Аннотация: Становление характера и жизненные переживания молодого, неординарного человека.
Становление характера.
... Андрей, возвратился из армии совсем другим человеком.
Он стал намного сильнее, как в физическом, так и в смысле характера. Перенесённые за время армейской службы тяготы и тревоги, сделали из него настоящего взрослого мужчину. И конечно, переменилось его отношение не только к окружающему миру, но и к самому себе...
Так получилось, что его физическое становление совместилось со становлением душевным и в определённом смысле, его характер сформировался именно во время военной службы.
Он и до неё, был человеком самостоятельным: пошёл работать в шестнадцать лет на стройку, а потом уже с семнадцати лет ездил в командировки и работал с бывалыми людьми, многие из которых уже отсидели по несколько лет в тюрьме.
Но в те юные годы, жизнь ему не особенно нравилась и в какой-то момент, он подумал, что в своем развитии далеко отстал от сверстников!
Но после армии, где жизнь была полна несвободой и не всегда положительными приключениями, вдруг почувствовал, понял сердцем, что жизнь, сама по себе удивительная штука, а уж жизнь на свободе - это сплошной праздник.
Конечно, думал он, это тоже не постоянная феерия, но если отбросить суету и томление духа, то на "гражданке", благодаря возможности быть физически свободным, можно было ощутить себя независимым человеком. А это, согласитесь, совсем немало...
И ещё одно качество он вынес из долгой, почти трёхгодичной армейской муштры и подчинения: можно сколь угодно строго относиться к себе самому, но от других требовать что-то "неудобоносимое", просто нечестно. Например, можно увиливать от нарядов на кухню, а можно, воспринимать их как некую проверку силы воли и даже постараться находить в этом положительные моменты.
Приходя из посудомойки - а "молодые" солдатики только туда и попадали, - Андрей доставал из шкафа для просушки шинелей двухпудовую гирю и тренировался, поднимая её и левой и правой рукой, чувствуя прилив новых сил, после многочасового, бессмысленно-нудного стояния перед цинковой раковиной, наполненной жирной водой от грязной посуды...
Глядя на Андрея, сослуживцы завидовали оптимизму "молодого бойца", не подозревая, что таким образом, он выражал чувство радости от осознания, что очередной отвратительный "кухонный" день, наконец прошёл.
Иначе говоря, так он лечил свой "кухонный" стресс...
Одним словом, Андрей старался находить положительные моменты в самом неприглядном деле.
Например, он находил соревновательный элемент, даже в мытье полов и всегда делал это качественно и с душой. Странно, но и этому его научила воинская дисциплина, которая заставляет повиноваться без рассуждений, но и командовать без угрызений совести.
Позже, став сержантом и командуя молодыми, он делал это без отвлечённых сомнений, вспоминая своё отношение к другим в первый армейский год - особенно тяжёлый для солдат срочной службы...
Анализируя свою реакцию на то или иное приказание, он научился понимать реакции других на то или иное вынужденное действие с его стороны...
Одним словом, как говорят в армии: "Не научившись подчиняться, не научишься командовать".
Андрею, совсем нетрудно было подчиняться, потому что, когда ты знаешь приказ и без рассуждений его выполняешь, то внутренне, в личностном плане, ты остаёшься свободен, ибо ответственность за последствия приказа, несёт человек "командующий".
Тебе приказывают чистить туалет, и ты это делаешь без разговоров, зато на какое - то время исчезаешь с "радаров" армейского начальства и закончив работу, можешь посидеть где-нибудь на пригорке и полюбоваться на окрестные виды.
Тогда, Андрей служил на таёжной сопке и там не было ни горячей, ни холодной воды. В капонире, где был оборудован командный пункт полка и где "служили" солдаты, туалеты были на улице, а умывальники и проточная вода, были только в "новой" казарме, отстоящей от капонира на двести метров...
... Однако и службе, рано или поздно приходит завершение...
Череда трудных армейских дней, неожиданно подошла к концу. Ведь, недаром говорят: "День длинен, да век короток".
В отличии от своих годков, изображать из себя "дембеля", Андрей не захотел, так как считал, что это от недостатка самоуважения. К "молодым" он относился нормально, однако не забывал, что служит уже третий год. "Тот, кто уважает себя, - думал он - не может не уважать других и только лакей по характеру, может становится "дембелем", которому сапоги чистят молодые..."
Более того. Он защищал молодых от произвола дембелей, своих "годков", то есть сослуживцев, одного с ним года призыва...
Однажды, уже на третьем году службы, Андрей был дежурным по батарее, и после отбоя, сидел и читал книгу в прихожей, ожидая, когда заснут в казарме, чтобы самому, не раздеваясь, прилечь на койку.
В это время в казарму, громко разговаривая, вошли два его годка, Шуча и Пуча. У первого была фамилия Шутюк, а второй был Пугачёвым. Они что-то громко и возбуждённо обсуждали и Андрей понял, что они "обкурились" анашой, побывав в гостях у "флотов", чья казарма была рядом.
Андрей внутренне напрягся и послушав некоторое время их визгливый хохот - после косячка анаши, всегда хочется смеяться - сделал им замечание: - Потише вы! Народ уже спит и вам пора ложится...
Пуча, возбуждённый наркотой, неожиданно грубо ответил: Да пошёл ты Андрюха ...
И потом продолжил весёлую историю пересыпая рассказ матерками. Это нахальство и взбесило Андрея. На лице его появилась, явно искусственного происхождения, улыбка. И затем, как это всегда бывало, он сорвался с тормозов...
Заскочив в промежуток между кроватями, на которых один напротив другого сидели Пуча и Шуча, он ударил ребром ладони Шучу и попал вместо лица по горлу. Шуча хрюкнул и опрокинулся на кровать.
Пуча - крепкий, коренастый молодец - быстро выскочил в широкий проход, заматерился и тут же получил от Андрея, сильный удар в голову. С разбитого лица, на пол закапала кровь, разбуженные шумом годки повскакали с кроватей и разняли дерущихся.
Иначе, рассвирепевший Андрей мог бы покалечить нахального хулигана...
Шуча, понимая, что эта история может дойти до разбирательства в штабе полка, а он был сержантом и помкомвзвода, лежал тихо, закрывшись одеялом, а Пуча, после драки, сидя на своей кровати, вытирая кровь с разбитого лица, ещё долго в полголоса озвучивал угрозы, обещая зарезать Андрея и отомстить ему за обиду.
Андрей, уже успокоившийся, ровным голосом пригрозил Пуче: - Я вам говорил, чтобы вы утихли... Но вы меня не послушали и получили за ваше нахальство... А если ты Пуча не заткнёшься, то я из тебя отбивную сделаю, а потом патруль вызову...
Пуча, несмотря на наркотический "дым" в голове, по тону Андрея понял, что он не боится его угроз и действительно сделает так, как говорит...
Через полчаса в казарме всё затихло, а молодые получили урок на будущее...
Назавтра, Андрей заставил Шучу, несмотря на его звание, вымыть за собой пол - он ночью облевался.
Болезненно выглядевший после вчерашнего, Шутюк, боясь взглянуть в холодные глаза сослуживца и делал это беспрекословно, на глазах у молодых солдатиков, что было полным унижением для старослужащего.
Но Андрей на это и рассчитывал, надеясь, что после этого случая, Шутюк на всю жизнь поймёт, что издеваться над молодыми и вообще над кем-нибудь зависящим от тебя, нельзя и даже опасно...
Пуча, войдя на завтрак в столовую, не глядя на Андрея, и щупая пальцем распухшую, рассеченную ударом губу, вдруг заявил, что вчера повредил себе лицо, упав во дворе...
Андрей, криво улыбнувшись, закрывая тему произнёс: - Иди садись ешь, пока каша не остыла...
Андрей до конца службы, помнил этот случай, который испортил его отношения с годками, но который вызвал нескрываемое уважение и даже восхищение у молодых.
Сам Андрей, помня, как издевались дембеля над его годками в первый год службы, не хотел повторения этого и продолжения таких "крепостнических" традиций.
И он старался свои взгляды, через такие вот примеры, передавать солдатам второго года службы, остающихся на батарее сменщиками уходящих на дембель, "стариков".
...Андрей, с самого начала службы, всегда себя одёргивал и старался свой характер и возможности не выставлять впереди всех.
"Если другие должны были заниматься уборкой или ходить в наряд на кухню, то почему я могу позволить себе от этого отлынивать?" - часто спрашивал он сам себя...
Такое отношение сделало его уважаемым человеком не только у "молодых", но и у своих годков, дембелей!
И все - таки, он всегда оставался немного в стороне от сослуживцев, в силу постоянной погружённости в себя...
За время проведённое в армии, он научился безмолвно разговаривать и размышлять сам с собой.
"Допустим, в том же наряде на кухне - рассуждал Андрей - ты моешь с утра до вечера чашки, тарелки, вилки, ложки, бачки, поварёшки, баки и тазы, а голова у тебя свободна и ты спокойно думаешь о чем-то своем, не строя никаких планов и не отвечая ни за что более, кроме чистоты этой кухонной посуды.
- Конечно, первое время кажется, что вся эта - армейская тягомотина, с бесконечным козырянием, "есть" вместо да, и "здравия желаю..." - вместо добрый день, - просто игра взрослых недалёких дядек, и участие в этом "театре марионеток" противно, и к тому же, напрасная трата дорогого времени жизни...
Однако потом, к этому привыкаешь и начинаешь рассуждать как философ. Ведь недаром в армии так популярен слоган: "Солдат спит - служба идёт". По сути это летучее выражение очень напоминает буддистские изречения о тщете и суете жизни.
Весь армейский быт, как бы предлагает думающему человеку, внутреннюю альтернативу - ты можешь быть свободным, только когда сумеешь мысленно освободиться, выскочить из этого "потока" бессмыслицы..."
Вот Андрей и "выскакивал" периодически, за что его тут же наказывали армейские начальники.
А он оставался спокоен и не обращал внимания ни на повышения по службе, и присвоение званий, ни на разжалования и на уборку туалетов, в качестве отработки штрафных нарядов.
... Несмотря на армейскую занятость, он находил время читать серьёзные книжки и в радиорубке, где он, на "боевом" дежурстве проводил большую часть времени дня и ночи, на потайной полке под верстаком, где стояли радиостанции, лежали томики Гегеля, Канта и Ницше, которые он набрал в хорошей полковой библиотеке.
Даже полковое начальство, изредка появляющееся на командном пункте полка, узнало о этой его забавной страсти.
Однажды, когда в полк приехал какой - то высокий начальник, с двумя звездами Героя Советского Союза, подполковник из политотдела, привёл этого генерала в радиорубку и знакомя со стоявшим на вытяжку Андреем, рассказал, что солдатик неплохой, читает умные книжки и даже "Капитал" Маркса, но недавно разжалован из сержантов в ефрейторы, за самоволку. Статный генерал крякнул, покровительственно улыбнулся Андрею и заметил: - Это ничего... Это бывает... Тут главное не попадаться. А если уж попал, тогда отвечай по всей строгости...
Андреева выправка явно понравилась генералу и он вышел из радиорубки довольный...
...Но последние месяцы службы, дались Андрею тяжело.
Ему всё надоело и потому, он старался больше бывать на дежурстве, иногда подменяя молодых особенно по ночам, давая им поспать лишние часы.
Он только просил их принести ему из казармы чайник с водой и отправлял их досыпать.
А потом, в одиночестве, заваривал себе кофе на припрятанной под верстаком электроплитке, и бодрствовал до рассвета, а уже перед самой сменой, вызывал выспавшегося, свеженького "молодого бойца".
К тому времени, отношения с комбатом Тетёркиным, совсем разладились, и тот, как - то в беседе с глазу на глаз после очередной самоволки Андрея, зло щерясь, пообещал его посадить в дисцбат, то есть в армейскую тюрьму. Понимая, что угрозы со стороны капитана реальны, Андрей, как мог держался, самоволки прекратил и тоскуя, начал считать дни до дембеля...
И тут ему повезло!
Начальник строевой службы полка, поэт - любитель, старший лейтенант Неделин, несколько раз, будучи дежурным по командному пункту полка, говорил с Андреем по приятельски о стихах Саши Чёрного, томик которого тот привёз ещё с гражданки.
Особенно часто, криво улыбаясь, Андрей цитировал такие строки Саши Чёрного: " В книгах гений Соловьёвых, Гейне, Гёте и Золя, а вокруг от Ивановых, содрогается земля"...
Молодому лейтенанту, суждения Андрея и умение формулировать свои мысли, понравились и они стали почти приятелями, насколько это можно себе позволить в армии между офицером и солдатом...
Так вот этот Неделин, как - то в начале лета, уже после приказа о демобилизации Андреева призыва, однажды подошёл к нему и сказал: - Я вижу, что у тебя неприятности с комбатом и потому, подумал, что тебе лучше пораньше уехать домой. Я начал оформлять документы, и ты с первой партией дембелей, отправишься на родину...
Андрей был обрадовался, и поблагодарил Неделина горячо и искренне. Нервы были на пределе и он боялся сорваться в очередной раз и дать повод комбату расправится с ним...
Но к счастью, случилось так, как и сказал Неделин. В начале июня, ему объявили, что он уедет домой через несколько дней...
...В отличии от своих годков, Андрей Чистов, дембельского чемодана не собирал, значки отличника боевой подготовки и за классность не чистил. И даже сапоги не поменял на новые с кем-нибудь из молодых.
Ему на всё это было глубоко наплевать...
Ему, иногда казалось, что эта пытка - жизнь среди посторонних людей насильно - никогда не кончится и он, в очередной раз "взбунтовавшись", попадёт на гауптвахту, а оттуда под военный суд!
Тем не менее, всё обошлось, и Андрей, готов был перекреститься и благодарить бога, за проявленную к нему милость.
Перспективы военной тюрьмы пугали его реальным бунтом, в который он мог там впасть, в очередной раз "выпрыгнув" из потока реальной жизни. Нервы его были напряжены и опасность "срыва", вполне возможна... Поэтому, Андрей думал тогда, что приехав домой будет несколько дней лежать на кровати с утра до вечера и переживать это первое настоящее "поражение" в своей жизни...
Так ему тогда казалось...
Он не знал ещё, что такие "неудачи", в дальнейшей жизни, значат значительно больше, чем блестящие победы...
Позже, Андрей, говорил знакомым, что армия, для него, была равнозначна монастырю, где он научился переносить физические невзгоды и внешнюю несвободу, оставаясь свободным внутри.
К тому же, именно армия научила его понимать значение коллектива и осознать, что ты не один живёшь на свете...
... Последнюю ночь перед отъездом, он собрал самых хулиганистых "годков" у себя в радиорубке и выпив кофе, они пели под гитару и разговаривали о будущем.
Когда на рассвете, Андрей вышел из капонира, где размещался командный пункт полка, то вспомнив три бесконечных, тяжёлых года проведённых здесь, невольно сглотнул ком в горле и смачно выругался...
Утро было прохладно - солнечным и на бетонных стенах капонира, сидели громадные бархатно-зелёные мотыльки. Они были величиной с ладонь и излучали покой и довольство природы в начале лета.
Приморье, всё - таки было сухими субтропиками и климат здесь порождал замечательную растительность и совершенно экзотических животных и насекомых...
Тогда, ему ещё казалось, что это были годы которые он прожил зря...
...После томительно долгого путешествия на "дембельском" поезде, полежать дома и "поплевать в потолок", ему так и не удалось.
В первый же вечер по приезду, в его кухне набились весёлые друзья, узнавшие о его возвращении от случайных прохожих.
Сидели вместе далеко за полночь, пили вино, слушали рассказы Андрея о непростой армейской службе и невольно завидовали ему...
Многие из друзей уже поступили в университет, а кое-кто и женился, но при виде бодрого и спокойно-весёлого Андрея, в их головах шевельнулась мысль, что может быть, армия - не такое плохое дело...
... Между прочим, он рассказал для всех не служивших друзей, интересную и в чём - то поучительную историю, произошедшую с ним по дороге домой.
В одном из соседей по купе, в бравом и крепком старшине, командовавшем там, он, вдруг узнал одного мальца, с которым вместе ехал в армию, почти три года назад.
Тогда, этот будущий старшина, был хлипким пареньком, занимавшим полку рядом с Андреем. Он постоянно отлучался в другую половину вагона, откуда иногда доносились громкие матерки и полупьяные разговоры на повышенных тонах. Там пили водку, купленную на больших станциях и играли в карты, приблатнённого вида юнцы.
- И вот, как - то под вечер, этот малец тихонько пришёл в купе и повозившись на верхней полке, затих - рассказывал Андрей.
- Через какое - то время, в купе ввалилась полупьяная кампания, и их предводитель, схватив мальца за шиворот, сдернул его на пол...
- Тут я не выдержал, - улыбнулся Андрей своим воспоминаниям, - и вступился за ошалевшего от страха паренька. Я заорал на этих хулиганов и обозвав их вонючими опоссумами, пообещал их всех изувечить, если они не успокоятся.
Ошеломлённые такими необычными ругательствами и моим бандитистым видом - я был обрит наголо, в чёрной рубашке и к тому же совсем не боялся их компании, так как на гражданке имел уже опыт уличных боёв в меньшинстве - хулиганы заробели.
К тому же, я сильно оттолкнул их главаря, от своей полки и это тоже произвело впечатление.
Какое - то время, поворчав ещё для приличия, ватага картежников удалилась на свою территорию. А я спросил мальца, что случилось и почему эти хулиганы пришли его бить...
Малец шмыгая носом и подрагивая от пережитого страха, признался мне, что он проиграл в карты какие - то большие деньги, которых у него не было...
Так всё это тогда и закончилось, но уже во Владивостоке, на пересыльном пункте, возникла очередная массовая драка, и ко мне за помощью, обратился тот самый главарь картёжников, почитая меня чуть ли не за уголовного авторитета...
- Я ему естественно отказал - мне их детские выяснения отношений были неинтересны...
Андрей закончил рассказ и разлив вино, предложил выпить за радости свободной жизни. Его друзья не понимая пафоса тоста, тем не менее дружно чокнулись с ним...
- А что с этим мальцом то было. Ты ему напомнил о вашем знакомстве? - спросил Сергей Бумажкин, самый драчливый из друзей.
Андрей усмехнулся и ответил: - Этот старшина, сделал вид, что меня не узнал. Видимо тот случай, многому его научил...
- Во всяком случае, после армейской "школы", это был уже совсем другой человек...
... Андрей и сам переменился стал очень спокойным, уверенным в себе и сильным какой -то внутренней силой, которую обычно называют силой характера...
Он всегда был в хорошем настроении, весело шутил и вместе, когда надо умел молчать и слушать других с сочувствием и интересом.
Теперь, с каждым своим знакомым, он находил общую тему и его широта и добродушие вызывали невольное уважение. К тому же, в армии, он превратился в настоящего атлета, с широкими плечами, крупным, мускулистым торсом и сильными руками.
Все гражданские одежды стали ему малы размера на два, и потому, первые дни на гражданке он щеголял в коротких брючках и рубашках, которые трудно застёгивались на груди...
Прошло несколько недель, и по рекомендации одного из своих друзей, он поступил работать в пединститут, во вновь открытую лабораторию, которая должна была производить жидкий азот, необходимый в физических исследованиях на полупроводниковых кристаллах...
И началась новая жизнь, до краёв полная ощутимой физической свободы!
Вскоре, Андрей остался один в "азотке" и ночуя в своём "кабинете", работал по двое суток. Его напарники уволились и он научился выполнять всю несложную работу самостоятельно.
Зато после работы, начиная с вечера среды, он был свободен до понедельника.
В эти дни, он часто уходил в тайгу, путешествуя по окрестностям в своё удовольствие, или сидел дома и читал книжки...
Работа его заключалась в том, чтобы в понедельник с утра, включить "машину", дождаться пока она заполнится сжиженным азотом и открыв "краник", подставить под струйку сверххолодного вещества, сосуд Дьюара, - круглую ёмкость на десять литров...
И потом свободен, до следующей смены сосудов. Машина работала надёжно, и он мог даже отлучаться из своего кабинета, на час или на полтора.
В это время, он с знакомыми девушками, мог пойти обедать в кафе, или погулять по центру города - институт находился совсем неподалеку...
... Однако и этого было мало, чтобы Андрей, мог до конца растворится в свободе...
Как - то, уже ближе к осени, его друг , студент биофака Сергей Бумажкин, пригласил Андрея сходить в тайгу с молодыми собаками, которых держал его отец, егерь одного из охотничьих хозяйств области.
И Андрей согласился...
Погода стояла солнечная и тёплая. Осенняя природа радовалась изобилию и созревающему урожаю, а у людей, настроение было подстать природному...
В тайгу, путешественников доставил отец Серёги, высокий и серьёзный мужчина, с седеющими усами.
Они переплыли водохранилище на его моторной лодке и вместе с парой собак, высадились на заросшем молодым сосняком мысу, причалив в небольшом заливчике, закрытом от ветров высокой и крутой сосновой гривкой.
В заливчике было тихо, тепло и солнце играло весёлыми серебряными бликами на маслянисто - неподвижной, чистой воде.
Собаки, выпрыгнув из лодки, тотчас помчались обследовать заросший камышом закраек берега, в глубине заливчика...
... То путешествие, Андрей запомнил на всю жизнь...
Ночи были коротки и теплы, а дни длинны и прозрачно - солнечны.
Они шли по гребневой дороге, заросшей зелёной травкой изредка посматривая на бегущих впереди собаками, и разговаривали.
Сергей рассказывал про интересную учёбу на биофаке, а Андрей, вспоминал службу и приключения, которыми сопровождалась тогдашняя его жизнь...
По временам, они стреляли рябчиков, взлетающих с лесной заросшей дороги садившихся на виду, на одиночные деревья.
А иногда, соревновались в меткости, сбивая с веток ни в чём не виноватых дроздов - рябинников, которых потом жарили на костре, вместе со сбитыми ранее рябчиками...
Может быть в том походе, впервые с непреодолимой силой, Андрей почувствовал вкус свободы не ограниченной никакими обязательствами и или обязанностями.
Они вот так шли куда - то вперёд, в неведомые таёжные глухомани, по заросшей травой дороге, окружённой светлым, берёзово - осиновым лесом. А когда уставали и чувствовали голод, то останавливались в красивых местах, рядом с прохладными таёжными, родниково-чистыми ключами, разводили костёр, кипятили в закопчённом котелке чай и закусывали, удобно устроившись полулёжа в зелёной ароматной травке, изредка посматривая на синее небо и радуясь теплу и чистоте золотого солнечного света...
Часто, на ходу, охваченные безудержной радостью здоровых, молодых тел, ощущением взрослости, независимости и свободы, они на два голоса запевали песни Высоцкого.
Пели разные песни, бывшие тогда на слуху: и сказки - притчи, баллады военного содержания, и туристические песни...
"В суету городов... И в потоки машин... Возвращаемся мы... Просто некуда деться!!!" - голосили они в разнобой, и невольно начинали смеяться и подтрунивать друг над другом, понимая, что именно возвращения в "суету городов", после этого одиночества, свободы и отъединённости от людей, будет для них настоящей наградой!
А "уют" асфальтированных дорог и тротуаров, после этих чудесных ночёвок у костров и устало гудевших ног после дневного двадцатикилометрового, неспешного перехода, будет казаться житейским чудом...
Охотники они были ещё совсем никакие и потому, не только не добыли чего-нибудь стоящего, но и видеть-то ничего не видели, потому что ещё не научились "видеть" - не научились этому сложному таёжному навыку - промыслу.
Правда, в одном месте, на крутом, прибрежном склоне, с замечательным видом на противоположный берег водохранилища, путешественники нашли большую нору и предположили, что она волчья...
... В последний день путешествия, ночуя на берегу водохранилища, на замечательно красивом таёжном покосе рядом с копной свежего душистого сена, уже засыпая, Андрей услышал совсем недалеко, в заросшем мелким сосняком распадке, сердитое рычание рыси и сказал об этом Сергею, который лёг под копной, в окружении собачек.
Сергей несколько раз переспросил, точно ли это рысь, а потом, на всякий случай влез на копну и устроился рядом с Андреем ...
Перед сном, Андрей, зарывшись в тёплое душистое сено, не торопясь, рассказал Сергею случай, который произошёл с ним в армии...
- Дело было в конце зимы. В это время, у рысей начинается гон и они по ночам кричат, страшными, неземными голосами, призывая самок и оповещая соперников - самцов о своём присутствии...
- На сопке, где мы служили - продолжил после небольшой паузы Андрей, рысей было очень много, потому что в окружающем лесу, на луговых склонах, паслись косули, которыми в основном и питались рыси, выслеживая их у водопоя или на кормёжке.
От капонира, где несли службу солдаты нашей батареи управления, до казармы, вела гравийная утоптанная дорога. Ночью, в два часа, после окончания вахты, дежурная смена несколько сот метров возвращалась по этой дороге в казарму и тогда, во время этого спуска, можно было услышать, как очень близко, страшными голосами кричат рыси, в засыпанном снегом, лесу...
- Однажды, в тёмную безлунную ночь, я, вот так же спускался по дороге и услышав крик рыси чуть ниже по склону, вспомнил лермонтовского Мцыри, и решил схватиться с рысью в рукопашную.
Со мной был тяжёлый аккумуляторный фонарь, который я нёс в руке и которым можно было воспользоваться в качестве орудия самообороны.
На мне была толстая, грубого сукна шинель с стёганной подкладкой, и я подумал, что в схватке, рысь своими когтями порвать её не сможет, а я могу её убить или тяжело ранить ударами этого фонаря, похожего на тяжелую гирьку...
Ноги мои обуты были в разношенные кирзовые сапоги, а на голове была армейская суконная шапка с искусственным мехом, которую я, на всякий случай, завязал у подбородка, чтобы рысь не поранила мне лицо...
Миновав поворот к казарме, я, по заснеженной дороге не торопясь спустился ещё ниже в лес, и выключив фонарь, осторожно шагая, стал приближаться к рыси, которая кричала с одного места, с заросшей кустарником обочины, всё яростнее и злее. Она конечно слышала мои шаги по дороге и поэтому, сердилась и уходить не собиралась...
Когда в полутьме, я приблизился к зверю на двадцать шагов, рысь, похоже стала кусать ветки кустарников, шуршала когтистыми лапами по снегу с перемерзшими палыми листьями и утробно ворчала, захлёбываясь яростью и раздражением.
Её ещё не было видно, - дорога здесь делала поворот - и сразу за ним, я отлично слышал её передвижения и тем более клокотанье её свирепого рычания.
В лесу было темно, но снег лежавший на земле отражал небесный свет и были видны закрайки дороги. Дальше сплошной стеной стоял лес...
На какое-то время, я остановился на дороге, высматривая в кустах прячущегося хищника. Стало совсем тихо и только рысий вызывающий треск и ворчание в кустах, нарушало тишину и снежную мглу ночи...
...Сергей, затаившись лежал на сене рядом с Андреем, и представляя, как всё это было, невольно взволнованно дышал...
- И тут я стал осторожничать - продолжил рассказ Андрей. - Я, начал, то включать, то выключать фонарь, направляя его луч туда, где в кустах ворочалась раздражённая, гневливая рысь.
Мой боевой пыл, как - то угас, и я подумал, что если рысь нападёт на меня, то я буду с ней сражаться, а если она отступит - то значит, так тому и быть. Я стоял и ждал, а рысь ещё минут десять, шурша перемороженным снегом топталась в кустах, а потом неслышно отступила...
- Честно говоря, я был рад, что не полез тогда в эти кусты и возвратившись в казарму, с облегчением вздыхая, разделся, залез в свою кровать и полежав минут пять, представляя рысь бредущую по снегу в тёмном дремучем лесу, спокойно уснул...
- Значит испугался? - с явной насмешкой в уже сонном голосе, спросил Сергей и Андрей, зевнув ответил: - Значит испугался... Зато я понял ощущения, которые испытал Мцыри в момент схватки со зверем, а это дорогого стоит...
Вскоре, Андрей уснул, а Сергей ещё долго лежал ворочаясь, зарываясь в сено всё глубже и тревожно прислушивался к окружающей ночной, осенней тайге. Собаки спокойно дремали у подножия копны и потому, молодой биолог тоже вскоре уснул...
Назавтра, проснувшись пораньше ещё на восходе солнца, друзья развели большой костёр, поели и попили чаю, а потом, пошли вперёд, огибая большой залив, на противоположной стороне которого стояла туристическая база, где отдыхали в это время несколько сотен городских туристов.
Выйдя к турбазе уже к полудню, наши путешественники устроились вместе с собаками на берегу и, в ожидании лодки отца Сергея дремали, изредка поглядывая на спокойное зеркало воды.
Вскоре и он появился, сидя на корме и медленно выруливая подвесным мотором, плыл вдоль берега, высматривая ребят и сопровождавших их собак...
Андрей, уже не помнил, как они возвращались в город, но ощущение красоты природы и необъятной свободы, охватившей его впервые в этом лесном походе, остались с ним на всю жизнь...
С тех пор, Андрей стал ходить в лес почти каждые выходные.
Его тянуло на просторы, подальше из города, на свежий воздух, и поближе к свободе общения с дикой природой. Попутчиками в лесных странствиях, бывали часто его друзья, но они все были заняты учёбой и семьёй и потому, Андрей невольно привык ходить в далёкую, незнакомую тайгу, в одиночку...
Как - то, уже зимой, они договорились с Сергеем Бумажкиным, пойти на Скипидарку, в зимовье, которое стояло на месте старого, разрушенного скипидарного заводика...
Придя к Бумажкину на квартиру вовремя, Андрей, застал только его молодую жену Нину, которая рассказала, что Сергей ещё не приезжал из университета, где сдавал очередные зачёты.
Прождав более часа, он встретил вошедшего Сергея насмешливыми упрёками, но тот, уставший за день, идти в лес отказался, посоветовав и Андрею отложить поход.
Андрей не стал возражать, но и договариваться о новой встрече не стал, молча оделся, обул сапоги и выйдя на улицу, решил, что возвращаться домой не будет, а пойдёт на Скипидарку один...
Было только около восьми вечера, но на улице стоял тёмный морозный туман и казалось, что ночь уже давно наступила...
Плохо освещённые пустынные улицы наполненные морозным туманом, вскоре вывели Андрея на дорогу, которая впереди, переходила в знакомый пригородный тракт.
По нему, ещё в детстве, Андрей с отцом, часто ходил на покосы, или за грибами. Но то бывало летом и осенью, а зимой, в этих местах он бывал только на лыжах днём, да и то всего считанные разы...
...Миновав последние дома пригорода, Андрей поскрипывая снегом на каждом шагу, шагая по промёрзшей грунтовой дороге, минуя небольшое садоводство поднялся на водораздельный хребтик и двинулся на восток, в сторону далёкого Байкала , лежащего километрах в семидесяти от города...
Сама ходьба по бодрящему морозцу его не утомляла, но беспокоило что он не найдёт зимовья, так как не был там, на Скипидарке, уже с давних детских лет, когда ездил туда на велосипедах со своими уличными приятелями...
Он смутно помнил и длинную дорогу, и отворот, по которому мальчишки доехали до Скипидарки, и холодную ночёвку у костра, и замечательное солнечное утро, которое мигом обогрело юных путешественников и привело их в отличное настроение...
Наверное поэтому, вместо того чтобы повернуть в сторону дома, они, тогда, где на велосипедах, а где и пешком, ведя своих "стальных коней в поводу", по лесовозным дорогам добрались до безымянной вершины перевала, и там вспугнули копалуху - глухарку, вокруг которой метались в испуге, путаясь в траве, совсем ещё маленькие птенцы, серенькие, пушистые "цыплята". Несколько из них ребята поймали и полюбовавшись, отпустили к сидевшей неподалеку, на нижней ветке сосны, тревожно квохтавшей глухарке...
... Но на сегодня, та поездка была почти совсем забыта Андреем, и приходилось мучительно припоминать детали дороги почти двадцатикилометровой протяженности...
Он размеренно шагал по укатанной заснеженной поверхности и постепенно успокоился, перестал сердится на необязательного Сергея и продышавшись, согрелся, споро продвигаясь всё вперёд и вперёд, по белеющей в темноте дорожной просеке.
Тёмное небо с россыпью мелких серебряных чешуек - звёздочек, светилось наверху, а вокруг, стояли неподвижные силуэты сосен, подступающих к дороге и таинственно молчала заснеженная, пустынная, морозная тайга...
Он невольно вспомнил Дальний Восток, свои походы в самоволку на побережье океанского залива, купание в тёплой, соленой воде под ветром, когда крупные волны, качали сильное молодое тело, как в нерукотворной колыбели...
Там, в Приморье, днём бывало тепло почти до декабря, а в ноябре, он ещё купался в море, в ледяной воде, удивляя редких прохожих своей закалённостью...
... Часа через два, сориентировавшись по памяти, он свернул с главной дороги на просёлок и пошёл уже медленнее, вглядываясь в обступившую со всех сторон лесную тьму, угадывая, какой из отворотов приведёт его к Скипидарке, к зимовью.
Мороз крепчал и кора на деревьях лопаясь, сухо выстреливала и этот резкий звук, вспугнув морозную тишину, разносился в округе на несколько сот метров...
Андрей припомнил, что Сергей, объясняя дорогу говорил о километровом столбике, стоявшем рядом с отворотом на Скипидарку...
Но он прошёл уже два заваленных снегом отворота, а означенного столбика всё не было...
Время перевалило за полночь, и одинокий путешественник начал беспокоиться, - а найдёт ли он вообще, эту лесную избушку?
И на всякий случай, решил для себя, что будет ходить всю ночь, чтобы не замерзнуть, а под утро уйдёт в город.
Ему и в голову не приходило возвратиться домой!
Наконец, впереди замаячил очередной отворот и рядом, на развилке, стоял столбик, но без дощечки с километровой отметкой.
"Наверное, охотники отстрелили" - подумал Андрей, и несмело свернул направо...
Пройдя по отвороту метров пятьсот, он остановился, долго и неуверенно вглядывался в белеющую снегом дорогу и темноту впереди и по бокам, из которой мрачными силуэтами выступали совершенно неподвижные, словно умершие деревья.
Потом, после некоторых колебаний всё - таки решил пройти ещё чуть дальше...
Через полкилометра, он вновь остановился, долго решался повернуть или нет, и наконец решив, что это будет последний отрезок пути вперёд, неуверенно зашагал дальше...
И вот, когда Андрей, совсем уже решил поворачивать назад, он вдруг, рассмотрел впереди, тёмную тень - силуэт, чуть в стороне от дороги!
Не веря своим глазам, он продвинулся ещё немного вперед...
И это была действительно зимовейка, и когда Андрей разглядел ее, стоящую на краю большой поляны, то чуть не закричал: - Ура! Я её нашёл!!!
... Дверь заскрипела, когда человек осторожно её приоткрыл, и изнутри дохнуло застоявшейся тьмой и холодом.
Глаза, постепенно привыкающие к полутьме, разглядели внутри едва заметное маленькое окошко и палати у дальней стены, куда Андрей, войдя, поставил снятый с плеч рюкзак.
Чиркнув спичкой, в ярком желтоватом свете, он, слева от двери увидел металлическую круглую печку на трёх ножках, и на подоконнике перед окошком, огарок оплывшей свечи, стоявшей на пустой консервной банке.
В углу лежало несколько толстых чурбаков и Андрей подумал, что этих дров ему хватит, чтобы протопить печку.
Ещё раз чиркнув спичкой, он зажёг свечу, подождал когда она разгорится и поставив на холодный металл печки, принялся разводить огонь.
Андрей, как всегда в незнакомом месте, насторожённо оглядываясь и прислушиваясь - в углу зашуршала и коротко перебежала мышь, - достал нож из деревянных ножен и принялся отщипывать от чурбачка лучину.
Набрав лучинок побольше, достал из рюкзака кусок промасленной газеты, в который был завернут кусок сала, положил на слежавшуюся золу и сверху наложил лучинок.
Потом, став на колени, чиркнул очередную спичку и зажёг край газеты торчавший из под щепы. Язычок пламени, какое -то время колебался в поисках выхода, а потом разросшись, устремился в трубу.
Тогда, Андрей поднялся, прикрыл дверцу и поглядывая на печку, видя отблески разгоравшегося огня через круглые дырочки поддувала, принялся разгружать рюкзак. Только сейчас, когда чувство опасности отступило, он почувствовал, что устал и голоден...
Через несколько минут, огонь в печке загудел и Андрей, открыв дверку, наложив сверху на разгоревшуюся щепу крупных поленьев, быстро закрыл её...
Через короткое время, покой и радость снизошли на него.
Он мог заблудиться и замёрзнуть где-нибудь в сугробе, но нашёл дорогу, тёплое зимовье и даже дров не надо было заготавливать, лазая по замороженному, заснеженному ночному лесу, в поисках сушняка.
"Ну вот... Кажется, я сегодня буду ночевать в тепле... - подумал он, ещё не до конца доверяя случившемуся и перенеся огарок свечи на полати, стал раскладывать на второй части оборванной газетки еду: солёное сало, луковицу, немножко подмерзший хлеб, несколько карамелек в бумажных обёртках, соль, сахар и смятую пачку грузинского чаю.
Ещё раньше, увидев в углу, за печкой чайник с полуобгоревшей деревянной ручкой, он, выйдя на улицу и зайдя за зимовье, не снимая варежек нагрёб в него и утрамбовал промороженный сыпучий снег.
Возвратившись в домик, Андрей поставил чайник на печку и прилипший снег, расплавившись, зашипел скатываясь капельками влаги на разогревающуюся поверхность...
... Через полчаса, в избушке стало заметно теплее и Андрей снял ватник, оставшись в само вязанном, коротком в поясе свитере.
Расположившись на нарах, он рядом осторожно поставил потрескивающую свечку и стал нарезать кусочками: вначале сало, потом хлеб, а потом и луковицу.
Высыпав на край газетки соль, отвлёкся и заварил чай, в закипевшем и забулькавшем чайнике...
Достал из бокового кармана рюкзака кружку с ложкой и положив ложку сахара в кружку, налил её до краёв парящим ароматным чаем.
Размешав сахар в кружке, попробовал, с присвистом втягивая горячий напиток маленькими глотками, а потом, невольно сглотнув голодную слюну, взял кусок хлеба, наложил сверху кусочки сала и стал сосредоточенно жевать, вспоминая всё произошедшее за этот долгий вечер: дорогу, темноту окружавшую его в лесу, крепчающий мороз, который сейчас остался злится за стенами этого маленького, но уютного таёжного зимовья...
Ещё, он коротко подумал, что Серёга, ненадёжный человек и собираться с ним в поход - это значило многим рисковать...
... Наевшись, Андрей не спеша, попил чаю с карамельками, а потом, уже зевая, разомлев от еды и тепла, сложил оставшиеся продукты в рюкзак, бросил его в голова, а на нары разложил стёганную ватную фуфайку. Спрыгнув с нар, он в печку, на место прогоревших, подложил с верхом, новых поленьев и вышел на минутку на улицу.
Прикрыв скрипящую дверь, он зашёл за угол и постоял какое - то время, послушал таёжную замороженную тишину и подрагивая от пробирающегося под свитер холода, возвратился в зимовье...
"Да... - думал он укладываясь на ватнике. - Если бы я не нашёл эту избушку, то пришлось бы без устали ходить по лесным дорогам, а потом и сидеть замерзая у костра, считая минуты до рассвета. А так, я как дома - сыт, в тепле и готов ко сну..."
Разложившись на ватнике, он, ещё разок взглянул в сторону разгоревшейся и гудящей хорошей тягой в трубе печки, лёг на правый бок, прикрыл спину второй половиной телогрейки, и почти мгновенно заснул...
...Через несколько часов, Андрей пробудился от холода, какое - то время ворочался в полусне подрагивая всем телом терпел, но потом поднялся, пошевелил в печке почти полностью прогоревшие угли, набросал сверху щепочек подобранных с полу, а когда в тёплой ещё печке появилось пламя, то сверху наложил дров и вновь залез на нары, теперь уже полностью укрывшись стёганкой.
Тепло от печки быстро распространилось по небольшому обжитому пространству и Андрей почти тотчас заснул, стараясь возвратиться в недосмотренный прежде сон...
... В тот раз, проснувшись уже при свете дня, молодой путешественник, попил чайку и отправился побродить по окрестностям.
На заснеженном ровном словно футбольное поле, болоте, он встретил свежие следы лося и какое - то время тропил его, однако не дойдя до зверя, повернул обратно.
В ельнике, перед болотом, на снегу, Андрей разглядел глубокие ямки, оставленные косулей убегавшей от кого - то страшного, а чуть подальше, увидел глубокую "тропинку", оставленную не-то крупными собаками, не-то волками, которые прошли здесь не далее суток, шагая след в след, друг за другом.
Ружья в тот раз с ним не было и потому, он решил побыстрее выходить из этого опасного места и направился в сторону гребневой дороги, по прямой, не заходя больше в зимовейку...
Уже в темноте, подходя к городу, увидев первые электрические огни, он ещё раз порадовался удачному походу и подумал, что в одиночку, тоже совсем неплохо ходить по тайге...
...С годами, таких одиноких путешествий становилось всё больше, а когда Андрей купил себе двуствольное ружьё, то и причина для таких походов появилась. Это была охота!
Он конечно ещё мало что знал в этой большой науке о природе, однако его сила и самостоятельный характер были хорошими помощниками в больших и малых путешествиях...
С каждым годом, он чувствовал себя всё более опытным и подготовленным лесовиком...
... Поиски свободы продолжались всё более интенсивно и тайга для Андрея Чистова, стала почти-что родным домом.
Нельзя сказать, что он превратился в таёжного анахорета. Совсем наоборот... В городе, у него постепенно появилось множество знакомых девушек, которые почти все были в него влюблены.
Он был силён, спокоен и весел. Его природный ум и начитанность сделали его интересным собеседником, а ведь известно, что девушки любят ушами. Одним словом, недостатка в общении он не испытывал и потому, мог спокойно уходить в лес, когда это было возможно.
Работа ему не досаждала, а младшие научные сотрудники и аспиранты с физфака, ценили его обязательность и с удовольствием болтали с ним о его походах в леса, когда приходили в азотку за очередной порцией "хладоагента".
Однажды, к нему в "азотку" зашёл Сергей Бумажкин, учившийся совсем неподалеку от Андрея, в здании биологического факультета университета.
С ним в "азотку", зашёл высокий, симпатичный парень в лёгкой курточке и синих джинсах. Познакомились и оказалось, что это был молодой егерь загородного охотхозяйства, Толя Подопригора.
Он приехал с Украины, списавшись после армии с областным обществом охотников, на предмет работы егерем.
Ему дали участок километрах в сорока от города, где он и обосновался, выстроив со временем маленькую избушку на краю посёлка, вне пределов видимости от крайних домов.
Ему выделили подвесной мотор и лёгкую, дюралевую лодку, на которой летом, он изредка катал студенток университета, проходивших здесь летнюю практику.
Там - то и познакомился студент - биолог Сергей Бумажкин с новоиспечённым егерем...
За глаза, Андрей и Сергей так и стали называть Анатолия Подопригору, Егерем...