В один прекрасный день моя подруга Вера огорошила меня сообщением, что мы приглашены на очень "специфическое мероприятие". Будут крестить её племянницу, Анечку, дочь старшей сестры, родившуюся два месяца назад. С этого дня я пребывал в некотором замешательстве: идти или не идти? Я атеист, и мне, по идее, нечего делать во "вражеском лагере". Но моя девушка настаивала: время поджимало, нужно было дать ответ её сестре. Поразмыслив, я, наконец, решил, что не только ничего не потеряю от участия в этом деле, но даже могу кое-что приобрести: во-первых, это хороший повод поближе познакомиться с родными и близкими моей девушки в необычной обстановке, а во-вторых, я смогу расширить свой жизненный опыт, став участником такого религиозного обряда, как крещение, будучи взрослым человеком со сложившимися убеждениями (не каждый день выпадает возможность пообщаться со своими идейными оппонентами).
Осталось дождаться дня крещения, и он, наконец, наступил. Это была суббота, и мы, я, Вера и её мама, поехали в город П...ск. Родители ребёнка пригласили для участия в мероприятии родных и особо близких людей. К "особо близким", как выяснилось потом, можно было отнести только меня (знали бы они кого "приближают"!). Всё действо должно было проходить в одной из православных церквей. К ней необходимо было приехать точно в определённое время и в соответствующих обряду "одеяниях". Женщинам надо было быть в юбках или платьях (ни в коем случае в брюках) и с платком для покрытия головы. Мужчинам предоставлена большая свобода в выборе внешнего вида (хотя в летний период не приветствуются излишне цветастая одежда, шорты и тапочки).
Отец ребёнка, кстати, мой ровесник и тезка, за несколько дней до события ездивший в храм, чтобы заказать службу, имел беседу со священником Виктором, который напомнил ему о том, что к крещению необходимо подготовиться. Крёстные и взрослые участники действа должны прослушать "огласительную речь" и получить благословение священника. Что впоследствии, однако, не было сделано, и перед началом крещения возник маленький конфуз. (Как я выяснил для себя, церковь - это хорошо налаженное коммерческое предприятие, каждая услуга в котором, даже самая незначительная, стоит денег. Если кто-то "забывает" заказать услугу или ее оплатить, услуга не оказывается. Именно это и произошло в нашем случае.)
Когда приглашенные участники мероприятия оказались в сборе, все двинулись на машинах к церкви. От проходящего рядом шоссе к ней шла асфальтированная дорога, на обочинах которой росли большие лиственные деревья, а между ними были припаркованы машины, самые разные, в основном иномарки (надо же, как богобоязненны наши состоятельные граждане!..). К церкви мы приехали заблаговременно. Поскольку на улице было холодно, дул ветер и моросило, Дима - отец ребёнка первым зашел в храм, чтобы выяснить обстановку, а затем и нас пригласил внутрь. Перед входом в помещение, на паперти, все, кроме меня, перекрестились. (Должен признаться, что я почувствовал при этом некоторое волнение, которое, думаю, возникает у многих людей, которые оказываются в одиночестве, делая не то, что все остальные.)
Для того, чтобы попасть в главный служебный зал церкви, нужно было пройти через коридор с несколькими деревянными дверями, настолько низкими, что, проходя сквозь них, я вынужден был немного пригибаться (думаю, что такая конструкция дверей была не случайной: даже если не захочешь, тебя заставят преклониться при входе в храм божий), и малый холл, типа "предбанника".. Между ним и большим залом были не двери, а большое открытое пространство в виде арки. Мы все, а нас было тринадцать человек ("двенадцать апостолов" и примкнувший к ним "нехристь" в моем лице!), вошли в этот холл. Отец ребёнка, как распорядитель мероприятия, отошёл куда-то "на разведку", а мы стали расстёгивать куртки, снимать шарфы, убирать зонты. Воспользовавшись моментом, свекор и свекровь начали наставлять невестку, как надо будет сделать то-то и то-то во время самого таинства, чем задёргали её и заставили, и без того взволнованную, еще больше нервничать.
Я в это время смог оглядеться в помещении и оценить обстановку. В холле стояла тумба, на которой лежали свечи, рядом стояла деревянная копила с прорезью и надписью "сорок рублей шт.". Свечи лежали открыто, заплатив за одну, можно было бы взять и больше (если б у кого-то появилось желание "пошутить" со слугами божьими...). Сама свеча толщиной в пять-шесть миллиметров, длиной в двадцать сантиметров, желтоватого цвета, а точнее, цвета пчелиных сот. Судя по всему, эти свечи здесь же, в церковном хозяйстве, и изготавливают (как говорится, "свечной заводик" отца Федора). В передней части, при входе в главный служебный зал, по бокам стояли такие же тумбы со свечами и копила. Свечи были разных размеров и цена их, соответственно, тоже. К тумбам подходили люди и в порядке "самообслуживания" приобретали свечи. Дедушка Анечки проявил инициативу и обеспечил всех присутствующих этим необходимым атрибутом предстоящей службы.
Стоя своей небольшой компанией, мы старались говорить шёпотом, потому что и ребенка не хотели будить, и место присутствия обязывало. Но, как мне показалось, это волновало только нас. Потому что в церкви было очень шумно: люди, а их было довольно много, говорили не тихо, а как обычно - громко и эмоционально. И вообще внутри было довольно суетно, атмосфера вполне "мирская". Люди приходили и уходили, группами и поодиночке, что-то искали, спрашивали, как пройти туда-то, как найти того-то. Спешно мимо нас прошел священник, в руках у него была коробка с продуктами, были видны груши и хлеб. Чья-то помощь. Кто чем может. Нам пришлось посторониться, так как рядом прошла большая семья с ребёночком, которого держала на руках молодая мама. Кто-то из них говорил по мобильнику (не иначе, как с Богом...). У одной из колонн, на лавочке, сидела пожилая женщина, бедно и нелепо одетая. Рядом лежала её сумка и куртка с серой подкладкой наружу. Она ничего не делала, просто сидела, похоже, зашла погреться и хоть недолго побыть среди людей.
В центре зала стоял высокий и полный священник и что-то громко, басом говорил своему "младшему брату во Христе", молодому человеку невысокого роста, с короткой стрижкой, в чёрной рясе, явно по сану ниже его. Вся эта суета напомнила мне привычный для нашего слуха шум - шум государственных учреждений. Казалось, что находишься на вокзале или в ГИБДД при прохождении техосмотра. Все куда-то снуют, что-то делают, о чем-то договариваются. Все служители церкви, с которыми нам пришлось столкнуться за время пребывания здесь, производили впечатление "деловых людей", "менеджеров по делам веры", добросовестно отрабатывающих свою зарплату... То, о чём я раньше имел только смутное представление, оказалось правдой: церковь не может избавиться от мирского даже при всей своей "высокой духовности", таинственности и святости.
Большой зал, где обычно проходят самые главные службы, был площадью около двухсот квадратных метров. На стенах, на высоте трёх метров, над облицовочными деревянными тёмно-коричневыми панелями располагались большие иконы с изображениями святых, в дальней, восточной части зала стоял большой иконостас. Позолота и на иконостасе, и на иконах выглядела сильно потускневшей. У иконостаса и под каждой иконой стояла подставка для свечей - паникадило. В каждой горело по несколько свечек. Стены были выбелены в белый цвет. Росписи на стенах не было, только у купола наверху были видны фрагменты старых фресок. Купол подпирался четырьмя большими, в два метра в диаметре, колоннами - пилонами, тоже обшитыми снизу тёмно-коричневыми деревянными панелями, а сверху выбеленными. Под куполом, на небольших стальных балках и на потолке в нишах, виднелись противопожарные датчики задымления и температуры (опять-таки в стиле обычного "светского" учреждения). На потолке были подвешены несколько паникадил, а на стенах, закреплены небольшие современные светильники с плафонами из светло-коричневого стекла. По этой причине свет в зале был желтоватым с коричневым и тёмно-красным оттенком. В тон этой цветовой гамме на полу был разложен бордовый ковёр с узорами по краям. Поскольку это помещение находилось в центре здания, из него шли выходы в другие части храма.
Осматривая зал, я заметил возле ближней к нам колонны женщину с ребёнком лет пяти-шести, разговаривавшую со священником. Тот стоял, наклонив голову к женщине и держа в левой руке книгу, увесистую, в тёмно-синем переплёте, а правой прихлопывал по ее обложке и что-то разъяснял собеседнице. Женщина держала в правой руке сумку, между ручек которой была зажата голубая куртка и красный шарфик ребёнка, а самого мальчика, одетого в тёмно-серый комбинезон с бордовыми полосками и стоявшего за ее спиной, удерживала левой рукой. Запрокинув голову вверх, тот рассматривал колонну и при этом непрерывно дергался, пытаясь освободиться от цепкого захвата матери. В свободной руке у него была наполовину сгоревшая свеча, которой он, рассмотрев вверху все, что его интересовало, начал ковыряться в стыке между деревянными панелями на колонне. Ни мать, ни священник, занятые разговором, не обращали внимания на его занятие. И только когда он заметил, что я за ним наблюдаю, то ли устыдившись, то ли испугавшись, прекратил свое "подрывное дело".
Вскоре вернулся Дмитрий и сказал, что для проведения обряда нам нужно пройти в подвальное помещение. Лестница, по которой мы стали спускаться вниз, была каменная, без перил, вверху прямая, а внизу винтовая, узкая и довольно крутая: два взрослых человека, не повернувшись боком, не разойдутся. Когда мы спускались, наверх поднимались две девочки лет двенадцати. Они были одеты в кафтаны цвета обжаренной семечки с цветными узорами в области груди, под кафтаном белели сорочки. Спустившись вниз, мы оказались в нижнем холле, находившемся фактически под землей. От него шли ответвления в другие помещения. Слева от лестницы была трапезная. Поскольку дверь в нее была приоткрыта, я увидел, как за широким и длинным столом сидят и едят дети. Их было пять или шесть, вместе с ними за столом сидел молодой человек в рясе, на вид лет двадцати. Если дети за едой оживлённо говорили, то в нем чувствовалась какая-то скованность, потому что он сидел, молча и выпрямив тело, как будто "аршин проглотил".
Наш путь лежал дальше, в помещение справа. Мы прошли через одну комнату и оказались в нужном помещении. Здесь было темнее, чем в большом зале, поскольку было мало светильников. На стенах тёмно-жёлтого цвета, полусферической формы была роспись, но очень простая, не старая, но и не совсем новая. А вот по другим предметам - дверям, лавочкам, светильникам - было видно, что они новые и недавно здесь был сделан ремонт. Хотя я нигде не видел батарей, было довольно тепло (наверху, в большом зале, было холоднее). У стен предусмотрительно были поставлены лавочки и вешалки, на которых мы разместили свои вещи. Отключили мобильные телефоны.
К нам вышла женщина - пономарь и попросила всех пройти в соседнее помещение. Мы проследовали за ней. Родители ребёнка взяли с собой полотенце, тёплое одеяло, рубашечку, крестик и сосочку, а дедушка держал в руках видеокамеру и фотоаппарат. Новое помещение, в которое мы попали, бывшее конечной целью нашего визита, напоминало большой зал наверху, только в уменьшенном размере. Высота помещения не превышала четырёх метров, а площадь - семидесяти. Здесь было светлее, чем в "раздевалке", и оттого, казалось, теплее. На полу был такой же бордовый ковёр, что и наверху. Стены в нижней части были обшиты тёмным деревом, что придавало помещению уютный вид и опять же тепло. Верхнюю часть стен, сферической формы, темно-зелёного цвета, украшали изображения святых. По бокам, в нишах, располагались позолоченные паникадила, в которых стояли и горящие свечи, и потухшие огарочки. На противоположной от входа стене было панно, изображающее Иисуса Христа и Деву Марию с ребенком в окружении апостолов. По бокам панно находились двери, оформленные под общий фон панно: так что с первого взгляда и не поймёшь, что там двери. В центре зала стояла подставка с наклонной площадкой - аналой, на котором лежала богослужебная книга. Рядом стояла серебряная купель с водой. Чуть поодаль стояли две больших позолоченных лампады. Женщина, которая пригласила нас, позвала священника, быстро обошла помещение, забрала огарки из паникадил и, сказав, что мы можем не волноваться за свои вещи, оставленные в соседней комнате, бесшумно исчезла за дверями.
Наконец, в полном "служебном" облачении появилось главное действующее лицо события - священник, отец Виктор. Отец ребёнка подошёл к нему и стал что-то уточнять у него по поводу предстоящего действа, в том числе спросил, можно ли фотографировать. Батюшка, оторвавшись от своих приготовлений, спокойно ответил родителю, что и как нужно будет сделать, спросил, взяли ли они с собой всё необходимое и добавил, что снимать можно. Мы зажгли свечи, которые были у нас в руках. Предусмотрительная бабушка, мама молодого отца, взявшая с собой кусок фольги, разорвала его на кусочки и раздала их всем присутствующим. Сделав в серединке своего кусочка дырочку, я насадил его на свечку, для того чтобы горячий воск не капал на пальцы. Это же сделали и остальные.
Батюшка, на вид мужчина лет сорока, среднего роста, полноватый брюнет с небольшой аккуратной бородкой и длинными волосами, закреплёнными резинкой на затылке, приготовившись, повернулся к нам и попросил родителей с ребёночком подойти к нему поближе. Папа с мамой, которая держала дочку, встали перед ним в двух шагах. Он начал обряд с того, что спросил, обращаясь ко всем присутствующим, кто знает молитву "Отче наш". Сказано это было с сочувствующим видом, как будто он заранее знал, что ответ будет отрицательным. Так оно и оказалось: дедушка ребёнка вызвался было прочитать её, но потом, замявшись, отказался, так как не помнил её должным образом. Тогда отец Виктор спросил: а кто знает молитву "Богородица Дева"? Все начали переглядываться, пристыжено мяться, делая вид, что всегда ее помнили и только пять минут назад забыли, но никто так и не изъявил желания прочитать её. Когда же батюшка спросил, знает ли кто-нибудь молитву "Да воскреснет Бог!", молчание присутствующих стало еще более упорным... Я понял, что "нашего полку прибыло": я здесь не один реальный атеист, остальные относятся к разряду людей, всего лишь "называющих себя верующими"...
Священник тоже понял, с кем имеет дело, и начал с того, что отложил богослужебную книгу и стал выяснять, насколько будущие крёстные и родители ребёнка, как принято говорить, "воцерковлены". Оказалось, что они очень далеки от образа истинного христианина. Они носят крестики, дома у них есть Библия или православный катехизис, или краткое изложение основ православного учения. Есть иконки в машине, на работе, в спальне на тумбочке. Время от времени они молятся, а имя господа Бога поминают только "всуе" (т.е. в суете будней), тогда, когда случается какая-то беда. Отец Кирилл стал убеждать собравшихся в том, что очень важно постоянно быть верующим христианином. Не время от времени и по возникновению нужды или иных обстоятельств, а регулярно, искренне и не забывая своё лоно - церковь, ибо вне церкви нет спасения. Он спросил у крёстных, когда они в последний раз причащались и исповедовались. Оказалось, что очень давно. Тогда батюшка сказал, что перед крещением обязательно необходимо исповедоваться. Обращаясь к остальным присутствующим, он также спросил об их причастиях и исповедях и услышал самые разные ответы. Я, по понятным причинам, молчал. Отец Виктор предложил крёстным прочитать молитву, исповедоваться, и всем остальным присоединиться к ним. Все, о чем я сейчас сказал, он проделывал без какого-либо возмущения, просто, обыденно, привычно (более того, я уверен, что он страшно удивился бы, если б все было по-другому!). Он не был похож на этакого серьёзного, набожного служителя культа, глаголящего истину "в последней инстанции". Как "подвижник веры", он считал своим "служебным" долгом донести до нас слово божье. Поэтому он и повернулся к аналою, открыл богослужебную книгу и начал читать молитву. Хотя он говорил громко, но быстро и оттого неразборчиво. В наших руках горели свечи, все читали молитву, как могли, кто-то что-то припоминал, кто-то просто старался вторить священнику и только я один стоял молча, просто наблюдая за всем этим действом - пробуждением духа христианского у "заблудших овец"...
Вообще я ощущал себя довольно спокойно. И это притом, что находился в подвале, в церкви, среди икон и прочей религиозной утвари, среди молящихся людей, держа в руке зажжённую свечку и являясь свидетелем религиозного таинства - принятия человека в лоно церкви. Я не чувствовал ко всему происходящему ровным счётом ничего, ни отвращения, ни влечения, просто старался вести себя максимально корректно, подобающе месту и моменту. Уважая этот храм, приглашённых людей, даже при том, что большинство из них видел в первый раз и познакомился с ними позже, уже тогда, когда мы отмечали произошедшее событие у родителей отца ребёнка, а также лицо духовное - отца Виктора. Я не старался проникнуться происходящим, так как предчувствовал, что это невозможно. Ни замкнутое пространство, ни тусклый свет, ни запах горячего парафина с ароматом пчелиного воска, исходящий от свечей, ни монотонный шум, возникающий при одновременном чтении каких-либо текстов группой людей, ни изображения святых, ни лик господа Бога и девы Марии с младенцем - ни по отдельности, ни в совокупности не могли подчинить меня происходящему. Я был сторонним, но, тем не менее, внимательным наблюдателем. Я слышал и прекрасно понимал, как и почему отец Виктор по ходу обряда делал ремарки, пытаясь донести до нас смысл сказанного им. Например, он доступным языком объяснял цитаты, метафоры из Евангелия от Матфея или из Послания к Галатам святого апостола Павла. Всё это выглядело не то, что нелепо, но по-мирскому. Иначе и не сказать: служитель культа простыми, доступными для современного человека словами пытается разъяснить верующим "вечные истины", изреченные две тысячи лет тому назад...
После того как мы все вместе исповедались, отец Виктор подозвал к себе крестников. Он попросил отца, державшего ребёнка, передать его крёстному, своему брату, а самим родителям встать позади крёстного и крёстной, сестры мамы. Я не запомнил всех нюансов и деталей последовавшего затем обряда, но в память врезались некоторые особо впечатлившие меня эмоциональные моменты, связанные не столько с самим действом, сколько с реакцией людей на него.
Вначале отец Виктор стал внушать будущим крёстным, что на них возлагается большая ответственность, поскольку они теперь станут духовными наставниками этого ребёнка. Не только родители, но и крёстные должны заботиться о духовном, т.е. нравственном, культурном, "веронадлежащем" облике ребёнка. Они должны в меру своих сил ограждать ребёнка, а впоследствии и взрослого человека от греховных деяний и наставлять его на праведный путь. Это не просто слова, это труд. Будучи христианами, они должны помочь ребёнку в его восхождении к духовным высотам и сами своим примером обязаны показывать и доказывать ему, что только праведный путь - правильный путь. Когда он это говорил, я по-иному взглянул на роль крестников или, как ещё говорят, восприемников в жизни человека. Много ли найдется крёстных, которые действительно претворили в жизнь этот наказ? Думаю, что очень мало.
Из сказанного священником далее меня удивило ещё то, что все, кого крестят, становятся воинами христовыми, в том числе и дети. И мальчики и девочки, когда рождаются и принимаются в лоно церкви, превращаются в "активных борцов за дело... Христа" (хотел по привычке сказать "партии"). Поэтому Анечка, которая при этих словах тихо пискнула в своих пеленках, тоже сразу превратилась в "деву-воительницу". Призыв отца Виктора удивил не только меня, но и всех присутствовавших: они думали, что это относится только к мальчикам.
Крестясь и совершая поклоны, священник прочитал положенный текст, потом попросил у родителей крестик, положил его на аналой и попросил развернуть ребёнка. Когда девочку стали освобождать от пеленок для окунания в купели, она описала держащего её крёстного - дядю. Все сочли, что это хороший знак, и отец Виктор это тоже подтвердил. Взяв маленькое, голое, беленькое тельце и три раза произнеся молитву, он окунул его в купель. Ребёнок задрыгал ножками и заплакал. В этот момент не только мама, бабушки, но и все присутствовавшие, и я в том числе, испытали самые сильные чувства. Мои переживания относились к разряду сочувствия или, правильнее сказать, сострадания, потому что плач маленького ребёнка не может оставить равнодушным никого. Я сделал глубокий вдох, чтобы сбить нахлынувшие эмоции.
Отец Виктор передал ребёнка крёстной. Девочка плакала, когда её вытирали, надевали на нее чистую, беленькую рубашечку и заворачивали в тёплое одеяло. Отец Виктор продолжил чтение. Дойдя до нужного места, он подал команду, девочку снова развернули, и он миром помазал ей лоб, веки, ноздри, губы, уши, пальцы на руках и ногах, произнося при этом: "Печать дара духа Святаго. Аминь". Так получилось, что немного масла попало ребёнку в глаз, и он начал плакать. Мама краем рубашечки вытерла растёкшееся масло, крёстная покачивала и утешала племянницу.
Батюшка вновь продолжил службу, но уже не читал, а что-то напевал басом. После он подозвал крёстных и сказал им, чтобы они двигались за ним и повторяли то, что он будет говорить. При этом и крестная, державшая младенца, и крёстный держали всё это время зажжённые свечи. Батюшка сказал, что крёстная должна нести одну свечу за крещённого, и ей дали ещё одну свечку. Они пошли вокруг купели - "навстречу восходящему Солнцу", - делая при этом большие круги по залу. Батюшка трижды произнёс следующие слова: "Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся. Аллилуя". Все повторяли за ним, как могли. В этот момент мне показалось, что я присутствую при каком-то языческом обряде. (Уверен, что мои ощущения возникли не на пустом месте: подавляющее большинство обрядовых действий во всех религиях заимствованы из мифологических воззрений язычников!)
Обойдя троекратно аналой, они вернулись на свои места, к купели. Отец Виктор попросил, чтобы кто-нибудь приготовил восковой катышек из кусочка своей свечи. Вызвался дедушка. Отец Виктор опять продолжил чтение, крестясь и кланяясь. Затем с теми же самыми участниками действа он подошел к панно у стены и поцеловал лики Иисуса Христа и Девы Марии с младенцем. Крёстные сделали то же самое. Когда все они вернулись на место, батюшка прикоснулся крестиком к губам ребёнка и отдал его отцу. Крестик не надели на ребёнка, так как это очень опасно: он может запутаться, обмотать и сдавить шею ребёнка. Крестик можно вложить ребёночку в кармашек, а разрешить носить тогда, когда ему будет три-четыре годика. Батюшка прочитал молитву перед пострижением. Затем он попросил обнажить головку девочки, для того чтобы отрезать немного волос. Он сделал это маленькими ножничками в строгой последовательности, как при крещении - с затылка, лба, и с боков головки щепотку, произнося при этом: "Постригается раба божья, Анна, во имя Отца, Сына и Святаго Духа. Аминь". Потом он вмял волосики в приготовленный дедушкой воск, скатал его в шарик, окунул в купель и отдал отцу и сказал, чтобы родители его хранили. Малышку укутали и больше не беспокоили.
Батюшка прочитал ещё одну молитву, взял позолоченный крест с распятием, размером чуть больше ладони, и, поочерёдно подходя ко всем присутствующим, и просил его поцеловать. В этот момент я напрягся (передо мной вновь встал гамлетовский вопрос: выполнить его просьбу, сделав вид, что ничего особенного не происходит, или совершить "атеистический демарш" и поломать так хорошо поставленный спектакль?). И когда он поднёс крест к моим губам, мне не оставалось ничего другого, как поцеловать его... Уже после самого обряда крещения, отец Виктор, не помню уже почему, спрашивал у всех присутствующих имена и называл святых с такими же именами, но на старый лад. Меня он назвал Димитрий.
По окончании службы мы все вышли в то помещение, где раздевались, оделись, собрали вещи, поблагодарили отца Виктора и, попрощавшись с ним, пошли наверх. Там, в главном служебном зале возле входа, стоял священник, тот самый массивный мужик, что давеча басом отчитывал своего "младшего брата", и разговаривал с молодым человеком лет двадцати пяти. Краем уха я услышал, что разговор идёт о предстоящей помолвке этого молодого человека. Обсуждались детали этого мероприятия. После пережитого мной только что "таинства" опять чувство "мирского" овладело мной. Все мы люди, всем нам не чуждо ничто человеческое. Путь служения Богу лежит параллельно мирскому пути человека. Всё, что человек делает, имеет в себе его отпечаток. У человека и Бог, и вера - человеческие.
Крестины - это не только обряд самого крещения, хотя он и самое главное, это ещё и праздник, радостное событие в семье. Его принято отмечать в семье, в кругу родных и близких, с хорошим столом. После крестин мы все из церкви отправились к родителям Димы. У них большая трёхкомнатная квартира в П...ске, недалеко от них живёт и сам Дима, их старший сын, с семьей. Отец Дмитрия - бывший военный, артиллерист, сейчас пенсионер. Его жена тоже в своё время работала в армии, она очень хорошо готовит. Они приготовили большой праздничный стол с множеством яств. За столом говорили на самые разные темы, много говорили о детях. Лялечка, так сестрицы и бабушки называют Анечку, спала на балконе в специальной люлечке, укутанная в тёплый комбинезон. Время от времени к ней подходили бабушка, дедушка или мама, смотрели, не проснулась ли она. "Воительница Христова" мирно спала...