В середине августа 1963 года я успешно сдал вступительные экзамены, был зачислен студентом 1-го Ленинградского медицинского института (вспоминаю переполнившую меня радость, когда я нашел свою фамилию в списках, и себя, глупо улыбающегося и перечитывающего в который раз свое имя) и оказался в группе ребят, которых в "добровольно-принудительном" порядке отправили в колхоз на две недели.
В памяти уже стерлись все названия. Помню только, что это была настоящая глубинка ленинградской области, а колхоз был беднейший. Председатель, невзрачный мужичок в потертой одежде с измятым неулыбчивым лицом был явно расстроен свалившейся на его голову оравой молодых, ничего не умевших делать горожан, которых надо было не только устроить, найти им посильную работу, но, главное, прокормить.
Поселили нас в бревенчатом хранилище для гороха, которое к нашему приезду было уже пустым, хотя по углам да в трещинах пола еще можно было найти сморщенные зерна. Кстати, этот горох и стал нашей основной едой. И на практике, еще до начала занятий по терапии, мы вскоре узнали как бобовые влияют на газообразование в кишечнике. А ели мы гороховую кашу почти каждый день...
Парни расположились на верхнем этаже, а девушкам достался первый. Каждому выделили по пустому наматраснику и на наволочке, которые мы неумело набили соломой и разложили рядком на полу.
Умываться можно было из четырех рукомойников установленных перед входом, а отправление естественных потребностей осуществлялось по "стрелке".
Хранилище, наш временный дом, вплотную примыкал к лесу. И на ближайшем дереве прикрепили две деревянные стрелки с буквами "М" и "Ж", направленных в противоположные стороны. Таким образом, каждый был свободен выбрать любое место в нужном направлении, отвечающее его или ее понятиям удобства, безопасности и красоты.
В один из дней я оказался в траги-комической ситуации во время похода "по стрелке". Выбрав наиболее подходящее место, я зафиксиривал позицию "орла" и занялся рассматриванием красот смешанного леса средней полосы России. Внезапно, из-за моей спины раздалось странное шипение. Не меняя позы я стал медленно разворачиваться навстречу непонятному звуку.
В трех метрах от меня лежала довольно длинная змея. Из ее приподнятой покачивающейся головки то высовывался, то исчезал тонкий раздвоенный язычек. И вибрирующий шипящий звук, и поза гадюки (как было позже установленно) явно не сулили мне ничего хорошего.
Не меняя молодецкой орлинной выправки я стал медленно отходить назад, не прекращая наблюдать за змеей, которая не двигалась, но продолжала гипнотизировать меня взглядом немигающих глаз. Отходной манерв был успешно завершен и, подтянув штаны, я заспешил в лагерь. Принесенная весть вызвала небывалое возбуждение отваги и храбрости, и партия из нескольких парней отправилась на охоту. Вскоре, с воинственными криками и плясками, как индейцы возвращающиеся со скальпами после успешной битвы, они вернулись, неся уже убитую змею на палке.
И только сейчас, через 45 лет описывая эту историю, я вдруг почувствовал себя виновным в гибели той гадюки.
Я уже не помню какой работой занимались девушки, скорее всего помогали на ферме, а мы косили траву там, где технике было не развернуться. Никто из нас косить не умел. И первую же косу я успешно сломал, вонзив лезвие глубоко в землю. Тогда сопровождавший нас малоразговорчивый старик. который точил нам косы, показал основу техники. Я быстро уловил, что главное движение в пояснице, а не в руках, и вскоре, с гордостью отмечаю, косил лучше других.
Стояли теплые солнечные дни. И было радостно и весело идти на косьбу ранним утром по узкой лесной тропинке с косою на плече. Свежий прохладный воздух рассеивал последнюю дремоту. Лес, до краев наполненный птичьим пением, звучал как высокий регистр органа. Приветливо шумели верхушки деревьев, между которыми нежно голубело небо с редкими облачками.
И вот мы у цели. Перед нами довольно большой луг. Мы становимся с края, друг за другом, и начинается работа.
"И-и-ех" - коса завершает полукружное движение, возвращается назад в исходную позицию, пол шага вперед и "И-и-ех" - все повторятся сначала. Высокая трава и цветы, поблескивая утренней росой, покорно ложатся под лезвием валками на землю. Захваченный равномерным ритмом движения косы, рук и ног я медленно продвигаюсь к намеченной цели в конце луга. За мной, чуть позади, идут другие. Воздух пересыщен одуряющими запахами лесных цветов; сока, текущего из свежих порезов травы; хвои нагретой солнцем; невидимых грибов. Посвистывают косы, жужжат насекомые, шуршит трава под ногами. Молодое тело наслаждающееся работой собственных мышц, непрывычным, но захватывающим трудом, умело расходует энергию. Но все же усталость дает себя знать и мы делаем перерыв.
Где-то в полдень нам привозят в бидонах только что надоенное молоко и хлеб. Молоко еще хранит запах теплого коровьего тела и тяжелый черный хлеб не в состоянии перебить его. Нас охватывает дремота и мы ненадолго засыпаем.
Косить под полуденным солнцем по сухой траве труднее и скучнее. И вскоре мы возвращаемся домой по той же тропинке, но уже по другому, отличному от утреннего, лесу. Реже пение птиц, воздух потерял свою свежесть и накопленная за день усталость дает себя знать спотыкаыщейся походкой. И начинает беспокоить настойчивая мысль:"А что же на обед?".
Мы были на полном самообслуживании, нам только привозили "продукты", а готовили мы сами. Поэтому каждый день выделяли пару, девушку, которая готовила, и юношу, который поддерживал огонь в плите и помогал чисткой картошки, мытьем посуды и т.д. Некоторые были настолько далеки от кухни, что плоды их кулинарной фантазии есть было просто невозможно.
Так в один из дней нас кормили макаронами по-флотски. В отварные серые "макаронные изделия" вывалили несколько банок тушенки. И все было бы ничего, но кто-то решил добавить прянностей. Поскольку молотого перца не было, "гениальная" повариха взяла, наверное, горсть перца-горошка, побила его молотком и выбросила в котел.
Надо было видеть с каким терпеливым остервенением ребята выковыривали эти кусочки из смеси макарон и тушенки. В конце концов большинство сдалось, решив, что быть лучше голодным, чем провести весь вечер у стола и все равно наглотаться жгучего перца.
Выпала и мне очередь дежурить у плиты, где я был напарником Кати из Якутии. Так случилось, что я готовил еду на всю семью целый год, поскольку мать была прикованна к постели. Да и Катя тоже обладала достаточным опытом.
В тот день нам привезли на еду телячью голову. Никто из нас никогда не имел дела с подобным пищевым продуктом. С испугом и скорбью мы смотрели на свежеотрубленную, глядящую на нас мертвыми глазами, голову. Как известно, мяса там немного. После короткого совещания мы решили сварить зеленые щи и студень.
На открытом огне мы тщательно опалили кожу и опустили голову целиком в котел с кипящей водой, а сами отправились на сбор щавеля, который рос в избытке вокруг нашего жилья.
Как это было не странно, но студень застыл и без холодильника. Не трудно представить нашу поварскую гордость, когда мы наблюдали с каким аппетитом ребята поглощали приготовленную нами еду.
Но вот наступил и последний день нашей работы в колхозе. По какой-то причине нас, четверых парней, отправили утром что-то отвезти в другую деревню. Когда же мы вернулись, то нашли наше хранилище абсолютно пустым. Все уехали, забрав не только свои, но и наши вещи. Нам удалось выяснить, что через час будет автобус, который пойдет на вокзал, и до его остановки около семи километров.
И вот мы пошли довольно быстрым шагом по указанной нам тропинке., периодически посматривая на часы. Как всегда, местные жители определяют расстояние значительно короче, чем оно есть на самом деле. Думаю, там были все десять километров. Во всяком случае, последние десять минут мы уже бежали и сумели заскочить в автобус перед самым его отъездом.
На вокзале мы нашли наши пожитки и наших ребят терпеливо ожидающих поезд на Ленинград. Как оказалось, за ними прислали автобус и им ничего не оставалось делать, как уехать без нас, а кому-то пришла идея забрать и наши вещи, чтоб нам было легче добираться. Так или иначе все завершилось благополучно.
Это был мой первый опыт отрядной жизни, вдали от семьи и "цивилизации", первый опыт физической коллективной работы. И я нашел его очень интересным. На следующее лето я поехал на целину, а через год - в Сибирь. Все эти поездки живут в моих воспоминаниях, но, именно эта, колхозная, занимает в них первое место.