"Дом, как дом"- подумал Семен, подъехав по указанному адресу. Вытянутый в длину, серый, без каких-либо украшений и гаража, типа ранчо, с огороженным высоком глухим деревянным забором задним двором, дом стоял на угловом участке, ничем особенным не отличаясь от соседских, может только выглядел победнее.
Запарковав машину, Семен поднялся по ступенькам и постучал. Дверь открыла женщина в шлеме и длинном застиранном платье неопределенного цвета. Она тут же протянула ему руку:"Я Бетси. Как вы поживаете?" Он не раздумывая пожал ей руку и назвал себя. За спиной Бетси показались другие жители этого дома, но оттеснив их в сторону, к Семену подошла полная, улыбающееся, с веселыми глазами женщина, лет 40-45. "Я Джейн"- представилась она. "Добро пожаловать. Позвольте мне показать вам дом и наших клиентов."
Семен покорно последовал за ней, стараясь с первого же взгляда запомнить все и всех, в тоже время понимая, что это вряд ли удастся. Это был только второй год жизни в Америке и ему было необходимо каждый раз, встречаясь с новым человеком, приноравливаться к его или ее выговору, чтоб хоть что-либо понять.
Понимание речи было самой главной и самой тяжелой задачей для Семена. Если произношение белых с достаточным образованием, при знании, естественно, слов существенно помогало в разговоре, то понять черных, с "незаконченным средним образованием", со специфическим выговором, сленгом, неправильной грамматикой было почти невозможно, также как и многих иностранцев. Да уже 50 лет стукнуло, и слух далеко не абсолютный. Эта языковая "глухота", особенно на работе, где необходимо было понять, что от тебя требуют, держала Семена в постоянном напряженнии весь день, отпуская только после возвращения домой.
Гостиная с диваном, двумя креслами и телевизором непосредственно переходила в столовую, к которой аппендиксом присоединялась небольшая кухня. В короткий коридор выходили двери четырех комнат, где по двое жили постояльцы. Однообразием "мебелировки": две кровати, две тумбочки, стенной шкаф - комнаты больше напоминали тюремные камеры, лишенные каких-либо личных примет их обитателей. Но решеток на окнах не было.
Клиенты, это слово больше подходило к жильцам этого дома, чем больные, мало обращали внимания на Семена. Впоследствии он понял почему: персонал менялся очень быстро и приспосабливаться к каждому из них было довольно затруднительно для клиентов. Поэтому они жили своей, замкнутой, непонятной остальным "нормальным" людям жизнью, позволяя другим привыкать к ним.
Джейн показала Семену подсобные помещения, документацию, шафчик с лекарствами, рассказала как они проводят выходные дни.
Когда Семен устраивался на эту работу, главное, что прельстило его, это была возможность работать по выходным по 12 часов и один день на неделе, оставляя массу времени для подготовки к врачебному экзамену, который он так и не смог сдать. Но об этом позже. Семен проработал в этом доме два года, выполняя работу уборщика, нянечки, медсестры, повара, "культмассового" работника, водителя, учителя, делая вид, что осуществляет главную задачу его позиции, которую было невозможно перевести на русский, - научить клиентов жить самостоятельно или с минимальной помощью (некоторым, правда, это удавалось).
Нельзя уверенно сказать, что это два года были полностью пропащими. Все в нашей жизни так или иначе оставляет след, дает определенный опыт, знания. Кое-чтo Семену пригодилось в дальнейшем, но, главное, было потеряно время в изучении бытового языка, т.к. клиенты молчали.
Понадобилось много времени, пока Семен смог разобраться в своих клиентах, понять особенности их характеров, поведения, найти подход к каждому.
Эта работа не прошла бесследно, и через несколько лет он мог легко описать каждого своего подопечного.
БЕТСИ
Худая, высокая, с запавшими черными глазами, узким, выдающимся вперед подбородком и узкой головой в защитном шлеме, она ходила странной подпрыгивающей походкой деревянной куклы, у которой руки и ноги болтались как бы сами по себе, связанные с туловищем не суставами, а чем-то вроде веревки.. Казалось, одно неосторожное движение, и она упадет, и все ее конечности сложатся вперемежку, как рассыпавшиеся на полу спички.
Стоило только кому-либо зайти в дом, как тут же появлялась стремительно идущая Бетси с вытянутой вперед рукой и раскрытой ладошкой. Почти упираясь пальцами в вошедшего, она, радостно улыбаясь, сообщала:"Я Бетси. А вы как поживаете?"
Бетси страдала эпилепсией, и хотя приступы были не такими уж частыми, ее заставляли постоянно носить предохранительный шлем, который она снимала только во время мытья и перед сном. Она была доброжелателной и послушной, с удовольствием делала любую мелкую работу по дому: накрывала на стол, подметала, застилала кровать...
Никто не помнил случая чтобы она о чем-либо попросила, или что-нибудь пожелала. Создавалась внечатление, что ее мозг уже давно не обеспокоен собственными мыслями, но еще в состоянии понять чужие. Она смеялась странным, механическим смехом когда не могла найти правильного ответа на чей-либо вопрос.
Жила Бетси вместе с Эмбер, и, несмотря на резкое различие в характерах и поведении, они прекрасно уживались друг с другом.
ЭНДИ
Грузноватый, с круглым брюшком, неопределенного возраста он был наиболее заметен среди постояльцев этого дома. Его лунообразное, почти безбородое лицо переходило, не прерываясь, в почти такого же размера шею, которая в свою очередь расплывалась в жирноватом теле.Самым удивительным в Энди был его взгляд. Он смотрел на беседующего с ним человека пристальным, как-бы оценивающим, изучающим, идущим из недостижимой глубины взглядом. Семен всегда чувствовал себя неуверенно перед этими немигающими глазами, которые, казалось, буравили его насквозь.Трудно было сказать, что происходило в голове Энди, но, казалось, что она полна бесконечным множеством разнообразных мыслей, которым не дано выбраться наружу. Только странная, "моннализaвская" тонкая улыбка, иногда появлявшаяся на его лице, выдавала внутреннюю напряженную работу ума, которая так и осталась скрытой от всех.
Малоразговорчивый и немногословный, он медленно и лениво выполнял все просьбы или приказания. Скучное выражение лица и заторможенные движения его мешковатого тела убедительно показывали, что он только делает одолжение, что его совершенно не интересует выполняемая работа. Оживал он только при виде предстоящей еды.Любимым его занятием было рассматривать журналы женских мод, особенно женского белья. С горящими от восторга глазами и радостно улыбаясь он с силой тыкал короткими пальцами в картинки с полуобнаженными моделями и восторженно восклицал:"Сиськи!Сиськи!" Начальство, почему-то обеспокоенное этим сексуальным и аморальным, с их точки зрения поведением, требовало отбирать у Энди подобные журналы. Однако, через неделю или две, он умудрялся опять где-то раздобыть их и спрятать под матрац. Семен считал, что нельзя лишать Энди этой маленькой радости, и делал вид, что не видел этой "развратной" литературы. В детстве Энди пришлось пересадить одну почку и, боясь отторжения, ему стали давать необходимые лекарства и гормоны, которые в конечном счете вызвали у него ожирение и легкий диабет. С этими осложнениями уже боролись другими лекарствами и диетой, благодаря которой он всегда хотел есть.
Нередко поздним вечером, уже после того, как все были уложены спать, он внезапно появлялся в гостиной в одних трусах, целеустремленно и довольно быстро двигаясь к холодильнику. Семен подскакивал и бросался наперерез. Энди снижал скорость, но продолжал, настойчиво напирая животом, оттеснять Семена в кухню, монотонно повторяя одну и туже фразу:"Я хочу есть". Короткая молчаливая борьба всегда заканчивалась в Эдину пользу, поскольку какие-либо уговоры и объяснения о диетических ограничениях не оказывали на него заметного эффекта. Семен сдавался, быстро делал какой-нибудь бутерброд и совал его в руки Энди. Тот быстро это проглатывал и требовал еще стакан молока. Закончив еду, он иногда говорил "спасибо", благодарственно похлопывал Семена по плечу и величественно уходил к себе в спальню, искоса продолжая поглядывать на притягательный холодильник. В повседневной жизни Энди не был эмоциональным человеком. Однако, однажды, Семен застал его у себя в комнате плачущим. Сидя на кровати, сквозь слезы, он бормотал:"Хочу к маме, хочу к маме".
Его мать, маленькая слабая пожилая женщина однажды зашла в дом, вывезла Энди куда-то поесть, что обычно делали все редко появляющиеся родственники, и вскоре вернула его назад. После ее ухода Энди сидел в своей комнате несколько растерянный, но в тоже время удолетворенный едой.
ДОН
Маленький, преждевременный старичок, лет 50; тихий и молчаливый; радостно улыбающийся только в те редкие минуты, когда одевал широкополую шляпу и "ковбойские" сапоги, он был самым незаметным человеком в доме. Дон бесцельно проводил выделенное ему природой время, не проявляя какого-либо интереса к текущей вокруг него жизни. Все пугало его: неожиданно заданный вопрос, резкий жест рядом стоящего человека, внезапный громкий звук. Во время прогулок и разных "культурных" поездок он старался быть поближе к сопровождающему персоналу. Семену особенно запомнилась одна поездка перед Холлуином, странным, заведомо языческим праздником, который отмечают 31 октября. Древние кельты верили, что в этот день стираются границы между живущими и умершими, и последнии становятся опасными для людей. Как наглядная демонстрация этого по всей стране открываются "Дома призраков", в которых все делается так, чтобы устрашить детвору и некоторых взрослых: в темных комнатах расставляют шевелящиеся скелеты с горящими красными глазами; покрывают все искусственной паутиной; устанавливают "висячие", качающиеся мосты; проигрывают страшные, "призрачные" голоса и звуки и т.д.
В один из таких домов на близлежащей ферме Семен и Джейн повезли своих подопечных. Стояла прекрасная теплая солнечная погода, которая здесь называется "индейское лето". Деревья соревновались в показе лучших осенних расцветок листвы, представляя широкую гамму цветов от золотого до бордового. Редкие листья отрывались от ветвей и не спеша опускались на землю. Но все знали, что скоро-скоро придут первые заморозки и дождливые ветренные дни, которые смоют эти чудные краски и сорвут праздничную одежду с лесов и рощ.
Заплатив положенную входную плату, клиенты медленной цепочкой потянулись в темноту. Впереди шел Семен, а Джейн замыкала это шествие. Десяти минут оказалось достаточным, чтобы выйти всем на свет божий. И тут оказалось, что Дона то с ними нет. Семен тут же отправился назад, навстречу текущему потоку посмеивающихся взрослых и возбужденных детей. Наконец, почти у самого входа он обнаружил в темном закутке Дона, который стоял, взжавшись в стену, и смотрел широко открытыми испуганными глазами куда-то вперед. Он с радостью узнал Семена и, схватив его за руку, поспешил к выходу.
СКАТ
Перекошенный, перетянутый в разных направлениях сокращенными в спазме мышцами, он удивительно легко справлялся со своим изуродованным телом, с полусогнутыми руками и ногами. Скат выработал своеобразный способ передвижения и делал это так быстро, что напоминал катящиеся колесо. Скрюченные пальцы незначительно ограничивали его активность. Он сам одевался, мылся, ел, легко справлялся с телевизором, карманным проигрывателем, наушниками. Говорил малопонятно и с трудом, но понимал абсолютно все. Самым трудным было для него глотание, поэтому приходилось перетерать ему всю твердую пищу. Скат был постоянно чем-то занят: то слушал музыку, то смотрел видик, то перебирал свои кассеты, книжки (в которых только рассматривал картинки) и многочисленные, ценные для него безделушки, то занимался с персоналом, пытаясь запомнить название и вид монет.
Ничто человеческое ему было не чуждо: он мог радоваться и смеятся, сердиться и ругаться, скучать и печалиться, мог он и влюбляться.Так случилось, что Семен стал свидетелем короткой, не дольше одной недели любви между Скатом и Эмбер. Внезапно оба стали ходить вместе, взявшись за руки. Если Эмбер была в гостиной, то Скат, принеся ей в подарок что-нибудь из своих драгоценностей, садился на пол, прижимался к ее ногам и преданными собачьими глазами смотрел ей в лицо. Она же улыбалась кокетливой улыбкой светской женщины, гладила его кудрявые черные волосы, благослонно позволяя ухаживать за собой. Эта любовь кончилась также внезапно, как и началась, после какой-то непонятной ссоры.
Воспоминания Семена о Скате всегда были связаны с одним забавным случаем.
В один из теплых летних дней Семен и Джейн повезли своих подопечных погулять по тропе. Когда-то через весь город от самого его центра расходились во все стороны Америки железные дороги, связывая Индианаполис со всей страной. Одна из них, одноколейка, соединяла город с Чикаго. Но после того, как автомобили стали главным средством передвижения и для них построили скоростные дороги, железнодорожные компании пришли в упадок и многии линии закрылись, в том числе и индианапольские. Из громадного центрального вокзала сделали развлекательный центр, а бывшую одноколейку переделали в длиннющюю заасфальтированную тропу, которую быстро "оккупировали" пешеходы, бегуны и велосипедисты.
Тропа пролегала, на ее большей части, между задними дворами частных домов, хозяева которых восприняли появление многочисленных незнакомцев сначала явно отрицательно, развесив на заборах предупреждающие таблички:"Частная собственность", "Проход запрещен", и даже "Осторожно! Злая собака!" Но со временем таблички поснимали, а в заборах появились калитки, позволявшие "частным собственникам" легко пользоваться той же публичной тропой.
Когда Семен и Джейн привезли всю компанию на прогулку было еще светло. Поскольку физические возможности клиентов были неравные, то вся группа растянулась метров на пятьдесят.
Вскоре стало быстро темнеть и все поспешили к машине. Семен сел за руль, а Джейн расположилась в салоне с подопечными.
Минут через 10 они уже были дома. Клиенты неспеша вылезли из машины и цепочкой потянулись в дом. Но кого-то явно не доставало.
"А где Скат?"- взволнованно спросил Семен. Минуты было достаточно что-бы обыскать дом и салон машины и, со страхом, понять - они забыли его на тропе.
Джейн бросилась к машине и мгновенно скрылась в темноте.
Где-то через пол часа улыбающийся Скат с баночкой Пепси в руке и успокоенная Джейн вошли в дом. Она нашла его недалеко от стоянки растерянного, недоуменно посматривающего по сторонам. К счастью, никто не обратил на него внимания в темноте и не вызвал полицию, тогда бы не миновать крупных неприятностей.
Купленная баночка Пепси помогла Скату быстро забыть инцендент.
И никаких происшествий в этот день, конечно, не было зарегистрированно в книге дежурств.
БИЛ, ВЕЛИКИЙ МАСТУРБАТОР
В доме появился новый жилец, Бил. Худощавый, черноволосый, с густыми черными, брежневскими бровями, лет 20-25, он все время проводил в своей спальне. Появлялся в общей комнате и столовой только когда подходило время еды или отъезда на работу. Во время завтрака или обеда он входил странной быстрой походкой, двигаясь как бы наискось, по диагонали, садился на свое обычное место, и тут же брал вилку или ложку рукой, терпеливо ожидая своей порции. Быстро все съедал и немедленно уходил в свою комнату. За все время пребывания в доме он не произнес ни одного слова или слога, хотя, определенно, он понимал простые слова и приказания, и выполнял их, подчас только частично. Он мог одеть рубашку на вешалку, подойти к шкафу, протянуть руку с рубашкой к перекладине и ... выпустить вешалку, незавершив последние движение. Рубашка падала на пол, Бил разворачивался, залезал на кровать и с интересом смотрел на Семена. Требовались дополнительные приказания и дополнительные усилия, чтобы повесить рубашку на положенное место. Причем протягивая руку с вешалкой к перекладине, он уже смотрел в противоположную сторону, явно озабоченный другими мыслями или идеями. Занимался же он в свободное от еды, сна и работы время в основном мастурбацией. Он усаживался в углу на кровать, вытаскивал свое хозяйство и начинал работать, причем его лицо не выражало каких-либо эмоций. Он напоминал обезьян, которые мастурбируют, как считают многие, только в неволе и делают это без всякого воображения, хотя другие уверены, что самцы делают это только в присутствии самок. Когда Семен заставал его за привычным занятием, Бил, обычно, никак не реагировал, не смущался, не замедлял своей активности, только вопросительно вскидывал голову на вошедшего. Резкого окрика было достаточно для прекращения насилия над частью собственного тела. Но стоило покинуть комнату, как Бил тут же возобновлял мастурбацию. Персонал был обязан заносить ежедневно все отклонения от "нормального" поведения подопечных в их "медицинскую" историю. Поэтому вскоре появилась медсестра, "обследовала" "больного", и где-то через неделю Бил стал получать "лекарство", какой-то транквилизатор. Эффект наступил довольно быстро. Он прекратил мастурбацию, но в тоже время как-то потускнел, потерял аппетит, стал больше спать, и в его глазах отчетливо проступила отупелость.
ЭМБЕР
Когда Семен впервые увидел Эмбер ей было около 20 лет. Среднего роста, с простым невыразительным лицом и слегка утиной походкой, она не производила, с первого взгляда, впечатления умственно отсталой девушки. Только ее чуть косящие глаза, лишенные внимания, участия и понимания, указывали на какую-то ненормальность. Впоследствии выяснилось, что она не умеет читать и писать, что в своем развитии она не смогла перешагнуть 12-14 летний возраст. Она была самым трудным, сложным и неуравновешенным человеком в доме. Было невозможно предугадать ее реакцию на просьбу или приказание, хотя было ясно, что многое зависело от личных качеств персонала, их манеры и умения говорить с Эмбер. Любое, даже очень мягкое словесное давление на нее, сказанное в повелительном наклонении, могло привести, в лучшем случае, к отказу, а в худшем - к истерике, к уходу из дома, и даже физической агрессии. Ее побаивались, ей льстили, закрывали глаза на мелкие прегрешения. Довольно редко у нее бывали слабые приступы эпилепсии без судорог. Она "отключалась" секунд на 20-30, ее глаза закатывались, тело оставалось неподвижным, только мелко подергивались мышцы лица. Кое-кто из персонала находил удачные пути подхода к Эмбер, но даже и у них бывали срывы. Поскольку Семен работал только по выходным, когда распорядок дня не так строго соблюдался и не надо было отправлять подопечных на работу, у него не было серьезных проблем с Эмбер, и, несмотря на плохой английский, он умудрялся не столько находить с ней общий язык, сколько избегать конфронтации. В тоже время, именно общение с Эмбер помогало ему в изучении языка. Надолго запомнился ее неоднократный вопрос, который Семен никак не мог понять:"Did you page her?" Со школьной скамьи он знал, что "page" это страница. И ему было непонятно как существительное "страница" может стать вдруг глаголом. И только позже он узнал, что существует устройство "pager", которое сообщает, что кто-то хочет с тобой поговорить и дает номер телефона этого человека. Это устройства широко использовалось, пока мобильник не вытеснил его. Так вот отсюда и пошел глагол "to page", послать сообщение на "pager". Трудно было понять, чем Эмбер была занята весь день. Создавалось впечатление, что она находилась под влиянием потока каких-то очень маленьких, мелких желаний и идей, которые она начинала выполнять, но вскоре бросала, переходя к чему-то другому. Этот нескончаемый поток держал ее в постоянном движении, не давая возможности сосредоточится на чем-то определенном.
НОВЫЙ НАПАРНИК
Почти целый год Семён работал по выходным по 12 часов, и все его напарники, американцы и иммигранты, женщины и мужчины, белые и чёрные делили поровну с ним все заботы и проблемы ухода за жильцами этого дома.
А тут появилась новая сотрудница - молодая, лет 30-35 негритянка. Это всё, что он смог запомнить. Она с утра расположилась на диване вместе с несколькими жильцами и смотрела телевизор, в то время как Семён готовил завтрак и накрывал на стол. После еды она взяла троих и отправилась к детской площадке рядом расположенной церкви покачаться на качелях. Где-то через час она вернулась и уселась перед телевизором опять. Всё это время Семён возился по дому, убирал комнаты, стирал бельё, разбирался с оставшимися тремя клиентами. Новый работник не обращал никакого внимания на Семёна, ни о чём не спрашивал. На этот день не было запланировано каких-либо мероприятий, поэтому всё время должно было быть уделено дому.
В конце концов Семён не выдержал. Он подошёл к дивану и выпалил:"Ты собираешься сегодня делать что-либо или нет?" Напарница резко встала, сверкнула на него злыми глазами и тут же направилась к телефону. Она говорила так быстро, что Семён почти ничего не мог понять. Кроме того, выговор многих чёрных так резко отличается от разговора англо-саксов, что даже через 15 лет проживания в Америке он испытывал большие трудности в понимании сказанного неграми.
Позднее выяснилось, что она звонила управляющему их дома по поводу его фразы. На следующий день его вызвали в главный оффис компании, где с ним говорила сама Этелка, глава фирмы.
К тому времени Семён уже знал, что она с Западной Украины, приехала в Америку лет 20 тому назад, стала работать в этой компании, быстро продвинулась вверх, и бывшая хозяйка передала её со временем всё управление.
Маленькая худая женщина с умными пытливыми глазами приняла Семёна в своём кабинете. Говорила она с ним только по-английски, терпеливо объясняя ситуацию в которой он оказался. Семёну понадобилось некоторое время, чтобы понять, что же произошло. Оказалось, что он не имел права высказывать свои замечания коллеге, особенно перед другими людьми, а должен был позвонить начальству и сказать свои замечания. Его попытки указать на то, что это были умственно больные люди, которые не понимали о чём идёт речь, не произвели на Этелку никакого впечатления. Она не убедила Семёна, но, по крайней мере, объяснила. В конце разговора она предупредила его, что если подобное повторится, он будет немедленно уволен.
Куда дели нового сотрудника Семён так и не узнал, но больше он её уже не видел. Оставшийся год работы в этом доме прошёл спокойно, но постоянный страх потерять даже такую мизерную работу отравлял жизнь.
Прошло много лет, накопилось больше опыта, и только тогда Семён понял, что скорее всего Этелка была на его стороне, но процедура "расследования" должна была быть соблюдена, поскольку было нанесено "оскорбление" другому сотруднику, который мог подать на меня, а может быть и на компанию в суд. А так все формальности были выполнены и документированы.