь и переносящие на своих спинах умелых воинов. Чтобы владеть землями, окаймляющими Гостеприимное Море, его нужно оседлать.

Точно молодой жеребец, Митридат раздувал ноздри, опьяненный до бурления крови духом и мощью пучины, что ворочала под килем неподъемными черными валами. Игривые дельфины, пробивая слоеную кожу моря, брызгались шумными фонтанами и обдавали судовые борта и реи. "Медея" шла вдоль побережья. Это позволяло царевичу, за которым приглядывали Эфра и Онисифор, вволю налюбоваться формой скал, то вытягивающимися ребристыми ящерицами, то вдруг вспучивающимися остроконечными шатрами.

- Говорят, когда-то здесь правил царь Перс, сын бога Гелиоса и Персеиды, - рассказывал Онисифор. - Это было еще до аргонавтов. Вероломством и свирепостью Перс превзошел всех других правителей и был вознагражден сторицей: его отравила собственная дочь... Сейчас на месте древнего царства -- горные селения, за которые бьются варварские племена.

- А Диоскурия? - спросил Митридат. - Я слышал, ее основали Амфит и Церций, возницы Кастора и Полидевкса. Кастор был непобедимый гоплит и наездник, обучавший самого Геракла. Полидевк -- несравненный кулачный боец.

- Так и было, - согласился виночерпий. - От Амфита и Церция пошло племя гениохов. Диоскурия процветает по сей день. Хотя... - Онисифор запнулся, - дела у города складываются непросто. Эллинская община, которую возглавляет архонт Эврипонт, давно разбавлена горцами с вершин, что нависают над Диоскурией. Соаны и фтирофаги перемешались с милетскими поселенцами, как бобы и чечевица, попавшие в одну корзину. Эллины растят и продают пшеницу, горцы -- моют золотой песок. Крепче уз крови их связывает общая опасность. Вожди албанов давно мечтают наложить руку на приморский город и не раз пытались попробовать Диоскурию на зуб. Пока старая крепость спасает Эврипонта и его сограждан...

Митридат тянулся взглядом за уползающей каймой берега, отмечая горные гроты, лесистые склоны и рыбацкие домики.

- Мы должны поселиться в Диоскурии? - уточнил он у Онисифора.

- Нет, царевич, - виночерпий перекинулся с Эфрой коротким взглядом. - Мы уйдем выше в горы. Туда, где нас не найдут твои враги. Поверь, пребывание в Колхиде пойдет тебе на пользу. Герои, отправлявшиеся в эту удивительную страну, всегда обретали либо славу, либо богатство, либо мудрость. Что уготовили боги тебе?

Глава 3. Великая Сарматия.

Привычный мир остался позади. Совсем также, как в далеком детстве. За спиной -- сочная и светлая земля, созданная огнем солнца и трудом людей. Впереди -- неведомость. Старый мир был выверен до мелочей. Скроен из камня, дерева, бронзы без малейшего изъяна, сплавлен из живой плоти и оживотворенного материала, из воображения и инструмента, из Идеи и Формы. Он утверждался бесчисленное множество поколений, каждое из которых закладывало свой камень в кладку Царства Моря. Казалось, в этом царстве было учтено все. Все служило человеку, но и человек служил Царству Моря, как цитадели порядка.

Теперь перед лицом -- мир новый, Царство Степи, за которым и вовсе непостижимое человеку Царство Леса. Было от чего оробеть. О степи Митридат знал от своих союзников, но никогда прежде не ступал в ее пределы. Не видел вблизи разнотравной плоти равнин, не чувствовал степного запаха, не слышал голоса вольных угодий. Каждое пространство имеет свою мелодию, неповторимое сочетание гамм и тонов. Мелодия Царства Моря была чарующе томной, но при этом бурлила упругой силой. Грация и надрыв заключили странный союз, породив самобытную гармонию сфер: тетраду пылкости, мощи, желания и чуткости. Мелодия Царства Степи звучала иначе: пронизывающим свистом летящей стрелы, смехом безумных ветров, хмельной пляской трав. И вкус степи вместо терпкого и соленого оказался сырым и прогорклым.

Разлив желто-зеленых полей тек от края и до края. Это тоже казалось Митридату странным. Позади все было измерено вдоль и поперек, перекроено, поделено, густо пророщено крепостями, домами, пашнями, садами. За каждую оргию почвы, за каждый ее локоть велась борьба. Степь лежала пустой ладонью, словно никто не хотел сжать ее в кулак. Конечно, впечатление это было обманчивым. Митридат знал, что каждый лоскут степи точно также поделен родами и племенами, размечен незримыми глазу границами, которые не хуже стен городов охранялись законами и волей вождей.

Власть всесильных прежде скифов давно обветшала. В стародавние времена эти гордые сыны бога Ария считали себя непререкаемыми хозяевами земель, за которыми закрепилось имя Великая Скифия. Громкое имя, подобранное осторожными соседями. Возвеличив тем самым вольных наездников, эллины вознесли их к бессмертной славе.

Много держав зарождалось и рушилось в пределах Ойкумены. Иные сберегались судорожными потугами правителей, пытавшихся одеть их в твердь крепостей, ощетинить железом стражей-защитников. Другие -- ловкими увертками дипломатов, хитроязычием советников. Держава скифов стояла именем своего народа. Стояла долго, лелея свой особый порядок. В мире земель Моря падали и поднимались города, деспоты, народы. Степь защищала себя природным законом. Буйство стихий, неохватность, магия непостижимого -- все это обламывало оружие захватчиков-чужаков и гасило их пыл. И все же нашелся враг, которому оказалось по плечу невиданное -- подчинить Степь. Не крепью железа и боевой смекалкой, но пониманием ее души. Этот враг не стремился навязать Степи свою волю, подобно грекам, персам и македонцам. Он принял ее древнюю правду сердцем и заключил со Степью кровный союз.

Гондофар приводил Митридату давний рассказ, который слышал от своего деда. Некогда вещий кудесник, объехавший все скифские кочевья из конца в конец, предупредил вождей, что былому укладу скоро придет конец. Старец говорил о нашествии змей. Тогда могучие мужи, не знавшие страха, лишь посмеялись над словами полоумного скитальца. Им ли, первейшим под солнцем и луной, было бояться ползучих тварей? Кудесника вспомнили, когда степь наводнили всадники с длинными копьями, покрытые блестящей чешуей с головы до ног. Они пришли под стягами разноцветных змеев. Наездники-змееносцы оказались неуязвимы для стрел и мечей потомков Ария. В них кипела молодая кровь, а голодные глаза завораживали холодным змеиным огнем.

Митридат помнил, сколь непросто было для него когда-то найти с сарматами общий язык. Также, как и скифов, ему пришлось сначала одолеть их на поприще войны, чтобы скрепить с ними дружеский союз. Показав свою силу, царь Понта заставил сарматских вождей поверить в свое высокое предназначение. Вскоре врагам Митридата довелось изведать на себе сокрушительный напор всадников-змееносцев. Они наводили такой страх на римлян, что полководцы уговорами и угрозами упрашивали легионеров покинуть лагерные укрепления для боя с неприятелем. Гром копыт сарматской конницы навек останется ужасом Рима.

Гондофар однако предупредил царя, что впереди лежат владения самых разных сарматских племен, о некоторых из которых ничего не известно даже ему. У каждого из них свои законы, обычаи и вожди. Безболезненно пройти сквозь Великую Сарматию равнозначно преодолению болота, кишащего сотнями ядовитых гадов, предупредил он. Но Митридат не боялся степной страны. На несколько дней пути он разослал своих вестников, чтобы известить скептухов рокасов и языгов о своих мирных намерениях. Царь изначально отказался от мысли двигаться через Скифию и посетить Неаполь. Он хорошо знал, что престарелый скифский царь Теродай рассорился со всеми степными родами и пребывание у него не встретит одобрения у сарматов. Потому путь понтийского отряда лег через земли рокасов.

Всадники двигались по степным тропам шагом, чтобы не обгонять пеших. Стоянки разбивали в поле. Митридат все также был неприхотлив в походной жизни. Он отдыхал вместе с воинами у костров, ел с ними из одного котла, спал на верблюжьей кошме. Престарелый царь-воин легко переносил тяготы долгих переходов, без усилий удерживаясь в седле по нескольку часов. Только Ниссе он позволял ухаживать за собой. Заботливая дочь Митридата заваривала отцу травяные настои, укрывала ночью шерстяным плащом, чтобы холодное дыхание степи не проникло в легкие, поразив немощью. Держался ближе к царю и Битоит, своим взглядом коршуна упреждая любую угрозу для своего повелителя. Помимо клинка галл прицепил к поясу большой турий рог, обитый золотом, чтобы его громовым звуком подавать сигналы и воинам, и их командирам.

- Бывал ли ты здесь, старый сколот? - спросил Митридат у Гондофара, заметив, как раздуваются широкие крылья носа скифа, а лоб, словно водная гладь, коробится рябью морщин.

- Бывал, царь, - хмуро ответил тот. - Когда ездил к рокасам по велению царя Палака.

- Отчего же ты не весел?

- Посмотри! - Гондофар своей желтоватой, мозолистой дланью словно огладил весь простор с возвышенностями, одетыми шапками ковыля, щербинами промоин, пухом кустарников на кочках. - Здесь жили мои прадеды. А деды -- уносили ноги, зажимая раны и роняя на отчую землю скупые слезы, когда прощались с могилами предков. До самых Гелонских полесий простирались наши угодья. А вон там, видишь? - он показал на ряд покосившихся мазанок, занесенных землей и проросших лебедой. - Это было одно из наших селений. Когда пришли змееголовые, его пришлось оставить, как и все остальные.

- Говорят, сарматы перебили большую часть скифских мужчин? - донесся сзади картавый голос всезнающего Клеарха. Грек, дергая плечами под хламидой, жадно водил глазами по сторонам.

- Нет, - Гондофар наклонил голову на бок, будто слушая землю под копытами коня. - Змееголовые убивали только вождей и знатных воинов. Остальных принуждали служить себе. Большая часть сколотов влилась в густой ручей рокасов, языгов, аорсов и сираков. Немногие -- ушли на юг к морю или на север в леса. Почему сарматский народ теперь неодолим? Кровь детей Ария и змееголовых перемешалась в одном котле, - скиф горько усмехнулся. - Явившись в наши края, змееголовые заявили, что посланы богами, дабы наказать сколотов за отказ от священного закона Степи: жить, не привязываясь к имуществу и жилищам...

Через день пути отряд добрался до скученных бурых холмов, похожих на стадо пасущихся овец:

- Главное становье рокасов в одном переходе отсюда, - молвил Гондофар. - Зарпакс, сменивший мудрого, но сурового Колагра, ушедшего в страну предков, возглавляет весь племенной союз. Уверен, что скептух уже подготовился к нашему приходу. Но какой он нам окажет прием?

Царь отдал распоряжение Зенону встать лагерем на открытой равнине, выставив посты. Сам он выдвинулся вперед в сопровождении лишь двух десятков всадников.

В первой же низине Митридата встречали. Трое лихих наездников в броских голубых кафтанах из замши, расшитых золотом, с поклонами приветствовали царя. Это были сыновья знатных князей, отправленные скептухом оказать честь важному гостю и сопроводить его в стан. Даже псалии, налобные пластины коней и фалары сбруи у них отливали позолотой и играли тонким орнаментом. От юношей Митридат узнал, что рано утром в кочевье рокасов прибыл князь Арсамат из владений языгов. Наверняка, бывалый воин-вождь также жаждал лицезреть понтийского владыку.

Продвигаясь среди россыпей рыжих кочек, тронутых ковылем, и сухих овражцев, Митридат изучал скупую, почти плоскую землю, властью над которой так гордились сарматы. Что слева, что справа -- пожухшие волосья трав, пятна болот, утыканных тростником, деды-вязы со сморщенной корой и облетевшей листвой. Кружили стайки дроф и пустельги, иногда ныряя с высоты в лохматые кочаны хвойника. В зарослях потрепанных ракит спешили спрятаться куланы.

Взору, привычно ищущему надежные стены гор, здесь не за что зацепиться. Линия горизонта чиста и туга, как тетива лука, не сыскать ничего, что могло бы ее заслонить. Потому чужак в степи чувствует себя беззащитным. Он знает, что степь изучает его со всех сторон, но сам не в силах узреть ничего, кроме пустующих далей. Открытость пространства странно щемит душу. Жителю городов никогда не понять степняка, ценителя безыскусной простоты и неограниченной свободы. Опасность грезиться ему за каждой кочкой и каждым стеблем травы.

Провожатые царя ехали молча, хотя было не сложно догадаться, что любопытство распирает их нутро и вопросы просятся на язык. Но княжичи строго соблюдали закон: не раскрывать рта без позволения старших. Для степняка важнее всего -- сохранить собственное достоинство. Идущий на поводу своих чувств -- теряет лицо и становится позором для рода. Молодые сарматы помнили это и ограничивались лишь редкими взглядами на человека, само имя которого давно стало легендой.

Митридату открылись обширные пастбища. Он задумчиво рассматривал течение сотен разномастных скакунов и кобылиц с ухоженными гривами -- главное богатство кочевника, косяки которых перегоняли наездники в лисьих колпаках. За пастбищами показались курганы, покрытые курчавкой, и несколько каменных изваяний с прозеленью. Кочевье скептуха рокасов было уже рядом. Стали видны костры дозорных и слышен заливистый лай сторожевых псов.

В стане желтых и синих войлочных шатров, украшенных поверху фигурками оленей, бегущих по Млечному Пути, народ гудел, точно осиный улей. У коновязей женщины доили кобылиц. Мужчины, подстелив под себя красные чепраки, штопали курты и затачивали на оселке длинные клинки с кольцевыми навершиями и перекрестьями -- страшное оружие панцирных всадников. Среди взрослых бродила и детвора с самодельными луками и берестяными колчанами. Появление кавалькады чужаков было встречено бурно, однако старшие быстро утихомирили страсти.

- Отец племени и благородные князья рады видеть великого Митридата! - навстречу царю выступили престарелые мужи с посохами в высоких башлыках. - Они просят царя посетить главный шатер и принять от них знаки внимания.

Митридат ловко соскользнул с седла и сделал знак Битоиту идти за собой. Остальные спутники царя остались у костров. Рокасы поднесли им в глиняных чашах кумыс и ячменную брагу. Большой шатер с изображением белого орла, клюющего тура, Митридат заметил сразу. Старейшины проводили его к тяжелому войлочному пологу, который осмотрительно отогнул галл. Внутри, у мерцающего огня восседали люди с золотыми гривнами на шеях. При виде царя один из них поднялся:

- Аргимпаса-Владычица! Многоликая, благодающая Дева, защищающая покой наших родов! Сегодня ты привела к моему очагу человека, о встрече с которым я буду рассказывать своим внукам.

Говоривший был плосколиц, с кожей цвета свежеобожженной глины, натертой белыми зарубками шрамов. В его пегую бороду были вплетены три разноцветных нити.

- Я Зарпакс, скептух всех рокасов от Перешейка до Черных Холмов, - назвался воин, пригладив красное сукно кафтана, на который были нашиты блестящие фигурки коней, людей и птиц. - Позволь пригласить тебя к нашему костру! Здесь -- первейшие князья наших родов, имена которых у всех на слуху. А это, - он указал на скуластого широкобрового сармата, торчащий ворс бороды которого перемешал черные и седые волосы, - князь Арсамат, посланник наших друзей языгов.

Рокасы почтительно приветствовали царя. Вскоре Митридат уже сидел на толстой овечьей кошме в кругу вождей. Чаша с крепким ольвийским вином ходила по рукам. Блестящие любопытством глаза сарматов смотрели с обветренных, раскрасневшихся лиц на человека, о котором слышали все. Великий воитель был среди них. Он и впрямь напоминал размахом плеч героя древних сказаний вроде Токсака или Агафирса, однако сухая кожа, костлявые выступы скул, потускневшие хрусталики глаз и пышная седая борода говорили о том, что мощь и величие царя сильно иссякли. Перед вождями был еще крепкий, но подточенный неудачами и годами старец.

Блики очага, в котором пищали догорающие пучки ракитника, гуляли по выпуклому лбу, углубившимся вискам, кожа на которых казалась туго натянутой тканью, и исчерченным штрихами губам. Лицо правителя, владевшего некогда обширными землями и многочисленными племенами ныне казалось вырезанным из дубового пня, потемневшего от влаги и ветра.

- Чего желает могучий царь? - с прямотой, смягченной уважительной осторожностью справился Зарпакс, принимая чашу из рук соседа. - Дерзну предположить! Ты задался целью объединить Степь и поднять ее в поход против Рима? Для этого ты явился к нам с малой силой, чтобы не оскорблять рокасов видом обильного воинства?

- Нет, мой добрый друг, - Митридат просто, по-товарищески приобнял скептуха за плечи. - Должно быть, я удивлю тебя, а может огорчу, если в своих чаяниях ты ожидал начала новой великой войны.

В глазах собравшихся вождей проявилось недоумение.

- Я ни о чем вас не прошу, славные хозяева вольный кочевий, - Митридат обращался уже ко всем рокасам. - Я пришел к вам не как господин к своим данникам. По собственной воле отказался я от диадемы Боспорского царства и не посягаю на ваши права и власть. Я пришел к вам, ибо считаю вас своими верными друзьями. Не прошу у вас ни воинов, ни коней, ни припасов! Только лишь пропустить меня с моими спутниками через ваши владения. И я не призываю вас примкнуть к моему отряду, ибо веду его не на запад. Увы, храбрецы, пока вашим клинкам не суждено насытиться римской кровью.

- Но куда же ты направляешься? - округлил глаза Арсамат.

- На север, - сообщил Митридат.

- Ты великий вождь и мудрец, пути и помыслы которого недосягаемы для простых смертных, - Зарпакс закрутил ус. - Однако объясни нам, степным людям, в какую даль наметил ты полет своей царственной мечты? К каким берегам направишь копье своей несокрушимой воли?

- Ведь на севере нет больших городов и нет богатства, - поддержал Арсамат. - За пределами степей начинаются дремучие леса, где твои воины не найдут пропитания, а ты -- славы. Топкие болота, комарье, лихие звери и зловредные духи преградят тебе дорогу. На что ты рассчитываешь?

Митридат не торопился с ответом. Он запустил свои желтеющие пальцы, указательный из которых был окольцован золотым перстнем, в свою пышную бороду:

- Я пройду леса. И я достигну дальнего берега Океана.

Вожди переглянулись, моргая глазами.

- Твои замыслы, царь, превосходят наше понимание, - промолвил Арсамат. - Мы не станем пытаться постичь их. И мы поможем тебе в твоем начинании тем, что нам посильно.

- Отдохни в моем кочевье, - предложил Зарпакс. - В твою честь мы закатим большой пир! На другой день отправимся охотиться на сайгаков, после чего порадуем твои кости доброй баней на ивовых дровах.

Митридат благожелательно улыбнулся.

- У меня трое сыновей, - вдохновенно продолжал скептух. - Все они много слышали о тебе и мечтают тебя увидеть. Есть взрослая дочь, для которой лицезреть славного вождя было бы счастьем. На днях я выдаю ее замуж и ты смог бы увидеть наши свадебные торжества, если бы задержался в становье.

- Все это лестно для меня, - ответил Митридат. - Но я не хотел бы обременять тебя заботами. Со мной тысяча людей и почти столько же коней. Всех их нужно кормить.

- О, наш Зарпакс не оскудеет! - рассмеялся Арсамат. - И мяса, и дичи, и овса в его кочевье запасено в избытке. Ты мне скажи, великий царь, вот что... У меня есть несколько лихих юношей, которые спят и видят, чтобы служить тебе. Возьмешь?

- Что за юноши? - Митридат не спешил с ответом.

- Молодые ястребы из знатных семейств. Есть и бывалые воины, которые мечтали бы завершить свой земной путь подле тебя. Если пожелаешь, я приглашу их из нашего кочевья.

- Поглядим, - неопределенно отозвался царь. - Пожалуй, отважный Зарпакс, я приму твое предложение. Погощу у тебя пару дней.

- Вот это славно, великий царь! - возликовал скептух. - Я не дам тебе заскучать. Ты можешь послать вестника к своим воинам. Мы примем их в кочевье, словно кровных братьев.

- Благодарю, - лоб Митридата прорезали глубокие складки. - Прежде чем идти на север, я желал бы получше узнать у тебя и твоих соплеменников о тех родах, с которыми мне доведется столкнуться в пути.

- Труднее всего, царь, тебе будет поладить с Сайтарой, - высказал Арсамат. - Это княгиня племени спалов, владения которой ты не минуешь краем. Сайтара -- могучая воительница и племя ее живет по своим законам. Она очень своенравна и сурова, избегает любых союзов. Мы дважды воевали и с ней и сумели убедиться, сколь крепки ее воины.

- Я всегда любил укрощать диких лошадей и своенравных женщин, - сказал Митридат с тонкой полуулыбкой.

- Если тебе удастся укротить Сайтару -- слава твоя сравнится с подвигами Геракла, - Зарпакс с сомнением покачал головой. - Боюсь, это будет труднее, чем разбить легионы Помпея Магна.

Задержавшись в становье рокасов, Митридат увлеченно наблюдал за жизнью степняков. В отличие от скифов, во-многом утративших порядки предков и перенявших привычки соседей-греков, люди, почитавшие Деву-Воительницу, сохранили простоту нравов и первородную невзыскательность кочевников. Они радовались солнцу и луне, нежась на козлином войлоке у колес своих кибиток. Мужчины и женщины охотились сообща, соревнуясь в ловкости. Также сообща доили кобылиц и упражнялись в ратных умениях.

- Нет тяги у нас к городам, - позже пояснил князю Зарпакс, словно угадав его мысли. - Может когда-нибудь все переменится, так как не бывает постоянства под этим небом. Но пока -- мы счастливы своей долей и благодарны богам. Вот земля! - он вытянул руку. - Она дает нам спелую траву для наших коней, коров и овец. Ведь без коня и молока нет жизни степняку. Земля дарит угодья, богатые зверем и птицей, чтобы была пища людям, дарит залежи болотной руды, чтобы у нас были острые мечи. Большего не желаем. Отец мой рассказывал о Неаполе царя Скилура. Он ходил среди узких улиц, где едва проедет всадник, втянув голову в плечи и пугаясь каждой тени. Стены скрывали от него солнце и таили опасности от зоркого ока. Несколько раз обошел мой отец, великий вождь Колагр, нелепое и громоздкое сооружение, которое сколоты называли царским дворцом, однако вступить внутрь не решился. Осмотрел статуи белого мрамора, подобные тем, что ваяют эллины, но только покачал головой. Не манит нас такой удел. Нам, сарматам, важно видеть край горизонта. Если этого нет -- душа наша хиреет. Тесноту не выносит сармат. Потому мы селимся так, чтобы не толкаться локтями. А созерцание искусных, но бесполезных строений вгоняет нас в тоску. У нас, рокасов, тоже есть умельцы -- железнобойцы, кожевники, гончары. Изделия их не просто ласкают взор, они приносят пользу и связывает нас с предками. Все чужое -- удаляет от родных богов и путей наших дедов.

- Как ты мыслишь, отважный скептух, - прищурил глаз Митридат, - а могут ли быть города там, за дальним рубежом степей?

- Могут, - совсем неожиданно утвердил Зарпакс. - Многие уверены, что мир дремучих лесов однообразен и пуст. Но я знаю иное. Когда-то торговцы рассказывали мне о прекрасных и просторных городах севера. Они говорили, что те города не похожи на каменные строения эллинов, а собраны из дерева. Формы их причудливы, краски богаты.

- Это кажется невероятным, - заметил царь, охватив бороду. - Однако если мы поверим в подобное чудо, то родится вопрос: кто построил города в гуще лесов?

Зарпакс пожал плечами:

- У сколотов есть сказание о вождях Словене и Русе, много кругов лет назад ушедших северной тропой. Быть может, их потомки сумели в том далеком краю сотворить свой особый, не похожий на иные порядок? Кто знает... Говорить об этом, все одно, что хватать руками блики солнца. Тебе лучше справиться у Сайтары.

- Княгини спалов?

- Да, великий царь. Ее владения граничат с боранами, лесными людьми и многие ее сородичи бывали в местах, до которых нам, рокасам, не добраться никогда. Да и народ Сайтары -- не чистого сарматского корня.

- Объясни, почтенный скептух, - попросил Митридат. - Мне показалось, что и князь Арсамат, и ты опасаетесь этой женщины?

- Твой острый взор заметит и иглу на дне колодца, - причмокнул Зарпакс. - У нас у всех есть причины опасаться спалов и их воительницы. Племя это лишь отчасти подобно нам, детям Аргимпасы. В жилах спалов смешалась кровь сарматов и древних гелонов, принявших чужаков с восхода мирно, в отличие от сколотов и алазонов, сражавшихся до последнего дыхания. Я слышал, гелоны заключили с одним из сарматских вождей тайный договор. Также они даровали пришельцам свое родовое наследство.

- О чем ты ведешь речь?

- Видишь ли, царь, сколько мы не бились со спалами из-за спорных земель, ни единожды не удалось нам поколебать всадников Сайтары. Поле боя всегда оставалось за ней. Не больше преуспели и языги.

- Подобная непобедимость должна иметь причину, - убежденно заявил Митридат. - Умелый расчет, отвагу или милость богов.

- Именно, - согласился Зарпакс. - Слышал ли ты о четырех священных предметах, на восходе времен дарованных богами сколотам?

- Плуг, ярмо, секира и чаша? - удивился Митридат.

- Да. Жрецы говорят, что каждый из этих предметов имел чудодейственные свойства. Ярмо, оно же гривна, привлекало богатство с четырех сторон света. Чаша -- являлась секретом бессмертия. Плуг -- магическим инструментом подчинения зловредных духов и сил. Секира же извергала гром и сыпала молнии, даруя победу в сражениях.

- Почему ты вспомнил об этом ветхом предании? - Митридат поднял брови.

- Все вожди сарматов верят, что от гелонов-хранителей Сайтаре досталась Громовая Секира. Будто бы даже странники, заносимые ветром дорог в ее Город Синих Куланов, слышали необычные звуки и видели снопы небесного огня над святилищем спалов.

- Как ты назвал ее город?

- Это всего лишь укрепленный стан, сложенный из прочных бревен и стоящий на валу, - уточнил скептух. - Сайтара называет его городом. Он расположен у Соленого Озера. Когда-то в тех местах паслись звери, подобные маленьким лошадям, но совершенно неукротимые. Шерсть их имела необычный темно-синий отлив. Потом они исчезли, а на месте обширных выпасов спалы устроили свое становье и надежно его укрепили от врагов.

- Ты тоже веришь в то, что княгиня спалов хранит божественное оружие?

Зарпакс пожал плечами в ответ.

- Не важно, во что я верю и что думаю. Мысли и слова -- всего лишь вода. Однако если ты твердо намерен встретиться с воительницей -- тебе не избежать посещения ее стана, - зрачки глаз скептуха задорно взблеснули. - Там ты и узнаешь правду о Громовой Секире. Если только тебе повезет.

Митридат задумчиво устремил взор к серебрящемуся окоему. Женщины всегда играли свою особую, направляющую роль в его жизни и судьбе...

Глава 4. Скала Провидца.

- Город стоит шатко, - сетовал демиург артели каменщиков Клеон, подливая Онисифору в фиал кислого портового вина. - Как дерево с подгнившими корнями. Или как пифос, днище которого точит трещина старости. Фратрия милетян обмелела, подобно горному ручью, забилась песком и илом иноземцев. Но это полбеды! Наши древние рода Исмениды и Мирониды дерутся, будто кошка с собакой. Ни в чем не могут прийти к согласию. Теперь первые и вовсе смущают народ лукавыми речами, предлагая уйти под ладонь царя апсилов Магдавы. Вторые шепчут о том, что не плохо бы призвать ахейцев... Диоскурия -- каменный мешок, окруженный дикими племенами. Но у него есть горло -- выход к морю. Море дает нам жизнь. Без него Диоскурия давно проросла бы сорными травами и вместо людей здесь бродили бы козы.

Митридат изучал серые стены жилища гостеприимца беглецов, удачно подвернувшегося на городском рынке. Под потолком штукатурка вспучилась пузырями и кое-где вскрылась, нарушив скупой орнамент линий меандра, прописанный темперой. Царевич, Онисифор и Эфра поместились возле трапезды на деревянных стульях. Позади Клеона желтая льняная занавесь с масляными пятнами закрывала перегородку.

- Рассказ твой мрачен, как чрево ночи, - виночерпий шевельнул седеющими прядями. - Неужели все так плохо на земле потомков Амцита и Церция?

Клеон пожал плечами.

- Город дышит через силу. Гнет перемен давит на плечи, но иные еще могут выпрямить спину и посмотреть вдаль без тени уныния. Я говорю про Эврипонта, верховного стратега Неокла и фратриархов из Совета Города. В их руках и торговый промысел, и команды ныряльщиков за жемчугом, и верфи. А беднота множится быстрее мух. Пашни за городом заброшены из-за набегов албанов, подрядов на работу нет, ремесло угасает. Когда-то мой прадед создал сообщество каменотесов, назвав его Домом Камня. Диоскурийцы умелые строители и братство мастеров процветало долгие годы. Дом Камня возвел храмы Артемиды и Геракла, восстановил старый пританей и симпозиум, заложил стадион у рощи Акаста. А теперь мои парни бродяжничают и спят в канавах. Еще и астиномы гоняют их, как бездомных псов.

Клеон был крупнотелым человеком с толстыми предплечьями и узловатыми пальцами, которые сейчас цепко хватали воздух и разжимались с бессилием, повисая над подлокотниками. Глаза под набрякшими веками казались водянистыми, но иногда вспыхивали быстрыми светляками.

- Прежде архонты отряжали неимущих на работы и кормили за счет городской казны, - продолжал свой хмурый рассказ хозяин дома. - Находилось дело и в порту, и на складах, и по уборке улиц. А теперь? Кварталы за рыночной площадью завалены хламом и покрылись дерном. Можно порезать ногу об осколки амфор и куски щебня, которыми устланы мостовые. Крепость так обветшала, что хороший таран с железным криосом разобьет ее стены за полдня. С каждым годом башни осыпаются, ров превратился в вонючее болото. Пока еще видимость твердыни отпугивает варваров, но что будет завтра? Если кто-то из горных вождей вознамерится твердо взять Диоскурию на щит -- он не узнает трудностей.

- Почему же Эврипонт так близорук? - удивился Онисифор.

Клеон усмехнулся в пегие усы.

- Архонта изводит подагра. Махнув на все рукой, он окружил себя сворой лекарей-плутов. Торговцы возят ему масла и порошки из Фанагории и Херсонеса, главный жрец вымаливает помощи у Асклепия. А дела города теперь в цепких щупальцах пасынков Эврипонта, подмявших под себя торговцев и рыбаков.

- Кто эти черноглазые люди в овчинах и меховых шапках, которые на корточках сидят по всему рынку, словно нахохленные ястребы? - вдруг спросил Митридат, вспомнив поразившее его явление. - Их очень много и они зыркают так, словно готовы вцепиться в горло.

- Соаны, - буркнул Клеон. - Бывшие пастухи. Прежде они пасли овец и коров у плоскогорья, но албаны стали часто спускаться с вершин и угонять их стада. Теперь соаны остались без дела. Они злы на стратега Неокла за то, что не защитил их добро. И злы на всех диоскурийцев. Не удивлюсь, если в час беды для города они откроют врагу ворота или ударят нам в спину...

- Иным я представлял себе ваш город, - с грустью заметил царевич.

- Каким же, юноша? - улыбка Клеона была желчной. - На этом клочке гористой земли смешалось два мира: просвещенные колонисты и простодушные варвары. Облагородила ли мудрость Эллады сердца горных пастухов, охотников и наездников? Смягчило ли искусство и высокие обычаи дикие нравы окрестных племен? Если ты уже видел диоскурийцев, то должен был заметить -- победило варварство. Потомки легендарных возничих укрывают плечи шерстяными плащами фтирофагов, петасу предпочитают албанский колпак, а эндромидам -- сапоги из сыромятной кожи, столь удобные на горных тропах. И вместе с Зевсом и Дионисом они славят Белую Богиню колхов, покровительницу страны Золотого Руна, называя ее на свой лад Левкотеей. Многие из нас даже чествуют варварский День Неба, участвуя в хороводе в Низине Трав.

- В городе оживленно, как будто все к чему-то готовятся, - неизменно молчаливый Эфра, погруженный в собственные думы, раскрывал рот лишь в самых ответственных случаях. Досужие разговоры не волновали сурового колха, но он всегда стремился прояснить неизвестное, чтобы избежать неприятностей. - И глашатаи кричат о каких-то состязаниях?

Клеон запустил руку в большую горсть винограда, лежащего на широком медном блюде.

- Завтра, первого боедромиона, у нас лампадодромия, состязание эфебов, - поведал он. - Этот обычай, как гласит молва, был введен Кастором и Полидевком, чтобы почтить покровителя людей и первого владыку Колхиды Прометея.

- Что же он означает? - тут же оживился Митридат.

- Все юноши Диоскурии от двенадцати до шестнадцати лет примут участие в факельном забеге к Скале Провидца, которая возвышается в двух стадиях от города. На этой скале есть малый героон. Тот, кто первым принесет к треножнику титана огонь от городского священного пламени и воскурит его -- получит в награду от архонта лавровый венок, а от жрецов -- золотой ритон. Это наш древний обычай -- в благодарность за великий дар Прометея мы платим дань памяти его подвигу. Наши эфебы упражняются под присмотром опытных гимнасиархов и в палестрах, и в рощах, и даже на улицах.

- Мы видели, - откликнулся Митридат. - Расскажи еще о состязании! Я уже заметил большую гору со множеством склонов на восход от Диоскурии, но не знал, что это и есть Скала Прометея.

- Говорят, что именно здесь Гефест приковал могучего титана тяжелыми цепями. Героон сложили первые милетяне, явившиеся в эти края. Он построен из темного мрамора и украшен ракушечником. Преодолев по мостку ручей Инахей и рощу гамадриад, эфебам придется подниматься к нему горными тропами. Это очень опасно. Склоны обрывисты, неосторожный шаг может привести в пропасть. В горах гуляет эхо и свищут сердитые ветры, вызывая оползни. К тому же эфебам важно донести бутон священного огня живым, не позволив ему потухнуть.

- А кто может принять участие в этом агоне? - Митридат уже кипел нетерпением, прилившим краской к его щекам.

- Любой свободнорожденный человек, почитающий эллинских богов, - сообщил Клеон. - Прежде состязались атлеты, выставляемые каждой из городских фратрий, соперничавших между собой. Теперь право на лампадедромию расширено по велению архонта.

Онисифор предостерегающе посмотрел на царевича, но тот уже ничего не видел вокруг себя.

- Я ведь могу попробовать свои силы? - Митридат отчаянно сверлил глазами каменотеса.

- Ты? - Клеон искренне удивился. - Вы здесь чужие. К чему тебе? Рисковать жизнью на крутых высотах, куда взберется не всякая коза и сбивать в кровь пятки...

- Я хочу прославить свое имя, - Митридат гордо вскинул голову и раздул ноздри, как капризный жеребенок.

- Как же звучит твое имя, смельчак? - Клеон снисходительно хмыкнул.

Эфра предостерегающе кашлянул, а Онисофор поторопился исправить промашку царевича.

- Иллиодор, сын Дорофея из Трапезунда, - сказал он твердо. - Прости его дерзость, достойный хозяин. Мой сын всегда загорается, как лучина, едва появляется возможность блеснуть своими способностями. Иллиодор не по годам развит телесно и в Трапезунде ему не было равных среди сверстников в беге, борьбе и метании диска.

Клеон ответил понимающей полуулыбкой:

- В эти годы кровь бежит по жилам неразбавленным терпким вином и кружит голову. Я и сам был таким. Сейчас наш стратег Неокл окривел и охромел, точно уставший конь, пробежавший слишком много дорог. Но я помню его пылким воином, устраивавшим для молодежи полевые лагеря. В то доброе время Неокл вооружал эфебов палками и заставлял сражаться в строю, биться на кулаках, насыпать вал и копать рвы. Я каждое утро убегал в его лагерь у Барсучьего Холма, без разрешения оставляя мастерскую. Ох и попадало же мне за это от отца... - Клеон потер спину, будто ощутив физическую боль. - Я возвращался после полудня в ссадинах и синяках на полусогнутых ногах, а отец уже ждал меня с ивовым прутом. Он называл меня шалопаем и бездельником, огуливая по плечам и хребту. Сетовал, что некому передать дело. Но я все равно был доволен тем, что получалось по-моему. Я был горд, осваивая воинскую науку...

Хозяин откинулся на спинку стула. Взгляд его чуть расплылся, черты лица замерли. Было ясно, что воспоминания вовлекли его ум в свои неспешные жернова, прокручивая перед мысленным взором давно поблекшие события и оживляя полустертые краски.

Онисифор осторожно коснулся руки Митридата:

- Завтра к полудню мы хотели уйти из Диоскурии. Ты не забыл? У нас есть дела куда как более важные, чем твоя нынешняя затея.

Но царевич только нахмурил брови и упрямо поджал нижнюю губу, выражая непреклонность всем своим видом.

- Разреши мне участвовать в этом агоне! Я завоюю награду для нас. Разве ты не понимаешь? - глаза мальчика расширились. - Мне надо испытать себя!

Клеон только покачал головой в недоумении.

- Сыновей нужно держать в строгости, - выговорил он Онисифору. - Иначе они быстро садятся на шею и забывают о почтении к старшим.

- Благодарю тебя, - с виноватым видом отозвался виночерпий. - Только боюсь, с этим сорванцом не совладал бы и кентавр Хирон. Пусть бежит! - он хитро подмигнул Клеону. - Но если не принесет мне золотой ритон -- я сурово накажу его за потерянное время и пустое самомнение.

Хозяин удовлетворенно рассмеялся, потирая живот.

- Все же, думаю, наказания твоему парню не избежать, - заметил он, вновь став серьезным. - На ристания выйдут тренированные эфебы-атлеты, которых готовили к этому дню не один месяц. А твой малый только сошел с корабля и не оправился после дальней дороги. Но я желаю ему уподобиться быстроногому Ахиллу и отличиться перед лицом богов и людей. Пусть Аполлон поможет ему!

Клеон обернулся.

- Сейчас я угощу вас свининой под медовым соусом с горохом и чесноком, а потом Харит позаботиться о вашем ночлеге.

- Да пошлют тебе боги удачу в делах, - отозвался Онисифор. - Я был наслышан о гостеприимности диоскурийцев, а теперь убедился в нем воочию.

Клеон не держал в доме рабов. Вместе с ним под крышей увитого плющом дома из туфа жила лишь его немолодая жена и старик-эконом Харит, на дряблых плечах которого лежала забота о хозяйстве внутри жилища, о мастерской и складе. Харит, чем-то напоминающий обликом большую костистую черепаху с выпученными глазами, отвел гостей в южную, обращенную к солнцу половину дома. Там, в вытянутой пастаде с глинобитным полом, стены которой были окрашены в белый, желтый и голубой цвета, составляющие волнистые линии, беглецы из Синопы смогли отдохнуть.

Митридат сразу улегся спать, чтобы избежать споров с Онисифором и его упреков. Он боялся, что наставник будет отговаривать его от задуманного предприятия. Но царевич уже все для себя решил. Едва уловимый внутренний голос вещал ему, что он непременно должен попробовать себя в диоскурийском агоне. От этого зависело что-то очень важное. Что именно, Митридат пока не мог сказать. Знал лишь, что уклониться от этого вызова судьбы было не в его праве.

С первыми лучами солнца царевич уже был на ногах. Он с душевной радостью узнал, что Онисифор еще вечером позаботился известить Совет Города и архонта о новом участнике состязаний, послав Эфру с письменным уведомлением в пританей. Эврипонт и фратриархи отнеслись к просьбе заезжих понтийцев благосклонно, дав свое позволение. Дальнейшее зависело от самого Митридата.

Жилище Клеона юноша покинул в сопровождении своих старших товарищей. Он крепко перевязал щиколотки ремнями эндромид, умастил тело касторовым маслом и надел белоснежную тунику с алой каймой, которую беглецы купили на городском рынке. По мостовым уже гремели колеса повозок, а среди улиц рассыпались возгласы торговцев и менял. Площадь Близнецов, на которой размещался храм Диса Астрапея, заполнялась народом, как бассейн водой. Участники агона, их родственники, почтенные граждане и простолюдины разноцветными каплями сходились с разных концов Диоскурии. В воздухе кружились ароматы аниса и майорана, смешиваемые теплым ветерком. Даже дорожку перед пропилоном храма служители присыпали лепестками роз.

Острый глаз Митридата сразу выделил соперников предстоящего ристания. Их он насчитал двадцать пять. Большинство были старше его и выглядели крепкими, подвижными юношами, мускулистые руки и щиколотки которых говорили о многих часах упражнений в палестре. Царевич очень быстро ощутил и на себе любопытные, оценивающие взгляды. Казалось, диоскурийцы с недоумением гадают о том, откуда взялся еще один участник состязаний, о котором никто ничего не слышал.

- Граждане Диоскурии! Сегодня во славу богов и героев-покровителей нашего города мы устраиваем этот агон, - невысокий плешивый человек в голубой хламиде с белым подбоем заговорил надрывным, хрипловатым голосом. Бледное и сухое его лицо, будто обрызганное бурыми крапинками и синими пятнами вен выглядело благодушным, хотя желтые глаза слезились и выдавали внутреннее неспокойство. - Лучшие из лучших порадуют нас своим искусством, состязаясь в умении и удачливости! Все это -- молодые эфебы из старых диоскурийских родов, не одно поколение служивших величию города. Диоскурия дарит частицы своего неугасимого огня горному героону Провидца. Такой порядок был установлен нашими предками и мы будем следовать ему, пока стоит наш город!

Рядом с говорившим, в котором Митридат без труда определил архонта Эврипонта, появился глашатай с пергаментом, расчесанная клиновидная борода которого лоснилась от благовонных масел. Развернув его, он протяжно огласил на всю площадь:

- Алкмен, сын Оригена! Зопир, сын Метрофана!

Называемые юноши подходили к архонту. Последним был озвучен Иллиодор, сын Дорофея. Рука Онисифора подтолкнула царевича вперед.

- Эфебам вступить в наос храма и принять факелы из рук служителей Зевеса! - прозвучал приказ.

Уверенно, степенно, юноши направились к мраморным ступеням, каждым своим движением подчеркивая всю важность момента. Горожане любовались их грациозной поступью, строгой осанкой, одухотворенным выражением лиц, словно маской скрывающим затаенные в душе эмоции.

Митридат вдруг ощутил непривычно сильное волнение. Он двигался сейчас будто по наитию, оглушенный торжественностью священнодействия и завороженный его властью над разумом и сердцем. Метопы, на которых пучеглазый старец Нерей, увитый водорослями, бойко скакал на тритоне, погоняя его трезубцем, а Геракл смыкал в тисках мускулистых рук шею ушастого Тритопатора, только усилили это ощущение растворения настоящего в потоке чудесного.

Осознание происходящего затуманилось. Оно вернулось к царевичу только тогда, когда все юные атлеты вновь выстроились на усыпанной цветами дорожке, сжимая в ладонях деревянные рукоятки факелов-витеней с бронзовыми навершиями, пышущими жаром. Знаком к началу агона стал высокий запев трубы. Эфебы стронулись с места, сопровождаемые ликующим гулом толпы.

Никто не спешил, красуясь перед горожанами и лучезарно улыбаясь. Бежали по городским улицам, минуя одетые плющом одноэтажные дома, прикрытые черепичными шапками-крышами. Митридат не знал города и окрестностей, поэтому не вырывался вперед, терпеливо следуя за спинами своих соперников. Но уже здесь, на мостовых Диоскурии, он определил для себя самых опасных противников. Их было трое: Зопир -- рыжевласый переросток с зелеными лукавыми глазами, Лин -- высокий грудью и прочный плечами ровесник царевича, угольные кудри которого укрывали шею, словно грива львенка, и Стратон -- жилистый подросток с волосами цвета спелой пшеницы, облаченный в хитон с пурпурной каймой. Все они были отменно тренированы и играючи преодолевали первые препятствия в виде ступенек, валунов и уличных канав, с удовольствием нагружая ступни и щиколотки плотской работой. Эфебы приближались к приоткрытым городским воротам, медные скобы которых в форме голов мелий с кольцами, вдетыми в щеки, были уже видны.

За стенами пургоса бегунов приветствовала большая дорога, кнутом вьющаяся среди рощ и плешивых холмов. Здесь испытанием для шипящего огня витеней стал предгорный ветерок, короткими порывами насевший с боков. Эфебы бежали обдуманно, не только рассчитывая свои силы, но стараясь уберечь язычки храмового пламени. Никто не хотел проиграть в самом начале и вернуться в город с потухшим факелом.

Угроза оказалась преждевременной. Зреющее, будто алый плод, солнце быстро высушило воздух, растворив ветряные струйки без остатка. Однако из союзника солнце скоро превратилось в недруга. Накалившийся эфир стал колючим, забираясь в легкие и мешая дыханию. Липкий пот заструил по коже. Еще и пыль, поднятая множеством ног, щекотала гортань.

Митридат бежал размеренно, без рывков и замедлений. В теле перекатывалась пружинистая сила, но царевич пока не давал ей воли. Путь предстоял долгий и сложный. Вместе с тем, Митридат явственно ощущал враждебность соперников, иные из которых не гнушались самыми грязными уловками -- норовили задеть локтем, столкнуть в колею. Словно угорь вился царевич среди распаренных бегом людей, недобро сверкающих глазами. Под подошвами эндромид была теперь не каменная твердь, а бугры и щербины оголенной земли. Царевич следовал советам своих дворцовых гимнасиархов нести дыхание, как драгоценную чашу, примериваясь к условиям местности. Он знал, что перебив его на случайной преграде, будет почти невозможно восстановиться и продолжить состязание.

Заброшенные поля маячили вокруг клочьями сорняков. Островки смоковниц были редки и неуверенны, однако впереди уже выдвигались зубы сизых вершин. Мир камня манил прохладой. Этой прохлады стало еще больше, когда бегуны достигли тисовой рощи, светло-зеленым облаком обволокшим со всех сторон и обласкавшим покоем теней. Кое-кто из юношей не избежал соблазна замедлиться и полной грудью вобрать в себя сочащийся дух уютной листвы. Митридат и сам уловил внутри предательское чувство. Что-то звало задержаться здесь, забыть спешку и пыл борьбы, вкусить сладость блаженства, которое источало это прибежище тишины и дремы. Царевич догадался, что тут не обошлось без вмешательства гамадриад, чары которых имели над смертными коварную власть. Сгоняя вялость и сон, Митридат решительно вырвался из владений древесных искусительниц. И только на берегу ручья, загремевшего вдали, он сообразил, какое опасное препятствие ему пришлось одолеть. Четверо из двадцати пяти эфебов остались в роще. Должно быть, беззвучный шепот гамадриад отнял у них волю. Митридату сразу вспомнились рассказы матери о том, что эти девы живут и умирают вместе с деревьями, составляя с ними одно естество. Поэтому срубив дерево в священной роще, нечестивец видит струящую кровь и обрекает себя на страшное проклятие.

Освободившись из пут тисовых хозяек, эфебы быстро взбодрились при звуках Инахея, распылявшего бисер брызг о береговые камни. Схватка разгорелась с новой силой. Бревенчатого мостка первым достиг длинноногий Зопир. Остальные учинили настоящую свалку, пробиваясь к этому манящему рубежу. Не обошлось без тычков и ударов. Митридат намеренно приотстал, давая раззадоренным диоскрийцам вволю посостязаться в увертливости и удачливости. Трое свалились в воду с переправы, не рассчитав свои силы. Зато теперь у подошвы горы остались самые ловкие.

Хрящеватая, раздутая громада накрыла всех сизым покрывалом. Со стороны ручья было несколько пологих склонов, истертых мелкими тропками и изрытых трещинами, дальние подступы обрывались углами обрывов. Эфебы муравьями рассыпались среди валунов и кустарников, стремясь выгадать самый удобный подъем. Под ногами заскрипел ползущий щебень. Митридат, сберегая пламя светоча, мысленно возблагодарил горы Эригона, научившие его не бояться рискованных восхождений. Он уверенно карабкался по кручам. Толкаясь подошвами от плотных выступов и словно приклеиваясь к коже горы в опасных местах, царевич стремительно ускорялся. Теперь он сверху смотрел на головы большинства своих соперников, удачно обойденных на поворотах или оставленных в скальных ложбинах сокрушаться о задутом ветром витене. Лишь Зопир и Стратон шли где-то вровень, изредка мелькая справа и слева колеблемыми силуэтами.

Накрененные кедры и платаны с выгоревшей листвой узловатыми перстами выбирались из-под бурых каменных голов, но это были пока лишь одинокие стражи на подступах к незримой взору вершине. Густую зелень царевич различал выше, на плечах выступов, овеянных тусклой дымкой. Где-то там примолк горный героон, помнящий первых милетских переселенцев.

Чем дальше, тем сложнее становилось подниматься по скатам и граням проломов. Митридат взмок до нитки, отирая клейкий пот, струящий на тунику, свободной ладонью. Он перепрыгивал с бугра на бугор, будто серна, вился змеей, цеплялся всеми конечностями, как каракатица. Влажный воздух кипарисовых кущей уже касался его носа. Обойдя колючие поросли терновника, царевич сумел взгромоздиться на ребристый уступ, за которым выглянули ярко-изумрудные чешуйки деревьев, унизанных шишками.

Кипарисы приветили бегуна говором ветерка, овеяли радостью. В этой радости были и гимн победного торжества, и сладость заслуженного отдохновения, и ликующая песня свершенного дела. Митридат стоял на вершине горы. Он уже угадывал в просвете ветвей смутно белеющее пятно. Героон Провидца был совсем близко, оставалось лишь пройти до него по аллее, собрав последние силы.

Царевич втянул в грудь живительной прохлады листвы и шагнул между двух высоких стволов, наконечниками пик нацеленных в небо. Следующий шаг оборвался на половине движения. Митридат натолкнулся на прямой и острый взгляд выпуклых глаз из прорех кустарников. Широкая морда с приплюснутым носом и бурая шапка густых волос выдали притаившегося льва. Царевич чуть попятился, выставляя перед собой витень в защитном жесте, но его остановил чистый и глубокий женский голос:

- Атрей, пропусти!

Зашелестели полы легкого пеплоса. Рядом возникла синеглазая девушка в черном, туго уложенные волосы которой были перехвачены двумя голубыми лентами в подобие серпа на затылке. Она приблизилась к лежащему на земле зверю и отвела его в сторону, придерживая за гриву. Тяжеловесный хищник с круглыми и прочными, как колеса телеги, темно-рыжими боками был послушен нежным рукам, увитым серебряными браслетами.

- Ступай смело, юноша! - промолвила незнакомка. - Атрей не причинит тебе зла.

- Это ручной лев? - Митридат недоверчиво изучал зверя.

- Разве ты не слышал, что львы -- спутники и стражи великой Кибелы? - улыбнулась девушка. - И он, и я служим Матери Богов. Удел нашей госпожи совсем рядом, у Источника Покоя. Мы с Атреем часто гуляем по окрестным вершинам.

- Ты жрица? - царевич не отводил глаз от округлого, свежего лица девы. В нем сочеталась строгость, подчеркнутая стрелками приподнятых бровей, и нежная чувственность красноватых, плотных губ.

- Да. Мое имя Дриопа. Но торопись! Или ты уже забыл про состязание?

Митридат спохватился и залился стыдливым румянцем.

- Ты опередил своих соперников, однако они уже близко, - поведала Дриопа. - Вступи в предел святилища первым!

- Благодарю тебя, жрица, - проговорил царевич и вдруг нахмурил лоб. - А откуда ты знаешь, где мои соперники? Ты видела их?

- Я знаю не только это, царевич, - ответ Дриопы поразил Митридата молнией в сердце. - Торопись! Заверши начатое. А после агона найдешь меня, если пожелаешь.

- Как ты назвала меня?

- Потом! - увещевающе улыбнулась жрица, - Все потом. Беги! Старый жрец ждет тебя.

- Ты не обманываешь? - Митридат, уже устремившийся к аллее, резко обернулся. - Человек ли ты?

- На кого же я похожа, по-твоему? - лукаво блеснули огни женских глаз.

- На нимфу, - неуверенно пробормотал царевич. - Или дриаду. Если ты растворишься в воздухе прямо сейчас, я не удивлюсь.

- Я не растворюсь, - пообещала жрица.

- Как же я найду тебя?

- О, это будет не сложно, - качнув головой, Дриопа отступила в тень кипарисов.

Митридат, встряхнувшись, ринулся к героону с удвоенным усердием. Отлогий уклон серой кровли, зарытый в листву, словно выдвинулся ему навстречу, отчетливо освещенный солнцем. На ступенях перед четырьмя тонкими колоннами царевича встречал жрец. Жидкие желтые волосы его были сложены в давно позабытую прическу кробил -- обтянуты венком вокруг шеи и связаны на лбу. Грубый льняной хитон до лодышек своей безыскусной простотой создавал контраст с алым поясом, расшитым жемчужными нитками.

- Приветствую тебя, мой мальчик! - еще издали возвестил служитель героона. Землистого оттенка лицо с шишковидным носом и заостренной бородой смягчила улыбка. - Меня зовут Пилисей.

Митридат поклонился.

- Ты проворен и смел, как юный Геракл, - похвалил Пилисей, оценивая взглядом покрывшиеся ссадинами бедра и голени бегуна. - А щеки твои горят огнем победы. Пойдем! Теперь ты сам должен возжечь древний бронзовый триподион.

Царевич, зардевшийся от слов жреца, проследовал в героон через открытый пронаос, огражденный по бокам сырцовыми стенами. Полутемный покой совсем не имел статуй. Только у перегородки, отделяющей опистодом, высился массивный литой треножник в три локтя высотой, покрытый сложным орнаментом в виде цветов и птиц.

- Почти великого героя, даровавшего всем нам светоч жизни и мудрости! - сказал Пилисей.

Митридат совершил поклон символу величия титана. Он помнил, что каждый триподион есть черта перехода между мирами, соединяющая человеческое и божественное мостом огня. Сделав несколько замедленных, почтительных шагов, царевич поднес факел к жерлу треножника, заполненному земляным маслом. С жадным шипением росток пламени зашевелился и полным цветом расцвел в бронзовой чаше.

- Боги с высот Олимпа следят за тобой, юноша! - проговорил жрец, подходя к Митридату и принимая из его рук факел. - Они пророчат тебе громкое будущее.

Царевич сдержал участившееся биение сердца. Он был взволнован.

- Теперь возвращайся в город, - велел жрец. - Тебя ждет награда и почет диоскурийцев. Они запомнят твое имя.

- Позволь спросить, достойный Пилисей! - несмело заговорил Митридат.

- Я слушаю тебя, мой мальчик, - кивнул ему жрец ободряюще.

- Правда ли, что за Скалой Провидца есть священный источник Кибелы?

Пилисей искоса оглядел царевича.

- Есть. С самых древних времен, еще до того, как эллины-милетяне ступили на этот берег, он служил святыней всех горных и приморских племен. Но мало кто видел этот источник своими глазами.

- Почему? - Митридат удивился.

- Только избранным, отмеченным богами людям доступно это, - пояснил жрец. - Никто не знает точно, где сокрыт удел Матери Богов. Его охраняют дриады, священные львы и древние воины.

- Какие воины? - нахмурил брови царевич.

- Копьеносцы царя Эета. Тропа к священному источнику лежит через горный грот. Говорят, что когда-то Медея, дочь колхидского царя, наложила на воинов заклятие, повелев им вечно защищать тайный удел.

- Но если они зачарованные, то как могут защищать? - не понимал Митридат, которому слова Пилисея казались неправдоподобными и странными.

- Их дух бодрствует, - ответил жрец. - Именно он становится той стеной, на которую натыкаются смельчаки, желающие попасть в удел богини. Алчные люди слышали, что Источник Кибелы служит вратами в сокровищницу, полную золота.

Царевич покачал головой. Рассказ жреца героона выглядел затейливым преданием, в которое было трудно поверить.

- Кому же повинуются зачарованные воины? - поинтересовался он, пряча улыбку. - Ведь времена Эета и Медеи давно миновали.

- Из поколения в поколение горные колхи выбирают служительницу, которой передаются знания и умения. Посвященная жрица Кибелы-Реи управляет уделом. Ей подчиняются звери, духи и люди. Ты слышал о Куретах?

Митридат поднял брови:

- Спутники-слуги богини Реи неведомого происхождения?

- Верно. Куреты Отвращающие и Защищающие есть особые существа, сопутствующие Матери Богов. Утверждают, что некоторых из них когда-то превратил в львов Крон, но Зевс сделал царями зверей и повелел вечно прислуживать Рее, что спасла его от гибели. Они и есть куреты-защищающие. Отвращающими же называют воинов, умеющих отгонять от своей владычицы врагов и любопытных. Иногда для этого они пускаются в боевые пляски, вызывая гром, ветер и молнии. Копьеносцы Эета из их числа, а потому живут вечно. И тех, и других невежды полагают демонами и безумно бояться.

"...Чуждые смерти Куреты, имея оружье Арея,

Движете вы Океан, море движете, также деревья.

Шествуя легкой стопой, оглашаете почву.

Светлые блеском оружья. Все звери к земле припадают,

Слыша идущих. Смятенье и крик достигают до неба,

Пыль, закружась от шагающих ног, поднимается к тучам.

Вместе же все зацветают цветы. Неподвластные смерти,

Демоны, вы и кормильцы людей и губители вместе..."

Продекламировав строки из орфического гимна, жрец замолк, скрестив на груди тонкие руки.

- Почтенный Пилисей, - Митридат внутренне напрягся, - не знаешь ли ты, кто сейчас возглавляет удел Матери Богов?

- Дриопа, - назвал жрец, затуманившийся взор которого вновь стал четким.

- Как? Это та синеокая юная дева, которую я видел среди кипарисов с ручным львом?

- Юная дева? - Пилисей округлил глаза и вдруг гулко рассмеялся, вызвав оторопь у царевича. - Дриопа умудренная жизнью женщина. Вот уже более ста лет она служит Кибеле-Рее.

Митридат замер с раскрытым ртом.

- Ступай, юноша! - заметив запыхавшихся Зопира и Стратона, тяжелым шагом вошедших в наос, жрец махнул рукой царевичу. - И вы, - обратился он к эфебам, - возвращайтесь в город! Сегодняшним победителем стал иноземец, оказавшийся проворнее и счастливее вас. Его имя будут славить жители Диоскурии и оно будет выбито на мраморной стеле, стоящей на Площади Близнецов.

Взгляды Зопира и Стратона померкли.

- Вы хорошо проявили себя, - утешил их Пилисей, протягивая руки, чтобы забрать у бегунов факелы, - и удача несомненно улыбнется вам в следующий раз. Но боги, от которых не укрыться и пылинке, выбрали достойнейшего, возведя его к славе. Примите это со спокойным сердцем, не отравляя завистью чистый омут.

Покидая героон, Митридат однако четко уловил неприязнь, наполнявшую диоскрийцев. Несколько раз они оглянулись, словно ощупав его глазами.

Царевич не пошел в город. Из головы его не выходил загадочный источник Кибелы, львы-служители, ветхие воины-стражи царя Эета, сохранившие дух и плоть. И необычная дева-жрица, оказавшаяся старухой. Потерявшись в собственных думах, Митридат остановился только тогда, когда рассмотрел перед собой на мягкой почве следы больших звериных лап. Он уверенно двинулся по ним, пока на отшибе одного из склонов не узрел улыбающуюся Дриопу.

- Скажи, это правда? - не удержался он от вопроса.

Жрица задумчиво повела головой.

- Ты смел, удачлив, но нетерпелив. Что ты хочешь знать?

- Верно ли, что ты живешь на земле больше сотни лет?

- Время -- звук в пустом колодце, - Дриопа развела руки. - Годы -- посвист ветра и бег теней. Мудрый не меряет вещи сроком. Он созерцает их сущность и постигает природу.

- Я не понимаю тебя, - признался Митридат.

- Поймешь, - пообещала жрица. - Не пришла еще пора.

- Про копьеносцев Эета тоже правда?

- Правда.

- Я хочу их увидеть!

- Какой ты бойкий, - Дриопа оглядела царевича с ног до головы. - А не испугаешься?

- Я ничего и никого не боюсь! - Митридат гордо выпятил грудь.

- А награда? Золотой ритон и лавровый венок ждут тебя.

- Подождут, - пренебрежительно отмахнулся царевич.

- Тогда пошли за мной. Я проведу тебя в Грот Покоя.

Несколько мгновений Дриопа изучала лицо Митридата, стремясь прочитать на нем следы колебаний. Однако царевич был невозмутим.

- Ты угадала, мудрая жрица, - растянул он губы, - назвав меня сыном царя. Во мне течет кровь всесильных некогда Ахеменидов и кровь правителей славной Македонии. Мне ли страшиться неизведанного?

Дриопа согласно наклонила голову. Подманив укрывшегося в траве льва, она повернулась к горной тропе. Митридат поспешил за ней.

Глава 5. Княгиня спалов.

Крупные комья земли мозжились лошадиными копытами. Срываемые пучки полыни орошали воздух душистым горьковатым соком. Кожа степи не была одинаковой: в одних местах она казалась мягкой и тонкой, точно овечья шерсть, в других -- грубой и шероховатой, как каменная плита. Разнились и звуки степи, тревожа необычными голосами и звуками.

- Этот край особенный, - поделился своими ощущениями Зенон, шагая впереди своих Меднощитых. - Земля не то говорит с нами, не то смеется... А уж глаза -- в каждой ложбине и прорехе трав. Я привык чувствовать опасность издалека. Но здесь ей пронизано все. И я не понимаю, с какого боку ждать удар.

- Верные слова, - откликнулся Спурий со спины мышастого скакуна, покручивающего головой. - Геродот называл сарматов змееголовыми. Мы словно путешествуем по Змеиной Стране, сжимаясь от страха перед внезапным укусом. У меня даже внутри все крутит.

- А ты заметил, как они разговаривают? - Зенон фыркнул. - Ни один народ не издает столько шипящих звуков. Мне порой кажется, что язык у сарматов раздвоен...

Воины, слышавшие этот разговор, понимающе загудели. От постоянного напряженного ожидания у многих болели шеи и плечи. Расслабляться было нельзя ни на миг. В каждом покрике птицы, в каждом запеве ветра чудился писк летящей стрелы. Среди суровых, настороженных мужчин, морщащих брови под налобьями шлемов, лишь Нисса выглядела спокойной. Живыми, блестящими глазами смотрела она по сторонам, провожая косяки журавлиных стай в небе или удирающих в гущу кустарника сусликов. Страха не было на лице дочери Митридата. Срывая стебельки зверобоя и чабреца, она наслаждалась их ароматом. Сарматская степь не казалась ей врагом и не могла потушить огонек любопытства, живущий в сердце. Коротко подстриженная, облаченная в мужской воинский наряд и воспитанная тяготами жизни, Нисса все равно оставалась любознательной девочкой, для которой мир являлся просто занятной головоломкой.

На гребне высушенного солнцем косого холма, похожего на верблюжий горб, Митридат, Гондофар, Зенон и Спурий держали совет, оглядывая с высоты острова камышей, маскирующих темные топи, зыбкие вересковые пустоши и раскиданные в беспорядке взгорья, над которыми вились птичьи стайки.

- Спалы ловки, - отдал должное Зенон, с унылым видом изучая местность. - Ни разу мы не видели их следов. Но ведь разведчики Сайтары крутятся совсем рядом! Этого не поймет только безумец.

- Грек говорит истину, царь, - поддержал Гондофар. - Народ этот известен умением появляться и исчезать внезапно. А следы... У нас в степи люди умеют читать ее знаки. Потому разведчики осторожны -- не примнут ни листика, ни стебелька. Копыта коней обвязывают шерстяными мешочками.

- Как же пересылаются между собой заставы спалов? - Спурий обратил потемневшие от усталости, невеселые глаза на скифа. - Ни одного дыма мы не заметили.

- Заставы? - Гондофар вдруг рассмеялся, показав редкие кривые зубы. - Видишь большой одинокий вяз на том пригорке? Вот и вся застава. На верхушках спалы несут дозоры.

Митридата это заинтересовало. Он послал дандария Тарба осмотреть указанное скифом дерево. Вернулся всадник в сильном изумлении.

- Я никогда не видел подобного, - он восхищенно повел головой. - Вяз внутри полый. Там сложены припасы -- вяленина и молоко в плетеной бутыли. Есть лесенка, ведущая на верхушку, где устроена площадка.

Митридат переглянулся со Спурием.

- Видишь, римлянин, сколь изощренны могут быть степные варвары, которых ты все еще считаешь неловкими дикарями? С ними надо держать ухо востро.

- Земли спалов покрыты оврагами, - отозвался Гондофар. - Это для нас опаснее всего. В них спалы часто устраивают засады.

- Мы пойдем открытыми равнинами и будем сохранять боевой порядок, - решил царь.

Митридата беспокоило, что уже двое вестников, которых он отправлял к Сайтаре в Город Синих Куланов, не вернулись обратно. Понтийцы двигались теперь выгнутым наружу полумесяцем, огибая низины, озера и ручьи. Но они настойчиво пробирались на север. Путь отряда, уже порядком ослабленного гнетущим ожиданием, был прерван внезапно возле зарослей цветущего терна. Сначала передовые всадники Митридата приняли сидящего на корточках человека за трухлявый пень. Столь бездвижен и неприметен был он на фоне травы и кустов. Но когда бурая фигура шевельнулась, поднимаясь на ноги, воины отпрянули, натянув поводья. Перед ними оказался старый сармат в дырявом холщовом плаще и смятом колпаке, закрывающем шею.

Царь подъехал к спалу, сопровождаемый Гондофаром и Спурием. При виде его старик снял с головы колпак. Митридат рассмотрел всклоченные волосы, вздернутые брови над близко сидящими глазами, редкую бороду и сухие выпуклые губы. Лицо спала цветом походило на кусок ветхой рогожи, однако зрачки не выглядели тусклыми.

- Здравствуй, царь, - проговорил незнакомец, упираясь в Митридата неудобным взглядом, колющим, как кинжал.

- Кто ты, старый человек? - царь невольно вздрогнул. - Степной бродяга, жрец или посланник племени?

- И почему преградил дорогу великому владыке! - сурово начал Гондофар, но Митридат остановил его жестом.

- О Аргимпаса, Владычица Вольных, - губы старика искривились легкой усмешкой. - Сколь нелюбезны и горячи твои витязи, славный царь. Я Собиратель Ветров, травяной человек. Свободно брожу по тропам родной земли, не зная дома и семьи. Поэтому ты можешь считать меня бродягой. Я славлю родных богов и слышу их голоса в своем сердце. Поэтому ты можешь считать меня жрецом. И я явился дать тебе совет-предупреждение от имени моей повелительницы. Поэтому ты можешь считать меня посланником.

- Готова ли княгиня Сайтара принять меня в своем городе? - нетерпеливо осведомился Митридат.

- Нет, славный царь, - Собиратель Ветров встряхнул волосами. - Повелительница не уверена, что ты достоин вступить в его ворота. Тебе нужно это доказать.

Митридат побагровел до корней волос и дернул плечом:

- Несчастный старик, степные ветры совсем выдули из тебя остатки разума. Или злые духи овладели твоей душой? Понимаешь ли ты, кто перед тобой?!

Гондофар наполовину выдвинул меч из ножен, прерывисто задышав носом.

- Не гневайся, славный царь, - ответил сармат. - Хоть взор мой не столь остр, как в годы юности, я прекрасно вижу тебя. Вижу глазами и вижу сердцем. Моя владычица не умаляет твоего величия. Но есть законы, установленные не ей, которым должен следовать каждый, кто ходит по этой земле.

- Говори же, чего она хочет! - Митридат выжидал, прищурив один глаз.

- И помни, что ходишь по лезвию меча, - предупредил Гондофар.- Не забывай о почтении!

- Княгиня Сайтара не умаляет твоего величия, - повторил сармат. - Она знает, сколь могучи и отважны твои воины. Но их -- горсть. А ее всадников -- тьма. В этом озере смерти ваш отряд станет лишь камнем, который утонет без следа. Смотри! - он показал влево, потом вправо. - Вы не видите могучих наездников под знаменами Солнца и Священного Пламени, однако они совсем близко и ждут только знака. Разделенные на ватаги, воины готовы сомкнуться в долю мгновения, дабы исполнить волю своей владычицы. Так сжимается вокруг горла жертвы сарматский волосяной аркан. Стрелы сделают для вас день ночью, а мечи добьют тех, кто уцелеет.

- Разве мои вестники не сообщили о моих мирных намерениях? - Митридат кусал губы.

- Сайтара верит тебе, великий царь, - ответил Собиратель Ветров. - Но мы, спалы, живем своими законами и обычаями. Я уже говорил тебе это. Наши законы запрещают пропускать через земли отцов воинов-инородцев, кем бы они ни были. Даже союзников нашего племени. Тебе лучше повернуть своих коней, царь.

На висках Митридата вздулись синие вены:

- Что ты там говорил о доказательстве моей силы? - напомнил он, смиряя гнев и досаду.

- Есть один путь, - приподнял углы губ сармат. - Простой смертный не пройдет по нему, но ты можешь попробовать. Если все, что рассказывают о тебе люди, правда.

- Говори яснее! - потребовал царь.

- Раз ты принимаешь этот вызов вместо того, чтобы отступить, тебе следует оставить своих людей здесь. Пусть ждут вести. А тебя самого я отведу в Мертвый Стан.

- Мертвый Стан? - почти одновременно переспросили Гондофар и Спурий.

Митридат остался спокоен:

- Что это за место?

- За Заячьей Лощиной есть становище, - сармат головой указал на восход. - Но там нет живых. Лишь ветхие кости древних воителей-гелонов. И их души.

- Что дальше? - Митридат наморщил переносицу.

- Это пристанище Ушедших к Арию. Мы зовем их Отцами Рода, потому что они отдали свою плоть и души богу войны, чтобы стать Опекунами Земли.

Собиратель Ветров обратился к Гондофару.

- Вот ты сколот. Скажи, помнишь ли ты древний обычай приносить себя в жертву на алтаре Меча?

Гондофар покрутил шеей.

- Такое было очень давно. Раз в несколько кругов лет лучшие воины по своей воле отправлялись в страну теней, позволяя умертвить себя сородичам. Подобный обычай ныне не в чести, его забыли.

- Спалы тоже не следуют ему, - разъяснил Собиратель Ветров. - Но став хозяевами этой великой земли, они приняли наследие мудрых гелонов. Ушедшие к Арию герои по-прежнему служат этому краю, отводя от него беды, только теперь они связаны с нами единородно.

- Древний закон предписывал сжигать Ушедших на погребальном костре и насыпать курган, - заметил Гондофар.

- Обычаи гелонов были иные, - поведал сармат. - Отдавших свою жизнь во имя рода переносили в удаленный от кочевий стан, где для каждого из них разбивали свой шатер. Плоть воинов не становилась пищей огня, не уходила в слой земли. Жрецы лишь извлекали их внутренние органы, предавая сожжению, а тела при помощи особых масел и трав превращали в нетленные сосуды памяти. Тридцать три витязя по сей день сидят в своих посмертных жилищах. На совет к ним приходят вожди и служители богов, чтобы узнать волю Небесных Владык.

- Если я понял тебя, старик, мне нужно предстать перед мертвыми воителями? - уточнил Митридат, в памяти которого вновь забрезжили тусклые воспоминания юности.

- Перед опекунами нашей земли, - поправил Собиратель Ветров. - У них ты испросишь позволения пройти через край спалов. Если они примут тебя с честью - Сайтара и все мы восславим тебя, как великого вождя, выказав уважение.

Митридат оглянулся на своих спутников. Лицо Гондофара изрыли напряженные морщины, Спурий двигал ноздрями, осмысливая услышанное.

- Как же разговаривают ваши древние предки? - решился спросить римлянин.

- На языке мысли, - промолвил сармат. - Если ваш царь окажется достоин их внимания, они приоткроют ему белый полог, за которым можно увидеть небесный город Бога Воинов. И пригласят испить круговую чашу.

- Все это звучит заманчиво, - Митридат усмехнулся. - Но это - лишь одна сторона монеты. Какова вторая?

Собиратель Ветров встретил пристальный, блестящий взгляд царя, не моргнув.

- Тебе нужно знать, предупредил он. - Если Опекуны Земли почуют твою опасность для рода, они умертвят тебя дыханием смерти. Мертвый Стан будет твоей могилой.

Митридат размышлял недолго.

- Зенон! - позвал он полемарха, слезая с коня и передавая его Битоиту. - Расположи воинов лагерем! Я пойду со стариком.

Грек испытующе заглянул в глаза царя.

- Ты принял правильное решение, повелитель?

- Не сомневайся, друг мой. Мне нечего страшиться и нечего скрывать. Я никогда не боялся живых. Неужели испугаюсь мертвых? Кем бы они ни были...

- Твоя воля, - с неохотой согласился Зенон. - И все же... - полемарх запнулся. - Что делать нам, если ты не вернешься?

- Я вернусь, - твердо отмолвил Митридат, тронув грека за плечо. - Идем, Собиратель Ветров! - окликнул он безмолвно дожидавшегося сармата.

Провожаемый взволнованными взглядами всех своих воинов, царь шел величественным, степенным шагом. На губах его играла улыбка. Собиратель Ветров показал ему просеку в гуще разросшегося терна.

- Прежде, перед посещением Мертвого Стана человек три дня очищал свой дух в уединении и питался только травяной пищей, - сообщил он. - Но у нас нет времени на это. К тому же ты не простой смертный. Опекуны Земли примут тебя и таким.

Митридат в ответ лишь повел головой по сторонам, оглядывая тесные сплетения ветвей, за которыми вновь колосились высокие полынные травы необъятной степи. Все же что-то его тревожило. Он не сразу нашел, что. И вдруг понял. У Степи не было своего постоянного образа. Она все время ускользала, менялась. В Мире Камня и Мире Моря каждое событие оставляло свой четкий след на ступенях времен, ложилось складкой в очертания единой картины существующего. Здесь все было не так. Великая Степь стояла иным порядком. В краю городов люди сами устанавливали законы и вращали колесо истории. Здесь -- край довлел над людьми. Степь приводила в движение каждую пядь своих просторов, управляя явлениями. Ее воля равно читалась и в направлении ветра, и в поступках людей. Вот потому жить в степи без понимания ее души было невозможно.

Митридату совсем не казалась нелепой причудливая связь древних хозяев земли, именовавшейся Гелонией, и змееносными всадниками, сделавшими Гелонию своим домом. Не казался невероятным и союз мертвых с живыми, хранителей с властителями. Мысленно представляя свою встречу с Ушедшими, царь ускорял шаг. Он хотел этого. Страха перед почившими витязями не было. Испытания последних лет изрядно очистили сердце Митридата от алчности, тщеславия и корысти. Он желал потратить остаток своего жизненного срока на постижение границ и тайн Мироздания, о котором, как выяснилось, знал слишком мало.

Проторенные антилопами тропки в палисаде трав ручейками стекали с возвышенностей в низины и вновь ползли на подъем.

- Далеко ли еще, старик? - справился Митридат.

- А ты не чувствуешь? - обернулся к нему сармат.

Через несколько шагов царь понял, что имел ввиду его проводник. Понизу сильно веяло прохладой. Ноги тяжелели и словно прилипали к почве. Митридат почти отрывал их. Становище мертвых было где-то неподалеку. Присмирели все звуки, забылся сном ветер, склонили головы травы. Здесь царствовал неисчерпаемый покой. И только на самом дне его, за гранью зримого, слышимого и осязаемого, угадывалось что-то подобное движению. Это было дыхание тех, кто тонкой нитью души как мостом соединял два мира: зыбкое и вязкое посмертие с плотной тканью явленного.

Митридат еще не видел, но уже ощущал Опекунов Земли. Всего на несколько ударов сердца перед ним проступила картина, раздвинувшая толщу молочных небес: длиннобородые исполины, опирающиеся на мечи, держат на своих плечах гелонские равнины с пасущимися стадами коней, перелески, пригорки и кочевья. Образ быстро растаял, однако оставил в душе свой легкий след. Наконец справа выросли белые шатры. Еще издали стало заметно, что становище обнесено частоколом из прутняка, а на колья надеты лошадиные черепа.

- Дальше ступай один, - велел Собиратель Ветров.

Митридат смерил его быстрым взглядом и пошел по расширившейся тропе. Каждый шаг что-то отмыкал в его душе, шевелил какие-то струны и нити. В голове нарастал шум, сжимая виски. Кто ты? Слышалось ему. Герой или неудачник? Бегущий от самого себя или неутомимый игрок в кости с судьбой? Что движет тобой, человек, владевший народами и городами? Какая тайна живет внутри, побуждая дышать, двигаться, мечтать и стремиться? Знаешь ли ты себя? Кто тот, что пытается вырваться из лабиринта условий и раздвинуть отведенные ему пределы? Сила живет в тебе, как дракон в жерле горы. Ищет выход вслепую, натыкаясь лишь на глухие стены. Скажи! Те ли пути ты выбирал в жизни, дабы освободить своего дракона?

Оглушенный вопросами, гудящими на разные тона, Митридат поравнялся с частоколом. Отворив калитку, ступил за черту древоколия. И сразу осел под тяжестью пристальных взглядов, как полевой стебель под каплями дробящего дождя. Все стало совсем медленным, тягуче-сонным. Члены тела застревали в мякоти пространства. Тусклым умом Митридат понимал, что вошел в стан и приветствовал Опекунов. Ему указали, куда идти, и он побрел путанным, нетвердым шагом. Серые, пачканные сажей валуны обозначили очаг. Царь присел прямо на смятую траву и рядом почти сразу нависли тени. Они окружили кольцом. Давящие взгляды продолжали вопрошать: слаб ты или силен? Скажи нам, витязь-вождь! Себе скажи, миру. В чем слабость твоя? В чем сила?

Митридат хотел ответить, выковырять из себя слова, но не сумел. Продираясь через бурелом мыслей и чувств, на краткий миг вернулся к пониманию происходящего. Один из Опекунов Земли показался ему подобным каменной глыбе, другой столетнему дубу, третий песчаной горе... То были исполины воли при жизни, ставшие исполинами нетленного духа в посмертии.

"Не терзай себя, витязь-вождь, - звучало рокотом волн в ушах. - Нет в твоем сердце верных ответов. Ты их ищешь. И когда-нибудь найдешь".

"Вы поможете мне, отцы?" - восклицал он.

"Какой помощи ждешь ты от нас?"

"Дайте мне путь в северный край. Не чините преград! Знаю, там найду, что всегда искал..."

"Будет тебе путь, витязь-вождь. Дерзай! Сумеешь пройти его весь -- не только ответы найдешь. Себя отыщешь. За именами, за величаниями, за деяниями и порывами".

"Взойди на вершину и загляни в очи неба, - звучало последнее напутствие. - Когда день соединится с ночью, ты станешь самим собой".

Митридат не помнил, как возвратился в свой боевой лагерь. Не помнил, как нашел дорогу без проводника в бушующем море поющих трав. Запомнил лишь большую чашу: потускневший человеческий костяк со срезанным верхом, оправленный в золото. На язык налип кисловатый привкус напитка из незнакомых кореньев.

- Что теперь, царь? - к Митридату, устало примостившемуся на чьем-то щите подскочил Зенон. - Здоров ли ты? Лик твой бел, как паросский мрамор, а плечи дрожат, точно в ознобе.

- Сворачивайте палатки! - распорядился царь. - Мы идем в Город Синих Куланов.

- Тебе лучше отдохнуть, господин, - за спиной Митридата проявился Битоит. В росчерке его бровей притихло волнение. - Сможешь ли ты держаться в седле?

- Мы все отдохнем в гостях у княгини Сайтары. Выполняйте приказ! Нужно дойти, пока не стемнело.

Воины зашумели, надевая шлемы. Гасили костры, снимали путы с ног стреноженных лошадей, подтягивали подпруги. В полном боевом порядке понтийский отряд продолжил поход, погружаясь в густое облако полынных запахов и говора ветров. Пешие и конные строго держались своего места в общем строю, понимая, что от сплоченности зависит жизнь в пучине сарматской степи.

Облака низко плыли над землей круглоносыми судами. Все распоряжения отдавались вполголоса или знаками. Как никогда близко осязалось присутствие незримых, но вездесущих спалов. Ни сурки не ворочались в спутанном ворсе трав, ни копошились стрепеты, выискивая насекомых.

Митридат ехал сразу за передовой линией верховых дандариев-стрелков, чтобы ничего не упускать из виду. Рядом держались Битоит и Спурий. Глаза их стали черными, как угольки, от долгого высматривания. Разведчики, высланные вперед, вернулись угрюмыми:

- Царь, впереди стоит сарматское войско. Оно перегородило нам дорогу в низине.

- Много людей? - наклонился вперед Митридат.

- Не меньше десятка тысяч. Все на конях.

Спурий проглотил ком и хрипло зашептал:

- Гляди, царь! - он показал влево своими тонкими пальцами. - Возле болота возвышение. Нам нужно занять его. Из седел и потников сделаем вал, спешимся и укрепимся. Взять нас там будет непросто.

- Нет, - Митридат покачал головой. - Если бы спалы хотели напасть на нас, они сделали бы это внезапно. Но они показались нам, отрезав дорогу. Значит, хотят переговоров. Я поеду сам!

Сподвижники царя знали, что возражать ему бесполезно. Во главе охранения из десятка всадников Митридат направился навстречу сарматам. Он уже знал, что княгиня Сайтара хочет говорить с ним.

Войско спалов издали напоминало свернувшегося кольцом большого змея, переливающегося чешуей туловища и щетинящегося колючим хребтом. Наездники в броне и высоких шлемах с пучками конского волоса замерли неподвижно. Приближаясь к ним, Митридат заметил, что к каждому седлу приторочены потемневшие человеческие черепа. Распознать среди воинов княгиню оказалось нетрудно. Она выделялась непокрытой головой с рассыпанными по плечам косами золотистых волос и шкурой тура на плечах вместо плаща. Митридату сразу вспомнились рассказы-легенды о великой княгине-воительнице Амаге, сотню лет назад разбившей скифов, пытавшихся захватить Херсонес.

- Вот ты какой, царь Митридат, - донеслись ее певучие слова.

- А ты каким меня представляла? - выжидающе осведомился царь.

- Высоким вязом, - точеное, чуть удлиненное лицо женщины со складкой под бровями смотрелось равнодушным, только глаза мерцали уверенным стальным блеском. - Но ты оказался утесом.

- Считаешь ли ты меня достойным пройти по твоей земле? - Митридат сверлил Сайтару немигающим взором.

- Да, царь. Опекуны Земли не видят в тебе угрозы для наших жилищ и семей. Приглашаю тебя в свой город. Вели своим людям идти следом. Ни тебе, не им ничто не угрожает. Даю тебе свое княжеское слово!

Митридат согласно качнул головой:

- Я верю тебе, отважная воительница. Веди меня!

Глава 6. В уделе Матери Богов.

- Скоро будет дождь, - Митридат, не отставая от своей проводницы, поглядывал на плывущие низко пучки туч, набухшие темно-сизыми жилами. - Далеко еще до источника?

Дриопа обернулась к нему через плечо.

- Не пристало потомку великих царей выказывать беспокойство и нетерпение, - мягко пожурила она. - Скажи лучше, где ты видел столько прекрасных цветов? Гляди! Все склоны ими усыпаны. Вон анемоны. Они проросли когда-то от капель крови Афродиты. Вон душистые лилии, что появились на свет из молока Геры. А вон гордые, но колючие розы, жизнь которым дала кровь Адониса. А дальше? - жрица показала на разнокрасочные одежды низин. - Ипомеи, каллистемоны...

- В саду моего отца, в Синопе, было не меньше цветов, - возразил Митридат.

Дриопа звонко рассмеялась в ответ:

- Цветы садов -- невольники тщеславных людей. Они дарят зримую красоту, яркие, но пустые краски. Здесь -- каждый из цветов хранит свою тайну. Эти цветы умеют разговаривать и помнят секреты богов. Пошептаться с ними часто приходят орестиады. Утром они здороваются с цветами и выпытывают свежие вести, а ночью собирают с лепестков чудесную росу и делают из нее сладкий нектар.

- Ты видела орестиад? - встрепенулся Митридат, но тут же одернул себя с унынием: - Ну да, ты же жрица...

- Ты тоже еще познакомишься с ними, - пообещала Дриопа.

- Правда? - повеселел царевич.

- Да. Только смотри не влюбись. Юношу, очарованного девой-невестой гор ожидает печальная судьба.

Митридат высокомерно надул губы, всем своим видом показывая, что такая участь ему не грозит.

Теперь жрица, лев и царевич ступали почти по краю отвесного хребта, спускающегося к долине.

- Скажи, святилище Кибелы сложено из камня, как эллинский храм? - Митридат не мог долго сдерживать обуревающее его любопытство.

- Зачем? - Дриопа лишь повела плечом. - Его стены -- природные стихии. Обернутый поясом горных теснин, зеленью рощ, прохладой родниковых струй и воздушной пеной, удел богини соединяет силы неба, земли и светил. Первые служители Владычицы гор, лесов и зверей, называвшие ее Кубабой, были мудры. Они ведали, что подлинная красота нерукотворна и не пытались состязаться с природой в делах творения. Когда-то совсем давно и эллины понимали это, вознося хвалу божественному в тихих рощах, где нет лишних глаз, а не в холодных храмах, заполненных шумной толпой. Потом ритуал стал важнее живого действа, связывающего земное и небесное. Тоже произошло и в азийских землях. Внешняя форма вытеснила переживание, культ победил чистый экстаз.

- Ты хочешь сказать, что обряды жрецов не важны? - тихо, словно боясь, что его услышат, прошептал Митридат и даже украдкой оглянулся.

Дриопа отвечала уклончиво:

- Есть то, что важнее обрядов. Но это доступно не каждому. Скажи мне, сын царя, часто ли ты слышишь голоса богов? Отвечают ли они на твои призывы и помыслы?

Митридат растерялся.

- Не знаю, - пробормотал он. - Дело жрецов разговаривать с богами.

- Ты сам все сказал. Для большинства людей воля богов открывается в послании их служителей. Я не хочу посеять в тебе сомнения. Но посуди сам: разве не похоже это на рассказ странника о дальней дороге по причудливым местам, которых слушатели никогда не видели? Рассказчик хочет донести суть, однако не знает, как это сделать удачнее. Как описать доступно для всех то, что созерцали его глаза и слышали уши? Приходится подбирать случайные слова. Для обитателя гор непросто представить себе пустыню. Рассказчик выбьется из сил, прежде чем передаст нужный образ. Он станет исходить из сравнений. Возьмет бескрайнее море и заполнит его сыпучим песком. Но горец будет только моргать глазами и вопрошать: как может существовать под солнцем море из земли? Тогда рассказчик назовет ветер и опишет, как он перемещает слои песка, создавая барханы. Горец обидится, подумав, что над ним смеются. Земля твердая. Может ли самый сильный вихрь размельчить ее так, чтобы перемолоть в муку? Столь же непросто будет жителю пустыни представить густые леса. Сумеет ли рассказчик отыскать точные фразы, чтобы передать всю тесноту чащи деревьев, стоящих кучно, как людская толпа? С посланиями богов, исторгнутыми жреческими устами, обстоит также.

- Но как иначе? - уже горячился царевич. - Разве смертные достойны напрямую общаться с небожителями?

- Почему нет? - повернулась к нему Дриопа, блеснув глазами. - Или люди не дети богов?

Митридат остановился, закусив губу. Он пытался понять.

- Я часто слышал речи жрецов о божественном. Но я ни разу не слышал голоса богов. Ни единой фразы, ни единого звука.

Дриопа показала в улыбке ряд белых ровных зубов:

- А хорошо ли ты слушал?

Видимо, Митридат в этот миг выглядел совсем забавно в своем недоумении и ноздри жрицы вздрогнули от подкатившей волны смеха. Но она сдержалась, чтобы не оскорбить царевича.

- Смертные невнимательны, - проговорила она выразительным шепотом, поднимая палец к губам. - Чудесное вершится вокруг них, однако разбивается о щит их безразличия. Были времена, когда первые люди, потомки богов, умели читать каждый знак неумолчного пространства мира. Им было дано многое, однако большие умения всегда рождают большие соблазны. Мы -- наследники героев старых преданий. Но мы не такие, как они. Лишенные дарований с рождения, мы вынуждены учиться всю свою жизнь. Учиться понимать эту жизнь в ее бесчисленных проявлениях. Это наказание за гордыню и неискренность. Звери и птицы самозабвенно служат богам, не помня себя. Потому они сильнее нас плотью, выносливее и умнее. Они чувствуют опасность издалека, знают толк в целебных кореньях и травах, владеют секретом управления эфиром, позволяющим совершать высокие прыжки или полеты. Все это даровано им изначально. Мы же -- неловко бредем по тропам мира, совершая ошибки на каждом шагу. Но речи богов звучат и для нас. Ты слышишь их каждый день, не придавая им значения. В шелесте листьев, в громе прибоя, в пении ветра.

Митридат отнесся к словам жрицы со всем вниманием:

- Как понять, обращаются ли боги ко мне или говорят с другими?

- Попробуй спросить их сам прямо сейчас, - предложила Дриопа.

- О чем же я спрошу? - царевич разволновался и задышал чаще обычного. - Ничего не приходит в голову...

- Тогда попроси послать знак. Чтобы ты понял, что они взирают на тебя и внемлют не только твоим словам, но и мыслям.

Поколебавшись, Митридат собрался с духом. Он решительно возвел глаза к кучерявым облачным барашкам, затянувшим весь небесный свод. Извиняясь за свою дерзость, царевич ждал внимания от владык вечности. Но гром не грянул, раздвинув густой небесный полог и вихрь не закрутил кроны кипарисов. Лишь тихий ветерок дохнул в лицо, а на руке Митридата примостилась серебристая стрекоза. Пару ударов сердца она шевелила блестящими крылышками, прежде чем унестись прочь, в цветочные кущи.

- Это? - осторожно спросил царевич у жрицы.

- Да, - подтвердила Дриопа. - Обычно смертные не видят самых очевидных вещей и не понимают значения знаков. Если сказать им, что они каждый день общаются с богами без принесения даров и посещения святилищ, они вряд ли поверят.

- Я понял, что такое общение с богами, - вновь став уверенным, заявил Митридат. - Но я не понимаю знаков. Их смысл для меня скрыт. Что хотели сказать боги сейчас, коснувшись моей руки?

- Ты вновь торопишься, царевич, - Дриопа покачала головой. - Не все сразу. Чтобы разбираться в посланиях богов, улавливать их волю и желания, потребно немалое время. Все это придет к тебе позже. А пока -- мы почти у цели!

Горы вокруг словно измельчались, сглаживая горделивую осанку или же с негой выгибая длинную спину, подобно пантере. Набухшие их ступни, крепко цепляющие землю, оволосились астрагалом и букашником. Митридат угадывал в расщелинах следы высохших ручьев. Когда Дриопа остановилась, притянув за гриву льва, он проследил за ее взглядом и увидел вход в грот -- разъем в скальном выступе чуть больше двух локтей в высоту, заслоненный завязями двух молодых каштанов.

- Грот выведет нас к источнику, - сказала жрица. - Не пугайся. Там ты увидишь копьеносцев колхидского царя.

- Я готов, - не без внутренней дрожи ответил царевич.

Видя его волнение, Дриопа взяла Митридата за руку.

- Ступай Атрей! - отпустила она верного льва. Вместе с царевичем жрица приблизилась к расщелу и отодвинула древесные ветви. Пригнувшись, они протиснулись внутрь, мгновенно объятые мраком. Но через несколько шагов по гулкому полу пещеры непроглядная темень ослабла, пропустив струйки беловатого света. Митридат пока не понимал, откуда поступает свет и озирался по сторонам.

Скальный проход как будто ширился, хотя царевич не был точно уверен в этом. Также мелькало ощущение, что он слегка отворачивает влево. В пустоте каменного вместилища подчеркнуто громко разносился каждый звук. Это было привычно и понятно Митридату, повидавшему разные пещеры. Но совершенно необъяснимым выглядело освещение верхнего свода лаза. Поверху сочилась тонкая, однако уверенная полоска белесых лучей, позволяющая двигаться в теле известняковой горы без факела.

- Будь готов! - предупредила Дриопа.

Митридат кивнул, однако все равно вскоре окаменел от увиденного. Словно прочный частокол вдруг перегородил подземный покой. Остро прорвав полутьму, холодные фигуры стройно вытянулись вверх. Люди? Царевич пригляделся: удлиненные головы с шишковидными бугорками на макушках. Стало быть, шлемы. Выпуклые наружу диски -- щиты, длинные палки - копья. Не отваживаясь продвинуться вперед хотя бы на шаг, Митридат выхватывал взглядом бронзовые наплечники, заклепки на поясах, листовидные наручи и курчавые смолистые бороды, выступающие клиньями под скуластыми лицами оловянного цвета.

- Они видят нас? - наклонился царевич к самому уху жрицы.

- Видят, - подтвердила она.

- А почему молчат?

- Они же зачарованные, - спрятала улыбку Дриопа. - Копьеносцы царя Эета не могут ни говорить, ни шевелиться по собственной воле.

- Но их что-то может оживить?

- Если уделу Матери Богов будет угрожать опасность -- служители богини оживут. Пока же они отвращают от Грота Покоя случайных путников, бродящих в окрестностях. Для этого достаточно их недремлющего духа.

- Ты же и есть служительница богини? - любопытство так и распирало Митридата. - Значит ты знаешь секрет, как привести их тела в движение!

- Это правда, - согласилась Дриопа. - У меня есть флейта из ветви поющей ивы, в которую, как считают, когда-то воплощалась гесперида Эгла. Ее звук может вернуть царских воинов из Круга Забвения в поток настоящего.

Митридат размышлял:

- Какая же опасность может грозить святилищу Кибелы? Ты сама сказала, что у него нет стен. Значит, нет храмовых кладовых, где хранятся подношения, ценной утвари, искусных изваяний. Какое богатство сокрыто в гроте?

- Ты это узнаешь позже. Пока же будь благодарен своей судьбе. Тебе позволено прикоснуться к великой тайне. В этом гроте редко бывали простые смертные. Лишь те, на кого мне указала сама Мать Богов.

- Получается... - Митридат смотрел в глаза жрицы, которые сейчас казались двумя хризолитовыми каменьями.

- Да, - призналась Дриопа. - Я не случайно пришла к Горе Провидца. Мне было указание встретить там тебя, потомка древнего рода.

Ошеломленный этим откровением, царевич забыл свою робость. Он приблизился к одному из безмолвных стражей, чтобы лучше рассмотреть его фигурный бронзовый доспех с прикрепленными к нему кожаными птеругами, доходящими до середины бедер. Металл заметно потемнел и кое-где на боках поселилась прозелень. Тяжелый щит с черным полем, разграненный восьмилучевой звездой, тоже выглядел тусклым, однако он особенно привлек внимание Митридата. Царевичу показалось, что бледный рисунок слегка колеблется, как будто лучи шевелят краями. Приглядевшись лучше, он в ужасе отпрянул. Из середины щита прямо на него взирал большой красный глаз. Митридат судорожно обернулся, лопатками угадав позади близость чего-то очень большого и холодного, но ничего не увидел.

- Что это было?! - воззвал он к Дриопе, борясь с заполняющим его тяжелым липким страхом.

- Не бойся, царевич, - жрица привлекла его к себе и коснулась волос. - Ты видел око Дракона.

Митридат отстранился и изучающе заглянул в ее лицо. Где-то внутри уже шевельнулось понимание.

- Дракон? Тайный удел? Копьеносцы-стражи Эета? В святилище хранится золото! Уж не тот ли дракон обитает здесь, которого когда-то усыпила Медея?

- Слишком много вопросов, - медленно проговорила Дриопа. - Тебе надо успокоиться, иначе они разорвут твою голову на части. Бессмертный Тифон и правда оберегает золото Колхиды, таящееся в подземных недрах. Он появился лишь на миг, чтобы увидеть тебя, но не хотел тебя пугать. Однако золото -- не главное богатство удела Матери Богов.

Митридат будто не слышал ее.

- Ты можешь управлять всеми зверями, как жрица богини. И даже повелевать зачарованными воинами. А драконом?

- Нет, - Дриопа покачала головой. - Тифон мне не подвластен. Никто из смертных не способен влиять на него. Лишь Мать-Кибела, которой он служит, сторожа тайну Колхидских гор. Ты наверняка слышал о куретах, так вот Тифон -- самый главный курет. Если на то будет высшая воля, когда-нибудь ты сам с ним встретишься. Пойдем! Нам нужно дойти до источника, где ты отдохнешь после всего пережитого.

Митридат только сейчас понял, насколько он ослабел. Тело налилось неподъемной сонной тяжестью, а воля померкла. Жрица поддержала его, когда он пошатнулся и повела туда, где все явственнее прорывались световые струи.

- Смертный не может долго находиться рядом с драконом, - пояснила она побелевшему царевичу, через силу переставляющему ноги. - Тифон -- создание Иномирья. Человеческая плоть в его поле ущемляется, а дух утрачивает четкость. Так становятся пленниками мрака. Поэтому мы, корибанты, потомки первых помощников Матери, владеем священными знаниями, позволяющими укрепить дух, давая ему свободно двигаться между вратами божественных сфер. Для этого грубая и хаотичная пневма человеческого существа должна сделаться тонкой и управляемой монадой.

Митридат слушал молча. Язык его стал подобным камню, передвинуть который не могло никакое усилие. Мысли тоже сбились в путанную стайку.

- Первые корибанты научили людей строить удобные дома для жизни, приручать диких животных, выращивать плодовые деревья и разводить пчел, - продолжала Дриопа. - Но священные знания они открывали лишь избранным. Такова воля Великой Матери.

Каменные своды будто растаяли. Перед Митридатом открылся свободный простор, заполненный звонкими голосами водных струй.

- Деревья растут под землей? - царевич изучал широкоствольные дубы, вытянувшиеся ввысь среди белых валунов.

- Да, - промолвила Дриопа. - Дубы, эти любимцы Матери Богов, дарят Уделу аромат своей листвы и песню свежести. Дерево есть непрерывное развитие жизни, которое наполняет этот свод каменного покоя движением. Великая Мать соединяет четыре начала: Землю, Воду, Воздух и Огонь. Союз Земли и Воды зачинает ростки нового, создает плодоносящую основу. Но ему не обойтись без пневмы пространства, скрепляющего эти силы, а также небесного пламени, даже в холодном камне пробуждающего божественный дух. Ступай дальше!

Дубов было немного. Однако они, точно древесные привратники, закрывали проход к чему-то большому и важному, как быстро понял Митридат.

- Что там такое? - убавил и без того робкий шаг царевич. - Даже земля скрипит под ногами...

- Иди смелее, - велела Дриопа. - Мать-Кибела позволила тебе войти в свой удел. Значит, ты можешь узреть и одно из ее главных богатств. Это Черный Камень или Камень-Метеор, на земле их всего два. Когда-то они упали с небес и первые корибанты их сохранили. Черные Камни заключают в себе сущность и природу Великой Матери. Малый камень хранился на месте погребальницы Аттиса, в Пессинунте. Когда могучий Рим стоял на пороге гибели и дни его были сочтены, прорицатели возвестили, что только Мать Богов с помощью своего камня спасет римлян от непобедимого Ганнибала. Западные жрецы попросили у нас, корибантов, защиты, обязуясь стать последователями Кибелы. Тогда малый Камень-Метеор, перевезенный в Рим, спас этот город. Но большой камень покуда лицезрели лишь те, кто выделен богиней особо. Подойди к нему!

Митридат отодвинул в сторону древесные ветви и увидел конусовидную глыбу, высотой достававшую ему до бровей, со множеством ровных граней. Эти грани, словно стесанные великанским резцом, отражали шевеление теней и колеблемых дубовых листьев.

- Почему он черный? - царевич пока не решался подойти к камню близко.

- Черный цвет -- цвет Земли, сердце Матери Богов. Также черный цвет означает рождение и смерть, незыблемый цикл пресуществления этих начал. Что ты видишь в камне?

Митридат сделал вперед три шага и присмотрелся. Тени от ветвей перестали двигаться. На одной из гладких поверхностей проглянул человеческий лик. Царевич приметил золотистый кудри, увитые венком из цветов, стройный овал лица, точеный прямой нос и плотные губы.

- Он похож на меня... - Митридат не мог оторвать взгляда от изображения. - И глаза, и высокий лоб... Подожди! Но это же Дионис!

- Вы очень похожи, - согласилась жрица. - Одно лицо. Дионис тоже побывал здесь когда-то. Находясь во власти безумия, которое наслала на него Гера, он скитался по разным землям, пока не достиг удела Кибелы. Мать Богов исцелила его и посвятила в свои знания. Теперь ты явился в этот священный чертог по следам Диониса-Дигона. Твоя судьба -- также стать Дважды рожденным, приняв прибежище в лоне Великой Матери.

Митридат молчал, погруженный в свои мысли.

- Наверно, многие желали бы увидеть этот камень? - неожиданно спросил он.

- Ты прав, - согласилась жрица. - Черный Камень исцеляет любые недуги и может даже воскрешать умерших. Ему доступно влиять на события в мире смертных, но он уничтожит всякого человека, который попытается использовать его в своих целях.

Дриопа подошла ближе и стукнула ногтем по одной из тихо мерцающих, будто отполированных поверхностей. Камень отозвался металлическим гулом.

- Он подобен железу, но прочнее его в сотни раз. Однако внутри этой тверди сокрыто живое дыхание. Оно исцелит тебя.

- Исцелит от чего? - не понял Митридат. - Я здоров и полон сил!

- От слабостей, которые помешают тебе идти дальше, - объяснила жрица. - Ты должен оставить их здесь.

- Но как? - недоумевал царевич.

- Доверься камню. Он выведет лишнее из тебя. Ты чувствуешь его дыхание?

Митридат помедлил, прежде чем ответить. Уже несколько ударов сердца он наблюдал, как едва заметное оку темное облачко сочилось из взлобков Камня-Метеора. Царевич не был уверен, что видимое им не есть обман зрения. Однако когда проступил запах неизвестных минералов, смешанный с каменной пылью, какая появляется после шлифовки кварцевых блоков, понял, о чем его спрашивают. Пары камня делались гуще, щекоча ноздри, к ним примешивался и привкус расплавленной меди.

- Вдыхай как можно глубже! - велела Дриопа. - Пока весь не заполнишься духом Черного Камня.

Митридат послушно втягивал в себя вязкое облако, хотя ощущения переживал неприятные. Как будто кто-то вползал в него, последовательно занимая все его нутро. Скоро это стало таким нестерпимым, что царевич содрогнулся всем телом и, изогнувшись дугой, с болью вытолкнул из себя какой-то белый сгусток.

- Что это? - он брезгливо отступил, рассматривая липкий комок, трепыхающийся, словно выброшенная на берег медуза. Было что-то отвратительное в этой уродливой дрожащей жиже, которая вдруг, точно улитка, поползла прочь, торопясь спрятаться за камнями.

- Это твой страх, - произнесла Дриопа. - Ты видишь, сколь мерзкое создание жило в храме твоего тела?

Митридат не успел ответить. Его вновь скрутило и едва не прижало к земле. Сгусток, который он выдавил наружу, оказался похож на красного червя с гибким и упругим телом.

- Гордость, - назвала жрица, проводив глазами забившееся в глубокую трещину существо.

Потом была жадность -- желтая каракатица со множеством лапок, цепляющихся за каждую травинку, булыжник и бугорок. Последней стала нерешительность -- клейкая серая масса, липнущая к земле.

- Ты освободился, - Дриопа провела по волосам посиневшего царевича, сползшего на валун в полном изнеможении. - Черный Камень избавил тебя от очень обременительной ноши. Возблагодари за это Великую Мать! Она готова пропустить тебя в свои потаенные покои.

Митридат лишь молча кивнул. Он ощущал свое тело непривычно чужим и опустошенным.

Глава 7. Город Синих Куланов.

- У тебя сильные защитники, царь, - заметила Сайтара, запрокидывая голову ввысь. Под сводом матовых небес парил белокрылый орел, сопровождая движущихся всадников. - Боги хранят тебя.

- Он как и ты, - донесся скрипучий голос одного из ближних дружинников княгини. - Многомудр, искушен и грозен. Настоящий царь орлов.

- Это Ходарз, славный воин и целитель нашего рода, - Сайтара движением головы указала на крупнолицего всадника с мясистым, скошенным влево носом, мохнатыми бровями и огненно-рыжей бородой, закрывающей все скулы. Кожаная перевязь сармата переливалась медными бляхами в форме косуль, ящериц и воронов.

Митридат промолчал. Его взгляд был уже крепко прикован к деревянной крепости. Усаженная на высокий и плотный вал, она смотрела на приближающихся людей оком единственных ворот. Щетина дубовых кольев опоясывала высоту с крутыми скатами, в четырех местах прореженная кряжами-башнями с ивовыми навесами.

- Знаю, о чем мыслишь, - насмешливый попрек Сайтары заставил царя вздрогнуть. - По твоей прежней силе крепость так -- забава одна. С наскоку взять можно.

- Твоя правда, - не стал скрывать Митридат. - При камнеметах и стенобитных машинах у недруга такой город не удержать и дня. Сломается, как ореховая скорлупа.

- Только ни при отце, ни при деде моем стены эти не видели недруга, - ответила княгиня тоном человека, знающего цену своему могуществу. - Надеюсь, что не увидят и впредь. Мы, спалы, ведаем, как отвратить от своего порога чужеземную угрозу.

- Уж не с помощью ли Громовой Секиры? - вырвалось у Митридата.

Сайтара искоса взглянула на него:

- Рокасы долгоязыки. Много говорят о чем знают, а о чем не знают -- говорят еще больше. Как беззубые старухи, квохчущие у очага. Выйдет случай, потолкуем с тобой, князь, и о Громовой Секире. Пока же -- прошу быть гостем моим почетным. Но отряд свой придержи. Пускай станом встают вон на том бережку, - показала она на травяной изгиб, оплетающий мерцающую водную гладь справа от крепости. - Это Соленое Озеро. Не взыщи, но против закона я не пойду -- не может инородное воинство ступить за ворота Города Синих Куланов. Не примут это ни жрецы, ни старейшины, ни народ. Возьми с собой лишь двух верных людей.

- Битоит! Клеарх! - выкликнул Митридат, оглядываясь назад.

Невозмутимый галл был рядом, ретиво двинув коня на зов хозяина. Довольный оказанным вниманием, грек тоже пробился сквозь ряды товарищей, скрывая в бороде ухмылку.

Зенону царь приказал обычным будничным тоном:

- Лагерем расположиться у озера. Дозоры поставить, порядок держать боевой. Из города вышлю вам припасы.

Полемарх склонил голову, приложив кулак к груди в знак повиновения.

Оставив за спиной своих воинов, Митридат не испытывал беспокойства. Вместе с княгиней и ее дружинниками он поднялся по тропке к воротам крепости. Сайтара протрубила в рог. Долго и низко прогудели в ответ петли, из которых убирали запор. Медленно разошлись створы, впуская звенящих железом наездников.

Внутри оказалось тесно от множества людей, блестящих любопытными глазами.

- Не удивляйся, - сказала княгиня Митридату. - Здесь тоже все слышали о тебе и хотят видеть вблизи.

Женщины, старцы и подростки не только пожирали жадными взглядами исполинскую фигуру царя, но тянулись к нему, пытаясь дотронуться до сбруи коня.

Митридат же больше смотрел на пристрои из прутняка, скрепленного глиной, и накрытые ивовыми навесами жерди, выдающие склады и зерновые хранилища. Шагов на тридцать в глубь города была еще одна крепость: составленные тесным кольцом повозки, сцепленные меж собой дощатыми щитами, создавали вторую стену становища. В этом колесном укреплении царь отличил только два прохода, которые охранялись копьеносцами с плетеными щитами. Из-за их голов просматривались конусы полосатых шатров.

Внутри города воинство княгини рассыпалось в разные стороны во главе со своими тысячниками и сотниками, торопясь, как видно, скорее вернуться к семьям. Лишь три десятка крепышей-телохранителей вместе с Ходарзом остались сопровождать Сайтару. Глухо перешептывающиеся за спиной Митридата галл и грек, ерзали на потниках и опасливо вертели головами. Им не нравилось в Городе Синих Куланов. У царя это вызвало скупую улыбку. Любознательный ко всему новому, Митридат, ослабив кожаный повод, изучал быт спалов. Он видел большие загоны для скота, вырытые в земле колодцы. Целая вереница похожих на холмы взгромождений оказалась кузницами. Уплотнив жердяную основу ивовой лозой и земляным слоем, сарматские молотобойцы калили в малых горнах металл. Бурые клубы пара рвались из дымоходов, ухало железо.

- У тебя много мастеров железного дела, княгиня, - заметил царь.

- Наша земля богата рудой и трудолюбивыми людьми, - отозвалась Сайтара.

- А там что? - Митридат даже опешил при виде неожиданного строения из соединенных внахлест бревен с большой двухскатной кровлей, увенчанной резной головой коня. - Храм? Я никогда не видел таких...

- Это святилище Огня, - сообщила княгиня. - Его построил странник из земли Седых Озер. Было это при моем прадеде. Ослабевшего от болезни и голода человека подобрали в логе княжеские дружинники и принесли в стан. Несколько дней и ночей наши знахари бились за его жизнь с лихоманкой, пока не смогли прогнать Желтую Старуху. Странника поставили на ноги. В благодарность он попросил позволения отблагодарить род и построить святилище из дерева, подобное тем, какие в обычае возводить у его соплеменников. Мой прадед выделил работников и мастер соорудил этот храм.

- Что скажешь, грек? - Митридат обратился к Клеарху. - Слышал ли ты о храмах, которые рубят из дерева и украшают резьбой?

- Гимерий и Гелланик упоминали о загадочных землях у Медвежьего Моря, где обитали потомки Бореадов, - отвечал тот. - Сказано ими и о чудесных святилищах, посвященных Радаманту, сложенных из камней, слепленных из красной, обожженной огнем глины, а также выточенных из разных древесных пород. Но сведения эти неточные и полагаются многими лишь мифами.

- Когда-нибудь мы дойдем до Медвежьего Моря и убедимся в этом сами, - приглушенно проговорил Митридат.

- Прошу, великий царь, отведать угощения, которые мой повар приготовил в твою честь! - пригласила Сайтара.

В шатре княгини остались только самые именитые люди рода, расположившись кругом на бараньих шкурах. Митридату поднесли большую серебряную чашу с плодовым вином. Слуги и служанки Сайтары, одетые в длинные синие рубахи до колен, окружили хозяйку, старейшин и гостей. Царя потчевали мясом кабана и сыром с овальных бронзовых блюд.

- Наверняка много ядовитых слов наговорили о нас рокасские волки, - прищурил желтоватые глаза с красными прожилками Ходарз.

Митридат не ответил, разрывая зубами прожаренную мякоть с кабаньей лопатки.

- Злы на нас рокасы, - подхватила Сайтара. - Оттого, что ужимаем их волю, не даем прибрать к пальцу сочные выпасы у излучины Крыло Летящей Утки и не пускаем к Черным Холмам. Эти земли наши по праву праотцов.

- Плодятся рокасские семьи, - объяснял Ходарз. - Много людей в станах, много и коней. Тесно Зарпаксу. Молодые воины-коршуны крыльями бьют да боевым клекотом смущают старых и осторожных. На закат не пойти -- держит союз с языгами против бастарнов, этих двуногих зверей, - спал покосился на Битоита. - На восходе многолюдством опасные аорсы, у которых воинов, что степной травы. Остаемся мы. Вот и бодаются с нами рокасы, как бестолковые телки.

- Память людей коротка, - с грустью заговорила вновь княгиня. - Забыли рокасы, что волей Богов в старину явились мы с Дивных Гор одним большим морем, растекшись на реки и ручьи многими родами, над каждым из которых поставлены были умудренные вожди-хранители, почитающие стезю Священного Меча. В каждом из мест, на которых осели наши предки, было предчертано им сберегать законы Свободных Всадников.

- Мир поделен на две половины: на День и Ночь, - неожиданно заговорил Фарсир, верховный старейшина спалов с широко расставленными совиными очами, над которыми полоскались кисти бесцветных бровей, и оплывшим лицом. - Есть в небесах Солнце и Светлые Боги, есть Луна и Хозяева Сумрака. Но Солнце и Луна обитают также и в сердце каждого человека. Двигаясь за Светоносными Богами-Поводырями Правды, человек совершает высокие деяния и укрепляет свой род. Однако лунный свет часто сбивает с верной дороги. Луной управляют духи Темного Помысла. Это они нашептывают нам тщеславные мысли, искушают соблазнами. Попадая в эту ловушку, сарматы порой забывают священный огонь, что горит в их сердце, и начинают служить не богам-предкам, а своим желаниям и прихотям.

- Ты хорошо сказал, Фарсир, - одобрительно поскоблил шею Ходарз. - Многие сарматские князья давно во власти Хозяев Сумрака. Стремятся к богатству, презрев интересы своего народа. Разве скептух Тазий, который воевал с твоими людьми, великий царь, не был таков?

Митридат наклонил голову, выражая согласие. Безумный порыв рокасов сорок пять лет назад овладеть приморскими городами эллинов и разграбить их совместно со скифами заставил его послать лучшее войско во главе с искушенным в войне Диофантом. Рокасы и царские скифы были разбиты, а Тазий, озверев от неудач, вымещал свою ярость на собственных соплеменниках.

- Вольный орел не сможет ужиться в гнезде горлицы, - заметила Сайтара. - Степной тур не уместиться в каменной пещере, изгнав из нее льва. Спалы будут сохранять заветы предков, не ослепляясь солнцем чужих берегов и не покроют тенью позора свое имя.

- Могу ли я увидеть святилище вашего рода? - Митридат испытующе посмотрел сначала на княгиню, потом на старейшин. - Или чужеземцу это не позволено?

Ответил Фарсир:

- Солнце равно светит для всех. Небесный огонь горит в сердце каждого человека. Ты можешь вступить под своды нашего храма. Это место, где просят помощи у богов и скрепляют клятвы.

Митридат перехватил легкую улыбку, коснувшуюся губ княгини.

- Если цель твоя -- увидеть Громовую Секиру, то тебя ждет разочарование, - сообщила она. - Оружие Богов сокрыто в земляном подлазе храма, вход в который доступен лишь посвященным жрецам. Но само святилище ты увидишь. Я покажу его тебе.

- Благодарю, княгиня, - царь опустил глаза.

Митридату и двум его спутникам отвели просторный шатер в центре становья. Им было позволено без преград ходить по всему Городу Синих Куланов и сноситься со своими товарищами, оставшимися у Соленого Озера. Царь ждал обещанного Сайтарой посещения Храма Огня. К полудню слуга княгини передал Митридату приглашение. С собой он принес глиняный кувшин и сверток, который оказался одеждой.

- Надень это, великий царь, - он развернул грубую белую рубаху из льняной ткани с узкой красной каймой.

- Где кушак? - поднял брови Митридат. - Чем я опояшусь?

Слуга отрицательно покачал головой:

- Без опояски. Так ты должен предстать перед богами. И без оружия.

Он протянул костяной гребень с фигуркой косули.

- А это зачем? - поинтересовался Митридат.

- Чтобы ты расчесал свои волосы, после того, как омоешь лицо и руки в знак очищения от скверны чувств и пыли дурных помыслов. Позволь, великий царь, прислуживать тебе.

Битоит и Клеарх, присутствовавшие в шатре, переглянулись.

- Делай, как положено, - согласился царь.

Он чуть наклонился и сложил ладони, позволив слуге Сайтары наполнить их холодной водой из кувшина. Несколько раз окропив кожу и бороду, Митридат распрямился величественным движением:

- Ступай! Скажи княгине, что я благодарен ей за оказанную честь и скоро приду к святилищу.

Сайтара встречала его у крашенных красной охрой створ, над которыми растянулся, словно живой, пятнистый барс, катающий в когтях солнце. Она тоже была облачена непривычно просто. Долгорукавная неподпоясанная рубаха прятала крепкое, статное тело воительницы, будто в грубый полотняный мешок. Расплетенные золотистые волосы покрывали свободной россыпью круглые плечи. Только надо лбом их стягивала красная кожаная повязка с золотистым кружком, похожим на солнечный диск.

- Я рада видеть тебя, царь, - глаза Сайтары сегодня были не стальными, а отливали горным хрусталем, что придало безличному прежде лицу немного искренней живости, неожиданно взволновавшей Митридата. Перед ним была другая Сайтара: не суровая владычица, а горящая внутренним огнем женщина. Красивая строгой северной красотой, она даже выглядела помолодевшей. Лишь тонкие прожилки под глазами и округлость подбородка при близком рассмотрении могли напомнить о немалых годах, отмеченных тяготами правления и упорной борьбой с врагами. Но гордая посадка головы и легкость движений ресниц, порхающих бабочками, быстро сметали эти мысли. Несмотря на важность момента, Сайтара была непосредственна и свежа.

- Ценю твое доверие, княгиня, - ответил Митридат. - Подозреваю, что не многие иноземцы удостоились права побывать в вашем родовом храме.

- Ты первый, - в тон его мыслям сказала Сайтара. - Надеюсь, я не пожалею об этом.

- Чем же я обязан такому доверию? Просвети меня, воительница! Иначе я изведу себя догадками и сомнениями.

- Опекуны Земли свидетельствуют о чистоте твоих помыслов. И еще ... мое сердце. Поверь, женщина всегда умеет чувствовать мужчину, - при этих словах Сайтара не отвела глаза, а лишь глубже всмотрелась в блистающие зрачки царя.

Митридат не смутился. Он смело встретил взор княгини и шевельнул губами в некотором подобии улыбки.

- Счастлив следовать за тобой, отважная и прекрасная властительница. Веди меня! Желаю поклониться святыне твоих предков.

- Изволь, - Сайтара сделала приглашающий жест, пропуская царя вперед.

Чуть согнувшись перед притолокой, Митридат вступил в храмовый покой. Там везде пылали алыми цветками бронзовые светильники на земляном масле. Лишь под крестовыми сводами из толстых балок растекался полумрак.

- Наши предки никогда не устраивали святилищ на случайных местах, - медленный, тягучий голос княгини переливом струн зазвучал за спиной Митридата. - Жрецы очень долго искали участки земли, богатой внутренними токами. Их находили по пульсам. Так было и тут, где сначала сложили лишь безыскусный круг из больших валунов. Слышишь ли? Ощущаешь ли? Благодатная сила идет из самих недр Земли-Матери. Каждого, кто приходит сюда, она обогащает своей поддержкой, помогая раскрыть свое сердце. А сверху нисходит незримый оку небесный огонь, что пробуждает наш дух.

- Я понял, о чем ты говоришь, - откликнулся Митридат. - Это Круг Силы. Я встречал такие в других землях.

- Умелец-странник скрепил стены из просмоленной сосны, а чтобы бревна не гнили, проложил мхом и льном щели, - рассказывала княгиня. - Кровлю же сделал из молодой ели, нарубив ее жердями.

- Эта резьба -- тоже его? - царь указал головой на извивы оленей и лебедей, которые составляли витой орнамент объемных фигур внутреннего убранства.

- Да. Странник поведал, что в землях его отцов такие святилища служили и домом воспитания для отроков рода, и хранилищем мудрости, запечатленной в знаках, и даже местом изучения небесных светил.

Митридат проследовал к алтарю на помосте, где в бронзовом чане полыхал, поедая пахучие поленья, высокий огонь. Царь совершил поклон, приложив обе длани к груди.

- Хвала Богам и Предкам этой земли! Блага и процветания славному народу спалов!

Откликом на зычный клич Митридата, исторгнутый всей силой его легких, стал внезапный гул, подобный удару молота по наковальне.

- Что это? - обернулся царь к Сайтаре.

- Ты сам знаешь, - княгиня каким-то отстраненным, туманным взором оглядывала его фигуру и лицо.

- Боги ответили мне?

- Громовая Секира чествует великого воина. Наши боги и праотцы приветствуют тебя.

Святилище Огня гудело, словно одна большая кузня.

- Не иначе, царь, Праотцы рады тебе. Секира гремит так, словно чувствует руку хозяина. Подобного у нас не случалось прежде...

Сайтара выглядела очень озадаченной, брови ее слились в одну сплошную черту.

- Как это понять? - спросил Митридат. - Это какой-то знак? Тебе или мне?

- Пойдем, великий царь, - княгиня овладела собой и лицо ее вновь стало бесстрастным. - Не подобает здесь, в священном покое, обсуждать подобное.

Они вышли из храма. Митридат не спешил заговорить, краем глаза отмечая волнение повелительницы спалов. Но когда молчание стало томительным и тяжелым, завел речь сам:

- Не только ты, княгиня, умеешь читать в сердцах человеческих. Милосердные боги и мне некогда открыли сей высокий дар. Потому я дожил до глубоких седин, избежав вражеских клинков, предательской стрелы в спину и петли римского палача. Увидев тебя впервые, я сразу понял, что на сердце твоем лежит печать великой скорби.

Брови Сайтары удивленно вспорхнули.

- Да, княгиня, - подтвердил Митридат. - Не оспаривай моих слов. Я знаю, что тебя изводит горе, но ты стараешься спрятать его от всех в самый дальний покой своего существа. Оно отнимает радость твоего взора и точит душу, как короед прекрасное, но несчастливое древо. Тяжесть судьбы всегда оставляет свои отметины на челе. От меня они не укрылись.

Ноздри Сайтары дрогнули, она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, вытолкнув их себя весомые, резкие слова, однако вдруг словно обмякла, как виноградная лоза:

- Правда твоя, великий царь. Ты проницательнее иных жрецов.

- Поведай мне, - Митридат не отводил от лица Сайтары упорного взгляда. - Ты гостеприимно приветила у себя чужеземца и я у тебя в долгу.

- Другому я не открыла бы своего сердца, - медленно, обдуманно скатывая слова, словно шарики, проговаривала княгиня скалов. - Но ты -- человек необычайный. Тебе скажу, как есть. Горе мое и правда велико. Это горе матери, потерявшей единственного сына.

- Он погиб в бою? Или на охоте?

Сайтара поникла головой:

- Не знаю, жив он сейчас или нет. Сердце говорит, что жизнь его еще робко бьется, словно мотылек, придавленный к земле крепкой рукой. Мается в позорном плену у чужих людей, что держат его, как собаку.

- Рокасы? - предположил Митридат.

- Лесные люди. Бораны. Это сильный, но разрозненный народ. Граница с ними у нас проходит по краю Медвежьей Балки. Арсой, горячий кровью, как и его ушедший в Страну Теней отец, гнал крапчатого оленя, с ним было двое спутников. Юному воину едва сравнялось шестнадцать весен. В эту пору стихийные порывы и отчаянное желание отличиться побеждают здравомыслие и осторожность. Даже телохранители не сумели обуздать распалившегося погоней Арсоя. Он ранил оленя и, преследуя его, преступил запретную черту. Бораны пленили моего сына, а спутников его побили стрелами, так как они сопротивлялись и первые пролили кровь лесных людей. Для боранов было почетно пленить сына вождя соседнего племени, а правда по закону оставалась на их стороне.

- Почему они не отдали пленника за выкуп? - нахмурился Митридат.

- По обычаям боранов инородец, проникший в их земли, обречен стать вечным пленником, упорным трудом искупая обиду, нанесенную богам рода. Я не единожды пыталась уговорить старейшин лесных людей отступить от древнего правила. Они не пожелали услышать слова несчастной матери. Тогда я подняла в поход свою малую дружину, оспорив запрет наших старейшин, ведь законного права начать войну не было...

- И что? - Митридат ждал продолжения рассказа.

- Мы степные воины, - бледно улыбнулась Сайтара. - Воевать в лесу не приучены. Поход не имел успеха.

- А как же Громовая Секира? - Митридат не удержал вопроса на языке. - Я слышал, она всегда приносит победу.

- Не в этот раз, - княгиня покачала головой. - Боги не подарили мне удачу. Смысл этого тогда не открылся мне и душа наполнилась черным гневом. Но сейчас я понимаю, что промысел небес высок и сложен для постижения простых смертных. Каждое событие имеет свой сокровенный смысл.

- Какой же смысл ты видишь сейчас?

- Вижу, что боги нашли более достойного владельца для своего небесного дара, - глухо вымолвила Сайтара. - Я -- всего лишь слабая женщина, которая пошла на поводу своих материнских чувств, презрев обычаи двух племен. Потому я не властна далее распоряжаться священным оружием.

- Я верну тебе сына и ты отдашь мне Громовую Секиру? - прямо вопросил Митридат.

- Клянусь именами предков, да, - подтвердила княгиня. - Если Арсой окажется в моих объятиях, ты станешь ее хозяином. Такова, быть может, воля самих богов. Но чтобы свершить подобное, потребно неземное везение. Ты велик и могуч, однако здесь нужно уподобиться самому Таргитаю.

- Найди мне хорошего проводника, - Митридат уже ощущал в себе кипучее воодушевление, которое всегда было предвестником его самых безумных свершений. - Я соберу отряд из лучших своих воинов. Мы проберемся в земли боранов и я разыщу Арсоя. Если он жив, клянусь вызволить его из плена.

- Даже не знаю, как мне относиться к твоим словам, - протянула княгиня. - Иные сочли бы их бредом утратившего рассудок, ведь столь смелый замысел выглядит неосуществимым. Но я ясно понимаю, кто есть человек, стоящий сейчас передо мной. Ты утес, царь, великан духа. Ты пройдешь там, где сгинут другие.

- Мне нужно три дня, чтобы все подготовить и собрать сведения о боранах, - Митридат размышлял, устремив задумчивый взгляд на венцы крепостных стен. Потом ты будешь ждать нашего возвращения.

Неожиданно царь осекся:

- Но ведь старейшины и жрецы спалов никогда не простят тебя, если ты отдашь чужаку достояние рода?

Сайтара подняла голову:

- Да. Они осудят меня на изгнание. Ради сына я готова принять эту страшную участь.

- Ты сможешь уйти со мной, - пообещал Митридат. - Присоединиться к моему походу на север.

- Благодарю тебя, царь.

- Только позволят ли старейшины спалов, жрецы и сам ваш народ покинуть город с Громовой Секирой?

- Они смирятся с этим, как с волей богов. Если только ты сможешь подчинить ее себе.

- Что это значит? - Митридат насторожился.

- Громовая Секира сколотов горяча, как огонь. Ни один смертный еще не сумел к ней притронуться. Но есть старое предание: однажды придет полубог из Страны Моря и унесет ее с собой. Небесное оружие примет его руку и будет служить ему верой и правдой, вознося к невиданным свершениям и подвигам.

- Ты полагаешь, в предании говориться обо мне? - Митридат прикрыл глаза, умеряя дыхание.

- Мы это узнаем, - неопределенно ответила Сайтара, и неожиданно улыбнулась странной улыбкой. - Не передумал ли ты? Остановись, пока еще можно, царь! Пока ты не бросил вызов судьбе и законам людей. Что если бремя окажется тебе непосильным?

Митридат покачал головой:

- Я всю свою жизнь испытывал судьбу и изменял людские законы. Разве остановлюсь сейчас, когда за спиной моей пустота? Мне нечего терять, но есть к чему стремиться. Я не отступлю!

- Не сомневалась в этом, - подвела черту княгиня. - Тогда все решено. Мы заключили с тобой договор, который скрепит сила небесного огня. Да помогут тебе всевластные боги!

Они оба посмотрели на кровлю святилища, украшенную конской головой.

Когда Митридат вернулся в шатер, Битоит и Клеарх невольно отпрянули, пораженные неистовым, почти безумным блеском его глаз.

- Что случилось, хозяин? - насторожился галл.

- Неужели эта сарматская амазонка сумела вывести тебя из себя? - грек опасливо изучал преобразившийся облик царя.

- Нас ждет самое отчаянное предприятие из всех, за которые мы когда-либо брались, - объявил Митридат. - Собирайтесь! Едем в стан у Соленого Озера. Покинув Пантикапей, я знал, что меня ведет к невидимой цели путеводная звезда. Это она указывала мне дорогу, нашептывала советы и отводила прочь несчастья. Теперь я расстался с последними сомнениями и целиком вверяю себя промыслу богов!

Глава 8. Премудрости Грота Покоя.

Гомон вод нарастал. Певучие струи переговаривались разными голосами, отскакивали от каменистых выступов и сеяли мелкий бисер брызг.

- Это и есть Источник Кибелы, - показала Дриопа на расщелину между двух каменных выступов, откуда жадно вырывались серебристые потоки. - Он берет начало в подземных глубинах Безымянной Реки. Здесь я ненадолго тебя покину, царевич.

- Ты хочешь оставить меня одного в неведомом мне мире? - с недоумением и обидой в голосе вопросил Митридат. - Почему? Или я чем-то оскорбил тебя?

- Это всего лишь маленькое испытание, - пояснила жрица. - Прояви свои лучшие качества, чтобы богиня не разочаровалась в своем выборе. Избранник Великой Матери должен отличаться проницательностью и внутренним чутьем.

- Испытание? - переспросил Митридат, заглядывая в глаза своей спутницы. - Но что я должен делать?

Дриопа чуть склонила голову в бок:

- В тебе нет волнения. Черный Камень сделал тебя чистым и твердым, как кристалл. Уверена, что ты осилишь эту задачу без большого труда. Учись слушать свое сердце, царевич. Вот главная наука, которую надлежит освоить смертному. Зрящее сердце -- наш главный проводник по дорогам жизни. Оно спасает нас от вражеских силков и паутины собственного разума, не дает сгореть в огне желаний и разбить голову о скалу недостижимых грез. Зрящее сердце найдет тропу между опасных круч, поможет обогнуть стороной западни людей и ловушки природы. Мы встретимся с тобой у плетеной лачуги. Двигайся все время прямо и легко отыщешь ее.

- А ты?

- Я догоню тебя. Мне нужно собрать свежие травы, чтобы приготовить из них вечерний настой.

Митридат подчинился и сразу прибавил шаг, желая поскорее достичь жилища Дриопы. Думать об испытании он не хотел.

Свет разогнал остатки сумрака и теперь царевич терялся в догадках. Выбрался ли он на поверхность земли из странного и безмерного грота или же тот имеет свойство расширяться неограниченно? Судить об этом было сложно, но ни облаков, ни солнца над собой Митридат не видел. Это давало пищу предположениям о какой-то неведомой подземной стране, где не действуют привычные людям законы.

- Эй, красавчик! - окликнул его звонкий девичий голос. - Ты откуда здесь взялся? Давай, иди сюда!

Митридат вздрогнул, застигнутый врасплох. Он осмотрелся и нашел справа, за кустами тамариска, укутывающими лобастые каменные кряжи, стайку девушек и юношей. Они сидели на камнях, болтая ногами в воде блестящего ручья, и пересмеивались между собой. Юноши выглядели очень крепкими, с хорошо развитой мускулатурой и широкими, кряжистыми плечами. Тела их словно лучились природной, необузданной силой. Все как один желтовласые, с настоящими шапками-гривами, закрывавшими плотные шеи, и в желтых коротких хитонах с бурой каймой, они составляли контраст со стройными белокожими девами, залитыми складками бледно-зеленых гиматионов.

- Иди к нам! - пригласила черноокая девица, подтягивая босые ноги с неожиданно широкими ступнями и делая знак Митридату. - Ты явился издалека и не знаешь порядков этого места. Позволь помочь тебе.

- Но кто вы такие? - царевич пристально рассматривал незнакомых людей, в сердце его роились сомнения. Его вновь поразило сочетание подвижных, пышущих жизнью эфебов и бескровных красавиц с тонкими талиями и гибкими, будто ветви, руками. На валунах рядом с ними лежали тростниковые сиринги и несколько гранатов.

- Ты, наверное, голодный? - перехватила взгляд Митридата черноокая дева. - Съешь гранат?

- Нет, - решительно отказался царевич и отодвинулся на шаг. - Ты не сказала мне, кто вы и откуда?

- Какой он любопытный, - неодобрительно отозвался самый рослый из юношей. - Первый раз ступил в Грот Покоя и уже хочет все обо всех знать!

- Не бойся нас, - ободрила царевича другая девушка. - Мы подпаски с соседнего селения за Свиным Болотом. Пришли сюда нарвать гиацинтов и поплескаться в ручье. Еще мы очень любим танцы.

- Не очень-то вы похожи на подпасков, - Митридат продолжал изучать незнакомцев. Их было шестеро: трое эфебов и три девушки.

- Ты посмотри на него, он еще и не верит нам! - возмутился рослый юноша. - Какой наглец! А я хотел пригласить его в наш круг сплясать Журавля.

- Пусть спляшет Кордак! - задорно предложила черноокая дева, в свою очередь осматривая царевича с головы до пят.

Все засмеялись.

- Я не стану, - уперся Митридат.

- Не упрямься, мальчик, - увещевающе проговорила дева. - Повесели нас! Нам скучно сегодня.

- Что его спрашивать? - другая девушка потянулась к сиринге. - Спляшет так, что ему сам Пан позавидует...

Она заиграла высокий и бодрый мотив. Звуки полились полноводной рекой, широко разносимые эхом. Митридат недоверчиво скривил губы, наблюдая за стараниями девушки выдувать бойкие трели. Однако музыка становилась все более плотной, зажигательной, властной. Даже былинки и стебельки отрывались от земли, воспаряя в воздух. Тело царевича невольно встрепенулось. Что-то внутри него откликнулось этому настойчивому призыву. Лихой разудалый ритм затронул невидимые струны души. Он, как одежду, снимал все запреты, размыкал оковы плоти и ума. Даже не в теле, в голове поселилась мелодия -- непрерывный буйный запев, понуждающий дергаться руки и ноги. Митридат сопротивлялся, собрав волю в кулак, но вокруг него теперь тряслись в бешеной пляске камни и травы, ручей и цветы. Они увлекали за собой. Все прыгало и вертелось. Размыв последнюю твердь упорства человека, река звуков понесла его в своем бушующем водовороте. Митридат крутился, точно вьюн на ветру. Он прыгал и переворачивался среди валунов, выгибался и распрямлялся, как лук, натягиваемый могучей рукой.

Темп танца убыстрялся. Разогнавшись до немыслимого предела, царевич выполнял движения, которых сам никогда не видел, но которые вызывали отчаянную радость наблюдателей, подбадривающих его возгласами. На окраинах мысли блеснула пугающая догадка: что если эта убийственная пляска не закончится никогда? Что тогда? Безумие? Гибель? Юноша не принадлежал себе. Музыка лепила из него любые формы, преображая и изменяя на своему желанию. Митридат плясал уже на пределе сил. Он ощущал, что плоть его готова разорваться на тысячу частей. Сердце неслось галопом. Озарение проглянуло искрой, но Митридат успел ту искру ухватить и раздуть. Это испытание! Если довериться голосу зрящего сердца, его получится одолеть. Только как услышать тот голос, когда все ходит ходуном и сила мелодий бьет бушующим водопадом? Трудно даже задержаться на миг, на долю мгновения погасить ведущий его, как бесправную жертву, наигрыш сиринги...

Митридат отплясывал на краю ручья. Перед глазами искрили бегущие звонкие потоки. Вот оно, решение! Следуя внезапно возникшему чувству, царевич оттолкнулся от ребра камня и шумно бултыхнулся в воду. Словно дельфин он вышиб целый каскад брызг. Ледяная вода охлаждала. Она возвращала ясность уму и контроль над телом. Подняв голову с бегущими по лицу струями, Митридат растер глаза и медленно выбрался на берег. Его ждало удивление. Вместо насмешниц-девиц и их недружелюбных приятелей-эфебов царевич увидел у кустов тамариска три стройных ивы, изящными ветвями подпиравших нежные кроны-покрывала, а в древесной тени -- трех свернувшихся львят, косящих на человека чуткими глазами.

"На Берегу Мелодий растут звучащие ивы, их оберегают живущие поблизости молодые львы, - будто порыв ветерка донес издалека слова Дриопы. - Остерегайся: они любят шутить над доверчивыми путниками".

Царевич покачал головой. В нем боролась досада неудачника, попавшего в смешную ловушку, с гордостью человека, выбравшегося из нее своими силами. Он тщательно выжал мокрый хитон и направился по узкой тропе. Очень скоро впереди показалось плетеное из гибких ветвей обиталище жрицы Кибелы. Откинув полог из шерстяной ткани, Митридат обнаружил внутри Дриопу, раскладывающую на маленьком столике пучки микона, нарфекса и мяты.

- Ты порадовал меня, - произнесла она лукаво. - Хотя сначала и повел себя, как доверчивое дитя. Ну-ну, - поспешила она улыбнуться. - Только не обижайся на меня. Ведь я предупредила тебя об испытании, а учеба -- дело суровое.

Митридат, надувший было губы, добродушно рассмеялся:

- Никогда еще я так не плясал. Если бы научиться подобным образом повелевать людьми, то и целое вражеское войско можно сделать бессильным в бою.

- Такое бывало прежде, - серьезно ответила жрица. - Во времена войны между городами Кротон и Сибарис на италийской земле. Жители Кротона могли выставить для битвы ополчение втрое меньшее, чем у сибаритов. К тому же они почти не имели конницы. Но прозорливый стратег Милон нашел выход.

- Что же он сделал? - забыв о недавнем происшествии, Митридат уселся на камышовую циновку в углу хижины, с жадностью внимая рассказу.

- Милон слыл доблестным мужем своего города, восславив его и как воин, и как атлет, не раз побеждавший в Играх. В сражениях с врагами он одевал на себя львиную шкуру, чтобы быть похожим на Геракла.

- Львиную шкуру? - удивился Митридат. - Он был последователем Кибелы?

- Да, мой смышленый мальчик, - похвалила царевича Дриопа. - И учеником Пифагора, который также принадлежал к особой, тайной общине служителей Кибелы-Идейской Матери. Шкура льва, погибшего в схватке, наделяет человека мощью и духом этого священного животного, преданного нашей богине.

- Когда я вырасту, я тоже буду носить львиную шкуру и облачаться в нее перед важными сражениями, - пообещал царевич. - Но чем кончилась битва? Какую хитрость придумал Милон?

- Он прибегнул к умению подавлять волю с помощью звука, - поведала Дриопа. - Это то, с чем ты столкнулся сегодня. Только жертвой кротонцев стали лошади противника. Несколько горожан -- посвященные сподвижники Великой Матери -- образовали отряд музыкантов. Вместе с гоплитами они выступили на поле битвы, по знаку Милона начав играть на сирингах.

- Сиринги... - царевича передернуло. К нему вернулись еще свежие ощущения безудержной пляски под мелодию этого жестокого инструмента.

- Да, - тепло улыбнулась жрица. - Конечно же, кони под сибаритами принялись танцевать. Это полностью расстроило весь боевой порядок. Неуправляемые всадники смешали свою же фалангу, а кротонцы ударили по уже сломленному духом врагу. Это была большая победа Милона, превратившая Кротон в самый могучий город южных италийских земель.

- Удивительно... - Митридат осмысливал услышанное, сдвинув брови и подперев обоими кулаками подбородок.

- Тебе нужно подкрепиться, - сказала Дриопа. - Ты потерял сегодня много сил, пока добрался до моего жилища. Мы потрапезничаем овечьим сыром, куриными яйцами и белым хлебом с козьим молоком. А завтра зажарим тунца, которого я приготовлю с кориандром и анисом. Также тебе придется облазить ближайшие низины и познакомиться с нашими плодоносящими деревьями.

При упоминании о деревьях царевич поежился.

- Ну, полно! - приободрила его Дриопа. - Ты быстро ко всему привыкнешь и не будешь попадать в столь нелепые положения.

- Мои старшие товарищи будут тревожиться обо мне, - Митридат поднял голову. - Они ждут меня в городе.

- Не волнуйся, царевич. Оба твоих спутника уже предупреждены, что ты задержишься в горах на некоторое время.

- Как? Когда ты успела?

- Ничего необыкновенного, - Дриопа качнула головой. - Помнишь жреца Пилисея из героона Провидца? Он разыскал их в Диоскурии и успокоил. А вот Эврипонт и фратриархи немало удивлены исчезновению героя. Им пришлось вручить награду человеку, выдающему себя за твоего отца, ибо Пилисей удостоверил твою победу.

- Что теперь? - Митридат вздохнул с облегчением, точно освободившись от груза.

- День был долог и скоро Нюкта затянет зримый простор своим черным пологом. После трапезы ты останешься отдыхать здесь до утра.

- А ты? - почти испугался Митридат.

- У меня найдутся дела в Гроте. Но не тревожься. Охранять твой сон ночью будет Атрей. Он уже пришел к хижине и лег снаружи. Хотя здесь, в уделе Великой Матери тебе не грозят опасности.

- Ты вернешься утром?

- Да. Ты можешь расположиться на моем ложе. На рассвете я вновь поведу тебя к Черному Камню, где ты будешь постигать прошлое. Но об этом потом.

Митридат согласно кивнул. Впечатления переполняли его до краев и он уже ничего не желал, кроме сытной еды и спокойного отдохновения.

Ночь пролетела стрелой. Царевич проснулся только от звука шагов, приближающихся к лачуге.

- Дриопа, это ты? - он выпрямился на бараньей подстилке.

- Я, - звонким переливом лиры откликнулась жрица. Она отодвинула шерстяной полог и заглянула внутрь. - Надеюсь, моя постель была тебе мягкой, а жилище уютным. Но поспеши! Тебя ждет омовение в ручье.

Утреннее купание в холодном и чистом ручье доставило Митридату радость. Он выбрал место, где берега расступались подальше, а дно уходило вглубь. Здесь он плескался, будто игривый жеребенок, проплывая под бирюзовым сводом вод и выныривая среди кувшинок и лилий. Потом, выбравшись на присыпанную ракушками отмель, царевич расположился на сизом камне, подстелив под себя хитон, и нежился телом, чувствуя ласкающий кожу шершавый язык теплого ветерка. Он снова попытался всмотреться ввысь, запрокинув голову, и снова на высоте ласточкиного полета уперся в зыбкую, непрозрачную пелену, куполом накрывающую всю округу.

Шелест пеплоса и мягкий звук подошв крепид, едва касающихся земли, вывел Митридата из сладкого полузабытья. Набросив хитон и затянув ремни эндромид, он ринулся догонять по тропе вышедшую из хижины Дриопу.

- Что же ты? - жрица вопросительно обернулась к нему через несколько шагов. - Почему не приветствуешь деревья, травы, камни и воды?

Митридат озадаченно приоткрыл рот:

- Здороваться с деревьями и травой?.. Ну ладно, это не сложно. Эй, тамариски! Давно не виделись. Желаю вам веселого дня. А ты, одинокий нарцисс, не соскучился по мне? Прости, едва не примял тебя вчера в порыве танца... Наверно, бабочки опьянели сегодня, насладившись твоей пыльцой?

- Это не игра, царевич, - укорила Дриопа. - Мудрец не отделяет себя от природного порядка. Он уважает все его проявления, полагая себя частью этой большой и разноликой семьи. Потому и деревья, и камни, и цветы видят в нем брата, с готовностью открывая свои самые сокровенные таинства. Уважай каждый листик и каждый корешок, каждый желудь и каждую ракушку. Это позволит тебе многое узнать о мире, а в трудный час спасет от невзгод.

- Я понял тебя, благородная жрица, - тоном послушного ученика ответствовал Митридат.

Теперь Черный Камень показался царевичу совсем другим, не похожим на образ, оставшийся в памяти. Тяжелый угольно темный конус, каким он предстал вчера, резко выделяясь на фоне древесных ветвей, сегодня тихо мерцал рассеянным светом. Царевич не мог уловить, откуда происходит это свечение, делающее священный камень то бирюзовым, то бурым, то синим.

- Что мне делать? - осведомился он у Дриопы.

- Пока только смотреть и слушать. Постигнув прошлое, поймешь и настоящее. Я попрошу Великую Мать показать тебе сцены былого. Подойди к Черному Камню и приложи лоб к его поверхности. Так ты сможешь зрящим оком прочесть письмена, оставленные в Книге Событий.

Митридат последовал указанию, не без осторожности приближаясь к мерцающей глыбе. Он еще не забыл, сколько внутренних ядов она вытянула из него минувшим днем.

Дриопа распростерла руки, лицо ее превратилось в безликую маску:

- Матерь бессмертных богов, о Кормилица, Чтимая Всеми!

Я призываю Тебя неустанно в горячий молитвах.

Ты устрашающих львов запрягаешь в свою колесницу,

Жезл Твой -- могучая ось, вкруг которой вращается Космос.

Ты -- и Владычица крепкого трона, что в центре Вселенной,

И плодородной Земли, что дает пропитание смертным.

Горних богов и людей от тебя происходят колена... - голос жрицы катился хоралами, распадаясь на многие тона, будто несколько человек взывали к богине с разных концов удела.

Скоро однако Митридат перестал разбирать слова. Они ушли, сдвинулись прочь, как сдвигается каменная плита с приоткрытого лаза. Грот Покоя теперь не мешал протискиваться своим естеством в иное, пока неясное пространство. Сначала это напоминало погружение в свободную нишу, обмеривающую человеческую плоть со всех сторон, прежде чем вобрать ее в свою полость. Потом -- оседание в неожиданно широкий сводчатый коридор. Холод, стянувший было снежным колпаком голову Митридата после прикосновения к камню, растаял под лучами жаркого солнца. Солнце в подземном урочище? Царевич видел спелый ярко-красный плод, висевший посреди неба. Выходит, и небо здесь тоже было...

...Береговая коса, которую словно сковороду горячим маслом обдавали шипящие волны, выгибалась дельфиньей спиной, плавно переходя в разворот хвоста. Человек, с головой закутанный в темно-красный хламис, пробирался среди сизых камней-кругляшей. Неутомимое море облизывало их иссиня-черным языком, оставляя клочья белой пены. Но человек был ловок. Не страшась поскользнуться, он запрыгивал на затылки самых высоких валунов и двигался по ним перебежками. Однако, когда путь преграждали нагромождения мелких каменных сколов, облепленных лапами водорослей, он замедлял шаг и искал место, куда поставить стопу. Сыпучие ворохи расползались под подошвами иподимат.

Глаза человека почти не отрывались от шапки горы. Шлемоподобная, внушительная, она была уже близко, обернутая светло-зеленым поясом деревьев и кустарников. Идущий торопился, отмахиваясь от низко кружащих чаек, но все же иногда оборачивался, чтобы бросить назад короткий и беспокойный взгляд. Лишь единожды он позволил себе остановиться, замерев на соленом морском ветру. Это было рядом с узким и плоским мысом, вытянувшимся к морю, словно рука просителя. Огромные каменные рога, выточенные из серого песчаника на окраине отмели, как будто пробивались сквозь тело земли. Так древний ваятель оставил сородичам память-назидание о свирепом нраве владыки пучины Посейдона. Сохранился здесь и жертвенник из почерневшей бронзы, крепко растопыривший когтистые лапы-ножки. Человек оглядел его бока, рисунок на которых стал неразличим из-за слоя ржи, мокрого песка и гнилых травяных стеблей, подумав о том, сколь часто в прежние времена курились на нем сладкие благовония и исходили кровяным паром подношения людей Богу-Колебателю, от милости которого зависела жизнь острова.

Путник вновь устремился вперед своим легким, прыгучим шагом, пока не поравнялся с глубокой тенью, сотканной пряжей тисов, мирры и шелковицы. Под сенью деревьев ослаб громогласный пеан моря, будто выдохлась разом сила великого исполина. Человек, выбирая дорогу, петлял меж душистых стволов и сцепившихся в любовных объятиях плюща и собачьих колючек. Однако не следа проторицы не обнаружилось в гуще листвы. Если и были когда-то проложены тропы в предгорье, то давно канули в небытие. Идти пришлось по нехоженному, держась круглой вершины, маячащей над древесными кронами.

Вскоре щиколотки и даже бедра покрылись ссадинами и царапинами. Приостановившись на миг, путник услышал стук топора. Совсем близко, где-то в полуторах плетров от него трудился неторопливый дровосек. Человек пошел на звук, углубившись в ряд молодых маслин и потревожив целое семейство короткошеих кекликов. У поваленного бука с вывороченным корневищем орудовал лабрисом старик, отсекая толстые сучья. Завидев путника, он поднялся с колена и отряхнул от прилипшей щепы хитон землистого цвета.

- Давно уже Гермес Трикефал не приводил странников к горе Ида, - промолвил он, откашлявшись и опустив лабрис. Глаза под белыми ресницами светили, как начищенная медь, отражающая солнце. - За три десятка последних лет ты -- единственный.

- Я помогу! - вызвался путник, испрашивая топор жестом. Сдвинув с головы капюшон, он показал свежее лицо, окрашенное медным загаром, с быстрыми черными глазами и четким, тронутым лишь легкой горбинкой носом. Сложенные в тугие пучки локоны его угольно-темных волос обвивали голову в два ряда, свидетельствуя о благородном происхождении.

Старик охотно отдал свое оружие. Сейчас, распрямившись во весь свой рост, он едва доставал до груди юноши, но при этом смотрелся значимо и имел что-то победное в, казалось бы, неказистом облике. Нос его был длиннее, чем у обычного критянина, лоб выше, а неприбранные волосы головы, усов и широкой бороды отличались непривычным пегим оттенком.

- Горячий Нот, детище заботливой Эос, скоро сменится сердитым Эвром, - пояснил старик. - Он принесет на своих плечах бурю, которая смешает небо с землею. Если не запасти поленьев для моего очага, я застужу свои дряхлые кости. Будет холодная ночь.

- Ты живешь возле горы? - осведомился путник.

- Нет, юный, - старик обнажил желто-серые зубы. - В ее лоне.

- Прости меня, многочтимый, - тон путника резко переменился. - По оплошности я принял тебя за отшельника, нашедшего приют в предгорье. Но ты, должно быть, тот, кого я здесь ищу...

- Кого же ищет у горы Ида человек в царском браслете? - язвительно подначил старик. Его цепкие глаза уже хорошо рассмотрели на правом предплечье юноши золотое обручье в виде двух переплетенных змей с изумрудными глазками.

Путник на миг смутился, но отвечал четко:

- Я ищу дактилей, многосведающих спутников Реи-Кибелы. Если ты обитаешь внутри горы -- ты несомненно один из них. Только дактили знают все подземные чертоги, выплавляя в них металлы и занимаясь созерцанием природы вещей.

- Боги не обделили тебя сообразительностью, - признал старик. - Не стану кривить душой. Я -- Идас, последний из пяти дактилей, что были оставлены на Крите Матерью Богов для помощи людям. Время неумолимо, - он тяжко вздохнул. - Многие полагают нас, сподручников великой богини, бессмертными, но это не вполне так. Срок нашей жизни лишь длиннее, чем у простых людей, однако он не бесконечен. И Келен, и Акесид уже сошли в царство Аида. Третий мой брат Пеоней затерялся на просторах Фригии, куда отправился просвещать местные рода, а четвертый -- Эпимед, ушел еще дальше -- к гипербореям. Один я по-прежнему живу на горе Ида, где пять поколений назад, сменившихся в мире смертных, мы впервые открыли железо и дали клятву вечного служения Матери Богов.

- Я слышал об этом! - живо подхватил юноша. - Вы научили жителей Крита выплавлять медь и бронзу, врачевать болезни и раны, строить дома и мастерить колесницы, а жрецам открыли секреты математического вычисления, магии, музыкального ритма и начертания Письмен Богов.

- В прежние времена люди были податливы, точно глина, - Идас опустил голову. - Из них можно было ваять прекрасные формы, которые они обжигали огнем своего духа. Но ныне, в Эпоху Забвения, наши знания стали не нужны. Люди возгордились, в порыве тщеславия приписав все свои свершения собственной смекалке и прозорливости. Даже служители богов научились обходиться без нашей помощи, трактуя знаки небес и свершая тайные обряды.

- Не все забыли о вас, многодостойный Идас! - пылко возразил юноша, откладывая в сторону лабрис. - Я слышал немало удивительного о ваших умениях и явился со смирением сердца просить о милости. Я желал бы учиться у сподручников Великой Матери и готов поклониться тебе, как своему воспитателю.

- Стало быть, ты стремишься к совершенствованию в науках, ремеслах и чудесных искусствах? - уточнил старик, прикрыв правое веко.

- Да, - кивнул юноша.

- Ты лукавишь со мной, царский сын, - строго сказал Идас. - Если бы тучи бедствий не реяли над твоей головой, ты едва ли нашел бы дорогу к этой горе.

- Прости меня, о проницательнейший! - юноша преклонил одно колено. - Я утаил от тебя часть правды, но, во имя Зевеса Диктейского, не прогоняй меня! Я стану тебе прилежным учеником и помощником. Ты прав: жизнь моя под угрозой и судьба туманна. Потому я бежал из дворца, чтобы обрести здесь прибежище. Отец мой немощен и безволен, власть в руках царедворцев, которые стремятся захватить трон. У меня нет друзей и соратников, я не могу бороться с сильными врагами. Воззвав к Повелителю Молний, я получил совет укрыться в утробе священной горы, как когда-то сам он укрылся от гнева ужасного Крона. Еще я помню наказ моей матери, усвоенный в детстве. Она внушила мне, что только дактили сумеют спасти меня в тяжкий час и воспитать, как своего сына.

- Судьба твоя воистину непроста, Минос, сын Астерия, - Идас пристально изучал наследника. - И она будет всецело зависеть от тебя и твоих усилий. Пока же -- ты навлек опасность на мое обиталище. Сюда непременно придут люди, чтобы забрать твою жизнь.

Вздрогнув при звуке своего имени, юноша с мольбой воззрился на старика:

- Но разве для могучих дактилей существует опасность? Вы знаете все пещерные лазы и земляные норы. Я даже слышал, что дактили могут насылать сон на врагов и становиться невидимыми.

Идас поджал свои бледные тонкие губы.

- Пожалуй, Рея-Кибела не простит мне, если я оставлю в беде сына доброго Астерия, - решил он после недолгих раздумий. - Собери дрова и следуй за мной. Потомки рассудят, совершил ли я большую ошибку сегодня, подхватив твердой ладонью нить твоей судьбы или оказал им великое благодеяние...

- Довольно! - резкий возглас, будто удар бича обжег Митридата, заставив оторваться от Черного Камня.

Царевич отряхнулся всем телом, словно вышел на берег из моря. Как пену и соль сбрасывал он с себя песок и пыль былого. Понимание того, что находится вокруг, пришло не скоро. Краски и звуки прошлого и настоящего слипались краями, заползали друг в друга, склеивались волокнами. Но чьи-то сильные пальцы уже разминали онемевшее лицо Митридата.

- Судьба царя Миноса, этого талос-сократа и демиурга людей, во-многом подобна твоей, - женский голос сделался узнаваем. Cтрогое и одновременно заботливое лицо Дриопы оказалось перед Митридатом совсем близко. Жрица заглянула ему в глаза, помогая окончательно возвратиться в Грот Покоя.

- Великая Мать раскрыла перед тобой Книгу Событий, чтобы ты учился на примерах древних, видел причины, из которых происходят явления и постигал закономерности жизненных циклов, - продолжала она. - Это поможет тебе постичь свое предназначение и выбрать правильные цели.

Царевич отвечал движением ресниц. Пока ему было трудно говорить и даже шевелиться.

- Мы будем приходить к Черному Камню каждое утро, чтобы ты наблюдал картины отжившего, - пообещала Дриопа. - Но сейчас тебе лучше забыть об учебе. Пойдем в мою лачугу! У меня есть снасти, с помощью которых ты наловишь в ручье рыбы. А после завтрака я расскажу тебе, что такое Письмена Богов.

Глава 9. Колодцы Белоглазых.

У самой Медвежьей Балки Митридат вскинул руку, повелевая спешиться. Воины передали разогревшихся скачкой коней слугам Сайтары, которые расторопно собрали их в один косяк и погнали назад, предоставив смельчакам топтать высокие травы и кочки под сводами деревьев. Митридат знал, что сарматские скакуны бояться тесного леса. Достигнув межевой черты с боранами, он распрощался с ними без колебаний. Предстояло пробиваться сквозь груды сучьев и облака жадно разросшейся листвы, оценивать каждый шаг, выверять каждое движение.

Для столь дерзкой вылазки царь выделил из своих сподвижников лишь двадцать человек. Он отчетливо сознавал, что большее число воинов не сможет действовать незаметно и бесшумно. А это было губительно во владениях лесных людей.

- Смотрите под ноги, сторожитесь ловушек! - остерег Кудзаг, княжеский проводник, вызвавшийся помочь проникнуть в сердце земли боранов Отряду Отчаянных. Так прозвали его спалы.

Митридат усмехнулся про себя. Он уже слышал о хитроумных преградах лесных племен, с помощью которых они защищали свои пределы, но мало полагался на сноровку и знания сармата. У него был куда более сведающий знаток лесных уловок в лице Битоита. Едва ли среди всех сородичей Сайтары отыскался бы человек, столь искушенный в подобной науке.

- У меня на родине, в краю бойев, даже юнцы умеют мастерить непроходимые засеки, - рассказывал галл перед вылазкой. - Так мы оберегаем наши селения, женщин и скот от набегов соседей. Чаще засеки правим из заостренных сучьев, сложенных перекрестно, присыпанных землей и прикрытых валежником. Иногда -- из наклоненных углом деревьев, составляющих стену, или из завалов деревьев и пней. Потому всадники и не могут справиться с такими препятствиями. В местах, где кустов больше, чем деревьев, устраиваем волчьи ямы.

- Но у разных племен могут быть разные ловушки, - предположил Митридат.

- Поверь мне, господин, все они похожи. Я видел засеки не только своего народа, но германцев и иллиров. Племена леса мыслят одинаково. Еще нам могут встретиться подвесные петли-арканы и заставы стрелков на верхушках деревьев. Все это я распознаю без большого труда и пойму, как лучше обойти. Вряд ли бораны придумают что-то особенное.

Уверенность Битоита благотворно действовала не только на Митридата, но и на всех его спутников. Царь умышленно не взял с собой сарматов и скифов, этих неисправимых гиппокоптистов, на которых ощущение тверди земли под ногами действовало угнетающе. Помимо Спурия, Клеарха и еще семерых боспорян-эллинов в состав Отчаянных вошли дандарии и синды, привычные к лесистым вершинам Тавра.

И все же складки на лицах воинов очертились, как только они продвинулись в глубь лиственных кущ. Несмотря на крадущийся шаг, сухой вереск, заполняющий дно балки, откликался хрустом. Бугры и канавки, затканные мелким травяным ворсом и бисером ягод, прыгали под ступнями. Идущих людей встретили куропатки, устроив шумную перепалку в верхушках тополей.

- Если птицы так кричат, значит поблизости нет засады, - шепнул Митридату Битоит, прикрывая его слева своим продолговатым щитом.

Проводник вскоре вывел отряд на заячью тропу, которой двигались вдоль сумрачных завалов бурелома. Дубняки все больше начинали мешаться с кленами.

- Я слышал, твои соплеменники почитают деревья также, как и лесные люди-бораны, - обратился царь к своему телохранителю. - Пусть же они подскажут тебе, как разминуться с западней.

Замкнутый в себе галл, из которого обычно было трудно вытянуть и слово, неожиданно оживился. По-видимому, лесные своды напомнили ему позабытые родные места.

- Наши мудрецы учат, что и сами люди сотворены из деревьев, - поведал он негромко. - В нас есть их часть -- твердость, спокойствие, мудрость.

- Может и сотворены, - хмыкнул поблизости Клеарх. - Только не сарматы. Эти, должно быть, выросли из травы.

- Ты не прав, - оспорил Битоит хмуро. - Великие друиды говорят о четырех видах природы человека. Они связаны с разной породой деревьев и одним из четырех кругов, который проходит Колесо Солнца. Отсюда различие родов и племен.

- Объясни мне на примере, чтобы я мог понять, - попросил Клеарх.

- Мы -- кельты, рождены в час летнего солнцеворота и происходим от священного дуба, - молвил Битоит. - Вы -- греки, а также римляне -- дети весеннего солнца и рождены оливой. Сарматы и скифы связаны с осенним кругом и буком. В наших родовых преданиях есть много историй о войнах и богов, и людей. Но все это -- только Битва Деревьев, борьба разных пород и разной природы.

- Ты назвал три дерева, - донесся голос Спурия, внимательно прислушивавшегося к разговору. - Дуб, олива, бук. Каково четвертое?

- Береза. Дерево зимнего солнцеворота. К нему относят людей, с которыми нам предстоит иметь дело, а также тех -- кто живет на север и восток за ними.

- Люди, вскормленные кругом зимнего солнца должны быть суровы и выносливы, - Митридат тоже следил за мыслью своего телохранителя. - Да и береза -- дерево не простое.

- Это так, господин, - подтвердил Битоит. - Боранов нельзя недооценивать. В них есть особая сила.

- Тише! - Кудзаг поднял палец. - Начинаются камышовые болота. Будем обходить их левее, иначе все увязнем.

Отряд растянулся и выгнулся дугой, воины ступали почти в след сармата. Молчали в напряжении тела, слуха и взгляда. Когда обманули притаившуюся рядом топь, всем стало легче и светлее на душе. Посветлел и лес.

- Почему было не пересечь балку поперек? - Спурий задал царю вопрос, который мучил его с начала вылазки. - И сотни шагов хватило бы, чтобы сравняться с подножием соседнего косогора. Вместо этого мы блуждаем по дну оврага, где с каждого края исходит угроза...

- Прямой путь не всегда ведет к победе, - против воли вздохнул Митридат. - Когда-то это хорошо доказал твой соотечественник Лукулл, который долго бегал от меня, избегая сражения, пока не истощил мои силы. Понимая, что в открытом поле легионам его не выстоять против мощи моей конницы, он ждал случая, изнуряя меня налетами, и взял хитростью. Тоже и здесь. Если пойдем в лоб -- упремся в заставы боранов. Лесные люди ударят на нас всей силой, не позволив сказать и слова. Наш проводник все делает верно. Он уводит нас глухими тропами, чтобы выйти там, где нас меньше ждут.

Объяснение царя показалось римлянину исчерпывающим. Кивнув головой, Спурий пошел за Кудзагом, не сказав больше ни слова.

Плотный древостой несколько раз останавливал Отчаянных, а в одном месте путь отряда прервал Битоит, узнав по мелким признакам длинную засеку, замаскированную тополиными ветвями. На этом трудности перехода не закончились. У самого склона, к которому воины продвинулись за сарматом, бдительный галл отличил совсем незаметные для других петли-подвесы.

- Болтаться бы некоторым из нас сейчас под верхушками кленов... - пробурчал он. - Ладно еще нет подпиленных деревьев, которыми иные рода любят давить своих соседей-противников.

Преодолев коварную Медвежью Балку, люди Митридата взобрались на бок косогора, укрытые от чужих взглядов стеной молодого ракитника. Здесь начинались владения боранов. Они встретили гостей редколесьем, дышащим пахучими травами. Придержав отряд возле большого трухлявого пня, Митридат устроил совет.

- Знаешь ли ты, - спросил он Кудзага, - где расположены селения боранов?

- Я слышал, что есть два на отрогах этого взгорья: большое и малое, - отвечал сармат. - Но сам там не бывал. Бораны никого не пускают в свою землю, а торговлю с ними мы ведем на пограничной черте.

- Прислушивайтесь! - напутствовал царь своих. - Если различите блеянье коз или крик петухов -- значит мы на верном пути.

- Что ты задумал, повелитель? - поинтересовался Клеарх. - Посвети нас в свой замысел!

- Он прост, - проговорил Митридат. - Нам нужно найти небольшое селение лесных людей, чтобы узнать от них, где главный город боранского вождя. Наверняка знатного пленника держат там. Узнаем -- решим как выкрасть его или договориться с вождем.

- Бораны упрямы, - Кудзаг с сомнением покачал головой. - Вряд ли мы от них чего-то добьемся...

- Тогда придется их заставить. Но лучше обойтись без силы и без крови, - Митридат оглядел своих воинов острым сверкающим взглядом. - Слушайте, мои верные соратники! Наш план дерзок, однако боги любят отважных. Словно оса, желающая проникнуть в пчелиный улей и незаметно унести мед, мы должны действовать точно и быстро.

- Или как большая наглая муха, - развеселился Клеарх, - которой нужно стащить крошку пирога из-под носа хозяина, не дав себя прихлопнуть.

Воины невольно заулыбались.

- Вперед! - Митридат качнул головой.

Долго искать не пришлось. По мычанию коров из загонов Отчаянные вышли на след, обнаружив селение на лужайке за поваленным вязом. Оно состояло всего из пяти плетневых хижин, одного большого загона и зерновой ямы под навесом.

- Боги благосклонны к нам, - Митридат, расположившись на траве рядом с остальными, изучал жилища лесных людей. - Спурий! Окружи дома, отрежь все пути к бегству.

- Мы захватим их? - уточнил римлянин.

- Только в крайнем случае. Пока лишь распредели людей и жди моего знака. Со мной отправятся Битоит и Кудзаг.

- Царь, стоит ли тебе так рисковать своей жизнью? - обеспокоился Клеарх.

- Я привык доверять своему сердцу, - объяснил Митридат, взглядом показывая галлу и сармату, чтобы они оставили копья и щиты. - А оно говорит мне, что нас ждет удача.

Вместе с двумя спутниками царь осторожно поднялся и направился к крайней хижине. Товарищи провожали их беспокойными глазами.

Ограда вокруг селения была ветхой и прореженной в трех местах. На ней сушились недавно освежеванные овечьи шкуры. Еще не дойдя до них и десятка шагов Митридат заслышал шум, непонятную возню и возгласы, в которых мешались детские крики и женский плач. Битоит сдвинул брови, крепче сжимая рукоять обнаженного меча. Царь жестом показал, что надо подобраться поближе и узнать причину переполоха в селении.

- Они шумят так, будто стряслось какое-то несчастье, - нашептал Митридату в ухо спал.

Царь уже и сам это понял. Легко и бесшумно, как в молодости, перемахнув изгородь, которая доходила ему до бедер, он направился к дому с распахнутой дверью, приподнятому над другими уступом взгорка. В жилище боранов теперь сухо и угрюмо спорили мужчины, но их заглушали усилившиеся женские причитания. Согнувшись под проемом, Митридат появился перед боранами внезапно, вызвав общее смятение. Женщины и дети отхлынули к очагу, мужчины потянулись к топорам и дубинам, развешанным на стенах. Почти все рослые и прочные торсом, лесные люди по виду казались бывалыми охотниками и воинами. Они сильно отличались от сарматов продолговатыми лицами и отсутствием широкой лицевой кости. Кожа их смотрелась белее, без золотистого загара, присущего обитателям открытых степных просторов, а в цвете косматых волос, стянутых тесьмой на лбу, преобладали рыжие и светлые тона. Зато боранские женщины -- узкие станом, белокожие, с изящными маленькими руками, выглядели выразительнее сарматок. Митридат отметил удивительно правильные пропорции лба, крыльев носа и изгиба губ, напомнившие ему изваяния Артемиды Дафнии.

- Мы пришли с добром, - объявил царь, махнув рукой Битоиту, чтобы тот вложил меч в ножны.

Кудзаг открыл было рот, чтобы перевести эти слова лесным людям, но осекся, с недоумением обнаружив, что они сказаны на почти правильном наречии боранов. Сармат не знал умения Митридата распознавать речь любых племен и изъясняться с ними без усилий.

- Кто ты? - морщинистый остроносый человек в курте из медвежьей шерсти, на шее которого висел оберег из волчьих клыков, оторвался от лежака, где без движения распластался мертвенно бледный юноша. - Ты похож на духа древнего вяза, которого убил мой дед. Ты так же огромен и страшен...

- Я человек, старый, - промолвил Митридат. - И в моих жилах течет такая же красная кровь, как у тебя. Если не веришь, можешь коснуться меня.

- Нет! - судорожно отпрянул старик, поднимая руку в защитном жесте. - Я знаю эти уловки, великан. Так лесные духи заманивают в Землю Скорби, где делают своими рабами. Иди прочь! Бораны не бояться тебя.

- Почтенный старейшина, - заговорил Кудзаг. - Тебя испугал чужеземец своим непривычным видом, но посмотри внимательно на меня, - он приложил руку к груди. - Разве ты не узнаешь во мне спала-степняка из земли за Медвежьей Балкой? Быть может, мы даже встречались с тобой на торгу.

- Правда, - старик, отерев длинные белые брови, подошел к сармату ближе и оглядел с разных сторон. - Ты из людей Золотовласой Наездницы.

- Хвала богам! Здравомыслие вернулось к тебе.

- Но как ты дерзнул нарушить священный рубеж, да еще привести за собой чужих?! - лицо старейшины сделалось гневным. Другие мужчины в хижине тоже зашумели, выражая свое возмущение. Их голоса подхватили женщины.

- Мы пришли за человеком, который находится в вашей земле, - громко и четко произнес Митридат. - Однако не время толковать об этом. Поведай, что за беда посетила твой дом? Почему я вижу печать горя на лицах твоих соплеменников?

- Беда, беда... - забормотал старик, мотая головой. Глаза его стали влажными. - Небесный Отец решил наказать меня и отнять мою радость и опору. Смотри, чужой! - он вытянул руку, показывая на лежащего юношу. - Это мой сын Крив. Его только что принесли из Серебряного Бора. Видишь, как плохо ему? Огонек его жизни скоро истлеет...

Митридат сделал к лежаку Крива несколько решительных шагов. Бораны нехотя расступились.

- Его укусила болотная гадина, когда он брал ягоды, - более внятно поведал стоявший за ложем боран с порванной нижней губой. - Наш знахарь Озар по зиме ушел к Предкам, а послать в Большой Поселок за рощей не поспеваем...

Митридат думал недолго.

- Нельзя терять времени, пока яд не вошел в кровь, - решил он. - Я берусь, старый, спасти твоего сына.

- Где же такое видано? - зашептались женщины. - Чтобы чужой прикасался к нашим детям?..

- Решайте, лесные люди, ваша жизнь в его руках, - торопил царь.

- Делай что можешь, чужой, - старик взглядом заставил всех умолкнуть. Я, старейшина Пырей из рода Селезня, отдаю в твои руки нить жизни Крива.

Митридат сбросил плащ, передав его Битоиту, снял перевязь с мечом.

- Раздуйте очаг! - распорядился он.

Сын старейшины выглядел безучастным ко всему. Взгляд его растворился, словно в тумане. Митридат попросил показать ему место укуса, и один из боранов задрал холстину штанов, обнажив лодыжку, на которой виднелось совсем маленькое пунцовое пятнышко. Царь извлек свой кинжал и приблизился к огню, чтобы раскалить лезвие. Когда сталь побелела, он нагнулся над больным:

- Держите его крепко за руки и ноги! - велел он.

Пырей вдруг потемнел еще сильнее и едва не перехватил руку Митридата:

- Если ты убьешь моего сына, бораны отомстят тебе!

- Не тревожься и не мешай мне, старый. Мне надо вырезать пораженное мясо.

- А что ты будешь делать с духом Болотной Смерти? Он уже сидит в ране и его может выгнать только сильный колдун.

- Имей почтение к человеку, который пришел в твой дом, - сказал старейшине Кудзаг. - Он был правителем и колдуном для своего народа.

Этот довод убедил Пырея, хотя женщины продолжали плакать.

- Если дух Болотной Смерти выберется из раны, его нужно немедленно уничтожить, - пробурчал старик, отходя в сторону. - Иначе он поселится в доме и всем будет горе...

Митридат не ответил ему. Он сделал быстрое, почти незаметное движение, подхватив и отмахнув лезвием небольшой кусок телесной ткани. Крив запоздало дернулся, огласив жилище пронзительным криком, глаза его распахнулись. Передав кинжал Битоиту, царь снял с шеи ожерелье с большим камнем пироп и приложил к ране. Чудодейственный камень, который ионийцы называли Огненным Львом, обладал свойством не только вытягивать болезнетворные токи, но и свертывать кровь. Когда Митридат закончил, пирит из темно-красного стал угольно черным.

- Выброси, - он повернулся к верному галлу, препоручая ему отслужившее свое ожерелье. - А вы, - царь сурово глянул на боранских женщин, - несите воды! Смойте засохшую кровь и перевяжите рану. Тебе повезло, старый, еще немного и яд пошел бы по кровяным жилам. Тогда твоего сына не спасло бы и чудо.

Приходя в себя, бораны зашептались. Пырей наклонился над юношей и положил ладонь на его лоб, словно не веря, что страшное несчастье обошло род стороной. Крив дышал и облизывал высохшие губы. На щеках его появился румянец.

- Чем я могу отблагодарить тебя, чужой? - осведомился старейшина через некоторое время. - Каждый скажет тебе, что мы, бораны, умеем платить добром за добро. Назови свою цену.

- Отблагодарить ты можешь, - раздумчиво ответил Митридат. - Научи, как найти главный город вашего вождя или дай нам провожатого.

Глаза старейшины округлились. Остальные бораны тоже возмущенно загудели.

- У нас, боранов, нет городов, - проговорил Пырей, совладав со своими чувствами. - Наш вождь Рев живет в селище, которое зовется Гнездо Филина. Но закон запрещает приводить туда людей чужой крови. Меня побьют камнями, если я помогу тебе.

- Ты лишь направь нас, а я сумею договориться с вашим вождем, - пообещал Митридат.

- Я не знаю твоих скрытых мыслей, чужой, - старейшина потупился. - Вдруг ты задумал причинить ему зло? Если ты сильный колдун, ты вполне можешь отнять его волю и подчинить его душу. Это будет плохо для всех боранов.

Митридат покачал головой, удивляясь простодушию лесных людей.

- Я готов поклясться всеми богами Неба и Земли, что не нанесу вреда ни вашему вождю, ни всему вашему народу, - пообещал он звучно. - Пусть Повелители Вечности засвидетельствуют прямоту моих намерений.

Пырей колебался. Он сел на скамью, накрытую рогожей, и грузно задышал.

- Нам нужно посовещаться, - сказал он. - Мы тебя позовем.

Митридат взглядом поманил Битоита и Кудзага, покидая жилище старейшины. Все трое расположились на толстом опилке сосны, дожидаясь решения Пырея. Вскоре голубоглазый мальчуган окликнул их.

- Бораны всегда платят добром за добро и злом за зло, - начал свою речь старейшина, когда путники вернулись в дом. - Вы пришли из Земли Трав без права и приглашения, чем нанесли обиду нашим родам. Это есть зло. Но вы избавили от смерти моего сына, а род Селезня -- от тяжести утраты, которую нечем было бы восполнить. Это добро. Великий Небесный Отец научил нас на чаше весов соизмерять поступки людей. Большое добро весит больше, чем малое зло. Я, Пырей, глава рода Селезня, решил воздать вам по чести, чтобы не остаться в долгу и не опозорить себя и сородичей перед памятью Предков.

Митридат терпеливо слушал старика, не перебивая, лишь прикрыв глаза и соединив на груди руки. Он уже знал, каким будет ответ боранов.

- Это Сох, - Пырей вытолкнул вперед круглощекого паренька лет семнадцати с вздернутым носом и бегающими живыми глазами, лучащимися любопытством. - Он сын торговца Уреха и знает все пути к Гнезду Филина. Я даю его вам в провожатые, помня о клятве не злоумышлять против Рева и нашего племени, которую ты, великан из чужих земель, произнес здесь. Боги слышат и видят все. Пусть поразит тебя огонь Неба и поглотит пучина Земли, если ты обманул нас. Сох доведет до Гнезда Филина, но не ступит с вами в селище. Реву и старейшинам вы скажете, что нашли путь сами.

- Сколько переходов до обиталища вашего вождя? - спросил Митридат.

- Шесть дней пути.

- Так много? - Митридат опешил.

- Дорога лежит лесами и борами, логами и буераками, - отвечал Пырей. - Быстрее пройти по земле не сможет никто.

- Ты сказал "по земле?" - царь мгновенно зацепился за фразу старейшины. - Что это значит? Есть иной путь?

- Есть, - без охоты признал Пырей. - Под землей.

- Объясни, почтенный, я не понимаю тебя, - попросил Митридат.

- Я расскажу тебе, чужой, про Колодцы Белоглазых. Прежде этим краем владел иной народ. Было это столько поколений назад, что не хватит пальцев на руках и ногах, чтобы перечесть. Мы не знаем, как они величали себя сами, но зовем их Белоглазыми.

- Почему Белоглазыми?

- Их очи не имели зрачков. Так передают прадеды, так видно на рисунках, оставленных на камнях. Это признак сильных колдунов, которым доступно наблюдать и мир людей, и мир духов.

- Но в чем была их сила? - допытывался Митридат.

- Белоглазые управляли природой, словно всемощные боги. Даже русла многих рек этой земли они сумели увести под землю. Там, на островах посреди воды они заложили селища и святилища. Иные из них сохранились по сей день, но повреждены временем. На коже нашей земли есть водные впадины, подобные озерцам, поток которых пробивает земную плоть, нисходит вниз и вливается в скрытые реки. Мы зовем их Колодцы Белоглазых. Таким путем можно ходить на комягах.

- Как глубоко спускаются воды? - заинтересовался Митридат.

- Очень глубоко. Но вновь поднимаются к поверхности через дни пути.

- Ты был там? Видел? Своды земли не рушатся вниз?

Видя нетерпение царя, Пырей довольно улыбнулся:

- В молодости я ходил Дорогой Тайной Воды. Осыпи там бывают. Но это не влечет большой беды. Белоглазые позаботились укрепить своды неведомым нам образом.

- И ты видел их селения? - уточнил царь.

- От них немногое уцелело, - голос Пырея стал задумчивым. - Однако эти развалины волнуют душу. Не знаю, чужой, как объяснить тебе. Когда смотришь на камни, обтесанные, словно бревна, на рисунки и знаки Белоглазых, время пропадает...

- Расскажи еще про камни, - Митридат как будто забыл о своей главной цели.

- В нашей земле лесов и рек нет гор, но Белоглазые нашли камень где-то под землей. Из него они делали свои жилища и святилища. Высокие, в рост человека, валуны они сглаживали и украшали рисунком, пробивая твердый слой. И жилища, и святилища составлены в круги.

- Есть ли на рисунках Белоглазых изображения богов, которым эти люди поклонялись? - продолжал расспрашивать Митридат.

- Да, - кивнул Пырей. - Белоглазые чтили богиню Белая Лебедь. Ее рисовали часто. Я слышал, рода их возглавляли женщины-вожди, Лебединые Девы.

- Куда же пропал столь необычный народ?

- Не ведаю, чужой. Что-то согнало их с этой земли. Ушли ли они дальше водой или глубже землей -- не ответит никто.

- Как я понял тебя, к селению Гнездо Филина можно добраться одной из этих подземных рек?

- За два дня пути. Я дам прочные комяги, сколько скажешь. Сох поведет вас. Здесь за Муравьиным Холмом один из Колодцев.

Морщины на лице Митридата размякли, он остался доволен.

- Пусть боги оберегают тебя, не позволяя прерваться ветви твоего рода, - промолвил он, поворачиваясь к двери. - Мы будем ждать твоего проводника на окраине селения. Поторопи его, чтобы собирался быстрее!

- Мы договорились с тобой, чужой, и я верю тебе, - отозвался старейшина. - Да ведут тебя добрые духи дорог.

За оградой царь покриком призвал всех своих воинов, скрывавшихся в засаде.

- Не думал, что все повернется столь благоприятно, - высказал Спурий, когда узнал о договоре с боранами.

- Эти лесные люди совсем не свирепы и уважают законы чести, - отметил Митридат. - И они не похожи на безобразных дикарей, какими их видят спалы. Верно ли, Кудзаг?

Сармат нерешительно пожал плечами.

- Возвращайся к своей повелительнице, - велел царь. - Скажи, что сами боги направляют нас к удаче.

Кудзаг приложил ладонь к сердцу и зашагал к лесу.

- Господин! - Битоит сомкнул переносицу. - Стоит ли верить сказам боранов о белоглазых людях и тайных реках?

- Почему нет? - удивился Митридат. - Во многих уголках земли обитали мудрые народы, владевшие знаниями, забытыми ныне. Таковы пеласги и этеокритяне, хатты и шумеры. От их величия остались лишь крохи и обрывки воспоминаний, предания и образы. Но и они не были первыми. Кто же сочтет забытых сейчас обитателей бескрайних степей, гор и лесов Ойкумены? Я слышал, что в древнюю пору лесов здесь, на севере, почти не было и тут стояли города. В них обитали отважные воины и проницательные мудрецы, а мастера и строители превосходили умением тех, что живут в наши дни. Я желал бы увидеть своими глазами руины построек Белоглазых.

В дорогу снарядились после трапезы. Мужчины боранов принесли две туши убитых косуль, которых воины Митридата освежевали и зажарили на огне, насадив на вертела. Из припасов в переметных сумах оставалось еще достаточно вяленины, козьего сыра и меда. Этого должно было хватить на два дня пути под землей.

Сох привел царский отряд к впадине за холмом. С собой воины приволокли из селения четыре комяги -- вырубленных из комля дуба лодки без киля, в каждой из которых могло поместиться пять-шесть человек. До поверхности воды, светящейся как медное блюдо, высота от края впадины была не меньше двух оргий, но бораны, как заметил Митридат, позаботились проложить спуск-лесенку из коротких сосновых бревен.

- Меня пугает эта затея, царь, - Клеарх присел на корточки над Колодцем. - Не лучше ли было выбрать путь через леса? Пусть долгий, но не такой опасный...

- Что тревожит тебя, грек? - Митридат с удивлением вскинул брови. - Ведь у нас есть проводник, знающий водную тропу.

- А разве тебя, повелитель, не насторожил рассказ лесных людей? - Клеарх поднял на царя задумчивые, темные глаза. - Они описали тебе реки, которые уходят под землю и вновь выбираются на ее поверхность спустя десятки и сотни стадий. Не есть ли это прямое указание на пять рек смерти: Стикс, Лету, Ахерон, Коцит, Флеготон? Каждая из них часть своего долгого пути проходит через царство Аида.

- Я не подумал об этом, - признал Митридат, наблюдая, как его воины подтаскивают комяги к спуску.

- А каменные развалины, которые видели бораны, вполне могут быть остатками сооружений из чертогов Элизия.

- Даже если ты прав, мы не откажемся от этой возможности, - Митридат упрямо сдвинул губы. - Разные поколения боранов ходили по нему и остались живы. К тому же, - он вдруг широко улыбнулся, - воды реки Стикс сделали неуязвимой плоть великого Ахилла, а Гефест закалил в них меч Давна. Я не помню сказаний, в которых подземные реки убивали смертных.

Клеарх засопел носом, подбирая слова для ответа, но не нашел их.

- Отринь, дружище, дурные мысли! - Митридат ободряюще коснулся его спины. - Или ты не видишь, что Тюхе сама прокладывает нам дорогу?

Воины спустили комяги на плечах и сплавили по воде, запрыгнув следом. Боранский проводник расположился в лодке с царем. По его слову люди взялись за весла. Разрезая твердь плотных, маслянистых вод, челны поструили к земляной норе-проему, подобному чем-то сводчатой арке, оставляя позади запахи лесных смол и трав. Течение подхватило легкие суденышки, словно четыре дубовых листка. На своей упругой ладони оно толкнуло их в призывно темнеющий зев, в гудящую пустоту незримого мира.

Глава 10. Тайны Корибантов.

...Опять бурлило море. Вновь Эносихтон упивался властью над безмерной пучиной, пугая смертных. Взобравшись на ребристый гранит с крапинами, Минос следил за волнами, которые белопенными жеребцами врезались в берег. Неодолима сила водной пучины. Когда нереиды расходятся в своей одержимой скачке на рыбохвостых скакунах и лютуют дети упрямого старца, поднимая со дна грозные течения, могущество неба и земли меркнет. Ни птицы, ни паруса не видно на гребне черных, кричащих волн.

Уже третий день пустовала водная гладь. В этом нашлась только одна радость для обитателей острова: Быки Моря, настойчиво разорявшие побережье, забыли дорогу в край царя Астерия. Жителям деревень не нужно было прятать пожитки и бросать дома, торопясь найти убежище в горах. Слабые отдыхали от сильных, сильные покорно ждали, не прекословя воле богов.

Увлекшись созерцанием буйства стихии, имевшей столь сильную власть над сердцем и душой каждого критянина, Минос забыл о деле, которое заставило его покинуть пещеру горы Ида. Юноша хотел порадовать своего воспитателя, насобирав перепелиных яиц на окраине рощи, где под тенистыми ясенями все больше стало появляться гнезд этих пестрых птиц.

Спрыгнув с камня, Минос зашагал по тропинке среди пушистого мирта, увенчанного бледными цветками. В лицо дохнул сырой ветер, но вдруг остро принес запах дикого зверя. Повернув голову вбок, юноша натолкнулся на красные глаза большого вепря. Лохматое серое рыло с ножами острых клыков торчало из-за листьев латука. Минос замер. Обычно эти страшные животные атакуют сразу, едва столкнувшись с человеком в зарослях или у речной поймы. Тогда избежать губительного удара невозможно. Но сейчас вепрь будто выжидал, рассматривая человека, что позволило юноше выиграть время. Когда громоздкая туша с хребтом, напоминающим зубчатую крепостную стену оттолкнулась задними ногами, беря разбег и опуская голову, он метнулся в сторону. Минос успел присмотреть обломок молодого тиса с растопыренными сухими сучьями. Подхватив его обеими руками, он встретил животное, мгновенно повернувшееся за ним.

Юноша понимал, что силой и подвижностью вепрь превосходит человека, представляя угрозу даже для хорошо вооруженного воина. Он лишь надеялся сдержать ярость первого натиска, заставив секача отступить своим решительным отпором. Но мощь зверя оказалась необыкновенной. Несмотря на удар в голову тисовым острием, вепрь смел Миноса, как былинку. Деревце с виноватым хрустом развалилось пополам, а юноше пришлось уцепиться за направленные на него клыки. Вепрь протащил его несколько шагов, норовя высвободить свое грозное оружие. Упираясь ногами, Минос не разжимал хватки, стремясь отсрочить неизбежный конец. Зверь разъярился еще больше. Мотнув рылом влево и вправо, чтобы сбросить висящего на себе человека, он даже всхрапнул от натуги. Его молодой противник оказался не по годам крепок телом. Тогда вепрь опустил голову еще ниже и подцепил юношу под ноги, перебросив назад через свою широкую спину.

Минос упал, однако тут же поднялся. В голове его звенело, ребра болели от удара об землю. Счет шел на мгновения, но юноша уже сообразил, что надо делать. Собрав оставшиеся силы, он ринулся к граниту, с которого еще столь недавно изучал море беспечным взором. Секач догадался о намерении человека, припустив следом. И все же, Минос успел. Издав раскатистый крик не голосом, но всем своим нутром, он оторвал от земли ребристый камень и обрушил на макушку сопящего животного. Агония вепря была недолгой. Подрубленным стволом он осыпался вниз, окатив юношу кровью из проломленного черепа.

- Тебе нужно обмыться и переодеться, - голос Идаса прозвучал неожиданно. Дактиль стоял возле накренившегося клена, осматривая своего воспитанника. - Этот зверь явно пришел сюда за тобой. Его направили к горе твои враги. Значит, за вепрем скоро явятся люди.

Минос молчал, опустившись на колени. После схватки он размяк, словно тесто. Идас приблизился к нему мелкими шагами и помог подняться.

- Без колебаний справившись с первой своей угрозой, ты одолеешь и другие, - сказал он наставительно. - Дух твой прочен, как этот гранит, а душа широка, как это море. Многое из того, что недоступно смертным, тебе по плечу. Я всего лишь научу тебя правильно пользоваться силой, живущей у тебя внутри. Собирайся! Нас ожидает маленькое путешествие в дальние пещеры...

Митридат оторвался от Черного Камня. Ему уже гораздо легче давались перемещения между слоями времен и он легче отходил от увиденных образов.

- Ты делаешь успехи, царевич, - похвалила Дриопа. - Как ты видел, судьба рано закалила Миноса, словно клинок в пламени кузнечного горна. И этим горном стала для него гора Ида.

- Ты хочешь сказать, что я познал меньше испытаний? - насупился Митридат.

- Я не говорила этого, - возразила жрица. - Никогда не стоит сознательно приближать трудности. В твоей жизни их будет еще достаточно. Но я желала бы, чтобы ты уже сейчас обнаружил корень своей силы в самом себе.

- Минос познал Учение Дактилей и создал великую морскую державу, - проговорил Митридат в раздумье. - А я?

- Ты стоишь во Вратах Учения Корибантов, - ответила Дриопа. - Мать Богов опекает тебя. Что помешает тебе в будущем изменить мир людей, которые сейчас потеряли горизонт целей и сбились с дорог, проложенных предками? Яркое солнце Запада, Логос эллинов, сосуществует в тебе с загадочной луной Востока, азийской Душой. Они -- как две половины твоего существа, потомок царей, но они не противоречат друг другу. Крепче встань на два этих столпа и оттолкнись, чтобы сделать шаг. Ты можешь оставить на земле большой след, внутри которого будут жить целые народы.

Царевич осмысливал слова жрицы, однако слишком многое ему было пока непонятно. И будущее стояло перед глазами размытой пеленой.

- Продолжим наши занятия, - жрица пригласила царевича прогуляться по тропе. - Разговор наш пойдет о скрытой силе письмен, в которых заключена вся сущность Мироздания. Эти письмена были дарованы Демиургами Вечности лучшим из смертных много эпох назад. С той поры начертание знаков менялось не раз в тех краях, куда приносили их Посвященные. Менялся и смысл. Но мы должны уловить рисунок изначальной сути, восстановить лик Истины.

- Письмена означают вещи и явления нашего мира?

- Да. Хронос и Физис, Эфир и Пневму, а также другие начала, рожденные из Архе-праосновы, из Апейрона-Бесформенного. Но назначение их шире. По воле богов Небесные Знаки могут изменять мир вокруг человека, вершить события и даже судьбы. Для этого их нужно насытить собственной силой, одухотворить своим сердцем.

- Я не знал, что простые письмена обладают такой властью, - заметил Митридат.

- Это не простые письмена, - поправила Дриопа, - а мост между Землей и Небом. Священная Пара: Эвринома-Ночь и Великий Дракон Офион приоткрыли их смертным. Эвринома сняла свой непроницаемый полог тайны, чтобы человек, выбранный богами, смог срисовать с чешуи дракона чудесные знаки. Последователи первого посвященного внесли немало путаницы, принявшись толковать узоры богов на свой лад. В разных землях исходный вид письмен оказался искажен воображением. В других местах -- сознательно изменен, чтобы случайные люди не смогли приобщиться к власти, даруемой знаками.

- Я слышал, что до сих пор с помощью Письмен Богов жрецы Кипра, Фригии и Кикладов вызывают дождь и ветер, гром и молнию, - сказал Митридат. - Они используют их начертания на земле и камнях.

- Есть еще способ вырезания знаков на дереве и составления из планок, - дополнила жрица. - А также -- нанесения на тело сажей либо кровью жертвенных животных. Древние воины-корибанты отмечали Письменами Богов древки своих копий, поле щитов и клинки мечей. Делают с ними и нашейные амулеты из золота и бронзы.

- Как же понять, какие начертания подлинны, а какие лишь отводят взор несведающим? - остановился Митридат.

- Я научу тебя, - пообещала Дриопа. - Скажи мне, запомнил ли ты что-либо из рисунков Крита? Ты мог видеть их в пещерах горы Ида, следуя по стопам царя Миноса.

Царевич засопел.

- Два точно врезались мне в память, - кивнул он после раздумий. - Они по-особенному цепляют взор...

- Начерти на земле! - попросила жрица.

Митридат подобрал одну из маленьких веточек под дубом и присел на корточки, старательно выводя ровные линии.

- Вот это похоже на дерево, - он закончил рисовать и отстранился, критически оценивая свое изображение. - В середине ровный ствол, а вверху -- разветвления из трех ветвей с утолщениями на концах. Будто плоды...

- Это Древо Жизни, - сообщила Дриопа. - Центральный образ Письмен Богов. Он как бы пронизывает все Мироздание. Но этот знак подобен также человеку, простирающему руки ввысь, дабы заручиться поддержкой Демиургов Вечности.

- Я не подумал об этом, - удивился царевич, под новым углом зрения изучая рисунок.

- Древо Жизни -- знак Защиты. В самый трудный миг жизни смертный может обратиться к богам, испросив совета или помощи. И он всегда получит ответ, который нужно лишь правильно понять. Какой второй знак ты запомнил?

- Этот! - Митридат решительно вывел стрелу, устремленную вверх, но без оперения.

- Жертва, - вымолвила Дриопа. - Знак победы, доставшейся воину ценой утрат. Это мужество двигаться по дороге жизни, не отступая от своих целей, поиск самого предназначения человека. Бессмертные боги посредством этого символа желали донести до нас откровение: жертвуя всем, что мы имеем, можно приобрести гораздо большее. Даже если мы жертвуем собственной жизнью...

- Что же большее? - царевич округлил глаза. - Что может быть больше самой жизни?

- Пока ты не поймешь этого, - Дриопа покачала головой. - Для юноши, делающего первые шаги в постижении мира, неправильно и несвоевременно размышлять о ценности Нетленного, о безусловности Истины, стоящей за отдельными судьбами. Пусть знак Жертвы станет для тебя указанием на твердость воли, которая нужна для высоких свершений.

Глаза жрицы из холодных и строгих сделались почти задорными.

- Каков смысл сегодняшнего урока? - спросила она Митридата. - Подведи черту под сказанным!

Царевич поднялся:

- Ты посвятила меня в суть знаков защиты. Один из них оберегает нас с помощью божественных сил. Второй -- собственных умений и мужества.

- Правильно, - одобрила Дриопа. - Древо Жизни вверяет смертного в руки богов. Жертва -- укрепляет и направляет в цель оружие, которым он будет биться со своими врагами. Запомни это.

- Я запомню, - пообещал Митридат. - Что теперь?

- Идем в лачугу. Ты продолжишь изучение целебных и вредоносных трав.

Наука постижения свойств растений, называемая ризотомикой, для царевича стала не менее сложной, чем освоение Письмен Богов. Даже простой, на первый взгляд, сбор оказывался мудреным искусством, не признающим ошибок.

- Каждый стебель, тянущий свой росток из земли, напоен соками Великой Кормилицы, - поучала Дриопа. - Но свойства его могут быть различны. И живительное, и губительное начало в равной степени присуще растениям. Применение сокровенной силы трав зависит от нас -- тех, кто понимает их душу.

- У растений есть душа? - озадачился Митридат.

- Есть. Как и у всего живого. Опытный ризотом читает душу растения, как раскрытый свиток: понимает, чего ждать от стебля, поднявшегося в низине, на камне или у речной протоки. Но и собирать травы необходимо с умом. Нельзя просто так нарвать их, где приметил глаз, и принести в свое жилище.

- Объясни, почему? - удивился царевич.

- Срывая черешок без позволения и соблюдения особых правил, мы лишаем растение большей части его силы, которая остается земле, - серьезно ответила жрица. - Кроме того, можно причинить вред самому себе. Пневма растения способна поразить нашу кожу, вызвать немощь в теле или затемнение ума.

Дриопа учила Митридата натираться ореховым маслом с примесью ириса перед сбором трав, чтобы защитить плоть от случайной и намеренной порчи. Также нельзя было прикасаться к растению голой рукой, но перерезать тонкую нить его жизни серебряным луновидным серпом.

- У каждой травы, будь то анифос или тимьян, цукнида или молоха есть свой незримый дух-защитник, - поучала жрица. - В миг, когда ризотом отделяет стебель от корня, этот защитник опасен. С ним нужно договариваться, иначе в твой дом вместе с растением вступит болезнь.

- Что еще я должен знать о сборе трав? - расспрашивал Митридат.

- Со временем ты познаешь все их свойства и легко сможешь отличать, к какому из четырех видов относиться пневма растения: к горячему, холодному, влажному или сухому. Пока же я научу тебя словам, с которыми ты будешь обращаться к травам, дабы они не утаили от тебя своих живительных соков. Также следует подходить к каждой из них с одной из четырех сторон света. Это тоже относится к знаниям корибантов.

- Какая из трав самая сильная? - иногда царевич не успевал удержать на языке простых и наивных вопросов. - Я уже знаю, сколь могуча мандрагора в самых разных ее применениях. Она ослабляет внутренний огонь, делает нечувствительным к боли. Есть ли что-то, превосходящее ее?

- Трава Кентавра, - поведала Дриопа. - Ты найдешь ее в Гроте. Мудрый кентавр Хирон обучался врачеванию у самого Апполона Гилата. Этот золотник с красными цветками он выделял среди прочих, потому за растением и закрепилось такое имя. Трава Кентавра, известная у разных племен, как золототысячник или семисильник, не только выводит из тела ветры и яды, но в тонком поле разрушает наложенные на человека чары. Хирон врачевал ее соком раны богов и героев. Срезать Траву Кентавра лучше выше прикорневых листьев и сушить в темноте, разложив цветками на юг. Если смешать ее с касторовым маслом и кровью чибиса, то полученное средство дарует тайну чистого взора -- умения видеть скрытые вещи. Древние корибанты знали утраченный ныне секрет, как натеревшись смесью из Травы Кентавра стать невидимыми.

Митридат внимал жрице с раскрытым ртом. Запоминая ее наставления, он отправлялся на ночные и дневные сборы. В разные часы важно было обрезать Цветы Огня, распускающиеся в полночь, и стебли ликиса, обретающего полную мощь перед рассветом, но при этом обманывать внимание зловредных духов-защитников.

Непросто было разобраться во всех циклах прямой и обратной силы трав, зависящей от времени года и суток, от влияния солнца, луны и звезд. Но царевич старался. Под наблюдением Дриопы он сушил травы в хижине и варил отвары в глиняных горшках из готовых к применению листьев и стеблей портулака, аниса, кориандра. Иногда для усиления их качеств в отвар добавлялись толченые кости птиц и сожженная кожа зверей. Скоро Митридат научился сам делать травяные смеси и испытывал их действие на своем организме.

Жрица Кибелы подчас сопровождала царевича в его путешествиях по Уделу, взяв с собой семиструнную формингу. Пока царевич обследовал береговые склоны и лужайки, она устраивалась на камне и касалась пальцами струн, заполняя чарующими переливами зеленеющие дали. Карпы и налимы оживали на мелководье ручья, норовя выпрыгнуть из воды, суслики и бурундуки выглядывали из-за камней, а у ног жрицы собирались чирки и коростели. Музыка Дриопы неизменно оживляла пространство.

Но не только рыб, зверей и птиц притягивали к себе задумчиво-трогательные и чистые, точно родниковые струи, мелодии жрицы. Как-то, обследуя травяной склон, покрывшийся фиолетовыми и желтыми ирисами, Митридат поднял голову, уловив над собой воздушную тень. Ожидая узреть свою наставницу, царевич вздрогнул и замер в напряжении. С сухого, бледного до мертвенной синевы лица, отмеченного ямками-впадинами на щеках, на него смотрели холодные глаза, пронзающие, словно наконечники дротиков. Незнакомая женщина с дымчатыми волосами, спускавшимися на грудь, реяла бело-зеленым маревом: это разлетались складки ее пеплоса, охваченного в узкой талии поясом из колосьев. Не говоря ни слова, лишь странно наклонив вбок голову на длинной шее, она указала на основание одинокого ясеня в нескольких шагах от царевича. Митридат перевел взгляд на мощный комель дерева, а вернув его -- нашел пустоту.

- Это мелия, - Дриопа внимательно выслушала рассказ царевича, возвратившегося в лачугу взволнованным. - Что ты обнаружил под ясенем?

- Вот, - показал Митридат пучок стеблей. - Куст мальвы.

- Мелии -- нимфы ясеней, - объяснила жрица. - Как видно, это растение напиталось и соками земли, и корневой силой могучего дерева. Нимфа-хранительница не просто так посоветовала тебе взять эту траву.

- Я знаю, что мелии -- самые древние из нимф, - похвалился Митридат своими познаниями. - Они происходят от Матери-Геи и крови Кроноса. А травы, выросшие в тени ясеня, особо ценили кентавры.

- Молодец! - Дриопа одобрительно повела бровями. - Как мы помним, первые люди были рождены из ясеней, а кентавр Хирон смастерил копье из ветви этого дерева. Только ты забыл, что мелии не просто древесные нимфы, но еще и менады, спутницы Диониса. Теперь ты подружился с одной из них, - она подмигнула царевичу.

- Хороша дружба... - пробурчал Митридат. - Подкралась незаметно и напугала...

Внезапно он встрепенулся:

- Но ведь менады опасны для людей?

Дриопа не ответила прямо на этот вопрос, а заговорила неторопливо и раздумчиво:

- В особые дни менады становятся Фиадами-Неистовыми и облачаются в львиные шкуры-бассары. Так они воплощают безграничную природную страсть Диониса Загрея.

- Я с детства помню страшный рассказ моей няни о несчастном Орфее, которого разъяренные менады разорвали на части! - выпалил царевич.

Жрица отрицательно покачала головой:

- Ты неверно понимаешь смысл этой истории.

- Но каков же он? - Митридат недоуменно хлопал глазами.

- Гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. Ответь мне, кем был Орфей?

- Служителем Муз...

- Это лежит на поверхности. Орфей -- первый великий Посвященный и последователь Диониса, а не Аполлона, как ошибочно думают некоторые. По воле богов Орфей открыл людям учение о метемпсихозе -- нескончаемой цепи земных перевоплощений.

- Я слышал о таинственных мудрецах-орфиках, которые сохраняют свои культы в великой тайне, - наморщил лоб царевич. - Но я никак не могу понять: если Орфей следовал Пути Диониса, то зачем его убили менады, спутницы этого бога?

- Чтобы даровать ему бессмертие, - выразительно промолвила Дриопа. - Орфей завершил свое человеческое предназначение и должен был освободиться от сомы-тела, став мотыльком, выпорхнувшим из темной гробницы к яркому солнцу.

- Ты говоришь необычно, - Митридат подпер подбородок обеими руками, как делал в моменты глубоких размышлений. - Мне не все ясно...

- Душа человека неутомимо меняет дом своего обитания -- смертную плоть. Орфей разбил цепь этих скитаний без начала и конца. Такова главная цель учения, которое он проповедовал. А смерть... Вспомни древнее предание о титанах, преследовавших самого Диониса. Дионис принимал разные обличья, чтобы спастись от них, но титаны настигли его, когда он стал быком, разорвали на части и съели. Не смогли съесть лишь сердце -- нетленную сущность. Она позволила возродиться новому, бессмертному Дионису. Тоже самое произошло и с Орфеем, который прошел дорогой своего наставника. Очистившись от гнета оков, Орфей воспарил в высшие сферы.

- Куда же попадают души людей, освободившихся от земных воплощений? - спросил Митридат.

- На Острова Блаженных, - сообщила жрица.

- В царстве моего отца, где я родился и вырос, фиасы орфиков и их культы запрещены, - вздохнул царевич. - Потому я не знаком с их обрядами и идеями.

- Это закономерно, - признала Дриопа. - Традиция Орфизма не признает власти царей и даже высших жрецов.

- Значит, мне можно не бояться мелий-менад в Уделе? - Митридат вернул разговор в первоначальное русло.

- Именно, - заверила жрица. - Ты чист душой, а понимание смысла человеческой жизни с каждым днем растет в тебе из посаженных зерен. Пока эти ростки невелики, однако они уверенно тянуться к свету знаний. Придет время, и мы будем серьезно говорить с тобой об устройстве мира: о Хроносе и Хаосе, о Протогоносе-Едином и Матери-Ночи. Сейчас же ты узнал наиболее важное для твоего развития: о божественном начале в человеке, о неуничтожимом Духе Бессмертия.

- А что такое Протогонос?

- Неразрывность и связанность мирового порядка. В учении орфизма сказано: "И Зевс, и Аид, и Солнце, и Дионис -- едины". Это значит, что есть всецелое Начало, первородная Сила, обобщающая отдельные явления. Мы, корибанты, видим в этом начале Великую Мать: Кибелу-Иштар-Ашторет. Это лоно самой Вселенной. Кое-что об этом тебе поведают существа, с которыми тебя ждет встреча через три дня.

- Кто они? - волнение вернулось к царевичу.

- Люди-Змеи, - почти прошептала Дриопа.

Против своей воли Митридат сжался.

- Это новое испытание? - осведомился он.

- Можешь считать так. Люди-Змеи живут в Низине Белых Камней на север от нашей хижины.

- Я еще не добирался до той стороны в своих прогулках.

- Теперь доберешься. Эта встреча необходима тебе.

- Они носители какого-то знания?

- Да. У них ты должен научиться понимать языки людей, не запинаясь за слова.

- Как это?

- Человеку не хватит целой жизни, чтобы освоить наречия многочисленных племен и народов, населяющих нашу землю. Но узнав змеиную мудрость, ты будешь слышать смысл сказанного за облачением из отдельных звуков. Еще -- ты сам сумеешь передавать смысл собственных слов людям разных родов, не утруждая себя заучиванием речи, а только лишь чувствуя ее движущийся поток.

- Я готов! - решился Митридат.

- Еще нет, - Дриопа улыбнулась кончиками губ. - Три дня тебе нужно есть только холодную пищу и спать на дне ямы, подложив под себя травяные циновки. Я буду поить тебя настоем из болотных трав, а потом поднесу тебе черный хитон. Ты уже достаточно пробыл в святилище Великой Матери, чтобы носить одеяние подвижника, причастного к таинствам корибантов. Кроме того -- перед самой встречей ты обмажешь все тело слоем влажной земли.

- Но эти существа... - царевич закусил губу. - На кого они больше похожи? На людей или на змей?

- Не торопись, ты сам все узнаешь, - охладила его любопытство жрица. - Скажу лишь, что они бескостны и не умеют передвигаться вертикально. Потому живут среди камней в тени и избегают яркого солнца. Готовься. Три дня пролетят быстро.

Суровая подготовка далась Митридату непросто. Но он не роптал, стоически вынося неудобства скудного питания и ночлегов в яме, которую вырыл за хижиной. В ночной тишине его охватывали тоска и уныние, иногда хотелось даже закричать. Царевич страдал от молчания и неожиданного одиночества: Дриопа в эти дни почти совсем не разговаривала с ним, велев беречь внутреннюю силу, которая растрачивалась через слова. Зато по истечении срока наступило удивительное спокойствие. Шумные мысли перестали скакать в голове ретивыми жеребятами, чувства не тревожили сердце, ставшее гладью горного водоема.

- Ты готов, - заключила жрица, изучая осунувшееся лицо Митридата с легкими тенями под глазами, мерцающими теперь ровным лунным светом. - Огонь сомы-плоти не тревожит тебя, ум твой неподвижен и холоден. Ты сможешь общаться с теми, кто живет в Низине Белых Камней. Они не прогонят тебя и ты не убежишь прочь, поддавшись панике.

Облачившись в черный хитон и натеревшись пахучей землей, царевич отправился следом за Дриопой, которая вызвалась показать ему дорогу. Они вышли ближе к вечеру, когда окоем начал меркнуть. Но Митридата это уже не смущало.

Жрица скользила по краю знакомых царевичу кущ, огибала увалы, шагала тропой по дну долины. Остановилась она у кустов терновника, за которыми угадывалась уводящая вниз впадина, припушенная высокой травой.

- Спустишься в эту низину и пойдешь по ней, пока не упрешься в россыпи круглых белых камней, - наказала Дриопа. - Там ты сядешь на один из них и будешь ждать. Тебе все понятно?

Митридат молча кивнул. С первых же шагов вниз по уклону он отметил, что земля очень слизская и ускользает из-под подошв. Пришлось даже удерживаться рукой за травяные стебли. Однако царевич все равно торопился. Ему хотелось достичь места до полной темноты и успеть осмотреться. Вскоре белые пятна забрезжили впереди. Это были камни. Митридат попробовал их сосчитать, но быстро оставил эту затею. Он предусмотрительно выбрал камень повыше, который помещался в середине нагромождений, и взобрался на него, подтянув ноги.

Ожидание оказалось очень утомительным. Сумрак успел окутать землю плотным волокном, однако ничего не происходило. Царевич, впавший в легкую дрему, уже начал надеяться на то, что необычная встреча не состоится и он спокойно досидит в низине до рассвета. И вдруг ощутил совсем рядом близость чего-то холодного. Зашевелилась и земля у крайних камней.

Митридат еще выше поддернул ноги и охватил колени руками. Это дало небольшое ощущение защищенности. Он весь превратился в слух, так как глаза почти ничего не разбирали в расплывшейся мгле. Шуршание послышалось теперь сзади, а когда царевич повернул голову назад, то и слева от него. Пришлось взгромоздиться на камень и выпрямиться во весь рост. Сверху Митридату удалось рассмотреть смутные, подвижные тени. Они наползали сразу с нескольких сторон. Это было похоже на человеческие фигуры, отталкивающиеся от земли согнутыми руками. Но скоро царевичу сделалось не по себе: удлиненные тела не имели ног, а переходили в подобие змеиных хвостов, свивающихся дугой и распрямляющихся с силой. Существа двигались, имея три точки опоры: передние конечности и заднее змеевидное утолщение, также проталкивающее вперед. Вновь резко повеяло холодом от синеватых обнаженных тел, казавшихся совершенно бескровными. Митридат видел теперь и поднявшиеся головы яйцевидной формы, лишенные волос, и морщинистые лица, и большие круглые глаза под толстыми веками, горящие синим светом.

- Не бойся нас, - обдало царевича низким, свистящим шипением. - Ты -- мальчик, живущий в хижине Посвященной. Мы уже слышали о тебе. А мы -- земляные люди, дети Геи.

- Люди? Но ведь у вас нет ног?.. - Митридат почему-то забыл о почтении.

- Они не нужны нам, - ответили сзади. - Наша сущность податлива и гибка. Всю свою жизненную силу мы берем от земли и потому не может от нее отрываться. Помимо силы земля дарит нам свои знания из неиссякаемых кладовых. Мы слышим все, что происходит в самых дальних концах Ойкумены, понимаем все языки и даже предвидим помыслы, которые только зреют в головах людей, наивно считающих себя хозяевами земных просторов. Слышим мы и совершающееся глубоко под землей.

- Вы поделитесь со мной своими знаниями? - Митридат сам удивлялся собственной смелости, которая сейчас несла его, как волна.

- Чтобы познать таинства земли, следует сначала раскрыть в себе природу Прозрачного Льда -- свое змеиное начало.

- Но разве это есть во мне? - засомневался царевич. - Я просто человек, во мне течет горячая кровь и я хожу на двух ногах!

- Змеиное начало есть в каждом из смертных, - возразили ему. - Премудрый Змей прячется в твоем позвоночном столбе. Его нужно всколыхнуть и вывести из оцепенения, в котором он пребывает с часа твоего рождения. Сделай это прямо сейчас! Ты сможешь. Направь всю пневму своего естества в свой крестец и подними выше, до самого затылка. Пусть холодный и влажный поток заструит внутри тебя, проницая каждый позвонок и отмыкая пока незримую тебе мощь.

Митридат спустился с камня и последовал указанию. Дриопа успела научить его с помощью дыхания и внимательности ума сосредотачивать пневму в разных частях своего тела, а также перемещать ее в отдельные участки. Против ожидания, задача вышла посильной, хотя много позже царевич сообразил, что Люди-Змеи помогли ему. Сейчас же он ощущал бурлящий ручеек, который словно пробивал плотину, двигаясь снизу вверх по всей спине. Тело было еще теплым, а поток -- почти ледяным, обжигающе морозным. Этот внутренний холод несколько раз заставил Митридата содрогнуться. Потом его затрясло, словно в лихорадке, но это оказалось уже что-то другое. В спине зародилась жизнь, которой царевич не управлял. Нечто гибкое и текучее шевелилось в пояснице, между лопатками и норовило пробиться в голову.

- Твой Змей ожил, - прозвучало рядом. - Продолжай! Позволь ему раскрыть свою природу и освободиться.

Толчки в спине Митридата стали чаще и мощнее. Он уже не сомневался: упругое, властное, древнее существо поселилось в нем или оказалось разбужено после долгого сна. Непривычная сила будто распирала все тело. Поднявшись в голову, она настойчиво искала выход. Не имея возможности больше противиться, Митридат раскрыл рот, исторгая утробный крик. Однако звук, который он издал, стал царапающим воздух посвистом, холодным долгим шипением.

- Теперь ты готов разговаривать с нами на одном языке, - заметил один из Людей-Змей.

Пока еще Митридат не сознавал, что именно в нем переменилось, а что осталось прежним. Но некоторые изменения невозможно было не заметить. Он стал гораздо лучше видеть в темноте и ему даже показалось, что глаза его источают легкое свечение. Вскоре качания и извивы, крутившие тело царевича, прекратились. Осталось лишь ощущение наполненного сосуда.

- Мы научим тебя слушать и понимать, - сказали ему. - Ляг на землю, как мы, и упрись ладонями в плоть Геи-Матери. Дух ее напитает тебя, завершив твое обновление. После этого ты начнешь постигать частицы змеиной мудрости.

Глава 11. Дорога Тайной Воды.

Комяги шли ровно. Воины, управляясь с короткими веслами, помогали течению. Речная гладь казалась тяжелой и плотной, отливала свинцом, но никто из Отчаянных и не думал касаться воды, чтобы проверить, каков на деле подземный поток.

- Скажи, сын торговца, - обратился Митридат к проводнику. - Есть ли острова на реке, по которой мы плывем?

- Есть, - откликнулся Сох. - Больше мелкие, на них гнездятся птицы. Но там, где русло расширяется, будет два больших.

- И на них вы, бораны, видели остатки старых построек?

- Да, вождь-колдун, - почтительно промолвил проводник, запомнивший слова сармата о великане-иноземце. - Но услышь и скажи своим людям: нельзя пить воду из ручьев, которые бьют из земли на островах.

- Почему? - заинтересовался царь.

- С ней в сердце человека входит Белая Печаль. У нас были неразумные, нарушавшие этот запрет. Все они потом заболели и ни один знахарь не смог их исцелить. Их ела изнутри тоска.

- И что с ними стало потом?

Сох вздохнул:

- Ушли. Не смогли больше быть со своим родом. Белая Печаль живет в подземной воде. Если проникнет в человека, он будет до самой смерти служить духам Ушедших -- Белоглазых Людей.

Митридат и его спутники в молчании осмысливали слова борана.

- Я слышал, что иные народы, оставляя свой край, накладывали заклятие на землю и воду, чтобы никто другой не смог в нем селиться, - высказал свое соображение Клеарх, плывший с царем в одной лодке. Если эти Белоглазые, чтившие Деву-Лебедь, были так могучи, как о них нам говорят, они могли сделать подобное.

- Не исключаю, - Митридат скользил глазами вдоль ряби вод до береговой каймы. Пока он не видел ни птиц над рекой, ни признака рыбы в ее недрах. Растительность за отмелями тоже не радовала глаз: узловатые редкие вязы с шершавой, будто распухшей корой, смотрелись устало и одиноко, склонив головы-кроны над крапчатыми валунами.

Первый день плыли по пустынным местам, делая лишь короткие остановки на отмели, чтобы не отдаляться от воды. Под земляными сводами не было видно светил, но Митридат, с ранней юности научившийся чувствовать течение времени и перемены суток, сообщал своим товарищам о близости ночи или рассвета. Отмечая волнение спутников, он постарался приободрить их:

- Здесь некого бояться таким доблестным воинам, как вы. Нет тут ни могучих врагов, способных оспорить вашу силу, ни чужеродных богов, желающих покуситься на ваши души. Лишь тени давно забытых людей и стылый прах их деяний...

Убежденность этих слов имела результат. И только когда дандарии вновь столкнули комяги на воду, Митридат внезапно осознал, что ошибался. Серые тени на поверхности воды, колебание ветра и запах листвы очень тонко подсказали царю, что где-то впереди ожидают встречи, которые его удивят. Митридат быстро отстранился от этого ощущения, но запомнил предупреждение, которым поделилось с ним подземное пространство.

- Не ослабляйте внимания! - наказал он воинам. - Луки держите под рукой, а щиты наденьте на спины!

- Нам все же есть, чего опасаться? - украдкой справился Клеарх.

- Нет, - Митридат не выдал своих мыслей. - Но воин силен дисциплиной. В чужих землях дух его нужно сохранять твердым, как железо, иначе он уподобиться мягкой виноградной лозе, которую легко разорвать.

Грек не стал больше расспрашивать, хотя в уголках его глаз царь отметил утаенные сомнения.

На второй день река стала полноводнее, а по берегам ее поднялись крепкие сосны. Где-то дальше, за сухим вереском нестройно пробивались птичьи трели. Это были первые признаки настоящей жизни, которые порадовали Митридата. Затяжное безмолвие мира, именуемого боранами Дорогой Тайной Воды, успело многих ввергнуть в глубокое и очень вязкое забвение. Начинало казаться, что люди странствуют по реке снов и призрачных грез.

- Будто само время здесь замирает или течет вспять... - пожаловался Клеарх.

Митридат признал это. У него тоже были похожие ощущения. Второй день путешествия по подземной реке неявно, но верно преобразил и самого царя, и каждого из его товарищей. Лица воинов приобрели оттенок отрешенности.

- Ты заметил, господин? - придвинулся к Митридату Битоит. - Тут везде звучат слова... Отголоски речей людей, которых давно нет. Эти своды сохранили их навечно.

Царь наклонил голову, выражая согласие. Обрывки разговоров, нашептываний и воззваний давно уже долетели до его слуха, но он приписывал их плеску воды, преображенному воображением. Однако скоро стало очевидно, что само пространство запечатлело голоса прежних хозяев таинственного края, накрепко вплело в свой воздушный слой.

- Эй! - окликнул проводника Митридат. - Ты тоже слышишь эти звуки? Они словно рождаются в голове, разгоняя мысли...

- Говор Белоглазых, - равнодушно отозвался Сох. - Мы все его слышали. Только не разбираем смысл. С каждым днем он будет все громче, пока река не повернет на подъем.

- Эти голоса надоедают, - заворчал Клеарх. - Бывало ли прежде, чтобы они отнимали разум у твоих соплеменников?

- Случалось, - признал Сох. - Подземный шум начинал жить в головах людей.

- И что? - спросил царь.

- Они забывали, кто они, - Сох немного смутился. - Называли родичей чужими именами и вспоминали то, чего никто больше не знал. Но наши знахари умеют лечить подземный шум, вождь-колдун.

- Твой старейшина не предупредил нас о подобном! - Митридат переглянулся со спутниками.

- Не тревожься, вождь-колдун. За пять дней Белоглазые не успеют сделать ваши головы своим домом. Опасно ходить Дорогой Тайной Воды далеко по рекам.

- Как же вы это делаете?

- Мы берем с собой цветочный мед с травами и пьем постоянно, чтобы не слышать голосов.

На третий день пути отряд достиг одного из двух больших островов, упоминавшихся боранами. Еще издали за стеной колючих кустарников и сухих вязов с облетевшей листвой проглянули белые каменные выступы.

- Остров Холодного Камня, - назвал Сох берег, на который высадились люди Митридата.

- Стоянку разбить ближе к воде! - коротко приказал царь. - Подойди, Спурий! - подозвал он римлянина. - С десятком воинов ты останешься охранять челны. Пусть лучники глядят в оба глаза. Остальные пойдут со мной осматривать остров.

- Возьми и меня, царь! - попросил Клеарх.

- Хорошо, - кивнул Митридат, наблюдая, как разделяются его спутники. Одни сразу принялись перетаскивать комяги, чтобы составить заграждение с открытой стороны, другие -- сбрасывали щиты со спин на локти, готовясь к вылазке.

- Позволь, вождь-колдун, остаться на берегу, - попросил проводник. - Я не люблю холодные камни. В них звучит песня грусти, от которой сжимается сердце.

- Оставайся, - разрешил Митридат. - Там ты мне не нужен.

Остров, на беглый взгляд, в длину достигал восьми-девяти стадий. Ближняя оконечность, к которой прибились путники, была почти открытой. Дальняя терялась в мареве серо-зеленой листвы. Где-то там, в глубине буков и кедров, угадывались и отголоски родниковых струй.

Воины ступали неспешно, удерживая на предплечьях легкие копья и целясь взглядом в сторону спутанных ветвей. Привыкшие реагировать на каждый шорох, чтобы остановить щитом и пущенную стрелу, и летящий камень, они с недоверием оценивали незнакомый край. А край этот совсем не выглядел гостеприимным, несмотря на свою пустынность и открытость.

Когда пущи кустарников и безжизненных вязов оказались за спиной, путники смогли без помех рассмотреть бело-сизые громады. Истертые временем каменные глыбы веяли хладом отживших эпох. Остатки строений, в разной мере обезображенные проломами, трещинами и сколами, шли окружностью, как и описывал старейшина рода Селезня. Некоторые сберегли плиты массивных сводов, накрывавшие ряд опорных столбов, другие торчали оголенными зубьями, присыпанными понизу щебнем. Оглядывая черные провалы в плитах стен, проросших вьюном, ступенчатые подъемы и каменные балки с глубоко вбитым резным узором, Митридат не мог не заметить, как замирает в груди дыхание. Вот о чем говорил Пырей! Древние руины раскрывали двери разума.

Много ли могли сказать наблюдателю осколки величия людей, имя которых потерялось в паутине веков? Каждый из спутников царя понимал это по-своему. Один видел перед собой громогласных вождей и плечистых воинов, рассматривая каменную чешую стен, другой -- жрецов-умельцев, согнувшихся над плитами, чтобы замысловатым резцом-долотом врезать в плоть вечности образы, казавшиеся священными... Третий лишь прикрывал глаза, утомленные дрожью мятущихся бликов, но в зеве пространства различал говор мудрецов, с терпеливой заботой поучавших воспитанников. Величие осталось, однако смысл наследия позабылся. Его укрыла ветхая тайна.

Осмелев, воины трогали камни руками, но тотчас отдергивали их, будто коснувшись окостенелых дланей мертвецов. Пожалуй, только Митридат знал, что древнее обиталище отнюдь не мертво. За панцирем холода тихо мерцало тепло. Царю хотелось подтвердить свои догадки и увидеть очаг этого тепла. Он подошел к Клеарху, которого притянули к себе откосы ребер-выступов, вытесанные из тяжелых блоков и чем-то подобные пилонам.

- Взгляни на это чудо, великий царь! - сказал грек, простирая ладонь над плоскостью каменной кладки с нишами. - Здесь есть письмена.

Митридат подступил ближе, сопровождаемый нахмуренным Битоитом. Начертания, выщербленные резцом, слипались в сложную вязь, но чередовались с рисунками птичьих крыльев и человеческого ока. На другом пилоне письмена были крупнее и реже. Их царь изучал с особым пристрастием. Он впервые видел, чтобы из буквенных знаков составляли фигуры. О чем-то подобном ему рассказывали в далекой юности. Удвоенные и утроенные символы-резы должны были являться ключами к изменению внешних вещей. Об этом тайном орудии, известном посвященным, Митридат успел позабыть.

- Не разбредаться! - одернул царь дандариев, двое из которых пронырнули в сводчатый проем, ведущий за внешнее кольцо построек. - Хоть в этих пустотах гуляет только ветер, но кто знает...

Небольшой отряд обошел руины по кругу, прежде чем Митридат принял решение исследовать внутреннюю часть селения Белоглазых. Здесь тоже нашлись остатки каменных стен, однако сохранились они хуже. Больше всего удивила царя огромная каменная чаша, установленная прямо в центре развалин.

- Это похоже на алтарь, - предположил Клеарх. - Но какие обряды здесь совершались в былые времена, предположить не берусь...

Рассмотрев бугристую, с желобками, поверхность чаши, Митридат вновь отыскал знаки, среди которых преобладала уверенная вертикальная черта. Этот простой символ всколыхнул в памяти начертание знака "Начало" из критских Письмен Богов. Царь обводил глазами каждую плиту, каждый обломок, не упуская ни одного теба развалин.

- Ты что-то ищешь, господин? - поинтересовался Битоит.

- Не знаю точно, - брови Митридата сомкнулись. - Во мне лишь смутное чувство...

Взгляд царя остановился на двух каменных плитах с рисунком лебедя, составлявших платформу в пигон высотой и примыкающих к плоскому вертикальному валуну, похожему на стеллу.

- Видишь? - он нагнулся над плитами, ощупывая трещину между ними.

- Я не понимаю, господин, - виновато потупился галл.

- Вставь сюда меч! - Митридат подавил улыбку. - Разве же это не ясно? Все камни покрыты пылью и щебнем, но только эти две плиты безупречно чисты. Клянусь крылатыми сандалиями Гермеса Трисмегиста, Повелителя Дорог, не так давно к ним прикасались чьи-то руки.

- Бораны?

- Едва ли. Лесные люди не слишком любят жилища Белоглазых.

- Тогда кто? - недоумевал Битоит, повинуясь слову хозяина и просовывая между плит свой широкий и длинный клинок. - Неужели в этом подземном мире есть кто-то живой? Человеку здесь не выдержать долго. Проклятые голоса разрушат его разум.

Одна из плит чуть вздрогнула от нажима, однако не поддалась.

- Помогайте! - велел царь.

Воины окружили платформу. После совместных усилий плиту удалось отодвинуть в сторону на целый локоть. Появился проем.

- Если кто и обитает в этих забытых богами местах, то какие-нибудь потомки Белоглазых, - опасливо предположил Клеарх, заглядывая в черный провал.

- Похоже на скрытое хранилище, - отметил Митридат. - Запалите факел! Как видно, мы не одни на острове...

- Может ли быть, царь, чтобы кто-то из древних людей дожил до наших дней и остался здесь? - грек выглядел слегка напуганным.

- В этой подземной утробе можно ожидать чего угодно, - Митридат изучил пустеющий лаз и отошел в разочаровании. - Перед нашим появлением кто-то успел унести отсюда все ценное. Хотел бы я знать, что здесь хранили...

- Что мы будем делать? - Клеарх покорно ждал распоряжений царя.

- Осмотрим остров целиком, - глаза Митридата ярко взблеснули.

- Но кого ты желаешь встретить здесь, господин? - Битоит насторожился. - Богов? Демонов? Людей?

- Этого я не знаю. Я лишь хочу получить ответы на свои вопросы...

Оставляя круг старых построек, воины хмурились и сжимали губы. Им предстояло прочесать густые неприветливые рощи, в которых притихло необъяснимое. Каждый из этих закаленных боями и походами людей сейчас был робок, словно ребенок, потерявший твердую руку родителя. В царстве подземья, где владычествовала Мать-Вода, непостижимо крепя края миров и узлы времен, они не могли опереться на привычную силу вскормившей их земли. Митридат понимал это. Поддержкой для людей, сплотившихся перед лицом Неведомого могли быть только его личная воля и его направляющий пример. Что уготовил им всем Остров Холодного Камня? Кто владел этим затерянным краем? Какими секретами он обладал и чем встретит пришлых?

Митридат сознавал всю опасность, которой подвергал себя и своих сподвижников, но он не любил отступать, не узнав правды. Привыкший доверять своему чутью, царь решительно шел сейчас к опушке кривоствольных деревьев с лохматыми гривами. Ему представлялось важным разгадать загадку наследства Белоглазых, прежде чем продолжить водное путешествие.

Отряд растянулся поперечной цепью, прикрывшись щитами. Не отдаляясь друг от друга, воины ступили под тень глубокой листвы. Шли с кошачьей мягкостью, скользя от дерева к дереву. Неспешно ощупывали стопой каждый стебель и клочок мокрого мха. И без того редкие птицы прятались высоко в кронах или улетали прочь. Все явственнее доносились до людей отголоски звонкого ручья.

Сам ручей стал виден уже скоро, так как массив деревьев и кустарников оказался не глубок. Люди вышли к илистому берегу, под которым звенел, уносясь стремительной змеей, сизый поток. Остановившись у воды, Митридат долго и придирчиво изучал противоположную сторону, где разметались круглоголовые и приплюснутые взгорки. Открытое со всех концов пространство не внушало тревоги.

- Будем переправляться! - объявил царь.

- А если мы и там никого не найдем, царь? - впервые усомнился Клеарх.

- Вернемся к челнам, - ответил Митридат, делая шаг к ручью.

Отряд без суеты вошел в леденящую воду, подняв над головой оружие. Поток углубился ближе к середине, поднявшись до груди Отчаянных. Он был тяжел и своим напором немного сносил вниз по течению. Воины продвигались твердыми шагами, перенося вперед весь вес тела. От стука упругих струй шумело в ушах, но этот шум скоро перекрыл возглас одного из синдов, который вдруг выпустил копье и ушел вниз, на два удара сердца скрывшись под водой. Потом показался снова, а вместе с ним -- расплывающееся вишневое пятно.

- Западня! - Митридат раньше других понял, что произошло. - Враг в воде!

Нападение застало людей врасплох. Опасность пришла с той стороны, откуда ее не ждали. Остроносый дандарий справа от царя, всплеснув руками, опрокинулся на спину, точно подрубленная сосна. Однако остальные воины смело приняли неудобный для себя бой. Отшвырнув мешающие сейчас копья, они вытащили мечи и кололи сверху вниз, рассыпая высокие брызги. Сизый ручей быстро сделался красным.

Даже в этих не лучших для схватки условиях сподвижники Митридата показали свою выучку и стойкость. Едва различая снующего в воде противника, они успевали наносить точные удары. Уже было ясно, что перед ними такие же смертные, как они сами, а вовсе не демоны, духи или иные существа. Митридат поощрял товарищей, горой вздыбившись посреди бурного потока и сея смерть большим сарматским мечом. Некогда было приглядываться к врагам, оружие искало кратчайший путь к нитям чужих жизней и перерубало их без колебаний.

Нападавшие не имели панцирей и щитов, а потому тела их оказались особенно уязвимы для стали Отчаянных. Превосходя числом, проигрывали они и в умении. Разрозненные выпады топоров и кинжалов теперь легко отражались безупречно точными движениями искусных бойцов.

Сообразив, что сила не на их стороне, нападавшие погружались еще глубже в воду, чтобы подсекать ноги понтийцев, однако воины были начеку. Приспособившись к противоборству в теснине шумного ручья, они находили мечами спины недругов, не подпуская близко к себе. Потерпев неудачу, противники Отчаянных оставили свою затею и уплыли ниже по течению. На поверхности мешками плавали мертвые тела.

Выбравшись на дальний берег, отряд подсчитал потери. Из десятка бойцов, бывших с Митридатом и Битоитом пали двое, остальные получили лишь легкие порезы. Зато удалось захватить живьем пленника, раненного в бедро. Его положили на грязную отмель и рассмотрели внимательно. Своим обликом и одеждой он походил на лесных людей: такой же бледнокожий, с высоким лбом и удлиненной челюстью. Шерстяная курта его смотрелась заношенной и имела заплаты.

- Если он не скажет, кто такой и почему нам устроили засаду, я разрежу его на ремни, - проворчал Битоит, косясь на незнакомца, глотающего ртом воздух.

Митридат утесом навис над раненным:

- Отвечай мне без промедления! - потребовал царь с нажимом. - Иначе узнаешь тяжелые муки.

Пленник смерил его злым, ненавидящим взглядом.

- Отвечай! - глаза Митридата полыхнули, заставив раненного сжаться. - Кто вы? Откуда здесь взялись?

- Все мы, живущие на острове, прежде были боранами из родов Селезня и Жаворонка, - вынужденно промолвил пленник. - Но это было давно! Мы отреклись и от своего племени, и от своего рода.

- Почему? - не понял царь.

- Однажды каждый из нас отведал воды из Источника Правды. С тех пор глаза наши открылись.

- О чем он говорит? - негромко спросил Клеарх, не понимавший речь лесных людей.

- Нам пришлось столкнуться с теми несчастными, о которых рассказывал Сох, - пояснил Митридат, уже обо всем догадавшийся. - Помнишь, его историю о сородичах, напившихся из подземных ключей и ставших добровольными изгоями? Похоже, все они собрались на Острове Холодного Камня...

Битоит хмыкнул:

- Едва ли многие уцелели после встречи с нашими мечами.

Митридат еще внимательнее оглядел пленника. На вид тот не выглядел безумцем.

- Сколько вас? - задавал он вопросы. - Где вы живете? Есть ли у вас вождь?

- Нас было двадцать пять. Другие уже ушли в Утробу Теней, ведь среди нас нет женщин и мы не можем продолжать свой род. Есть и совсем дряхлые старцы. Вождя не имеем, в нашей общине Детей Белоглазых Богов все равны.

- Как ты сказал? Дети Белоглазых Богов? Почему вы так называете себя?

- Мы живем в селище, которое они завещали нам. Белоглазые Боги раскрыли нам многие свои тайны и доверили охранять свои сокровища. Придет день, и они вернуться. Тогда они строго спросят со всех...

- Сокровища были укрыты под плитами с изображением лебедя? - наклонился Митридат. - Ну, говори! Что это было?

Видя упрямство пленника, Битоит приставил острие меча к его горлу и слегка надавил, так что на коже выступила капля крови.

- Камни... - вытолкнул пленник. - Священные зеленые камни. Они светятся даже ночью. И через них можно видеть, что будет через несколько мгновений. Так мы увидели вас и ушли, чтобы спасти их и себя.

- И попытаться нас убить?

- Да.

- Что же Белоглазые Боги не наделили вас силой, чтобы нас одолеть? - язвительно улыбнулся Митридат, показывая Битоиту, чтобы убрал меч в ножны.

- Это нам непонятно... - окончательно поник пленник.

- Продолжай! - потребовал царь. - Я хочу знать, что еще открылось тебе после того, как ты испил воды из родника на острове.

- Белоглазые Боги призвали меня служить им. Тебе не понять этого, чужой! Они всемогущи. Нет того, чего бы они не могли. Когда они собирали великий совет на острове, поклониться им приходили духи земли, воды и воздуха.

- Ты видел их своими глазами?

- Только слышал. Но я знаю, что они белоглазы и светловолосы, а ростом еще больше тебя. Время подвластно им. Пространство подвластно им. Пока мы живы, мы будем исполнять волю Белоглазых Богов и хранить священные камни до нужной поры.

- Это пора настала, - Митридат выпрямился. - Куда вы унесли камни?

- Ты не посмеешь прикоснуться к божественному богатству, - с испугом прошептал пленник. - Оно принесет тебе гибель!

Царь звучно расхохотался:

- Вы, считающие себя хранителями зеленых камней, смешны в своем невежестве. Разве ты еще не понял, что время пришло? Я -- подлинный наследник и для меня вы призваны были оберегать хранилище. Теперь я освобождаю вас от этой службы.

- Кем ты возомнил себя? - пленник побледнел, оробевший от непробиваемой уверенности огромного человека, который говорил с ним сейчас, как взрослый с ребенком. - Мы ничего тебе не отдадим. Мы не боимся ни смерти, ни мук!

- Посмотри на меня, несчастный, - приказал Митридат. - Я -- сын Матери Бездны, Родительницы Богов и людей. Ты можешь считать меня богом -- Всадником с Дальнего Берега и повелителем судеб. Покорись моей воле!

В этот миг вздрогнули Битоит и Клеарх, замерли в трепете синды и дандарии. Что-то изменилось в их хозяине и предводителе. Сначала мелькнуло страшное предположение: уж не помрачили ли подземные своды и развалины разум царя? Но нет, Митридат оставался непогрешимо ясен мыслью и при этом пугающе величественен. Он непонятным образом преобразился и теперь его ближайшие сподвижники с суеверной дрожью наблюдали то новое, незамечаемое прежде в фигуре, облике, голосе и взгляде вождя.

- Нельзя противиться высшей воле, - назидательно прорек царь пленнику. - Ты скажешь мне, где искать твоих сородичей. После этого я оставлю тебе жизнь, чтобы ты распоряжался ей по своему выбору. Считай, что ты свершил свое предназначение. Дай свершить его другим: новый бог идет тропой старых, чтобы принять от них Правду Небес.

Раненный подробно объяснил, где искать ложбину-укрытие между холмов на окраине острова, в которую перенесли зеленые камни. Похоронив павших, отряд выступил на поиски. Вопреки ожиданию воинов, трое уцелевших боранов и двое ветхих старожилов не оказали людям царя сопротивления. Что-то заставило их преклониться перед могуществом иноземного вождя. Была ли то военная сила его людей, личное величие или что-то совсем иное, нашептанное защитникам древнего сокровища голосами самих Белоглазых? Это уже не имело значения.

Священные камни оказались прозрачными смарагдами необычайной яркости и величины -- каждый из них весил более таланта. Всего их было семь. Забрав смарагды у боранов-изгоев, Митридат распорядился отнести их в комяги, смутно догадываясь, что назначение древних камней совсем иное, нежели представляли себе лесные люди.

- Вы можете вернуться в свои семьи, - сказал им царь, готовясь покинуть Остров Холодного Камня. - Смысла оставаться здесь для вас больше нет. Родичи примут вас. Как бы то ни было: вам самим решать свою судьбу.

Оттолкнувшись веслами от твердого берега, каждый из спутников Митридата почувствовал облегчение. Челны, набирая разгон, уверенно вышли на середину подземной реки.

Глава 12. Сердце дракона.

- Жизнь на земле протекает циклами, - объясняла Дриопа Митридату. - Уже много раз она прерывалась и возрождалась вновь. Достигая высокого уровня в понимании мирового порядка и устройства движущих сил Вселенной, люди поднимали себя на самую вершину существования. Создавали государство, культуру, обычаи и традиции. Строители учились возводить надежные и величественные сооружения, инженеры -- конструировать механизмы, облегчающие труд и повседневный быт, законодатели -- учреждали совершенные правила для развития общества, а полководцы и воины -- защищали и расширяли пределы государства. Однако каждый раз случалось одно и то же: совершенство и знания губили людей. Они порождали иллюзию всемогущества. Подпадая под власть этой иллюзии, правители делали неизменную ошибку -- бросали вызов основам Вселенной, пытаясь переправить их на собственный лад. За это всегда следовало воздаяние.

Царевич слушал жрицу, не упуская ни одного слова.

- Люди сами приходили к совершенству? - задал он вопрос. - Откуда брались знания?

Дриопа одобрительно шевельнула ресницами:

- Все верно. С помощью наблюдения за природой и опытов над материей можно прийти к важным результатам. Но этого мало! Невозможно вырастить дерево на голой скале. Начальные знания передавались предводителям людей от Посвященных. В разные эпохи эти мудрецы, посредники богов, направляли вождей народов. Точно так, как я направляю тебя. Получив лепесток от огня истины в свои руки, вожди раздували из него очаг, вокруг которого складывались стены нового государства. Подобное происходило по всей земле: на востоке и западе, севере и юге. Лицезрея плоды своих успехов, правители уверились в своем безграничном величии. Они сами нарекли себя богами. Раскачивая устои мира, люди неразумно толкали себя в бездну. Изменяли русла рек, разрушали горы. Не выдержала земля насилия над собой, не выдержало небо тщеславия заблудших... Ты знаешь, что было дальше?

- Знаю, - вздохнул Митридат. - Море вышло из берегов, поглотив пределы земли.

- Точно также, как много поколений назад поглотило владения наших предков Атлантов, - согласилась жрица. Великая кара низверглась на головы смертных, уповавших на свое всемогущество. И не спасли их не совершенные механизмы, ни заклинания жрецов, ни воля вождей. Немногие смогли выжить и возродить свой род на другом месте. Прежние знания оказались забыты.

- Это потому после Девкалионова потопа в Аттику пришел человек из Финикии, чтобы учить людей письму и наукам? Кадм был одним из Посвященных?

- Да. Так было повсеместно. Посвященные протягивали руку помощи уцелевшим. Шаг за шагом вызволяли из невежества потомков безумцев, растерявших былые знания и умения. И вновь поднимались города, восстанавливались ремесла, оживало искусство. Хотя сокровенные премудрости отныне утаивались от смертных по решению богов, дабы спасти людей от них же самих. Даже сама история прежнего мира была открыта лишь чистым духом жрецам. Так книгу царя Баб-Иллу Зиусудры, написанную перед большим потопом, показывают только служителям высокого уровня.

- Сколько же раз погибал и возрождался мир людей? - не мог не спросить Митридат. - Эллины называют нам Огигов, Девкалионов и Дарданов потопы...

- Много, царевич. Память о былом сберегалась в мифах. Возносясь высоко на гребне тщеславия, люди падали и погибали, расплачиваясь за слепую гордыню. И снова растили свой мир с малого зернышка, строили с малого камня. Теперь уже умения и возможности предков казались им недостижимыми, ибо утратились секреты и позабылись способы. Даже простое стало представляться сложным. Непонимание люди выражали языком сказаний, обожествляя своих дальних прародителей. Так получилось с афинским царем Кекропом и многими другими.

- Теперь мне ясно... - медленно выговорил Митридат. - Когда человек не может объяснить какое-то явление средствами разума, он приписывает ему божественный характер.

- Именно так, царевич, - подтвердила жрица. - Но ты должен знать не только это. Перед нашествием стихии всегда находились те немногие, что предвидели грядущие бедствия. Для себя они подготавливали пути спасения.

- Какие же? - вскинул взор Митридат. - Строили суда, как Девкалион или Атрахасис?

- Нет. Эти прозорливые люди уходили под землю и там возводили города. Знаешь ли ты, царевич, что почти под всеми известными нам странами протянулись тайные ходы? Они связаны между собой и прорублены на разной высоте. Есть ходы, ведущие из Колхиды в Таврию, есть много других.

- Это правда? - удивление Митридата не знало предела. - Значит, в час гибели мира некоторые люди просто ушли в мир нижний?

- Так и произошло, - удостоверила Дриопа. - Одни потом вернулись, чтобы восстанавливать жизнь наверху, а иные так навсегда и остались в подземных чертогах, которые они всецело освоили.

- Ты хочешь сказать, что подземная жизнь им больше пришлась по душе? Но чем?

- В недрах своих земля хранит многие великие тайны. Знающие даже вещают о Подземном Солнце, которое светит на большой глубине. Я слышала про особые культы служителей Подземного Солнца, дающие невиданную силу. Да ты и сам уже познал на своем примере, сколь неизъяснимо обширно пространство подземья и сколь многородны его таинства.

- О да, - согласился Митридат. - Но я ни за что не согласился бы жить под землей постоянно! Даже если бы узрел это тайное солнце.

- Не суди с легкостью о том, что тебе неведомо, - возразила Дриопа. - Говорят, что увидевший Подземное Солнце забывает обо всем на свете. Красота его неописуема и невыразима средствами речи.

Митридат некоторое время размышлял.

- И все же, - сказал он, - я вижу свой жизненный путь иначе...

- Как же ты его видишь? - полюбопытствовала Дриопа.

- Постижение мудрости Древних и законов мира, это прекрасно, однако я желал бы свершить великие дела среди людей, - ответил царевич. - Прости меня, моя добрая наставница, но одеждам посвященного служителя истины я предпочел бы доспехи воина. Меня куда больше манит удел Александра, чем Пифагора или Платона. Зовет шум сражений, притягивает магия подвига героя и вождя людей.

Дриопа изучала лицо Митридата оценивающим взглядом.

- Ты похож на ретивого львенка, который стремиться всех потрясти своей отвагой и прослыть в будущем повелителем зверей, - чуть улыбнулась она. - Но это твой путь и твой выбор.

- Значит, ты не будешь возражать и ругать меня, если я соберусь уйти? - царевич поднял на Дриопу просительный взгляд.

Жрица не спешила с ответом.

- Пойми! - горячо продолжал Митридат. - Я не могу достичь спокойствия, пока диадема моего отца, принадлежащая мне по праву рождения, не облекает мою голову. Даже здесь мне постоянно снится Понт: Синопа, Амасия, Армена... Что происходит там сейчас? Во что превратили цветущее царство сановники моей матушки?

- Время вернуться и править для тебя еще не настало, - строго заметила Дриопа. - И ты понимаешь это сам. Я отпущу тебя, не сомневайся. Но лишь когда увижу, что ты созрел.

- Созрел для чего?

- Для принятия вызова мира. Тяжелые испытания стоят на твоем жизненном пути сомкнутой фалангой. Ты должен быть достаточно силен, чтобы пробиться через этот строй. Если бы ты знал, какое число опасностей тебе предстоит одолеть! Сколько козней врагов и мнимых друзей обойти, сколько препятствий разрушить! О, ты бы надолго забыл о спешке...

- Что же мне делать? - слегка растерялся Митридат.

- Почти полтора года ты пребываешь в Уделе Матери Богов, - рассуждала вслух Дриопа. - Ты многое постиг и ко многому приблизился. Но этого недостаточно.

- Я догадываюсь, что теперь мне уготовано новое откровение по воле Кибелы? - почти с убежденностью предположил царевич. - Что-то превосходящее все, пережитое мной прежде?

- Я рада, что священный удел воспитал в тебе прозорливость, - отметила жрица. - Впрочем, догадаться было не сложно. Ты завершил очередной этап обучения. Пора повстречаться с бессмертным Тифоном.

- Встреча с драконом? - опешил Митридат. - Ты не шутишь?

- Ничуть, - серьезно ответила Дриопа. - Тебе это необходимо. Не пройдя через этот опыт, ты не сможешь стать царем.

Митридат несколько раз поднимался с камня, на котором сидел, и несколько раз садился на него вновь. Он был очень взволнован.

- Уже скоро? - отважился он спросить.

Дриопа прищурила веки:

- Кто знает? Но если ты готов, ты можешь сам отправиться к нему.

- Отправиться куда? - не понял Митридат. - Ведь я не знаю, где находится урочище Тифона!

- Это не важно, - жрица небрежно махнула рукой. - Если в душе твоей есть решимость -- дорога сама приведет тебя к Великому Курету.

Царевич необъяснимо поник.

- Я еще не готов, - признался он.

- Ты сказал мне, что у тебя есть цель, - напомнила Дриопа мягко. - Ты желаешь стать царем-воителем и создать державу по примеру Миноса Критского. Однако, прежде чем вернуться во владения отца и взять власть в Кноссе, Минос имел встречу с Драконом. Только это помогло ему превозмочь гнет судьбы и заручиться поддержкой небес.

- Отпусти меня погулять по округе? - внезапно попросил царевич. - Я хотел бы все это обдумать в одиночестве...

- Ступай, - позволила жрица.

Митридат бродил по холмам и рощам, оценивая всю свою жизнь. Он понимал, что грядущее испытание перевернет весь его мир, после чего тот уже никогда не будет прежним. Царевич совершенно запутался в своих мыслях. Опасения и колебания захомутали его ум, словно цепкие поросли плюща. Блуждая между камней, травяных лужаек и низин, Митридат силился освободиться. Это удалось неожиданно быстро. Неудобную сумятицу в его голове разрушил громкий стук, методично гвоздящий пространство. Царевичу стало любопытно. Он остановился и прислушался. Далеко расходящийся раскат доносился от единственной большой вершины внутри Удела -- Спящего Увала. Много раз Митридат видел этот сизый, с фиолетовым отливом кряж, похожий на спящего человека, обхватившего колени руками. У подножия его росло несколько каштанов и ореховые кустарники. Царевич даже пробовал однажды взгромоздиться на увал, но отступился, не обнаружив удобных подходов. Теперь возле кряжа кто-то настойчиво копошился.

Митридат давно успел привыкнуть к кабирам -- младшим служителям Кибелы, которых иногда встречал в разных уголках тайного святилища. Это могли быть старики, мужи, женщины и даже дети. Кто-то из них родился здесь, другие в разную пору пришли из ближних или дальних краев, однако всех связывала единая цель: поклонение Матери Бездны и соблюдение культов великой богини. Сам человек, трудившийся у Спящего Увала, выглядел приземистым, но железная кирка в его коротких руках была на редкость большой.

- Послушай, что ты делаешь? - озадаченно спросил Митридат, когда приблизился к незнакомцу.

Тот поднял круглые глаза, смотревшиеся яркими светляками на смуглом, обвислом лице с низким лбом и уступом выдающейся вперед челюсти.

- Разве не видишь? - просипел человек. - Хочу обтесать вершину. Я дал клятву сделать из нее статую Матери Богов в человеческий рост.

Митридат не поверил своим ушам:

- Сделать статую из горы в двадцать пять локтей высотой?

- Именно. Три дня назад я потерял свою любимую козу Хризеиду и без успеха искал ее по всем окрестностям. Хризеида моя главная кормилица, ведь я не пью ничего, кроме козьего молока, которое у нее необычайно густое и сладкое.

- И ты нашел козу?

- После того, как обратился к Великой Матери. Она указала мне, куда идти, - подтвердил человек. - Хризеида простушка, угодила в яму на краю Поля Нарциссов. Я вызволил ее оттуда и теперь хочу возблагодарить Мать-Благодетельницу.

- Как же ты это сделаешь? - недоумевал Митридат. - Ведь тебе не хватит жизни обработать такую глыбу камня?

- Отчего же? - человек пожал плечами. - Я начну с малого: стану снимать слой за слоем, обнажая породу. Если буду работать упорно, то лет через тридцать доберусь до основы увала. Там дело пойдет проще.

- Посильна ли такая задача одному человеку? - губы царевича тронула гримаса сомнения. - Ведь ты не бог, не титан...

- Я человек, и этим все сказано, - почти сердито отозвался незнакомец, вновь принимаясь за работу. - Человек может все, если задался целью и идет к ней, не сворачивая с пути. Или ты не веришь, что человеческая воля способна одолеть упорство камня?

Царевич виновато опустил глаза.

- Я не знаю, - честно проговорил он.

- Запомни, юноша, - назидательно молвил незнакомец. - Проявляя настойчивость в преодолении трудностей, человек высвобождает свою божественную природу. Движение к цели должно быть уверенным и непреклонным, тогда любой вызов судьбы окажется по плечу.

- Я запомню, - пообещал Митридат.

Не решаясь больше отвлекать точильщика скалы, царевич направился к излучине ручья, чтобы посидеть на берегу. Но и здесь его ожидала неожиданная встреча. Он увидел старуху, которая зачерпывала воду двумя продолговатыми ситулами.

- Здравствуй, почтенная! - приветствовал женщину Митридат.

Старуха едва удостоила его взглядом выцветших глаз. Крепче ухватив ручки ситул костлявыми дланями и сгорбив спину, она засеменила по дороге мелкими шагами.

- Разреши помочь тебе? - предложил царевич.

Незнакомка остановилась и вдруг усмехнулась маленьким беззубым ртом:

- Ты хочешь помочь?

- Да, - подтвердил Митридат.

- Сначала помоги себе, - посоветовала старуха. - Научись верить в себя. А с ручьем я как-нибудь сама управлюсь.

- С ручьем? - переспросил царевич заинтересованно.

-- - Я хочу перенести его в Сухую Лощину, где земля всегда страдает без воды, - пояснила незнакомка. - Там я живу на отшибе, но много лет не могу вырастить ни горох, ни фасоль. Недавно я прокопала русло и теперь заполняю его водой из ручья.

-- - Возможно ли перенести целый ручей? - Митридат округлил глаза.

-- - Все по силам человеку, если он настойчив и не отступает от своего пути, - строго ответила старуха. - Любые пределы человек ставит себе сам.

-- Проводив взглядом удаляющуюся женщину, царевич ощутил в душе легкое волнение, быстро перешедшее в уверенность. Робость его развеялась. Пример необычайных людей, без сомнений вершащих невозможное, воодушевил его. Однако встреча со старухой из Сухой Лощины оказалась для Митридата не последней. За Низиной Сов он увидел юношу, который вкапывал в землю опорные столбы из оструганных кедров. Незнакомец по виду был всего на два-три года старше царевича. Его сосредоточенный вид выдавал серьезность намерений.

-- - Что это будет? - Митридат указал на странную конструкцию, которую упорно водружал незнакомец, утрамбовывая почву вокруг комлей.

-- - Башня, - откликнулся юноша, оглянувшись на царевича через плечо. - Я соединю опорные бревна поперечными и потихоньку начну наращивать высоту.

-- - Но для чего тебе башня? - справился царевич.

-- - Хочу узнать, как далеко до верхнего свода Удела, - последовал ответ.

-- Эти слова на миг заставили Митридата растеряться.

-- - Еще мне важно выяснить, не скрывает ли полог воздушной пневмы, который здесь густ, как смола, верхние светила, - добавил юноша.

-- - Светила в подземном урочище? - округлил глаза царевич.

-- - Почему нет? Или ты не слышал про Тайное Солнце?

-- - Слышал, - припомнил Митридат. - Только не знаю, как оно выглядит.

-- - И я не знаю, - подхватил юноша, прорубая пазы в опорных столбах топором. - Но мечтаю увидеть. Говорят, узрев Тайное Солнце, обретешь и мудрость, и силу.

-- - И ты не побоишься подняться высоко? - продолжал допытываться царевич.

-- Ответом был непонимающий взгляд.

-- - Хорошо, - Митридат поспешил загладить свою оплошность. - Но хватит ли тебе материала?

-- - Здесь рядом есть огромная кипарисовая роща, - сообщил юноша. - Я попросил Мать-Кибелу позволения вырубить ее для моего дела. Богиня не воспротивилась моему замыслу. Когда дострою башню, а принесу ей обильные жертвы. А пока надо работать... Ты сам видишь, я в начале пути. Каждое дерево надо срубить и обтесать сучья, а потом обмотать хомутом и тащить сюда волоком...

-- Митридат мысленно прикинул, сколько потребовалось бы лет, чтобы возвести башню до вершины подземного укрывища и покачал головой.

-- - Удачи тебе! - пожелал он вслух, и продолжил свой путь.

-- Шаг Митридата стал стремительным, дух бодрым. Он проворно сбегал по тропкам с возвышенностей, наслаждался тенью маленьких перелесков, запрыгивал на камни. Только когда в теле накопилась легкая усталость, царевич повернул к хижине Дриопы. Начинало темнеть. Возвращался Митридат самой короткой дорогой.

-- Напитанный вечерней прохладой и запахом цветущих жасминов, который донес ветерок, он поглядывал по сторонам с интересом. Легкая вязь сумрака, ложащаяся на округу, сегодня была не сизо-серой, а почти пунцовой или багряной. Такого Митридат еще не видел в Уделе. Он невольно подумал о солнце и усмехнулся. Может подземное солнце действительно существует? Тогда оно должно быть где-то рядом.

-- Улыбка застыла на губах царевича. Остановившись у подножия холмистого гребня, он очень явно почувствовал, что не один. Совсем близко угадывался кто-то еще... Кто-то, пристально следящий за каждым шагом воспитанника Дриопы. Но кто это? Митридат никого не видел, а от настойчивого всматривания у него заломило глаза. Поднимаясь на возвышенность, царевич еще сильнее уверился в своем ощущении. Незримый наблюдатель был большим, непомерно большим...

-- Догадка стрелой пронзила грудь Митридата. Тифон? Всего на удар сердца царевич позволил себе оробеть. Потом он тряхнул головой и решительно зашагал по холмогорью. Багрянец окутывал простор широким плащом. Неожиданно Митридату пришел забавный образ. Он представил себя букашкой, семенящей по тропке и не подозревающей, что это лишь желобок на простертой ладони великана. Захлопнется ли ладонь, поймав доверчивое создание, или великан позволит ему ползти дальше, сделав часть своего тела мостиком долгого пути?

-- Эта странная мысль совпала с дрожью земли. Митридат ясно понял, что холмистая гряда под его ногами -- спина огромного Дракона.

-- "Но ведь у Тифона нет плоти? - без удачи попробовал себя вразумить царевич. - Великий Курет -- существо тонкого мира. Тогда как я могу его чувствовать? Что есть шевелящийся хребет подо мной и кто сейчас я, скользящий подошвами сандалий по спине исполина?..."

-- Гряда приподнялась. Не резко, а словно неспешно. Однако это движение заставило Митридата отчаянно искать равновесие, чтобы не упасть. Дракон выпрямлялся. Скорлупа привычного мира как будто раскололась для царевича на несколько частей. Был далекий теперь нижний мир, от которого он безвозвратно оторвался, был недосягаемый полог мира небесья, однако эти две плоскости оказались не единственными. Быть может, даже не настоящими. Иной, третий мир нес сейчас человека через пелену контуров и бликов реальности. Митридат подумал, что все, доступное смертному оку, вовсе не является незыблемым, надежным и серьезным. Вне этого существует другое пространство. Оно и твердое, и зыбкое, но его не дано рассмотреть. И это сокровенное пространство, разрывающее Небо и Землю, как ветхую одежду, принадлежит Вечному. Инородное, Неименуемое, Незапоминаемое и Неудержимое, оно определяет ход событий в сферах богов и людей.

-- Редко когда человек может коснуться ткани этого мира за облаками привычных миров. В нем он Никто. Рассыпается песком, не умея долго находиться в Краю Чужого, где бессильны слова, образы, мысли. Такое прикосновение сродни безумству, опьянению нектаром из Запретного Сада. Однако всего несколько мгновений пребывания в чудесном мире без имени способно переиначить многие судьбы. Это все равно, что попасть в стремящую Колесницу Явлений, влекомую Конями Вечности через дали Вселенной...

-- Подобные думы бойко крутились в голове Митридата, пока Тифон нес его над зелеными кущами и серебристыми водами. Они были совсем мимолетными, но именно такие огоньки впечатлений обычно оставляют в душе след путеводных звезд. Багряная дымка вокруг сделалась гуще. Сначала царевич решил, что природа ее сродни сиянию, однако потом догадался, что всему причиной дыхание дракона. Дымка теперь мешала смотреть вниз и по сторонам, застилая взор. Зато через некоторое время Митридат научился улавливать контуры и в клубящейся пелене. На что же это было похоже?.. Тесные массы людей внизу, скопления животных. Стало быть, шеренги воинов и лавы всадников. Зубцы и грани -- линии крепостей, цветные лоскуты -- паруса судов. Все промелькнуло, не задержавшись и на два удара сердца. Просто вплелось в изгибы ручьев и плоскогорий. Но Митридат запомнил.

-- Когда движение прекратилось, он ощутил себя стоящим на ровной земле. Не было Тифона и не было больше мятущихся картин. Мир Неумолчного, заглотивший юношу в жерло бездонной бездны, вытряхнул его обратно в повседневное. И только сгустки красноватой пены, облепившие лицо и тело царевича, свидетельствовали о том, что все произошедшее ему не приснилось.

-- - Бессмертный Тифон отдал тебе часть своей силы, - поведала Дриопа Митридату, встречая его перед лачугой. - Отныне в твоей груди будет биться сердце дракона. Разумением и физической мощью ты превзойдешь других людей, а дыхание Тифона, в котором ты искупался, как в водопаде, защитит от немощи и ядов. Твоя судьба определилась. Ты готов к тому, чтобы стать воином, правителем и героем.

Глава 13. Гнездо Филина.

Пятый день плавания по подземной реке подходил к концу. Воины истомились, не видя неба и солнца. Ночами им снились просторные степи и густые леса, а пробуждаясь, они стонали, без радости озирая все те же глинистые берега, помеченные рытвинами и наносами ила, чахлые камыши и блистающую железным полотном водную гладь. Людей извела река, но еще больше -- неугомонные голоса. Каждому из спутников Митридата казалось, что в головах их завелись жуки, упрямо выедающие мозг. Чтобы хоть немного заглушить бормотание Белоглазых, воины чаще разговаривали друг с другом.

- Римляне думали, что мы истощены отступлением и потерями, - повествовал на привале товарищам старый Артамир, один из немногих ветеранов Митридата. - В самом деле, под рукой нашего царя оставалось четыре тысячи копейщиков и столько же всадников. С этими скудными силами мы шли к границам Понта. Но и римская армия тогда была разделена на три части. Это позволило нам добиться большого успеха в войне, казалось бы, безнадежно проигранной...

- Я слышал о великой победе при Зеле, но мне неизвестны подробности, - подсел ближе любознательный Клеарх. - Расскажи!

- Было две битвы при Зеле, - внес ясность Артамир. - Мои глаза видел обе, в чем я свидетельствую перед лицом богов. Сперва нам пришлось скрестить копья с солдатами Флавия Адриана. Этому легату Лукулл доверял особо, поручив охранять захваченные в Понте земли. Прямо с марша мы налетели на римское войско песчаной бурей и разгромили его в прах. Легионеры бежали от нас, сверкая пятками. Но им удалось укрепиться за лагерным валом. Снедаемый страхом Адриан вооружил мечами и луками даже лагерных рабов. И нам ничего не оставалось, как штурмовать римские палисады под градом летящих камней и стрел...

- И что? - допытывался грек. - Вы взяли лагерь?

- Взяли бы, - с неохотой ответил дандарий, - если бы не ранение царя. Он вел нас сам и был впереди, в самых опасных местах боя. Слишком хорошая мишень для римлян, почти каждый из которых целил только в разъяренного гиганта в пурпурном плаще... Камнем из пращи царю угодило в колено, а стрелой в лицо. Телохранители унесли его на щитах в наш стан, где им занялись знахари из числа сколотов. Римляне получили передышку.

- А потом? Мне рассказывали, что Адриан сумел дождаться подкреплений.

- Так оно и было, - подтвердил Артамир. - Подошел Триарий со своими когортами, второй после Лукулла полководец Рима в Азии. Теперь враг сильно превосходил нас числом. Римляне так осмелели, что стали вызывать нас на большое сражение. Царь его принял, едва оправился настолько, чтобы сидеть в седле. К тому времени наши ряды пополнили беглецы из понтийских городов, разоренных легионерами. Мы составили из них отряды и вооружили римским оружием, захваченном после разгрома Адриана. Битва произошла на равнине между двух лагерей...

Воины окружили рассказчика кольцом, не пропуская ни слова, и только Митридат, запахнувшись в плащ, задумчиво бродил вдоль отмели.

- Не могу сказать плохого о римлянах, - признался Артамир. - Это стойкие и смелые воины, вот только они привыкли воевать по правилам, ими же созданным. Триарий построил боевую линию, как обычно, но в тылу оставил болото. Он очень мечтал о триумфе и был уверен в успехе, ведь людей у него было много. Пехота его стояла в центре, конные -- на крыльях. Наш царь уже знал, как победить врага. На своем правом крыле он собрал клин из лучших армянских и сарматских наездников с длинными копьями. Его он возглавил сам. Я был на левом крыле под рукой Гондофара, а в середине -- пешие бойцы из Амиса и Гераклеи.

- Кто ударил первым? - уточнил Клеарх.

- Мы пошли друг на друга одновременно. Римские когорты и понтийские, ведь наша пехота научилась неприятельскому строю и оснащена была по-римски. С обеих сторон метали пилумы, а после -- пошли в мечи, почти бегом кинувшись в бой. Я видел это издали, но говорят, рубка вышла лютая... Ни те, ни другие, не смогли продвинуться и на шаг. Нашему царю это и было нужно. Сковав намертво середину легионов Триария, он словно секирой ударил по левому его крылу и опрокинул недруга. И здесь царь был впереди всех. Римляне узнавали огромного всадника с сарматским копьем и искали спасения в бегстве. Тяжелые катафракты насаживали римлян на пики и топтали копытами коней. Сокрушив верховых, царь ударил в бок вражеской пехоте, продолжавшей упорно сопротивляться. Ну а мы с Гондофаром, под началом которого были легкие всадники, вгрызлись в римские турмы на другом крыле. Легионы оказались стиснуты с двух сторон. Смешав их боевой порядок, мы загнали римлян в болото, тогда как царь преследовал убегающих всадников, надеясь сразить Триария. Все было бы хорошо, если бы не какой-то безумный центурион... Он вертелся возле царя и исхитрился ранить его в бедро.

- Это похоже на римлян, - заметил Клеарх. - Если они не могут одолеть войско противника, то начинают охотиться за вражеским полководцем, стремясь убить его любой ценой. Так было с Пирром.

- Царь упал с коня, преследование было остановлено, - завершил свой рассказ Артамир. - Второй раз за время стояния под Зелой его унесли в лагерь на щитах. Остатки разбитых легионов спаслись, но для недруга это был жестокий удар. Мы насчитали потом на поле одних убитых трибунов двадцать четыре человека и еще полторы сотни центурионов. А простых солдат -- без числа...

Слушатели качали головами. Были и другие рассказы. Воины, не имевшие богатого боевого опыта, делились воспоминаниями о родных краях и землях, в которых довелось побывать, вспоминали события детства и юности. Неожиданно разговорился и молчаливый Сох.

- Я никогда не бывал на юге, не видел Степь и земли, что за ней, - вещал он. - Но зато немало дорог стоптал на север, восход и закат, сопровождая отца. Много у нас людей, много родов, а селища раскиданы на долгие дни пути. Эх, кабы всех парней да мужиков собрать в одну скупь -- пребольшая дружина бы вышла! - он мечтательно закатил глаза. - Худо то, что мы, бораны, чураемся друг друга. Каждый на своей опушке сидит в родовом гнезде и общих дел не имеет. Только вождь наш и может согнать люд в случае беды. И то -- старейшины дают воинов с неохотой...

- Ну а какие племена с вами граничат? - справился неуемный Клеарх. - Кого ты сам видел?

- Ближе всех к нам Дерева живут, - сообщил Сох. - Так они себя зовут. Племя непростое. О них много сказывают всякого диковинного.

- Что же сказывают? - уточнил Артамир.

- Да вот хоть бы о духах! - отвечал Сох, воодушевляясь. - Поговаривают, будто в краю Дерев древесные духи смешиваются с людьми. От них даже родятся дети. Потому Дерева - лучшие охотники и лесознатцы. Обнаружить их простому человеку не под силу.

- А скажи мне, как узнать, обычный человек перед тобой или дитя от союза с древесными духами? - допытывал Клеарх.

- Это просто, - проводник махнул рукой. - Духорожденные все имеют зеленые глаза, а волосы у них как пучок дерна -- ни один гребень не берет.

- Любопытно, - осмысливал грек. - Но уж больно странно. До таких фантазий и Геродот не доходил...

- Попробовал бы ты повоевать с Деревами, - почти огрызнулся Сох. - Неуловимые, точно тени. Ни на копье не взять, ни на стрелу. Появляются невесть откуда и также пропадают...

Когда на исходе пятого дня комяги вырвались на свободный простор, освещенный небом, воины выдохнули с облегчением. Река подняла на поверхность земли, в позабытое уже царство дремучих лесов. На берегу, укрытому излучиной, поросшей ивами, разбили стоянку.

- Дальше я с вами не пойду, - объявил Сох. - Вон за тем бором, - он показал рукой вправо, - лежит селище Гнездо Филина. Комяги я припрячу и буду дожидаться вас здесь. Только вы меня перед вождем не поминайте и возвращайтесь скорее!

- Не беспокойся ни о чем, - пообещал Митридат.

Воины с превеликой радостью избавились от надоевших им челнов. Каждый шаг по мягкой, укутанной травами земле доставлял им наслаждение. Это было чувство освобождения от власти подземной реки. Его не смогли омрачить ни грозные своды бора, ни сонмища мошек, облепляющих кожу, ни тяжесть смарагдов Белоглазых, которые несли в заплечных холщовых мешках.

Дух бора пробирал насквозь, будто сколотская брага. Спутники Митридата напитались им до легкого головокружения.

- Безопасен ли этот лес? - наклонился царь к Битоиту. - Нет ли ловушек и силков на людей?

- Ничего нет, господин, - ответил галл уверенно. - Не вижу и не чую угрозы. Или этот лес у боранов священный и трогать деревья здесь нельзя, или вождь их слишком уверен в своей силе.

- Вождь Рев будет немало удивлен, увидев нас, - заметил Спурий. - Мы подходим к его обиталищу со стороны, где нас никто не ждет. Сумеем ли мы поладить без крови?

- Сумеем, - заверил Митридат. - Мой замысел принесет нам успех.

Римлянин умолк. Он уже догадался, что план царя как-то связан с чудесными смарагдами, оказавшимися в руках путников. Удача Митридата еще не разу не отворачивалась от него со дня оставления Пантикапея, а самые отчаянные затеи неизменно находили свое воплощение. Все это заставляло воинов-странников верить в звезду своего предводителя.

Бор закончился неожиданно быстро. С его окраины открылся вид на селище Гнездо Филина, усаженное на взлобок, казавшийся проросшим травой насыпным холмом. Обносил жилища частокол из кольев в полтора человеческих роста высотой. Еще издали чужаков почуяли собаки, огласив селище заливистым лаем.

- Встанем здесь, чтобы лесные люди могли нас хорошо рассмотреть, - сказал Митридат. - Ближе не пойдем. Бораны решат, что это набег и встретят нас стрелами.

- Ты думаешь, господин, что Реву сообщат о нас и он сам пожелает с нами познакомиться? - спросил Битоит.

- На это я и рассчитываю, - подтвердил Митридат.

Царь не ошибся. Сначала за верхушками кольев замелькали головы людей, потом в Гнезде Филина занялась нешуточная суета. Прозвучал и долгий запев рога. Похоже, все жители были подняты на ноги и теперь бегали, словно муравьи перед приближающимся пожаром. Пришлось немало подождать, прежде чем отомкнулись ворота-заслон из толстых бревен. Из-за них высыпало больше двух десятков вооруженных боранов. Одетые в кожаные и войлочные курты, лесные люди несли с собой большие луки, короткие копья с плоскими наконечниками и связки дротиков. У некоторых были продолговатые деревянные щиты, разрисованные охрой.

Митридат легко выделил вождя по внушительному росту, высоко посаженной голове, перехваченной красной повязкой надо лбом, и бобровой шкуре-плащу на массивных плечах. В руке Рев сжимал топор на длинной рукоятке. Когда он приблизился еще на несколько шагов, внимание царя привлекли его выпуклые глаза под костистыми надбровьями, которыми он вращал из стороны в сторону, ноздреватый хищный нос и напряженно сжатые губы, отмеченные белым застарелым рубцом.

- Кто вы? Что забыли на земле моего племени? Как пришли сюда? - таковы были острые, резкие вопросы, сказанные недружественным тоном. Боранов и понтийцев теперь разделяло расстояние в десяток шагов.

Видя нацеленные на его людей стрелы, Митридат жестом приказал убрать мечи в ножны и опустить копья.

- Почет тебе и уважение, властитель лесного народа! - прогремел царь. - Прости, что пришел к тебе незванным. Но сами боги указали мне дорогу к твоему становищу.

Рев тоже пристально изучал Митридата и успел отметить его исполинскую стать, властный взгляд, отметины многочисленных шрамов.

- Мы пришли из земель, о которых вы, бораны, никогда не слышали, - невозмутимо продолжал царь, будто не замечая, как дергаются жилки вокруг глаз лесного вождя. - Из края высоких каменных гор, омываемых бурным морем.

Бораны за спиной Рева приглушенно зашептались.

- Назовись, великан, чтобы я знал, с кем говорю, - потребовал вождь.

Митридат улыбнулся:

- Твои уста едва ли выговорят имя, данное мне отцом. Ты можешь называть меня Всадником с Дальнего Берега.

- Как ты миновал мои заставы и засеки? - Рев морщил широкий нос.

- Мы, сыны древних гор, можем становиться невидимыми, - слукавил Митридат, уже давно подметивший простодушие лесных людей и решивший его использовать. - Ведут же нас Духи Дорог, указывая самые удобные пути.

- Ты говоришь чудное, - Рев покусывал губы, опустив глаза, чтобы скрыть легкое замешательство. - Правда ли это?

- А как иначе я оказался бы перед тобой? - с вызовом спросил Митридат.

- Может быть, и стрелы не причинят вам вреда? - взор вождя сделался испытующим.

- Проверять это я тебе не советую.

- Отчего же?

- Воины мои могут стать невидимыми и избежать твоих стрел. Но сердца их воспылают гневом. Они непременно превратятся в диких зверей и разорвут на части тебя и твоих соплеменников.

Бораны загудели громче.

- Ты не веришь мне? - Митридат округлил глаза, не выпуская собеседника и слушателей из гипнотической власти своих слов. - Тогда знай, что даже Белоглазые, которых вы, лесные люди, почитаете богами, признали мое могущество.

Рев вздрогнул.

- Чем ты подтвердишь сказанное, чужеземелец? - из-за плеча вождя выступил русоволосый юноша с пытливым взглядом. - Ты говоришь много и гордо. Хвалишь свою силу, пугаешь нас своим величием. Но сколько весят твои слова?

- Столько! - Митридат знаком велел вынести вперед мешки и достать из них смарагды. - Это дары, которые Белоглазые поднесли мне. Пусть каждый из вас подойдет ближе и сам посмотрит на их священные камни!

Бораны пришли в смятение. Вид сверкающих драгоценностей большого размера и совершенной формы ошеломил их.

- Эти камни предсказывают будущее, - вещал Митридат. - Еще с их помощью можно толковать с богами.

Никто из лесных людей прежде не видел зеленых камней, ослепительное сияние которых свидетельствовало о их небесной природе, но некоторые сразу вспомнили родовые предания. Пока охи и ахи расползались среди спутников Рева, понтийцы наслаждались своим торжеством. Никто из боранов так и не осмелился притронуться к сокровищу.

- Ты подтвердил правду своих речей, Всадник с Дальнего Берега, - удостоверил Рев, впервые называя Митридата предложенным именем. - Наши обычаи не позволяют нам пускать в свои владения чужих людей. Но встретить друзей Богов честь для меня и всех моих родичей. У нас есть сказание, что однажды в наш край явятся необычные гости, не похожие на нас, умения которых будут сродни чуду. Верно, этот день настал. Никто из нас теперь не сомневается, что вы посланы Богами Дорог и Судеб. Поэтому я зову вас в селище моего рода. Согласишься ли ты принять мое гостеприимство, Всадник с Дальнего Берега?

- Для этого я здесь, - ответил Митридат. - Буду рад посетить твое обиталище! А потом мы поговорим с тобой о важном без чужих ушей.

Рев сделал приглашающий жест. Взвалив на плечи мешки со смарагдами, спутники царя последовали за боранами в Гнездо Филина. За воротами селяне испуганно рассыпались стороны, настороженно разглядывая чужаков, но не спешили укрыться в своих жилищах. А Митридат смотрел вокруг и все подмечал. Бораны жили вольготно. Вместо прутяных хижин здесь укрепились основательные бревенчатые дома с загонами и клетями. В центре селища открылся большой вытоптанный пустырь, по-видимому, служивший местом сходов. Тут гостей уже приветствовали розовощекие девы в долгополых платьях с цветочными венками на головах. Они заступили путь Митридату и поднесли ему большой бараний рог и широкое плетеное блюдо, заполненное горкой пропеченных лепешек со вздутыми краями.

- Испей, почтенный гость! - предложил царю Рев. - Не страшись. Это игристый липовый мед, самый крепкий и сладкий в нашей земле. А ягодные кныши пекут наши искусницы -- очень хороши они после медочка.

Митридат с непониманием воззрился на вождя.

- Таков наш обычай, - объяснил Рев. - Достойных гостей чествовать перед порогом питием и яствами.

Митридат принял рог и, сбрызнув несколько капель на землю, сделал пару глотков. Мед действительно оказался и терпким, и забористым. Взяв с блюда лепешку, царь разломил ее и разжевал. Вслед за своим предводителем понтийцы тоже отважились попробовать боранских угощений, хотя Клеарх сделал это без удовольствия.

Поглядывая искоса на лесных людей, спутники Митридата успели заметить, что быт и одежда жителей Гнезда Филина отличаются от виденных ими в приграничном селище. Курты мужчин и платья женщин украшали красная и синяя вышивка, шейные гривны, обручья и обереги говорили об умении местных мастеров работать с бронзой, костью и деревом.

В большом строении, которое вождь боранов назвал Общинной Избой, даже утварь выделялась изысканным орнаментом. Гостей, рассевшихся по краям длинного стола, потчевали многочисленные слуги Рева. Место Митридату отвели самое почетное -- в голове застолья рядом с вождем лесных людей. Его слегка удивило отсутствие на пиржестве жрецов и старейшин, но он не подал виду.

- Всем своим соседям и внукам я буду рассказывать о том, как принимал у себя Всадника с Дальнего Берега, - пытался польстить царю Рев, когда стоялые меды, брага и жареная поросятина окончательно растопили преграду между хозяевами и гостями.

- Светловолосый юноша, который обратился ко мне перед селением, твой сын? - вдруг прищурил глаз Митридат.

Рев причмокнул от неожиданности.

- Быстр ты умом, - протянул он. - Да, Бож старший из двух моих сыновей. Крепок и смекалист не по годам. Хороший воин из него выйдет, а может статься и вождь. Скоро у нас Праздник Весенних Мечей, на котором юноши смогут показать свои умения. Бож непременно обойдет всех в ловкости и силе.

- Я в этом не сомневаюсь, - заверил Митридат. - Хорошую древесную породу не утаить зеленой листве. Вот о молодых воинах и будет мой к тебе сокровенный разговор.

Рев пытливо заглянул в глаза царя и согласно наклонил голову:

- Вещай, я слушаю тебя со всем вниманием, Всадник с Дальнего Берега! Не тревожься -- никто из моих людей не услышит твоей речи.

Царь оглядел уже захмелевших хозяев и гостей Общинной Избы, после чего заговорил негромко, но выразительно:

- Мне ведомо, вождь, что у тебя обретается юный пленник из соседней земли.

Брови Рева высоко взлетели:

- Почему высокого гостя интересуют мои пленники?

- У меня есть причина, - ответил царь еще более тихо. - Я говорю о молодом сармате, княжиче племени спалов. Имя ему Арсой.

Рев хмурил лоб и шевелил губами.

- Есть у меня такой, - признался он с неохотой.

- Этот княжич мне нужен, - продолжал Митридат с увеличивающимся нажимом.

- Дай подумать... - бормотал вождь вслух. - Сын Белой Воительницы? Дерзкий кречет? Для нас было великой удачей захватить его. К тому же -- он пренебрег нашим законом. Что тебе до его судьбы?

- Со спалами у меня договор, - скупо пояснил Митридат. - Арсоя я обещал вернуть матери. Здоров ли он?

Рев замешкался.

- Юный строптив и резок... Я держу его отдельно от прочих пленников и даже облегчил его долю, вместо тяжких повинностей повелев корчевать лес и рыхлить поля. Но он не хочет работать! Мои воины были бессильны вразумить его и гибкой лозой, и голодом...

- Стало быть, княжич очень слаб? - уразумел Митридат подлинное положение дел.

- Почти не встает с лежака, - вытолкнул признание вождь. - Но в том -- только его вина! Я не желал губить смелого наездника. Закон един для всех. Для него же как будто не существует власти ни людей, ни богов.

- Не сумев сломать его дух, ты решил уморить плоть, - подытожил Митридат угрюмо.

- К чему так говорить? - встрепенулся вождь. - Я лишь надеялся на его взросление. Бремя невзгод медленно, но верно учит разуму. Мы желали излечить сына Белой Воительницы от его дурного нрава.

- Я понял тебя, вождь боранов, - смягчился Митридат. - Поверь мне на слово: обуздать гордого степняка никому не по плечу. Обрезав крылья соколу, ты не заставишь его служить тебе.

- Чего же ты хочешь от меня? - морщины на лице Рева стали как будто глубже. - Чтобы я уступил тебе спала, нарушив закон племени?

Митридат не ответил прямо, лишь тонко улыбнувшись в бороду:

- Что ты скажешь о чудесных зеленых камнях, которые принесли мои воины? О даре Белых Богов?

Рев облизал губы.

- Это самое удивительное, что видели мои глаза, - вымолвил он, скрывая волнение. - Они блистают, как светила, упавшие на землю... И они излучают неземное могущество.

- Желал бы ты получить такие камни для своего племени? - Митридат видел, что собеседник заглотил наживку. - Точнее, шесть зеленых камней из семи?

Вождь украдкой покосился на своих соплеменников.

- Смарагды Белоглазых, - просвещал Митридат, - не только прекрасны на вид, они предупреждают о грядущих невзгодах и злоумышлении врагов. Уверен, что и ваши старейшины, и жрецы были бы счастливы обзавестись подобным сокровищем.

- В том нет сомнений, - подтвердил Рев. - Нам, боранам, нужны чудесные камни Белых Богов. С их помощью мы могли бы избегнуть козней недругов, которые окружают нас со всех сторон...

- Тогда ты отдашь мне пленника за камни, - тоном, не допускающим возражений, объявил Митридат.

- Надо повернуть это дело так, чтобы не вышло кривотолков, - Рев придвинулся ближе. - Прошу тебя и твоих воинов остаться в селище гостями.

- Продолжай! - подбодрил царь.

- Этой ночью я пошлю людей, чтобы они привезли спала, - пояснил вождь. - Он здесь неподалеку, его сторожат. Ты заберешь его тайно -- положишь на телегу, которую я тебе дам. Ни старейшины, ни жрецы не узнают о нашей сделке. Для всех -- пленник будет считаться умершим в своей яме от измождения. Так мы сохраним нерушимость обычая.

- Хорошо, - сказал Митридат. - Как только Арсой окажется у меня, мы выступим в обратный путь, а ты -- получишь смарагды. Мы уйдем тем же путем, которым пришли.

- Пусть боги станут свидетелями нашего договора, - с облегчением выдохнул Рев. - Отдыхай, почтенный гость. Твои люди ни в чем не узнают нужды. Остальное предоставь мне.

С этими словами вождь поднялся и покинул Общинную Избу.

Пиржество продолжалось еще долго. Некоторые бораны заснули прямо за столом, другие нашли в себе силы уйти в свои жилища. Воины Митридата, утомленные трудностями пути, тоже расползались по лавкам и скоро строение огласилось храпом и сопением. Только царь со своим телохранителем продолжали выситься над столом нерушимыми изваяниями. В середине ночи в избу прошмыгнула тихая тень. Подручный Рева жестами попросил Митридата выйти во двор. Царь встал со скамьи, закутавшись в плащ. Следом качнулся Битоит.

Повозка, запряженная старым мерином, ожидала возле амбара. Двое слуг вождя молча указали на большую оленью шкуру, вздымавшуюся горкой. Битоит откинул ее верхний край и взгляду Митридата представилось бездвижное лицо человека, бледное даже в свете тусклой луны.

- Это он? - шепотом спросил царь, изучая сармата.

Слуги Рева кивнули в ответ.

- Ступайте! - велел им Битоит.

Княжич выглядел плачевно и пребывал в полудремотном состоянии. Он не сразу отозвался на толчки галла, пытавшегося привести его в чувство. Блеснувшие на худом, заостренном лице глаза, равнодушно скользнули по фигурам царя и его телохранителя, но тут же снова закрылись.

- Послушай, - заговорил Митридат, положив тяжелую ладонь на плечо Арсоя. - Ты не знаешь меня, но я знаю твою мать, княгиню Сайтару, и я пришел сюда за тобой. Я верну тебя в родную землю.

Княжич никак не откликнулся на эти слова.

- Может принести браги и влить ему в рот? - предложил Битоит.

- Лишнее, - усмехнулся царь. - Он прекрасно меня слышит.

Арсой вновь открыл глаза. В них на миг отразилось выражение затравленного зверя. Плен приучил сармата не доверять никому. Митридат это понял.

- Почему ты молчишь? - наклонился он к княжичу.

- Я не знаю, что сказать тебе, человек, похожий на великана из древних сказаний, - с усилием выговорил Арсой. - Ты, верно, большой вождь и у тебя много власти. Но я не хочу участвовать в твоих затеях.

- Ты хочешь остаться пленником боранов и околеть в яме? - справился Митридат с едким сарказмом. Упрямство княжича начинало его утомлять.

- Я принял свою участь, как должен принять мужчина, - фыркнул Арсой. - О милости просить не приучен.

- Спесивый волчонок, - Битоит покачал головой. - Боюсь, господин, мы не дождемся от него благодарности.

В подтверждении этих слов сармат приподнялся, оперевшись руками в края телеги.

- Мне не за что благодарить вас, - голос пленника стал крепче. - Вы для меня никто -- чужаки. Кто дал вам право вмешиваться в мою судьбу?

Митридат оторопело переглянулся с Битоитом.

- Такое право дает мне обещание, данное твоей матери, - царь стал суровым. - Ты отправишься с нами. Это не обсуждается.

- Как я могу верить тебе, большой человек? - Арсой широко распахнул глаза. - Может бораны просто продали меня, как жеребенка, вождю соседнего племени и теперь вместо худого плена меня ждет позорное рабство?..

- Поверить тебе придется, - отрезал Митридат. - Выбора у тебя нет. Все равно ты слишком слаб, чтобы сопротивляться.

Он отвернулся и отошел в сторону.

- Спеси у парня хватит на десятерых, - заметил он Битоиту. - Но должен признать: сын Сайтары достоин своего народа. Если к его гордости и мужеству добавить здравого разумения -- когда-нибудь у спалов будет славный вождь.

Перед самым рассветом отряд понтийцев покинул селище Гнездо Филина. Дандарии сгрузили смарагды Белоглазых в кладовую вождя, выполняя обещание Митридата. Себе царь оставил лишь один, самый крупный, подозревая, что зеленый кристалл в будущем сослужит ему хорошую службу. Когда золотой серп зари раздвинул небосклон, путники уже вступили под своды густого бора, увлекая за собой повозку с освобожденным пленником.

Глава 14. Голос стали.

- Тебе нужно знать, царевич, - ровный и певучий голос Дриопы сейчас казался непривычно глухим. В синих глазах жрицы также без труда можно было угадать тревогу. - Наверху многое изменилось...

- Мои товарищи в опасности? - Митридат, вернувшийся в лачугу после купания в ручье, замер. Понимание пришло мгновенно.

- Как и все, для кого стены Диоскурии стали домом, - ответила Дриопа мягко.

- Рассказывай! - торопил царевич.

- Князь абасгов Дадаг явился из Тисовой Долины с крупным войском. Он разорил селения вблизи города, а сам город взял в осаду. Но -- не беспокойся! - жрица поспешила поднять ладонь. - Предвидя набег, архонт Эврипонт успел выслать из Диоскурии всех иноземцев, а также тех горожан, кто не мог держать в руках оружие. Он боялся, что запасов зерна и муки не хватит, если осада затянется и помощь из соседнего Питиса не подойдет вовремя. Теперь многие диоскурийцы разбрелись горными тропами. Среди них и твои друзья. Старики и немощные ищут временные убежища, а прочие намерены пробиваться к Питису на свой страх и риск.

- Я отправляюсь к ним! - заявил Митридат убежденно.

- Не спеши с решением, царевич, - попыталась охладить его пыл Дриопа. - Чем ты можешь помочь своим друзьям?

- Из-за меня они оказались в этом горном краю и терпят лишения. Мы должны быть вместе во всех испытаниях, чтобы выдержав их, вернуться в Понт! И Онисифор, и Эфра посвятили жизнь служению мне. А я не бросаю своих людей.

- Твои чувства мне понятны, - промолвила жрица, - но знай: твое обучение далеко от завершения. Я ожидала, что ты останешься здесь еще на пару лет и пройдешь посвящение Корибантов.

- Нет, - ответ Митридата был тверд. - Я очень благодарен тебе, Премудрая. Но я не могу пребывать в уединении, когда беда нависла над моими близкими.

Глаза Дриопы стали глубже.

- Не потому ли ты уходишь, что уши твои слышат звон стали, а сердце стучит в такт с барабанами войны? - спросила она.

Митридат опустил голову:

- Да. Ты же знаешь: я предуготован к военной стезе. Хочу испытать себя на ниве служения Аресу.

- Но ты еще юн!

- Мне пятнадцать и я владею мечом, копьем и луком, - гордо тряхнул кудрями царевич. - Я желаю стать воином и сражаться с врагами.

- Врагами? - удивилась Дриопа. - Князь Дадаг не враг тебе. Он даже не знает о твоем существовании и пришел сюда с обычным набегом, которых прежде случалось немало.

- Сейчас мне не важно, с кем сражаться, - честно признался Митридат. - Мне нужно закалить тело и дух в горниле войны. Без этой ступени мне не подняться в будущем к башне могущества.

- Я не могу удерживать тебя против твоей воли, - с грустью произнесла Дриопа, - а увещевания бессильны изменить твое решение. Потому лишь пожелаю тебе удачи. Пусть помогут тебе знания, обретенные в священном уделе и сила Великого Курета. Своих друзей ты найдешь на Бледной Вершине.

Митридат поклонился наставнице. Собрав свои нехитрые пожитки, он распрощался со всеми обитателями урочища, с которыми успел подружиться за время своей учебы. Атрей, лев-спутник жрицы, проводил царевича до выхода из Грота Покоя.

Оказавшись снаружи, Митридат замер и долго стоял неподвижно. Дыхание его перехватило. Весь объем большого, открытого со всех сторон пространства неожиданно сильно оглушил его, опьянил кипучим духом свободы. Митридат находился на пороге мира, который успел забыть. Этот мир изменился, но изменился и сам царевич. Теперь в этой неизмеримой бездне жизни без дна и краев он уже не ощущал себя пылинкой или букашкой, направляемой высшим произволением по стеблю судьбы. Внутри преображенного естества царевича бурлили столь мощные токи, что, казалось, им было посильно гнуть деревья и сдвигать с места камни. Митридат сознавал себя новым Гераклом. Скопившаяся в нем мощь, подобно перебродившему винограду в пифосе, рвалась наружу из своего тесного заточения. Царевич, оглядываясь по сторонам и смиряя в груди бурный порыв, понимал, что готов поспорить с миром, бросить вызов судьбе. Ему требовалось сделать всего шаг, чтобы из царства богов и духов переместиться в царство смертных людей. Этот шаг Митридат сделал с улыбкой на губах.

Путь к Бледной Вершине получился непростым. Кручи, впадины, отвесы и скаты с опасными уклонами козьих троп держали в напряжении, подставляя лицо и тело рваным порывам сердитых ветров. Однако царевич заметил не только это. Несмотря на простор предгорий и долин воздух уплотнялся и наполнял тяжестью. Митридат догадался, что это предвестие угрозы. Под землей, в таинственных пределах Матери Богов не было этого груза, висящего на плечах. Там душа стелилась дымкой, билась резвым лебедем. Здесь -- спешила найти укрытие от опасностей, подползающих черными тенями. Митридат позабыл, что мир людей никогда не ведает покоя. Лишь собирая все силы плоти и разума в кулак, смертный может удержаться на ногах, не давая каскаду жизни опрокинуть себя на лопатки.

Цепляясь за кусты чертополоха и выступы валунов, царевич подбирался к укрытию беглецов из Диоскурии. Он очень быстро уразумел, почему они выбрали себе именно это пристанище. Бледная Вершина огородилась от селений и долин крутыми обрывами, колючими зарослями и шершавыми выступами растрескавшихся, белесых увалов, вскарабкаться на которые стоило немалого труда. Но Митридат справился с этой задачей. Он уже слышал негромкий гомон голосов, шум шагов и шорохи стана, путь к которому закрывали лишь кривые ракиты, вереск и мшистые выступы камней.

- А ну стой! - резкий возглас сбил царевича с шага. - Замри или поймаешь стрелу в пузо!

Митридат догадался, что прямо над ним поместился сторожевой пост диоскурийцев. Голос был совсем не дружественным.

- Позови того, кто у вас старший! - вместо ответа потребовал царевич.

- Зачем тебе? - удивились за ракитами. - Ступай стороной!

Однако Митридат продолжил идти вперед и, уколов ладони о ершистый вереск, взгромоздился на взлобок с глубокой расселиной. Сначала он увидел всклоченные смолистые волосы стража, потом плоское лицо с тонкой кожей и тревожные, по-бычьи круглые глаза. Человек в простеганной льняной курте коричневого цвета навис над царевичем, подняв большой тисовый лук. На его поясе тяжело отвисала махайра, вдетая в ременную петлю.

- Шел бы ты отсюда, юнец, - посоветовал страж, рассмотрев дерзкого собеседника. От него пахнуло луком и кислым молоком - Зачем на железо лезешь? Здесь тебе делать нечего.

- Позови старшего! - повторил Митридат. - Мне надо с ним перемолвиться.

- Да кто ты такой, чтобы говорить с Леандром? - страж еще больше выпучил глаза и запрокинул голову, выпятив заросший волосами кадык. - Он служил лохагом нашего городского охранения, пока не потерял руку в стычке с соанами. Это было пятнадцать лет назад, но старый воин также суров и строг. Я не хочу получить от него нагоняй за то, что пустил бродячего мальчишку в лагерь.

- Нагоняй ты получишь, если не пустишь меня, - заверил Митридат. - Я должен видеть Леандра! Это важно.

Страж убрал лук и уныло чесал за ухом.

- Порази тебя гром... Пристал, как репей.

Однако шум у передовой заставы, по-видимому, уже привлек внимание Леандра. Заслышав тяжелые шаги, страж почти отпрыгнул назад.

- С кем ты там споришь, как базарная баба? - докатился низкий и свистящий голос. Прихрамывая, к краю отвеса, на котором встал Митридат, приближался человек в короткой синей хламиде с обгоревшими и засаленными краями. Широкое мясистое лицо предводителя беглецов казалось вздувшимся от сухих шрамов и толстых синих жил, но глаза, выглядывая из-под лохматых бровей, светились чистотой. Плечами и грудью старый воин был еще крепок и осанку имел ровную, в его движениях чувствовалась манера руководить людьми. Обрубок правой руки он прятал под тканью хламиды, левая заскорузлая кисть лежала на халцедоновой рукояти кописа в простых кожаных ножнах, подвешенных к левому боку.

- Откуда ты и кто? - Леандр въедливо оглядел Митридата с головы до пят, не упустив ни одной детали.

- Мое имя Иллиодор, сын Дорофея, - назвался царевич. - Два года назад я победил в агоне в честь Прометея Провидца. Сейчас ищу своего отца, с которым меня развели обстоятельства.

- Так ты атлет? - лохаг жевал впалыми губами, еще внимательнее изучая крупную фигуру юноши, его развитые грудные мышцы, выдающиеся подобно булыжникам мостовой, жилистые руки и упругие икры ног, забранные ремнями эндромид. В глазах Леандра обозначился нескрываемый интерес.

Митридат счел должным кивнуть.

- Знакомо ли тебе копье, эфеб? - продолжал допрашивать предводитель беглецов. - Обучен ли ты с ним обращаться?

- Да, лохаг, - заверил царевич. - Еще умею отражать удары щитом и рубить мечом.

- Гм... - Леандр взъерошил седеющую бороду. - Ты был бы ценен для моего отряда. Что скажешь? У нас есть чечевица, бобы и масло. Голодным не останешься!

Митридат молчал.

- Пойми, парень, - поддержал своего начальника страж, - Одному сейчас не выжить. Горные дикари без разговоров снимают головы с честных граждан, если встречают их в окрестностях города. Кожей убитых они обтягивают колчаны по своему варварскому обычаю, а срезанные волосы привязывают к поясу, как украшение. Селения на десять стадий вокруг опустели.

- Сначала мне нужно убедиться, что мой отец здесь, - сообщил царевич.

- Опиши мне его и я отвечу тебе, - потребовал Леандр.

- Он винодел. В Диоскурии недавно. Ростом невысок, лицом бледен. У него карие глаза с искоркой, борода длинная и подстрижена на персидский манер...

- Не продолжай! - оборвал Митридата лохаг. - Я знаю этого человека. Он здесь со своим слугой из племени северных колхов.

- Правда? - возликовал царевич.

- Оба они крепкие мужи, которым не чужда благородная тяжесть железа, - удостоверил Леандр. - Я сам отведу тебя к ним!

Он приглашающе поманил Митридата здоровой рукой. Тот послушно кивнул.

- Эврипонт и фратриархи отреклись от нас, как от порченных, - посетовал Леандр, пряча в бороде злую ухмылку. - Им не нужны лишние рты. В силу же наших рук они не верят. Потому -- мы выживаем, как умеем. Каждый боец для нас ценнее мешка с золотом!

Они шли через лагерь, заполненный беглецами, и Митридат рассматривал людей, разместившихся кружками вокруг костров, над которыми раскорячились треноги с черными от сажи котлами, скользил глазами по сваленным на землю узлам с вещами, грязным мешкам и беспорядочно разбросанной глиняной посудой.

- Кто такой вождь Дадаг? - спросил царевич. - Почему он пришел сюда?

Брови Леандра вспорхнули:

- Абасгов самих потеснили с их родовых земель. Так я слышал. Потому Дадаг столь зол, яростен и голоден до захватов. Его честь запятнана позором и он ищет не только добычи, но славы. Ему важно вернуть уважение сородичей и удержать власть. Для этого нужен удачный набег. Дадагу помогли наши соаны, бывшие пастухи, лишившиеся стад по милости Эврипонта... Рассказали о бедственном положении города, обветшалых стенах и малом гарнизоне. И о том, что между горожанами и сельской хорой нет согласия...

- Как же Диоскурия оборонялась прежде?

- Совет города набирал наемников из зигов и гениохов. Но теперь казна пуста, - лохаг досадливо наморщил нос.

Митридат изучал хмурые лица диоскурийцев, попадающихся на пути, заглядывал в их потухшие глаза. Кого-то он, кажется, встречал на агоре, кого-то видел в день состязаний... Даже самые дряхлые из горожан-изгоев теперь были оснащены пиками с листовидными наконечниками, дубинами, кинжалами и луками. Встречались и люди в броне -- по виду, такие же потертые пылью времени и шрамами схваток ветераны, как сам Леандр. Их не набиралось и двух десятков, однако всем своим видом они показывали, что готовы не только стряхнуть с себя тлен подползающей старости, но и преподать урок более молодым. Темноглазые горожанки тоже, как будто, примирились с мужской долей, освоив ременные петли пращей.

- Почему так плохо вооружен ваш отряд? - не сумел скрыть своего разочарования Митридат.

- Эврипонт всегда был скрягой, - глухо проворчал лохаг. - Он выдал нам с городского склада тридцать щитов-гоплонов, которые уже поела ржа, десять таких же панцирей и наручей, оставшихся, как видно, еще от наших прадедов, а копья и кописы пришлось покупать на свои сбережения в кузнях.

- Как вооружены абасги? - любопытство царевича не остывало. - Ты видел их сам?

Леандр хмыкнул не то с удивлением, не то с удовольствием:

- В твои годы немногих занимают военные дела. А уж наши эфебы тягой к ратному ремеслу никогда не отличались. Главное оружие людей Дадага -- луки. И это оружие грозное... Они делают его из рогов горных козлов и скрепляют бычьими жилами. Стрелы абасгов могут пробить и хороший торакс, не то что нашу труху. На себе железа и бронзы горцы не носят, у них курты из просоленных кож и панцири из пластин от воловьих копыт, а щиты плетеные. В ближней схватке абасг слабее эллина, стойкость ему не присуща.

- Имея сотню обученных строю гоплитов можно разметать эту массу варваров, - высказал Митридат.

- Не все так просто, юноша, - оспорил Леандр, ударив костяшками пальцев по нагруднику. - Строй хорош против врага, который стоит на месте. Еще ему нужно прикрытие с флангов. Абасги и верховые, и пешие. Они рассыпаются, как сухие бобы, и ускользают, пуская стрелы. Как их опрокинешь? Как догонишь? Когда-то у города была своя наемная конница, но эти времена прошли без возврата...

Митридат, озиравший каждого из попадавшихся на глаза беглецов, резко остановился. Он узнал Онисифора и Эфру. Они сидели на большом валуне, строгая длинные древки для стрел. Виночерпий сильно постарел, лицо изъели паутины морщин, а надбровья, нос и скулы стали выделяться отчетливее. Конюх как будто мало изменился, но кожа его приобрела смоляной, продымленный оттенок. Было очевидно, что последнее время жизнь не баловала спутников Митридата радостями. Царевича они узнали не сразу, не придав значения рослому юноше в черной тунике, который сопровождал Леандра. И только громкий оклик лохага заставил товарищей Митридата встрепенуться.

- Узнаешь ли ты этого эфеба, винодел? Он утверждает, что доводится тебе сыном. Отвечай правду!

Онисифор пристально вглядывался в лицо царевича, окончательно утратившее детскую округлость. От мягких линий губ и подбородка не осталось и следа -- четкие волевые изгибы облагородили его, но еще не испортили излишней суровостью. Пропал и пытливый блеск больших, красивых глаз. Теперь они лучились невозмутимым спокойствием, припушенные каймой строгих ресниц. Однако более всего удивили виночерпия преображения в фигуре понтийского наследника. Он стал выше на добрые две головы, раздался в плечах и груди и стал неожиданно узок в талии. Предплечья и кисти юноши казались узловатыми, как у дискобола или метателя копья.

- Да, лохаг, - сглотнув слюну, проговорил Онисифор с волнением. - Это он, мой Иллиодор.

Леандр удовлетворенно изогнул губы:

- Принимай своего бродячего отпрыска. Милостью богов он вернулся к тебе.

- Хвала Зевсу Гикесию и Мойрам! - глаза виночерпия увлажнились. Он поднялся с камня, протягивая руку, чтобы коснуться плеча Митридата.

- Пусть остается при тебе, - разрешил Леандр. - Но парня нужно будет кормить, а ты знаешь наше правило. Каждую горсть фиников и ложку каши я заставлю его отработать. Он будет нести повинности в отряде в условиях войны. Сегодня получит копье, завтра -- выступит в свой первый дозор по лагерю.

- Поверь, из него выйдет хороший воин, - пообещал виночерпий.

- Этого мало, - сухо ответствовал Леандр. - Ты должен поручиться мне за него именами Ареса и Артемиды, как у нас принято. Если парень меня подведет -- вам троим придется покинуть отряд.

- Призываю в свидетели Бога Рати и Деву Воительницу, - наклонил голову Онисифор, - Этот юноша будет исправно служить общему делу. Он приучен к дисциплине.

- Небо слышало тебя, - Леандр развернулся, чтобы уйти. - Обживайся, эфеб!

Когда его синяя хламида затерялась среди спин беглецов, возившихся у костров, виночерпий позволил себе обнять Митридата.

- Мальчик мой! - воскликнул он. - Как сильно ты возмужал. Я с трудом узнаю тебя. Ты уже завершил обучение у служителей Кибелы?

- Нет, - царевич тоже был растроган, но удержал свои чувства. - Теперь это неважно. Назад меня позвал мой долг. Ведь наша судьба едина!

- Пока ее не разделят боги... - тихо вымолвил Онисифор, став задумчивым. - Знал бы ты, сколько раз я видел тебя во сне. Мы с Эфрой скучали по тебе и ждали твоего возвращения. Теперь этот день настал!

Пришел черед колха приблизиться к Митридату, однако сделал он это несмело.

- Рад тебя видеть, господин. Подземные боги превратили тебя в настоящего титана. Уверен, что сам Провидец был подобен тебе обликом.

- Я тоже рад видеть тебя, добрый друг! - царевич сердечно пожал предплечье конюха. - Как вы жили без меня все это время?

- О... - вздохнул Онисифор. - У нас были светлые дни и дни, полные сумрака. Пришлось испытать себя в разном ремесле. Моя затея купить свою давильню и заняться винным промыслом не удалась. Перепробовав с Эфрой много занятий, мы приноровились ловить и засаливать форель, а потом продавать на рыбном рынке. Тем и жили, пока указ архонта не выставил нас за ворота Диоскурии...

Митридат устроился на куске овчины напротив своих товарищей.

- Варвары напали внезапно? - осведомился он.

- Сначала они разорили все села, согнав с места крестьян и пастухов, - ответил Эфра. - В городе скопилось столько беглецов, что власти начали спешно избавляться от ненужных и ненадежных. У нас не нашлось поручителей.

- Все же нам повезло избежать резни, - заметил Онисифор. - Иным боги не подарили такой удачи. - Да и живых абасгов мы пока вблизи не видели. Только дымы от костров и тени всадников у морского берега.

- Что же нам делать теперь? - спросил Митридат напрямик.

- Искать новое пристанище. Пора уходить из этих краев, тем более, что теперь нас здесь ничего не держит.

- Сможем ли мы пробиться втроем через незнакомые перевалы, не угодив на копья варваров? - усомнился царевич.

- Это трудная задача, - согласился Онисифор. - Потому мы и прибились к Леандру. Поглядим, как будут развиваться события. По меньшей мере, здесь для нас есть еда и есть слабая, но защита. А одних нас поймают те же соаны и выпустят кишки.

- Если Питис пришлет воинов -- Дадаг уйдет восвояси и мы сможем продолжить путешествие по морю, - поделился своими мыслями Эфра. - Уголек войны потухнет, так и не разгоревшись.

- Едва ли... - виночерпий вновь разместился на камне. - Демиурги Питиса не любят Эврипонта и его семью, а фратриархов из Совета считают старыми дурнями. Остается надеяться, что варварам не хватит терпения долго стоять под Диоскурией. Горожане и день и ночь укрепляют стены, заделывают бреши, поднимают на башни тяжелые камни и кипятят масло. Боясь резни, они дают абасгам отпор, которого те не ожидали. По своей природе горные варвары не привыкли воевать долго. Не видя успеха, они падают духом.

- Вот только надолго ли хватит самих диоскурийцев? - хмыкнул Эфра. - Иные из них не прочь выдать Дадагу Эврипонта со всеми потрохами и растащить его кладовые...

- Так и получается, мальчик мой, - говорил Онисифор, обращаясь к Митридату, - что мы бежали от невзгод с другого края Гостеприимного Моря, чтобы на этом краю найти их в не меньшем числе.

- Есть ли покой под небом этого мира? - повел бровью царевич. - Природа смертных подвижна. Несовершенство толкает их на самые разные деяния: борьбу за власть, богатство и земли. Причиной тому -- отсутствие целостной души.

- Твои наставники хорошо тебя выучили, - виночерпий внимательнее заглянул в глаза Митридата. - Но мы сейчас не можем предаваться размышлениям о человеческих пороках и их истоке. Нам нужно выживать.

- Хорошо, - согласился царевич. - Когда нельзя остановить тяжелую волну, способную похоронить под собой, ее нужно оседлать. Используем наших временных попутчиков, чтобы достичь своей цели.

- А какая у нас цель? - уточнил Онисифор на всякий случай, полностью подчиняясь замыслам юноши.

- Сохранить свои жизни, накопить силы и возвратиться в Понт, когда обстоятельства станут благоприятными, - ответил Митридат без колебаний. - Я верну себе царскую диадему и превращу государство отца в могучую державу! Так я решил, находясь под землей.

Онисифор и Эфра украдкой переглянулись.

- Мы будем счастливы послужить твоим планам, молодой господин, - заверил колх.

До самого обеда воссоединившиеся товарищи беседовали, вспоминая Синопу и Амис, рассказывали о собственных злоключениях и успехах последнего времени. Когда забили в медный гонг в центре лагеря, виночерпий поднял голову.

- Идемте! - позвал он. - Пища здесь скудная, но выбирать нам не приходиться.

- Не беспокойся, - улыбнулся Митридат. - Под землей я успел отвыкнуть от изысканных лакомств и научился довольствоваться малым.

Лагерь зашевелился. Люди потянулись к двум большим кострам, обложенным валунами, на которых пищали и дымили черные от сажи котлы. Здесь все образовали небольшие кружки по восемь-десять человек, поместившись на мешках, свернутой одежде и камнях. Эфра подошел к старшему заготовщику, чтобы взять у него глиняную плошку и деревянный черпак для нового человека в отряде. Сидящих обходили женщины, накладывая в плошки длинными киафами чечевичную кашу из переносных пифосов. Они же позже принесли в плетеных из лозы корзинах лепешки и лук. На эту нехитрую пищу диоскурийцы набросились с жадностью.

Митридат присел на предложенный Онисифором плащ, но не спешил притронуться к парящей похлебке. Среди многочисленных фигур, движения которых переполняли неуверенность и беспокойство, его привлек юноша в линялой желтой тунике, который по виду показался ему ровесником. Сухощавый, с копной курчавых, как овечье руно волос и непривычно далеким, мечтательным взглядом больших голубых глаз, он выделялся среди толпы, как белый голубь среди стаи ворон. Юноша даже ел, как будто нехотя, в отличие от других беглецов, не поднимавших головы от плошек.

- Вчера докончили остатки козьего сыра и оливки, господин, - посетовал рядом Эфра, - так что угощение сегодня скромное...

- Кто тот юноша в желтой тунике с задумчивыми глазами? - не слушал его Митридат.

- Не знаю, - колх пожал плечами. - Он всегда сторонится остальных и ни с кем не разговаривает. Леандр считает его бесполезным чудаком и зовет простофилей. В дозоры не ставит, заставляет собирать дрова и разводить огонь.

Царевич продолжал изучать незнакомца. Закинув в рот последний кусок размоченной лепешки и запив водой из кувшина, тот отсел на плоский валун. Только теперь Митридат разглядел, что с собой у юноши небольшой холщовый мешок, перетянутый веревкой. Размотав ее, он извлек что-то похожее на свиток папируса и развернул на коленях. Еще миг -- и юноша погрузился в чтение, забыв обо всем на свете. Отрешенность его была столь велика, что должно быть, даже горный обвал или налет варваров не смогли бы заставить оторваться от свитка.

Митридат благоразумно выждал, пока юноша сделает перерыв в своем занятии, чтобы промочить горло водой. Он решительно направился к нему, отдав Эфре пустую плошку.

- Дерзну побеспокоить тебя, - сказал царевич громко, чтобы привлечь к себе внимание.

Незнакомец поднял глаза, в которых отразились равнодушие и недовольство. Он молчал.

- Я здесь совсем недавно, - продолжал Митридат, не смущаясь при первой неудаче. - Жизнь занесла меня в эти далекие от дома места и я ищу товарищей...

- Тогда ступай дальше и поищи их у костра, - юноша махнул рукой, своим жестом выражая намерение отделаться от досаждающего ему собеседника.

Митридат невольно усмехнулся:

- Из тебя вышел бы хороший стоик. Однако ты избрал неудачное место для уединения.

- Я нахожусь там, куда меня привела судьба, - голос юноши звучал отчужденно, но жестко. - Смертный смиряется со скорбным уделом только для того, чтобы изменить его при удобном случае.

- Значит, ты ждешь своего случая? - спросил царевич весело. - Тогда мы с тобой похожи. Я тоже ем прогорклую похлебку в кругу этих унылых людей, однако мыслями о будущем уношусь к дальним берегам Ойкумены.

Юноша впервые посмотрел на Митридата с подобием интереса.

- Предлагаю тебе познакомиться, - незамедлительно раздул этот маленький уголек внимания Митридат. - Меня зовут Иллиодор и я из Трапезунда. Как зовут тебя? Вижу, тебя воспитали достойные люди, раз смогли привить любовь к книгам и независимому мышлению, - он кивнул головой, указывая на папирус.

- Мое имя Аристион, - ответил юноша, поддаваясь обезоруживающему напору царевича. - Моя родина тоже лежит за морем.

- Родос? Пергам? - гадал Митридат.

- Афины, - удивил его своим ответом Аристион.

- Ты из Эллады? - царевич округлил глаза, не заметив, что голос собеседника сделался совсем глухим. - Я много слышал о Городе Паллады, оплоте всего просвещенного мира.

- Таким он был прежде, - возразил Аристион. - Сейчас Афины -- придаток Рима, а мои сограждане -- рабы капитолийской волчицы.

Горячая ненависть в словах юноши почти опалила Митридата.

- Ты не понимаешь, что значит утратить свободу! - вдруг встрепенулся Аристион. - От былой славы Афин остался лишь отзвук... Мой отец Оксинт был мыслителем. Он развивал учение об огненной душе, искал принципы совершенного устройства общества. В былые времена отец смог бы стать столь же крупной фигурой, как Солон или Платон, составляя для людей разумные законы и вдохновляя своими идеями. Но гнет римлян заставил его зарабатывать преподаванием эристики и риторики. Мы жили так бедно, что питались только горохом, солеными оливками и хлебом из отрубей. Философия уже не нужна эллинам, которым надо кормить свои семьи. Старые школы либо закрыты, либо превратились в склады для товаров. Когда наш дом забрали за долги кредиторы, нам с отцом пришлось покинуть родину. Мать не дожила до этого дня...

- И вы оказались в Диоскурии?

- Нас пригласил Тиндарей, наш дальний родственник. Родившись в Мегарах, он много скитался и неожиданно преуспел в Диоскурии, сделав капитал на торговле маслом и благовониями с колхидских гор. Больше месяца мы прожили в его доме. Пришлось трудиться, помогая на погрузках в порту. А потом случился набег...

Митридат понял, что с отцом Аристиона произошло несчастье, но не хотел торопить рассказчика. И только когда молчание стало долгим и натянутым, осторожно спросил:

- Твой отец погиб?

- От стрелы варваров, - Аристион поник. - Я не видел этого сам, но мне рассказали. О том, что абасги спустились с гор, все уже знали, однако Тиндарей хотел завершить погрузку "Ариадны". Меня отец отослал в город, а сам остался... Варвары налетели на конях, чтобы разграбить товар. Перебили и слуг, и рабов Тиндрея, не разбираясь.

- С тех пор ты один? - тихо осведомился царевич.

Аристион кивнул, углы его губ сжались.

- Не унывай! - Митридат положил ладонь ему на плечо. - Боги всегда посылают испытания, проверяя нашу стойкость. Выдержав их, можно подняться высоко.

- Боги? - переспросил Аристион с неожиданно язвительным выражением, заставившим царевича вздрогнуть.

- Ты не веришь в богов? - Митридат не сводил глаз с лица собеседника, гадая, правильно ли он понял его пренебрежительную фразу.

- К чему примешивать их к нашим делам? - спросил Аристион с вызовом. - Что мы вообще знаем о богах? Почему считаем, что их воля и промысел влияют на нас? Разве не так мы оправдываем собственные слабости и неудачи?

Митридат не сразу нашелся, что ответить.

- Мудрейший Протагор, труды которого я изучал, утверждал, что мы не можем сказать о богах ничего определенного, - продолжал Аристион. - Они находятся за пределами нашего личного опыта. Поэтому все попытки объяснять события вмешательством высших, незримых нам сил, лишь отдаляют нас от реальности и затягивают в паутину иллюзий, как глупую муху. Ты понимаешь меня?

- Стараюсь понять, - Митридат был смущен. - Но речи твои мне непривычны.

- Рассуди сам! - глаза Аристиона загорелись. - Человек потому не властен разобраться в себе -- в своих мыслях, желаниях и стремлениях, что подгоняет их под мерило ценностей, созданное заблуждающимся разумом. Боязнь силы, превосходящей нашу, помещает нас в зависимое положение от пустых образов. Мы сами сковываем себя цепью. Или ставим себе предел, чтобы случайно не преступить некую божественную черту, или не делаем ничего, устрашенные мыслью о высшем наказании. Все свои устремления мы вынуждены сверять с правилами, будто бы заложенными для нас Олимпийцами. Так нам кажется. Разве это не глупо? Но представь, что будет, когда мы перестанем жить собственными иллюзиями! Когда заглянем вглубь своего существа!

- Что же будет? - вопросил Митридат с невольным интересом.

- Ты никогда не думал, чем измерить Человеческое, отказавшись от ложных оценок, навязанных нам невежеством предков? Нас воспитали в осознании ущербности смертного начала, нас поставили в порабощенное положение, вложив идею Высшего Закона. Человеческое должно стать мерилом закона жизни! Вот тогда само презренное слово "смертный" станет достоянием прошлого. Напоминанием об эпохе бесправия и безволия...

- Смертна лишь наша оболочка, - возразил Митридат. - А то, что внутри нее -- нетленно. Разве само пребывание в нас Духа не есть доказательство высшего, божественного начала? А разум? Чувство? Не свидетельства нашей божественной природы? Наша мысль способна пересекать любые пределы и преодолевать любые препятствия на пути. Я вижу в этом эманацию небесной воли, отзвук божественного Логоса. Наше чувство многомерно и осязает мир со всех сторон. Не оттиск ли это вселенского апейрона? И наконец, наша пневма. Она струит, движется, но не замыкается нашим существом. Если ты посмотришь шире, то поймешь, что она соединяется с пневмой воды и огня, земли и эфира. Это Единство, узнающее себя во множестве!

- Красивые слова, - Аристион коснулся своих тонких розовых губ. - А что за ними? Пустота! Покажи мне Зевса Громовержца, извергающего пламень своим лабрисом! Покажи Гермеса Психопомпа, скользящего по облакам в своих крылатых эндромидах!

Митридат непроизвольно рассмеялся:

- Это просто. Неужели ты не слышал, как громовой раскат раздвигает двери небес и не видел сноп небесного огня, озаряющего лик земли? Неужели не сознаешь, что промысел Гермеса Путевода привел тебя в этот заброшенный край в горах?

Аристион отрицательно покачал головой:

- Ты говоришь о проявлениях природной стихии и о стечении внешних обстоятельств.

- Боги и есть высшие законы Мироздания, которые проявляют себя через природные ритмы и через события человеческой жизни. Было бы нелепо представлять их в облике человекоподобных героев, столь любимом ваятелями и художниками. Присутствием Богов пронизано все наше пространство, поэтому внимательный взгляд скорее различит их лики в отражении водяных струй и солнечных отсветах, чем в грациозных статуях городских стой и фигурах храмовых фресок. Ты, как и почитаемый тобой Протагор, желаешь постичь Богов средствами Логоса. В этом и кроется ошибка. Охватить неохватное возможно лишь сердцем, ибо разум наш ограничен.

Аристион однако не был обескуражен словами царевича и уступать не собирался.

- Я понимаю твое стремление обосновать пребывание Божественного в нашем мире, - высказал он. - И доводы здесь можно подобрать разные. Но ум твой порабощен самой идеей Небесного Начала. Потому -- ты бесправен в водовороте жизни. Ведь если над нами нет богов -- мы свободны! Если же они довлеют над нами в форме идей, образов, представлений -- мы рабы иллюзий. Будем вечно идти по жизни, соизмеряя каждый свой шаг с правилами дозволенного. Я не хочу этого! Мой выбор -- абсолютная свобода.

- Свобода, о которой ты грезишь -- опасный призрак, - Митридат скривил губы. - Все, к чему она может привести -- это стихийные порывы и бесплодные метания. Расплатой за подобный самообман может быть лишь разрушение и хаос мира, в котором мы находимся. Человек, возомнивший себя свободным от власти богов, сам делает себя богом. Нет заблуждения хуже этого. Лишенный всякой внутренней опоры и верного направления, он станет двигаться напролом, словно слепой бык. Не лучше ли будет свобода Божественного? Сознавая присутствие в себе дыхания Олимпийцев, мы можем свернуть горы, совершить невиданные подвиги и поразительные деяния. Свобода Человеческого -- бесконтрольная пучина страстей, безумие и разлад. Свобода Божественного -- гармоничность. Вспомни, к каким вершинам возносил божественный огонь таких героев, как Фемистокл или Перикл! Тот же огонь побуждал творцов создавать шедевры архитектуры, поражавшие потомков, а поэтов -- сочинять будоражащие по своей выразительности и силе поэмы.

- Жить верой в богов проще всего, - Аристион отмахнулся. - Ты говорил про внутреннюю опору. Что же, не стану спорить -- это первичный вопрос. Но почему не поискать такую опору в Человеческом? Убежден ли ты, что в нас самих ее нет?

Митридат нахмурился.

- Люди, по милости которых мы прячемся здесь, в горах, а селения в долине преданы огню, как раз нашли в себе такую опору, - сухо вымолвил он. - Человеческое зовет их не к величию и красоте, но к насилию и самодурству. Эти люди слышат лишь голос своих горячих желаний вместо того, чтобы внимать волнительному шепоту богов. Потому они обречены на беспощадное воздаяние. Их ждет поражение и гибель...

Разговор спорщиков нарушил оклик одного из воинов Леандра.

- Иди, парень! - сказал он Митридату. - Тебя зовет лохаг. Сейчас получишь копье и щит!

После первой встречи с юношей из Афин царевич еще не раз разговаривал с ним. Столь разные по своему происхождению, характеру и взглядам сверстники однако сумели поладить и стать друзьями. Общение с сыном философа Оксинта скрасило для Митридата нахождение в горном стане. Восхищенный пытливым умом Аристиона, царевич подспудно угадывал в нем сильную личность, которой в будущем уготовано сыграть серьезную роль на сцене мировых событий.

Теперь Митридат обзавелся длинным копьем с широким листовидным наконечником и тяжелым гоплоном, бронзовая поверхность которого была столь сильно повреждена вмятинами и напластованиями ржи, что не позволяла разгадать старый стершийся рисунок. Грезя о воинской славе и боевых свершениях, царевич, тем не менее, не видел ничего, кроме несения службы у склона, чистки оружия и заготовки дров. И только когда через два дня Леандр распорядился собирать вещи, чтобы покинуть Бледную Вершину, Митридат воодушевился по-настоящему. Отряду предстояло уйти еще дальше от моря и пробраться к высокогорью через Ущелье Сов.

Глава 15. Громовая Секира.

Серая гребенка укреплений еще не успела проступить перед взором, а Митридат уже ощутил, сколь оживленно в Городе Синих Куланов. Ждали его прибытия: нетерпеливо, суетно, шумно. Слуга княгини, встретивший царя и его людей у Медвежьей Балки, уже давно унес своей хозяйке весть о великой удаче.

Воины однако не спешили. Даже Спурий и Клеарх, придерживая коней, наслаждались запахами ковыля и полыни, любовались полотном равнины, залитой сочным солнцем. Память о сумраке подземных дорог была еще слишком свежа. Она терзала ум и вызывала легкую дрожь в теле. Суеверные дандарии даже совершили очистительную жертву, надрезав предплечья, из опасения привезти с собой заклятие Белоглазых Богов.

Искоса посматривая на Арсоя, лихо гарцующего рядом на буланом скакуне с подстриженной челкой, Митридат внутренне улыбался. Княжич порозовел лицом, стал увереннее в движениях и глаза его искрили живым огнем. Даже в осанке сына Сайтары появилась присущая его положению значимость.

- Ты правда друг моей матери? - перехватил взгляд царя юноша.

- Ты еще сомневаешься в этом? - удивился Митридат.

Арсой смутился:

- Я хотел спросить о другом... Ты чужой для боранов, чужой и для спалов. Зачем тебе это? Почему ты рисковал жизнью, спасая меня из плена? Стрелы боранов остры, а духи подземной воды всемогущи! Все это грозило смертью тебе и твоим людям.

- Как видишь, мы в здравии, - Митридат пожал плечами. - Хоть и оплатили поход жизнью двух храбрецов. Но это малая кровь. Герои уже пируют с предками в Стране Забвения.

- Ты очень силен... - размышлял вслух Арсой, пытаясь выразить словами то, что его сейчас волновало. - Я не видел таких, как ты. Нет! Силен не только плотью. Есть в тебе и другая сила. Ее чувствуют люди, поэтому или подчиняются тебе, или помогают.

- Увы, молодой князь, на моем пути были не только победы, - уклончиво откликнулся Митридат, переглянувшись с Битоитом. - И далеко не все люди склонялись передо мной. Не все искали моей дружбы...

- Твои родовые земли велики?

- Были велики когда-то. Они тянулись от одного моря до другого, если ты понимаешь смысл этого слова...

- Я знаю, что такое море! - неожиданно вскинул голову Арсой. - Я слышал о нем. Это бездонная пучина воды, у которой есть воля и душа.

- Кто же рассказал тебе о море? - заинтересовался царь. - Не думал, что среди твоих сородичей-степняков есть те, кто знакомы с ним.

- Нет, - промолвил Арсой с легкой грустью. - Спалы не знают моря. Я слышал о нем у боранов. От одного пленника, которого, как и меня, держали в яме. Он тоже был горд духом, но уже слаб годами и плотью... Из нутра его сочилась черная кровь, а ноги уже не держали кости. Он умер в плену.

- Кто был этот человек? Ты помнишь его имя?

Арсой покачал головой:

- Бораны звали его Старик. Когда-то он пришел с севера и стал рабом боранов. Кровавый кашель мешал ему говорить, но я узнал, что далеко в северной земле, где зимой вода становится тверда, как камень, есть города из дерева и камня. Еще там есть реки, перед которыми реки моей земли или края боранов кажутся мелкими ручейками. В лесах там водятся огромные звери, а люди совсем белы лицом и умелы не только в ратном деле, но и в разных ремеслах. Мне жаль, что смерть поспешила забрать Старика. Она освободила его от мук, но я не успел многое у него узнать...

Митридат задумался.

- Ответь мне, - спросил он вдруг. - Ты желал бы сам отправиться на север? К далекому морю?

- Не знаю, царь, - растерялся Арсой. - Больше всего на свете я мечтаю обнять мою мать и увидеть друзей. Я слишком долго не был дома...

Митридат понятливо прикрыл веки и поманил к себе Клеарха.

- Что, грек? - усмехнулся он. - Как видишь, мы благополучно выбрались из истории, в успех которой ты не верил. И получили от нее больше, чем ожидали. У нас есть чудесный смарагд. Осталось взять то, что нам причитается за труды.

- Не торопись, царь, - шепотом проговорил Клеарх. - Сарматы хитры. Как бы они не повернули дело таким образом, что мы останемся с носом. Степняки всегда держатся за свои родовые богатства мертвой хваткой...

- Поглядим, - Митридат шевельнул желваками. - Сайтара не та женщина, чтобы оглашать воздух пустыми клятвами. А старейшины и жрецы... Мы найдем средство их обуздать...

Навстречу воинам уже скакали сарматские юноши, один из которых держал над собой колышущийся стяг княжны.

- Юные кречеты Воительницы, - заметил Битоит, с удовольствием наблюдая за грациозными движениями спалов. - Я вижу, господин, они хотят развлечь нас небольшим представлением.

Галл не ошибся. Двигаясь навстречу Митридату и его отряду, наездники принялись демонстрировать чудеса ловкости. Они поднимались в седле в полный рост, переворачивались назад, склонялись к траве, оказываясь под боками своих короткошеих невысоких в холке скакунов. Лошади и люди в этом зажигательном зрелище-танце выглядели одним слаженным, нерасчленимым целым. Казалось, что разгорячившиеся скакуны радуются потехе своих хозяев и стремятся не отставать от них, блистая горделивой статью, проворством и совершенством телодвижений, приобретенном упорной тренировкой. Свободно переходя с рыси на галоп, они встряхивали густыми гривами и заливисто перекликались друг с другом.

Больше других привлек внимание Миридата юноша в распашной зеленой курте, подбитой соболем, с белым кушаком и в широких штанах-саравара. Он словно птица крутился над боками и крупом своего коня, почти соскальзывал на землю, срывая пучки полыни и несся, растянувшись струной поперек седла. Наездники остановились в десятке шагов от царского отряда. И люди, и кони изрядно взмокли, однако не утратили своего боевого задора.

- С такими удальцами и в битве не заскучаешь, - хмыкнул Митридат в бороду, подмечая, какими завистливыми глазами разглядывают юных спалов его притихшие дандарии.

Восхищенные увиденным, воины царя встретили подъехавших к ним умельцев одобрительным шепотом.

- Народ спалов вновь приветствует тебя, великий царь, и радуется твоему возвращению! - юноша в зеленой курте обратился к Митридату, подняв на него большие синие глаза. На подбородке розового веснущатого лица и над верхней губой шевелились еще мягкие, как тополиный пух, волосы. - Не откажи посетить наш город и принять поклон от княгини и старейшин! Все ждут тебя с нетерпением!

- Как имя твое, храбрец? - прищурился Митридат.

- Кандил, сын Нокара.

- Ты ловкий наездник. Передай княгине Сайтаре и достойным старейшинам, что я счастлив снова ступить на их благодатную землю. Пусть радуются: я везу им добрые вести!

Молодые спалы склонили головы и повернули коней, успев однако осмотреть покачивающегося в седле Арсоя любопытными глазами. Отряд Митридата достиг городских ворот без спешки. Чинно и невозмутимо правили лошадьми царские всадники. И только Арсой, оказавшись перед раскрытыми дубовыми створами, внезапно соскользнул с коня и собрал в ладони пригоршню земли. Этой землей он растер сначала руки, а потом и лицо.

- Таков наш обычай, - объяснил он в ответ на недоуменные взоры спутников. - После возвращения с чужбины спал должен очиститься родной землицей от грязи чужих людей и памяти невзгод. Земля-то у нас какая! - губы Арсоя растянулись в довольной улыбке. - Молоком пахнет...

На спину своего скакуна он заскочил лучезарным и ликующим. Митридат хорошо знал, что каждый сармат обязан вступить в отцовский край верхоконным. Горе тому воину, который утратил боевого товарища в схватке или по вине лишений. Возвращаясь на родину пешим, такой сармат наносил оскорбление чести своего рода.

Сын княжны въехал в Город Синих Куланов первым. На некотором отдалении от него держался царь со своими людьми. Все они вели коней степенным шагом. Сегодня каждый из героев, побывавших в краю боранов, был для спалов желанным гостем.

- Остановись, юноша! - неожиданно для всех прозвучал хриплый, но звучный и полный важности голос пожилого человека. Дорогу Арсою заступили шестеро старцев в синих и желтых плащах, расшитых нитями жемчуга и золотыми глазками. Высокие башлыки их также украшал орнамент в виде цветов и узоров.

- Прежде чем мы вновь примем тебя в Круг Родичей, ответствуй перед лицом богов! - продолжал хриплоголосый спал, в котором Митридат узнал совиноокого Фарсира. - Не позабыл ли ты законы и обычаи спалов? Не осквернил ли свои имя чуждыми нам привычками? Не обесчестил ли род, приняв в сердце чужих богов? Говори, сын Пакора и Сайтары! Боги, духи и люди внимают тебе. Мы хотим знать, что перед нами все тот же Арсой, которого мы воспитали по заветам праотцов.

- Дядя Фарсир! - Арсой снял с головы шерстяной колпак, кланяясь старейшине. - Клянусь Священным Мечом, я все так же почитаю законы моего племени и родных богов. Все так же берегу достоинство потомка славных князей. Небесные Отцы и Духи Дорог, будьте свидетелями моих слов! - он приложил к сердцу правую ладонь.

- Тогда ты можешь войти, - дозволил Фарсир. - Мы с радостью принимаем тебя в свои объятия, сынок.

Арсой наконец спешился и устремился к старейшинам. Каждый из них удостоил юношу крепких объятий. Потом старожилы расступились и Митридат, наблюдавший эту сцену, увидел Сайтару в белоснежном наряде, отороченном тесьмой. В мелко расчесанные волосы княгини были заплетены красные, фиолетовые и синие ленты. Волнение угадывалось на волевом, точеном лице женщины, но она держала себя хорошо. Можно было лишь догадаться о тех неимоверных усилиях, которые она прикладывала, чтобы сохранять спокойными взгляд и голос.

- Боги вернули мне тебя, - медленно выговорила Сайтара. - Почти их щедрой жертвой, сын мой! К закланию приготовлены дымчатый жеребец и рыжий теленок, помощники нашего племени в делах войны и труда. Окропи алтарь и землю отчизны их горячей кровью!

Жертвоприношение совершили на каменной требнице между внешними и внутренними укреплениями, огороженной квадратом кольев с натянутыми волосяными веревками. Здесь уже дожидались трое жрецов в длинных черных колпаках и хламидах белого цвета, покрытых золотыми нашивками в форме солнца, месяца, звезд и молний. Один из них почтительно передал княжичу серповидный нож. Гостям Города Синих Куланов было позволено присутствовать при этом священнодействии. После того, как Арсой перерезал горло сначала жеребцу, а потом теленку, жрецы собрали в витые ритоны их горячую кровь. Часть ее разбрызгали по сиреневым плоским камням, часть прыснули на утрамбованную почву вокруг требницы. В завершение обряда княжич, княгиня Сайтара и все старейшины, смочив пальцы в жертвенных ритонах, оставили на своих щеках и лбах несколько кровавых борозд, скрепляя тем самым единство племени. В этот момент согласие среди спалов казалось нерушимым.

Однако проницательное око Митридата уловило то, что прошло мимо внимания многочисленных соплеменников, собравшихся у требницы, и гостей города. Радость и торжество старейшин были показными. Глубоко в глазах Фарсира, как и других Отцов Рода сквозило напряжение. Улыбаясь народу, они морщили жесткие брови.

- Не позволяй сегодня, господин, вину и сладким речам расслабить твой ум, - шепнул рядом Битоит. - Я носом чую опасность. Эти старые табунщики что-то замышляют...

Митридат незаметно кивнул в ответ. Слуги княгини приняли у него и его спутников коней, чтобы отвести их в стойло и накормить овсом. Народ начинал расходиться. Царю бросилось в глаза, как чисто в городе. Перед его прибытием убрали от мусора все проулки и даже пустыри, угнали в загоны бродячих коз и кур. Над шатрами внутреннего укрепления были вздернуты пестрые стяги. На миг глаза Митридата встретились с блестящими очами Сайтары. Его сразу поразил контраст пышущего торжеством лица, раскрасневшихся губ и сквозящих затаенной тревогой холодных глаз воительницы. Этот взгляд был красноречивее любых слов. Он выдавал все трудности, стоящие на пути царя-победителя к заветному сокровищу.

Шла подготовка к большому пиржеству. Воинам царя разрешили беспрепятственно передвигаться по всему городу, однако Митридат предупредил их, чтобы держались вместе и не пили много хмельного. Спурий был отправлен в лагерь у Соленого Озера уведомить Зенона о возвращении предводителя и о скором выступлении в поход.

- Не откажи мне в просьбе, великий царь! - раздвинув локтями суетящихся людей к Митридату приблизился Фарсир, шаркая по земле подошвами стянутых ремнями сапог.

- Слушаю тебя, Почтенный, - царь приветствовал верховного старейшину наклоном головы.

- Сегодня важный день для нашего племени, - Фарсир говорил медленно, сощурив веки. - Все мы еще насладимся зрелищами и пированием, но пока я желал бы пригласить тебя в мой шатер. Здесь слишком шумно, а мне нужно перемолвиться с тобой в тишине и покое, чтобы привести в порядок ход моих мыслей.

Битоит предостерегающе задышал, однако Митридат не отклонил предложение. Ему самому было важно понять замыслы старого сармата, главного ревнителя племенных порядков, чье слово решало многое. Жилище Фарсира удивило царя своим скудным убранством. Под жердяным перекрытием свода был подвешен котел на железных цепях, изрядно покрытый копотью и засохшим жиром, пышные шкуры медведя, тура и барса свисали со стен, а из утвари цепкий взгляд Митридата рассмотрел лишь окованные рога, лежащие на кошме, деревянные миски и кадку, не считая кожаных бурдюков и деревянных чаш.

- Не побрезгуй, великий царь, - Фарсир указал на кусок свалявшейся овчины возле очага, а сам сел напротив на пятки, как обычно делают кочевники.

Митридат расстегнул фибулу тяжелого плаща и положил его на кошму, прежде чем разместиться у котла.

- Небесные Отцы создали мир справедливым, - неторопливо заговорил старейшина, лицо его казалось еще более костистым, чем раньше. - Сильным они даровали право подчинять себе слабых, разумным -- укрощать сильных. Но только мудрый способен превзойти и сильного, и разумного, заставив служить своей воле, как собственной. Мысль мудрого взлетает к облакам быстрее стрелы, выпущенной из тугого лука. Она меняет русла источников, побуждает стелиться по ветру травы, открывая заветные тропы, а звезды заставляет светить ярко, делая ночь днем. Твоя мудрость, царь-воин, велика, словно небосвод и глубока, как водная пучина. Я счастлив, что на заре моих лет боги показали мне, что смертный может преступить пределы дозволенного...

Митридат сидел молча, не перебивая Фарсира, а тот продолжал:

- Можно ли остановить бурю, вобравшую в себя несколько ветряных потоков? Можно ли подрубить железные корни древнего вяза, крона которого теряется в облаках?

- Зачем ты позвал меня? - Митридат устремил на старейшину пристальный взгляд.

- Окажи мне честь, великий царь! Выпей со мной из одного кубка. Я уже давно избегаю напитков, горячащих кровь и туманящих разум. Я слишком стар. Но сегодня я желал бы снова стать молодым.

Старейшина откинул ворох лежащих рядом тканей и достал греческую амфору. Сломав печать, он нацедил густой красный напиток в широкий кубок, обделанный серебром.

- В тихой застольной беседе, когда нет рядом жадных глаз и ушей, мы сможем лучше понять друг друга, - объяснял Фарсир. - Это позволит мне найти ответы на вопросы, которые я давно задаю себе... Но и ты можешь спросить меня, о чем пожелаешь.

- Ты прав, - согласился Митридат. - У меня тоже есть вопросы и я желал бы лучше понять вас, спалов.

Фарсир сделал большой глоток и передал чашу гостю:

- Я расскажу тебе о спалах, великий царь. Мы кочевники, как языги или рокасы, хоть и прижатые спиной к лесу. А потому для нас нет ничего ценнее свободы.

- Что же для вас свобода?

- Движение. Но не то движение, что измеряется бурным скоком всадника, летящего по колосящейся ниве. Наше движение -- круг воли, обнимающий в своем порыве солнце, луну, звезды, землю и реки, души предков и голоса богов. Движение, наша суть. Право жить без бремени на сердце. Ведь мы, спалы, не терзаем прекрасную землю, доставшуюся нам милостью богов, показывая ей свое тщеславие. Не роем каналы, чтобы подводить воду к посевам, не строим крепости и дома из камня, не вырубаем рощи, чтобы воздвигнуть святилища. Мудрость спала-степняка в том, чтобы уметь использовать Дарованное, не искажая его суть. То же и с нашим сердцем. Поиск выгоды, жажда избыточных благ, так манящих людей моря, чужды нам. Мы не стремиться возвыситься над другими, поработив соседа. Нам довольно того, что у нас есть по праву рода. Спелый ковыль лугов для нас лучшая постель, а звездный полог неба -- свод кровли. Также не нужны спалам законы и обычаи кроме тех, что мы получили от предков. В них -- все просто, безыскусно и жизненно. Наша правда -- пряма, как меч, и точна, как стрела. Она не виляет хвостом, как правда греков и римлян...

Фарсир замер, желтые его глаза стали неподвижны.

- Я знаю, старейший, ты не доволен моим соглашением с княгиней, - поджал углы губ Митридат.

- Речи молвлены, их не вернуть назад. Небесные Отцы слышали слова женщины и мужчины, связавшие узел договора на алтаре предков, - Фарсир дернул плечом. - Его не расторгнуть никому.

Митридат чуть склонил голову в бок.

- Что тревожит тебя? - спросил он, когда чаша несколько раз перешла из рук в руки. - Громовая Секира -- сокровище твоего племени, за которое любой из спалов отдаст свою жизнь. Мне это известно. Как известно и то, что каждый из спалов готов на все, чтобы чужеземец не получил обещанное, лишив племя высшей защиты. Но ваши предания утверждают, что оружие богов столь горячо, что ни один смертный не может даже прикоснуться к нему. Громовую Секиру оберегает небесный огонь. Или это не правда?

- Правда, - Фарсир делался все медленнее в движениях, слова с усилием выдавливались из его морщинистого рта. - Над любым иным гордецом, дерзнувшим бы протянуть длани к наследию моих предков я бы только посмеялся. Но ты -- иной. Боюсь, царь-воин, тебе это будет по силам...

- Что с тобой, почтенный? - Митридат коснулся плеча старейшины, увидев, как судорожно дернулись его кисти. На кошму упала опорожненная чаша.

- Не держи на меня зла, - лицо Фарсира залилось холодной бледностью, а губы посинели. - Я знал, что бораны не остановят тебя и ты вернешься с удачей. Знал, что не устрашишься гнева богов... Я сделал последнее, что было во власти спалов, чтобы помешать тебе... Вверил твою судьбу промыслу Небесных Отцов, пожертвовав своим именем и жизнью...

Митридат уже догадался, что вино в амфоре было отравлено, но яд не подействовал на него.

- Должно быть, - промолвил он в задумчивости, - ты поступил так, как и должен был поступить старейший в роду, наследник своих праотцов. Защитил оружие Богов доступным тебе способом...

- Я сделал это для моего народа, - слова Фарсира теперь было трудно разобрать. - Не суди меня строго... Если Небесные Отцы ведут тебя по пути, то они и сейчас оградят от опасности... Пусть свершиться предчертанное...

Выпученные глаза старейшины будто окаменели, а сам он опрокинулся назад. Митридат поддержал окоченевшее тело. Когда царь вышел из шатра, он натолкнулся на Сайтару, Арсоя и Битоита.

- Ты жив, господин? - галл с беспокойством оглядел царя.

- Прости меня, - глаза Сайтары были влажными. - Я слишком поздно поняла, что замыслил Отец Отцов...

- Фарсир приглашал меня в путешествие по Стране Теней, но не учел, что я плохой спутник, - Митридат покачал головой. - Старец не мог знать, что мой организм с юных лет не восприимчив к действию и растительных, и животных ядов...

- Мне жаль, великий царь, что мои сородичи так встретили тебя, - Арсой выглядел расстроенным. - Дядя Фарсир испортил нам праздник и, боюсь, заставил тебя думать дурно о спалах...

Митридат сделал отрицательный жест.

- Не грусти, юноша! Выбор его был невелик. Верховод племени не мог опуститься до того, чтобы публично оспорить договор или подослать ко мне убийц. Пусть его путь в Землю Предков будет чист. Знайте: случившееся не бросит тень на мое отношение к вам. Но я желал бы скорее выступить в поход и покинуть владения спалов.

- На это твоя воля, - проронила Сайтара. - Как только завершатся торжества -- и ты, и твои люди сможете оставить Город Синих Куланов. Я позабочусь, чтобы наполнили ваши седельные сумы.

Праздник в честь возвращения княжича и погребение верховного старейшины Фарсира соединились по прихоти судьбы в одно неделимое действо. Звучало много речей старожилов, высказываний жрецов о причудливом промысле богов, сожалений единоплеменников о безвозвратном угасании добрых дедовских порядков. Митридат терпеливо ждал. Утром следующего дня в отведенный ему шатер вступила княгиня. Лицо ее казалось усталым и неживым.

- Круг Отцов решил так, как я и ожидала, - объявила она тусклым голосом.

- О чем ты? - вскинул брови царь.

- Изгнание, - прозвучал ответ. - Через три дня князем племени спалов станет Арсой. Мне позволено взять с собой не больше десятка людей из своей охраны. С ними я вольна отправиться на все четыре стороны из земли моих предков...

- Княгиня... - начал Митридат, однако запнулся и поправил себя: - Воительница! Я вновь предложу тебе то, о чем говорил прежде. Ступай со мной на север! Горизонты новой жизни открываются перед тобой.

- Я признательна тебе, великий царь. Ты спас мое главное сокровище -- моего сына. Спалам не найти лучшего вождя, чем он. Направляемый жрецами и старейшинами, он еще вернет племени былое величие. Я согласна иди с тобой, но лишь для того, чтобы быть тебе полезной. Мне ведомо, как безопасно обойти земли боранов и вступить в край Древесных Людей.

- Твои слова мне по душе, - разгладил бороду Митридат.

- Спалы не станут нас преследовать, - продолжала Сайтара. - Не станут чинить препятствий. Но для этого тебе надо приручить Громовую Секиру и явить народу. Пусть все видят, что боги сами признали тебя ее наследником и владельцем.

- Я сделаю это, - пообещал царь.

К Храму Огня он пришел один, без друзей и соратников. Очистившись травяными смесями, суточным воздержанием от еды и омовением тела, Митридат смело шагал за жрецами. Вокруг святилища уже собралась большая толпа. Люди словно окаменели, замерев в напряженном ожидании. Только глаза их, следящие за каждым движением царя, блестели дождевыми каплями. Митридат не спешил. Обряженный в замшевый сарматский кафтан синего цвета с алой обшивкой и опоясанный золотистым кушаком с привесками в форме скачущих коней, он переступал малыми шагами, каждый из которых выдавал глубокое осознание момента. Сейчас царь выглядел моложе своих лет. Морщины на лбу, вокруг глаз и на щеках словно разгладились. Только складка переносицы пролегла еще глубже, соединив острые, как крылья сокола брови. Взгляд сверкал, точно горный янтарь, а сухие губы затаили загадочную полуулыбку.

Порог святилища вместе с Митридатом переступил только Цабол, старший жрец-смотритель. Он заготовил факел, чтобы провести царя в подлаз. Митридат оглядывался по сторонам, вдыхая курящийся где-то рядом запах полыни, аниса и ароматных смол. Из центрального покоя он спустился в нижнее помещение по узким деревянным ступенькам. Сильно чадящий факел выхватывал влажные бревна стен, на которых смешались резные рисунки и потемневшие до черноты знаки неведомых письмен. Потолочные балки тоже оказались покрыты резьбой. Неожиданно царь остановился, натолкнувшись взглядом на выступившие впереди фигуры. Факел осветил лошадиные головы, сбрую из серебра и переливающиеся сияющими бликами глаза.

- Изображение Небесных Коней, - пояснил Цабол. - Они выточены из бука, а глаза сделаны из самоцветов. Небесные Кони тоже оберегают Громовую Секиру -- и от дурных людей, и от вредоносных духов. Хотя дар Богов может защитить себя сам... Если намерение твое неизменно -- возьми его!

Жрец остался на месте, а Митридат двинулся вперед. Он видел подобие ниши в дальней стене. На алом сукне что-то тускло блестело. С каждым шагом этот блеск становился сильнее. Царь уже различал широколезвийный топор на массивной двуручной рукояти. Цабол сзади сопел. Похоже, он до последнего мгновения ожидал, что незримые силы остановят самоуверенного чужака -- преградят ему путь, скуют тяжестью члены тела или ослепят вспышкой божественного пламени. Ничего этого не случилось. Несколько ударов сердца постояв перед чудесной святыней, Митридат протянул к ней длани. Громовая Секира была тяжела, еще она пульсировала, будто живая. Герою-исполину пришлось напрячь все свои силы, чтобы удержать оружие обеими руками. Но царь справился. Удобнее перехватив топорище, он поднял его над собой. Приятное тепло густой волной заполнило его с головы до ног.

- Небесные Отцы явили свою волю, - признал жрец. - Теперь Громовая Секира твоя по праву Избранного.

Глава 16. Копье судьбы.

Ритмичные, настойчивые удары в гонг собирали народ в центр лагеря. Леандр в застегнутом панцире и со шлемом на сгибе локтя стоял на большом валуне, окидывая подходящих людей хмурым взором.

- Время пришло! - объявил он. - Выступаем!

Среди беглецов, окруживших лохага плотным кругом, прошелся шепот.

- Был бой, - продолжал Леандр, возвышая голос. - Защитники Диоскурии отбили большой штурм, нанеся варварам урон. Теперь абасги отползли от города на три стадии и зализывают раны. Мы встретимся с ними, если не уйдем прямо сейчас.

- Много ли варваров убито? - спросил кто-то.

- Этого не знаю. Но знаю, что припасы в войске Дадага кончаются, а нижние селения разорены. После неудачи под стенами его люди станут искать и провизию, и греков, на которых можно выместить свою злость. Не медлите!

Митридат посмотрел на Онисифора и Эфру, лица которых сразу стали угрюмыми. Затушив костры, беглецы начали выдвигаться к спуску с кряжа. Тяжесть переноса котлов, вьюков и мешков временно легла на плечи старцев и подростков. Все остальные, кто мог обращаться с оружием, составили авангард и прикрытие хвоста колонны. Лохаг назначил над ними старших, велев пребывать в постоянной готовности к схватке.

Шли козьими тропами среди вздыбленных увалов, петляли и крались мелкими шажками, минуя осыпи. Больше всего Леандра беспокоил переход через долину, делающий отряд уязвимым на открытом пространстве. Тревога его оказалась не беспочвенной. Вскоре после того, как беглецы оказались на широкой ладони долины, просеченной жилами оврагов, впереди заклубилось рыжее облако пыли.

- Кто это может быть? - нахмурился лохаг, жестом давая сигнал к остановке. - Говорил я, что лучше бы нам карабкаться по отрогам в обход...

- Не все у нас смогли бы пройти отроги, - возразил Меланип, бывалый гоплит, лишившийся глаза на службе городу.

- Зато теперь наши тела могут стать пищей коршунов, как только варвары растопчут наш отряд... Эй! Эфебы с луками -- вперед!

Боевая молодежь, которой по воле Леандра руководил теперь Митридат, с готовностью выдвинулась на несколько шагов, перекинув за спины щиты и положив на тетивы оперенные стрелы. Всем было ясно, что благополучно отступить к высотам беглецы не смогут, обремененные поклажей и малосильными товарищами.

- Милосердные боги! - запричитали женщины. - Не оставьте в беде!

Взоры людей были прикованы к клубящейся пелене, ползущей прямо на них. Но то, что уже видели зоркие оком стрелки, совсем не обнадеживало: двигался целый отряд с пиками в руках.

- Отобьемся? - один из подростков, гераклеот Паламед, повернул к Митридату побелевшее лицо. - Смотри, у них нет никого на конях! Все пешие...

- Непременно, - отозвался царевич, поджимая губы. - Если не будешь чесать языком. Бей стрелой точно в цель! В туловище, чтобы наверняка. Видишь? Доспехов у них нет!

Паламед кивнул.

- Абасгам хорошо, - проворчал другой юноша. - Говорят, они мажут наконечники своих стрел змеиным ядом. Достаточно поцарапать кожу, чтобы отправить противника в Аид...

- Не сравнивай нас с варварами, - строго одернул Митридат. - Эллины никогда не опускались до столь низких приемов войны. Потому до сих пор стоят города, основанные ими на враждебной земле много поколений назад: Диоскурия, Херсонес, Пантикапей. Варвары знают, что греки ведут честную борьбу. Поэтому уважают их и не стремятся уничтожить.

- Закройте рты! - рассердился Леандр. - Всем быть готовым к схватке. О Артемида-Заступница, да это какое-то бродячее отродье...

Приближающиеся люди совсем не походили на колхов и вряд ли были воинами. Не имеющие щитов, панцирей и даже луков, они шли беспорядочной гурьбой.

- Клянусь трезубцем Посейдона, это такие же эллины, как и мы, - заметил Меланипп. - Беглые... Или разбойники?

Расстояние между двумя отрядами сокращалось, но напряжение не пропадало.

- Кто вы такие? - прокричал Леандр звучно.

- А вы? - последовал нелюбезный ответ. - Зачем заступили путь?

- Я Леандр, сын Мегакла, - лохаг начинал ощущать в груди негодование. - И желаю знать, за какой надобностью по горным тропам бродит орава вооруженных людей. Если глаза и уши не лгут мне -- мы происходим от одних предков и поклоняемся общим богам.

- Не равняй нас, горожанин, - человек, говоривший с лохагом, как видно, был предводителем незнакомцев. - Ты сказал правду: мы происходим от одних предков и чтим одних богов, хотя вы предпочитается служить Гермесу, а мы Деметре. В остальном -- между нами пропасть. Мы -- крестьяне из селения Кефалы, которое разорили варвары. Всю свою жизнь мы растим для вас хлеб, но почти ничего не получаем взамен. Даже когда абасги убивали наших отцов и уводили жен -- никто из вас не явился нам на помощь!

- Обида говорит твоими устами и она справедлива, - признал Леандр. - Но клянусь Зевсом, в том нет нашей вины. Посмотри на нас! Мы такие же отщепенцы, как и вы, преданные своим городом. Совет отделался от нас, как от чумных, бросив в пасть врагу.

Крестьяне изучали беглецов из Диоскурии, в глазах их еще сквозило недоверие.

- Эврипонт и его полоумные приспешники дрожат только за свои животы и склады, - говорил Леандр. - Потому защиту в этот трудный час мы можем найти лишь в крепости нашего духа и в милости богов. Или ты не согласен со мной?

- Твои слова верны, - признал предводитель крестьян. - Я Колот. Селяне выбрали меня старшим. Нас пятнадцать мужчин. Оружие -- самодельные копья и дубины.

- Вот что, Колот, - глаза Леандра взблеснули. - Я предлагаю тебе и твоим товарищам примкнуть к моему отряду. Вместе легче выжить, к тому же у нас осталось кое-что из провизии.

Крестьяне вполголоса совещались между собой.

- Абасги после неудачного боя скоро тоже поднимутся в горы, - прибавил лохаг. - Все пути к Питису отрезаны, так что вам придется развернутся назад.

- Мы услышали тебя, - ответил Колот через несколько мгновений. - Пожалуй, твое предложение нам подходит. Но мы хотим, чтобы к нам относились, как к равным.

- Так и будет, - пообещал Леандр. - Единственное, чего потребую -- беспрекословно подчиняться мне, как военному стратегу! Без порядка в отряде мы далеко не уйдем.

- Согласны, - наклонил голову Колот. - Веди нас. Мы доверяем тебе свою судьбу и готовы делить с тобой дорогу. Сейчас не до раздоров...

Отряд беглецов из Диоскурии увеличился еще на пятнадцать человек. Скоро сомнения крестьян, промыслом судьбы оказавшихся в кругу бывших ремесленников, поденщиков и воинов развеялись. Беда всех поставила в одинаковое положение. Среди людей Колота нашлись и молодые, и зрелые, и даже трое убеленных сединами стариков, длани которых, закаленные мотыгой, еще не утратили твердой хватки. Потеряв родных и жилища, они были преисполнены решимости сберечь свои жизни и, если представиться случай, жестоко сквитаться с обидчиками.

Горы вокруг постепенно менялись. Вершины становились выше, проходы среди отшибов неудобнее. К тому же ветры едва не сбивали с ног, обрушиваясь шквалом влажных струй.

- Не секрет, что Перевал Фавнов -- граница земель апсилов, - рассуждал неуемный Паламед, силясь перекричать ветряной гул. - Если доберемся до него -- Дадаг с его головорезами будут не страшны. Побояться могучего царя Магдавы...

- Туда еще надо дойти, - буркнули в ответ.

Митридат размышлял про себя. Он не знал подлинных намерений Леандра. Возможно, лохаг действительно рассчитывал на милость влиятельного горного вождя. Но не захочет ли тот сам воспользоваться бедственным положением беглецов-эллинов? Коварство было в крови варваров...

Продрогшие от холода люди иногда останавливались на привал. Здесь, в высокогорье, развести костры на открытой местности не представлялось возможным, но лохаг быстро сообразил, что надо складывать высокий круг из валунов, чтобы внутри него прятать от ветряного разгула спасительное пламя. Такой огонь давал меньше тепла. И все же -- это была важная поддержка. Вскоре обнаружилась еще одна проблема: иссякли запасы питьевой воды. Вокруг же не было ни ручьев, ни даже малых водных истоков.

- Если мы чуть повернем по солнцу и пройдем вон те теснины, - указал Леандру Колот с обрыва, - то найдем там маленькую горную речку. Это отклонит нас от нашего пути, но позволит наполнить пифосы и фляги.

Лохаг скользнул взглядом по направлению, указанному крестьянином, закусив ус.

- Хорошо, - сказал он. - Это дельная мысль!

Отряд начал спускаться по рыхлому склону. Люди поддерживали друг друга под локти, чтобы не оступиться при неудачном шаге. Чуть задержавшись, Митридат дождался Аристиона.

- Скажи мне, - вопросил он. - Глядя на эти суровые утесы, словно насмехающиеся над дерзкими потугами смертных, ты по-прежнему веришь, что наш мир не зависит от промысла Небесных Пастухов? Что разум человека сильнее этой великой бездны пустоты?

- Подлинный разум проявляет себя там, где не за что зацепиться, - отозвался афинянин, терпеливо преодолевавший все тяготы перехода. - Бездна пустоты со всей своей неведомостью подавляет нас, заставляет взывать о помощи. Особенно здесь, где страшные скалы нависают, как коварные циклопы. Но человек не должен идти на привязи своей немощи! Легко склониться перед необъятным. Как будто даже не позорно. Однако вот вопрос: желаем ли мы быть слугами мира или его хозяевами? Разве в нашем разуме, направляющем слабую плоть, не скрыта способность изменять реальность своим отношением к ней? Быть человеком -- упорно следовать своему уделу. Именно борьба с всевластной Природой, с внешним миром, делает человека человеком.

- Постой! - озадачился царевич. - Ты хочешь сказать, что Природа, как проявленность внешнего для нас мира, враждебна нам?

- Природа нечеловечна, - откликнулся Аристион. - Я бы сказал даже -- бесчеловечна. Размывая нашу твердость, она извлекает наши слабости, заставляя поникнуть перед своей волей. Признавая ее необоримость, мы преклоняем колени перед богами, которых видим эманацией ее законов. Мы просто пытаемся договориться с миром, отказавшись от самих себя. Но это все равно самообман... Власть природного порядка можно только преодолеть. Или мир уничтожит нас, или уступит нашему человеческому упрямству, сделав нас титанами духа.

- В чем-то ты прав, - признал Митридат. - Но ответь: почему нельзя договориться с миром, не ущемляя при этом своего естества? Пробовал ли ты хоть раз понять его не как чужеродную силу, а как единоутробное с тобой начало? Вокруг нас дикие горы Колхиды, где любой чужеземец погибнет, не найдя верной тропы. Однако если попросить мир указать путь -- дорога отверзнется сама. Надо лишь уметь разговаривать с миром.

- Я исповедую автаркию -- способность человека к независимому существованию, и апедевсию -- освобождение от догм любой веры, - отвечал Аристион. - Убежден, что познание мира имеет главной целью победу над своим страхом -- страхом несовершенства. Как только человек осознает, что разум его и есть Бог-Демиург, он не встретит преград нигде. Геракл в этом лучший пример! Смертный герой достиг абсолютного бесстрашия, причем сделал это без помощи Олимпийцев и даже вопреки им. Так он шагнул в бессмертие.

- Как же ты мыслишь победить страх своего несовершенства? - поинтересовался Митридат.

- Сделав свой разум единым, - объяснил Аристион. - В его цитадели не должно остаться сомнений. Иначе бессилие перед нечеловечностью Природы снова возьмет верх. Вспомни трагедии Софокла и Еврипида! Почти все они повествуют о саморазрушении человека.

Царевич удивленно приподнял бровь.

- Именно, - подхватил афинянин. - Смертный запускает в себе ужасный жернов самоистребления, именуемый Роком, погубляя и тех, кто находится рядом с ним. Стоит всего лишь оспорить единство разума и уступить напору внешних обстоятельств. Лишившись веры в себя, мы начинаем допускать ошибки... Они множатся с каждым часом. Взгляни на Леандра! Я наблюдал за ним последние несколько дней и понял, что в его душе разлад. Он приведет нас не к спасению, но к гибели.

- Что ты говоришь? - опешил Митридат, оглядываясь по сторонам и понижая голос.

- Верховодитель людей не должен иметь в себе изъяна, внутренней червоточины, - стоял на своем Аристион. - Он, как сказал бы Пиндар, обязан делать то, что возможно и даже более. Без колебаний.

Шум водного потока приглушил последние слова афинянина. Река, открывшаяся перед людьми, оказалась не широкой, но достаточно бурной. Упругие буруны с оловянным отливом бились среди камней, высекая брызги при столкновении с крупными щербатыми отвалами. Беглецы сразу облепили весь берег, сгружая с себя поклажу. Кто-то спешил омыть лицо и голову, кто-то заполнял сосуды, а некоторые просто пили, набрав воду в ладони или даже залезали в поток целиком.

- У этой речки нет названия, - услышал Митридат голос Колота. - Она слишком далеко от пастбищ, чтобы пастухи водили сюда своих баранов. Далеко и от селений горных племен. Лишь одинокий охотник, преследуя косулю в жаркий день, может припасть к ее спасительному руслу и возблагодарить богов. Сегодня она пригодилась и нам.

Царевич оглянулся, выискивая глазами Онисифора и Эфру. Оба они мочили волосы и протирали глаза, урча от удовольствия. Только Леандр встал в стороне от всех, пытливо изучая окрестные утесы.

- Это не лучшее место для стоянки, - неожиданно выдал лохаг, надевая на голову шлем. - Надо идти!

- Куда спешить? - возразил Меланипп. - Дай людям отдохнуть! Впереди нас ждут трудные переходы. А может даже опасности, да оградит нас от них Дева-Заступница!

- Отдыхать будем на вершинах, к которым трудно подступить и человеку, и зверю, - отрезал Леандр. - Здесь я не дам и гнутого обола за наши жизни.

- Эх, - вздохнул Мелонипп. - Горька доля изгнанника... Нет ему покоя под солнцем этого мира.

Но ослушаться приказа лохага никто не решился. С плохо скрываемым недовольством беглецы оставляли речной берег. Отдохнувшие, взбодрившиеся, они с новыми силами продолжили путь. Шли ходко, переговаривались о мелочах, гадали вслух о крутости отрогов и глубине пропастей у Перевала Фавнов. После купания даже старцы воспрянули духом, стали смелее смотреть в будущее. Губы людей расцвели улыбками.

- Вон кряж, со спины которого мы спустимся почти к самому перевалу , - объяснил Леандр, кивая головой в сторону массивного каменного горба, поросшего на верхушке соснами. От подножия его вились сразу несколько тропинок.

Однако беглецы не успели добраться до кряжа и начать восхождение. Позади послышался дробный перестук копыт.

- Всадники! - ахнула одна из женщин, роняя плетеную корзину с плошками.

Люди засуетились. Обернувшись, все увидели, как руслом ручья движутся вооруженные наездники в колпаках-шлемах. Их было не меньше двух десятков.

- Это абасги, - оборвался голос Колота. - Их мы уже знаем...

- Прекратить панику! - во всю мощь легких закричал Леандр. - Бегите к камням!

Нагромождения высоких валунов начинались за травяной ложбиной. Диоскурийцы ринулись к ним, бросая вещи на ходу.

- Будем держать оборону, - Леандр переглянулся с Колотом. - Если повезет -- отобьемся!

Пришлось торопиться -- варвары гнали коней рысью. Лохаг с неудовольствием смотрел, как ширится смятение среди диоскурийцев. Почти никто уже не слушал его, пытаясь спастись. Вооруженные мужи и их жены перемешались, старики садились на землю с безнадежным видом. Леандр сорвал голос, силясь каждому показать его место. Он заставлял стрелков засесть за камнями, создав круг обороны, а щитоносцев прикрывать их. Прочие беглецы по его задумке должны были остаться в тылу. Митридат помогал предводителю, стараясь водворить порядок среди обезумевшего от страха люда. Первая стрела заставила всех на несколько мгновений онеметь -- она глубоко вошла в спину Меланиппа пониже левой лопатки.

- Диоскурийцы! - надрывался Леандр. - Не позорьте своих отцов! Отгоним варваров! Посрамим их достойным отпором. Глядите -- их меньше, чем нас!

Эфебы судорожно доставали свои стрелы, накладывая на тетивы луков. Плечи их колотила дрожь.

- Сбивайте всадников! - повысил голос Митридат. - А если дойдут до нас -- встречайте копьями. Арес за нас!

Воздух запел, зашуршал, загудел. Но это падали стрелы абасгов. Они нашли еще несколько жертв. Неопытные юноши не умели грамотно защищаться, а способность варваров метко стрелять со спин коней вселяла в них ужас. Жилы луков диоскурийских эфебов стукнули в ответ, однако лишь поразили скакуна под одним из наездников, а другому попали в плетеный щит, надетый на локоть.

- Рано... - досадовал Митридат. - Подпустите ближе!

Новый всполох стрел со стороны беглецов оказался удачнее. Сразу трех верховых сорвало с невысоких поджарых коней, заставив забиться в пыли, словно червяков, располовиненных плугом пахаря. Когда абасги оказались уже рядом и ветер донес их запаленное дыхание, смешанное с запахом кислого лука, завизжали женщины.

- Составляйте щиты! - голос Леандра гремел медью. - Копья к бою!

Вновь воцарившаяся среди диоскурийцев сумятица сейчас мешала им сплотиться. И Леандр, и Митридат видели это, но ничего не могли сделать. Первыми нашли решимость подставить грудь под удар врага крестьяне из Кефал, оттеснив в сторону робких юношей. Глаза их зажглись холодным огнем мщения. Но скок горячего скакуна непросто сдержать мужеством духа и силой плоти. Передних смельчаков, точно высокий тростник, опрокинули взмыленные животные, других достало железо людей-наездников. Абасгам привычно было попадать сверху в мало подвижных противников. Они метали короткие дротики, ухая голосом и раздувая ноздри в предвкушении крови. Перемахнув преграду в виде камней и людей, вернулись назад, наезжая на мужчин и разгоняя женщин. Престарелым гоплитам-диоскурийцам удалось достать двух варваров, взяв их на копья. Не хуже лег в цель булыжник из пращи, размозживший голову всаднику в трофейной эллинской хламиде. Но этого было недостаточно, чтобы остановить натиск горных дикарей, озверевших от сопротивления горстки беглецов, которых они посчитали простой добычей.

Серые лица абасгов с клочками бурых волос на щеках и подбородках перекосились от выкриков и ярости. Митридат быстро выделил среди них главного: широкобрового носатого воина в панцире из кожаных чешуек и черном плаще с лисьей опушкой. Он был напорист, голосист и свиреп, отдавая приказы остальным. Выпуклые рыбьи глаза с кровяными жилками быстро вращались под ободом шлема-колпака. Царевич кинулся к нему, пережав крепкой дланью древко копья. Он знал, что главное, не попасть под копыта и грудь скакуна, однако неожиданно упал от того, что на него навалилось что-то тяжелое. Отстраняясь и переползая в сторону, Митридат рассмотрел неподвижное тело Паламеда. Вожак абасгов рассек его голову махайрой.

Схватка не стихала. Собрав свою волю в кулак, беглецы отражали страшные наезды горцев. Надсадные крики, хрипы, лязганье металла раскалили воздух. Митридату даже казалось, что он слышит скрип жил и треск костей напряженных до предела людских тел. Отшвырнув щитом брошенный в него дротик, царевич подался на выручку Леандру и ветеранам, что еще держались на ногах и пытались ссаживать с коней вражеских воинов.

В этот миг самозабвение овладело Митридатом, упоенность боем закружила, словно в танце. Он помнил былые уроки: знал, как поддеть копьем всадника, где лучше приложить силу. Все это отрабатывалось много раз на войлочных чучелах под придирчивое ворчание наставников, но лишь сейчас обрело подлинный смысл. Советы гудели в голове, руки делали свое дело. В пылу боя везде не успеешь. Нужно либо помогать тем, кому труднее, чем тебе, либо биться самому, не распыляя мощь и внимание. Царевич сумел сшибить ближайшего к нему абасга с пегого жеребца, однако проглядел, как оглушили лохага. Кинувшись к Леандру, он подхватил его.

- Я узнал... - прошамкал тот рассеченной губой. - Носатый в плаще с лисьим подбоем!

- О чем ты? - нагнулся к нему Митридат.

- Это Дадаг. Сами боги привели его к нам в руки... Слышишь, юноша? Его надо убить! Я рассчитываю на тебя.

Царевич не поверил своим ушам. Он осмотрелся, оценивая обстановку. Боеспособных мужчин среди диоскурийцев осталось всего шестеро и они явно не выдерживали навала варваров, согнавших их в одно место. Абасги тоже понесли немалые потери, но сейчас семеро из них добивали беглецов, а четверо других, лишившиеся своих коней, ловили беспомощных женщин и детей. Митридат вздрогнул от внутреннего толчка. Рука сама подняла копье. Потом он сообразил, что это сердце подсказало ему нужный момент и вывело тело в позу для броска. Оно соединило в одну черту прицел взгляда, глубину подшага и разлет плеча, пославшего копье в неотвратимо-смертельный полет.

Абасги заверещали в полный голос, когда вожак в черном плаще согнулся пополам, протараненный насквозь. Добрая треть ясеневой пики с красным листом-наконечником вышла из его спины. Не удержавшись на шерстяном потнике, Дадаг камнем вывалился в пыль. Оцепенев от неожиданности и отчаяния, варвары, казалось, утратили разум. Воинский их пыл сразу угас. Они слали в воздух проклятья, кусали губы, бестолково стегали храпящих коней и метались на месте, опустив кривые мечи. Потом произошло совсем странное. Издав дружный долгий вой, они подхватили мертвое тело своего предводителя и унеслись прочь.

Митридат верил и не верил своей удаче, ставшей по воле судьбы или случая общей победой. Тоже сначала замер, разинув рот. Осознание случившегося пришло к нему не сразу. Потом он увидел, что все диоскурийцы -- уцелевшие в схватке мужи и юноши, перепуганные старцы, женщины и дети - смотрят на него расширенными глазами.

- Друзья! Братья! - обратился он к ним. - Испытания, перенесенные нами сообща, позволяют мне так называть вас. Знайте: я сын царя, наследник Понта. Вынужденный изгнанник своей земли, желающий вернуться назад за законной властью. Теперь я могу открыться вам. Невзгоды сплотили нас. Князь абасгов Дадаг убит. Как только об этом узнают его соплеменники, стоящие у города и рассеянные по округе -- они уйдут в свои владения! Вы сможете вернуться домой. Но тот кто пожелает, - он отыскал взглядом раненного в бедро Колота, бледного, но спокойного Аристиона и Онисифора, который стоял на колене возле убитого Эфры, - пойдет со мной! Все вы храбрые люди и я буду горд и счастлив видеть вас рядом в час моего восхождения!

Глава 17. Все пути ведут на север.

Картины былого висели перед мысленным взором царя, словно обрывки разноцветных облаков. Можно ли забыть день, когда еще зеленый юнец внезапно стал не просто воином, но лидером людей, непомерно превосходящих его числом пройденных дорог жизни, опытом свершений, пониманием границ человеческой судьбы? Хотя нет! Именно в понимании было все дело. Митридат это понимание изменил -- сначала для себя, потом для других.

С того мига вся его жизнь сделалась подобной руслу разливающейся реки. Река, гудящая переизбытком внутренней силы и полноты, с легкостью поглощает островки и пригорки, песчаные отмели и плодородные луга. Она делает инородные объекты частью своего мира, скрепляет со своей судьбой. Так и судьба Митридата вбирала на своем пути большие и малые судьбы больших и малых людей. Одни из них были подобны комочкам гальки, другие -- валунам, третьи -- островам. Среди островов оказался и Аристион, попытавшийся стать обиталищем для своих сограждан, выстроив дом справедливости и свободы. Совсем ненадолго. Мир обстоятельств, за которым крылся промысел богов, почему-то вышел куда больше его мира человеческой воли и разума...

А начиналось все со скитаний по горам, где маленький отряд -- его, Митридата, отряд -- обрастал сторонниками и попутчиками. Потом был переход в Армению, куда царевич вступил закаленным в боях с разными горными племенами и где обрел поддержку в лице царя Тиграна. Дальше -- возвращение в Понт во главе немногочисленного, но крепкого войска, и победа над противниками-заговорщиками. Диадема Митридата-Предка легла на золотистые кудри его Потомка-Преемника.

Царь жил, и жизнь его была вечной борьбой. Борьбой, наполненной не только успехами, но и неудачами. Воля Митридата казалась выше самой высокой горы. Еще выше взмывали замыслы. Однако сколь ни умен и могуч человек, ему не достичь задуманного в одиночку, если цели его простираются дальше ограды своего двора. Нужно опираться на других людей -- сподручников, сподвижников, соратников. Что же есть такая опора? Иногда она рычаг отлаженного механизма, иногда балка для удержания кровли, иногда камень башенной кладки. Но рычаг может заржаветь, лишенный смазки или промоченный влагой. Балка -- прогнить изнутри, пораженная внезапной червоточиной. Даже камень при всей своей тверди, не выдержит удара бронзового криоса, если надежно не сцеплен с другими камнями...

А люди всегда стремятся жить своим умом, желаниями, мечтами. Загораясь на миг ради высокой Идеи, так же быстро гаснут, не желая быть Крепостью, Мостом-Оплотом для Демиурга Народов, мостящего дороги будущего. Каждому нужно свое солнце и своя земля. Точнее -- блики солнца, которые они могут накрыть своей ладонью, и клочок почвы, который способны взрыхлить своей мотыгой. Скудные духом и чахлые волей, люди всегда ненадежны... С ними не создать настоящей Державы-Твердыни, не привести корабль мечты к обетованным берегам лучшего удела. Потому -- за большими победами неизбежно идут большие поражения.

Митридат вспомнил Архелая, сына Колота -- диоскурийского крестьянина, добравшегося с ним до Понта и позже за верность получившего титул хозарапата Каппадокии. Архелай был энергичен, талантлив и умен не по годам. Юному стратегу Митридат доверил войско для похода против вифинского царя Никомеда и его римских союзников. Тогда сын Колота блеснул своими талантами: с малыми силами ухитрился разгромить превосходящего врага при Амнейоне, а затем -- римские легионы при Пахии. Не менее успешно начиналась и его высадка в Элладе, и противостояние Сулле в осажденном Пирее, забравшее больше трети римского войска. Затем что-то пошло не так... Провал Херонейской битвы вызвал немало подозрений и у понтийцев, и у римлян. Многое удивляло. И внезапное отступление конницы Архелая после смелого охвата левого крыла легионов, и плохая оборона лагеря, и триумф римского консула, возблагодарившего за удачу богиню счастливого случая... Тогда Митридат не знал, что щедрые обещания честолюбивого римлянина уже нашли дорогу к сердцу его стратега. После неудачной для царя войны Архелай получил от его врагов и землю, и почет. За заслуги перед Сенатом и римским народом...

А что же мечтатель Аристион? Митридат помог ему стать правителем Афин. Дал в руки ключи к дверям Заветного. Простому народу тоже нравятся высокие идеи, помогающие поверить в себя. Но отклик в сердцах они находят до первых трудностей. Когда Сулла взял Город Паллады в осаду, речи философа-правителя перестали быть желанными. Сами сограждане отступились от своего вдохновителя, позволив ступеням храма Воительницы принять его терпкую кровь, пролитую римским палачом...

Скоро Митридат потерял счет утратам и предательствам. Его предавали не только друзья и соратники, но жены и дети. Порой царю казалось, что весь мир ополчился против него, выбивая почву из-под ног, словно сами боги из зависти хотели угасить блеск его величия. Подобно Аристиону Митридат боролся с богами. Боролся по-другому. Не пытаясь оспорить их присутствие силами разума, не возвышая Человеческое. Он состязался с ними в Божественном. В умении изменять вещи и превращать немыслимое в осязаемое.

В былое время у Митридата было все. Держава, превосходящая пределами державу могучего Миноса, крепкая армия и быстроходный флот, многоязыкое море подданных и талантливые советники, собранные из разных краев, будто драгоценные камни шейного ожерелья. Увы, жизнь есть постоянное изменение. Ничем невозможно владеть абсолютно, ничто невозможно удержать. Эту истину Митридат постиг слишком поздно, истратив много сил на попытки сохранить несохранимое...

Теперь царь твердо знал, что куда важнее иное -- движение Духа, материализующего смелые образы в осязаемые явления. Важен Оттиск, оставляемый духом человека в пространстве. Нестираемый оттиск задает цели и смысл другим поколениям. Из него рождаются новые жизни, идеи, события. Не остывая в веках, такой животрепещущий след крутит само Колесо Времен и делает смертных достойными преемниками богов-родителей...

- Можем выступать, господин, - голос Битоита за плечом заставил Митридата вздрогнуть. Телохранитель подошел бесшумно. Или это собственные мысли так далеко увели царя из мира настоящего?

Митридат кивнул с утверждением. Новый поход. Новые дороги. Новые свершения, которые наверняка будут переложены потомками в увлекательные предания и сделаются пищей для поучений...Реальность и вымысел в них сойдутся, как кровные братья, как нити ковра, рождающие узор -- не разделить. А из узора возьмут начало узоры других жизней и судеб, разбредаясь по всем сторонам земли.

Боевой отряд Митридата пополнился воителями Сайтары и еще несколькими сарматами-спалами, что по своей воле решили сделать дорогу славного иноземца-вождя своей стезей. Пышных проводов не было. Лишь старейшины и жрецы Города Синих Куланов остались в раскрытых воротах, задумчивым взором скользя за колышущимися всадниками. Сайтара, восседая в седле незыблемо, как древняя богиня, ни разу не оглянулась назад. Она знала, что сын где-то там, близко, с высоты стен внимает тающему стуку копыт, но закрыла сердце печатью. Мужественная женщина нашла в себе силы оставить прошлое за плечами.

- Впереди, в землях Севера, нас ожидают трудности, о которых мы еще не помышляли, опасности, перед которыми все пережитое прежде -- лишь безобидные забавы, и деяния, которые станут почвой истории. Но мы пройдем всюду! Там, где не будет тверди копытам наших коней, мы ступим водной тропой на спинах древесных скакунов, направляя их бег парусами и волей. А там, где окажутся бессильны и они -- воспарим на крыльях нашего духа. Каждый наш шаг, каждый поступок, точно зерна брошенные в теплую почву, взойдут цветами легенд. Мыслители грядущего и просто живые умом люди будут черпать в них пищу для будоражащих споров и туманных, но волнительных поучений!

Так говорил своим спутникам царь Митридат, стремящийся к заветному краю своей подлинной обители, Всадник с Дальнего Берега, идущий к бессмертию...

Эпилог. Замыкая круг.

- А потом? - нетерпеливо спросил Кнуд, блестя глазами. - Ведь это не конец истории, начало ее! Или я не прав?

Сигурд неспешно заправил за ухо съехавшую на глаза прядь волос:

- Дальнейшее ты домыслишь, сын. Ты сможешь!

- Но как, отец?

- Как бывалый охотник, идущий следом зверя, понимает его облик и повадки по отметинам на земле и сломам древесных ветвей. Свидетельства зрения, слуха и обоняния лепят фигуру. В ней много недостающего, но на то человеку дано воображение! Словно добротная пенька, крепящая ряд бревен плота, она дает начало движению и жизнь замыслу, - ярл усмехнулся: - Мало ли в земле фьордов преданий о могучем и всевластном Вожде-Исполине, который путешествовал по далям миров со своей спутницей-супругой, равно мудрой и прекрасной?

- Фригга-Возлюбленная? - легко оживился Кнуд.

- Она же Мать-Провидица, - подтвердил Сигурд, - родившая Всеотцу таких чудесных сынов, как Громовник-Тор, Светоносец-Бальдур, Слепец-Хед, Храбрец-Хермод и, конечно, Безмолвник-Видар. Тору досталось и оружие старых богов -- Громовая Секира. Не забыли сказания былого и отважного стража Всеотца, слегка приукрасив его суровый облик...

- Дай догадаюсь! - Кнуд обнажил зубы в довольной улыбке. - Уж не Хеймдалль ли это златорогий?

- Он, - утверил Сигурд. - Немногословный сподвижник-боец, неразлучный со своим хозяином.

- Сейчас я вижу эти истории совсем иными глазами... - озадаченно прошептал Кнуд, растягивая слова.

- Как же?

- Они живые, настоящие! Мыслимо ли подобное? Мой великий предок так же чувствовал, радовался, огорчался... Он знал сомнения, допускал ошибки и ведал неудачи. Но всегда восставал и шел дальше!

- Путь Всеотца выдался нелегким, - согласился Сигурд. - Ты сказал о неудачах... Они были и есть у каждого по доле Живущего, Стремящегося, а не мертвого, бездвижного. Важно, что мы выносим из своих неудач? Что выносим из успехов? Где вообще грань, отделяющая одно от другого? И не есть ли поражение сегодня -- большая победа завтра? Не есть ли скороспелая победа -- несчастье для будущего? Постигай эти вопросы, Кнуд, и никогда не торопись с суждениями! Всадник в Дальнего Берега, Вождь-Мудрец однажды отступил перед твердью Рима, но для того, чтобы сокрушить его мечами своих правнуков, вернувшихся с рубежей северной земли.

- Я слышал об этом, - Кнуд наклонил голову. - Как забыть торжество нашей стали, поставившей на колени Державу-Великана? С этих колен она уже не поднялась никогда...

- Замысленное не всегда приносит плоды сразу -- зримо, осязаемо, чтобы все могли увидеть, - поучал ярл. - Чаще по-другому. Корень идет вглубь и вширь, охватывая просторы почвы -- не вырвешь! Древо зреет и набухает преизбытком тайной мощи, чтобы сетью раскрывшихся ветвей опутать целую лужайку. Посмотришь: это не древо уже, а целый лес. Завоевал большое пространство, подмяв под себя даже гордость горных вершин... Так и в войне -- захваченное сразу, без подготовки -- отпадает столь же быстро. Нечем удержать! Вызревший в замысле поход находит, чем соединиться с землей-основой, чтобы приумножить итог деяния.

- Я понимаю, отец. Содеянное Всеотцом так велико, что в тени его нашли пристанище многие племена, целые народы...

- Еще больше, сын! Это как кольца дракона, охватившие собой все девять сфер: миры доступные человеку; миры, до рубежа которых человек умеет дотянуться лишь мыслью; миры, превосходящие всяческое представление. Целые долины плоти, острова духа, отроги воли, облака сокровенных образов... Всеотец не только научил людей верить в чудесное, он показал, как душа живущего способна стирать границы между явным и скрытым, преодолевать бездну запретного, восходить к небесам безмерного. Путь этот важен для всех. Постигая его, любой из нас сегодня может разорвать узость Человеческого, в которую нас поместил наш неуверенный разум. И сделать шаг к высотам Обители Вечности, пробудив в сердце говор богов...

Примечания:

Мимир -- великан, охранявший источник мудрости.

Тралл -- раб у скандинавов.

Сигурд Змееглазый -- сын Рагнара Лодброка, датский конунг.

Сив -- богиня плодородия, супруга Тора.

Риг -- Хеймдалль, один из Асов.

Ванаквисль -- скандинавское название Дона.

Хирдманн -- воин.

Ермунганд -- Мировой Змей в скандинавской мифологии.

Нидхегг -- дракон, грызущий корни Иггдрасиля и поедающий презренных людей.

Фафнир -- сын колдуна Хрейдмара, имевший облик дракона и охранявший сокровища Нибелунгов.

Адитон -- особая священная комната в древнегреческих храмах, расположенная позади основного помещения.

Клерухи - "держатели жребия", военные поселенцы.

Феты -- городская беднота.

Пелаты -- свободные, но бедные арендаторы и поденщики.

Гераклеоты -- древний аристократический род Боспора.

Тартар -- глубочайшая бездна под царством Аида.

Торакс -- древнегреческий панцирь.

Пеан -- боевой гимн у греков.

Ормузд (Ахурамазда) -

Арий -- бог войны у скифов.

Аргамак -- редкая порода боевых скакунов, которых отличал кровавый пот.

Гиматий -- древнегреческая одежда, надеваемая поверх хитона.

Кадий -- высокий головной убор у персов и мидян.

Пургос -- крепость (греч.)

Битва на реке Лик -- сражение Третьей Митридатовой войны между римской и понтийской конницей, закончившееся победой понтийцев. Римлянами командовал префект Помпоний, брошенный раненным при поспешном бегстве и попавший в руки Митридата.

Претор -- одно из высших должностных лиц в Древнем Риме.

Полемарх -- один из старших военачальников.

Лорика -- римский панцирь.

Гладиус -- короткий римский меч.

Фибула -- застежка.

Гипсикратия -- последняя жена Митридата, сражавшаяся бок о бок с ним и прославившаяся своим мужеством.

Археанактиды -- династия боспорских царей, правивших с начала 5 в. до н.э.

Экклесиастерий -- сооружение для общественных собраний.

Ойкумена -- Вселенная.

Рапсоды -- певцы.

Аэды -- поэты.

Гармост -- командир гарнизона крепости.

Ификратовы сапоги -- высокие шнурованные башмаки с открытыми пальцами.

Хозарапат -- начальник царской гвардии.

Эринии -- богини мщения.

Ристания -- состязания.

Экзарх -- верховный жрец.

Экзомида -- хитон, укороченный до середины бедер, свисавший с левого плеча.

Клисмос -- стул.

Апотропеи - "отвращающие беду", изображения богов и зверей, служившие охранительным оберегом.

Агема -- царская гвардия.

Андрон -- мужская часть дома.

Тритон -- вестник глубин, сын Посейдона и Афродиты.

Нереиды -- дочери Нерея и океаниды Дориды.

Фавн -- божество лесов и рощ.

Лекиф -- древнегреческий сосуд из керамики.

Клепсида -- водяные часы.

Гелиос- бог солнца у греков.

Ламия -- дочь Посейдона, чудовище, питавшееся детьми.

Агон -- состязание.

Гипподром -- место для конных состязаний, гонки колесниц.

Алкмеон -- афинский политик, прославившийся искуссным управлением колесницей.

Нюкта -- богиня ночи у греков.

Агора -- торговая площадь.

Эргастерий -- помещение для содержания рабов.

Гениохи -- народ, населявший северо-восточный берег Понта у подошвы Коракских гор.

Диоген Синопский -- ученик Антисфена, основателя школы киников.

Псалии -- удила.

Табирены и дрилы -- прибрежные племена, враждебные грекам.

Тетрарх -- правитель одной четвертой части области.

Экзетазис -- лазутчик.

Эет -- царь Колхиды в древнегреческой мифологиии, сын Гелиоса и Персеиды.

Статер -- монета из золота, серебра, электра.

Парасанг -- древнеперсидская мера длины, равная 30 стадиям.

Клинэ -- ложе.

Автолик -- сын Гермеса и Хионы в древнегреческой мифологии.

Унирема -- корабль с одним рядом весел.

Келейст -- боцман, надсмотрщик над гребцами.

Пифос -- большой кувшин для хранения продуктов.

Борей -- бог северного ветра у греков.

Наварх -- управляющий кораблем.

Гиппокампусы -- водяные лошади Посейдона.

Соаны (саниги) -- древние доабхазские племена, жившие вокруг Диоскуриады.

Фтирофаги -- племена, жившие в горах над Диоскуриадой.

Тетрада -- величина, формирующая видимый мир из элементов.

Оргия -- мера длины у греков, равная 1, 851 м.

Локоть -- мера длины, равная 46, 3 см.

Скептух -- вождь племенного союза у сарматов, верховный вождь.

Рокасы -- роксоланы, сарматское племя, кочевавшее со второй половины 2 в. до н.э. В Северном Причерноморье.

Языги -- одно из сарматских племен, вышедшее с Поволжья и Приуралья.

Гелоны -- одно из скифских племен, в отличие от будинов-кочевников занимавшееся земледелием и жившее на границе лесов.

Алазоны -- скифское племя, жившее на сближении русла рек Тирас (Днестр) и Гипанис (Южный Буг).

Фалары -- конские бляхи.

Аргимпаса -- богиня жизни и смерти сначала у скифов, потом у сарматов.

Скилур -- царь Тавроскифии (130 -- 113 гг. до н.э.)

Токсак и Агафирс -- герои древних скифских преданий.

Демиург -- предводитель.

Фиал -- чаша с двумя ручками.

Фратрия -- часть народа, соединенная родством (племя, род).

Трапезда -- обеденный стол.

Пританей -- здание, в котором проводились заседания.

Астином -- должностное лицо, следившее за порядком.

Архонт -- высшее должностное лицо в городе-полисе.

Криос -- металлическая голова тарана.

Петас -- шляпа.

Эндромиды -- кожаные или войлочные шнурованные сапоги.

Боедромион -- вторая половина сентября -- первая половина октября.

Лампадодромия -- состязание в беге с горящими факелами.

Эфеб -- юноша.

Героон -- святилище у греков.

Ритон -- широкий воронкообразный сосуд.

Гимнасиарх -- руководитель гимнасия, тренер.

Палестра -- гимнастическая школа.

Гамадриады -- нимфы деревьев.

Кентавр Хирон -- сын Кроноса и Филиры, наставник Ясона.

Пастада -- помещение, открытое на одну сторону (галлерея, портик, стоя).

Дис Астрапей -- Зевс Молнийный.

Пропилон -- парадный проход.

Наос -- главное помещение храма, где находилась статуя божества.

Метопы -- элементы фриза в виде каменных плит.

Нерей -- бог водной стихии.

Тритопатор -- трехглавый змей.

Мелии -- смертные нимфы ясеня.

Пеплос -- легкая женская одежда, надеваемая поверх туники.

Кибела -- Мать Богов, почитаемая разными народами в древности.

Триподион -- треножник.

Пронаос -- преддверие храма.

Опистодом -- закрытое помещение, отделенное стеной от наоса.

Крон -- Кронос, отец Зевса.

Амага -- легендарная скифская царица 2 в. до н.э.

Адонис -- возлюбленный Афродиты, сын Киниры и Смирны.

Орестиады -- нимфы гор.

Гесперида Эгла -- нимфа, дочь Геспера и Никты, превратившаяся в иву.

Птеруги -- кожаные полосы с металлическими накладками, защищавшие плечи и пояс воина.

Тифон -- Подземный Дракон.

Аттис -- юноша из Фригии, возлюбленный Кибелы.

Дионис Дигон -- Дионис Дважды рожденный.

Гимерий -- аттический историк и мифограф 4 в. до н.э.

Гелланик -- историк из Митилены, современник Геродота.

Радамант -- сын Зевса и Европы.

Бастарны -- народ, живший к северу от нижнего Дуная в восточном Прикарпатье и относимый к германцам.

Аорсы -- восточное сарматское племя, жившее на землях от Южного Урала до нижнего Поволжья и Азовского моря.

Тазий -- царь роксоланов в конце второго -- первой половине первого в. до н.э. Воевал против понтийских войск, предводительствуемых Диофантом.

Диофант -- полководец Митридата Евпатора, отразивший натиск скифов на Херсонес и подавивший восстание рабов на Боспоре.

Таргитай -- первочеловек, прародитель скифов.

Сиринга -- род продольной флейты.

Кордак -- сложный древнегреческий танец, изображавший пляску сатиров.

Крепиды -- сандалии с задником и подошвой с бортиком.

Хламис -- хламида.

Иподиматы -- сандалии на деревянной подошве со множеством креплений.

Плетр -- греческая мера длины (31 м.)

Кеклик -- куропатка.

Лабрис -- двусторонний топор.

Гермес Трикефал -- Гермес Трехглавый.

Нот -- бог южного ветра.

Эос -- богиня утренней зари.

Эвр -- восточный ветер.

Талос-сократ -- морской вождь.

Бойи -- галльское племя.

Гиппокоптисты -- наездники.

Элизий -- часть загробного мира, где царит вечная весна.

Тюхе -- богиня удачи и судьбы.

Давн -- царь давниев.

Эносихтон - "Земли Колебатель", эпитет Посейдона.

Быки Моря -- критские пираты.

Хронос -- время.

Физис -- материя.

Апейрон -- бесконечное, беспредельное.

Эвринома -- океанида, дочь Океана и Тефиды. Богиня всего, вышедшая из Хаоса.

Офион -- Великий Змей, первый владыка Олимпа.

Форминга -- струнный щипковый музыкальный инструмент.

Фиады -- участницы оргий в честь Диониса.

Дионис Загрей -- Дионис, бог мистерий.

Фиас -- религиозное общество.

Теб - "палец" (1, 87 см).

Пигон -- 43, 625 см.

Девкалион -- сын Прометея, царь Фтии в Фессалии. Прародитель людей после потопа в греческой мифологии.

Кадм -- сын финикийского царя Агенора, пришедший в Беотию.

Баб-Иллу -- Вавилон.

Зиусудра -- Утнапиштим "Он обрел жизнь", герой шумерского повествования о потопе. В вавилонских текстах Атразасис.

Огиг -- царь Элевсина. При нем произошел потоп за 1040 лет до основания Рима.

Дардан -- родоначальник племени дарданов. Во время потопа переправился из Самофракии.

Кекроп -- царь Аттики, основатель Афин.

Ситулы -- бронзовые сосуды в виде ведра.

Триарий -- римский полководец, учавствовавший в 3-й Митридатовой войне.

Пилум -- римское метательное копье.

Катафракты -- тяжеловооруженные всадники.

Турма -- римское подразделение всадников в 30-32 чел.

Скупью -- вместе.

Дерева -- древляне.

Кныш -- пирог с запеченной внутри начинкой.

Абасги -- племя, жившее на восточном побережье Черного моря к востоку от Санигии.

Махайра -- меч с изогнутым лезвием фракийского происхождения.

Лохаг -- командир сотни гоплитов.

Хора -- сельская община.

Копис -- меч с лезвием на внутренней части клинка.

Зевс Гикесий -- покровитель просящих.

Мойры -- богини судьбы.

Киаф -- греческий сосуд с одной ручкой, подобный чашке.

Эристика -- искусство диспута, разработанное софистами.

Протагор -- один из родоначальников школы софистов.

Гермес Психопомп -- Проводник Душ.

Эманация -- истечение чего-либо.

Пиндар -- лирический древнегреческий поэт из Беотии.

Аристион -- правитель Афин в 88 -- 86 гг. до н.э. Философ и представитель демократической партии. Призвал понтийского царя Митридата Евпатора вторгнуться в Грецию для свержения римской власти. Был казнен римлянами после взятия Акрополя.

Архелай -- полководец Митридата, руководивший действиями понтийской армии в первой войне с Римом. Успешно оборонял порт Пирей, но был разбит в сражениях при Херонее (86 г. до н.э) и Орхомене (85 г. до н.э.), после чего попросил царя Митридата заключить мир с консулом Суллой и был посредником между ним и римлянами (Дарданский мир).

Битва при Амнейоне (Амнии) -- одно из первых сражений 1-й Митридатовой войны. В 89 г. до н.э. Архелай разбил там вифинского царя Никомеда силами легкой пехоты, конницы и серпоносных колесниц.

Битва при Пахии -- сражение между римским войском Мания Аквилия и понтийцами, возглавляемыми Архелаем и Неоптолемом, завершившееся поражением римлян.

Комментарии: 1, последний от 31/12/2018. © Copyright Смирнов Дмитрий Сергеевич (tyvazz72@mail.ru) Размещен: 23/11/2018, изменен: 23/11/2018. 462k. Статистика. Повесть: История Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Эта повесть - моя попытка расшифровки древних скандинавских мифов с целью вычленить в них историческую основу. Насколько она удачна - судить читателю.

Смирнов Дмитрий Сергеевич : другие произведения.

Кольца Дракона