Коста Соня : другие произведения.

В лесу не растет ковыль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Данный рассказ участвовал в конкурсе "Мы из ТаРтарии" и прошел 2 этапа. Позже он будет дополнен и станет частью сюжета 4 части романа "Время волка". Второстепенные герои романа стали главными героями рассказа, а главные - второстепенными. В основу положены записи Рашид ад-Дина и Устюжской летописи. В центре сюжета любовь между мужчиной и женщиной разных религий на фоне распада Монгольской империи. Бука, сын кочевников, был продан в рабство за еду, но, благодаря таланту и трудолюбию, стал дворцовым писарем, потом наместником в самых северных владениях великого хана. Там он встречает местную девушку Марию. Он тенгрианец, она христианка. Их союз начинает все больше раздражать местных жителей и окружение Буки.
  Описание.
  
  Данный рассказ участвовал в конкурсе "Мы из ТаРтарии" и прошел 2 этапа. Позже он будет дополнен и станет частью сюжета 4 части романа "Время волка". Второстепенные герои романа стали главными героями рассказа, а главные - второстепенными. В основу положены записи Рашид ад-Дина и Устюжской летописи. В центре сюжета любовь между мужчиной и женщиной разных религий на фоне распада Монгольской империи.
  Бука, сын кочевников, был продан в рабство за еду, но, благодаря таланту и трудолюбию, стал дворцовым писарем, потом наместником в самых северных владениях великого хана. Там он встречает местную девушку Марию. Он тенгрианец, она христианка. Их союз начинает все больше раздражать местных жителей и окружение Буки.
  
  Костогрызова София, Российская Федерация, Республика Татарстан, Казань, [email protected]
  Номинация: 'Исторический рассказ (I-XIX вв.)'
  
  В ЛЕСУ НЕ РАСТЕТ КОВЫЛЬ
  У деревянных ворот, окружавших золотой шатер правителя Джучиева улуса, вмещавший сотни человек, сидел мужчина, на вид не старше тридцати лет. Судя по ярко выраженной азиатской внешности, не из здешних жителей берегов Итиля - кипчаков, булгар, огузов, а из тех, кто прибыл сюда из монгольский степей или покоренных Чингизидами областей Китая вслед за завоевателями. Не стар, но уже не юноша, сильно исхудавший, а во взгляде отражалась измотанность от долгого пути. Этот путь был не столь длинный как тот, что он проделал первый раз - из степного Каракорума к самому краю империи.
  
  
  Он видел города на Итиле - Сарай, Болгар, Укек, намного более богатые красивые, чем имперская столица: с мазарами, банями, водопроводом, домами из обожженного кирпича и стенами с изразцами. Позже один хорезмиец сказал путнику, что это создавали зодчие из Мавераннахра по образцу древних Бухары, Хивы, Самарканда и Гурганджа. Он видел ямские станции, поставленные среди пустынных степей, по образцу китайских. Край Итильский наводнен привозными китайскими, персидскими, египетскими и генуэзскими товарами, рыбой, мясом и кожей. Издавна здесь проходили сухопутные и речные торговые пути. Путник понимал, почему детей Джучи тяготило подданство Каракоруму: отдавать налоги со столь богатых земель без мысли о Небесном приказе нелегко. Он понимал, но помнил, что из-за чьего-то желания разрушить единство Еке Монгол Улуса, с трудом вернулся, уже с сыном, живым из вверенного ему владения.
  
  Путник сидел, прислонившись к деревянной оградке не от слабости тела, а оттого, что простоял там целые сутки. Мужчина понимал, что чжуван примет его далеко не сразу: вассальные князья могли месяц дожидаться аудиенции правителя, а он - все лишь бывший даруга, который, к тому же должен был умереть по воле чжувана.
  
  Долгое ожидание не могло не навеивать мысли обо всем. Что пришлось пройти за свою сознательную жизнь. Он родился в семье арата в местности, что зовется Секиз-Мурэн, где жили лесные племена. В семье, кроме Буки, было еще семь детей. В памяти остались горы, покрытые лесом над степью, где кочевал их аил, и река с каменистым дном. Бука с самого раннего детства знал, что нельзя заходить в ее зеркально-чистую воду и бросать мусор.
  
  В то время случился падеж скота, когда проезжал их аил тысячник Мэгужин и встретил на пути лопоухого мальчика лет девяти, который предложил путнику отобедать с его семьей. Тысячник из вежливости согласился, и ему и его сопровождающим пришлось есть похлебку из протертого дикого проса, мяса у семьи не осталось. Чтобы не обидеть хозяев, путники старались не подавать вида, что вкус был ужасен - пресная, безвкусная масса Буки с трудом лезла в горло. Это был вкус детства Буки - вкус никакой. А еще детство - это постоянные крики многочисленных братьев и сестер и грустный, уставший взгляд матери. Тогда и предложил тысячник отдать ему мальчика, отец охотно согласился и велел сыну подойти ближе. Бука молча подошел, встал рядом с отцом с опущенной головой.
  
  Он не плакал, нельзя быть слабым в Степи, как учили его в семье. Он пока не понимал, что такое оказаться вдали от близких навсегда. У тысячника был только один сын и трое дочерей, к Буке относился по-доброму, как будто и не слуга вовсе. А когда заскучал по отцу и матери, стал спрашивать, когда вернется домой, и тогда сын хозяина Ганбаатар сказал:
  
  -Ты никогда не вернешься домой, твой отец продал тебя как раба за мясо, ты ему не нужен!
  
  Тысячник нанял буддийского монаха-уйгура, чтобы тот обучил сына монгольскому письму. Бука, услышав, что начинается урок, тихо садился недалеко, и внимательно наблюдал, как сын хозяина рисует уйгурские буквы чернилами на бумаге.
  
  - Мальчик, ты тоже хочешь учиться? - спросил учитель, глядя на стоящего рядом Буку.
  
  - Нет, я просто рядом, если господину что-то понадобится.
  
  Однажды учитель продиктовал несколько слов, а сын хозяина все написал неправильно.
  
  ;
  
  - Мы вчера учились писать эти слова. Буквы ты уже давно должен был запомнить!
  
  Он поглядел на стоящего рядом Буку:
  
  - Подойди-ка сюда, - велел учитель. - Напиши слово 'доблесть'.
  
  Он дал мальчику кусок бумаги и перо. Бука сел на пол, положил бумагу и стал выводить уйгурские буквы. Написал с ошибками, но монаха удивил красивый почерк. Он попросил тысячника разрешить слуге обучаться с сыном:
  
  - Мальчик способный, жаль, если не будет учиться, - сказал он.
  
  - Пусть учится, - ответил он. Бука освоил грамоту не хуже Ганбаатара.
  
  Когда юношам исполнилось пятнадцать лет, нойон, как было положено, отправил сына на службу в кишек, а вместе с ним решил послать и Буку: парень вырос способный, воспитанный, к выполнению поручений прилежный, 'может, что-то и выйдет' - подумал он.
  
  В один день юноше было приказано заменить умершего служащего канцелярии - битикчи, так как его сын был слишком мал, чтобы заменить отца.
  
  Главный битикчи, поглядев на юношу с ярко выраженными монгольскими чертами лица, спросил его недоверчивым голосом:
  
  - Ты из кочевников? Они хороши для войны, но среди них мало кто умеет писать и читать.
  
  - Я умею, господин! - заговорило в юноше желание доказать обратное, хотя на эту службу он не очень хотел: не для воинов она.
  
  - Тогда попробуй, - отвечал все тем же недоверчивым тоном пожилой уйгур. Он протянул ему лист бумаги и стал медленно диктовать:
  
  - Пиши: 'Мудрой женой родилась Оэлун'.
  
  Бука стал старательно выводить калямом монгольский текст.
  
  - Как научился? - удивленно взглянул на него битикчи.
  
  - Учитель читал, а я запомнил.
  
  - Ладно, я беру тебя на службу. Но только потому что сын умершего писаря слишком мал, чтобы занять место отца. Пока этот ребенок не подрастет, будешь вместо него, разрешение от командования я уже получил.
  
  'Засмеют кешиктены, - подумал Бука, - такая служба для сартов. Но ничего, мне не привыкать'. Во дворце Бука увидел уйгурку из императорского ансамбля девушек, игравших на шанзе, струнном смычковом инструменте.
  
  ;
  
  Изящная фигура и проникновенно-печальный взгляд больших черных глаз не смог забыть стоявший вдалеке скромный битикчи. Она согласилась выйти за него замуж, но нарост на теле вызвал болезнь накануне свадьбы, мигом превратившую прекрасную брюнетку в живой труп. Не спасло даже кровопускание. через несколько месяцев болезнь унесла ее жизнь. С тех пор Бука не думал о женитьбе, его вполне утраивала близость с продажными женщинами из кабака.
  
  Его манили разговоры о дальних странах, попавших волею Тенгри под власть Золотого Рода Чингисхана и попросил лавного битикчи, чтобы его отправили на службу в неизведанные земли. Когда Бука прибыл в Сарай, ему в помощники были даны нукер монгол Турген, булгар Ибрагим и сын русского пленника Федор. Он был отправлен даругой на самый владений каана - русское Белозерское княжество, где местный удельный князь Глеб распорядился принять его в городке Устюге. Фантазии и богатых заснеженных городах разбились о вид деревянных полуземлянок, вечно пасмурного неба. Только лес напоминал ему о родных местах, жителей которых называли 'лесными народами'.
  
  Однажды во время охоты баскак заметил маленькую фигуру вдалеке, в стороне опушки из хвойных деревьев. Фигурка стояла, лишь изредка выглядывая, словно притаившись. Ему показалось, что кто-то следит за ним и его людьми. 'Вряд ли кто-то может осмелиться пожелать убить посланника самого каана, зная, что кара за это настигнет многих. Хотя в этой глуши народы непонятные, от Владимира и Ростова далек, не то, что до джучидских ставок'.
  
  - Турген, поймай его, - приказал он тоже заметившему следящего человека. Турген поскакал в сторону зарослей. Бука запрыгнул на коня и погнал в его сторону. 'Хоть бы успели его поймать, пока не убежит вглубь леса' - думал он.
  
  Бука видел, как Турген, бежавший человек спотыкается и падает. Подъехав ближе, он увидел, что это девушка невысокого роста, на вид лет 16-17. Пока та поднималась, Турген схватил ее за подбородок и прислонил саблю к шее. Тяжело дыша от страха и усталости, она испуганно глядела на Буку своими большими зелеными глазами.
  
  - Я ничего не сделала, отпустите меня! - повторяла она дрожащим голосом
  
  Бука, после года жизни в этом гиблом лесном крае и пути туда по владениям ростовского князя успел выучить отдельные слова и фразы, как получалось у него во время службы в канцелярии выучить уйгурский язык, на котором говорили все битикчи, в том числе, его наставник ... А проходя по землям Джучидов, Бука с легкостью освоил множество слов на кипчакском. Но на всякий случай решил с помощью Федора опросить девушку.
  
  - Почему ты следила за нами? - спросил Бука, спрыгнув с коня и подойдя к ней.
  
  Спокойный голос и холодный, хоть и пристальный, изучающий взгляд постепенно прогоняли страх из девушки перед неизведанным.
  
  - Я... просто здесь ходила, - говорила она неуверенным голосом с паузами между словами, - Собирала полынь...для лекарства..., увидела вас... и испугалась. Я ничего не собиралась делать!
  
  Федор перевел все Буке на монгольский, хоть и второй понимал, о чем говорит девушка.
  
  - Почему не убежала, раз испугалась? - спросил Федор.
  
  - Я никогда раньше не видела таких людей, как они, - говорила она, кивая взглядом на Буку и Тургена, который тоже имел монголоидную внешность.
  
  - Мы необычные? - спросил уже сам Бука, сдержанно улыбнувшись. Эта улыбка добавила девушке еще больше смелости.
  
  - Никогда не видела людей с такими глазами... И волосами.. Чтобы косы у мужчины... и шапка с пером...
  
  Бука перевел ее слова, и раздался смех всех стоявших там мужчин.
  
  - Отпустите меня, я никогда больше не буду следить.
  
  Бука приказал освободить ее, ... разрезал ножом петлю, связывавшую все еще дрожавшие руки. Девушка сразу принялась поднимать упавший на землю во время по время погони пучок травы.
  
  - Для чего эта трава? - снова спросил сам Бука.
  
  - Я лечу ей людей, которые ко мне приходят, иногда я сама прихожу.
  
  - Сможешь вылечить мои ноги, отблагодарю.
  
  Воины и слуга взглянули с удивлением на даругу: пусть и худощавый, не богатырского вида, Бука был всегда ловким и энергичным, как многие молодые кочевники.
  
  - Нет... Я... не умею... - в голосе девушки снова звучал страх.
  
  Бука уже заговорил на монгольском, а Федор перевел его слова:
  
  - С тобой ничего не случится. Мы не на войне. Меня наказали не враждовать с местными и больше того, что положено, не делать.
  
  Она знала, что язычникам нельзя верить, но иноземец говорил так спокойно и уверенно, глядя в ей в лицо своими черными глазами, что внушало спокойствие и даже некое чувство защищенности.
  
  - Если вылечу, оплатите наши долги перед односельчанами? Нам два раза было нечем заплатить выход, на нас платили другие, а нас и так не любят в деревне.
  
  Федор повернулся к Буке:
  
  - Похоже, это на ее отца жаловался староста. Еще говорил, что старшая дочь ворожбой занимается.
  
  Бука снова обвел взглядом с головы до ног зеленоглазую девушку со светло-русыми косами. Что-то ее выделяло среди типичных славянок: казалось, широкие скулы выдавали кровь местных финских народов.
  
  - Как тебя зовут? Чем занят твой род? - спросил сам Бука.
  
  - Мария, - отвечала девушка. Чаще рыбачим, немного выращивам, но растет здесь плохо, особенно в последние годы.
  
  - Мария, приходи завтра, принеси снадобья от шишек на ногах. Я верну долг твоего отца.
  
  Мария бежала по поляне среди желтеющей и падающей листвы. Надо было как-то сбросить противоречивые чувства, испытанные ей одновременно: и желание выдохнуть от обошедшей ее опасности, и татарина с притягивающими азиатскими глазами и странной шапкой с козырьком и золотым навершием. И почему-то осеннее серое небо и тусклость солнечного света вовсе не навеивали тоску.
  
  Люди Буки не стали спрашивать, зачем он придумал себе болезнь ног, встречавшуюся часто у знати и богачей, злоупотреблявших пьянящими напитками и жирной пищей. Турген только вспомнил, уговаривал взять с собой какую-нибудь половецкую девушку: куда понятнее и меньше проблем.
  
  В семье Марии, кроме нее, было еще четверо малолетних детей. С урожаем часто не везло в северных краях, но рыба в Сухоне спасала. Еще покойная бабка из финского народа чудь обучила девочку ремеслу лечения травами. Оттого злые крестьянские языки называли Марию колдуньей, но приходили в землянку ее семьи или приглашали в свои дома, когда одолевала хворь и дарили зерно или рыбу. Она часто ходила в незнакомые дома, но к татарину боялась идти: язычник, нельзя верить. Но обещание щедрой награды оказалось сильнее.
  
  Даругачи сидел в своих темных покоях. Сквозь свет лучины Мария смогла разглядеть лицо Буки без шапки: он не брил макушку головы, как это делали все мужчины-монголы, поэтому было видно, какие у него густые и блестящие черные волосы, заплетенные в две косы. А лопоухость вдобавок к азиатским глазам и косам придавали его внешности все большую притягательность.
  
  Бука снял свои кожаные сапоги и носки, рассказывая о своей болезни, вспоминая слова других людей. Мария тщетно пыталась разглядеть выпуклости на стопах
  
  - Зачем обманули меня? Нет у вас этой болезни! - воскликнула Мария, обжигая его сердитым взором зеленых глаз. Она резко встала, собираясь уйти., но ощутила тепло мужской ладони, сжимавшей ее руку, она оглянулась.
  
  - Постой, Мария, - говорил он, как всегда, спокойно, пристально своими черными глазами. Потом она не поняла, как в миг оказалась в его объятиях. Ей казалось, что еще немного и его прикосновения заставят ее совершить двойной грех: блуд, к тому же, с иноверцем.
  
  - Вы обещали! - напомнила она ему, изображая нежелание близости с этим мужчиной. А у самой сердце стучало учащенно, от волнения перехватывало дыхание.
  
  - Я не сделаю, чего не хочешь, но, если согласишься, выкуплю тебя у твоего отца. Будешь жить, как моя наложница.
  
  - Я не хочу быть рабой, - молвила девушка брезгливым тоном.
  
  - Послушай, Мария. Я тоже в детстве был продан как раб своим отцом, таким же бедным, как и твой, - заговорил баскак, превозмогая боль от тяжких воспоминаний и стыд за свое происхождение.
  
  Мария удивилась. Узнав, что знатный татарин, которого боялись весь Устюг и округа, рожден таким же, как она.
  
  - Как можно было продать собственного сына?
  
  - Был голод. Я бы умер или кто-то из других детей. Но меня отдали на услужение доброму человеку, который относился ко мне так же, как к своим детям, отдал на обучение грамоте. И теперь я тот, кем являюсь.
  
  - А с отцом и матерью вы больше не встречались?
  
  Этот вопрос неразумной девчонки, который никто не задавал Буке, привел его в замешательство и заставил вспомнить мысли, которые гнал он прочь с самого первого дня, как попал к нойону.
  
  - Наш аил был далеко от Каракорума, а сейчас я еще дальше.
  
  - Меня потеряют, я пойду...
  
  - Через день я снова отправлюсь на охоту в то же место. Приходи, если решишь.
  
  Теперь она вновь возвращалась от него с навязчивым желанием увидеть этого язычника: вновь ощутить на себе его пристальный взгляд, вновь увидеть его смех над ее неловкостью и крестьянской простотой. А еще одолевали мысли о том, как можно спокойно думать о продаже в рабство собственными родителями? Или спокойствие - это притворство? Что же на самом деле думает этот человек, когда такое вспоминает? Как бы хотелось заставить забыть об этом.
  
  На следующий день после возвращения домой Марии пришлось вынести удары отцовской руки и розги под крик и матери и маленьких братьев и сестер. Кто-то уже пустил слухи, что девка ходила в дом баскака.
  
  - Убьешь же ее! - кричала со слезами мать.
  
  - На весь Устюг теперь позор! С поганым татарином сошлась, потаскуха!
  
  А девушка сидела молча на полу, пока ее били, лишь изредка всхлипывая от ударов. Она не оправдывалась и не просила прощения, лишь про себя молила бога, чтобы все поскорее закончилось. 'Может, и правда, лучше быть проданной, чем такая жизнь' - пришло ей в голову.
  
  Мария вновь бежала по той поляне на холме. Теперь идти спокойно ей не давало волнение от предстоящей встречи. Солнечный свет просачивался сквозь тучи.
  
  Девушка искала взглядом всадников, тревожась, что их там не окажется и придется проделать немалый путь своими ногами к дому баскака. Но она их увидела.
  
  Бука ждал, когда придет зеленоглазая девица, стараясь не показывать вида. Но его люди наблюдали, как он постоянно оглядывался, искал кого-то взглядом, и это явно не дичь.
  
  - Бука-гуай, глядите, кто пришел! - увидел Турген девушку.
  
  Пролетевшая над головой Марии птица села на жердочку в ладони Буки.
  
  Он снова увидел удивленный живой взор девчонки, казавшейся дикой и неотесанной, но от этого запоминающейся и желанной.
  
  Она уговорила его на время оставить своих людей и зайти в лесную глушь, где не было никого, кроме них.
  
  - Говорят, татары боятся леса, поэтому наш город не тронули.
  
  Буку жутко злило, что в русских княжествах всех монгольских воинов и посланников звали именем разгромленного Чингисханом вражеского племени, но постепенно свыкся, думая, что переучивать каждого нет смысла.
  
  Он заметил на шее и тонких плечах девушки синяки и царапины от розги.
  
  - Это из-за того что я ходила к тебе.
  
  - Твой отец похож на моего, он тоже тебя с радостью продаст. Ты взяла с собой свои травы?
  
  - Уже почти зажило, - сказала она, резво улыбаясь, словно через боль телесную, добилась счастья, которого не испытывала ранее.
  
  Неожиданно Мария сама крепко прижалась к его груди. Его прикосновениям она больше не хотела сопротивляться.
  
  Мария жила в доме Буки месяц. Если и выходила на улицу, то только с ним, чтобы не отвечать на чьи-то расспросы. В посаде ее знали многие, так как горожане тоже звали ее лечить. Федор только передавал ропот горожан о том, что живет девка во грехе с язычником. А еще говорят, поганый силой вынудил бедного христианина отдать свою дочь за долги. Видно, стыдно было отцу признаться, что сам продал дочь, и наплел. Золотистые листья медленно падали в зеркально чистую водную гладь, отражавшую облака и нарядные деревья.
  
  Смотри, как красиво! - воскликнула Мария, спрыгнув с коня. Бука испугался, что она упадет, так как еще неумело ездила верхом. Она побежала к воде, глядя с улыбкой то на него, то на берег, а Бука все больше понимал, что эта безграмотная крестьянка, в глазах людей выглядевшая купленной рабыней, пробудила в нем не только обычное мужское желание, а похожее чувство, что он испытывал к покойной Айсун. Думал, и сам себе удивлялся: Айсун своими изящными пальцами издавала волшебные звуки на шанзе, а что же особенного в этой лесной девке? Кроме зеленых глаз, ничем не выделялась. И правда, ведьма! Но он точно знал, что девушка с ним не только ради сытой жизни: Ни одна женщина не проявляла сама столько нежности, когда они оставались наедине. Будущую жену Бука не успел познать, а остальные просто подчинялись или терпели.
  
  - Я с этим человеком, батюшка, по доброй воле. Сама к нему сбежала.
  
  - Ты знаешь, что совершаешь не только грех блуда, но и в том, что сошлась с мужчиной другой веры?
  
  - Да, - тихо отвечала она.
  
  Во взгляде длиннобородого священника читались презрительные слова. Вроде 'вот блудница'. Он наложил на Марию епитимью в виде пятидневного поста и поклонов.
  
  - Даже не думай! - сказал Бука, узнав об этом. Церковники должны быть благодарны, что их каган освободил от налога, а вместо этого враждуют с ханским посланником.
  
  Местный мальчик, появившийся у ворот двора, принес весть, что в город скоро прибудет белозерский князь Глеб. Бука знал его лично, когда тот находился в Каракоруме в качестве знатного заложника кагана.
  
  Глеб хотел осмотреть земли своего удела, выделенного отцом, казненным монголами после битвы на Сити, и основать монастырь в тех местах. Где проживали финно-угорские язычники. С ним отправилась супруга - дочь покойного чжувана Улуса Джучи Сартака и внучка самого Бату - покорителя западных земель Хулан, получившая в крещении имя Феодора. Путь предстоял длинный: и сухопутный, и вплавь, но монгольскую хатун дорога не пугала, хуже сидеть в тереме целыми днями.
  
  В доме Буки все стали спешно готовиться к приезду князя. Глеб был рад вновь увидеть человека, помогавшего ему освоиться в чужом мире.
  
  Когда князь с княгиней въезжали во двор, Мария склонила голову, но затем быстро подняла взгляд на Феодору. Никогда ранее девка не видала такой неземной красоты: азиатские глаза, как у Буки, и княжеский головной убор и русское платье с широкими рукавами смотрелись необычно Острый подбородок и тонкие кисти рук выдавали стройность тела под широкой одеждой. Казалось, миниатюрность не должна ее красить, но гордый взгляд и спокойный, но уверенный голос завораживали.
  
  Мария подала на стол из печи пойманную в Сухоне щуку.
  
  - Монгол есть рыбу? Удивительно!
  
  - Когда я жил с родителями, мы ее ели из бедности.
  
  Князь, взглянув на стоящую у дверей Марию с опущенной головой, спросил на монгольском, который выучил во время пребывания в Каракоруме:
  
  - Это та девка, которую ты купил у ее отца?
  
  - Она, - ответил Бука с монгольской невозмутимостью, а в глазах блеск выдавал сладостные мысли.
  
  - Нам сегодня горожане жаловались, и священник местный причитал, что баскак - поганый обидел бедного мужика - дочь силой отнял и на глазах у всех блудит с христианской девушкой. Они в своей глуши и так иноземцев, кроме чуди, сроду не видали, тем более монголов, зато слышали, что ваши учинили больше 20 лет назад. А ты открыто нарушаешь их обычаи. Что случись, Белоозеро, где я со своей дружиной, далеко, Берке еще дальше, о кагане молчу, и кто сейчас каган, не понятно. Говорят, в Китае теперь сидит.
  
  - Ничего они не сделают, потреплют языками и перестанут. Сами говорили, что у вас простой народ не воюет.
  
  - Кузнецы у них есть, да и на охоту ходят. Не надо злить народ по пустякам. Отправь девку обратно, к отцу.
  
  - Она сама сбежала из дома, где ее избили до полусмерти.
  
  - Тогда отпусти ее с моей женой, будет ей прислуживать. Людям скажем, что оправим в монастырь, отмаливать грехи.
  
  Бука понял, что не узнает человека, которого видел в Каракоруме.
  
  - Вы сами, князь, женились на монголке. Ни в Сарае, ни в вашем княжестве народ не бунтует.
  
  - Хулан была христианкой и перед свадьбой сменила несторианство на православие.
  
  - Моя покойная невеста была буддисткой, даже ее семья не возражала.
  
  - Бука-гуай, послушайте, это в Степи люди не ссорятся из-за веры, а в остальном мире не так.
  
  - Послушайте мой совет, Бука-гуай, - продолжал Глеб. - Я бы считал вас другом, если бы вы имели благородное происхождение. Не создавайте себе проблем из-за распутной челядинки.
  
  Мария стояла в дверях, опустив взгляд и с любопытством слушала непонятную ей речь.
  
  Бука был вынужден освободить свои покои для гостя с его женой, а сам поселиться в другие, более тесные. Он все никак не мог привыкнуть к холодному деревянному темному жилищу горожан.
  
  - Поговори с ним, Хулан, - попросил Глеб жену, уединившись с ней, - мне даруга не подчиняется, а ты из Золотого Рода.
  
  Когда фуджин вернулась после разговора с баскаком, от монгольской сдержанности не осталось и следа. Рожденный простолюдином, проданный за еду отцом смеет перечить той, в чьих жилах кровь Чингисхана.
  
  Турген рассказал Федору, узнав о споре с супружеской четой: 'Девка и правда ведьма, раз ссорит его с Золотым Родом. Не приведет к добру эта связь'.
  
  Мария зашла в конюшню поглядеть на гнедого коня Буки. Она иногда заходила туда из скуки.
  
  Турген и Федор дождались, подкараулили ее и вызвали на разговор.
  
  Они рассказали о споре между баскаком и княжеской четой.
  
  - Из-за тебя он перечит фуджин из рода Чингисхана, кому должен быть покорным. Она может отправить жалобу Берке. И с местными здесь Бука тоже ссорится. Княгиня приказала тебе ехать с ней. Поживешь при дворе пока, потом Бука тебя заберет. Все-равно он когда-нибудь тебя оставит: в лесу не растет ковыль, а в степи - ели.
  
  Стыдно стало девке, что позорит перед всеми почтенного господина. Мария пришла в покои Хулан и стала просить прощения за себя и Буку. Княгиня в это время сидела без головного убора и расчесывала свои густые прямые иссиня-черные волосы, оттого ее красота казалась еще более сказочной.
  
  - Завтра отправляемся, - тихо сказала Хулан по-русски. Мария не стала ничего говорить Буке, а ночью притворилось усталой и быстро заснувшей. Но на самом деле ей не спалось: тревожили мысли, что нельзя не только быть с любимым, но и заплакать, когда хочется.
  
  Мария поднялась еще до рассвета. Ей так хотелось коснуться рукой лежащего рядом мужчины, но нельзя было его будить. Она спустилась в конюшню, где можно было вдоволь наплакаться. В дом она больше не вернулась, а стала дожидаться когда слуги князя и княгини станут собирать обоз. Марии велели сесть в крытую повозку Хулан и дожидаться ее. Бука узнал, куда делась Мария, только когда княжеские повозки остановили у реки и стали грузить в ладьи. Ему хотелось кричать на нукеров и слуг, а Тургена готов был ударить, но сдержался - не стал терять лицо.
  
  - Эта привязанность начинает вам вредить. Рядом с вами есть женщина, которая ближе нам по крови и обычаям, пусть и не монголка. А эта девчонка совсем чужая, такие годятся в качестве пленниц на войне.
  
  Мария стояла у края ладьи, глядя на плещущиеся речные волны у полосатых опоков Мысль о том, что, окажись она в Белоозере, больше никогда не увидит, отнимала все телесные и душевные силы. Она жалела, что трепет перед властью и титулами этой супружеской четы окажется на тот момент сильнее страсти. Увидев вдалеке несколько рыбацких лодок, она под изумленные взгляды и крики Глеба, Хулан и гребцов спрыгнула в темные, беспокойные воды.
  
  - Утонет глупая! - воскликнула Хулан.
  
  - Она всю дорогу проплакала, - задумчиво сказал Глеб. - Ты как-то сказала, что смерть твоей семьи от рук Берке - это кара за тысячи убитых жителей покоренных городов по приказу твоего деда Бату. А мы две жизни уже погубили...
  
  Мария очнулась, услышав знакомую ей с детства песню чуди об утке, создавшей Землю, нырнув в Мировой океан. Запах дыма, оставшийся от топления по-черному, резал глаза. Это означало, что она жива и лежит в чьем-то доме. Прежде. Чем решив бежать, Мария подумала, что княгиня будет винить в этом только ее, а не Буку, а сейчас, может, и вовсе считает ее погибшей. Сильный жар не давал ощутить в полной мере боль в горле. Она не понимала язык своих спасителей, но по песне старухи понимала, что это язык ее предков по бабушке только из-за этой песни. Это была семья большая семья из трех поколений, и только один из младших внуков мог немного говорить по-русски.
  
  - Ты простыла от холодной воды в реке, и проболела больше двух недель и чуть не утонула, когда плыла до лодки. Мария поблагодарила хозяев и, несмотря на уговоры, не до конца выздоровев, отправилась пешком в сторону Устюга. Она не знала, как много времени понадобится, чтобы добраться до города, успеет ли до того, как выпадут первые снега и сколько придется просить кого-то впустить переночевать. Хозяева дали много ражаного хлеба и воды в дорогу, но запасов могло не хватить.
  
  В одном из таких домов, кроме Марии, остановились двое мужчин из Белоозера. Выйдя во двор, она прислушалась к их разговору:
  
  - Татарина надо убить и всех, кто с ним пришел. Поднять устюжан будет несложно, он давно их злит: больно до местных девок охочий!
  
  'Надо добраться как можно быстрее! У них есть кони, у меня нет' - подумала Мария. Она развязала коня одного из них и погнала прочь.
  
  Турген был удивлен стоявшей и у ворот девчонке, которую, казалось, удалось отправить подальше: 'И впрямь ведьма!'
  
  - Сама не уйду, и силой не выгонишь, только если убьешь! -говорила она твердым голосом, глядя прямо в глаза. Казалось, на него глядит уже не та наивная девочка, ничего не знавшая, кроме окружавшей ее лесной глуши.
  
  - Проходи, спокойно ответил нукер, но только не уверен, что даруга сам захочет тебя видеть.
  
  Марии не было в Устюге почти месяц. Казалось, за это время в городе исчезли все привезенный из итильских городов и местные напитки. Буку северная природа раздражала хуже прежнего. Теперь она напоминала ему об ушедших счастливых моментах. Также раздражали улицы и китайские крыши Каракорума после смерти Айсун.
  
  - Уходи! - услышала она приказ мужчины, скрывавшего свою радость. - Захотела ушла, захотела пришла?
  
  - Ради тебя уходила. Чтобы не ссорился с царевной и горожанами.
  
  Казалось, жизнь вернулась к женщине, когда она вновь ощутила его крепкие объятия, пусть даже его голос и прикосновения на этот раз были грубыми.
  
  - Глупая лесная ведьма, никого больше не слушай, кроме меня!
  
  - Тебя хотят убить. - Прервала она его и рассказала о подслушанном разговоре. - Надо бежать.
  - Прервала она его и рассказала о подслушанном разговоре. - Надо бежать.
  - Ты беги. С тобой отправлю кого-нибудь из моих людей для защиты. А мы отобьемся как-нибудь. И прекрати винить себя во всех бедах! - сказал Бука строгим голосом. - Покоренные земли часто хотят отделиться.
  - Как ты сможешь отбиться? У тебя мало людей.
  - Даже если не отобьемся, не будем выглядеть трусами. А ты отправишься в дом отца, поживешь там. Пока не утрясется. Не бойся, с моей невестой он так, как раньше, обращаться не будет.
  - Нет! - произнесла Мария необычным для себя твердым голосом. Я больше тебя не оставлю.
  - Если бы ты принял христианство и женился бы на мне, люди бы успокоились. Но я тебе не ровня.
  Бука взглянул на нее задумчиво.
  - Я не забываю, кем был в прошлом. Сделаем как ты говоришь. Только кочевник, назвавшись христианином, мусульманином, буддистом, не перестает обращаться к Тенгри.
  Бука сообщил своим людям о решении, не обращая внимания на изумленные взгляды и приказал впредь уважать ее как жену даруги. Теперь надо было успокоить народ. Мария вспомнила, что когда-то ходила в дом самого богатого в городе торговца лечить ребенка. Его жена просила держать в тайне.
  - Теперь они не будут стыдиться знакомством с невестой баскака, - как всегда спокойным и уверенным голосом сказал Бука.
  Торговец с женой был приглашен в дом баскака, Федор им заранее сказал, что Бука хочет им предложить стать крестными, чем вызвал их гордость.
  - Вы теперь христианин, за вас захочет отдать дочь любой знатный человек удела, произнесла жена торговца, не стесняясь присутствия Марии за столом. Огонь злости пробежался по телу Марии, но ощутила на своей руке сильную ладонь Буки.
  - Мне ровня только Мария. Я - такой же проданный в рабство за еду и презираемый всеми за глаза, - сказал баскак, ощутив на себе изумленный взгляд женщины. Стоявшие в дверях булгар Ибрагим и Федор тоже были в замешательстве: ведь он запрещал говорить об этом кому-либо.
  Зимняя ставка, из которой вырос город, похожий на те, что были в Хорезме, располагалась на его окраине: для Берке как Чингизида было важно жить в гэре, хоть и мог проводить зиму и во дворце с искусственным водоемом и фонтанами, как было принято на Востоке. Буке сообщили, что прибыл гонец княгини Феодоры. Мужчина отдал лично в руки тонкий берестяной сверток с нацарапанным монгольским текстом: 'Скоро придут дружинники князя тебя убивать. Прости его, он не мог пойти против воли Берке. Он отправил князьям приказ убить всех баскаков кагана. Это по его приказу отравили моего отца и казнили мою бабушку'. Прочитав это Бука понял, кто и почему хочет его смерти и рассказал Марии, что ни до них, ни их веры этим людям нет дела. Но слишком долго добирался гонец. Дороги белозерского удела совсем не как монгольские. Когда баскак и его люди выезжали из города, были застигнуты. Стрелы поразили двоих его людей, кроме Марии и Ибрагима.
  Оставшиеся в живых втроем они добрались до той деревни чуди, где выхаживали Марию. Во время бегства Мария ощутила внутри себя плод теперь уже не греховной любви.
  Бука понимал, что не может обречь будущих детей и жену на вечное скитальчество, жизнь в бегах и презрение окружающих и решил ехать к самому Берке, когда ребенок подрастет и попросится к нему на службу в канцелярию или сборщиком налогов.
  - Он хотел тебя убить, а ты пойдешь к нему на службу? - спрашивала Мария с ничего не понимающим взглядом.
  - Я хочу, чтобы наш сын был уважаем людьми, а не как мы в юности.
  Так прожили они в деревни чуди два года. Мария Была бы и рада остаться среди тех. с кем ощутила родство, но не стала перечить мужу, с которым сочеталась христианским браком.
  Будучи мусульманином и сыном Джучи от пленной хорезмийки, Берке знал, что враги не считают его монголом. То, что царевич был полукровкой и отражалось на его лице: более широкий разрез глаз нос с горбинкой выдавали южную кровь. Поэтому Берке старался не отступать от монгольских традиций, да и в юрте зимой тепло, а летом прохладно.
  В то время, пока путник ожидал у ограды, в парадном золотом шатре шел военный совет, где обсуждалась возможная война с другим внуком Чингисхана по линии Толуя - Хулагу.
  и отпустив нойонов и багатуров, чжуван, Берке дал волю мыслям, мучившим его.
  Оставшись наедине, если не считать охранявших снаружи шатер нукеров, царевич стал ходить из стороны в сторону, ибо тревожившие мысли не позволяли спокойно сидеть. Их нельзя было озвучивать прилюдно, чтобы не показывать сомнения и тягость принятых решений. Это будет вторая война между монголами, первая - между Ариг-Бугой и Хубилаем - уже шла на тот момент. У царевича вызывала отвращение мысль, что он начинает братоубийственную войну, но нельзя было стерпеть убийство в Ильханате знатных людей из Улуса Джучи. Еще одна запретная мыль звучала в его голове. И звучала она не только в голове чжувана: 'Не нужен нам Каракорум. А теперь, когда столицу перенесли в Китай, особенно'. Его мысли резко прервал стражник:
  - Берке-гуай, этот человек все еще ждет у ворот.
  - Он стоит там уже больше дня, - сказал царевич и вспомнил, как он сам в Бухаре стоял три дня у ворот ханаки, суфийской кельи, шейха Сайфетдина Бохарзи, прежде чем тот позволил ему войти, видя упорство монгола. - Видно, у него есть важные для нас сведения.
  - Впусти его.
  Путник, как положено, перешагнул порог юрты, на который нельзя было наступать. Перед ним предстал одетый в дээл с вышитым драконом и шапку орбелге с металлическим навершием и прикрепленным к нему пером, сидящий на плоском прямоугольно троне, стоящем на возвышении. Путник склонил оба колена перед членом Золотого Рода. Как и многое другое, эту церемонию монголы тоже переняли у Китая. Он не произносил ни слова, пока чжуван не приказал:
  - Говори! Что тебя сюда привело, что ты почти два дня простоял у ворот.
  - Мое имя - Бука, - сказал спокойным голосом путник, пытаясь скрыть волнение. Он не знал, что будет с ним после этого разговора: согласится принять на службу бывшего посланника кагана или устранит ошибку в виде единственного оставшегося в живых ханского чиновника во время восстания в русских княжествах. Обретет ли он, а вместе с ним и его сын, снова лицо, или погибнет? В последнем случае жена и сын будут вынуждены продолжить скитания. И что их ждет впереди, не известно. - Я был даругой самых северных земель Владимирского княжества и ушел оттуда с женой и сыном после бунта.
  - Значит, бежал с места службы? Когда воин бежит с поля боя, то подвергается казни вместе с десятком, - в голосе Берке стала ощущаться враждебность, что уже настораживало Буку. А что будет, если чжуван-мусульманин узнает о его новой религии? Он успокаивал себя тем, что видел в городах целые кварталы христиан - армян и русских.
  - Я бы не бежал, если бы не знал, что это ваш приказ.
  Перед ним стоял тот, кто должен был умереть по его воле. Хоть и стоял на коленях, покорно склонив голову, но словно, показывал, что он жив, что царевич не всесилен. Он слушал историю семьи незнакомого человека низкого происхождения и вспоминал мальчика Берке сына монгола Джучи и пленной мусульманки - дочери хорезмшаха. И аромат степной полыни Дешт-и-Кипчака, и прохлада айванов Мавераннахра казались ему родными. Отец говорил рассказывал ему об Алан-гоа, мать - об Огуз-хане.
  - Я принимаю тебя на службу, услышал Бука слова, чуть не доведшие до слез сдержанного номада. Уносит время империи, жизни их создателей и разрушителей, как ветер уносит волны Итиля, Сухоны, Орхона. Также уносит имена незнатных их жителей, не удостоившихся записей Рубрука или Рашид ад-Дина. Они остаются лишь в легендах, обросших народной фантазией.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"