Репка, свет моей жизни, огонь моего желудка. Грех мой, душа моя. Реп-ка: кончик языка совершает путь в два шажка вниз по нёбу, чтобы на втором толкнуться о зубы. Реп. Ка.
Она была репа, просто репа, по утрам, высотой в пять футов (без двух вершков и с растрепанной ботвой). Она была репой обыкновенной на уроках ботаники. Она была brassica rapa на пунктире пакетиков с семенами. Но в моих объятьях она была всегда: репка... (с)
***
Колобок не солгал. Он действительно возвращался каждую ночь, и они беседовали до рассвета. Это было счастливое время для Репки: у нее наконец-то появился друг.
Она смотрела на Колобка снизу вверх - и не только из-за того, что глубоко сидела на грядке. Колобок везде побывал, все повидал, счастливо справился со множеством опасностей и уж, конечно, понимал в устройстве этого мира гораздо больше, чем она сама.
- А я ей и говорю: я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, а от тебя, Царевна-Лягушка, и подавно уйду!.. Меньше на выпечку налегай, зеленая, а то царевичи любить не будут!.. - рассказывал Колобок, катаясь вокруг, и Репка смеялась, покачивая ботвой и тайком любуясь братцем: какой он круглый, какой ладный, какая красивая поджаристая корочка у него на боках...
Репка ничего не знала о любви, все-таки она была не поэтом, а корнеплодом. Она просто полюбила Колобка так, как умеют любить только репки - раз и навсегда.
- Ты совсем ничего не боишься?.. - затаив дыхание, спрашивала она. И Колобок неизменно отвечал: ничего не боюсь. Только Деда.
И в который раз рассказывал, как, ведомый любопытством, пробрался в обреченную на смерть деревню и подолгу подслушивал людские разговоры. И, поняв, что Дед собирается натворить с его помощью, просто ушел.
- Судьбы нет, Репка, - говорил Колобок. - Кроме той, что мы творим сами.
Однако будущее, бывшее прежде туманным, но нестрашным, теперь рисовалось перед Репкой во всей своей жестокой и грязной неприглядности.
- Я не хочу, - повторяла она про себя, когда Дед поливал землю новой порцией жертвенной крови. - Я не хочу так, не хочу, не хочу...
Но не расти она не могла. Дни шли за днями, бока ее становились все необъятнее, а ботва уже соперничала высотой с чахлыми березками на краю проклятой поляны.
***
- Время пришло, - хрипло сказал Дед, вытирая о рубаху перепачканные кровью и землей руки. - Сегодня мы отомстим.
Бабка и Внучка только кивнули. Все трое повернулись и ушли в дом, храня все то же торжественное молчание.
Репка в отчаянии смотрела им вслед.
Они вернулись, когда стемнело. Нарядные, точно на великий праздник. За спинами колдуна, Бабки и Внучки маячили размытые тени животных-фамильяров: черной собаки и камышового кота. В сухой траве что-то шуршало.
- Вот и выросла Репка большая-пребольшая, - глухо выдохнул Дед, погладив холодной ладонью поникшую дрожащую ботву, - ушла корнем глубоко-глубоко. Сегодня я вытащу ее и открою проход в преисподнюю.
- И откроешь проход в преисподнюю, - эхом повторила Бабка, - и нечистые будут служить тебе.
- И отомстят за моих батюшку и матушку, - всхлипнула Внучка.
- И отомстят за нашего сына, - согласился Дед. - Спалят проклятую деревню и перемешают пепел наших врагов с землей и солью, чтобы еще сотню лет там ни былинки не выросло.
Когда Дед приблизился, Репка глотнула холодный ночной воздух и впилась в землю всеми корешками.
***
Дед тянул ее из грядки грубо и жадно, болезненно сминая в руках и выкручивая нежную чувствительную ботву, дурея от запаха взрыхленной земли и зеленого сока.
- Ишь какая... - надсадно захрипел он наконец, оборачиваясь к домашним, застывшим на почтительном расстоянии. - Что встали?.. Помогайте!..
Репка поняла: это конец. Силы ее не хватит, она не сможет противостоять им всем, дружно ухватившимся за ботву руками и зубами. Даже подвальная мышь повисла на молодом стебле, раскачиваясь и болтаясь в воздухе серой откормленной тушкой.
- Тяяяанем... потянем!.. - отрывисто командовал Дед, накрепко вцепившись в самый мясистый стебель. Повинуясь его голосу, Репку тянули и расшатывали в земле, словно подгнивший зуб в челюсти. По Репке катился горячий горький сок из ее ботвы, часть мелких корешков уже не выдержала и оторвалась, пронзив ее незнакомой прежде болью.
- Вытянуть не можем... - обессиленно отозвалась Бабка, но заработала полный ярости взгляд колдуна из-под кустистых седых бровей, и дернула ботву из последних сил.
- Тяяяаааанем... потянем!..
Репка почувствовала, как ее бок выворачивается из грядки.
Дед рванул.
***
И тут до ее слуха долетел отчаянный крик:
- Сестрица!.. Держись!..
В траве на краю поляны мелькало что-то круглое, стремительно приближаясь. Колобок катился, не замечая ни кочек, ни острых корней на пути. Он еще не знал, как именно будет спасать Репку, у него не было времени обдумать план, он просто рванулся вперед, готовый биться не на жизнь, а на смерть.
Дед был первым, кто понял, что происходит. Невольно выпустив ботву из рук, он с ненавистью выдохнул, глядя на своего голема:
- Ты!..
Хватка ощутимо ослабла, и Репка вдруг осознала, что это ее единственный шанс.
Понимание пришло стремительно. Страха не было, сомнений тоже.
Колобок оттолкнулся от земли и взвился в воздух, норовя всем весом ударить Деду в лицо, а там будь что будет.
И в этот момент земля дрогнула.
Репка бросила на Колобка последний отчаянный взгляд, полный всего невысказанного. Но им с Колобком было отказано даже в единственном прощальном слове: время работало против них.
В следующий миг Репка просто исчезла.
Провалилась сквозь грядку, утаскивая за собой всех, кто держался за ботву. В воздух взметнулся полный ужаса вопль Внучки, но тут же утих.
Самый длинный из стеблей взвился, хлестнул в воздухе, словно на яростном ветру, сбивая с ног Деда, и темная жирная почва вскипела, с причмокиванием засасывая и его.
***
Колобок чудом избежал черного омута, распоров хрусткий бок об острый колышек забора. Остатки повалившегося частокола его и удержали.
Голем лежал на развороченной грядке, с каким-то пьяным удивлением слушая навалившуюся на мир тишину и ощущая всем телом подземную дрожь. В ночном небе оторопело, словно приколоченные, застыли созвездия, на которые так любила смотреть Репка. Его Репка, смешная и желтая, трогательная и такая сильная. Его Репка, которой он так и не успел сказать, что...
- Сестрица, - беззвучно шепнул он в ночь.
Ночь молчала. Тишина забивала слух.
Колобок тяжело пошевелился и покатился прочь. Ему предстояло найти новый смысл своего существования, но Колобок не хотел больше ничего искать. Мир был таким огромным, но таким отчаянно пустым.
***
Над замершим лесом, над проклятой поляной разливалось мутное оранжевое молоко осеннего рассвета. С болота наползал туман, скрадывая очертания избушки с мертвыми окнами и черного дуба.
И некому было увидеть, как земля на грядке едва заметно зашевелилась...