Солнце нещадно раскаляло землю. Стоял жаркий июнь и прогретый за три недели воздух был вязким, густым и совершенно безветренным. Солнце с раннего утра и до позднего вечера красовалось на чистом голубом небе и казалось, что маленькая деревенька, составленная из нескольких старых крошечных домиков, была поставлена на чёртову сковородку.
Земля изнемогала от жары, ручьи и водоёмы высохли, а чистой питьевой воды в домашних колодцах оставалось всего лишь на один самовар.
Бабочки, шмели, пчелы и другие земные насекомые, как будто замерли на это время. Птицы попрятались в лесах и словно потеряли голос, отказываясь в такую жару петь и чирикать. Садовые и огородные растения умоляюще просили хозяев крошечных домиков дать им хоть чуточку напиться. Молодые и уже окрепшие растения огурцов, помидоров, укропа, петрушки, набирающие силы кустики клубники, бездыханно разлеглись на горячих грядках и, казалось, готовы были тотчас умереть от жажды.
Ещё недавно совсем зелёная трава пожухла, а на солнцепёках и вовсе засохла. И только одни одуванчики стояли как стойкие оловянные солдатики, с любопытством оглядывая небо. Похоже, им было хорошо от нещадного зноя. Они распушили свои прозрачные костюмчики, образуя из тоненьких пестиков правильный шар, и превратили поляны и небольшие косогоры в мягкие, легко разрушаемые воздушные перинки.
Малолетние дети этой деревеньки, не занятые крестьянской работой, с повязанными на голову разноцветными косынками, беззаботно и бесцельно прогуливались по единственной деревенской улочке. Несмотря на родительский запрет, босые загорелые ножки то и дело приводили их к небольшому пруду, расположенному на краю деревеньки и зацветшему жёлтыми кувшинками. В пруду еще было много воды, и в ней детям хотелось купаться. По тихой глади пруда одиноко плавал сколоченный кемґто из небольших брёвнышек плот. Плот будто замер на середине пруда, и слегка покачивался лишь когда белоснежные крупные чайки, забыв про жару, время от времени опускались на него, горделиво красуясь.
Местные зажиревшие вороны иногда с опаской пикировали на единственный деревенский корабль, подсаживаясь к чайкам. Но тут же стремглав поднимались поближе к небу: горячие солнечные лучи, притягиваемые зеркальной поверхностью воды, мгновенно обжигали чёрные перья птиц. А жёлтые кувшинки этого пруда нежились в горячих солнечных лучах, зазывая детвору присоединиться к их блаженству.
Солнце, чайки, яркие желтые цветы и прохладный пруд просто искушали детвору.
- Не могу, меня родители заругают, - отказывалась её подружка.
- Так они и не узнают, все же сейчас на покосе.
- А бабка Алёна? Вон она на своём крыльце сидит... Она всё им и расскажет. Видишь, смотрит на нас, и пруд с её крыльца как на ладони.
- А мы давай её в дом заманим. Хватит ей на нас глазаґто пялить.
И девочки направились в сторону избы бабки Алёны.
Большая, толстая, с больными ногами бабка Алёна, куда и могла дойти своими ногами, то только из своего дома до крыльца. Хотя это было вовсе и не крыльцо, а небольшой дощатый настил с тремя ступеньками, сооружённый умелыми руками теперь уж неизвестного плотника.
Каждый день бабка Алёна, брала из избы широкую табуретку, садилась на неё посередине настила, и подолгу глядела по сторонам.
Она всегда первая заговаривала с прохожими, идущими мимо её дома. Деревенские знакомые привычно останавливались возле её крыльца и охотно разговаривали с нею. Рассказывали последние новости, обсуждали несносную погоду, справлялись о её здоровье.
Бабка Алёна была безобидным и добрым человеком. Всем деревенским бабам было жаль старушку за то, что она в таком немалом возрасте осталась совсем "без ног". Ну, в том смысле, что грузная Алёна от своего дома далеко уйти не могла и потому посиживала каждый день на свежем воздухе, на своём порядком просевшем и покосившемся крылечке.
Девочки тихонько подкрались к старушке.
- Баба Алёна, здравствуйте! Не жарко Вам на солнышке?
- Жарко, милые. Так ведь в избеґто сидеть надоело. Вот и гляжу по сторонам. А выґто, что это у пруда крутитесь? Не купаться ли затеяли? Нельзя, голубушки, дноґто там вязкое. Да и плаватьґто, небось, не умеете?
- Батька с маткой заругают вас, не ходите в воду, - продолжала Алёна. - Все сейчас на покосе. Не дай бог, что с вами случится, кто поможет? Ведь я то не гожа.
- А вы давно на крылечке сидите, бабушка? Танюшка незаметно и ловко сорвала пушистый одуванчик.
- А что, милая?
- Так ведь солнце может голову пригреть. Потом болеть будете.
- Да ещё посижу, - вздохнула старушка. - Вот Нюрка придёт, самовар поставит, тогда и пойду в избу чаёвничать.
- Баба Алёна! А ты можешь, закрыть глаза и открыть рот? - с деловым видом наседала Танюшка.
- А зачем, милая?
- Вот открой рот, закрой глаза, бабуля, и узнаешь сразу, - настаивала девчушка, пряча за спиной пушистый одуванчик.
- Уж не угостить ли хотите чем? Бабка Алёна со старческой простотой прикрыла руками глаза и широко раскрыла свой почти беззубый рот. Танюшка в одно мгновение ловко засунула в него хрупкий пушистый шар одуванчика и обе проказницы бросились наутёк. Они спрятались за стоящим неподалеку кустом ивы, и по очереди, выглядывали из-за него на бабку Алёну.
- Вот бестии, - сокрушалась старушка, обиженно выплевывая пушинки. Она с трудом поднялась, подхватила табуретку и, сердито причитая, поползла в избу.
- Сработало! - ликовали проказницы. Теперь никто и не узнает. Пойдём, Любаш, купаться.
И девчушки, заливаясь озорным смехом, опять отправились на пруд.
Искупаться в зарастающем со всех сторон водоёме было не так уж просто. По всему берегу пруда не было ни одного удобного спуска к воде, да к тому же края изрядно заросли густыми камышами. И только в одном месте пруда, над поверхностью воды, лежали деревянные мостки, с которых деревенские бабы по выходным дням полоскали отстиранное белье, да сотканные своими руками длинные половики.
Редкий лёгкий ветерок, тем временем, подтянул одиноко плавающий плот, ближе к деревянному помосту. Ещё бы несколько коротких выдохов ветра и этот желанный корабль встал бы как раз к воображаемому причалу. И тогда на нём можно было бы поплыть, а заодно искупаться посередине пруда, подальше от зарослей камыша.
Танюшка подобрала, лежащий неподалеку от мостков, длинный кол.
Девчушки, с трудом управляясь с найденным на берегу колом, кое-как подтащили плот к причалу. По очереди они осторожно забрались на него и, что есть силы толкая колом в вязкое дно, медленно поплыли на середину пруда.
- Ничего страшного, успокаивала подружку капитанша корабля. Доплывём до середины, там капельку окунёмся и сразу же назад. Успеем поплавать и высохнуть, ведь взрослые вернутся только к обеду.
Купальщицы, наконец, оказались на середине водоёма.
- Давай, Люба, сначала ты купайся, а потом я. Я пока плот на якорь поставлю, воткну поглубже кол в дно, - продолжала верховодить Танюшка.
Люба, скинув одежду, прыгнула в воду. Прохладная в зной вода приятно накрыла её с головой. Любаша попробовал достать ногами дно, но это у неё не получилось. Внезапно ей стало страшно. Купаться сразу расхотелось. Она судорожно схватилась руками за край плота и в испуге смотрела, как занятая трудным делом Танюшка усердно пыталась воткнуть якорь-кол в ил. Но и он ни в одном месте водоёма не доставал до дна. Танюшка обернулась и скомандовала подруге:
- Давай, забирайся назад. Надо выплывать. Здесь, наверное, глубоко, - запаниковала она не на шутку.
Любаша хоть и уцепилась за крайнее бревно плота, но сил подняться у неё не хватало.
- Держись за мою руку. Давай помогу тебе подняться.
И Танюшка протянула Любе руку, при этом неосторожно встав на самый край плота.
Плот внезапно перевернулся и накрыл с головой непослушных купальщиц. Еле выбравшись из-под брёвен, обе с ужасом поняли, что самим им не выбраться.
- Помогите! Тонем! - завопили они, что было сил.
Девочки беспорядочно хватались за скользкие края брёвен, но подняться на плот им не удавалось. Легкий самодельный караблик переворачивался и вновь накрывал их с головой. От нахлынувшего страха они в момент обессилили. Только и оставалось, что уцепиться руками за край плота и ждать чьейґлибо помощи.
Бабка Алёна хоть и была в избе, однако услышала вопли девчушек. Грузно переваливаясь с ноги на ногу, она ринулась, что было сил, на помощь к терпящим бедствие проказницам.
- Держитесь за плот - кричала она им, ковыляя на больных ногах к пруду.
С трудом, не помня себя, бабка Алёна оказалась у деревянных мостков.
- Сейчас, милые, сейчас, я вам помогу!
Старушка, причитая, вцепилась в рядом растущую иву и, навалившись всем своим тучным весом, выломала длинный толстый прут. Затем встала на край мостков и крикнула:
- Держитесь за плот руками! Отталкивайтесь ногами от воды, и направляйте плот ко мне. А я вам тут подсоблю.
Перепуганные девчушки, что было сил, били по воде ногами. Кое-как им удавалось направлять ставший вдруг неповоротливым плот в сторону деревянных мостков. Тот медленно плыл. Когда он приблизился до места, с которого бабка Алёна уже могла достать до него прутом, старушка облегчённо выдохнула:.
- Ну, я вам задам! Бестии вы такие! Ведь говорено было вам: не купаться. Ведь, я чуть было не умерла от испуга. Да и ноги мои... Могу ли я так бегать?
Побледневшие напуганные девочки вскарабкались на мостик. Трясясь от пережитого, они громко и одновременно заплакали.
- Что это вы, голубушки? Ведь сказано - ненароком всякое может случиться. Я старая. Я знаю. Бог с вами. Не плачьте, уж теперячоґто все позади.
- Одежда утонула в пруду, ведь родители догадаются. Ругать нас будут, - хныкали девочки.
- А то как, милые. Ничего, пусть поругают. Ведь виноваты же. Ослушались старших. Пойдёмтеґка ко мне. Нюрка самовар растопила. Согреетесь чайком, эко вас трясет.
Девчушки благодарно и покорно прижались к своей спасительнице. Почувствовав её сильные крестьянские руки, они быстро стали приходить в себя от пережитой проказы и стыда. Немного успокоившись, они все вместе медленно направились в избу переволновавшейся бабки Алёны.
К счастью, страшное было уже позади.
- Баба Алёна, а ты ведь не расскажешь нашим родителям о случившемся? - с тревогой спросила Танюшка.
- Ни словом не обмолвлюсь. Да и вы уж одни больше на пруд ни ногой...
- А за одуванчик, ты не сердишься? -запинаясь продолжала тревожиться девочка. - Я больше не буду! Ты простишь меня, бабушка?!
- Не сержусь, милая. Слава богу, что не утонули.
Они подошли к крыльцу.
- Дайте отдышаться, неугомонные, замаяли вы меня. Сейчас и чаю напьёмся.
Нюрка, дай-ка им по одежде какой, трясёт ведь их до сих пор.
Нюрка вынесла им на крыльцо по теплой Алениной кофте.
А теплые солнечные лучи изо всех сил старались обогреть не на шутку перепуганных подружек, и лишь только распушившиеся прозрачные одуванчики с укором поглядывали на проказниц.
***
Пчелиный рой
Издревле в русских деревнях пчеловодство было и остаётся одним из важнейших занятий. Работа с пчёлами приносит хозяевам и их семьям не только дополнительный доход, но и крепкое здоровье.
Русская печка, баня и мёд - незаменимое лекарство от всех хворей, простуд и недомоганий.
Лекарство, данное богом и созданное пчёлами из лучших цветов, травы, росы и солнца, всегда помогало восстановить утомленное тело крестьянина после непрерывной деревенской работы в любой сезон года. Особенно осенью и зимой.
У одного хозяина была небольшая семья, и была небольшая домашняя аптека - пасека из нескольких пчелосемей.
Он занимался пчеловодством более тридцати лет, и знал все секреты сохранения пчелиного хозяйства. Умело учитывал погодные условия короткого летнего сезона и всегда получал хороший урожай мёда.
Хозяина все звали Николаґпчеловод, а уважительно - Николай Григорьевич. Он был добрым и бескорыстным человеком. Чаще всего свой мёд он раздавал деревенским соседям, когда у тех появлялась болезнь или недомогание.
Его мёд любили и горожане. Вот имґто он и продавал его по самым смешным ценам. За это его часто журили домашние.
Но Николаґпчеловод рассуждал по-своему: на людских болезнях грех зарабатывать деньги.
Самый важный сезон сбора урожая мёда приходился на макушку лета - июль.
А в это время в деревнях сенокосная пора. И в это же самое время пчелиные семьи выводили своё потомство, роились (делились) на семьи.
Две пчеломатки не могли ужиться в одном домике и одна из них всегда покидала улей.
У Николыґпчеловода в этот период времени всегда было особенно много работы. Надо было накосить уйму сена на зиму для домашней скотины, поддерживать домашнее хозяйство и собрать урожай меда этого сезона. А также увеличить число пчелиных семей на зимовку.
Размножение пчелиных семей было крайне необходимым делом. В суровые зимы некоторые семьи погибали: то болезнь в домиках заводилась, то мыши поедали пчелиные семьи, то кормёжки на зимовку не хватало.
Из всех членом семьи искусством пчеловодства владел только он, и перепоручить эту непростую работу Николаю Григорьевичу было некому.
Подрастающие дети - а их было трое - помогали ему в делах по дому, в заготовке и уборке сена, а вот сбором урожая меда он, как повелось, занимался сам.
Дети боялись укусов пчёл.
- Кто же будет пчеловодить, когда у меня не будет сил? - спрашивал он своих детей.
Младшая Таня, десяти лет отроду, всегда охотно помогала отцу в сборе мёда и уходе за пасекой.
Похоже, что все накопленные секреты работы с пчелами и будут переданы отцом младшей дочери.
Утро предвещало жаркую и сухую погоду.
Семья собиралась на сенокос. В ночь косари подкосили много травы, и за день её надо было высушить и сложить в копны.
Николай Григорьевич обошёл пчелиные домики, осмотрел их и предположил, что одна семья будет роиться.
Было решено оставить дома младшую Таню, чтобы та сразу же сообщила отцу об отлетевшем пчелином рое.
Ей также поручили приготовить обед, набрать воды в котел бани и принести бидон с ягодным морсом на сенокос.
Семья ушла на уборку сена. Таня осталась хлопотать по хозяйству и сторожить пчелиный рой.
Солнце палило. От пчелиных домиков пахло ароматным медом. В воздухе стоял монотонный пчелиный гул. Пчёлыґмедоносы беспрестанно летали к ульям, а сторожевые пчелы бдительно охраняли собранный мед.
Таня носила воду из колодца в баню, поочерёдно скрываясь от пчёл то в избе, то в сенном сарае.
Время шло, рой не отлетал. Она приготовила морс и понесла его на сенокос. Немного времени спустя она уже вернулась обратно. Подошла к пасеке и с ужасом обнаружила: большой и круглый рой, размером с летнюю дамскую шляпу, сидел высоко на старой яблоне. Рой негодовал, волновался и всем своим видом показывал, что сейчас вотґвот улетит.
Что делать? Бежать за отцом? А вдруг рой отлетел давно? Но если давно, то отделившийся рой подолгу не сидит на одном месте. Его, что бы ни случилось, надо собрать в течение часа, не более.
И тут Таня решилась: соберу-ка сама - я же не раз видела, как отец это делал!
И начались сборы девочки "во пчелы". Так всегда говорил отец, когда шел работать на пасеку.
Она быстро спустилась в подвал. Нашла одежду и инвентарь пчеловода: белый халат, сетку на лицо, берестяное лукошко, дымарь, древесную гниль для него.
Поднялась в дом, нашла кожаные перчатки старшего брата, захватила уполовник, и отправилась на пасеку.
Подставив лестницу к яблоне, повесив на шею лукошко, она стала искать пчелиную матку, сидящего на яблоне роя.
Но как отыскать её, ведь пчёлы были совершенно одинаковыми?
Таня, преодолевая страх и терпя укусы, поддела первую горсть пчёл из середины плотного роя и опустила её в лукошко.
Матки, видимо, там не оказалось. Пчёлы сразу вылетели обратно. Зато пчёлыґохранники мгновенно атаковали маленького пчеловода. Дело принимало серьёзный оборот. Новые попытки собрать рой в лукошко всё никак не удавались. Пчёлы быстро перемещались всё выше по яблоне.
Лестница становилась короткой.
Поднявшись на самый верх самодельной лестницы, девочка ещё раз загребла в уполовник как можно больше пчёл, и когда она переносила их в лукошко, лестница не устояла. Неудавшийся пчеловод, не успев толком что-либо сообразить, оказалась на земле.
Растревоженный пчелиный рой будто только и ждал этого. Он зловеще гудел и кружил над девочкой. Пчёлыґохранники безжалостно атаковали незваную гостью. Они забирались под одежду, сетку на лице, в кожаные перчатки и кусали, кусали, кусали....
Вскочив с земли и побросав всё, Таня изо всех сил бросилась бежать. Сторожевые пчёлы устремились за ней.
Она неслась по деревенской улице. В голове мелькали обидные мысли: не справилась, надо было позвать отца, теперь он будет ругать! Но больше всего ей хотелось где-то укрыться от этих вездесущих пчёл?!
В конце деревеньки стоял небольшой олешник.
- Надо бежать до него, - сообразила она. - Пчёлы наткнутся на другие деревья и перестанут преследовать меня.
Пулей она донеслась до кустарника, нырнув в него, рухнула на землю. Преследователи, погудев немного, наконец-то отстали. Гудение куда-то улетело и наступила спасительная тишина.
- Рой-то я упустила, значит он улетит - думала девочка, со страхом ожидая упрёков семьи, но, прежде всего, отца.
Слёзы накатились сами собой. В тени кустарника Таня горько плакала: было больно от бесконечных укусов и обидно за свою неудачную самостоятельность. Отдышавшись и немного успокоившись, девочка побрела домой.
Семья уже была дома. Домашние догадались о проделанной работе нового хозяина пасеки. На земле валялись дымарь, лестница, уполовник.
Отец понял, что рой улетел, и теперь уже ничего не поделаешь. Правда, иногда бывали случаи, когда пчелы, не подыскав подходящего места для своей новой семьи, возвращались обратно на свою пасеку.
Переживая за случившееся, Таня вошла в дом, ни жива, ни мертва. Да и за полчаса после пчелиной атаки, лечебный яд сильно изменил её внешность.
Лицо и руки стали похожи на пунцовый мяч, глаза превратились в маленькие щёлочки. Тело горело, как будто её хлестали крапивой.
Старший брат шутил, иронично уточняя, не удалось ли ей, случаем, догнать рой? В ответ сестра снова ещё сильнее расплакалась, и обессиленная легла на диван. Отец промолчал. Девочка мгновенно уснула. Сквозь зуд и боль она надеялась, что пчелиная семья вернется на свою пасеку.
Наутро, когда она проснулась, в доме никого уже не было. Нетрудно было догадаться, где сейчас её семья. Наступивший день был таким же солнечным, как памятный вчерашний. Сенокосная пора продолжалась и значит, всё может повториться, другой рой снова может отлететь. Но только больше она "во пчелы" ни ногой.
Таня вышла на веранду, откуда хорошо просматривалась домашняя пасека. В узкие щелочки опухших век она оглядела пчелиное хозяйство.
Следов её вчерашней работы не было видно. Лестница аккуратно стояла на старом месте. Пчелы без устали трудились, улетая от своих домиков за новой волшебной пыльцой.
Время близилось к полудню. Таня принялась за всегдашнюю домашнюю работу. Похлопотав по хозяйству в доме, она пошла за водой, внимательно осматривая все яблони. Слава богу, на них ничего не висело и не гудело.
Она тихо стояла за забором и наблюдала за работой пчёл. Да, правда, новых пчелиных роёв не видно и не слышно. Всё было спокойно и обыденно. Но что это? - привычный гул пчёл неожиданно изменился. Таня подошла к забору ближе и стала внимательно вглядываться в то место пасеки, откуда доносился новый звук.
У домика, приготовленного для пчёлґновосёлов, была заметная суета. Пчёлы, одна за другой, то залетали в отверстие пустого улья, то вылетали оттуда, привычно отправляясь на работу.
- Но это же улетевший рой! Как же так? Значит, он вернулся! Он не улетел! Рой сам заселился, - радостно пронеслось в голове девочки. Вот же он, в своём новом доме! И убедившись в этом окончательно, она как на крыльях побежала на сенокос к своим родным, стремясь скорее поделиться с ними этой удивительно радостной новостью.
- Рой вернулся! Рой вернулся! - громко и восторженно кричала она, порхая бабочкой над скошенным лугом. Буквально подлетев к отцу, оставившему в ответ на её восторги своё важное сенокосное дело, она, глядя в его добрые с хитринкой глаза, по-хозяйски отрапортовала: - Рой вернулся! И отыскав глазами брата, она только ему гордо прокричала: - А рой-то вернулся!!!
- Хорошо, дочка! Вернулся. Это ты его сохранила, хоть и покусали, тебя, малость. Пчёлы добрых любят. Вот и вернулись к тебе. Давай домой, хозяюшка. А если рой отлетит, то знаешь теперь что делать.
Татьяна Алексеева
[email protected]