В ночь перед казнью она прилетела ко мне козодоем.
Сквозь частую решетку камеры было трудно протиснуться даже такой небольшой птице, но она смогла. Я очнулся от того, что луна смотрела мне в лицо - и от сухого шороха перьев.
Неловко перепорхнув с окна в угол, где я пытался уснуть на гнилой соломе, она почистила клювом оперение и перекинулась - легко, стремительно, едва заметно глазу. Секунду назад в пыли трепыхалась птица, словно подбитая камнем, а сейчас в лунном свете белеет угловатое, ломкое тело, знакомое мне до последней черточки.
Я любил ее больше жизни, и она об этом знала.
Я убил ее три дня назад, и об этом знал весь город.
- Ты не умерла, - сказал я ей. - Как такое может быть?
- Рука, наверное, дрогнула, - сказала она и откинула волосы от шеи. На тонком горле темнел шрам, распухший, с рваными краями, но было очевидно: скоро он побледнеет и, возможно, исчезнет совсем.
- Они тебя похоронили, - сказал я ей. - Отпели. Поставили крест.
- Что, правда?.. - улыбнулась она.
***
Я убил ее, когда понял, кто она такая.
Ворожеи не оставляй в живых.
Я не оставил в живых нелюдскую, безбожную тварь, которая десять лет притворялась моей женой. Десять лет пекла мне хлеб, стелила постель и засыпала в моих руках. Я любил ее больше жизни. Когда она умерла, я долго сидел рядом с телом и держал ладонь на ее груди: отчаянно ждал, что она начнет дышать снова.
***
- Я люблю тебя, - сказала мне она, и дрожащие, нежные губы оказались совсем близко. Ее теплое тело пахло горькими болотными травами. Она ластилась ко мне и дышала, она и в самом деле дышала. Я целовал ее и шептал, шептал что-то глупое.
Когда все закончилось, в окно вползала белесая заря. Она приподнялась на локте и заглянула мне в лицо. Глаза в рассветных сумерках казались круглыми и блестящими, как у птицы. Я залюбовался.
- Просто ты не смог им доказать, - сказала она. - Если меня найдут с тобой в камере, они тебе поверят.
- Меня выпустят, - согласился я, - а тебя сожгут.
- Я не могу остаться, - сказала она. - Прости. Но я пришла помочь.
Она дотронулась до моей груди, погладила, мягко улыбнулась. И ударила раскрытой ладонью между ключиц.
Моя душа выпала синим камушком изо рта и покатилась по полу.
Её тёплые пальцы нащупали камушек среди колючих стеблей соломы.
Она сжала его в ладони, вздохнула, положила себе в рот и снова перекинулась птицей.
Птица крепче ухватила камушек клювом, проскользнула сквозь прутья решетки и улетела, не оглянувшись на того, кто уже не был мной.
Тот, кто уже не был мной, безучастно сидел, привалившись спиной к холодной стене камеры.
***
Через несколько часов того, кто уже не был мной, выволокли на площадь у ратуши. Пока его вели сквозь толпу, в него летели проклятия и комья грязи. Брошенный кем-то камень рассек ему лицо, и толпа взвыла, а он даже не вздрогнул, механически переставляя ноги и глядя в одну точку перед собой.
- Ты смотри, ему как будто все равно, - говорили в толпе, - вот изверг!..
Когда тот, кто уже не был мной, стоял на эшафоте, бургомистр спросил, не желает ли он сказать что-нибудь напоследок. Тот, кто уже не был мной, промолчал и был повешен под свист, ругань и хохот.
Когда петля смяла ему горло, он ничего не почувствовал. Тело не брыкалось и не плясало на виселице, так что зеваки разошлись, недовольные зрелищем.
***
А в это время козодой, пролетая над лесной поляной, уронил синий камушек в мелкий ледяной ручей.